Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

Девушка сидела на краю кровати и даже боялась посмотреть в мою сторону. Я было решил, что это исключительно из чувства вины, а потом дошло. Ну да, Василий Иванович инвалид – с этим трудно поспорить. То, что в обычной жизни скрывалось брюками, теперь было выставлено напоказ во всем своем великолепии – культяпками калечных ног.

Прожженные шлюхи брезговали смотреть на уродство, что уж говорить о барышнях благовоспитанных. Я это понимал и потому не удивился, когда мне протянули пододеяльник – не глядя, даже не повернув головы. Приподнявшись на локте, хотел было схватиться за край ткани и натянуть по самый подбородок, но тут увидел его…

Любил Василий Иванович поспать без нательного белья, предпочитая тесному объятию трусов самою настоящую свободу. Мало того, что я был абсолютно голый, так еще и физиология сработала, приподняв мачту. Хотя кого я обманываю, задрав в боевое положение «свистать всех наверх».

Черт, как же неловко вышло.

– Это не то, что вы подумали, – затараторил я, спешно прикрывая паховую область. – С мужчинами такое периодически случается – никакого возбуждения в эротическом плане, чистой воды физиология.

– Василий Иванович, не нужно объяснять, я уже не маленькая девочка. Просто прикройтесь или оденьте трусы, будьте любезны.

Трусы… трусы, и где я их сейчас найду? Они могут валяться где угодно, начиная от видных мест вроде тумбочки и кресла, и заканчивая темным пространством под кроватью. По-хорошему нужно было заняться поисками, только вот существовала одна проблема – встать я не мог. Это здоровый человек мог запросто вскочить на ноги, а Василию Ивановичу требовалось пристегнуть протезы. Процедура настолько долгая и нудная, что ночью предпочитал ходить в прикроватный горшок, словно страдающий немощью пенсионер. Да так оно и было, по сути.

– Диана, спасибо за все, – начал я говорить осторожно, – вроде как оклемался, чувствую себя гораздо лучше – вон, даже физиология работает, как надо.

– Нет, – неожиданно резко отреагировала девушка.

– В смысле нет?

– Домой я не пойду.

– Диана Ильязовна, – перешел я на официальный тон. – Будьте добры, покинуть мою квартиру.

Однако девушка проявила крайнюю степень упертости.

– Нет, и не просите.

– Это еще почему? Вы что здесь, поселиться собрались?

– Надо будет и поселюсь.

Девушка решительно поднялась, тем самым оборвав намечающийся спор.

– Я пойду на кухню и приготовлю завтрак, а вы, будьте любезны, приведите себя в порядок.

Хотел я сказать, что да завтрака еще далеко, но тут увидел предрассветного небо за окном. Покрытые розовым налетом облака извещали о морозной погоде, и долгожданном солнце, что наконец соизволило появиться, после долгих дней серости.

Ветчина аппетитно шкварчала на сковородке. Яичный белок подрагивал и пузырился, а ломтики сыра плавились, превращаясь в тонкие полоски кремового цвета. Диана Ильязовна во всю хозяйничала на кухне, нацепив поверх светлой кофточки передник. Я и не знал, что у меня такой был: с кармашком на груди и с изображением двух котят сиамской породы.

К моему приходу девушка не только успела приготовить завтрак, но и навести «порядок» по своему усмотрению. Убрала со стола «вечную» тарелку под хлеб и протерла скатерть. Зачистила подоконник, избавившись от груды мусора, вроде упаковки просроченного печенья и бумажных салфеток, за давностью лет поменявших цвет с белого на серый. Зачем-то передвинула подставку под столовые приборы, а полотенце, обыкновенно висевшее на спинке стула, вдруг оказалось на крючке.

– У вас плита грязная, – заявила она, стоило мне переступить порог.

– Так за чем дело стало – помойте.

– Вы нахал, Василий Иванович.

Тарелка с яичницей оказалась передо мною, а слева возникли ломтики заботливо нарезанного хлеба. И чуть погодя исходящий парами чай.

– Это гостевая кружка, а я пью из синей.

– Да? – девушка в притворном удивлении вскинула брови вверх. И тут же сделала аккуратной глоток из той самой синей. – Ничего, бывает.

Бывает у нее… Отхлебнув чай, я невольно поморщился и отставил кружку в сторону.

– Кто так заваривает? Не чай, а разведенные помои.

– В вашем возрасте крепкая заварка противопоказана.

– Что еще скажете?

– А еще у вас зеркало в ванной грязное и смывной бочек подтекает.

Я посмотрел на нахальное выражение лица и не смог сдержать улыбки. Чем, кажется, смутил ее. Впрочем, ненадолго – Диана тут же опомнилась, нахмурив брови.

– И что такого смешного я сказала?

– Простите, – мои пальцы снова взялись за кружку. Ну не объяснять же девушке, что сейчас она больше всего напоминала ребенка, пытающегося играть во взрослого. Еще обидеться… Нравилось мне, когда она была вот такой: задиристой и едкой, цепляющейся к каждому слову. Все лучше, чем глаза на мокром месте.

– Это вы простите меня.

Нет-нет-нет… Только не снова. Стоило подумать про слезы, как выражение лица девушки неуловимым образом изменилось.

– Я вас снова чуть не угробила. Капсулы были пустые, кто же мог подумать…

– Диана!

– Знала же, что существуют возможные риски, что не следует начинать эксперименты. Все знала и все равно сунулась, дура. Какая же я дура. Прав был Никита, когда говорил о возможной синхронизации нейронных связей головного мозга с неким объектом. Я точно не знаю, что это: может цифровой код программного обеспечения, может железо в капсуле, может…

– Как он там?

– Что? – девушка сбилась с мысли.

– Как Малой?

– Пять минут назад разговаривала. Все с ним в порядке, только тошнит сильно. Обыкновенные последствия алкогольной интоксикации.

– Ну вот видите, с нами все хорошо, а вы распереживались. И яичница у вас вкусной получилась, и к чаю привыкнуть можно. А хотите я вам кружку подарю? Да-да ту страшненькую, что сейчас в руках держите. Она с самой Африки приехала – взял на местном рынке заместо сдачи.

– Если с самой Африке, тогда не надо. Пускай у вас побудет, – девушка грустно улыбнулась и задумалась о чем-то своем.

Я же принялся уплетать предложенные завтрак за обе щеки. Нисколько не покривил душой, назвав яичницу вкусной. Она и вправду получилась отменной: сливочный сыр тянулся и мягко таял во рту, а поджаренная ветчина придавала дополнительной пряности с небольшим, едва заметным привкусом кислинки. Только жареной картохи не хватало для полноты счастья.

Настроение медленно, но верно поползло вверх. Как там говорится, путь к сердцу мужчины лежит через желудок? Не выдержав, я подмигнул притихшей девушки, и та улыбнулась в ответ.

– Я всегда знала, что вы хороший человек, – неожиданно произнесла она. – Просто скрываете это, словно чего-то боитесь. Зачем? Это же глупо…

Ответить ей я не смог. Ветчина вдруг встала поперек горла, вызвав продолжительный приступ кашля.

С утра выпал первый снег. Зима к концу декабря вдруг вспомнила, что наступила пора и сыпанув «беленьким», припорошила улицы суетливого города. К обеду снег растаял, превратив праздничную предновогоднюю картину в привычную унылою серость. Заморосил мелким дождем, пугая редких прохожих холодными порывами ветра.

И надо же мне было выпереться наружу… А все Диана Батьковна виновата. Накормив завтраком, девушка не ушла сразу домой, а под предлогом «полезности для здоровья» вытащила на прогулку.

Мы прошлись по скверу Вернадского, полюбовались памятником Александру Освободителю и новехонькой тротуарной плиткой. Свернули в сторону заросшего дубами парка, но до пункта назначения так и не дошли. Остановились перед зданием кинотеатра, сохранившимся в небольшом двухэтажном здании, втиснутом в узкое городское пространство.

За стеклом красовались афиши неизвестных мне фильмов: что-то про «Осень в Выручаевке» и «Глубинную мизансцену, длинною в три акта». Любили маститые режиссеры вычурные названия, вроде «Неоконченной пьесы для механического пианино».

– В этом месяце ретроспектива фильмов периода депрессии, – произнесла девушка, явно увлеченная увиденным.

– Чьей депрессии?

– Василий Иванович, не валяйте дурака, все вы прекрасно понимаете. Это фильмы снятые в тридцатые-сроковые года двадцать первого века. Эпоха рассвета российского кинематографа – великий Мазельцев, Цакоев, Олечка Сонина. Картины, пропитанные тоской по несбывшемуся будущему и неразделенной любви. Лучшие фильмы были рождены в самые трудные времена – вы не находите это странным?

Все, что я не находил – это телефон, забытый и оставленный дома. Кирпич старого сотового рука автоматически засовывала во внутренний карман куртки, а к новому все никак привыкнуть не мог.

– Хочу, – девушка дернула меня за рукав и потащила в сторону входа.

Сам виноват – слишком много потакал. Вместо того, чтобы в ультимативной форме отправить барышню домой, зачем-то согласился на совместную прогулку. Теперь вот пожинал плоды собственной слабости.

– Я далек от артхауса.

– Какой артхаус, – возмутилась спутница от столь вопиющей безграмотности, – это же самый настоящий мейнстрим. Многомилионные сборы, богатый урожай престижных кинопремий. Раньше эти фильмы постоянно в кинотеатрах крутили. Только не говорите мне, что вы их не видели?

– Не скажу.

Диана Батьковна аж задохнулась от возмущения.

– Василий Иванович, признавайтесь, где вы выросли? В подвале на цепи?

Практически… Именно в подвале у нас была организована качалка: пропахшая потом и железом, с плакатами сисятых девиц на стенах. Разумеется, рассказывать об этом я не стал, тактично промолчав.

– Решено, идемте!

И я пошел – думал вздремнуть чутка, потому как ночка выдалась на редкость горячей. Но, увы, как это часто бывает – планам не суждено было сбыться. Весь киносеанс ощущал живое тепло спутницы: девушка жалась – то и дело шептала на ухо, объясняя перипетии сюжета. По мне так ничего хитрого в сценарии не было – обыкновенные заморочки высокоинтеллектуальной элиты.

«О-о, какая постановка кадра, а сколь гениальна игра актеров» – кажется, Диане просто нравилось дразнить меня, а что хуже всего под конец понравилось и мне.

Поэтому проводив госпожу Сарбаев, первым делом залез под холодный душ. Яростно мылил голову, а в голове стоял образ девушки, укрытой зонтиком от дождя. Она продолжала стоять и все чего-то ждать, даже когда я захромал домой, пробурчав на прощанье привычное «до завтра».

А что прикажете, целовать? Не для нее моя вишенка цвела, то есть… тьфу. Гребаный артхаус до добра не доведет, особенно старого, побитого жизнью пса.

«Чего вы боитесь, Василий Иванович», – перед глазами возник образ девушки.

Я-то, милая, уже давно ничего не боюсь, разве что адского посмертия, заполненного жарким песком, а вот в вашей маленькой симпатичной головке коротнуло.

Боюсь… То же мне, придумала… Нафантазировала невесть чего, как это водится с барышнями влюбленными.

Увидела бы меня сейчас, с трудом выбирающегося из ванны и ползающего на руках по квартире. И тогда вся эта любовь-морковь свернулась бы калачиком от страха и завизжала, как визжала одна матерая шлюха. Человеческое уродство оно такое, оно к высоким материям не располагает. К жалости – да, но Василия Ивановича жалеть не надо, даже из ощущения вины или благодарности.

Я дополз до кровати и включил телевизор, в надежде выкинуть лишнее из головы, но увы, не получилось. Сначала Малой принялся названивать, узнав мой новый номер телефона.

– Компиляция образов в кооперативном сне!!! – кричал он в трубку, протрезвев и теперь пребывая в возбужденном состоянии. – Ваших и моих – понимаете?! Мой Щелкунчик и ваш песок!

Пришлось в грубой форме объяснить парню о неуместности позднего звонка, и о том, что все разговоры следует отложить до поры до времени, то бишь до завтра, когда состоится общее собрание. Но Малой все никак не мог угомониться, поэтому я был вынужден нажать кнопку отмены.

Не успел положить телефон на место, как тот тренькнул, известив о новом сообщении. Это госпожа Сарбаева напомнила о себе, прислав встревоженный смайлик с текстом «как добрались»?

Отписавшись, что бы ерундой не маялась, а шла спать, кинул телефон на край кровати. Спустя мгновенье тот снова тренькнул – очередное сообщение.

Не было нужды тянуться и читать, и без того знал, кто автор. Прикрыв глаза попытался отключиться от реальности, но заснуть не получалось: в голове упорно маячил образ миндалевидных глаз, чего-то ждущих. А еще запахи… вся квартира пропахла духами Дианы Ильязовны. Была всего ничего, а шлейф до сих пор кружил голову, напоминая о тесном соседстве в зале кинотеатра. Слишком тесном – билеты были куплены в мягкую зону, где вместо кресел стояли кожаные диванчики. Ощущение дыхания на шее, горячий шепот и жмущееся к плечу полукружье груди.

Сдаешь, Василий Иванович, стареешь. Разволновался, словно зеленый пацан после первого свидания. Всю дорогу державшийся за ручку, и так и не сумевший выплеснуть гормоны. Не зря говорят, седина в бороду – бес в ребро. Вот и у меня крышу снесло на старости лет.

Поняв, что заснуть не получится, я переключил канал и наткнулся на криминальную драму. События сериала разворачивались в старые добрые пятидесятые, поэтому не было ничего удивительного в том, что главным действующим местом являлась автомастерская. Ровно такой же символ бандитизма, как и малиновые пиджаки с золотыми цепочками в девяностых годах прошлого столетия.

Кадры мелькали перед глазами: грязная улочка, тяжелые металлические ставни. Следственная группа, ведомая смазливым вьюношей лет двадцати, нагрянула с обыском. Пока полицейские на заднем фоне ходили туда-сюда, изображая кипучую деятельность, отрок усиленно морщил лоб. Потом достал экспертный фонарик и принялся изучать стены в поисках возможных улик. Почему этим занимался именно следак, в сериале не объяснялось, да и кому какое дело до киношных условностей.

Лично меня другое взволновало до глубины души. Настолько, что не смог сдержаться: схватился за телефон и набрал номер.

– Что, Василий, снова вляпался? – в трубке послышался знакомый голос. – А я тебя предупреждал, не лезь ты в эту историю.

– Михалыч, о другом речь. Помнишь адресок мастерской, который скинул прошлый раз?

– И? – судя по голосу Михалыч напрягся.

– Проверить бы его надо.

– Точнее?

– Есть там одна коморка, прямо под лестницей на второй этаж. Там еще кафешка расположена наверху, поэтому не ошибетесь. Просветите помещение на наличие биоматериалов. Думаю, не пожалеете.

– Думает он, – проворчал голос на том конце. – А ты подумал на каком таком основании я прикажу провести следственные мероприятия?

– Можно же неофициально.

– Можно Машку за ляжку, и козу на возу, а полиция действует на основании законов Российской Федерации. Или забыл, что живешь в правовом государстве?

– Как знаешь, – не стал я спорить. – Есть анонимная наводка, а работать по ней или нет – это уже ваше дело. Вы банду разрабатываете, вам и карты в руки.

Михалыч недовольно засопел. Долго сопел, и наконец, все обдумав, спросил:

– Ты объясни толком, откуда подозрения взялись? Не хочется понапрасну на пустом месте возиться, пускай и неофициально. Один раз нарисуюсь, начальство потом лет пять вспоминать будет.

– Подтек я видел под дверью, очень похожий на кровь. Целая лужа набежала.

– Ну ты и даешь, Василий… Мало ли чего это могло быть, да еще и в автомастерской: шлангом пол поливали, а может масло разлили.

– Может и масло, – согласился я.

Говорить о том, где именно и в какой реальности видел лужу, не стал. Михалыч не поймет, да я и сам толком не понимал, действуя по одному лишь наитию. Разум твердил, что пустышку подсовываю товарищу, а душа… А что с души взять – она предмет эфемерный, исследованию не подлежит.

Глава 11 – Никита Синицын aka «Синица»

– Здаров, Кит! – на школьном крыльце улыбался Копытин. Он никуда не спешил, хотя до начала уроков оставалось меньше десяти минут. Стоял и дышал воздухом свободы, радостно приветствуя знакомые лица. – Слышал, вы с пацанами бухали в выходные? Ну и как оно?

Я бросил хмурый взгляд в его сторону, но Серега то ли предпочел этого не заметить, то ли слишком погрузился в собственные мысли. Скорее всего второе, потому как не дождавшись ответа, он принялся рассказывать:

– А мы в Ауру ходили, прикинь. Агнешка сначала была против, а потом ничего – согласилась… Угадай, сколько в барушнике «Хайвей хард» стоит? Я на летней практике столько за неделю не зарабатывал. Не, ну а так ничего, если на цены внимание не обращать, то жить можно. Знаешь, с кем медляк танцевал? С Маринкой Володиной! Прикинь, она двум залетным пацанам отказала, а со мной согласилась. Эй, Никитос, ты куда?

– Да пошел ты, – бросил я злое через плечо.

– Сам ты иди, – не остался в долгу Серега. – Совсем оборзел, на людей кидаешься без причины. Правильно народ говорит, что кукухой поехал, поэтому и не взяли с собой в Котейню. Я, между прочим, за тебя просил, как за старого товарища.

Ага, просил он… Видел я, как он просил – не отрывая влюбленного взора от Мариночки.

Зараза такая, сорвался. А ведь сколько твердил себе, быть спокойным и выдержанным, на провокации не поддаваться. И вот пожалуйста, результат: поцапался с первым же встречным. И чего Копытину неймется, чего он каждое утро на крыльце торчит?

Благо, на этом мои злоключения закончились. С разговорами больше никто не приставал, и про то, как круто отдохнули в Ауре, не рассказывал.

В классе царило привычное для начала недели оживление: шумели отодвигаемые стулья, хлопали учебники об парты, отовсюду доносился гомон и смех. Народ делился впечатлениями, накопленными за выходные. Окинув взглядом присутствующих, я заметил, что место Пашки за партой пустует. Не было его на первом уроке, не появился он и на втором.

На третьей перемене я не выдержал, и поинтересовался у Дюши:

– Где Паштет?

– Заболел он… Вчера под вечер температура подскочила, теперь дома лежит, таблетки глотает.

В памяти всплыл образ Пашки, ломающего хрупкий лед на разлившейся вдоль обочины луже. Как говорят в народе: пьяному и море по колено. В случае с Бурмистровым это самое море оказалось по щиколотку. Вполне достаточно, чтобы свалится с ангиной на следующий день.

– А ты чего трубку не брал, я весь вечер названивал.

– Тоже болел, – признался Дюша.

Я не стал уточнять как именно: самого тошнило и полоскало первую половину воскресенья, а вторую отлеживался, пытаясь привести мысли в порядок.

– Слушай, а как я домой попал?

– Ты что же, ничего не помнишь? – удивился Дюша.

– Помню, как из бара вышли и в такси ехали, а дальше будто в тумане.

– Да там и рассказывать особо нечего. Паштет – балбес, забыл сказать, что дискотека организована для своих. Из других школ никого не пускали, даже по ученическим. Завернули у самого входа, ну мы и разъехались по домам.

– Как по домам, – не понял я, – у нас же был запасной вариант с Аурой?

– Хреновый это был вариант… Паштет, пока глубину луж мерил, по уши в грязи извалялся, а ты в дрова. Ну и куда мне с вами такими красивыми ехать?

Прав Дюша, фейсконтроль у престижного ночного заведения строгий, нечета школьным дискотекам. Могли и без веской причины развернуть, чего уж говорить, когда таковая имелась.

– Зато посидели душевно, – подбодрил меня Дюша, – надо как-нибудь повторить.

От одних только воспоминаний рвотные позывы подступили к горлу. Внутри неприятно булькнуло… Продолжать разговор сразу расхотелось, поэтому махнув Соломатину на прощанье, я заспешил в сторону покинутого класса. Что бы еще хоть раз смешал коньяк с пивом, да ни в жизнь.

Оставшиеся уроки пролетели незаметно. Оно и понятно, к концу полугодия итоговые результаты были известны, поэтому нервы трепали исключительно тем, у кого выходили спорные оценки.

У меня таких предметов оказалось ровно два. Географию вытянул на четверку еще на прошлой неделе, выступив со скучнейшим докладом «о полезных ископаемых заполярного круга». А пятерку по истории Армен Георгиевич вывел с учетом прошлых заслуг.

– Ох и смотри у меня, Никита. Если подобная ситуация повторится, на снисхождение не рассчитывай.

Что и говорить, провалил я письменный тест по предмету. С датами напутал, да и фамилии немецких политических деятелей наложились в памяти, одна на другую. Устные ответы худо-бедно умудрялся вытягивать, даже не читая материала, а вот бумага подобных вольностей не прощала.

По русскому языку еще в ноябре образовалась пара задолженностей, но Галина Николаевна добрая душа, простила. Она по-прежнему числилась нашим классным руководителем, хотя и порывалась пару раз покинуть сей неблагодарный пост. В первый раз уговорила директриса, а во второй раз собрался актив двенадцатого «Д» и пошел на поклон. Не знаю, кто в том походе участвовал и как две противоборствующие стороны смогли договориться, но факт остается фактом – Галина Николаевна передумала.

На последний седьмой урок явился Пашка Бурмистров. Весь бледный и непривычно тихий, сопровождаемый горьким шлейфом лекарств. Грозила Паштету двойка по нелюбимому английскому, потому и пришел, несмотря на болезненное состояние.

Нина Михайловна, впечатленная столь героическим поступком, оценку подняла, но Пашку для проформы отчитала:

– Бурмистров, ну хоть иногда мозги включай, а не переводи механически. Ты же не компьютерная программа, у тебя голова на плечах имеется. В первом предложении сэра Томпсона ждет смертельный конец, и вдруг спустя два абзаца он у тебя оживает: пьет чай и едет к графине на поклон. Какая в том логика, объясни?

Любила пожилая англичанка Пашку, как любят матери слабого и болезненного ребенка, требующего дополнительной заботы. Сколько раз Паштет был на грани, и каждый раз спасался: лезвие меча замирало в считанных сантиметрах от склоненной шеи.

– Не понимаю я, – признался он на перемене. – На нормальном языке если два слова вместе складываешь, то смысл не меняется, а в английском какая-то хрень. Причем здесь тупик, если черным по белому написано «dead end» – смерть и конец. Как еще это перевести можно?

Прав был Пашка, я и сам порою путался в сочетании «англицких» слов, потому и подглядывал у соседей. А еще дошел до мысли такой, что русский язык несоизмеримо богаче, потому как для каждого события имелось свое определение. А ежели его нет, то можно додумать с помощью суффиксов, префиксов и мата. В крайнем случае у тех же англичан позаимствовать.

Преисполненный гордости за великий и могучий, я поспешил в класс программирования, на заранее условленное собрание.

После странного сна о Щелкунчике, Василий Иванович наконец созрел. Понял, что проблему надо решать, а не откладывать на неопределенные сроки. Набрал вечером, и предупредил о намечающейся встрече. А я что – я только рад.

От открывающихся перспектив захватывало дух. Человеческая цивилизация стояла на пороге великих свершений, где имелось место кооперативным снам, и где существовали возможности связи на расстоянии с помощью сознания. Ведь если задуматься… если задуматься… Увы, задумываться не получалось. После пьянки мозги туго соображали, поэтому все, на что меня хватило – собрать имеющиеся черновики и наброски. Засунуть бумаги в портфель и надеяться, что с чужой помощью удастся придать соответствующую огранку целому вороху мыслей.

Я на всех порах пронесся по длинному коридору и без стука распахнул знакомую дверь. В кабинете программирования никого не оказалось, зато из подсобки звучали громкие голоса. Василий Иванович и Диана Ильязовна яростно спорили:

– А я вам в тысячный раз говорю, не буду я собачкой Павлова и эксперименты над собой проводить не позволю.

– Вы не понимаете, это будет на уровне государства.

– Дорогая моя, я-то как раз понимаю…

– Я вам не дорогая, – перебила учительница, густо покраснев.

– А вот и алкаш наш пожаловал, – Василий Иванович переключился на меня, стоило переступить порог. – Держись за поручни, Малой, сейчас такие новости начнутся, закачаешься. Твоя учительница по информатике, разлюбезная Диана Ильязовна, возжелала сдать нас правительству на опыты. Задумала посадить в лабораторию под замок до скончания века, представляешь?

– Никита, не слушай. Василий Иванович как всегда неправильно понял.

– А как еще прикажете вас понимать? – уборщик принялся размахивать руками, как завзятый итальянец. Не хватало еще поднести горсть пальцев к подбородку и воскликнуть пресловутое: «Mamma Mia!»

В отличии от оппонента сидевшая на диване Диана Ильязовна никоим образом не выражала экспрессии: пальцы сцеплены в замок, губы плотно сжаты. В позе учительницы читалась решимость противостоять любым нападкам.

И как эти двое умудрялись ладить, не понимаю. Они как лед и пламень: культурная и всегда вежливая Сарбаева и резкий, зачастую выходящий за рамки приличия Василий Иванович.

– Короче, пацан, иди собирай шмотки, завтра поедем в столицу. Там тебе предоставят отдельную палату, вскроют черепушку и будут изучать влияние электрических синапсов на виртуальную реальность. Все, как ты любишь.

– Не хочу в Москву, – возмутился я.

– Ты не мне это говори, а вон ей, – Василий Иванович кивнул в сторону напряженно сидящей учительницы. – Она лучше знает, кому и куда надо.

– Вчера вы могли погибнуть.

– Погибнуть?! – воскликнул Василий Иванович. – Вам напомнить, по чьей вине это едва не случилось? Кто нарушил договоренности, включив среди ночи капсулы?

Если он рассчитывал смутить учительницу, то глубоко заблуждался.

– Я ответственности с себя не снимаю, поэтому предлагаю подключить к решению проблемы научные институты, – произнесла Диана Ильязовна сухим официальным тоном. – Ловушка в виде сновидений – это лишь видимая часть проблемы, та что лежит на поверхности. Неизвестно, каким образом происходящее могло сказаться на вашем физическом здоровье. Необходимо провести полное обследование организма, включая томографию головного мозга. Повторюсь, речь не идет о секретных лабораториях, никто не собирается запирать вас под замок и уж тем более проводить опасные эксперименты.

– Это вы так считаете.

– Да, я так считаю. В конце концов существуют законы Российской Федерации, и права человека никто не отменял.

Я ожидал очередного выброса эмоций от Василия Ивановича, но тот лишь покачал головой, словно сам удивляясь своей недавней экспрессии. Потер лоб и устало произнес:

– Вы слишком молоды и наивны Диана, чтобы понимать одну простую истину: законы существуют для граждан, а государство действует исходя из целесообразности. Необходимо будет распотрошить человека, оно это сделает не задумываясь. Сотрет фамилию из всех баз данных: любые упоминания о вас, любые ссылки, так что даже родители начнут сомневаться в существовании родного ребенка. Это не плохо и не хорошо – такова природа вещей. Властители Олимпа исходят из принципов иной реальности, где жизни нескольких человек ничто по сравнению с интересами правящей элиты… Вы никогда не задавались вопросами, что здесь делает профессор Гладышев?

– Он разрабатывает принципы новой методологии психологической поддержки учащихся средней школы.

– О как?! – мохнатые брови-гусеницы Василия Ивановича поползли вверх. – А вы знаете, что Илья Анатольевич состоит в главном военно-медицинском управлении Министерства обороны и к образованию никакого отношения не имеет?

– Что в этом удивительного? В крупные проекты часто привлекают специалистов со стороны.

– Хорошо, а от меня-то ему что нужно, что он аж слюной капает, едва в коридоре завидев.

– Вам не хуже моего известно о специализации профессора. Он большую часть жизни посвятил изучению посттравматического стрессового расстройства, и когда узнал о вас, разумеется, заинтересовался. Он просто хочет помочь и ничего больше.

– Это он вам так сказал?

– Да, и у меня нет оснований не доверять словам уважаемого профессора.

– А уважаемый профессор объяснил, каким образом капсулы оказались в школе?

– Причем здесь это?

– Да при том, что запрещено использовать игровые устройства в учебных заведениях: будь то портативные приставки, или вон – гробы эти, – Василий Иванович кивнул в сторону поблескивающих серебром цилиндров. – Подарить школе капсулы, это как… как всучить козе баян.

– Василий Иванович, не мне вам рассказывать, сколь странной бывает спонсорская поддержка. Вспомните двести килограммов гречишного меда от фермерского хозяйства Севостьяновых. Продукты пчеловодства являются сильным аллергеном, поэтому запрещены к использованию в учебных заведениях. Но тем не менее подарок есть подарок, отказываться от него нельзя, а вот перенаправить его в другие социальные институты, в те же специализированные клиники, никто не запрещал.

– А капсулы почему не перенаправили?

– С этим вопросом вам лучше обратиться к Ольге Владимировне… Никита не стой в дверях, проходи. И будь добр, включи чайник, и достань пирожные из холодильника, они на верхней полке лежат.

Признаться, от всего увиденного аппетиту заметно поубавилось. Меньше всего хотелось слушать рассуждения о врагах, о тайных заговорах. Мне бы про науку, тем более что кое-какие наметки в голове имелись. Попробуй теперь влезть в разговор, сунься в открытую пасть льва. Василий Иванович пока тему до конца не «иссушит», не успокоится.

Я оказался прав. Стоило открыть дверцу холодильника, как до ушей донеслось:

– Диана, а вы в курсе, что профессор Гладышев неоднократно бывал в нашем городе, еще до того, как получил направление в школу?

– И что в этом странного? Мы не отсталая периферия, а город-миллионик с научными традициями. К примеру, в моей альма-матер лекции читала профессура со всего мира, почему бы и Илье Анатольевичу не поучаствовать в подобном.

– Это да… читала, только вот про лекции от профессора Гладышева я ничего не нашел. Специально в сети рылся, нет никакой информации – отсутствует. Илья Анатольевич у нас личность закрытая, лишний раз перед публикой старается не светиться. Его максимум – пара открытых уроков за полгода для местной школы. И то, если директор сильно попросит.

– Ну значит не лекции, а что-нибудь другое: симпозиумы, семинары, встречи с коллегами… Василий Иванович, скажите прямо, вы в чем-то подозреваете профессора? У вас есть доказательства, факты или все ваши обвинения голословны?

Из холодильника пахнуло ароматной свежестью. Хозяйка кабинета обожала цитрусовые, поэтому парочка апельсинов в обязательном порядке хранилась на полках. Тут еще Новый Год на носу – праздник вечных дождей, слякоти и мандаринов.

Не обошла сия напасть и госпожу Сарбаеву. Пакетами с мандаринами были забиты все нижние полки. При одном только взгляде на ярко-оранжевые плоды отчаянно принялась зудеть кожа. Схватив коробку с пирожными, я поспешно закрыл дверцу и направился к столу – и тут мандарины: возвышались небольшой горкой по центру. Была еще вазочка с конфетами и три пустые кружки, ожидающие кипятка. Точно, про чайник-то забыл. Пришлось возвращаться и щелкать кнопкой.

Словесная баталия тем временем не затихала. Уличив Василия Ивановича в субъективном подходе и предвзятости, Сарбаева давила, не жалея сил, как только может давить учитель на нелюбимого ученика. Делала это хладнокровно и расчетливо, не забывая поглощать дольки ранее очищенной мандаринки.