Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)

Василий Иванович недовольно поморщился.

– То есть ты хочешь сказать, что в нашем городе есть еще такие капсулы?

– Почему обязательно капсулы? Мы слишком сильно зациклились на одном объекте, провели простую причинно-следственную связь, но ведь все может оказаться гораздо сложнее. К примеру, капсулы – это лишь незначительный элемент более масштабной системы, а первопричиной всему служат электромагнитные волны, источником которых может являться все что угодно: блок, подключенный к антенне или «усилок» в комнате системных администраторов.

– А капсулы-то зачем?

– Не знаю… Может они подготавливают сознание, делают его более восприимчивым к внешним сигналам.

– Антенны, усилки за стенкой – бред какой-то… насочинял с три короба, – Василий Иванович задумчиво поскреб подбородок. – Тебя, Малой послушать, так и фильмы снимать можно: про всемирный заговор, про глобальные эксперименты.

– Сомневаюсь, что эксперименты носят массовый характер. Ни одно правительство не решится на подобные шаги, тем более в школе. Тут скорее речь идет о единичных случаях, направленных на узкоспециализированную группу. Василий Иванович, вас в ЧВК случаем не чипировали?

– Без понятия. По крайней мере разрешения на это не давал, а уж что там кололи, одним врачам ведомо, – Василий Иванович остановился, и задумчиво посмотрел на меня. – Подожди, Малой, а как же ты? С каких это пор школьников привлекают к участию в опасных экспериментах.

– Дело не только в чипах, – был вынужден признать я. – Складывается впечатление, что профессор рассчитывал на несколько иной эффект.

– Поясни.

Сложно пояснять то, о чем не имеешь ни малейшего представления, лишь туманные намёки, но я постарался.

– Могу предположить, что целью эксперимента была корректировка основных параметров организма: снижение давления или сокращение частоты сердечной мышцы. Повышение тонуса, улучшение настроения, лечение депрессии – да все, что угодно, вплоть до незначительных корректировок в психике. Повторюсь – незначительных. Скорее всего речь идет о лечении посттравматического стрессового расстройства. Вы просто подвернулись под руку профессору, вот он и решил параллельно с основной деятельностью заняться вашим лечением.

– С чего ты взял, что у меня с головой проблемы? – брови Василия Ивановича поползли к переносице.

– А разве нет? – кивнул я на ручейки песка, сбегающие по стенам.

– Официального диагноза мне никто не ставил, и у психиатра не наблюдаюсь.

– Не каждая проблема требует клинического вмешательства, – миролюбиво заметил я. – Течение вашей болезни находится в пределах нормы, однако это не значит, что вы не больны.

– Малой, ты не борщи…

Я поднял руки, демонстрируя дружелюбные намерения. Вот уж меньше чего сейчас хотелось, так это издеваться над Василием Ивановичем. Место не то, да и время для шуток неудачное.

– Поймите, все, что сейчас происходит – побочный эффект или, другими словами, феномен. Этого никто представить не мог, иначе нас бы давно изолировали и поместили в отдельную палату. Василий Иванович, мы с вами находимся на территории «terra incognita».

– Чего?

– Неизведанная земля, где до нас никто не ступал и где может случиться все что угодно. Признайтесь, история с нахождением фрагментов тела сына Травникова, ваших рук дело? Это вы навели на след полицию?

– Дурак, потому что, – пробормотал Василий Иванович, – догадку одну проверить захотел, вот и проверил на свою голову… Вляпался в тэрра инкогниту по самые уши, чтоб ее…

И тут на меня накатило, да так, что про всякий страх забыл. Забытое чувство первооткрывателя горячим сердцем забилось в груди. Я открыл рот и затараторил, глотая слова:

– Вы сейчас говорите про ту распотрошенную девушку, подвешенную к потолку? Это же она вас навела, точнее не она, а ее мыслеформа. Возможно, что сознание человека после смерти не исчезает, а трансформируется в нечто иное – в информационное поле или оболочку, то что у людей верующих принято считать душой. Закон сохранения энергии в действии. Ничто не исчезает бесследно, а сознание, наши мысли – не просто синаптические импульсы, это нечто большее: неизвестная человечеству кодировка, записанная на молекулярном… нет, на кварковом уровне. Не нули и единички, а тройки, пятерки, десятки…

Я ожидал, что Василий Иванович как минимум заинтересуется моей идей, но вместо этого…

– Знаешь, что меня всегда удивляет в молодых? Вы искренне верите, что способны понять и открыть великие тайны мироздания, просмотрев ролик в интернете или прочитав умную книжку. Вы носитесь со своей идеей, словно с великой ценностью, а потом берете том второй, открываете и понимаете, что все давно придумано до вас. Из тома третьего узнаете, что не просто придумано, а переосмыслено и переработано в новые теории, для изучения которых не хватит целой жизни. А существует еще четвертая, и пятая, и тысячная книги.

– Можно без лекций? – перебил я, не выдержав менторского тона.

– Можно и без них, – легко согласился Василий Иванович. – На днях эксперты опознали личности шести жертв, найденных в служебном помещении. Я видел фотографии: ни одна из них не походила на молодую худенькую девушку.

– Это легко объяснить…

– Не нужно объяснений: сон, это всего лишь сон – точка. Сейчас не время и не место, чтобы заниматься научными изысканиями.

Мне многое захотелось сказать в ответ: и про то, что сон у нас не обычный, и про то, что сам Василий Иванович придает ему куда большее значение, чем пытается показать. Да и странных эпизодов хватало: взять хотя бы образ распотрошенной девушки. Она висела на кишках ровно в том самом помещении, что в реальности служило разделочным цехом для черных трансплантологов. Слишком много совпадений для обыкновенной случайности.

Василий Иванович глубоко задумался, собрав морщины вокруг глаз. А песок продолжал бежать, скапливаясь небольшими барханами вдоль стен. Не привычный речной грязно-серой расцветки, не ярко-желтый, как в рекламных буклетах турфирм, и не белоснежный как на пляжах в Аджмане. Он был пропитан густыми красными оттенками. Я не сомневался, что прямо сейчас видел кусок африканской саванны, буквально сочившейся из памяти Василия Ивановича. Это же до какой степени человека должна достать пустыня, что даже спустя столько лет не дает покоя?

– Слушай сюда, Малой, – наконец заговорил уборщик. – Сейчас ты спускаешься вниз, и пытаешься всеми возможными способами выбраться наружу.

– А вы?

– А мне нужно кое-что проверить… Чего лыбишься? Я что-то смешное сказал?

– Василий Иванович, вы рассуждаете, как типичный персонаж из дешевого фильма ужасов. Нам нужно разделиться, чтобы легче было убить? Короче, я иду с вами.

– На шестой этаж?

– Да хоть на десятый. С чего вы взяли, что внизу будет безопаснее? Это же сон, здесь нет места логики. Кроме того, у меня припрятан туз в рукаве.

– Очередная фантастическая теория?

– Будильник в телефоне на три часа ночи, – с гордостью заявил я. – Ну как, тянет на козырь?

– Это ты каждую ночь в три часа просыпаешься? – удивился Василий Иванович, вместо того чтобы похвалить.

– А что в этом такого? – в свою очередь удивился я.

– Для вас молодых может и ничего… Ладно, проехали. Теперь, когда нет связи с Дианой, будильник может стать нашим единственным шансом на быстрый выход. Будем надеяться, что ты не забыл зарядить телефон.

– Функция автоматической подзарядки через wi-fi… Василий Иванович, а вы что, до сих пор старым дедовским способом пользуетесь, через шнурок?

– Пошли уже, умник.

Подошвы ботинок заскрипели по ступенькам, занесенным песком. Василий Иванович поднимался легким пружинистым шагом – пролет за пролетом, словно забыв о собственном недуге. Ноги снова вернулись к уборщику, и теперь я видел, каким шустрым он раньше был. Изменилась не только походка, в самих движения появилась непривычная легкость – своеобразная грация, свойственная хищникам породы кошачьих. Уверенность читалась во всем: в поворотах головы, в движениях корпуса, даже в ладонях, обхвативших рукоять пистолета. Никакой суеты, ничего лишнего – лишь опыт и многолетняя практика, отточенная в красных песках саванны.

Рука уборщика взлетает вверх, и я послушно замираю. Ждем… Точнее жду только я, а Василий Иванович к чему-то прислушивается. И вроде не двигается, но в тоже самое время представляет собой сплошной сгусток энергии, готовый в любую секунду сорваться с места.

Песок тихо шелестит, сбегая по ступенькам. Меж лестничных пролетов нижних этажей образовались целые водопады. Может и выхода уже нет – засыпан под самый потолок. Разумеется, при условии, что он был изначально, а не как в школе – бетонная стена вместо дверного проема.

Спина впереди качнулась и снова вверх – по ступенькам, занесенным тонким слоем песка. Мимо двери, обитой синим дерматином, мимо трещины на стене, похожей на ветвистую молнию, мимо сотни других мелочей, с которыми сталкивался каждый день, и на которые привык не обращать внимание.

На следующей площадке мы снова остановились.

– Твой этаж? – уборщик вопросительно уставился на меня.

– Мой, – согласно кивнул я. – Сто семьдесят шестая квартира, открыть?

– Нет, нам на шестой.

– Василий Иванович, вы всерьез рассчитываете, что двумя этажами выше будет квартира Сарбаевой? Это же мой подъезд, я его наизусть знаю.

Уборщик спорить не стал, продолжив подъем наверх. И снова перед глазами замелькали ступеньки, лужи рыжего песка на бетонной площадке.

Через пару пролетов я начал подозревать неладное: перила изогнулись, изменив не только привычную форму, но и окрас, на подоконниках появились горшки с цветками. В моем подъезде окна были, точнее не окна, а узкие прямоугольники, больше похожие на амбразуры дзота. Ни о каких подоконниках даже речи не шло, не то что о растениях, а здесь целый палисадник развели.

Я окончательно уверился в неладном, когда переступив через последнюю ступеньку, оказался на площадке шестого этажа. Примыкающую к лифтовой шахте стену украшал рисунок: дебиловатого вида медведь в шортах сидел на деревянном мостике и рыбачил. Вместо удочки у него была сучковатая палка с привязанной веревкой. Рядом крутилась зайчиха в коротком синем платье, подолом едва достающим до пупка. Интересно, что она пыталась скрыть под ним: комок шерсти на заднице, означающим хвост?

– Что скажешь, Малой – твой подъезд?

– Ничего не понимаю…

– А здесь и понимать нечего. Я в доме Сарбаевой был только на первом и шестом этажах, поэтому все что между ними, для меня не существует – пустота. Вот она и заполнилась твоими воспоминаниями.

– Подождите… Вы хотите сказать, что в кооперативном сне ваше сознание является первичным?

– Разве это не очевидно? Сначала автомойка на Тихвинской, потом старая школа, в которой я учился, теперь подъезд Дианы Батьковны. Ты же впервые здесь?

Не хотелось этого признавать, но Василий Иванович был прав. Структура сновидений базировалась на его сознание, а я выступал на вспомогательных ролях, добавляя к основному блюду острых специй в виде парящей ведьмы или того же Щелкуна.

В игре Маяк-17 не существовало такого понятия, как главный джойстик, то бишь капсула. В связи с чем возникает вопрос: почему… Почему в кооперативном сне такое распределение существует, и почему под номером один выбран именно Василий Иванович? Связано ли это с секретными преднастройками оборудования или виной всему великий «рандом»? А может все дело в болезни уборщика, в пресловутом ПТСР? Возможно ли такое, что психика больного человека оказывает более активное влияние на окружающее пространство? Не зря же говорят, посади здорового человека в камеру с безумцем и через месяц получишь двух спятивших.

– Малой, ты о чем задумался? – голос Василия Ивановича прозвучал настороженно.

– Да так… – смутился я. Еще не хватало, чтобы напарник догадался о моих мыслях.

– Малой, после твоего «да так» к нам всякие твари начинают являться. Думай о чем-нибудь позитивном: о мороженом, к примеру, или о конфетах.

– Василий Иванович, я вам что, дите малое? Какое нахрен мороженое, вы еще про сахарную вату вспомните.

– Хорошо, раз уж такой взрослый, концентрируйся на мясе с пивом, но только не на фильмах ужасов.

Под подошвой ботинок вновь заскрипел рыжий песок саванны. Василий Иванович первым пересек подъездную площадку и остановился напротив двери с тремя позолоченными цифрами над глазком. Чуть наклонив корпус, замер… Сделал несколько шагов вперед и, прислонившись к стене, прислушался. Потом вдруг резко обернулся и зашипел:

– Малой, чего столбом замер? Бегом мне за спину.

Я и побежал, получив в награду новый нагоняй.

– Чего шумишь?!

– Вы же сами сказали бегом.

– Бегом – это значит быстро, а не топать, как слон.

Вот чего у Василия Ивановича было не отнять, так это умения допекать по малейшему поводу. Вечно ворчит, словно старый дед… Очень хотелось отпустить ответную шпильку, но я лишь плотнее стиснул зубы. Прижался к стене, и принялся наблюдать за стриженным затылком уборщика.

В голову вдруг пришла одна очень интересная мысль. Если сон компилирует уже ранее виденную реальность, то…

– Василий Иванович, а что вы делали в квартире у Дианы Ильязовны?

– Не твоего ума дело.

– Чай пили на кухне?

– Тихо ты, не шуми… Видишь, дверь приоткрыта?

Уборщик оказался прав. Я только сейчас заметил, что между полотном двери и косяком шла черная полоска зазора: совсем небольшая, величиной не толще мизинца. Сквозь неё и видно-то ничего не было, сплошная темень. Однако Василий Иванович продолжал сверлить щель взглядом, словно на что-то рассчитывал.

А ну как рука в кожаной перчатке вылетит из темноты и схватит за горло. Щелкун только на первый взгляд казался тяжелым и неповоротливым. Когда же дело доходило до рукопашной, он был крайне ловким. Интересно, зачем ему такая челюсть, с раскатанными до крайности губами. Он же все равно ею не пользуются: не грызет и не кусает, а как что, норовит схватить рукою за горло. Может это устрашающий элемент, вроде яркой окраски у животных в природе?

Я настолько погрузился в размышления, что даже не заметил, как Василий Иванович скрылся из виду. Быстрым движением открыл дверь и нырнул в проем, вдруг вспыхнувший ярким светом. От неожиданности я закрыл глаза и подался назад, вжимаясь спиною в перила. Но ничего страшного не произошло – обыкновенный свет из прихожей. Просто слишком яркий на фоне сумрака, царящего в подъезде.

– Малой…, – прошипели из квартиры голосом вечно недовольного Василия Ивановича.

Да иду я – иду. Перешагиваю через порог и оказываюсь внутри небольшой квартирки. Большое зеркало напротив, золотистый ламинат на полу, три коврика расположенных друг за другом. Три-то зачем?

Поднял голову и увидел светильник, выполненный в форме маяка. Именно он и служил основным источником света: ярко-белым, обжигающим сетчатку глаз. Вокруг каменного основания пенились нарисованные волны, на горизонте играла стая дельфинов: выпрыгнувшая из воды, да так и замершая на фоне закатного неба. Очень красиво нарисовано и главное – натурально. Чувствуется рука мастера: умелое сочетание трехмерного объекта с двумерным задником.

Обстановка в прихожей учительницы была ровно такой, какую и представлял: уютной и аккуратной. Диана Ильязовна собственным примером рушила стереотипы о женщинах-программистах. Выглядела всегда опрятной и ухоженной, так почему бы и квартире не быть таковой. Единственное что выбивалось из общей картины – столик, стоявший ровно по центру. Он мешался на проходе, и был явно не к месту, словно затеяли перестановку мебели и остановились на середине пути.

– Этого здесь не было, – Василий Иванович тоже заметил странный объект. Обошел стол стороной, заглянув в соседнюю комнату.

– Забавно, – долетело до ушей его бормотание.

И что такого забавного он обнаружил в квартире молодой училки? Не выдержав, я подошел следом и едва не присвистнул от удивления. Странная картина представилась глазам.

Ободранные обои, кое-где заклеенные выцветшими плакатами. Старая кровать, толком не заправленная, с торчащей из-под покрывала постелью. На столе в углу стоит старенький монитор, весь заляпанный и покрытый пылью. Под ребристой батареей притаилась штанга, явно самодельная – это легко понять по обрезку трубы вместо грифа. Тут же рядом две полуторалитровые пластиковые бутылки, заполненные мутноватой, застоялой жидкостью. На полу валяется старенький ковер, местами лысый, протертый до основания.

– Забавно, – повторил Василий Иванович.

Контраст был настолько разительным, что я замер с открытым ртом, не зная что и сказать. Вот тебе и крушение стереотипов о женщинах-программистах.

– Это не ее комната.

– Что? – не понял я.

– Говорю, комната не ее. Я когда здесь был, в гостиную не заглядывал, – Василий Иванович зашел внутрь и с какой-то странной, необычной для него нежностью, погладил обои. Пальцы наткнулись на плакат с изображением бегущего солдата: постер то ли к фильму, то ли к компьютерной игре. Явно древней, потому как название ни о чем не говорило. И тут до меня дошло, словно молнией ударило.

– Это ваша комната?!

Василий Иванович ничего не ответил. Подошел к штанге и присел на корточки, рассматривая потертые, местами ржавые блины. Судя по неровным краям, они тоже были самопальными, как и гриф, как и крепление, выполненное в виде толстых гаек.

– Когда-то давно я здесь жил, – пробормотал он задумчиво.

С языка едва не сорвалось обидное слово «хлев».

Василий Иванович усмехнулся, словно прочитав мои мысли.

– Что, Малой, не нравится? Выглядит непрезентабельно? Некоторые вещи в жизни не выбирают, с ними рождаются. Тут уж кому как повезет, кому какой жребий выпадет.

Я вдруг почувствовал себя крайне неудобно, стоя на пороге обшарпанной комнаты, словно занимался чем-то неприличным, вроде подглядывания в замочную скважину.

Стараясь не шуметь, вернулся в прихожую, прикрыв за собой дверь. Пускай побудет наедине со своим прошлым. Второй человек здесь явно лишний.

Направился к ванне и едва не упал, споткнувшись. Снова этот дурацкий столик с кривыми ножками. Интересно, кому пришла в голову идея поставить его по центру? Н-да, глупый вопрос, учитывая обстоятельства… Стоп, а это что такое?

Среди стопки глянцевых журналов показались корочки синей расцветки, странно напоминающие… фотоальбом. Да-да, тот самый фотоальбом, что разглядывал с одноклассницами, сидя на балконе. Я наклонился и извлек из бумажных завалов книжицу в кожаном переплете. Родители купили его, когда пошел в первый класс. И с упорностью, достойной лучшего применения выкладывали на страницах хронику моей школьной жизни. Когда семья распалась, мать не бросила дурацкого занятия. Как одержимая, распечатывала и крепила фотографии на страницах, словно это имело хоть какое-то значение. Кому они нужны, кто на них смотреть будет? Разве что подвыпившие одноклассницы от нехрен делать.

Открыв корочки, я уставился на пустующую страницу. Не понял, а где линейка на первое сентября? Где тощий пацан с букетом пионов в общем строю первоклашек, таких же напуганных, как и он сам? Перелистываю страницу и натыкаюсь на очередной девственно чистый лист. Даже намека нет на фотокарточку.

Не то чтобы это имело большое значение… Уж не для меня, так точно. Я этот альбом никогда в руки не брал, если только переложить из одного угла в другой. Мать о нем раньше заботилась, и Олька заинтересовалась, когда начали встречаться. Самолично заполняла совместными фотками, все шутила – говорила, что на будущее, детям будем показывать. Вот только не уточняла, чьим… Я-то наивный полагал, что речь шла о наших с ней общих.

Пока размышлял, рука продолжала переворачивать страницу за страницей. И куда подевались все снимки? Неужели не отложились в сознании? Не хватило памяти в синапсах или оперативки у нейронов? Я еще понимаю, если бы брался за альбом лет пять назад, но ведь смотрел же недавно, буквально на днях.

Очередной белый лист и снова, и снова… Пальцы привычно берутся за картонный уголок и замирают – стоп, а это что? С покрытого временем глянца на меня смотрели счастливые глаза Дашки. Все-таки нашлось место для одной единственной фотокарточки.

С трудом вспоминаю обстоятельства, при которых был сделан снимок. Одна из многочисленных посиделок на квартире, с литрами лимонада и джойстиками в руках. Мы часами рубились в приставку, а когда надоедало играть, то смотрели фильмы или мультики. С нами всегда был третий лишний – Костик. Точнее я его таковым не считал – дружбан, как ни крути, а Дашка… А Дашка была слишком тихой и скромной, чтобы возмущаться по данному поводу.

Никаких поцелуев в присутствии посторонних. Все что девушка могла себе позволить, это положить голову на плечо. Она и на снимке склонилась чуть в сторону, словно пыталась найти опору в моем лице, а я, вытаращив глаза и открыв рот, отчаянно ругался на Костяна, находящегося по ту сторону объектива. Дурацкая вышла фотка, но Дашке отчего-то нравилась. Настолько, что она решилась её распечатать и вложить внутрь. На память…

– Малой, хорош книжки читать, нам еще другие комнаты проверить надо, – вслед за голосом в коридоре появился недовольный Василий Иванович.

Нехотя положив альбом обратно на столик, я поворошил стопку журналов – совсем старых. Были здесь и десятилетней давности и даже середины пятидесятых. Альманах географического общества с тропическим лесом на обложке, помятая телепрограмма со следами кружки, модный глянец с тощей разукрашенной девицей на фасаде. Ничего странного, обычный набор для квартиры или приемной поликлиники, где в ожидании томились посетители.

– Василий Иванович, а что вы пытаетесь здесь найти?

– Подсказки, Малой… подсказки.

Уборщик обошел дурацкий столик по кругу и замер напротив ванной комнаты. Осторожно приоткрыл дверь, заглянув внутрь.

– Какие подсказки? Очередной труп?

– Типун тебе на язык, Малой. Только трупов нам здесь и не хватало, – Василий Иванович зашел внутрь и голос его зазвучал глухо. – Понимаешь, какая штука получается: сны в основной своей массе – мусор. Обыкновенно не содержат ничего полезного, но если в завалах внимательно покопаться, то можно и кое-что интересное сыскать.

– И что… вы что-нибудь нашли?

В ответ послышалось неразборчивое бурчание. На языке Василия Ивановича это означало: «отстань, Малой, не видишь, делом занимаюсь».

Любопытно, что такого интересного он хочет найти в ванной комнате одинокой женщины? Захотелось подколоть вредного уборщика по поводу грязного нижнего белья, но я сдержался. Подвинул журнальный столик к стенке, а то надоело вечно кружиться вокруг него. Щелкнул пару раз выключателем и убедился, что светильник в форме маяка не реагирует. Прошелся в конец коридора и остановился напротив двери, ведущей на кухню. За перегородкой мерно гудел холодильник и пахло чем-то странным, похожим на сырое мясо со специями. Так пахло ведерко, наполненное кусками свежей свинины, приготовленной к маринаду. У Дианы Ильязовны запланированы шашлыки?

Я открыл дверь и замер от неожиданности. Ко всему был готов, даже к парящей под потолком ведьме, но представившаяся картина завораживала своей одновременно обычностью и кошмаром.

Уютная кухонька мраморной расцветки с аккуратно расставленной посудой. В углу мягкий диванчик и полукруглый обеденный стол, над которым нависает абажур – светло-кремовой расцветки с лепестками роз по периметру. Из-под него наружу льется мягкий желтоватый свет, прямо на столешницу, на поверхности которой лежит женщина.

Я без труда узнал в ней Диану Ильязовну. Голова молодой учительницы повернута в бок: на мертвенно-бледном лице остекленевший взгляд, тонкая струйка крови стекает с уголка губ. Рубашка на груди порвана, обнажая грудь и плоский живот. Форменная строгая юбка задрана до пояса, а голые ноги беспомощно болтаются в воздухе. Одна ступня босая, на другой повисла туфелька и остатки белой тряпки… кажется, это были трусики. Женщина лежит на спине, беспомощно раскинув руки в стороны. В уютно обставленной кухоньке, залитой потоками желтого света. Я не видел на ее коже ран, или других следов насилия, если не считать порванной одежды, и крови, сочившейся изо рта.

– Диана Ильязовна, с вами все в порядке?

Не знаю, зачем спросил – дурацкий вопрос, учитывая обстоятельства. Молодая учительница не подавала признаков жизни, поэтому я протянул руку и коснулся щеки. Осторожно, одним указательным пальцем, памятуя о странном месте, где нахожусь. Кожа на ощупь была холодной и твердой, словно принадлежала не человеку, а мраморному изваянию в художественной галереи.

– Василий Иван…, – пробормотал я и умолк. В горле словно ком встал, а руки затряслись. Увидь я хоть трижды Щелкунчика с клацающими зубами, так бы не испугался. А это… это пугало до дрожи, своей реалистичностью и какой-то… не знаю, обыденностью что ли. Вот так вот, на обеденном столе, на кухонке типовой двухкомнатной квартиры.

– Василий Иванович! – голос дал петуха.

– Иду-иду, чего ты там… разорался.

Последнее слово уборщик договаривал уже на автомате. Отпихнув меня в сторону, он быстрым шагом подошел к столу, загородив спиной неприятную картину. Я лишь увидел, как его пальцы потянулись к изогнутой шеи девушки в попытках нащупать пульс.

Глупо… пульс во сне. На плечи навалилась темная безнадега и беспомощность. Ровно такая же, что лежала сейчас на столе, в разодранной рубашке и задранной до пупка юбке. Строгая, нахальная, дерзкая, добрая – она была разной живой, а сейчас получается мертвой. Вон и вторая туфля, валяется рядом с диваном. Там же лежит маленькая пластмассовая игрушка, судя по колпачку на голове поваренок из модного нынче набора для домохозяек. Сломан и раздавлен подошвой чужого ботинка.

– Василий Иванович… её что, убили?

– Дверь закрой.

– Василий Иванович, вы же сами говорили, что сны – это мусор: переработка накопленной за день информации. Они не предсказывают будущее, они транслируют пережитое, вы сами…

– Кому сказано, вышел вон! – рявкнул Василий Иванович и я не стал с ним спорить. Не в том состоянии был уборщик, чтобы выслушивать слова поддержки. Да и не нуждался он в утешениях, не тот был человек.

Я развернулся и побрел по направлению на выход. Ничего не хотелось: ни ругаться, ни спорить, ни доказывать. Все вдруг стало не важно, и даже этот дурацкий сон с изнасилованной и убитой на столе девушкой.

А ведь она и вправду девчонка, не многим старше меня или той же Ковальски. И почему раньше в мыслях женщиной величал? Дурацкая школьная привычка считать всех, кому за двадцать, взрослыми людьми. Это для пятиклашек она тетя Диана, а для нас почти что ровесница, недавно закончившая институт. Совсем молодой была…

Стоп, о чем это я? Почему думаю о ней в прошедшем времени? Порядком надоевший столик снова возник на пути и я, споткнувшись, опрокинул стопку журналов на пол. Следом шлепнулся и фотоальбом, раскрыв в полете пустые страницы.

Дурацкий стол, дурацкий сон, дурацкий маяк-светильник… Я поднял голову и уставился на полосатую, красно-белую башню с волнами, что плескались у основания. Кажется, или исходящий из неё свет изменился? Некогда мягкие тона приобрели раздражающий красноватый оттенок. Да и сама прихожая перестала казаться уютным местом. Стены давили, спертый воздух разрывал легкие – мне вдруг отчаянно захотелось выйти на улицу, почувствовать ледяной холод на коже.

Толкнув входную дверь, я переступил порог и… крепкие пальцы вылетели из темноты подъезда, схватив за горло. Непреодолимая сила оторвала мое тело от пола и со всей дури впечатала в стену, так что штукатурка посыпалась сверху. Или это снова треклятый песок…

Перед глазами возникла оплавленная физиономия, защелкали челюсти, лишенные губ. Нет, сами губы были – вывернутые наизнанку с помощью массивных рыболовных крючьев. Обнаженные десна сочились сукровицей – дурно пахнущей жидкостью, густо настоянной на гное. Некогда белую эмаль зубов покрывала алого цвета пузырящаяся пленка. Челюсть бесконечно клацала и стучала, словно заведенная механическая игрушка.

– Васи…, – просипел я, пытаясь позвать на помощь. Открыл было рот и два толстых пальца моментально проникли внутрь. Бесцеремонно раздвинули челюсть и, едва не сломав зубы, полезли вглубь глотки. Боль охватила растянутые до предела сухожилия и связки. Глаза мигом наполнились влагой и, кажется, не видели ничего, кроме меркнущего света. А Щелкун все пихал и пихал пальцы внутрь, словно пытался засунуть целый кулак в глотку. Тело дергалось, даже не от рвотных позывов или отсутствия кислорода, а от болезненных судорог.

Сознание стремительно угасало, одинокой низковольтной лампочкой под потолком, дрожало и моргало из последних сил. И вдруг вспышка – мир вокруг пришел в движение. Все перевернулось, и я понял, что лежу на полу, сипя и пытаясь схватить губами воздух. Последнее было мучительно и невыносимо. Охваченная болью челюсть отказывалась открываться, а расплавленные огнем легкие требовали и требовали кислорода.

Тело Щелкуна лежало рядом. В оплавленной бесформенной болванке, по недоразумению называемой головой, темнела черная дыра, а зубы все стучали и стучали… гребаная тварь.

– Живой?

Перед глазами возникло озадаченное лицо Василия Ивановича. Картинка дергалась и плыла от обилия влаги, скопившейся на слизистой. Слезы капали, текли ручьями и все никак не могли остановиться. А еще меня, кажется, вырвало, потому как ноздри наполнил характерный кисловатый запах.

– Малой, я сейчас воды принесу.

«Какая нахрен вода»! – захотелось прокричать в ответ, но я даже стона издать не смог. Лишь лежал и беспомощно пялился на тело своего обидчика, обтянутого черной кожей, с прорезями в районе груди. Только сейчас обратил внимание, что соски его были проколоты – два кольца: по одному с каждой стороны. Гребаный БДСМщик…

Василий Иванович вернулся быстро. Помог занять сидячее положение, и не спрашивая, влил холодной жидкости в горло. Распухший язык дергался, челюсть отказывалась повиноваться, поэтому добрая половина воды оказалась на мне.

– Еще?

Я лишь замотал головой. Запрокинув голову, ощутил затылком ровную поверхность стены. Пить не хотелось, ничего не хотелось… Просто сидеть с закрытыми глазами и судорожно втягивать в себя воздух. Прошлый раз так больно не было. В старой школе, засыпанной песком…

– Малой, посмотри на меня.

Чужие пальцы крепко схватили за плечи. Я открыл глаза и уставился на озабоченное лицо уборщика. Мерещится или Василий Иванович помолодел на добрый десяток лет. Исчезли складки на лбу, кожа вокруг глаз разгладилась, а сухое, вытянутое лицо приобрело округлые формы.

– Слушай меня внимательно, это важно. Как только проснешься, первым делом наберешь майора Бубенцова. Он тебе звонил на днях, номер должен сохраниться в памяти телефона. Скажешь ему, чтобы брал ребят из отдела, кто понадежнее и…, – Василий Иванович на миг задумался. – Нет, не так. Он должен срочно набрать Дока и выехать по адресу Молодежная восемьдесят три, квартира сто девятнадцать, шестой этаж. Повтори слово «срочно» три раза, чтобы в мозгах отпечаталось. Должны сработать по оперативной схеме: возможен заложник, предполагаемый противник вооружен… Нет, не так – Михалычу передай, пускай сам на рожон не лезет, сидит тише воды, ниже травы. И Мамона лишний раз не дергает, у человека давление, сахарный диабет. Ему нервничать противопоказано, – Василий Иванович, поморщился, понимая, что отклонился от основной темы. – Малой, главное, про адрес не забудь: Молодежная восемьдесят три…