Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Не знаю, как остальным, а мне такие не нравились. Словно с конвейера модных журналов сошла, где таких лиц сотни, тысячи… даже взгляду зацепиться не за что. Пресные они и скучный, то ли дело моя Олька, с конопушками и вздернутым носиком. При желании можно было придраться к форме мочек и торчащим лопаткам, к фигуре, слегка мальчишеской и небольшому размеру груди. Но мне было хорошо с ней, а остальное не имело значение. С этой рыжей бестией – природной стихией огня, никогда не заскучаешь. Вот и сейчас, поймав мой взгляд, Олька погрозила пальчиком, словно сама не пялилась на сына дипломата.

– Я же тебе говорил, красотка, – прошептал восхищенный Костян.

– Обыкновенное восковое яблоко из гастронома, – возразил я.

– А тебе червивые из городского сада подавай?

– Они хоть вкус имеют.

– Тоже мне, садовод любитель выискался. И много яблочек успел надкусить в свои восемнадцать?

– Зачем много, у меня уже есть одно, – я кивнул в сторону Ольки.

– Никитос, ты рассуждаешь, как старый дед. Пока молодой и зубы имеются, надо грызть все подряд, а когда челюсть вставят, тогда и будешь прошлое вспоминать.

– Тишина! – наша классная руководительница вновь была вынуждена повысить голос. Совсем чуть-чуть, на полтона, потому что орать и грозить, как это делала та же математичка, Галина Николаевна не могла, по причине врожденной мягкости характера. – Ребят, пожалуйста.

И ребята замолчали.

– Марина Володина, семнадцать лет…, – начала представляться новенькая.

– А говорили, парня нет. Это какого такого Володьки, с двенадцатого «Д» что-ли? – возмутился вечный шутник и балагур Дамир.

Класс загудел, засмеялся. Улыбнулась и новенькая: легко и непринужденно.

– Что за выкрики с места? Юнусов, опять за старое? Давно отца в школу не вызывали?

– Галина Николавна, не надо отца, он у меня грозный.

– Ох, Юнусов, смотри у меня. Не прекратишь с шуточками, будешь перед директором выступать с очередным стендапом. Вот тогда родители посмеются.

– Не посмеются, Галина Николавна, – горестно вздохнул Дамир, – у папы чувство юмора напрочь отсутствует.

– Теперь понятно, в кого ты такой, – успокоила парня классная руководительница.

– Че, Юнусов, срезали тебя, – заржал Паша, а следом и остальной класс.

Прошло еще секунд тридцать, прежде чем все успокоились, и Марина смогла продолжить рассказ. О том, что соскучилась за лето по школе, и о том насколько рада оказаться в нашем классе. О том, что хочет обрести здесь новых друзей и подруг, повысить успеваемость и закончить школу на отлично. Пустые, ничего не значащие слова, обыкновенно произносимые каждым новичком. Имела значение только улыбка и мягкий, обволакивающий голос. Кажется, у нашей Аллочки, некогда первой красавицы класса, появился серьезный конкурент.

Новички прошли в класс и расселись по указанным местам. Так сын дипломата оказался за одной партой с Пашкой, который помимо успехов в спорте был известен тем, что любил подрисовывать члены. Особенно сильно пострадал учебник истории за шестой класс, где каждый видный деятель обладал гипертрофированными половыми признаками.

Красавица Марина оказалась соседкой Тони: тихой, незаметной девушки на третьем ряду. Ее так и прозвали Тоня-тихоня.

– Смотри, как Дамир вертится, – зашептал довольный Костик. – Он Пашку специально отсадил, рассчитывая, что новенькую к нему подселят. Обломался наш комик.

– А почему именно к нему? Могли бы к тому же Пашке.

– Кит, ты в своем уме. Кто к этому извращенцу нормальную девчонку подпустит?

Пашка-Паштет не был извращенцем, просто обладал слегка своеобразным восприятием мира – мира победившего феминизма, где между мужчиной и женщиной стоял знак абсолютного равенства. Если пацанам интересно смотреть непристойные фотки, то почему бы не поделиться ими с девчонками. Бедная Тоня-тихоня аж взвизгнула и пошла красными пятнами, когда увидела… Точно не известно, что там Паша ей показал, на своем учебном планшете, но с тех пор за партой сидел исключительно с парнями.

Впереди скрипнул стул и перед нами возникло раскрасневшееся лицо Кузьки.

– Костян, ты сколько страниц написал?

Вот кому не было никакого дела до новеньких, особенно когда перед глазами маячил «неуд» за летнее эссе.

– Двадцать.

Кузьма непременно бы взвыл, если бы не присутствие учителя в классе.

– А ты? – воззрился он с надеждой на меня.

– Ты меня уже спрашивал?

– И?

– Положенные двадцать.

Бедолага схватился за волосы, и уже готов был начать трепать без того растрепанную шевелюру, но тут…

– Кузьмин, почему вертимся? Доска находится с другой стороны.

– Всё, попал Кузька, – прошептал довольный Костик и как в воду глядел.

– Надеюсь, все помнят про летнее задание: эссе на тему «антропогенный фактор и глобальные экологические проблемы". В вашем распоряжении было целых три месяца, чтобы написать небольшое сочинение. С кого начнем? А вот, пожалуй, с тебя и начнем, Кузьмин. Ты у нас больше других вертишься.

Плечи обреченного Кузьки поникли…

Так наступил мой двенадцатый год обучения.

Неделя пролетела, не успел оглянуться. Сразу же накидали новых заданий, особенно свирепствовал физик, с курсом по квантовой физике, оказавшейся на редкость мозголомной. Куда там неклассической философии 19 века с ее иррационализмом.

– Есть какие-нибудь вопросы?

Класс молчал, пытаясь переварить услышанное, а Павел Терентьевич продолжал издеваться:

– Я понимаю, что изложенный учебный материал может показаться излишне легким. Поверьте, это далеко не так. Квантовая физика заслуженно считается одним из самых сложных разделов теоретической физики и самое трудное вас поджидает впереди.

Интересно, кому это он рассказывает, Аллочке? Которая была не в состоянии выговорить словосочетание корпускулярно-волновой дуализм, а речи о понимании даже не шло. Приходилось зубрить параграфы наизусть, как зубрил английский Пашка.

– У меня это… неспособность к обучению иностранными языками, – объяснял он нам на перемене. – Не выйдет из меня переводчика.

– Зато гинеколог хороший получится, – фыркала Зарубина. – Горазд ты Паша, письки рисовать.

– Это да…, – парень засветился довольной улыбкой.

И уже через пять минут тарабанил заученный текст.

– Рашен Федерашен из зе ладжест кантри ин зе ворлд.

Англичанка, сухонькая пожилая женщина, морщилась, словно от зубной боли.

– Нина Михайловна, я ошибся?

– Да, Бурмистров, ошибся, когда вместо немецкого выбрал английский. С таким произношением тебе прямая дорога в соседнюю аудиторию.

– Нина Михайловна, я немецкий ни в зуб ногой. Все эти зихт нихты.

– А английский ты понимаешь.

– Я его с четвертого класса учу.

– А толку-то. Вот скажи на милость, что значит Рашен Федерашен?

Насупленный Паша молчит.

– Пойми наконец, Бурмистров, школьные темы по английскому – это не стихи, здесь произношение слов изменять не нужно, чтобы рифма получилась. Как будет правильно?

– Зе Рашен Федерашен? – аккуратно интересуется Паша.

– Федерэйшн, Бурмистров… Федерэйшн. Есть же транскрипция в квадратных скобочках.

– Нина Михайловна, я в ней путаюсь. Значки какие-то…

– Плохо, Бурмистров, очень плохо. Прогнать текст с озвучкой через онлайн-переводчик видимо не судьба.

Паша снова молчит, склонив повинную голову. Не объяснять же англичанке, что заданный «топик» учил на перемене, забравшись с ногами на широкий подоконник. Заткнув уши и не слушая бубнящего рядом Кузьку, который усиленно списывал домашку по алгебре. Привычное дело для школьных будней. Иногда половина класса «висела» на подоконниках, спешно готовясь к предстоящим занятиям. Распределяли кому какие пункты учить – всё лучше, чем зубрить целый параграф на пять листов.

– Гражданская война в Южно-Африканской Республике конца пятидесятых двадцать первого века. Политические и экономические предпосылки, расовый вопрос. Отвечает…, – историк задумчивым взглядом окидывает класс. – Удивительное единодушие… Неужели один Юнусов учил?

Учителям были прекрасно известны маленькие хитрости, которые вели свое начало с незапамятных времен. Порою они соглашались на предложенные условия и играли по правилам, а иногда…

– Что-то давно Соломатина не было слышно. Что скажешь, Андрей, про непростую обстановку в ЮАР середины двадцать первого века?

Дюша нехотя встает, а сам косится в раскрытый учебник, пытаясь за отведенные секунды просканировать и запомнить текст … Не получилось.

– Армен Георгиевич, можно я про переселение буров расскажу.

Следующий пункт параграфа был про экспроприацию земель и не простую судьбу белых фермеров на черном континенте. И именно его зубрил Дюша.

– Можно, но не нужно… Лучше поведай классу о предпосылках, приведших республику к серьезному экономическому кризису.

Начинать учебный год с двойки не хотелось, поэтому Дюша начал усиленно таращиться в абзацы учебника.

– Крах фондовых индексов начался… начала пятидесятых стал причиной…

– Андрей, посмотри на меня.

– Да, Армен Георгиевич.

– Скажи честно, учил?

Расстроенный Дюша вздыхает. Вздыхает и учитель по истории.

– Не с того ты начал учебный год, Соломатин. Ох, не с того… Садись, оценка неудовлетворительно.

Класс наполнен шуршанием страниц, пара десятков голов склонилась над учебниками – народ усиленно штудируют заданный материал.

Историк взывает к ответу еще пару учеников, ставит свежие двойки в журнал, пока не доходит очередь до меня.

– Основной причиной эконмического кризиса конца пятидесятых годов в ЮАР послужило резкое падение экспорта, существенную долю которого составляли драгоценные камни и металлы, руды и шлак. Если в двадцатые годы суммарный экспорт составлял порядка 85 миллиарда долларов, то уже через тридцать лет он сократился более, чем в три раза. Связано это было как с истощением давно разрабатываемых шахт, так и с влиянием внешних игроков. В двадцатые годы в Африке значительно усилилось влияние таких стран, как Китай и Россия. В то же самое время представители старого света утратили ранее занимаемые позиции, в первую очередь Франция. Англия после второго фондового кризиса попыталась вернуться на рынки черного континента, но столкнулась с сильным противодействие со стороны правительства Поднебесной. Именно их конфликт, а также финансирование многочисленных боевых групп привели к гражданской войне и серии терактов, в следствии чего, более чем на два года была парализована добыча золота на крупнейшей шахте ЮАР – Мпоненг.

Я не учил материал в учебнике, больше ориентируясь на память. Так уж вышло, что историю любил и историей интересовался, поэтому на любой вопрос мог найти пространный ответ.

– Подожди, Синицын, – перебивает меня историк. – То есть ты хочешь сказать, что главным фактором экономического кризиса в ЮАР стало закулисное противостояние Китая и Великобритании?

– Одним из, – вынужден был признать я.

– Тогда назови остальные, а то у меня складывается впечатление, что сама республика вроде, как бы и ни причем.

– Геноцид белого населения, ставший следствием политики апартеида, проводившегося в республике вплоть до конца двадцатого века. Началась дискриминация по цвету кожи, когда значимые государственные посты занимали люди некомпетентные, главным конкурентным преимуществом которых была принадлежность к определенной расе. Тоже самое касалось и промышленного комплекса, где…

– Никита, остановись. Ты сейчас говоришь о ситуации начала двадцать первого века. Я согласен, данный фактор сыграл свою роль и через пятьдесят лет, но не он был ключевым. Какой пакет законов под давлением оппозиции был вынужден принял президент Нконо, и к каким экономическим последствиям это привело.

Блин… Вот этого я не знал, а выкрутиться никак не получалось, потому как был задан конкретный вопрос.

– У тебя есть, что ответить по данному поводу?

Опускаю голову и слышу учительское:

– Читать интересные книжки и смотреть документальные фильмы по каналу «Мир» – это, конечно, хорошо. Для расширения общего кругозора данного материала будет вполне достаточно. Но если вы хотите вникнуть в суть проблемы, придется покорпеть над более серьезными источниками. И в таком случае, начинать нужно с учебников… Садись Синицын, удовлетворительно.

– А чего это Синицыну тройбан, а мне двойка, – не выдержал Дюша. – Он же тоже нихрена не учил.

– А того это, Соломатин, что он дал частично правильный ответ, а ты даже с раскрытого учебника прочитать не смог…

Дюша оглянулся через плечо и зыркнул в мою сторону. В ответ же удостоился не менее злобного взгляда. Знаю о чем сейчас Дюша думает, что я в любимчиках у историка хожу. Ну да, Армен Георгиевич меня жаловал и порою позволял вольности, вроде легкого отклонения от заданной темы, а иногда не позволял и ставил двойки. Сегодня вот пожалел.

– Кто из вас поможет Синицыну? Может быть новенькие? Вячеслав, прошу.

Отпрыск известного дипломата встал, выдержал театральную паузу и потекла ручьем сладкоголосая патока, от которой у девчонок ступор случился, а у меня оскомина.

За неделю Сабуров успел произвести впечатление на окружающих, где умом и юмором, а где обаянием и манерами. Вокруг него уже начал складываться круг приближенных лиц, тех к кому сын высокопоставленного сановника снисходил с горных вершин и с кем допускал общение. Все – люди авторитетные, имеющие высокий социальный статус в классе. К примеру, Паша был самым сильным, получал спортивную стипендию и претендовал на место в юношеской сборной губернии по борьбе. Зарубина была дочкой завуча и владела необходимой информацией, а вот Кузька не владел ничем кроме растрепанной шевелюры, потому и получил от ворот поворот. Не нужны были подобные персонажи в свите нового короля, а то что Сабуров таковым скоро станет, сомневаться не приходилось. Наш нынешний лидер – Дюша, по этому поводу сильно переживал, но вот беда, поделать ничего не мог, потому и крутился ужом на сковородке, пытаясь сохранить уплывающее из рук влияние. Паша уже отвернулся, остальные были на очереди.

Странное дело, но намечающийся дворцовый переворот меня нисколько не радовал. Да, Дюшес был еще тем придурком, но придурком известным, с которым дрались и воевали еще со времен начальной школы. А вот что ждать от новенького – человека с мозгами и хорошо подвешенным языком, было непонятно. Что еще хуже – Олька, моя Олька начала заглядывать в рот столичному краснобаю: «Слава сказал то, Слава сделал это». И Костик туда же, активно пытался занять место в свите нового короля. На перемене в числе прочих обступал Сабурова, и слушал, раскрыв рот. И что уж совсем вымораживало, громче остальных смеялся над его шутками,

Мы даже поссорились с Костяном по данному поводу, послав друг друга в места дальние. Ругались не впервые, поэтому я особо не переживал. Обыкновенное дело, сегодня морду друг другу набить готовы, а завтра руки пожмем. Куда больше меня заботила Олька, начавшая вести себя отстраненно. Вроде бы сидела рядом, слушала и кивала, но при этом витала где-то высоко в облаках. У меня даже начали закрадываться подозрения, что подруга нашла ухажера в Латинской Америке.

– Дурачок, – Олька рассмеялась, услышав прямой вопрос. Больно щелкнула по лбу и потребовала: – лучше поцелуй меня, и перестань забивать голову всяческими глупостями.

И мы целовались и обнимались и готовы были перейти в горизонтальную плоскость, когда кулачок уперся в грудь.

– Никит, не здесь же… Кругом люди ходят.

На счет публики Олька преувеличивала. Мы находились в дальнем углу парка, заросшего колючим диким шиповником, куда не то что человеку, не каждой дворняге удастся продраться. Королькова тоже сначала была против. Пришлось подхватить визжащую девчонку на руки, и ценой многочисленных царапин, проломиться сквозь живую преграду.

Оно того стоило – маленькая уютная полянка, укрытая от посторонних глаз густыми зарослями. Над головою шумели листья клена, успевшие окраситься в красно-желтые цвета по причине подступающей осени. Под ногами мягко пружинила трава, на которой валяться одно удовольствие. Но только валяться, большего Олька не позволяла, боясь быть застигнутой врасплох.

– Какие планы на выходные?

Хорошее настроение моментально улетучилось. Я отстранился от девушки, чтобы не отсвечивать хмурой физиономией, но Олька все равно почуяла неладное. Приподнявший на локте, она начала свой допрос:

– Чего молчишь? Опять по каменным столбам лазить будешь?

– С мамой за город поедем.

– К кому?

– К ее подруге.

– Никит, ты же обещал! Это наши первые выходные вместе.

– Не могу.

– Почему? Подруга не твоя, а мамина. Или я чего-то не понимаю? – Олькин кулачок угрожающе покачнулся в воздухе. – Синицын, признавайся, у тебя кто-то есть.

– Ага, – съязвил я, – старая сорокалетняя женщина

– Между прочим, мальчиков в пубертатном периоде тянет на тетенек постарше. Я тут на одном сайте прочитала… Чего смеешься?!

– Да просто представил нашу «англичанку» в нижнем белье.

– А поумнее ничего придумать не мог?

– Хорошо, тогда к кому, по твоему мнению, мальчиков должно тянуть?

Олька задумалась на секунду и тут же выдала ответ:

– На «программистку», Диану Ильязовну. Или хочешь сказать, мальчишки на нее не заглядываются.

Заглядываются, да еще как. Молодая учительница по основам компьютерного программирования, недавно закончившая институт. Высокая, красивая, с восточными чертами лица, и точеной фигуркой, которую не мог скрыть даже самый унылый костюм. Впрочем, госпожа Сарбаева унылого не носила, умудряясь соблюдать тонкую грань между элегантностью и строгим школьным дресс-кодом.

– Ай, ты чего дерешься?

Образ сексуальной учительницы померк из-за болезненного тычка под ребра.

– А ты чего? – возмущенное лицо Ольки возникло перед глазами, закрыв большую часть неба.

– Ты же сама попросила представить красивую и сексуальную, ну вот я представил… ай-ай.

Олька замолотила кулачками, одновременно щекотно и больно, так что из глаз выступили слезы. Пришлось перехватывать мельтешащие руки и опрокидывать разошедшуюся девчонку на спину.

Горячее дыхание с запахом мяты обожгло кожу лица. Глаза подруги пылали праведным гневом, но я знал как ее успокоить.

– Дуреха, я же тебя представлял. Мне эта Диана Ильязовна нафиг не сдалась.

– Не верю… Докажи!

Я попытался поцеловать Ольку, но наткнулся лишь на плотно сжатые губы. Ладно, а если так: аккуратно сдуваю паутинку рыжих волос, нежно касаясь шеи. Еще и еще… с каждым новым поцелуем ощущая, как напряжение покидает тело девушки. И наконец она уступает: руки обвивают голову и требовательно тянут к себе, к приоткрытым, слегка влажным губам цвета вишни. К белым зубкам, способным как укусить, так и спрятаться, давая волю юркому язычку.

С трудом отрываюсь, выдыхая. Чувствую легкое головокружение, то ли от нехватки кислорода, то ли от горячего влечения, охватившего тело с головы до пят.

– А сейчас веришь?

Олька не была бы Олькой, если бы так просто уступила.

– Докажи, – шепчет она в ответ, вновь притягивая к себе. И никаких больше слов, никаких возражений.

Выходные начались паршиво: с мелкого моросящего дождя и кучи сумок, которые был вынужден перетащить в машину. Порою казалось, что тетя Лариса живет исключительно за наш счет, потому как таким количеством барахла и съестного можно было обеспечить роту солдат, не то, что одинокую женщину, давно забывшую о мужском внимании, по причине стервозности.

В такси мы конечно же поругались. Сверток с пирожными остался лежать в холодильнике на верхней полке, а кто у нас виноват – правильно, виноват Никита. Торопил, зудел над ухом, вот и получились скомканные сборы. Тут еще Олька затеяла переписку, присылая одно сообщение за другим.

«Когда будешь»? – спрашивала она, изображая целую серию грустных смайликов.

Да я готов был прямо сейчас выпрыгнуть из такси и нестись обратно на всех парах, но тетя Лариса…

На редкость неприятная женщина, с визгливым голосом и отталкивающей внешностью. Мама говорила, что раньше она была первой красавицей, и все мальчишки в университете только и делали, что ухлестывали за ней. Не знаю, может оно и так… Только нынче от былой красоты ничего не осталось, разве что тонны штукатурки, да яркий макияж, превративший тетю Ларису в безвкусно разукрашенную куклу.

– Смотрите, кто к нам пожаловал! Никитосик, а у меня для тебя сюрприз, – пропел неприятный голосок, стоило переступить порог.

Никитосик… словно я болонка какая, которую нужно непременно тискать.

– Ты же помнишь Полиночку, мою доченьку. Вы с ней встречались позапрошлым летом.

Такую не забудешь, даже если сильно захочется. Полиночка усиленно жрала… Запихивала в рот блины, что в топку, давясь жирными кусками. Заворачивала в конверт сразу две, а то и три лепешки, макая по очереди в сироп и сгущенку. Поэтому не было ничего удивительного в том, что через пару лет Полиночка расплылась, превратившись в огромную жируху. Не в пример маман – худющей, будто щепка.

– Моя Полиночка слегка поправилась.

Ага, слегка… Рука толщиной в две моих будет.

– У Полиночки нарушение гормонального фона.

Зато аппетит отменный.

Когда с церемониалом было покончено, я вышел во двор жарить мясо. Низкое осеннее небо, как нельзя лучше отражало настроение. Кругом хмарь и грязь, а где-то там далеко горели огни большого города и ждала Олька.

– Никит, чего такой кислый? – подошла ко мне мама.

В ответ лишь бряцаю решеткой, проверяя степень прожарки – переворачиваю. Угли в мангале зашипели, получив свежую порцию свиного жира.

– Никит?

– Мам, скажи честно, ты меня свататься привезла?

– Почему сразу свататься? Посидите вместе, пообщаетесь.

– Мам, ты ее видела?

– Знаешь, Никит, когда с этой своей Дашкой дружил, проблем не возникало.

– Мам, ты бы еще детский садик вспомнила.

Была у меня в детстве подруга – толстая Дашка. Хорошая, скромная и очень добрая девчонка несмотря на обстоятельства.

– Эй, жируха, поди мамкины панталоны под юбкой носишь, – издевались парни на перемене, обступив толпой. А она стояла и растерянно улыбалась, не зная как реагировать на шутки. Да и откуда взяться социальным навыкам, когда дружить с ней считалось за западло.

Глумились над толстой Дашкой все кому не лень, особенно усердствовал Дюша. Кажется, тогда мы в первый раз подрались по-настоящему, так – чтобы разбитые в кровь носы. Я ему рубашку порвал, а он мне фингал поставил под глазом, который потом целую неделю сходил.

Дашка… Дашка… хорошая была девчонка. Жаль, что уехала в шестом классе. Адрес не оставила, номер телефона сменила, а в соцсетях её и не было никогда.

– Мам, не в толщине дело. Дашка была нормальной девчонкой, а эта… на сраное козе не подъедешь. Сидит, всю из себя важную строит и рожа кирпичом. Слова через губу цедит, словно одолжение делает.

– Это защитная реакция обыкновенного подростка.

– Мам, это не защитная реакция, это говно человек.

– Никит, нельзя так говорить. Ты её даже не знаешь.

– Мам, вот не поверишь… даже желания такого нет. Тем более, что у меня уже есть девушка.

– Твоя Олька…

– Не начинай, – со злостью переворачиваю решетку. Металлическая защелка слетает и куски мяса вываливаются на раскаленные угли. Пришлось в экстренном порядке спасать шкварчащую свинину, а после, морщась от боли, сосать обожженные пальцы.

Родительница у меня была боевая: одновременно и за мать, и за отца, поэтому не кинулась с криками: «ой, божечки, сынуля, дай посмотреть». Лишь заключила сурово:

– Это все потому, что кто-то сердится.

– Нет, мам. Это все потому, что кто-то старательно капает мне на нервы.

– Совсем шальным стал с этой своей…

Чеплашка жалобно звякнула, когда на неё сверху кинули решетку для гриля.

– Дожарите без меня, там работы на пять минут осталось.

– Никита, ты куда?

– Домой.

– А как же я обратно?

– Замечательно ты обратно. Потому что только сюда тащишь в зубах и руках, а обратно пустой поедешь и даже пакет червивых яблочек не предложат.

– Синицын!

Ну все, мать перешла на фамилию, а это значит – сильно злится. Только вот в чем беда, я злился не меньше.

– А что Синицын?! Или думаешь не знаю, зачем меня сюда притащила?! Дашка тебе не нравилась, Олька тебе не нравилась – все, кого выбирал, тебе не нравились. Зато надменная толстая корова нравится, потому что дочка лучшей подруги. Мама, я ваше сватовство в гробу видел.

– Синицын, угомонись, тебя могут услышать.

– Да плевать я хотел… ухожу.

И ушел. Схватил рюкзак и вышел из калитки, не прощаясь. Изображать политкорректность, играя в хорошего гостя, мне совершенно не хотелось. Пускай женихов в другом месте ищут, а мы как-нибудь обойдемся. Ох, мама-мама…

И такая злость меня разобрала, что пальцы задрожали, когда Олькин номер набирал.

– Абонент временно недоступен, – сообщил равнодушный женский голос. Не было подруги и в «общалке». Если верить программе, последний раз девушка заходила в чат два часа назад. Странно, совсем не похоже на Ольку, которая обыкновенно с телефоном не расставалась, и даже в постель тащила третьим лишним.

Прошелся вдоль обочины, заросшей сорняком. Сорвал по пути ветку черной смородины, свесившуюся через забор. Засунул, не глядя в рот и тут же выплюнул горечь, выпустив длинную нить слюны. То ли ягоды перезрели, то ли жучок мелкий попался.

Сотовый настойчиво завибрировал в кармане. Схватился за трубку в надежде услышать знакомый голос подруги, но это было всего лишь такси. Быстро они…

Я вышел на обочину и увидел желтую «сойку», ожидающую своего пассажира. Усатый водитель недовольно поморщился при виде грязных кроссовок пассажира, но от замечаний воздержался. Лишь поправил зеркало заднего вида и дал по газам, подняв клубы придорожной пыли.

До дома долетели с ветерком, обгоняя редкий попутный транспорт. По дороге успел отправить Ольке пару коротких сообщений, но ответа так и не получил: подруга по-прежнему отсутствовала в сети.

Ничего, сейчас забегу домой, смою запах дыма, переоденусь и в гости, благо Олька жила недалеко – десять минут пешим ходом.

Взлетел по лестнице, и кликнув электронным замком, переступил через порог.

Запах знакомых духов приятно защекотал ноздри. Не понял… В углу на коврике стояли белые Олькины босоножки, которые она купила еще в десятом классе. Неужели подруга решила устроить сюрприз?

У Ольки была копия ключей от квартиры. Мамка часто уезжала в командировки, иногда на неделю, иногда на две. И все это время мы жили вместе, как самая настоящая пара: засыпали и просыпались в одной кровати, готовили, смотрели телевизор. Даже ругались и мирились, как это было положено мужу и жене. Но если Олька решила сделать сюрприз, тогда какого хрена здесь делают кроссовки Костяна?!

– … иди проверь, – доносится едва различимый шепот из спальни.

– Тебе показалось, – бурчит Костик. Он это, я его голос ни с чьим другим не перепутаю.

– А я тебе говорю, иди проверь.

– Ладно-ладно, посмотрю.

Босые ноги зашлепали по полу и в коридоре показался Лощинский в полном неглиже, то есть в абсолютно полном, даже носков не имелось.

– Не понял, – пробормотал я.

Дружище попятился и непременно бы скрылся в комнате, но уперся спиною в косяк.

– Какого хера здесь происходит?!

Я сделал шаг вперед, сжимая кулаки, но тут на пути возникла Олька – глаза испуганные, рот открытый. Белые в веснушках руки держат одеяло, зачем-то пытаясь прикрыть грудь, которую видел до этого миллионы раз.

– Никит, подожди, ты все ни так понял.

– А как еще это понять?! – начинаю орать. – Почему вы двое голые в моей квартире… в моей постели? Вы что, совсем охренели?!

– Никит, нам нужно сесть и все спокойно обсудить, – тараторит Олька.

– Да, дружище, не кипишуй, – подал голос осмелевший Костян.

– Какой я тебе после этого дружище? Ах ты ж с-сука…

Я бы непременно добрался до Лощинского, и с удовольствием бы врезал, но теплые ладони уперлись в грудь – Олька не собиралась меня пропускать.

– Сначала поговорим, а потом бейте друг другу морды.

Дурманящий запах ландыша, исходящий от волос подруги… тепло обнаженного тела. Странное дело, но драться вдруг расхотелось. Навалилась апатия, словно не со мной это все происходило – дурацкий кошмар, маскирующийся под явь.

Узкая ладонь сжимает мои пальцы, настойчиво тянет за собой. Я оказываюсь сидящим на кухне, за столом напротив Ольки. Девушка заметно нервничает, снова пытаясь прикрыть торчащие соски. От кого – от меня, который знает каждую родинку, каждую впадинку на её теле?

– Никита, мы люди взрослые. В жизни случается всякое и…, – голос дрогнул, но надо отдать должно подруге, она быстро справилась, выровняв тон, – … и нам всем свойственно ошибаться. В случившемся нет ничьей вины, просто так получилось.

– Получилось что, – не понял я, – оказаться голыми в моей кровати?

– Никит, послушай, между мной и Костиком нет ничего серьезного. Не так, как у нас с тобой… Это просто секс, понимаешь?

– Не понимаю.

– Да все ты прекрасно понимаешь, просто дурачка включаешь. Пока молодые, хочется попробовать всякого разного. Ну чего так уставился, или забыл, как танцевал с Алкой в прошлом году?

Дверь в коридоре хлопнула. Этот козел сбежал, оставив девушку разгребать последствия. Вот ведь сука!

От резкого звука Олька вздрогнула, но тут же взяла в себя руки, уверенно заявив:

– Я сама видела, как ты с ней обжимался.

– С кем?

– С Алкой на дискотеке.

– Мы танцевали медляк, и я с ней не трахался, – цежу сквозь зубы.

– Вы все так говорите.

– Охренеть… то есть я еще и виноват. Оль, ты что, издеваешься? Или может вспомнишь, с кем я за ручку держался в детском саду?

– Хорошо, тогда давай уровняем шансы, сделаем счет один-один. Можешь трахнуть Аллу, Тоньку или эту новенькую Маринку.

Я молча встал, подошел к столу и наполнил стакан соком. Выпил залпом, толком не почувствовав вкуса. Напиток оказался теплым, с кусками мякоти, оставляющими след на прозрачных стенках. До тошноты напоминая слизь… блевотную кашицу, что вышла из желудка.

– Но только один раз, слышишь? И чтобы я об этом знала. И никаких свиданок после – встретились и разбежались.

Тяжело опираюсь руками о столешницу. Голова кружится, словно не сока хлебнул, а грамм пятьдесят водки.

– … из чужого класса, а еще лучше из другой школы, – продолжал звучать голос на заднем плане. Напрочь расстроенной гитарой, не способной взять правильно ни одной ноты.

– Оль, пошла вон, – говорю тихо… очень тихо.

– Что?

– Пошла вон! – проорал я, срывая связки, чтобы услышала наверняка. Схватился за стакан, и не зная, что с ним делать дальше, с грохотом опустил на столешницу. От удара подпрыгнула ваза с фруктами, а ложки жалобно звякнули.

Ольга ушла, не сказав больше ни слова, а я принялся допивать сок – теплый, и оттого особенно противный.