Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

– Вы не правы, Василий Иванович. Каким-то образом Маяк-17 послужил толчком к переходу в другое состояние. Что-то, что находится внутри игры, взаимодействует с вами, с вашим сознанием. Называйте это синергией, или эффектом резонанса.

– Короче, Малой, что ты хочешь сказать? Мы сейчас лежим внутри капсул?

– В том-то и дело, что они не нужны. Эффект перехода был достигнут – произошла синхронизация частот. И теперь вам не обязательно находится внутри капсулы, чтобы оказаться в осознанном сновидении – достаточно включить оборудование. Это как беспроводное соединение – весь вопрос в силе сигнала и радиусе его действия.

– Погоди, – я с силой потер виски, пытаясь сообразить. – С твоих слов выходит, что некто неизвестный под покровом ночи проник в служебное помещение компьютерного класса и включил капсулы? А те, каким-то образом связались со мною спящим, и закинули в кошмар?

– И меня заодно, поскольку мы с вами связаны, и вроде как в одной команде.

– Бред… И кому такое могло понадобиться?

– Например, человеку, заинтересованному в получении видеозаписей игровых сессий.

Жгучая, как кипяток, мысль обожгла мое сознание: профессор из Москвы, сука… Методологию он приехал менять, как же. Разрабатывать новые подходы и процедуры. Длинные уши Ильи Анатольевича с самого начала торчали за всей этой истории.

А ведь если задуматься, сколько случайностей складывалось в одну логически выстроенную цепочку. Игровое оборудование, подаренное спонсорами школе, что называется ни к селу, ни к городу, поскольку играть в учебном заведении строго воспрещалось. Крупный ученый, специализирующийся на ПТСР, и не имеющий никакого отношения к министерству образования, скорее уж к главному военно-медицинскому управлению Министерства обороны. Диана Ильязовна, записывающая игровые сессии и передающая их профессору. Зачем они вам понадобились, Илья Анатольевич? Что вы хотели на них увидеть?

Я невольно заворочал языком, проверяя восьмерку. Тот самый зуб, что лечил прошлой весною в стоматологическом кабинете школы. «Синхронизация, сигнал на расстоянии» – может мне не пломбу поставили, а чипировали, и теперь этот чип туманит мозги?

Пацан, спрятавшийся за колонной, застучал зубами. Поди от нервов… Помнится, Боцман щелкал костяшками пальцев, тем самым успокаиваясь перед боем, а Индус напевал дурацкий мотив без слов. В свое время не спросил, что это была за песенка, а теперь уж и не доведется.

Клацанье усилилось, начиная порядком раздражать.

– Малой, заканчивай, – не выдержал я.

– А?

– Говорю, хорош зубами стучать.

– Так это не я.

Не понял.

Высунув голову в коридор, я обомлел… В метрах десяти от меня находилось существо, крайне похожее на человека. Почему существо, да потому что вместо головы у него был огарок. Словно взяли восковую фигуру музея Мадам Тюссо и оплавили до обезображенного состояния: ни ушей, ни носа, ни глаз – лишь обнаженные десны и бесконечно клацающие зубы. Острые крючья вцепились в рот, выворачивая губы, растягивая их на пределе возможностей.

А еще у него была обугленная до черноты кожа. Точнее так показалось, в тусклом свете электрических ламп. Только получше приглядевшись, сообразил, что это облегающая одежда: кожанный комбинезон с прорезями в районе живота и сосков.

В воздухе отчетливо завоняло гарью. Тварь медленно приближалась, щелкая обнаженными зубами, словно заведенная игрушка. Под толстыми ступнями хрустел песок, тонкими ручейками сбегающий со стен и потолка. Рыжими лужами растекающийся по коридору.

– Малой, ко мне! – проорал я, беря автомат на изготовку. В горле пересохло, а руки вдруг задрожали, мешая целиться. Прошлое, прошлое… Да какое нахрен прошлое. В жизни всякого успел навидаться, но таких уродцев встречать не доводилось. Страшных до усрачки.

Слева затопали – пацану хватило ума не выскакивать в коридор, а пробежать за колоннами. Он плюхнулся рядом, вопросительно уставившись на меня.

– Малой, только не говори, что ты ничего не слышишь.

И он услышал, а еще увидел, открыв рот и округлив глаза от страха.

– Василий Иванович, это же…

– После, – оборвал я намечающийся поток речи и вдавил гашетку. Первые пули ушли в молоко, выбив облачко пыли на стенке. Точку прицела чуть левее, и снова спусковая скоба – есть! От серии попаданий тело уродца задергалось: в левое плечо, в грудь – и снова, и снова. Пятно крови лепестками алого цветка раскрылось над переносицей. Голову существа запрокинуло назад, а сам он бездвижной колонной рухнул на пол.

Легкий, едва заметный дымок исходил от ствола автомата. Закручивался спиралью, растворяясь в воздухе невидимой белой нитью.

Я внимательно вслушивался в тишину – никакого клацанья зубов. Лишь тяжелое дыхание Малого и шуршащий повсюду песок. Снова этот треклятый песок, да чтоб его…

– Василий Иванович, это Щелкунчик из фильма ужасов, – языком, заплетающимся от страха, пробормотал пацан.

– Щелкунчик уже не тот…

– Василий Иванович, я не шучу. Это киношный персонаж, я его недавно по телевизору видел.

– А больше ты никого не видел? Например, бабу, парящую под потолком?

Малой задумался, а я дернул воротник, расстегивая верхнюю пуговичку. Жарко здесь становится – душно, словно в парной. Наружу не выйти, и окон не открыть за неимением оных. А еще этот песок треклятый, сыпется и сыпется, не переставая.

Щелкун продолжал лежать на полу, не подавая признаков жизни. При других обстоятельствах я бы непременно проверил его. Добавил контрольный для порядка, несмотря на пулю, уже засевшую в его голове. Увы, во сне это не имело никакого значения. Если твари нужно будет ожить – она оживет, как в худших кошмарах.

Слева послышался шорох – Малой присел рядом. Рука парня безвольно свесилась с колен, удерживая пистолет стволом вниз. Флажок предохранителя замер в вертикальном «боевом» положении. В другой раз я бы непременно докопался до пацана, но сейчас какой в этом смысл.

– Василий Иванович, это что же получается, мы в моем сне? Но был же песок, сгоревшая «тачанка», автомойка на Тихвинской.

Я лишь усмехнулся:

– В нашем, Малой… мы в нашем сне.

– Но я не понимаю?

– А чего здесь не понятного, если сон кооперативный, то и чистилище должно быть одно на двоих. От меня жара и песок, а от тебя вон эти – зубами клацающие. Эх пацан, смотрел бы ты лучше добрые фильмы и были бы у нас сейчас феи с единорогами и Чебурашка из-под коробки с апельсинами.

– Чебурашка, который ищет друзей, – с сомнением произнес Синицын. – Не хотел бы я с ним подружиться.

Я понимал, о чем говорит Малой. Уж больно пугающей получилась 3D модель лопоухого существа в фильме, недавно вышедшем на большие экраны. Мордочка страшная, словно у дикой обезьянки, а зубы – ряд островерхих конусов. Спрашивается, нахрена травоядному существу, питающемуся исключительно фруктами, такая челюсть. Пальмовые ветви перегрызать в поисках бананов?

Додумать мысль я не успел, потому как из равновесия вывел резкий звук. Визгливый до одури, похожий на тот, что издают динамики, стоит к ним поднести включенный микрофон. Малой дернулся, выронив пистолет из рук, я же направил перекрестие прицела в сторону Щелкунчика. Полный порядок – клиент лежит и не дергается.

– Василий Ива…

И снова острой плетью хлестнули по перепонкам. Визг до того невыносимый, что завибрировали кости черепа.

Морщась от боли, я принялся крутить шеей, в поисках источника шума. Даже под потолком не забыл посмотреть, памятуя о летающей бабе.

– Вы это слышали?

– Нет, бл. ть, не слышал, – не выдержав, сорвался я на крик. – Просто так ползаю и озираюсь, от нехрен делать. Будут еще дурацкие вопросы, и ли ты наконец заткнешься и помолчишь?

– Василий Иванович?! – в коридорах школы зазвучал женский голос. Слишком отчетливый, чтобы сомневаться в его существовании и слишком тихий, чтобы узнать его обладательницу… Но я узнал.

– Валькирия?

– Диана Ильязовна, – затараторил обрадовавшийся пацан, – а мы здесь, с Василием Ивановичем застряли. В очередной сон провалились. Вытащите нас отсюда.

– Тихо, – цыкнул я на пацана. Из-за поднятого шума было невозможно разобрать слова небесной воительницы, а еще периодически фонило и трещало.

– … Никита с вами? – и снова неразборчивое шипение, – это что, какие-то шутки?

– Да какие уж шутки, Валькирия. Мы прямиком в сказку Гофмана угодили, на роль загнанных в угол крыс.

– Очень смешно.

Было бы еще смешнее, если бы она видела, кто исполняет роль Щелкунчика и главной героини, задери леопард эту летающую ведьму. Но то пустое, не о том сейчас думать надо. Нам бы понять, как выбраться отсюда.

– Валькирия, где вы сейчас находитесь?

Вместо ответа звуки далекого шелеста.

– Валькирия, прием… Валькирия, вас не слышно.

И снова шелест, перемежаемый глухими перестуками. Я уже было начал отчаиваться, когда услышал громкое и отчетливое:

– Прием… вы слышите меня? Прием!

Посторонние шумы исчезли – связь наладилась.

– Валькирия, слышим вас отлично. Повторяю свой вопрос, где вы сейчас находитесь?

Короткая задержка, после чего следует ответ:

– На рабочем месте.

– Назовите текущую дату.

Слева пацан дернул за рукав, привлекая внимание, но я лишь отмахнулся от него – все успеется, все по порядку. Были нехорошие подозрения на счет количества прошедших дней, а то и месяцев и даже лет, но Диана Ильязовна развеяла наши сомнения.

Дата была как и полагается текущей, только вот время суток странное – пять утра.

– Валькирия, что вы делаете на рабочем месте в столь ранний час?

Пауза и легкий шелест: то ли песок бежит по стенам, то ли задели микрофон.

– Я решила кое-что проверить.

Кто бы сомневался… Девушка, не лишенная профессионального любопытства, выперла нас из подсобки, а сама устроила ночные эксперименты. Никому не угрожающие с ее точки зрения и абсолютно безопасные, поскольку капсулы пустуют.

– … проверить исполнительные файлы и программный код, – Диана Батьковна подтвердила мои подозрения. – Произвела… к основному серверу… соединение установлено.

– Валькирия, а что с капсулами? Они включены?

– Да, но я не понимаю… В них же никого нет.

Не понимает она… Я вот тоже ни хрена не понимаю, поэтому и не суюсь, куда не следует. То же мне, экспериментаторша выискалась.

– Василий Иванович, я же говорил, – зашумел довольный пацан, – капсулы работают как роутер в беспроводной сети, а вы синхронизированы, и поэтому подключились.

– Роутер? – поинтересовалась Диана, услыхав обрывок фразы.

– Валькирия, выводы оставим на потом, а сейчас нас нужно вытащить отсюда.

– Я не понимаю, как такое могло произойти. Вы снова в осознанном сновидении. Капсулы… я просто включила питание и проверила настройки.

– Диана Батьковна, сейчас не время играть в растерянную барышню – соберитесь. Вы должны разбудить нас.

– Но как?!

– Не знаю, придумайте что-нибудь. Позвоните соседям или приезжайте лично, растолкайте. У вас есть наши адреса и телефоны?

И вновь звуки легкого шелеста. Может это не песок бежит по стенам, а работают клавиши ноутбука? В той далекой реальности.

– У меня имеется доступ к школьным базам, я найду.

– Мы рассчитываем на вас Валькирия.

Сухой треск наполнил коридоры и все резко оборвалось – конец связи. Я пару раз позвал девушку, но никто не откликнулся. Небесная воительница спешила нам на помощь.

– А меня может и дома нет, – пробормотал вдруг Синицын.

– Не понял.

– Мы с пацанами бухали, а потом на дискотеку поехали… Дальше не помню, – честно признался он. – Я мог заснуть где угодно: в туалете, под столиком или у Дюши на квартире.

– Что же ты раньше молчал?

– А как я скажу, если вы мне рот постоянно затыкаете.

– Да-а, Малой, вечно с тобой одни проблемы.

– Я еще и виноват получается, – возмутился пацан.

– А кто же еще?

– Кто исследования на полпути приказал бросить? Не суетись, Малой, до января подождем… Что, дождались своего января? А кто к капсулам запретил приближаться, а сам втихую опыты проводил? Снова Малой виноват? Вы меня никогда не слушаете: ни вы, ни Диана Ильязовна, а сами…

– Еще заплачь тут.

Малой плакать не стал, вместо это поднялся на ноги и направился контролировать ранее заданный участок. Злость – это хорошо, злость – это полезно. Это куда лучше соплей под носом, и мокрых глаз. В критических ситуациях злость здорово мобилизует, придавая дополнительных сил и энергии. Здесь главное не увлечься, строго дозируя порции яда, а то и до потери контроля не далеко. Но пацан вроде молодцом – держится.

Интересная история с его слов получается: перед тем как заснуть, они бухали в баре с пацанами. Значит в крови должна содержаться изрядная доза алкоголя. Но Малой ведет себя как человек трезвый – говорит вполне обычно, да и функции двигательного аппарата не нарушены. И какие выводы из этого можно сделать? Пьяному человеку снятся трезвые сны или…

Легкий морозец пробежался по вспотевшей спине. Тот самый редкий случай, когда холод не принес облегчения. Может ли такое быть, что именно этот сон снится мне одному? И Малой, и голос Дианы Ильязовны не больше, чем иллюзии, рожденные мозгом? Хитрая ловушка сознания, в которую я сам и угодил?

От мысли, что молодая учительница не мчится на выручку, а тихонько сопит в собственной кровати – стало не по себе. И Синицын сейчас не прячется за колонной, а гуляет в ночном клубе, празднуя с одноклассниками канун Нового Года.

С чего вдруг я решил, что это кооперативный сон, а не обыкновенный кошмар? Да – яркий, да – сочный, и выбраться из него не могу, но это ничего не доказывает. Что я, не мог летающую бабу нафантазировать или того же Щелкунчика? Подсознание еще и не на такие выкрутасы способно.

От пришедших в голову мыслей стало не по себе – настолько, что пальцы до боли стиснули автомат.

Стоп машина! Так мы ни к чему не придем, Василий Иванович. Неконструктивные выводы следует гнать поганой метлой, пока они не переросли в панику. Необходимо очистить голову от лишнего мусора, а выполнение дежурных задач, вроде охраны периметра, тому лучшее подспорье.

Я высунулся в коридор проверить, как там поживает труп нашего Щелкуна и обомлел. На плитках пола, изрядно занесенных песком, никого не было. Только цепочка следов ведущая в сторону колонн.

Засиделся… задумался, мыслитель хренов.

– Малой! – проорал я, вскакивая с места.

В ответ тишина, только шелест песка, бегущего по стенам. Спокойно, Василий Иванович, тут главное не суетится.

Целые ноги плавно ступают по полу – ощущение из разряда давно забытых. В прицеле маячит угол колонны. До ушей долетают едва слышные звуки возни и пыхтения. Уже знаю, что увижу, поэтому одной рукой закидываю автомат за плечо, с помощью другой извлекаю сталь из ножен. Хороший нож – трофейный, снятый с трупа вождя одной африканской банды или племени, как они сами себя называли. Док уверял, что холодное оружие появилось на свет благодаря известному австрийскому бренду. Лично я большого пиетета перед ножами не испытывал, поэтому и подарил трофей Доку, в качестве прощального подарка. И вот спустя столько лет, он вернулся… Пальцы крепко сжали такую знакомую и одновременно забытую рукоять.

Шаг – другой и моему взору открылась нелицеприятная картина. Малого натуральным образом душили, оторвав с ногами от пола и приперев спиной к стене. Синицин даже не хрипел, схватившись в отчаянии за вытянутую руку Щелкунчика. Судя по закатившимся глазам, жить парню оставалось недолго.

Сокращаю расстояние до минимума и загоняю австрийскую сталь в затылок. Не был уверен, что попал под основание черепа: уж слишком много бугров и уродливых наростов на шее. Поэтому вытаскиваю нож и наношу удары один за другим, куда придется. Не до анатомии сейчас, тем более существа, рожденного буйной фантазией.

Кажется, один из ударов достиг цели, потому как Щелкунчик дернулся и хватку ослабил. Тело Малого мешком рухнуло на пол. До ушей долетел отчаянный хрип – дышит, уже хорошо, а остальное после… После того как покончу с тварью.

Рукоять в ладони совершает вращательное движение, расширяя края раны. Густая кровь сочится из отверстия – Щелкунчик дергается, пытаясь обернутся, но я буквально прилип к нему. Свободной рукой обхватив грудь, другой наношу удары, раз за разом вгоняя лезвие по самую рукоять. Ощущение, что погружаю сталь в податливый воск: никаких хрящей, никакого сопротивление. При таком количестве ран всяко должен был зацепить артерию, но кровь не хлещет, а лишь сочится, густым сиропом заливая руки и пол.

Сколько можно резать – сдохни же ты наконец! Тварь, словно услышав мои молитвы, качнулась раз другой и упала. Не осела тряпичной куклой, как это случилось бы с обычным человеком, а рухнула подрубленной сосной, вытянувшись строго по струнке. Обтянутое в темный комбинезон тело застыло восковой фигурой – одни лишь зубы продолжали клацать. Жуткое зрелище, но не до него сейчас.

Присев на корточки, я заглянул в покрасневшие глаза Малого.

– Ты как?

– Он мне кадык сломал, – просипел тот и для наглядности принялся тереть и без того красную шею.

– Если бы сломал, ты бы сейчас не разговаривал. Подъем, боец!

– Вы и мертвого из могилы…

Шутит, уже хорошо.

Малой с трудом встал. Покачивающейся походкой побрел к колонне и подобрал потерянный в ходе схватки пистолет. Отряхнув оружие от песка, уставился в сторону лежащего бревном Щелкуна. Зло пробормотал:

– Василий Иванович, может его того, расчленим?

– Ты мне это брось… Питерские замашки.

– Василий Иванович, я серьезно. Отрежем конечности, отпилим голову и раскидаем по разным углам. Может хоть тогда не воскреснет.

– Эфемерное существо, порожденное твоим больным сознанием?

– На счет эфемерности не согласен. Когда за горло схватил, он мне таким не показался, – пацан поморщился, пройдясь пальцами по покрасневшей коже.

– Тогда вперед – действуй. Могу нож одолжить.

Пацан посмотрел на лезвие в моих руках, потом с большим с сомнением на лежащую тварь, потом снова на нож и передумал. Правильно сделал, потому как сталь хоть и высшей пробы, но пилить ею тело задолбаешься. Не то чтобы пробовал – что я Бармалей какой, человеческие трупы разделывать. Просто приходилось иметь дело с говядиной, ну и с диким зверьем вроде той же антилопы. Глупо бросать двести килограммов тупого и крайне нежного мяса, самолично бросившегося под колеса автомобиля.

Щелкунчик был ни разу ни антилопа, и даже не Гну. К нему и приближаться-то не хотелось, стоило лишь взглянуть на вывернутые губы, на обнаженные десна и зубы, клацающие без остановки, что заведенная детская игрушка. Давай тварь, только попробуй подняться, у меня найдется чем тебя приголубить. Три полных магазина к Скелетону и целая граната в запасе.

Я присел неподалеку, и положив автомат на колени, принялся ждать. Ничего другого нам и не оставалась.

Тонкие ручейки песка, сбегающие по стенкам, успокаивали, настраивая на медитативный ряд. Пацан же напротив – нервничал. Ходил из угла в угол, словно загнанный зверь, косясь в сторону лежащего Щелкунчика. Пистолет то засовывал за пояс, то снова доставал, примериваясь для выстрела. Знакомое поведение, свойственное новичкам в критической обстановке. Но это ничего, это пройдет со временем…

– Василий Иванович, может сменим диспозицию?

– А смысл?

– Эта тварь нам покоя не даст, – пацан указал в сторону распростертого Щелкунчика.

– Она нам нигде его не даст. Так что лучше пускай полежит под присмотром.

– Она снова встанет.

– Как встанет, так и ляжет.

– Василий Иванович, патронов не хватит каждый раз валить. Нам бежать надо.

– Куда, на первый этаж? К летающей ведьме, повелевающей ордами малолетних зомби? Нет уж, я лучше рядом с Щелкуном посижу. Не красавец, конечно, но уж какой есть.

Пацан с отчаянием уставился на меня.

– Что за тоска во взгляде – соберись, боец! Нам не войну выигрывать нужно, а всего лишь время переждать. Ильязовна баба умная, она вытащит нас отсюда.

Малой лишь махнул рукой, дескать поступайте как знаете, Василий Иванович. И продолжил телепаться из угла в угол. Он настолько увлекся этим занятием, что пропустил подъем нашего подопечного. А вот я не дремал, поэтому парой выстрелов в голову отправил Щелкуна обратно.

Может попробовать привязать бичевкой к колонне? Я вспомнил, как существо на вытянутой руке держало тело трепыхающегося пацана и был вынужден отказаться от этой идеи. Сил у твари хватит, чтобы веревку порвать, а может статься, что и колонну разрушить. Поэтому засек время до следующего оживления и принялся ждать.

А Малой все ходил и ходил, точнее бродил – песка набралось изрядно, и местами подошвы ботинок загребали самые настоящие барханы. Он периодически бормотал себе под нос и морщился, потирая многострадальную шею. Несколько раз замирал, словно к чему-то прислушивался. И наконец не выдержав, спросил:

– Василий Иванович, вы слышите?

Я отрицательно покачал головой. Кроме шелеста треклятого песка и клацанья зубов – ничего.

– Музыка где-то играет – та-та-ти, ра-та-ти… Вот, прямо сейчас, слышите?! Ра-та-ти, та-та-ти.

– Малой, будь добр, избавь от собственных песнопений. Мне вон ентого исполнителя за глаза хватает, – я кивнул головой в сторону Щелкуна, – еще ты тут подвывать взялся.

– Вы не понимаете! Эта музыка, она очень похожа на…

И Малой пропал. Не истаял дымкой тумана, а исчез мгновенно, словно по мановению волшебной палочки – только цепочка следов осталась на песке.

Следом испарился и Щелкун. Я на всякий случай проверил за колонной, прошелся по коридору, но никого не обнаружил. Один лишь глобус, неведомым образом выкатившийся из распахнутых дверей кабинета географии. В класс я заглядывать не стал, а вернулся обратно и привычно расположился у стены.

Все, Василий Иванович, приехали… может статься, что и навсегда.

Старые страхи вернулись с прежней силой. Не было никакого Синицына и голоса Дианы Ильязовны, не было кооперативного сна, а были всего лишь образы, порожденные моим же сознанием. Лежит сейчас калечное тело уборщика и умирает.

В реальном мире сердце останавливается за считанные секунды – перестает циркулировать кровь, умирает мозг. Если после пяти-шести минут простоя моторчик не перезапустить, врачи фиксируют смерть. Сколько я здесь нахожусь? Согласно циферблату командирских, пошел пятый час, а по ощущениям – целая вечность.

Может так и выглядит переход в загробную жизнь? У праведников ангелы играют на лютнях, а у грешников вроде меня – школа, медленно заполняющаяся раскаленным песком.

С каждым часом дышать становилось все сложнее. Пыль и мелкий песок буквально витали в воздухе, затрудняя видимость, набиваясь в рот и в ноздри. Пришлось соорудить импровизированный фильтр в виде майки, натянутой на нижнюю часть лица.

До чего же жарко, невыносимо… Очень хотелось скинуть «поросячку», но я по опыту прошлых лет знал, что нет ничего хуже, чем оказаться в жару с голой кожей. Гребаная Африка, и здесь до меня добралась. В далеком детстве боялся монстров, прячущихся под кроватью, а когда подрос, то понял, что есть вещи пострашнее.

Когда враг виден, с ним всяко проще бороться, а как быть с природным явлением? С вечной жарой, изматывающей хуже всякого противника? Вот он – мой персональный ад, быть погребенным заживо в раскаленном под полуденном солнцем песке, в стенах некогда родной школы. Бесконечное, изматывающее пекло…

Если уж станет совсем невыносимо, пущу пулю в висок. Только вот сомневаюсь, что это избавит от мучений: ад вечен и выхода из него нет. Замурованные двери и окна – сплошная бетонная стена. И кого просить о помощи – Бога? Я и молитвы-то толком не знаю.

Господи, еже си… как же там. Тот же Бармалей, даром что печень людскую жрал, «Отче наш» читал так, что от зубов отлетало. А я кроме двух слов «прости и помилуй», выгравированных на обратной стороне крестика, не знал ничего.

Как-то раньше вопросами веры не задавался. Не принято это было в отряде, потому как дело глубоко личное, не имеющее никакого отношения к выполнению поставленных задач. Кто-то верил в Христа и Аллаха, кто-то в Будду, а кое-кто с ветром общался, оставляя плетеные фигурки в корнях акаций.

– Знаешь, чего я боюсь, – разоткровенничался однажды Док, когда сидели под высохшим деревом и наблюдали алый край закатного неба. – Больше всего боюсь, что загробная жизнь существует. Боюсь до коликов в печенке, до ночных кошмаров, что посмертие есть, а Бога и там нет. Страшно…

– Ну а если Бог все же существует? – решил я подыграть Доку. – Чего ждешь от него, молочной реки с кисельными берегами?

Док задумчиво покрутил алюминиевой банкой, собирая остатки чаинок со стенок. Залпом допил оставшуюся жидкость и поморщился. Оно и понятно, дежурным по кухне был Мамон, а он завсегда перебарщивал: и не важно, специи это были или заварка, брошенная в общий котел.

– Чего жду, говоришь? Да толком и сам не знаю, просто устал я… Жить как животное: есть, спать, срать, трахать вонючих аборигенок. Я уже даже не знаю зачем я здесь. Денег побольше заработать? Для чего? Что бы еще больше есть, срать и трахаться?

– Машину новую купишь, дом на берегу.

– Зачем?

– Чтобы жить красиво.

– Зачем?

Я прекрасно понимал Дока, на нас всех периодически накатывало. И даже вечно спокойный, и флегматичный Сэмпай нет-нет, да и уходил ломать ветки, сухим треском извещая саванну, как же его все достало.

– Док, это пройдет… Помнишь, что было выгравировано на кольце мудрого царя Соломона? – я дружески хлопнул товарища по плечу. – Командировка закончится и заживем по-человечески.

– Не-а, не заживем, – Док покрутил головой.

– Почему?

– Потому что мы звери, а звери не могут жить по-людски. Так уж нашей природой устроено.

– Это тебе кто такое сказал – Бармолей?

– Нет… Чарльз Дарвин.

Кажется, я отрубился. Заснул внутри сна или что еще это могло быть.

За это время песок успел наполовину засыпать тело. Пришлось выбираться, кашляя на ходу. В горле порядком першило, но запить было нечем. Не хватало даже слюны, чтобы сглотнуть сухой ком. Мельчайшие частицы кварца давно проникли сквозь одежду, и теперь карябали потную кожу, вызывая жжение и зуд. От скопившейся в воздухе взвеси нечем было дышать. Я во всю сипел, пытаясь протолкнуть раскаленный воздух через высохшую носоглотку в легкие.

До чего же хреново… Как тогда на границе с Чадом, когда угодили в пылевую бурю. Нет, гораздо хуже, потому что тогда был шанс выбраться и была надежда на спасение, а здесь гребанный ад на веки вечные.

Песка намело столько, что по барханам спокойно не пройти. Где-то я пригибался, где-то полз на карачках, задевая головой потолок. Добравшись до туалетов на втором этаже, обнаружил, что двери снесены стихией. Волны песка сорвали преграду с петель, обильным потоком хлынув внутрь.

Я скатился с холма и обнаружил раскаленную от песка раковину – одинокий кран торчал наружу и ждал. Ждал, когда его отыщут. Высунув в нетерпении сухой язык, я крутанул вентиль и услышал знакомое сипение. Сука… И ведь знал, что бесполезно, но все равно поперся в поисках последней надежды.

Это все, это конец. Веки сами собой закрылись, а лицо уперлось в подставленный рукав. Умирать только по началу трудно, а потом, когда основные чувства притупляются, все становится похожим на сон… спасительный сон. До чего же хорошо, что в аду еще можно отключиться. Стоит просто закрыть глаза и…

Резкий удар заставил голову мотнуться в бок. Очередной шлепок и огненный жар обжигает щеку. Пытаюсь выдавить хоть слово из пересохшей глотки, но наружу вырывается беспомощное:

– Х-раа.

Кажется, меня услышали. Заботливые ладони аккуратно обхватывают голову. Чувствую, как невидимая рука гладит короткий ежик волос, как когда-то давно в детстве…

Кожей ощущаю капли влаги – две дорожки пробежали вниз. Это не долгожданная вода, а чьи-то слезы. Их не слизать языком, не выпить, слишком уж мало и слишком далеко.

Кто-то поблизости всхлипнул, шмыгая носом.

– Пить, – то ли думаю, то ли шепчу я.

Кажется, все же второе, потому что в ответ раздается торопливое:

– Да-да, конечно.

Мою голову отпускают, и слышатся удаляющиеся шаги. Раздается лязганье посудой, плеск воды. Далекие волны бьются о берег…. Мы стоим с мужиками на берегу океана. Большие валуны торчат из воды. Они темными пластами разбросанны по песочному пляжу, заваленному мусором и ракушками. Перед глазами бесконечная лазурная гладь, простирающаяся до самого горизонта, и не видно ей ни конца ни края.

Все те же заботливые пальцы вырывают из плена воспоминаний, обхватив затылок и приподняв голову. Подбородка касается прохладная поверхность кружки, и я не выдерживаю, начинаю дергать кадыком, хотя в глотке по-прежнему сухо. Вытягиваю губы трубочкой и ощущаю драгоценную влагу, медленно наполняющую рот. Жадно проталкиваю жидкость внутрь – в организм, истосковавшийся по воде. И еще, и еще, и еще, но мне не дают вдоволь напиться. Говорят глупости о том, чтобы не спешил, не торопился. Верните кружку, мать вашу!

О да, снова вода… много воды – поток сплошного удовольствия, разливающегося по кишкам. До чего же хорошо! Я откидываюсь на подушку и наблюдаю знакомый потолок собственной квартиры. Вижу темный силуэт девушки, притихшей на краю кровати и держащей меня за руку.

– Вы меня очень напугали, Василий Иванович, – произносит она, спотыкаясь. – С вами точно все в порядке?

– Да.

– Я вызову скорую.

– Никаких скорых.

– Тогда наберу Зинаиду Петровну.

– И Петровну не надо.

– Василий Иванович, вы не понимаете… У вас сердце не билось. Я пульс не смогла нащупать и дыхание… его не было.

– Но сейчас-то со мною все в порядке. Лучше расскажите, как там Малой?

Молодая учительница грустно улыбнулась.

– Все в порядке с вашим Синициным, не волнуйтесь. Смогла до него дозвониться, пока к вам на такси неслась. Он дома пьяный спал… Нес какую-то ерунду про Щелкунчика, про летающую ведьму.

Если бы ерунду…

– А мне чего не позвонили?

– Абонент недоступен. Пришлось чуть ли не силой выбивать дубликат ключей у консьержа.

Твою же дивизию – точно. После посещения уголовного авторитета Жоры, я не только аппарат сменил, но и номер телефона. Так сказать, во избежание. Я с Георгием Валентиновичем минут десять общался, и все это время сотовый находился в руках посторонних. Кто знает, каких жучков они могли мне понаставить, в поисках рукастого инженера Мамона.

Номер сменил, а Диане Ильязовне сообщить забыл – мой косяк. Хотя, сомневаюсь, что обыкновенный звонок смог бы вернуть меня в реальность. Это у Малого организм молодой: он и прошлый раз пережил куда легче моего, даже по щекам бить не пришлось. Зато меня госпожа Сарбаева отхлестала за милую душу: что тогда, что сегодня. Настолько сильно, что начинаю подозревать личные мотивы.

Пока я лежал и тихонечко приходил в себя, девушка говорила. Поначалу запинаясь и заметно нервничая, а потом плотину прорвало.

Из сбивчивого рассказа я узнал, что всю последнюю неделю она проводила эксперименты. Оставалась на ночь в школе и запускала оборудование, тестируя систему. Копалась в файлах, проверяя код – то же мне, исследователь. Хорошо хоть хватило ума самой не сунуться в капсулу. Я на Малого ворчал с его болезненной тягой к научным открытиям, а тут взрослая женщина с мозгами и жизненным опытом.