Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

С одним воздыхателем разобрался, теперь другому морду приехал бить? Не похоже, потому как сидит в салоне и наружу не высовывается. Значит не меня ждет, а Диану Батьковну. На улице промозглый осенний вечер, вот и решил сделать добро – подбросить девушку до дома.

Казалось бы, Василию Ивановичу до этого какое дело? Подними воротник повыше и шагай своей дорогой. Я бы так и сделал, но внутри будто кольнуло чем-то нехорошим. Чуйка, мать её…

Ведомый одной лишь интуицией, свернул налево и зашел за беседку, окруженную деревьями. Отсюда открывался замечательный вид на центральный вход школы, и заодно на пустующую парковку. Несмотря на позднее время света было предостаточно: горели окна первого этажа, играя бликами на мокром асфальте. Монументальный фонарь старой конструкции, расположенный прямо над крыльцом, освещал не только ступеньки, но и лица тех, кто выходил наружу.

Вот показался школьник – пальто нараспашку. Судя по тяжелой сумки на плече, парень из спортивной секции: бокс или баскетбол. Расправил плечи, и смело шагнул в сгущающиеся сумерки, даже не думая утепляться. Наверняка и шарф в сумке лежал, и шапка имелась, но пока маман не видит, можно и повыпендриваться.

Следом выскочили две девчушки, и хохоча побежали по лужам, поднимая брызги. За их спинами темной тенью торчали тубусы, навевая нехорошие воспоминания из прошлого.

Спустя две минуты на крыльце возник Армен Георгиевич, учитель истории и большой любитель поговорить. Он как-то раз заглянул ко мне в каморку, и долго сидел, с жаром рассказывая легенды Древнего Рима.

«Ave, Caesar! Ave! Ave!», – кричал он в упоении, вскочив со стула. – «Ave, Caesar, morituritesalutant» (перевод с лат. «Славься Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя»).

Я тогда даже испугался: решил было, что все – двинулся наш историк по фазе, на фоне усложнившихся мировых процессов. Кто же знал, что он натура увлекающаяся, эмоционально переживающая каждый рассказ. На уроках истории – это несомненный плюс, а вот в обыкновенной жизни больше смахивало на патологию.

Армен Георгиевич замер на верхней ступеньке и подслеповато сощурившись, всмотрелся вдаль. С секунду казалось, что сейчас он заметит меня и поднимет руку в приветственном жесте, но нет – слишком густой была тень, поглотившая каркас летней беседки. Тут и зрячий не разглядит, куда близорукому учителю истории.

Засунув руки в карманы, Армен Георгиевич зашагал широко и размашисто: то ли воображал себя римским легионером в походе, то ли просто торопился домой.

После наступила долгая пауза, во время которой ничего не происходило: Отелло сидел в теплой машине, и ничем себя не проявлял, я же порядком подмерз, наблюдая за клубами пара, вырывающимися изо рта. Промозглый осенний ветер пробрался в складки одежды, и принялся покалывать пальцы отсутствующих ног.

«Что я здесь делаю?» – от холода в голове стали возникать трезвые мысли. В девять вечера мерзну за беседкой, как последний дебил, доверившийся чувству тревоги. Мало ли что где кольнуло – это не повод поддаваться эмоциям. Распереживался, словно кисейная барышня, увидевшая тень на солнце.

Я уже готов был плюнуть и пойти домой, как вдруг на крыльце показалась женская фигурка. Решил было, что это припозднившаяся старшеклассница, настолько изящным выглядел её силуэт. Только вот одежда была далека от принятой уставом школьной формы. Высокие черные сапожки, облегающие стройные ноги. Пальто кремового цвета с широким пояском, подчеркивающим тонкую линию талии. Темно-синий платок, прикрывающий грудь от стылого ветра. Завершала образ шляпка, кокетливо сдвинутая набок, едва заметно, чтобы не смотреться нелепо на общем фоне.

Диана Батьковна… Я понимал ревнивца, сидящего в машине и караулящего каждый шаг любимой. Понимал и трудовика, на протяжении нескольких лет пускающего пар из ноздрей и бьющего копытом при появлении молодой девушки. Только куда ему, сиволапому борову, до этакой красоты. И я сейчас не только про внешность. Жизненные интересы трудовика ограничивались весьма скудным мужским набором, включающим в себя пиво, баньку и футбол. В то время как Диана Ильязовна была натурой разносторонней: помимо языков программирования увлекалась скульптурой, живописью и даже сама рисовала.

Я видел несколько картин, выполненных с помощью специализированных компьютерных программ: женщины в полупрозрачных одеждах, напоминающих то ли богинь, то ли ангелов. Мужчины в блестящих доспехах, попирающих ступнями поверженных монстров. Подтянутые, атлетичные, с горящим взором и белыми кучеряшками волос… далеко до идеала лысеющему Аркадию Борисовичу, обладателю пивного брюха в неполные тридцать лет.

Диана скрывала свои увлечения: от коллег, от администрации школы, а по мне так зря – такими работами гордиться надо, а не стыдится.

Девушка несколько секунд постояла на крыльце, а потом быстрым шагом принялась спускаться вниз. Черные сапожки замелькали по залитому светом асфальту.

Кирпичного цвета «Даут» моргнул фарами, но Диана не заметила поданного сигнала. Голова в шляпке склонилась, всматриваясь в непроглядную темень впереди. И только когда водитель нажал на клаксон, девушка вздрогнула и обернулась. Казалось бы, при виде знакомой машины на лице должно было появится облегчение, но все случилось с точностью наоборот – маска страха… растерянности. Молодая учительница замерла, словно раздумывая, бежать ей назад, под защиту школы или вперед, в сгустившуюся темноту.

В итоге она выбрала второе. Не дойдя полсотни метров до булыжной мостовой, свернула налево, на асфальтовую тропинку, петляющую вдоль школы. Вполне комфортную для человека и слишком узкую для автомобиля. Ни одна машина не сможет пробраться сквозь заросший яблонями сад. Что ж, выбор вполне очевидный, только девушка не учла тот факт, что любой сад можно объехать и подкараулить на выходе.

Поэтому водитель не стал торопиться, лишь моргнув фарами вслед беглянки, словно говоря тем самым: «никуда ты от меня не денешься».

До ушей долетел перестук каблучков, звуки сбившегося дыхания. Так уж совпало, что тропинка в сад начиналась ровно от той самой беседки, за которой я и стоял. Делаю шаг вперед, преграждая дорогу девушке.

Беглянка вздрагивает всем телом, до ушей долетает тихое «ой». Глаза наполнены страхом, а рука шарит по поясу в поисках сумочки. Как бы газовым баллончиком от испуга не брызнула.

– Диана Ильязовна, разрешите я вас провожу.

Глава 7 – Никита Синицын aka «Синица»

– Здаров, Никитос! – от Копытина за версту несло парфюмом.

Я столкнулся с ним ранним утром на школьном крыльце. Налетел, едва не сбив с ног, а Серега даже не дернулся – так и стоял, щурясь в хмурое осеннее небо.

– Ты чего такой довольный? – не выдержав, поинтересовался я у приятеля. – Неужели с девчонкой замутил?

– Не-а, – протянул Серега и чуть погодя, добавил, – но скоро.

Точно – День Всех, что б их за ногу, Влюбленных! Именно сегодня станут известны результаты тестов, в следствии чего количество парочек в школе резко возрастет. Будут обжиматься и целоваться на каждом углу, а неудачникам, вроде меня, только и останется, что наблюдать за творящейся вакханалией со стороны.

Смотрю на довольную физиономию Копытина, на горящие счастьем глаза, и в голове вспышкой молнии рождается озарение. Неужели… Нет, не может того быть.

– Серега, ты чего, совсем спятил? Ты Аллочку написал?

– Мы с ней на прошлой неделе по торговому центру гуляли, – глаза Копытина заволокло сладкой дымкой воспоминаний.

– Ой дурак.

– А вчера она ко мне в столовке подсела.

– Ой дурак!

– Чего это дурак? – возмутился Копытин. – Если завидуешь, то завидуй молча. Мы с ней сегодня в ресторан пойдем.

– Ты даже столик заказал?

– В Октябрьском!

– До объявления результатов?

– А чего такого?

– Ой дурак!!!

– Да пошел ты, Синица… Если хочешь знать, она мне тоже знаки внимания оказывала, намеки там всякие делала, перед голосованием.

– Какие намеки? – невольно заинтересовался я.

– Улыбалась.

– И?

– И…и… Да пошел ты! Это чувствовать нужно, а не это твое «ой дурак» – заладил, словно попугай. Я, если хочешь знать, даже спрашивал, есть у нее кто или нет.

– Погоди-погоди, сейчас догадаюсь, что она сказала в ответ, – я нахмурил лоб и сделал вид что сильно задумался. Приложил палец к виску и потер кожу для большей убедительности. – Она ответила, что у нее никого нет!

– Не просто ответила, а хитро так подмигнула… Ну че ты ржешь?

Я закрыл ладонью рот, но приступы безудержного смеха прорывались даже сквозь плотно стиснутые пальцы. И чего, спрашивается, развеселился? Копытин, конечно, тугой в плане отношении, только вот рога ему никто не наставлял. В отличии от некоторых…

Мысли об Ольке моментально подавили подступающую истерию, а физиономия Копытина, секунду назад казавшаяся забавной, вдруг перестала таковой быть. На горизонте замаячила серая и беспросветная тоска.

– Серега, ты не прав.

– Обоснуй.

Легко сказать… обоснуй. Я почесал затылок, пытаясь привести мысли в порядок. Только ничего не было в черепной коробке, лишь беспросветная осенняя пелена.

– Знаешь, какому количеству парней в день Аллочка улыбается?

– Улыбаться можно по-разному, – моментально парировал Копытин.

– И сумки носят, и любовные стишки в карманы пальто подбрасывают, и даже в кино приглашают.

– Кто?

Последний факт зацепил Серегу: брови парня нахмурились, а в глазах появился недовольный блеск.

– Многие приглашали, и я в том числе, до того, как с Олькой встречаться начал. Понимаешь, некоторым девчонкам жизненно необходимо мужское внимание. Они питаются им, словно бабочки нектаром. Порхают по жизни, всем улыбаются и глазки строят.

– Глазки по-разному можно строить, – вновь он заладил свое.

– Прав твой брат, – вырвалось у меня.

Зря… ох и зря Копытина-младшего помянул, потому как старший моментально выдал:

– Сам ты педераст! – и развернувшись, зашагал в сторону входа.

– Серый, да подожди ты… Я другое сказать хотел.

Что деревянный он, что наивный, но разве теперь объяснишь? Копытин стремительной походкой уходил вглубь коридора. Подошвы начищенных до блеска ботинок скрипели по поверхности плитки.

– Серый, ну чё ты как маленький!? Обиделся!?

В ответ лишь звук удаляющихся шагов.

– Да и вали нахрен!

Подумаешь, какие все нервные стали, День Влюбленных у них… Мне может тоже праздника охота, только вот отчего-то паскудно на душе.

Отсидев три положенных урока, я спустился на первый этаж, к ровному строю торговых автоматов. Засунул мелочь в приемник и щелкнув клавишей, не без удовольствия услышал звуки упавшей баночки. Иди ко мне, родимая! Присев на корточки, взял в руки – холодненькая…

Приложил запотевший алюминий ко лбу, и почувствовал, как прохладные капли заскользили по коже. Эх, заморозить бы мысли в этот треклятый день. Превратить в гранитный монолит и не думать о любви, об Ольке, про которую забыл, но стоило только войти в класс и словно черти раздирали.

– Плохо тебе, Синицын, – раздался за спиной знакомый голос.

Я отнял от лица банку и нехотя повернул голову. Рядом, во всем своем великолепии сияла Аллочка: подведенные глаза, тонкие линии выщипанных бровей, цвет помады на грани дозволенного. Не девушка – картинка. И не одна она сегодня такая красивая: каждый ученик приложил массу усилий, чтобы выглядеть чуточку лучше. Даже вечно тихая и незаметная Тоня вплела в волосы синюю ленточку.

На общем фоне выбивался разве что взбалмошный Кузька. Он честно пытался привести себя в порядок, но к концу третьего урока окончательно растрепался, и теперь выглядел нахальным домовенком, выбравшимся из-под печи. Эх, Кузька, Кузька… неужели тоже влюбился. Запускаешь пятерню в лохмы и бросаешь тоскливые взгляды в сторону ледяной королевы. Не по статусу тебе избранница, у нее имеется свой король.

Сегодня в школе хуже Кузьки выглядел только один человек. И этот человек стоял напротив торговых аппаратов, прикладывая ко лбу дежурную банку шипучки.

– Бухал вчера, Синицын, – продолжала сочувствовать Аллочка.

– Отстань.

– Из-за Корольковой переживаешь? Забудь её – вон, сколько девчонок вокруг, куда красивее, чем эта твоя Олька.

– Алла, уйди, по-хорошему прошу.

Но Аллочка не слышала. Закатив глаза, она продолжала тараторить:

– Не понимаю, и чем вас рыжая ведьма околдовала: что ты, что дружок твой закадычный – Костик. Прыгаете, скачете возле нее, словно заговоренные, а эта конопатая нос задрала – тоже мне, выискалась первая красавица школы, хотя у самой ни рожи, ни кожи, и сиськи с кулачок. Ноги раздвигает, вот и пользуется популярностью, а…

А дальше я не выдержал – с щелчком открыл крышку, вытянув вперед руку. Содержимое банки с шипением вырвалось наружу, орошая брызгами пространство вокруг. Надо отдать должное Аллочке, она с необычайной для себя ловкостью отпрыгнула в сторону, а красивое личико, до того сияющее счастьем, мигом исказилось гримасой злости.

– Синицын, ты что, охренел!!! – прошипела она не хуже лимонада. А потом, набрав в грудь воздуха, начала кричать или правильнее будет сказать – визжать. Имелся один изъян у сексуального тембра Аллочки: стоило повысить громкость, и в некогда бархатных нотках проявлялось дребезжание ржавой пилы – мерзкое до одурения.

Сделав пару глотков сладкой горечи, я не выдержал и поморщился. Холодный лимонад ударил по вискам, а визжащий голос Аллочки по нервной системе. Столько эмоций, столько экспрессии в обыкновенно томной девушке. Количество бранных слов, покидающих милый ротик, превысило все допустимые пределы. Это еще ей повезло, что учителей нет рядом, иначе точно бы прописали штрафные в виде пары часов общественных работ.

Преподов не было, зато начала подтягиваться прочая публика из числа любопытствующих. Буквально в пяти метрах с раскрытыми ртами замерла малышня. Она мало что понимала, но яркая экспрессия вкупе с отборным матом притягивала первоклашек, словно насекомых пламя свечи.

– Если хотя бы одна капля попала на форму, тебе конец, Синицын! Слышишь меня?! Тебе конец!!! – продолжала кричать Аллочка, а толпа все росла и ширилась. Надо срочно заканчивать этот балаган, пока преподы на шум не заявились. Оставаться после уроков совершенно не улыбалось, поэтому в очередной раз поймав полный ярости взгляд, я подмигнул и примирительным тоном произнес:

– Я твое имя в опроснике написал.

И тишина… Только выпученные глаза гуппи по ту сторону аквариума. Аллочка сейчас больше всего напоминала декоративную рыбку: яркой раскраской и ртом, хлопающем в немом крике.

– Выходит, зря написал? Теперь без шансов?

Девушка продолжала молчать, в то время как на ее лице промелькнул целый спектр эмоций: от злости и раздражения, до какой-то странной радости, граничащей с заботливой жалостью. Не знаю, существовало ли подобное определение в литературном языке, но уж очень оно ей подходило.

– Обломался День Влюбленных, – вздохнул я и понурив плечи, поплелся сквозь толпу.

До начала четвертого урока оставались считанные минуты.

На большой перемене появились результаты опросов. В кабинеты психологов потянулись первые пары победителей в любовной лотерее, а те, кто не вызывались… Что ж, не каждому дано обрести личное счастье.

– Вы еще слишком молоды! Стоит ли сокрушаться по поводу ручейка, скрывшегося в лесной чаще, когда впереди целый океан жизни, – Галина Николаевна произносила пространную речь, в духе учителя литературы: с кучей метафор и отсылок к классическим произведениям, порою слишком мудреных для простых школьников. То у нее любовь легкая, подобно сладкому зефиру, то налитая тяжестью свинца, словно грозовая туча в непогоду. Вы уж определитесь, Галина Николаевна, счастье это или проклятье.

– Чувства слишком воздушны и эфемерны, чтобы о них так просто можно было говорить.

«Так и не говорите», – хотелось сказать в ответ, или утешать взялись согласно установленным законодательством психологическим стандартам ГОСТа, чтобы особо чувствительные вены не вскрыли? Да когда уже закончится этот гребанный день…

Наш класс снова отличился, и снова не в лучшую сторону. По итогам опроса в двенадцатом «В» образовалась одна единственная пара, да и про ту было известно заранее. Олька с Костиком в посторонней помощи не нуждались, они без всяких праздников целовались и обнимались. Вон – сидят голубки, светятся от счастья, в отличии от остальных.

Печальные лица, потухшие взгляды – не могу сказать, чтобы меня расстраивала гнетущая в классе атмосфера. Да, вот такая вот я скотина, злорадствующая втихую. Особенно доставляла раздосадованная физиономия его величества Сабурова. Сын известного дипломата аж кожей посерел от переживаний, настолько тяжело парню дался облом.

С тем что Славика опрокинули, спорить было глупо, а главное – бессмысленно. Достаточно было проследить за злыми взглядами, бросаемые в сторону теперь уже бывшей королевы – Маринки Володиной. Все, в том числе и я, были уверены, что между ними что-то есть. Слишком часто парочку видели вместе, не только в школе, но и за пределами оной: гуляющими в парке, сидящими в дорогих ресторанах или проводящими время на закрытых вечеринках. Это должна была быть самая красивая пара выпускного бала. Он – само воплощение девичьих грез: высокий, стройный отпрыск известного дипломата, она – сошедшая с картинки принцесса: великолепная, преисполненная чистоты и аристократического достоинства, дочь… Не знаю, кто были ее родители: чиновники, бизнесмены или просто очень богатые люди. Да и не имело это ровным счетом никакого значения. В кои-то веки захотелось расцеловать ледяную принцессу, оставившую с носом чванливого и самовлюбленного козла.

Просто праздник какой-то… праздник торжества и злорадства. Накося выкуси, его величество господин Сабуров, а мы полюбуемся твоей прокисшей физиономией.

Событие не тривиальное, из ряда вон выходящее, поэтому после звонка на перемену мы не стали разбегаться, а остались сидеть за партами, обсуждая случившееся.

– Может она больше по бабам, – высказал предположение Дюша. И тут же удостоился насмешливого фырканья от Агнешки. – А что, у девчонок такое часто бывает, особенно по молодости… Это у парней западло друг с другом, а бабы себя ищут, экспериментируют по-всякому.

– Соломатин, с каких это пор ты заделался знатоком женских струн?

– Я книги читал разные и фильмы смотрел.

– Поверь, Андрюш, порнография и сексуальные фантазии никакого отношения к реальности не имеют.

Дюша зло зыркнул в сторону Агнешки, но спорить не стал. И правильно сделал, потому как уж больно остра на язык была пани Ковальски. А вот у меня ума промолчать не хватило:

– Не-а, Володина на лесбиянку не похожа.

– Пыф-ф… еще один знаток выискался. Тоже женскую психологию по порнофильмам изучал?

Я подколку Агнешки проигнорировал, утвердив:

– Фригидная она.

– Это типа импотентка? – не понял Дюша.

– Это типа сексом не интересуется.

– Совсем?

– Совсем.

– А разве такое бывает?

– Да ты сам на нее посмотри… Народ просто так прозвище давать не станет – настоящая ледяная королева.

Вышеозначенная персона стояла в другом конце класса, замерев напротив окна – гордый девичий профиль на фоне хмурого осеннего неба. Отказав самому королю в любовных притязаниях, бывшая фаворитка была отлучена от свиты, и теперь вынуждена была проводить часы в гордом одиночестве.

Словно почувствовав чужое внимание, Маринка повернула голову в нашу сторону. Царственно и плавно, как умела делать только она одна, и никакой поспешности в движениях. Смущенный Дюша тут же отвернулся, а я вот не успел, за что был награжден – маска ледяной королевы вдруг треснула, оживая редкими эмоциями: на губах заиграла легкая улыбка, а брови дернулись вверх, как у изготовившейся к полету пигалицы.

Она что, довольна? Нет, быть того не может… Находиться на вершине мира, наслаждаясь всеобщим вниманием, и вдруг в одночасье превратиться в изгоя. Слишком резкие перемены в социальном статусе, но ей словно плевать. Девушка умудрялась сохранять монаршее спокойствие, игнорируя весь этот балаган с перешептываниями и злыми взглядами. Бриллиантовую диадему у ее величества забрали, но аура величия никуда не делась.

Кажется, сей факт еще больше бесил недоброжелателей. Особенно усердствовали бывшие подруги, видевшие в холодной красавице прямую конкурентку. Они больше прочих шушукались за спиной, однако на открытое противостояние не решались, предпочитая оставаться в тени. Пока не решались…

С парнями получилось несколько сложнее. Если в любви отказано одному, значит существуют шансы у других. Тут бы подкатить аккуратненько и выяснить, но как это сделать? Деление коллектива на два лагеря лишь усложняло задачу: числившимся в свите Сабурова негоже было крутить шашни с опальной фавориткой, а для представителей оппозиции она по-прежнему считалась врагом.

Поэтому вышло как в одной известной песенке, где одновременно и хотелось, и жглось. Вот и чесала пацанва затылки, все кроме одного. Кузька – он взбалмошный, не от мира сего, ему многое можно.

Он и сейчас подкатил к одиноко стоящей девушки и начал о чем-то с жаром рассказывать, привычно теребя лохмы отросших волос. Маринка, склонив голову, внимательно слушала, а темные, чуть насмешливые глаза продолжали смотреть в мою сторону, как бы говоря: «ну что же ты, Никита, такой робкий? Вот она я – подойди, поговори, не бросай украдкой взгляды».

Серая дымка тумана поползла, застилая растерянный разум. Хищной амебой выпуская тонкие нити-щупальца в поисках уязвимого сердца. Что-то далекое кольнуло в глупой мышце, отозвалось давно забытой болью.

«Что за наваждение!» – я с трудом оторвал взгляд и уставился в стену перед собой.

«А может такое быть, что она…»

Нет.

«… написала твое имя».

Нет!

«Вспомни, как часто она подкатывала к тебе, когда сидел в коридоре на подоконнике или в библиотеке… Именно она позвала тебя на вечеринку».

Позвала, чтобы поглумится над несчастным рогоносцем. О-да, я прекрасно это помнил, поэтому хрен вам, не поддамся на столь дешевые уловки. Может статься, что вся эта размолвка между ней и Сабуровым – постановка, спектакль с одним лишь им понятным мотивом. Сомневаюсь, что я выбран в качестве главной мишени, но если есть шанс попутно поглумиться над очередным дурачком, то почему бы им и не воспользоваться. Быть вторым Кузькой с затянутыми любовной поволокой глазами, мнущимся и пускающим слюни? Вы это хотите увидеть, госпожа Володина? Что вы, что Аллочка – одного поля ягоды, любите, чтобы пацаны штабелями лежали у ваших ног, только хрен вам! Не на того напали, не будет этого…

Подвинув к себе учебник, бездумно открыл первую попавшуюся страницу и прочитал:

«…заслугой Радуцкого стало создание камерного портрета, максимально раскрывающего сокровенные мысли и чувства человека, его внутренний мир».

Что за ерунда, и здесь про чувства. Закрыл книгу и прочитал заглавие на цветастой обложке. Точно, сейчас же урок Мировой культуры… все эти «барокки-марокки». Самый бессмысленный предмет в школе, спускающий в унитаз драгоценное время выпускника. Спрашивается, к чему стили классицизма, если собрался поступать в военную академию?

Вздохнув, засунул руку в портфель и извлек наружу очередной учебник с надписью «квантовая физика». Вот это правильно, вот это совсем другое дело. На чем мы там остановились?

– … в результате чего два фотона оказываются взаимозависимыми. Допустим одна частица находится на земле в Церне, а другая на Марсе. Мы измеряем спин первой – и он оказывается положительный, значит со стопроцентной вероятностью можно утверждать, что спин второй всегда будет отрицательным и наоборот. Понимаешь?

Дюша с невыносимой тоской во взгляде посмотрел на меня.

– Процесс выхода из запутанного состояния происходит практически мгновенно. Ты измерил фотон в Церне, и на Марсе тут же видят результат – оп и все! Понимаешь, что это значит? Это значит, что теоретически существует скорость, выше скорости света!

Дюша тяжело вздохнул.

– Одна частица всегда знает, что происходит со второй, и не просто знает, а моментально реагирует на это. Вне зависимости от расстояния.

– У нас есть научные лаборатории на Марсе? – Соломатин наконец открыл рот.

– Нет.

– Вот когда появятся, тогда и будешь разглагольствовать, а пока хрень все это околонаучная. Как и этот ваш кот Шредингера.

– А чем тебе кот не угодил?

– Не может быть животное одновременно живым и дохлым.

– Пока мы не открыли коробку.

– Нет, – едва не прорычал Дюша. – Истина одна, и не важно, заглянул ты коробку или нет. Если кот сдох, значит сдох. Всё – амба!

В глубине души я был согласен с Соломатиным: пример с котом был явно неудачный. Да и стоит ли удивляться подобному, учитывая сложное отношение Шредингера к теории наблюдателя. Ученый лишь хотел показать абсурдность сложившейся ситуации, а в итоге всех запутал.

– Аккуратнее нужно быть с аналогиями, – говорил Павел Терентьевич, наш учитель по физике. – Некоторые из них не только сложны для понимания, но и в корне неверны. Именно поэтому я никогда не провожу в пример бедного кота, закрытого в коробке. И животное жалко, и да… знаете ли, вас. Ученые давно пришли к выводу, что частицы обладают одновременно несколькими свойствами. И соответственно, могут проявлять как одни признаки, так и другие, в зависимости от условий. Лучше всего сей принцип понятен на примере обыкновенной монеты. Вот представьте, подкидываете вы пятак в воздух – он крутится, одновременно прибывая в двух состояниях: орел и решка… решка и орел. Но стоит наблюдателю прихлопнуть ладонью, и монетка определилась. Нечто подобное происходит и с частицами… Пока вы не обращаете на них внимания, они находятся в запутанном состоянии, но стоит только провести замер, как тут же проявляется знак

– А еще есть ребро, – добавил Пашка, вызвав смешки в классе.

Павел Терентьевич общего веселья не разделил, наморщив лоб.

– Ребро, – произнес он задумчиво, – может статься, что и ребро. Только это уже совсем другая история.

Если учителя ломали голову, то что говорить о простых учениках, которые в физике не зуб в ногой. Дюша как раз был из числа последних и поэтому сильно раздражался, когда я заводил разговор о квантах.

А что поделать – мы уже полчаса сидели в приемной психолога, созерцая большую картину, висящую напротив. По замыслу неведомого декоратора поле спелой ржи, волнами гуляющее под порывами ветра, должно было успокаивать посетителей. При прочих обстоятельствах оно бы может так и было, но никогда ты вынужден протирать штаны, дожидаясь положенного наказания. Вместо того, чтобы идти домой после уроков, сидишь как дурачок и ждешь. А причиной всему – давняя драка в заброшенном гаражном массиве.

Напела-таки птичка маме-завучу подробности конфликта, и теперь вся четверка вынуждена была ходить к психологу: Паша с Сашей по понедельникам и средам, а мы с Дюшей по вторникам и четвергам.

– Убью Ритку, – процедил зло Соломатин. – Как же бесит все: кресла эти дурацкие, картины, ты еще тут с физикой лезешь… Достало!

Достало – не то слово! В последнее время неприятности сыпались на наши головы, словно из рога изобилия. Недавно в классе труда приказал долго жить супер-пупер пресс, на который молился Аркадий Борисович. По словам очевидцев трудовику аж с сердцем плохо стало, когда запахло паленым и искры полетели в разные стороны.

Эх и наделала шума эта поломка – вся школа на дыбы встала. Целое расследование провели, кучу народа допросили, в том числе и меня: не видел ли чего странного, не вел ли кто подозрительных разговоров.

Под этим кем-то подразумевался Василий Иванович, по крайней мере по его поводу меня долго пытали. Тараканище лично вызывал в кабинет: чаю с конфетами предлагал, да выспрашивал. Тоже мне, нашли Павлика Морозова. Никогда я своих не закладывал, хотя был уверен, что он это – Василий Иванович, потому как больше некому. Давно грозился сломать пресс, который с десяток дронов-уборщиков сгубил.

После и того хуже – избили нашего трудовика. Сам живой и вроде кости целы, но пару недель больничного покоя доктор прописал. И снова Василий Иванович первый в очереди на подозрение. Только в этот раз я сильно сомневался в его виновности: не такой он человек, чтобы бить исподтишка.

– Не ссы малой, наверху разберутся, – сказал Василий Иванович на днях, когда я пришел в каморку, жаловаться на несправедливость судьбы. – Обойдешься пару недель без игры.

Легко сказать, пару недель. У нас только удача поперла: мировой рекорд установили, деньжищ заработали, а тут еще загадочные происшествия с бункером и песком. Диана Ильязовна не верила в психофизическую причину случившегося, да и Василий Иванович был настроен скептически, а вот я был уверен. Потому как не бывает таких багов, чтобы песок как вода, сбегал по стенам, а монстры с аномалиями в одночасье испарились… И с записью возникли проблемы – все одно к одному. По-хорошему надо бы эксперимент провести, проверить теоретические выкладки, но началась черная полоса в жизни: сначала пресс сломался, потом избитый трудовик, а в итоге – закрытый доступ к игровым капсулам.

Ах да, еще же Ритка настучала маме-завучу по поводу драки. Теперь сидели на пару с Дюшей в приемной психолога и болтали от скуки. Точнее болтал я один, потому как Соломатин физикой не интересовался, и скалолазанием тоже. К играм был равнодушен, к футболу тоже, разве что…

– Как думаешь, кого Аллочка написала? – забросил я пробный шар.

Дюша, все еще раздраженный котом Шредингера, сделал вид что не расслышал. Принялся ковыряться в носу, извлекая наружу большую козюлю. Впрочем, надолго его занятия не хватило.

– Кого-кого… неужели не понятно, – пробурчал он наконец.

– Сабурова?

– А-то. Она же у нас принцесса, вечно на первых парней в школе западала. Вспомни, с кем Алка в шестом классе мутила?

– С Захаровым, капитаном футбольной команды. Он ее все по чебуречным таскал.

– Точно, – Дюша остался доволен моей памятью – А в восьмом на Додика переключилась, который областную олимпиаду по математике выиграл.

– По геометрии, – уточнил я.

– Да какая хрен разница. Она всегда популярных выбирала, ей так по статусу положено.

Прав был Дюша, поэтому не было шансов у бедолаги Копытина, как и не было их у несчастного Юнусова, влюбленного в девушку с первого класса, а еще у Мартынова с параллельного «Г», у Семы-полушки с десятого… Не было шансов у десятка парней, которыми Аллочка крутила и вертела, как хотела. Делала это легко и непринужденно, в свойственной ей манере бабочки, порхая с цветка на цветок, а дурни и рады стараться. Ради одной лишь улыбки готовы были расшибиться в лепешку.

В классе седьмом я едва не влился в дружный коллектив поклонников. Даже успел пригласить девушку на пару свиданий, потратив немалую сумму денег. Аллочка ухаживания принимала благосклонно, разрешая водить себя по кафешкам и угощать клубничным мороженным. Сидела с таинственным видом и слушала, а я болтал без умолку, рассказывая про космические корабли, бороздящие просторы вселенной. И мнилось мне что скрыта в этой девушке великая тайна, постичь которую не дано. Мнилось ровно до тех пор, пока Аллочка не открыла рот и не ляпнула про придурка из параллельного класса, подарившего «дешёвский» набор польских заколок.