Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)

Василий Иванович уже ждал, прохаживаясь вдоль капсул. Привычно заворчал вместо пожелания доброго дня, велев забираться в гроб.

– А где Диана Ильязовна? – удивился я отсутствию учительницы. Обыкновенно она находилась рядом: копошилась в подсобке по хозяйству или проверяла домашнее задание. Ставила воду и заваривала чай, угощая нашу небольшую компанию вкусняшками. Я настолько привык к этому, что почувствовал себя неуютно.

– Малой, какая тебе хрен разница, где она.

– Чаю хотел, – соврал я, потому как ни чая, ни кофе сроду не любил. Другое дело, холодная шипучка, бьющая прямо в нос.

– Дома попьешь, – пробурчал Василий Иванович и первым полез в капсулу.

Я взялся за ручку и замер, уставившись на солнечных зайчиков: блики света играли, прыгали по прозрачной поверхности крышки… Неправильно это все, совсем неправильно, до стиснутых зубов, до тошноты.

– Малой, чего завис?

– Василий Иванович, а у вас когда-нибудь такое бывало, чтобы не знали как поступить?

– Ну ты и спросил… Конечно, бывало, это же жизнь.

– И как вы?

– Поступал правильно.

– Звучит легко.

– А чего огороды городить, – Василий Иванович хмуро уставился на меня. – Малой, ты вокруг да около не ходи, а прямо скажи, чего случилось.

– Допустим, надо помочь врагу.

Василий Иванович тяжело вздохнул и сел. Широкая ладонь оперлась о прорезиненный край капсулы.

– Если считаешь нужным, помоги, – произнес он ровным голосом.

– Даже если он враг?

– Малой, я смотрю, тебя жизнь ничему не учит. Где твой закадычный друг, как там бишь его звали – Костик? Или вечная любовь до гроба Олька? Испарились, канули в небытие? Чего молчишь? Давай, заводи извечную пластинку: ничего-то вы не понимаете, Василий Иванович, я с ним столько лет дружу… Ну и? Какова цена такой дружбы? Нуль голимый? Вечно вы, молодые, суетитесь не по делу, торопитесь ярлыки развешивать. Не стоит с жизнью мудростью тягаться, она сама все на свои места расставит и покажет, кто враг, а кто так… погулять вышел.

Не знаю, чего я хотел услышать от Василия Ивановича. Думал, от его слов легче станет, но вышло с точностью наоборот.

– Вы же сами учили в чужие проблемы не лезть.

– Я!? Да упаси Всевышний кого-то чему-то учить, особенно балбесов вроде тебя. Тут вона целый штат квалифицированных педагогов имеется, они пускай и преподают науку, а Василий Иванович полы моет и играется по вечерам… Будь неладна гребаная капсула и те, кто ее придумал, – Василий Иванович закряхтел по-стариковски, укладываясь в ложементе. – И это… Малой, ты когда уходить будешь, дверь прикрой. А то Ильязовна ругается.

Я пулей вылетел из класса и понесся вперед, заполняя пустующие коридоры громким топотом. Перепрыгивая через ступеньки, спустился на первый этаж, едва не сбив возникшую на пути Володину.

Девушка, судя по выражению кукольного личика собиралась сказать нечто уничижительное, но… некогда мне. Не дожидаясь отповеди в духе ее величества, закинул лямку портфеля на плечо, и побежал к выходу.

Гаражи располагались в паре кварталов от школы, на заросшем чертополохом поле. Кооперативное хозяйство отгрохало целый массив из кирпичных боксов. Успело продать больше половины, а потом закончились лихие пятидесятые и государство принялось наводить порядок. Тогда-то и выяснилось, что гаражи построены незаконно, а главный застройщик – вор и бандит. Собрал крупную сумму денег и скрылся в теплых странах от правоохранительных органов и бывших партнеров по бизнесу.

Кооперативное хозяйство расформировали, владельцам отключили воду и свет, а незаконные постройки пообещали снести в ближайшее время. И даже сломали две линии, оставив на месте гаражей кучу битого кирпича и бетона. До третьей линии бульдозеры так и не добрались, уехав на более важные стройки, а заброшенные боксы облюбовали наркоманы, алкоголики и просто мутные типы с окрестных районов. Там же периодически забивали стрелки и устраивали разборки в духе лихих пятидесятых. Особенно любила играть в бригады пацанва, насмотревшаяся крутых боевиков про бандитов. Чего греха таить, я тоже пару раз участвовал в стычках, пока не получил прутом по голени. Боль была настолько адской, что уголовная романтика мигом улетучилась из головы. Больше на разборки я не ходил. Думал, что и не придется, но вот теперь бежал, поднимая палую листву и пугая встречных прохожих диким видом.

В ушах стучала кровь, а в голове крутились мысли. Много разных мыслей…

«Мое дело сторона», – любил говаривать Василий Иванович, а еще «не суйся, тогда не убьет» и «не делай людям добра, не увидишь зла». Сам того не понимая проповедовал теорию разумного эгоизма, построенного на логике и холодном расчете.

И вдруг поступай правильно? Что это значит, правильно? Где оно находится, и каким аршином мерить? Этого я не знал, но точно знал другое: что не смогу сегодня спокойно лежать в капсуле. Быть вторым Кузькой, который только и горазд, что своих за грудки хватать. Или как добрая половина одноклассников, блеющая напуганными овцами по углам: «глядите-ка, Саша-боксер совсем распоясался». Именно, что овцы – дрожащие и трусливые. Стояли в столовой и смотрели, как один придурок навязывает свои порядки другим.

Прав Василий Иванович, не в Дюше дело и даже не в Тоне-тихоне, которую обидеть легче простого, а во мне. Я не хочу быть в классе, где моральные уроды устанавливают законы. А то, что Санек начнет этим заниматься, сомневаться не приходилось. Слишком долго наш боксер находился в тени Дюши, слишком долго ждал своего часа. Сегодня изобьют Соломатина, завтра обуют Кузьму на деньги, послезавтра примутся прессовать меня, а вокруг – податливая, дрожащая масса овец.

Я вспомнил наглый, слегка прищуренный взгляд Сани, и внутри все затряслось: то ли от злости, то ли от адреналина. А еще появился страх… Как только на горизонте замаячила полоска гаражей, неприятно засосало под ложечкой. Сколько их там будет – трое, пятеро? Я не уверен, что с одним боксером справлюсь, а тут сразу несколько. Мысль о том, что сегодня огребу на пару с Дюшесом, вдруг впервые посетила мою голову. Холодным слизнем спустилась в пищевод и выпустила длинные ложноножки, словно амеба из компьютерной игры.

Возникло паническое желание все бросить и вернуться назад. В уютную подсобку с мягким диванчиком и вечно ворчащим Василием Ивановичем, где непременно напоят чаем и угостят заварными пирожными с кремом. Один из длинных отростков амебы протянулся к самому сердцу, медленно обволакивая его и… я нагнулся, подобрав камень с обочины. Сразу стало легче, словно серый булыжник обладал чудодейственными свойствами, придавая отваги и сил. Теперь сбавить ход, усмирить дыхание…

Я свернул с грунтовки в сторону дороги, потрескавшейся и поросшей сорняком. Пожухлая трава все никак не хотела отправляться в зимнюю спячку, пробиваясь сквозь зияющие дыры в асфальте. А под отколовшимся и сползшим на обочину крупным куском дорожного полотна, вымахал целый куст. Еще лет десять запустения, и природа возьмет свое.

Свернув мимо наваленной кучи мусора, я вышел на пятую линию. Узкое пространство, зажатое с двух сторон гаражами, пустовало, если не брать в расчет стаю бродячих собак, что крутилась в дальнем конце. Здесь никого нет, значит идем дальше.

На четвертой линии тоже пусто. Может я опоздал и все разошлись? Но нет, стоило завернуть за угол полуразваленного гаража, как до ушей долетели странные звуки, словно возилась разыгравшаяся малышня, пыхтя и отдуваясь. Делаю несколько шагов по направлению и оказываюсь на небольшой площадке, с одной стороны огороженной сплошной стеной гаражей, с другой – насыпью грунта, изрядно поросшего травой. Следы асфальта хранили память о гусеницах бульдозера, который когда-то давно здесь работал. Белые отметины описывали ровный полукруг ровно в том месте, где и происходила драка.

Обычная уличная, где четверо били одного. Точнее навалились трое – четвертому не хватило места, поэтому он скакал и прыгал рядом. Пашка, а это было именно он, больше всего напоминал борца, отстраненного от соревнований и вынужденного наблюдать за ходом поединка со стороны. Он был весь там, на импровизированном татами. Полуприсевший на одно колено и растопыривший руки в разные стороны – готовый к захвату и броску. Паша был вольником, и кому как ни ему проводить подобные приемы. Только вот добраться до тела избиваемого Дюши было не просто. Парня облепили со всех сторон: один напрыгнул на плечи, другой методично работал по животу, а третий примеривался к удару. Если Саня попадет прямым в челюсть, не устоит даже уральский богатырь.

От открывшегося зрелища стало не по себе, а потом ноги сделали шаг-другой и страх улетучился, развеялся дымкой тумана по утру. На смену тошнотворной амебе, выпустившей липкие ложноножки, пришел дикий, необузданный азарт.

Тело вдруг стало необычайно легким и подвижным, словно сама ртуть. Я буквально подлетел к танцующему в нетерпении Паше, и схватил сзади за горло. Резко дернул и повалил на землю. Странно, но Паша не сопротивлялся. Лежа на спине, он лишь растерянно моргал, словно спрашивая: «Синица, а ты чего здесь?»

Я стиснул кулаки, но замахнуться не успел – слева кто-то грязно выругался. Организм отреагировал даже не на движение, а на брошенное в ярости:

– Н-на, сука!

Кулак прошелся по касательной лишь слегка задев скулу. Лысый парень, раздосадованный неудачным ударом, попытался меня пнуть, словно хреновая балерина, выкинув вперед ногу. Я даже уворачиваться не стал, перехватив чужую голень и дернув на себя. Несостоявшийся танцор плашмя рухнул на землю, задрав футболку и показав миру волосатый пупок. Начал орать: то ли досадуя, то ли страдая от боли в отбитом затылке. Хорошо приложился, с глухим звуком, будто чурбачок уронили на вытоптанный грунт.

– Отпусти, бл. ть! – долетело истеричное до ушей и меня попытались пнуть свободной ногой. Вышло не очень, потому как опрокинутым на землю много не навоюешь, особенно когда вторая конечность скована чужими руками. Не знаю, зачем продолжал его держать. Хотел пнуть в голову, но в последнюю секунду внутри словно стопор сработал. Сбился с ритмики, растерялся и стал творить глупости.

Навалился на ногу противника и та, словно рычаг, подняла остальное тело, открывая спину. Туда и начал пинать, в глубине души радуясь, что не переобулся после «физрухи». Иначе в хлам бы уделал купленные по осени ботинки.

Лысый, поднятый на лопатки, крутился и вертелся, оглашая округу отборным матом, а я лупцевал по хребтине как заведенный. Совершенно забыв, что противников четверо, ну и пропустил… Мир в один момент перевернулся, а я оказался лежащим на боку.

– Вали его! – проорал кто-то шибко умный. Смысл валить человека, который и так на земле. Успеть бы встать, но перед глазами мелькнул цветастый кроссовок, и я едва успел прикрыться. Снова удар и снова, и снова. Целились исключительно в голову, игнорируя остальные участки тела. Но я успел прижать подбородок к груди, выставив вперед руки – по ним и прилетало.

– Дай я, дай я! – снова заорал лысый, на этот раз зло и яростно, требуя свершиться мести. Он навалился на меня всем телом, крепко прижимая к земле. Сильный удар пришелся в запястье. И очередной удар – на этот раз прилетело в черепушку, чутка задев ухо. Переполненный адреналином лысый бил тупо в кость, не жалея собственных костяшек, а я вертелся угрем, закрываясь от мельтешащих в воздухе кулаков.

Сквозь шум бьющегося сердца, сквозь крики и мат, пыхтение и шорохи подошв прорезался трубный рев – водитель машины нещадно давил на клаксон.

– Шухер! – проорали прямо над головой и мне вдруг стало легче дышать. Убрав от лица руки, я увидел пацанов, убегающих вдоль гаражей. Последним бежал лысый, держась руками за левый бок. Некогда белая футболка трепетала на ветру рваным парусом.

«А все-таки накостылял я тебе, гнида лысая», – с удовлетворением подумалось мне. Жаль только, до боксера добраться не удалось. А может и не жаль… может, наоборот, повезло…

Слева застонал Дюша, которому довелось сойтись в драке с бывшим оруженосцем. Теперь стоял на карачках и мотал головой, пытаясь прийти в себя. Из разбитого рта тянулась красная нить слюны.

За спиной хлопнула дверца автомобиля. Я обернулся и сквозь оседающие клубы пыли увидел знакомую фигуру. Василий Иванович захромал в нашу сторону. Встретившись со мной взглядом, саркастически усмехнулся:

– Живой?

– А с чего бы мне быть мертвым.

– Вот и я думаю, с чего, – он перевел взгляд на Дюшу и улыбка погасла. – Этот что ли, богатырь?

– Он самый.

– Да-а, сразу видно – малый крепкий, но дурной.

Дюша в ответ лишь простонал нечто невразумительное.

– Чего мычишь-то, – удивился Василий Иванович, – или хочешь сказать, я не прав? Заявиться на разборку одному против четверых, много ума не надо… и здоровья тоже. Малой, я когда про правильные поступки говорил, другое имел в виду. Лезть в драку с заведомо проигрышным вариантом – величайшая глупость. Это в десять лет синяками, да ссадинами отделаешься, а в девятнадцать могут так накостылять, что мало не покажется…Эй, уральский богатырь, ну-ка посмотри на меня.

Дюша простонал, выпустив изо рта очередную нитку красного цвета

– Малой, помоги товарищу подняться, а то мне с моими ногами… сам знаешь. Надо здоровяка к Зинаиде Петровне свезти, пускай посмотрит.

– Нельзя к ней, – начал я было протестовать.

– А я сказал, можно.

– Она школьный врач, она обязана составить протокол осмотра и позвонить в полицию.

– Малой, не бзди, ничего она не составит и уж точно никому не позвонит… Переговорю я с Петровной.

В отличии от Дюши я смог встать самостоятельно и даже успел осмотреть тело. Кровь не шла, ничего не болело, но это пока. Минут через десять отпустит адреналин, и тогда напомнят о себе даже мельчайшие царапины. Да и хрен бы с ними… с царапинами, я школьную форму уделал, которая в единственном экземпляре. Хочется верить, что не порвал. Устроит сегодня мамка вечер лекций или наорет, а после расстроиться и неделю разговаривать не будет. Последнее хуже всего…

Подхватив Дюшу подмышку, я помог тому подняться. Ох и тяжелым оказался, зараза. Одной рукой схватив за перекинутую руку, другой придерживая за пояс, потащил в сторону «сойки». Таксист, суховатый мужчина лет пятидесяти, увидев нас затараторил:

– Этих не повезу.

– Десятку сверху накину, – пообещал Василий Иванович.

– Да причем здесь деньги, они мне весь салон загадят.

– Неужели подстелить ничего не найдется?

Спустя минуту отыскалась старая тряпка, бывшая в прошлом то ли простыней, то ли пододеяльником. Спешно расстелив ткань на заднем сиденье, загрузили поплывшего Дюшу.

– А ты куда? – удивился Василий Иванович, заметив, что я собрался в другую от «сойки» сторону.

– Домой.

– Э-не, Малой, поедешь с нами. Во-первых, Петровна тебя посмотрит – так, на всякий пожарный, а, во-вторых, тащить здоровяка я не нанимался. Ты за него впрягся, тебе и доводить дело до конца.

Вот ведь… зараза.

Зинаида Петровна Фролова в простонародье Петровна, оказалась мировой женщиной, точнее бабой. Именно так высказался Василий Иванович, когда все закончилось.

Соломатина осмотрели, смазали синяки и царапины и отправили на кушетку отлеживаться. Я же сидел в одних трусах, созерцая проплывающие за окном облака. Серьезных повреждений не обнаружили, разве что гематому на ребрах. Ну да и фиг с ней, с гематомой этой, поболит пару дней и перестанет, а вот одежда…

Петровна, услышав подобное заявление, лишь руками всплеснула:

– За целостность костей надо переживать, а он за тряпки трясется.

– Так он не из-за шмоток, – заступился за меня Василий Иванович. – Пойми, Петровна, родная мамка – это тебе не уличные хулиганы, эта угроза куда серьезнее будет.

– И правильно, я бы на месте матери всыпала по первое число. Вишь, взяли за манеру, отношения на кулачках выяснять – пинать друг друга, да по земле валять. Хорошо еще, до кастетов дело не дошло.

Врачиха поворчала-поворчала, но нашу с Дюшей форму забрала и отправила вместе с Василием Ивановичем в район цокольного этажа, где располагалось целое хозяйство в виде стиральных машин и сушильных шкафов.

Пока он отсутствовал, нам был устроен допрос с пристрастием: кто бил, где и по какому поводу. Дюшу не трогали по причине легкого сотрясения, а вот до меня докопались по полной программе.

– Зинаида Петровна, ну что вы ко мне пристали. Говорю же, не знаю.

– Ох и темнишь, Синицын.

– Хулиганы незнакомые на улицы прицепились, вот мы и подрались.

– Незнакомые?

– Незнакомые, – соврал я, не моргнув и глазом. Двоих из нападавшей четверки не знал, поэтому и ложь вышла ровно на половину.

– Одно меня в случившемся радует, – Зинаида Петровна устало потерла лоб, – наконец-то вы с Соломатиным перестали мутузить друг друга. Осталось дело за малым – перестать искать приключения на стороне.

– Мы постараемся.

– Вы уж постарайтесь, а то в следующий раз легко не отделаетесь. И не улыбайся мне здесь, а то вишь, моду взяли, набедокурят и в кусты. Мамки он испугался… Тебе не мамку надо бояться, а Зинаиду Петровну, у которой рука не дрогнет в случае чего. Директора наберу и положенный протокол составлю, честь по чести.

Грозы миновать не удалось. Нет, я не спалился – подумаешь, несколько синяков на руках, да гематома, расползшаяся чернильным пятном по ребрам. Под одеждой все равно ничего не видно. Спалились другие…

Дюша вместо того, чтобы отлежаться, приперся на следующий день в школу, отсвечивать ярко-фиолетовым фингалом. Тоже мне, маяк в безлунную ночь.

Досталось и нашим противникам. Саня-боксер отметился эффектной ссадиной на скуле, а Паштет при ходьбе западал на левую ногу.

Опытным педагогам хватило одного взгляда, чтобы почуять неладное. Как итог, всю нашу компанию оставили после уроков на серьезный разговор.

– Я должна знать, что произошло, – Галина Николаевна пыталась казаться строгой, но у нее это плохо получалось… Миниатюрную учительницу выдавал дрожащий голос. Уж лучше бы она орала и грозила карами небесными, чем вот так вот, с нервно стиснутыми пальцами поверх стола. – Пускай, я не ваш классный руководитель, но в мои обязанности…

– Вы наша классуха, – встрял Пашка, – приказ же не подписан.

– Директор обязательно подпишет, это вопрос времени. И что за манера, перебивать учителя, Бурмистров? Пытаешься сменить тему, так вот не получится. Пока не расскажете, что случилось, я вас никуда не отпущу.

– Галина Николаевна, и меня?

– А почему у тебя должны быть преференции, Синицын?

– Я не дрался.

– А это мы сейчас проверим… Рубашку задери.

– Зачем?

– А затем, Синицын, что весь урок просидел перекособоченный или думаешь, со стороны не заметно?

Признаться, я так и думал. Мамка за завтраком ничего не сказала, да и одноклассники расспросами не донимали. Лишь Агнешка на перемене поинтересовалась: не я ли вломил Дюше.

– Так и будем молчать?

– У меня спарринг был, – выдал первую пришедшую на ум отмазку Саня.

– Какой спарринг, Новиков? Не было у тебя вчера тренировки, я специально проверяла. А ты, Бурмистров, с лестницы упал?

– С велосипеда, – пробурчал недовольный Пашка. Он бы обязательно придумал про лестницу, но учительница его опередила. Беда у Пашки с фантазией, прям совсем беда… если только дело не касалось рисования детородных органов в учебнике. Да и там, мягко говоря, веяло однообразием.

– Значит упал с велосипеда, – задумчиво произнесла учительница. – И упал, на проходящего мимо Соломатина, так получается?

– Не было никакого Соломатина, я это… в кусты.

– Павел, скажи честно, ты когда последний раз на велосипеде катался?

– Года три назад, когда с пацанами на рыбалку махнули.

– Значит вчера ты не с велосипеда свалился, – вполне логично заключила Галина Николаевна.

Пашка понял, что наспех слепленная легенда трещит по швам, поэтому затараторил:

– Так это… я на нем и не ездил… я со стоячего.

– Ой, дурак, – Саня схватился за голову.

– Новиков, это не он дурак, это вы все – дураки, – вступилась за Пашку учительница. – Вам сколько лет, что до сих пор отношения на кулачках выясняете? Парни в вашем возрасте о будущем думают, за ум берутся и девушкам цветы дарят, а вы калечите друг дружку. Ну и чего этим добились, какой вопрос решили: кто в классе самый сильный?

– Галина Николавна…

– Что Галина Николавна? Или напомнить, красивые вы мои, что завтра анкетирование ко Дню Всех Влюбленных. И сколько девочек напишут ваши имена? Ответьте, только честно, кого предпочтут девушки: побитых хулиганов или галантных кавалеров, таких как Вячеслав Сабуров.

Меня аж передернуло от прозвучавшей фамилии и ребра моментально отозвались болью. Кто мы – быдло обыкновенное, а Сабуров у нас элита, белая кость. И дело тут вовсе не в галантности: просто кому-то повезло родиться в семье известного дипломата.

А Галина Николаевна тем временем продолжала. И про глупость нашу, нам же все и расписала, и про плохое будущее, если вовремя не остановимся и не возьмемся за ум, и про дружбу – про то, что разумные люди объединяются, а не делят класс на части, враждуя промеж собой.

– О чем будете вспоминать на встрече выпускников лет через двадцать? Как морды друг другу чистили? Стыдно должно быть, ребята…

Длинный монолог вымотал учительницу и она вынужденно взяла паузу на передышку. В наступившей тишине прозвучал осторожный вопрос Пашки:

– Вы нас директору не сдадите?

– Бурмистров, имей совесть… Я когда-нибудь вас сдавала? Неужели так ничему и не научились за восемь лет, – плечи учительницы опустились. И без того миниатюрная женщина, словно сжалась, уменьшилась в размерах. От потерянного взгляда, бездумно уставившегося в пустоту, стало не по себе.

– Галина Николавна!

– Идите уже…

И мы пошли. В пустом коридоре остановились и замерли друг напротив друга: по одну сторону баррикад Дюшес, по другую – бывшие друзья-товарищи. Ну и я где-то посередине, засунувший руки в карманы и принявший самый независимый вид.

– Еще раз рыпнешься, – зло процедил Саня.

– Да пошел ты, – Дюша за ответом в карман не полез.

– А ты, Синица, в следующий раз отбитыми ребрами не отделаешься. Только попробуй сунуться, куда не звали, – палец Сани-боксера указал мне на грудь.

– Без сопливых разберусь, куда соваться.

– Ну-ну… посмотрим. Я предупредил.

Тяжелые шаги двух спортсменов стихли за поворотом, а мы остались стоять – одни в пустом коридоре.

– Синица, а ведь он прав, ты чего сунулся?

Еще один выискался. Я посмотрел на стоящего рядом Дюшу, на его разукрашенное лицо и хамить вдруг расхотелось. Вместо этого ответил:

– Так было нужно.

– Кому нужно? Я помогать не просил или рассчитывал «спасибо» услышать?

– В задницу засунь свое спасибо.

– Тогда чего в драку полез?

– А ты чего за Тоньку вступился? – ответил я вопросом на вопрос. – Тоже как вроде не твое дело.

– Ты не сравнивай, это другое. Тонька затурканная девчонка, а мне защитнички не нужны. Я сам за себя постоять смогу.

Сказать – не сказать? То, до чего вчера додумался, пока бежал к месту драки. В голове все всегда складно звучит, а стоит открыть рот – сплошная ерунда получается. Но я все-таки попытался:

– Дело не в тебе, и даже не в Тоньке… Я за себя дрался.

Верхняя губа Дюши чуть заметно дрогнула. Трудно гримасничать с разбитой физиономией.

– Синица, ты чё такое городишь? Тебя вчера случаем по башке не били?

Били, но больше по рукам досталось. Они у меня теперь пятнисто-бардовой расцветки.

– Делай, что должно.

– Кому должно?

– Себе, Дюша… В первую очередь себе.

Весь следующий день двенадцатые классы гудели в предвкушении любовного анкетирования.

«А вдруг свезет, и Людка, Машка, Светка выберет именно меня», – думали пацаны.

«Неужели мы скоро будем держаться за ручку с Ваней, Петей и Мишей», – мечтали девчонки.

Кто-то учился целоваться на фруктах, кто-то постигал азы секса, засматривая до дыр порнофильмы из личной коллекции. И только двенадцатому «В» было не до любви – у нас полным ходом шла война. До драк дело больше не доходило, а вот обмена «любезностями» и колкостями было хоть отбавляй.

На переменах класс делился на два лагеря, рассаживаясь по разным углам. Линия фронта пролегала ровно посередине, обозначая территории и разделяя сердца.

Всем давно было известно про чувства Спиридонова к Агнешке. Девчонка пускай и не из числа первых красавица, но ноги длинные на загляденье и попка с орешек, особенно когда обтянутая в спортивные шортики. Сам Димка был роста маленького, с короткими кривыми ногами, вот и компенсировал, мечтая о высокой волейболистке. И компенсировать ему еще долго, холодными зимними вечерами, с учетом последних событий. В прошлом месяце Спиридонов сделал прорыв в отношениях: пригласив девушку на обед в столовую, а теперь Ковальски в его сторону даже не смотрела. Зато смотрела на меня, делая вид, что внимательно слушает.

На второй перемене девушка наклонилась ко мне и с самым заговорщицким видом поинтересовалась:

– Кит, ты чье имя в анкете напишешь?

– Твое.

– Я серьезно.

– Так и я серьезно.

– Щас в лоб дам.

Что за глупые вопросы, кого я мог написать? Ольку? Нет уж, спасибо – нагулялся за последние два года. Многие пацаны без девчонок обходились, некоторые даже не целовались ни разу и ничего, живут как-то. Вот и я проживу, о чем Агнешке прямо и заявил.

– Дурак ты, Кит. Если одна непутевая девчонка попалась, это не значит, что на остальных крест нужно ставить.

– К тому же она рыжая, – добавил с задней парты Дюша. И как только услышал – в классе сплошной гомон стоит.

– А причем здесь рыжая? – не поняла девушка.

– Ну знаешь, как в народе говорят, если чердак ржавый, то подвал всегда мокрый.

Дюша едва успел увернуться от кулака, иначе ходить ему со вторым подбитым глазом.

– Ты чего? – удивился он.

– Еще раз услышу, убью, – пообещала Ковальски и добавила, – у меня маман рыжая.

Действительно, толстая и неопрятная женщина, вечно распускающая слухи, была приемной родительницей Агнешки.

– Я же пошутил, – тут же пошел на попятную Дюша.

– За такие шутки в зубах бывают промежутки, – Ковальски погрозила кулачком и вновь обратила внимание на меня. – Короче, Кит, так нельзя. Ты обязательно должен написать чье-нибудь имя. Неужели никакой девчонки на примете нет?

Я пожал плечами. За всю жизнь только две и было: толстая Дашка в шестом классе, с которой впервые поцеловался и та, имя которой вспоминать не хотел. Вон она, сидит с уродом Лощинским, о чем-то счастливо щебечет, а рука под партой на его коленке лежит.

Агнешка поймала мой злой взгляд и сдвинулась чуть влево, закрывая обзор на любвеобильную парочку. Профиль Лощинского пропал из вида, зато появился анфас Спиридонова, наблюдающего за нашим с Ковальски общением. Парень от ревности места себе не находил, но поделать ничего не мог: разные лагеря – разный круг общения. А Агнешка словно специально дразнила несостоявшегося ухажера. Наклонившись ко мне, горячо зашептала:

– Столько красивых девчонок вокруг, неужели выбрать не из кого? Та же Лерка, связующая команды.

– Это которая сивая с кадыком? – снова подал голос Дюша.

– Во-первых, Соломатин, тебя никто не спрашивает, а во-вторых, у женщин они тоже имеются. Анатомию надо лучше учить.

– Да чего там учить-то, сиськи да письки.

– Сиськи-письки, – передразнила Агнешка. – Что за детсадовская лексика? Тебе сколько лет, Соломатин? Пора бы уже запомнить, что у людей пенисы и вагины.

Дюша счел за лучшее промолчать, и правильно сделал, потому как связываться с Ковальски себе дороже.

Дюша промолчал, а Агнешка продолжила сосватывать мне белобрысую Лерку. Минуты три сватала, а потом расстроенно заявила:

– Совсем беда с «В» классом. На День Влюбленных только три пары с гарантией.

Интересно, кого она насчитала? Допустим, про Лощинского с Олькой давно всем известно, еще его величество Сабуров с Володиной. Сын известного дипломата оказывал недвусмысленные знаки внимания кукольной принцессе, и та их благосклонно принимала. Будут вместе, тут как ни крути. Но кто же третьи?

– Алла и Дамир, – уверенно заявила Агнешка.

– Ха! – выдохнул Дюша, не сдержавшись за нашими спинами.

– Чего тебе «ха», Соломатин?

– Аллочка лет пять Юнусова мурыжит. Он ей нахрен не сдался.

– Осада города берет.

В цитате фельдмаршала Суворова было про смелость, но я не отважился поправлять Агнешку. Она и без того была злой из-за вечных комментариев скучающего Дюши. В глазах огонь, в словах сталь – того и гляди, пробьет мячом над сеткой.

– Забьемся?

– Забьемся!

– На что.

– На «стогиговую» карту!

Агнешка решительно протянула ладонь, а Дюша подвис. Его можно было понять: самая дешевая «соточка» шла от десяти рублей.

– Сдрейфил?

– Ничего я не сдрейфил. Синица, разбивай!

Я ударил по сцепленным рукам одноклассников. Вышло не с первой попытки, потому как Ковальски буквально вцепилась в Дюшину ладонь.

– И только попробуй с порнухой карту подсунуть, – прошипела она, неохотно разжимая пальцы.

– Ты сначала выиграй, – пробубнил Дюша, который уже начал жалеть о том, что связался с девчонкой. Агнешка, она такая… боевая.

Анкетирование ко Дню Влюбленных прошло быстро. Я отметил галочками нужные ответы, а в последней графе, требующей обозначить объект воздыхания, поставил прочерк. Хватит – наигрался в любовь, теперь пускай другие изопьют сию чашу горестей до дна.

Последняя фраза принадлежала Галине Николаевне, а точнее классику современности Пилипчуку. Толстый роман мэтра был разобран на уроке литературы по косточкам – все умерли, всё безнадежно, а это значит можно бежать домой.

Схватив давно собранный портфель, я припустил в сторону выхода, едва не столкнувшись в дверях с Бурмистровым. Паштет, несмотря на хромоту, успел выскочить первым. Еще и оскалился через плечо, словно говоря: «вечно ты проигрываешь, Синицын».

Пашка такой Пашка. В начальных классах мы с пацанами часто спорили, кто раньше других до столовой добежит и первым займет место в очереди. С тех пор много воды утекло, а Бурмистров все продолжал играть: бегая по коридорам и расталкивая зазевавшихся первоклашек. Девятнадцать лет парню…

Довольный собственными успехами, Пашка затопал в сторону раздевалки, а я направился в кабинет информатики, где стояли капсулы и ждал Маяк-17 – вечно мертвый город.

Я помню, как все начиналось, когда во двор с выпученными глазами прибежал Копытин и захлебываясь, начал рассказывать: «пацаны, там такое… там крутяк привезли». В небольшой секции возле фудкорта открылся клуб виртуальной реальности на десять капсул. Постоянно ошивающаяся молодежь в торговом центре, ради интереса решила попробовать раз-другой – понравилось. Через неделю, уже была очередь из желающих, через месяц открылась новая секция на тридцать капсул, а через полгода компьютерные клубы стали множится как грибы после дождя: скупались первые этажи в домах, возводились с нуля целые павильоны. Как любил говорить наш историк, Армен Георгиевич, сработала невидимая рука рынка. Был бы спрос, а предложение всегда найдется.