Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

Он говорил и говорил, постоянно путаясь в мыслях, а я вдруг понял, что впервые вижу другого Василия Ивановича: сбитого с толку, неуверенного в себе. А еще он очень боялся, только не за себя, а за ту девушку, чье тело сейчас лежало на кухонном столе, свесив ноги и раскинув руки в разные стороны. Боялся верить в непоправимость случившегося: в то, что это происходит в реальности прямо сейчас или, что хуже всего, уже произошло. Он боялся не успеть, поэтому заезженной пластинкой повторял одни и те же слова по сотому кругу, словно перед ним был не человек, а безмозглый попка-дурак.

От бесконечного монолога в голове загудело. Далекий металлический скрежет нарастал в ушах с каждой секундой. Я даже попытался избавиться от него, заткнув уши – бесполезно. Звук шел изнутри, одной сплошной дребезжащей нотой. Затихнувшая было боль, охотно откликнулась на зов, срезонировала новым приступом ломоты в поврежденной челюсти. Я видел расплывающееся лицо Василия Ивановича, слышал его голос, но не мог разобрать слова. Еще чуть-чуть и сверхновая яркой вспышкой взорвется внутри черепной коробки, забрызгав мозгами окружающее пространство.

Мгновенье и… я просыпаюсь в своей постели. С натужным сипением вырываюсь из объятий глубокого сна. Первые минуты только и делаю, что пялюсь в потолок, пытаясь привести дыхание в порядок. Шевелю безмолвно губами, словно рыба, выброшенная на берег. Да что ж такое-то, а… Все тело болит, как будто по нему настучали. Особенно ноет челюсть, а шея продолжает ощущать свинцовую хватку чужих пальцев.

Под ухом вновь задребезжала мерзкая мелодия. Нащупываю руками телефон и затыкаю надоедливый будильник – три часа ночи.

Всё… вырвался.

С трудом сев на кровать, нахожу тапочки на полу. Встаю и, покачиваясь, двигаюсь по коридору к ванне. С третьей попытки щелкаю выключателем на стене и морщусь от ярко вспыхнувшего света. Из зеркала на меня смотрит сонная, слегка помятая физиономия. Ничего необычного: никаких синяков или следов на шее, но болит так, словно меня и взаправду душили, а еще пытались запихнуть целый кулак в глотку.

Я открыл рот и на всякий случай подвигал челюстью – вроде нормально: скулы ноют, но вполне терпимо. Включаю на полную кран и подставляю ладони под тугую струю воды, так что брызжет в разные стороны. Задерживаю дыхание и наклоняюсь – кожу обжигает ледяным потоком. Снова и снова, до красноты растираю щеки, приводя мысли в порядок. Чувствуя, как наэлектризованные холодом капли стекают по груди, по животу.

Нет, этого мало. Остатки дурного сна уходят слишком медленно, поэтому вновь набираю горсть воды – ледяной до ломоты. Очередной разряд проходит по телу, и запоздалая мысль вспышкой молнии проносится в голове – точно, Диана Ильязовна… Задранная юбка, голые ноги, свисающие со стола и беспомощно раскинутые руки. Капелька запекшейся крови в уголке рта.

Из ванны буквально вылетаю, на ходу теряя тапки. Бегом возвращаюсь в комнату, хватаю телефон и в списке принятых нахожу незнакомый номер – набираю. Длинные гудки издевательски неторопливо звучат из динамика.

Ну же, ну… только бы взял. На дворе три часа ночи, господин Бубенцов, или как его любовно величал уборщик – Михалыч, наверняка спал без задних ног. Может убавил громкость или вовсе на беззвучный режим поставил. На такой случай у Василия Ивановича был запасной план в виде звонка неизвестному мне Доку. Он диктовал цифры сотового, требуя запомнить номер, и я тогда был уверен, что запомнил. А сейчас голова словно в тумане: восемьсот шестнадцать – сорок пять – четыреста тридцать два или двадцать три. И сорок пять в конце было, кажется… Не помню… Какая-то шарада, сплошная головоломка. Называется: составь нужную комбинацию из цифр, в которых не уверен.

– Слушаю, – сонный голос доносится из телефона.

– Товарищ майор?

– С кем говорю?

– Это Никита Синицын.

– Синицын, который из главка?

– Синицын, который знакомый Василия Ивановича. Помните, вы мне звонили на днях?

В трубке возникает пауза. До ушей долетает тяжелое сопение собеседника. Фантазия сама дорисовывает картинку: тучный мужчина в семейных трусах и белой майке-алкоголичке, сидит на краю кровати. На другом конце укутавшись в теплое одеяло, делает вид что спит, супруга. На прикроватной тумбочке одиноко горит ночник, изливая тоскливый желтый свет, ровно как абажур с розами на той самой кухне…

– Синицы, это который молодой и шустрый? Как же помню… И чего тебе нужно, Никита Синицын?

Я заговорил торопливо и быстро, преодолевая тянущую боль в челюсти. Несколько раз сбивался и возвращался к началу. Повторялся, путался и снова повторялся. Надо отдать должное товарищу майору, он меня не перебивал и слушал внимательно. И только когда я окончательно выдохся, спросил:

– У тебя все?

– Нет… Василий Иванович просил еще передать кодовое слово, чтобы вы мне поверили… Ку!

– Что за ку? – удивился голос на том конце. – Может быть кю?

– Да, точно, – обрадовался я. – А что это значит?

– А это значит «ничего хорошего» по-французски. В местах, где нам случилось однажды загорать, le-francais был распространен, вот и нахватались помаленьку… Ты мне лучше другое скажи, Никита Синицын, почему Иваныч малолетних гонцов среди ночи засылает, почему сам не наберет?

– Он спит.

– Спит?

И тут меня словно молотом по голове огрели. Ошарашило так, что несколько секунд не мог выдать связную речь. Все обговорили, а про главное забыли – разбудить. И Василий Иванович, тоже хорош, когда давал инструкции, забыл об этом упомянуть. Сидит сейчас в коридоре прихожей напротив Щелкунчика, и караулит, когда тварь проснется.

– Товарищ майор, его нужно срочно разбудить. Пускай медсестры Василия Ивановича растолкают: если понадобится, водой обольют или током ударят, но разбудят. Знаю, все сказанное звучит глупо, но поверьте – это очень важно. Он сам все объяснит, когда проснется.

Если проснется…

Ждал матерного посыла в дальние края, как это было принято у того же Василия Ивановича. В лучшем случае допроса с пристрастием: зачем, да почему. Но товарищ майор из полиции удивил в очередной раз:

– Информацию принял, Никита Синицын. До связи…

В трубке послышались короткие гудки – абонент разорвал соединение. Теперь осталось последнее.

Пролистнув список абонентов, я выбрал фамилию Сарбаева и нажал на вызов. Трубку никто не взял: ни с первого раза, ни с пятого… Может просто спит? Оно и не удивительно если посмотреть на время.

Я поднес сотовый к глазам, и тяжелая капля упала прямо по центру экрана, расплываясь и искажая циферблат часов. Провел ладонью по волосам и понял, что до сих сижу мокрый. После процедуры умывания так и не удосужился вытереться полотенцем.

Но теперь-то можно выдохнуть. Сделал все что мог и даже больше, вспомнив про «разбудить» самого Василия Ивановича. Надеюсь, ему хватит патронов на бессмертного Щелкуна.

Оставив Сарбаевой сообщение, чтобы по возможности вышла на связь, отложил телефон в сторону и откинулся на подушку. Закрыл глаза и попытался успокоить дыхание. О том, чтобы заснуть, речи даже не шло. Тело принялось колотить: то ли от нервов, то ли от ночного холода, прокравшегося сквозь приоткрытое окно в квартире. Стоило опустить веки, как начинал видел образ убитой и изнасилованной девушки. Не знаю, почему меня так пугала эта картина. Висящие на стене поварешки с лопатками, ровный ряд тарелок в кухонном шкафчике, электрический чайник в углу и труп… Бытовая зарисовка – тело на кухонном столе. Куда там твари с вечно клацающими зубами, пытающейся запихнуть кулак тебе в рот. В глубине души понимаешь, что Щелкуна не может существовать в реальности, что это всего лишь образ, украденный из старого фильма ужасов. В отличии от мертвой Сарбаевой…

Закутавшись в теплое одеяло, я вышел на балкон. Переступив порог, поежился, увидев за стеклом крупинки падающего снега. Неужели пришла зима? Захотелось сварить горького кофе, забраться с ногами на диван и тупо пялиться в черное небо, подсвеченное миллионами электрических огней. Я бы непременно так сделал, но идти на кухню, искать пакет с зернами было лень. Поэтому добрел до диванчика и замер перед столиком с забытым фотоальбомом. Он лежал здесь с той самый поры, когда его смотрела Агнешка.

Взял кожаный переплет в руки. Пролистнул несколько страниц, убедившись, что все фотографии на месте. А вот и та самая из сна, где мы были вместе с Дашкой. Именно этот снимок она подарила на прощание, оставив на обратной стороне памятное послание.

Вытащив карточку, я перевернул ее и прочитал надпись, выполненную красивым каллиграфическим подчерком: «моему рыцарю» и «люблю» с тремя восклицательными знаками. Внизу шли сердечки, нарисованные в красном цвете с аккуратными крылышками на выпуклых боках.

Тогда мне это казалось крайне глупым: не любил щенячьих нежностей вроде красивых слов или подарков, отмеряющих этапы отношений, что придорожные столбы километраж. Но это было тогда… Дашка, где ты сейчас? Все ли у тебя нормально, все хорошо?

Она частенько называла меня рыцарем, говорила, что я настоящий храбрец, защищающий её от нападок одноклассников. Только причем здесь храбрость? Просто раздражали дебилы, втроем, а то и вчетвером издевающиеся над одной беззащитной девчонкой. Она что виновата, что от природы была даже не толстой, лишь пухлой слегка. Но нет, ты все равно будешь жирухой. И звать тебя будем «толстой Дашкой» и дружить с тобой западло, потому что жирная и руки потеют. Чем не повод для насмешек и издевательств, особенно в школьной столовой. Она и ходила туда одной из последних – все ждала, когда народа поубавится.

Провожу пальцами по глянцевой поверхности снимка. А ведь у нее красивые черты лица: голубые глаза, большие пушистые ресницы, и аккуратные ямочки на пухлых щеках. Интересно, как Дашка выглядит сейчас, спустя годы? Наверняка превратилась в роковую красотку, за которой пацаны табунами бегают. Тусит и развлекается по полной программе, забыв о всей той херне, что творилась в начальной школе. Мне почему-то отчаянно хотелось в это верить. Дашка заслуживала счастья…

Я в жизни не встречал людей с таким добрым характером. Не добреньким, когда жалеют брошенного щенка, и ненавидят всех остальных, а по-настоящему светлым, открытым остальному миру. Только вот окружающий мир этого не ценил, и частенько плевал внутрь. Она даже на обыкновенную злость была не способна. Я тщетно пытался научить ее отвечать ударом на удар, хамить и грубить в ответ. Неужели так сложно ненавидеть тех, кто издевается над тобой, причиняет боль? Это же элементарные вещи?! Но Дашка просто не понимала зачем, словно при рождении в нее забыли заложить нужную программу. Не зря про Топольницкую говорили, не от мира сего. Так оно и было.

«Отважишься сразиться с хрупкой девой, о юный рыцарь?» – всплыла в памяти фраза, произнесенная издевательским тоном. Нет, она не могла принадлежать Дашке, в ее голосе даже ноток таких не было. Это свежее воспоминание, из случившегося недавно.

В ночных сумерках, заполненных крошкой падающего снега, проступили безупречно красивые черты лица, застывшие в неподвижности, словно окаменевшие на морозе. Ледяная королева даже улыбаться толком не могла, лишь слегка приподняв уголки рта.

«О, храбрый рыцарь», – дразнила она, сидя ровно на том же диванчике, где и я сейчас.

Рыцарь… Что за херня творится?!

Глава 14 – Василий Иванович

Лечащий врач оказался мужиком упертым. Долго не хотел выпускать из больницы, ссылаясь на положенные процедуры.

– В конце концов это просто опасно, – заявил он, решив надавить на потаенные страхи любого здравомыслящего человека. – У вас может разойтись шов и внутренности вывалятся наружу. От этого умирают!

Тоже мне, напугал ежа голой жопой. Кишки не ноги, если рукой придерживать, никуда не денутся. Да и рана моя почти затянулась, сверху медицинским клеем залить и бок, как новенький будет.

В конце концов врач был вынужден отступить. Медсестра нанесла на шов слой силиконового геля, а Михалыч прикупил внизу специальный корсет.

– И куда тебя черти несут, – бормотал он, помогая с завязками. Толстые трясущиеся пальцы с трудом справлялись с изворотливыми шнурками. Пришлось попросить помощи у медсестры.

– Василий, ты на себя в зеркало посмотри. Весь больной.

Кто бы говорил… Михалыч выглядел не лучше моего: изрядно опухший, с проступившей сеточкой сосудов на мясистом носу. Да и сложно быть другим, когда тебя похмельного будят посреди ночи и заставляют лететь по пустынным улицам города на другой конец. Тут не только рожа будет помятой…

Надо отдать должное Михалычу, он меня таки добудился. Точнее не он сам, а медсестры по его указанию. Песка уже было по колено, когда я с сипением вырвался в реальность из лап глубокого сна, вдыхая горящими легкими капли ценного кислорода.

Выпив стакан воды и придя в чувства, я попытался самостоятельно выписаться из больницы. Чему, разумеется, воспротивились медсестры во главе с дежурным врачом. Лошадиная доза успокоительного была наготове, но тут вовремя подоспел товарищ майор. Уж не знаю, красные корочки ему помогли или непереносимый запах перегара, но из больнички он меня вытащил в самые короткие сроки.

По пути на первый этаж мы заглянули в кладовую за коробкой личных вещей: пятирублевая купюра, паспорт, круглая отвертка, которую вечно таскал с собой, чтобы подкручивать разболтавшиеся болты у протезов и самое главное – телефон.

– Включать только в холле, – произнесла женщина на выдаче, заметив мои манипуляции с сотовым.

В холле, значит в холле. Тем более что идти до него всего ничего – спуститься по лестнице и пройти десять метров по короткому коридору.

– Василий, может ты объяснишь в чем дело? Мужиков среди ночи выдернул, заставил жопы на улице морозить. Даже Мамон сорвался, а у него, ты сам знаешь, геморрой.

– Так у него же диабет? – удивился я.

– Уже и геморрой вылез. В начале весны на операцию ложится.

От такой новости оставалось лишь покачать головой. Коллекционирует он их что ли, болячки эти? Еще лет пять назад был здоровый мужик, толком не знавший, что такое ангина. А стоило со службой завязать, осесть дома и началось: избыточный вес, давление, диабет. Теперь вдобавок и с задницей проблемы нарисовались.

– Что по поводу дела, Василий? Расскажешь подробности?

– После, Михалыч, все после… Где они сейчас?

– Парни выехали по указанному тобою адресу. Внутрь пока не заходят, осматриваются на месте. Как ты и предполагал, на парковке возле дома обнаружили Даут кирпичного цвета с номерами, зарегистрированными на имя Кирилла Мезинцева. Судя по всему, гости прибыли недавно.

Я не стал уточнять, по каким признакам они определили время. Это могло быть все что угодно: температура капота, капли бензина на асфальте, конденсат на стеклах. Если в саванне экспертом по следам животных был Ваня-якут, то в каменных джунглях с явлениями, носящими техногенный характер, разбирался Мамон.

Гости прибыли недавно… Гости…

– А почему именно гости? – прицепился я к сказанному слову.

– Сигнал поступил от Сэмпая, засевшего на крыше высотки напротив. В окнах указанной квартиры горит свет. В зале никого нет, а вот на кухне, судя по теням за шторами – три человека, и среди них одна девушка.

Ивану в таких вопросах доверять можно, глаз у него наметанный. Значит двое… Если один из них несостоявшийся архитектор Кирилл, то кто же второй? Илья? Я вспомнил выдержанного, крайне скупого на слова парня. Если Мезинцев походил на нагловатую мартышку, то Прокопенко скорее молодой волк: недостаточно опытный, но достаточно хитрый, чтобы не создавать проблем на ровном месте. Может быть удастся договориться. Может быть…

Порванная рубашка, задранная юбка – перед глазами возникло мертвое тело, беспомощно раскинувшее руки на кухонном столе.

Только бы успеть, только бы не случилось непоправимого… Сука! Живьем шкуру спущу, особенно с недоделанного архитектора Кирюши.

– Вася! Василий! Нам направо…

Я очнулся, и понял, что мы шагаем по холлу. Михалыч упорно тянул за рукав в сторону широких дверей. Да, точно – телефон! Здесь уже можно.

Набрал номер Дока – безрезультатно. Мамон тоже молчит… не понял?

– Вася, время-время, по пути перезвонишь, – торопил меня Михалыч.

И то правда.

Присыпанный свежевыпавшим снегом БМВ стоял прямо у входа, поэтому далеко идти не пришлось. Хотя в моем случае идти – громко сказано, и без того высокой подвижностью не отличался, а с зашнурованным и залитым клеем животом больше висел на плечах товарища.

– Вечно с тобой проблемы, Василий, – ворчал он, помогая усесться на переднее сиденье. Зачем-то стал пристегивать, словно у меня не ноги отсутствовали, а руки.

– Бу-бу-бу, бу-бу-бу… разворчался, как старый дед, – передразнил я. – Ты лучше скажи, куда прешься, товарищ майор? В сотый раз предупреждаю: дело может закончиться стрельбой. Тебе на службе проблем мало?

– Да кто же вас дураков прикроет, если не товарищ майор.

– Это ты пока майор… Звездочка быстро слетит с погон, не заметишь.

– Типун тебе на язык, Василий, – не выдержал Михалыч. – О таких вещах не то, что говорить, даже думать запрещено.

После чего, кряхтя, забрался в просторный салон. Щелкнул ключом зажигания и мотор утробно заурчал. Яркий свет фар прочертил дорожку по гладкому асфальту.

– И куда тебя черти дернули посреди ночи.

Формально Михалыч был прав – над головой чернело небо, затянутое беспросветными облаками: ни луны, ни звезд. В воздухе кружила манка снега, пытающаяся укутать белым покровом серые улицы города. Глазами посмотришь – ночь на дворе, а на часах половина шестого – январское утро в самом разгаре.

Серебристый БМВ пулей летел по полупустым улицам, взметая в воздух белое крошево. Редкие машины попадались на встречу, в основной своей массе уборочная техника, да вечно спешащие маршрутки. Народа не было, лишь отдельные граждане мерзли на остановках, переступая с ноги на ногу. Сегодня был последний день в череде затянувшихся праздников, поэтому город продолжал спать.

Товарищ снова принялся ворчать, но я его уже не слушал. Вытащил сотовый и в который раз набрал номер командира. Док ответил незамедлительно, словно только и ждал моего звонка.

– Смольный, как обстановка?

– Чай пьем.

– Какой чай?

– Какой чай? – переспросил у неизвестного третьего Док, а после ответил: – с Бергамотом.

– Какой нахрен Бергамот? Где вы сейчас находитесь?!

– Квартира сто девятнадцать, улица Молодежная восемьдесят три, все как ты и просил.

Машина дернулась и я, чертыхнувшись, едва не воронил телефон. Михалыч вдавил педаль газа, выдав крутую дугу вокруг стелы. Пролетел со свистом шин по мокрому асфальту.

Перехватив поудобнее телефон, я проорал:

– Какая нахрен квартира?!

– Василий, спокойно.

И я выдохнул. Потом снова набрал легкие полные воздуха, и снова выдохнул. Желание орать понемногу отпускало. Глупо это все, с учетом сложившихся обстоятельств. Сам же просил передать, чтобы поторопились, что каждая секунда на счету.

– Сэмпай дал отмашку. Не понравились ему движение теней за шторкой. Если бы мы ждали…, – тихо произнес Док, но договаривать не стал. Не было в том нужды и без того понятно, что сказать хотел. – За Диану не переживай, все с ней в порядке: живая, здоровая, пацанов горячим чаем с печеньем поит. Двух непрошенных гостей спеленали, сейчас на полу лежат, глазами хлопают. Из пострадавших один консьерж на входе. Он этих придурков пускать не хотел, так они ему по башке кастетом съездили… Барышне трубку передать? – спросил он вдруг, и не дождавшись ответа, зашуршал динамиком. Спустя мгновенье послышался знакомый до боли голос:

– Василий Иванович?

Ф-у-ух, грудную клетку словно из тисков вынули. Я даже не подозревал, в каком напряжении все это время находился. С той самой поры, когда увидел тело мертвой учительницы на кухонном столе. И вот теперь значит все… Можно выдохнуть и откинуться на спинку кресла.

– Как вы?

– Как я? – переспросила девушка. – Я нормально… я хорошо.

Она явно потерялась от столь простого вопроса: запуталась в нескольких словах, споткнулась и окончательно умолкла. Нет, это нихрена не нормально, это совсем нехорошо.

В динамике вновь зашуршало, после чего трубка голосом Дока сообщила:

– Приезжайте, ждем.

Ждать пришлось недолго. Михалыч гнал по пустому шоссе, выжимая последние соки из-под капота немецкого автопрома. Мчал, наплевав на многочисленные камеры и датчики скорости. Уж кому, как не майору полиции, устраивать скоростные заезды в центре мегаполиса. Узнав, что мужики управились без нас, он лишь устало вздохнул и произнес:

– Я так и думал.

А вот я думал иначе. В глубине души не верил, что все закончится хорошо. Жизнь, она еще та зараза, вечно подкидывает обстоятельства, на которые не способен повлиять. Только стоишь на краю и наблюдаешь, как заживо сгорают люди, как мир катится в тартарары, как судьба лишает тебя ног, и чего-то куда более важного, чем просто два куска плоти. А ты просто смотришь, будучи не в силах ничего изменить, словно в том гребаном сне, с мертвым телом на кухонном столе…

Не помню, как выбрался из машины. Перед глазами играли звёздочки, в висках колотило от подскочившего давления. Кажется, лечащий врач о чем-то подобном предупреждал: резко возросшая подвижность на фоне недельного стационара. А еще доктор рисовал пугающую картину про внутренности, способные выбраться наружу. Пришлось прощупать корсет – вроде нормально, не подтекает.

Травмированного консьержа на месте не оказалось, его пост заняла сменщица – тетка неопределенного возраста. Ей могло быть как двадцать, так и все сорок: в бесформенной одежде, с расплывшимися чертами лица. Причем расплывшимися в прямом смысле слова – женщина страдала избыточным весом.

– А вы быстро, – обрадовалась она, увидев красные корочки. – Ваши коллеги предупредили, что вы уже в пути. Представляете, эти бандиты Олегу голову раскроили и камеру на входе разбили. А на нее, между прочим, всем домом сбрасывались. Это вам не какой-нибудь дешевый ширпотреб, а вещь фирменная, дорогая. Я лично заказывала через фирму-производителя.

Женщина все говорила и говорила, незаметно переключившись на хулиганов, разрисовавших стены подъезда похабными граффити. Михалыч вздохнул и кивнул мне, дескать давай иди, Василий, а я тут как-нибудь сам управлюсь, успокою встревоженную общественность.

– Вы заявление в управляющую компанию писали?

– Шесть раз! Шесть раз писала! У меня даже копии имеются с входящими номерами. Вот, пожалуйста…, – неслось в спину, пока поднимался по ступенькам.

Исшарканная плитка под ногами, рисунок на стене – все те же знакомые зверята из сна: медвежонок с шортами на лямках, кот в сапогах, зайчиха в коротком сарафане. В висках болезненно прострелило – так, что аж в глазах потемнело. Пришлось схватиться за перила, иначе скатился бы вниз по лестнице. Что за напасть…

Нет, Василий Иванович, это не от долгого лежания на койке, и не побочные эффекты от лекарств, это отходняк после пробуждения. После того гребаного сна, который и сном-то назвать язык не поворачивался. Жуткая смесь реальности и кошмаров.

Шатаясь, дохожу до площадки. Вдавливаю кнопку лифта и слышу, как поскрипывая, опускается кабинка. Раздается приятная трель колокольчиков, дверца отъезжает в сторону. А вот и граффити, на которое столь яростно жаловалась консьержка. Нарисовано прямо под стендом, обклеенным пестрыми рекламными сообщениями. Черные буквы настолько искажены, что толком не разберешь – надпись это или рисунок. А может и то, и другое – хрен поймешь этих современных художников.

Очередной перезвон колокольчиков известил о прибытии на шестой этаж. Меня уже ждали: двери квартиры гостеприимно распахнуты, наружу торчит довольная физиономия Бармалея.

– А вот и Василий-быстрые ноги пожаловал, – провозгласил он. – Где вас нечистая носит? Семпай еще когда передал, что в подъезд вошли.

– Консьержка дотошная попалась… Михалыч внизу разбираться остался.

– Боевая баба, – согласился Бармалей и сделал шаг в сторону, освобождая проход.

Внутри встречает знакомая прихожая: три коврика у стены, светильник в форме полосатого маяка – все как во сне, все как запомнил… Большое зеркало напротив никуда не делось, висит на положенном месте. Эко тебя перекосило из-за корсета, Василий Иванович, выглядишь, как тот самый горбун из Нотр-Дам де Пари.

Изображение со стаей дельфинов, выпрыгивающих из воды, имелось, а вот дурацкого журнального столика, вечно мешающегося под ногами, не было. Так и думал, что кривоногая мебель – порождение сознания Малого. То-то он от неё не отходил, всё глянцевые обложки разглядывал.

Услышав шум, из гостиной вышел Дядя Федор, самый молодой из нас и самый здоровый. Он одним из последних вступил в отряд, не успел толком надышаться пустыней, может потому и скучал по пескам больше остальных. Увидев меня, расплылся в широченной улыбке и полез обниматься.

– Тихо ты… корсет, – лишь успел я прикрикнуть. Но Федор не собирался мять бока, как обыкновенно любил это делать. Лишь похлопал по плечу, выдав:

– Василий Иваныч… живой.

Сказал так, словно я каждый день под пулями ходил, а не уборщиком в школе работал.

Следом в коридоре показался Док.

– Федя, как твои подопечные?

– Лежат, командир.

– Почему они там лежат, а ты здесь стоишь?

Федор вздохнул и скрылся в гостиной, плотно прикрыв за собой дверь. Следом испарился Бармалей, оставив нас с Доком наедине.

– Командир, кого взяли? – перешел я сразу к делу.

– Двоих повязали. Первым оказался Кирилл Мезинцев, как ты и предупреждал, а вот второй – некто Ринат Джабраилов. Эта фамилия тебе о чем-нибудь говорит?

Я лишь покачал головой, значит не Прокопенко, ну и то ладно.

– Эти ушлепки дверь забыли закрыть, когда в квартиру вломились. С их слов выходит, что ничего плохого не хотели, лишь поговорить с хозяйкой. Только вот когда мы вошли, Мезинцев на девушке практически лежал, заткнув рот тряпкой. Можно сказать, сняли с тела.

– Он ничего…

– Не успел, – Док понял меня без лишних слов. – Считай, барышня твоя отделалась испугом, ну и парочкой синяков на руках.

– Спасибо, командир…

– После благодарить будешь, – перебил он. – Вопросов к тебе масса накопилась: и про сына Травникова, и про то, как федеральные службы на уши поднял, и где птенцам Шункара дорогу перешел. Вася, мы тебя для чего в школу устроили? Чтобы ты со своим неизменным талантом находить приключения на пятую точку, наконец угомонился. А ты чего?

– Командир, так получилось.

– Получилось у него, – Док вздохнул, и поскреб щетину, точнее попытался это сделать – пальцы скользнули по чисто выбритому подбородку. Столичная жизнь изменила командира – выщипанные брови, ровный загар шоколадного цвета, подкрашенные волосы. Или не в жизни дело, а в очередной молоденькой жене.

– Начудил ты, Василий. На да ладно, об этом после поговорим… Пока на улице темно, архаровцев нужно скрытно вывезти. Имеются по данному поводу замечания?

– Никаких.

– Вот и отлично. Федя и Бармалей пообщались с пленными, заодно успели выяснить кое-какие обстоятельства: за сладкой парочкой никто не стоит, а визит к барышне – сугубо их личная инициатива. Сами по себе рядовые пешки, поэтому если незаметно исчезнут, проблем не возникнет.

– Тогда я вниз.

– Остынь, Василий, ты никуда не поедешь.

– Не понял.

– А чего здесь непонятного. В деле Травникова нарисовался будь здоров – фамилия по всем инстанциям прошла. В городе только ленивый не знает, из-за чьих показаний вся катавасия началась, поэтому от дальнейших дел я тебя отстраняю.

– Командир…

– Мы архаровцев без тебя вывезем, ты же пока здесь побудь, барышню свою приведи в чувства, а то у нее стокгольмский синдром развился. Федору чуть глаза не выцарапала, когда он ушлепка проучить решил.

– Ногой по ребрам? – вспомнил я методы работы парня.

– Да хоть крюкой… Может мы вообще зря приехали? Может у них игры такие? – взгляд командира острием ножа уперся в переносицу. – Знаешь как у некоторых пар бывает: в костюмах и с наручниками. Она – несчастная жертва, он неутомимый насильник – нахлестывает по упругим ягодицам и все счастливы?

– Нет, – я упрямо покачал головой.

– Ну нет, так нет…, – взгляд командира отпустил. – Через пару часов вернемся, а вы к тому времени должны быть готовы. Барышне вещи помоги собрать, мысли в порядок привести. Отвезем в безопасное место за городом. Есть у одного знакомого небольшой домик, там и отсидитесь с недельку, может с две, а дальше посмотрим, как дела пойдут. С этим Травниковым такой кавардак закрутился, что сразу и не разберешься. Вся губерния на ушах стоит.

– Вы говорили ей про домик в деревне, про незапланированный отпуск? – я кивнул в сторону кухню.

– Говорил, только не уверен, что она меня услышала. Сначала заладила «не троньте Кирилла», потом и вовсе отключилась от реальности. Да ты сам зайди, посмотри.

Я не спешил идти на кухню. После всего сказанного командиром рвения заметно поубавилось. Вместо этого поинтересовался:

– Что с архаровцами будете делать?

– Да вот теперь даже и не знаю. Сначала в лесу прикопать хотел, но раз уж такая страсть вспыхнула… А ну как твоя барышня шум поднимет, в полицию обратится или того хуже, в прессу.

– Не обратится. Я поговорю с ней.

– Ты уж поговори, Василий.

И хлопнув меня по плечу, провозгласил зычное командирское: «по коням».

Со всех сторон захлопали дверьми, затопали ногами, зашаркали стульями. Из гостиной вывели двух непрошенных гостей. Судя по заплывшему лицу Кирюши, били того долго и упорно. Ну да Дядя Федор не из тех людей, кто с пленными церемонится. Вторым задержанным оказался приземистый парень с круглым лицом и смешно оттопыренными ушами. Несмотря на полусогнутую позу он успел вывернуть шею. Зыркнул на меня исподлобья с какой-то звериной, лютой ненавистью. Этот точно запомнил, чтобы потом отыскать, а вот Кирюша от ударов заметно поплыл, потерялся в пространстве и меня не узнал, лишь скользнув по лицу пустым, ничего не выражающим взглядом.

Из кухни показались Варя и довольный Мамон. Последний, судя по крошкам в бороде успел схомячить припасов. Теперь вытирал грязные пальцы о штаны, да тяжело дышал, явно испытывая проблемы с лишним весом. Говорил же, не брать больного, пускай бы дома сидел.

Впрочем, стоило взглянуть на довольную физиономию товарища и все становилось на свои места – Мамон банально соскучился. Никто его не просил, наоборот отговаривали. Как и в прошлом году, когда он наравне с остальными забрался в парилку, где от высокой температуры натурально уши в трубочку сворачивались. Тошно ему было сидеть в подвале роскошного особняка, вот и рвался на волю под любым предлогом.

Из-за спины Мамона вышел Бармолей. Хлопнув меня по плечу, прошептал на ухо:

– Что Василий, вслед за командиром на молоденьких переключился? Ничего так девка, красивая…