Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)

– Травников, – буркнул прямо в ухо окончательно проснувшийся Бармалей.

– Что?

– Мужики говорят, Травников индульгенцию выписал. Хочет, чтобы виновный в убийстве сына не попал в руки правоохранительных органов.

– Так виновных вроде бы нашли и задержали?

– Травникову этого мало. Он хочет наказать всех, кто даже косвенно причастен.

– Злой у нас вице-премьер.

– Посмотрел бы я на тебя, когда единственного сына…

Докладчик строго посмотрел в нашу сторону. Пришлось Бармалею заткнуться, а я сделал вид что изучаю схему на экране.

– Группа Гамма выдвигается в красный сектор…, – вновь зазвучал голос Зубова.

Я особо не вслушивался, да и какой в этом смысл? Бывший отряд Корсакова в активной фазе операции участия не принимал. Наш максимум – контроль за определенным квадратом местности. Так оно по итогу и вышло.

Док устроил отдельный брифинг для своих, где и выяснились подробности нашего вклада в общее дело. Мамон, как всегда, отвечал за техническую часть. Михалычу майорский чин не позволял светиться в сомнительного рода мероприятиях, а все остальные должны были патрулировать границы участка, протяженностью более десяти километров. Чтобы никто лишний не вошел и не вышел, покинув зону боевой операции. Для удобства передвижения выделили восемь снегоходов и три дрона. По мне так ресурсов достаточно, учитывая факт глухой местности и сугробов по колено, но командир все равно остался недоволен. Он всегда любил работать с запасом, а тут народа с гулькин нос, да и тот не в лучшей форме. Болячки, лишний вес, низкий мышечный тонус – мирная жизнь расхолаживала.

– Будем работать двойками, – решил Док. – Мамон, на тебе дроны и «око». Отвечаешь за работу связи. Бармалей и Варяг будут в первом звене, я и Чапай во втором…

– А Василий куда? – вмешался Мамон. – Я понимаю, что снегоходы на ручном управлении, но в седле еще удержаться надо.

– Твою же…, – командир выругался. – Василий, а ты чего молчишь?

А я что? Я на снегоходах давно не катался, поэтому как оно выйдет с культяпками, понятия не имел.

Командир думал не долго. Погладив гладко выбритый подбородок, вынес свой вердикт:

– Поедешь со мной. На Буране сзади имеется пассажирское со спинкой, с него точно не свалишься.

– А кто в вашем звене вторым номером будет? – снова подал голос Мамон.

– Никто, мы с Василием сами управимся.

– Не-е, командир, так не пойдет. Сам же говорил, что снегоход штука ненадежная. В лесу под снегом пеньки всякие, стволы поваленные лежат.

– Я сказал, управимся! – командир повысил голос, но тут зашумели мужики. Казацкой вольности в отряде не допускалось, но когда Док пер против законов логики, что надо признать, случалось с ним крайне редко, можно было и возмутиться.

– У нас нечетное число получается, – привел весомый аргумент Мамон. – Поэтому или одного бойца в патруль направлять или к вам в пару.

Против этого командир не нашелся, что возразить.

– Хрен с вами, – вздохнул он, – пускай будет Федор. Угомонились? А теперь продолжим…

До начала операции оставалось пять часов, поэтому каждый занялся своим делом. Защелкали патроны, наполняя рожки, в воздухе запахло маслом и железом. Мамон принялся настраивать рацию, периодически выдавая в эфир пронзительный скрежет. Дядя Федор с Варей затеяли карточный поединок, а я решил вздремнуть, благо теплый воздух в палатке располагал.

Последняя ночь выдалась бессонной. Укатала меня Диана Батьковна, как ту самую сивку из пословицы про крутые горки. Девушка только поначалу была робкой и стеснительной, словно девственница в первую брачную ночь, а потом, когда вошла во вкус… Хорошо с ней было, чего уж теперь скрывать. В девушке нравилось всё: как она ворчит, как спорит, как посапывает, забавно приоткрыв рот. Мог часами сидеть и смотреть, как она просто пьет кофе. Или слушать рассуждения об эпохе итальянского неореализма в кино.

Может это любовь такая, как описывают в романтичных книжках, а может просто страсть – вспыхнувшая яркой искрой на пару месяцев. Не знаю, не хотел об этом думать. Плохой это знак – забивать голову лишним перед боевой операцией.

Устроившись поудобнее на тюках с зимней одеждой, я закрыл глаза и сам не заметил, как задремал. Сон вышел поверхностным и липким, словно потная кожа в жару.

Мы сидели с батей на кухне и молча пили чай. Отец редко разговаривал по трезвянке, все больше, когда выпивал. В своей неизменной майке-алкоголичке, вечно заляпанной соусом и жиром, провонявшей дешевым куревом. Мать, пока была живой, чуть ли не каждой день застирывала, но отец словно назло пачкал и пачкал. А может просто вечно дрожащие с похмелья руки были не способны удержать поднесенную ко рту ложку.

– Чё, сынок, уставился? Жалко папку?

Детские ладони сами с собой сжались в кулаки.

– Убить хочешь? Лучше бы убил чем вот так.

Он отодвинул стол в сторону, демонстрируя ноги в синем трико. На вытянутых коленках расплывались темные пятна.

– Помнишь, что со мною сделал, прежде чем сбежать? Выродок ты, тварь неблагодарная. Я же тебя породил, я же отец родный, а ты битой, сука.

Я прекрасно помнил, что натворил. И жалел только об одном, что не сделал это раньше. Что не взял дубинку и не перебил коленные чашечки, превращая кости в труху. Что не хватило смелости прибить гада, когда жива была мать…

Он верещал и ползал, а я бил наотмашь, раз за разом опуская дубинку. Бил не жалея сил, как делал этот гаденыш, когда лупил мать. Никакой жалости, никакой пощады, пока не выдохся и не устал.

– Я же, сынок, все оставшуюся жизнь на костылях. Из-за тебя, паршивца такого… Хочешь посмотреть! Хочешь!!! Во что ноги мои превратил!!!

Мне было глубоко плевать на этого отброса. Зачавшего по пьяни и больше никакого участия в моей судьбе не принимавшего. Если не брать в расчет бесконечные пинки и подзатыльники.

Человек, по недоразумению называемый отцом, никогда не останавливался. Он просто не умел этого делать. Если бухал, то до обоссанных портков, если психовал, то до разбитых костяшек. Бил сам или его били…

Но то в реальности, во сне же он вдруг зашелся булькающим смехом. Раскрыл рот и начал трястись, словно эпилептик во время припадка.

– Что, Алёшка, наказала тебя судьба… за папку-то, а? Где твои ноги, сынка? Потерял?

Дрожащий старческий палец ткнулся в мою грудь. Я дернулся от резкой боли и… проснулся.

В палатке ничего не изменилось: Мамон по-прежнему возился с железками, Федя с Варей резались в карты. Попытавшись встать, я ощутил все последствия сна в неудобной позе. Мышцы ныли и стонали, словно полночи мешки с цементом ворочал. Честное слово, лучше бы и не ложился.

Культи охотно отозвались болью, стоило занять вертикальное положение. Ну да они завсегда плачут, дай только повод.

– О, Василий Иванович, а вы чего не спите? – подал голос Федя.

– Поспишь тут, когда накурено, – проворчал я. Натянул капюшон куртки и захромал в сторону выхода.

– А я говорил Мамону, нехрен сигаретами баловаться, – послышался за спиной голос Бармолея. – Мало того, что другим атмосферу испортил, так еще и себе на рак заработает.

– Поговори у меня… Без связи оставлю, – не остался в долгу Мамон, но разве Бармалея этим остановишь.

– Диабет – есть, геморрой – пожалуйста, ожирением страдаешь, – начал он перечислять, загибая пальцы. – Чего еще для полноты счастья не хватает – рака гортани?

– Да уж лучше рак, чем паразиты в мозгах.

– Откуда?

– Оттуда. Кто сырое мясо жрал?

– Да уж лучше сырую печень кушать, чем негру тифозную трахать.

Понеслось… Все-таки Бармолей на редкость скандальный тип. Умудрялся создавать конфликт на ровном месте.

Я вышел из палатки, попутно ёжась и втягивая голову в плечи. Хорошо было на улице, морозно… Под протезами похрустывал свежевыпавший снег. Облачка пара, вырвавшиеся изо рта, медленно растворялись в звездном небе.

Возле бортового КАМАЗа замерла фигура командира. Несмотря на холод, Док стоял нараспашку, засунув руки в карманы курки. На свежевыбритых щеках играл румянец. Интересно, кто приучил к лезвию: жизнь столичная или молодая супруга? Помнится, в Африке он постоянно ходил заросшим, словно дикобраз.

– Опять ругаются? – поинтересовался командир, даже не повернув головы в мою сторону.

Я молча кивнул.

– Бармолей?

– Ага.

Шум из палатки доносился даже до приспанного снегом грузовика. Особенно ярился Мамон, окончательно переключившийся на неформальную лексику.

Командир вздохнул, выдав густое облако пара в воздух. Поднял руку и посмотрел на часы. Одна из привычек Дока: он никогда не гасил пламя раньше времени, позволяя конфликту хорошенечко разгореться – сжечь накопившуюся усталость и раздражение. И это реально работало, особенно когда был жив Индус.

Сначала мы думали, что эти двое ненавидят друг друга. Пару раз дело доходило до рукопашной, а потом ничего, притерлись. Ругались каждый день по любому поводу, словно супруги, прожившие долгие годы в совместном браке. Бранились не зло, больше для порядка, а мы слушали всем отрядом и улыбались. Было в их разборках что-то уютное и домашнее, как чашечка ароматного кофе поутру. А потом Индус погиб… Бармалея хватило ровно на неделю тишины. После чего стал цепляться ко всем окружающим без разбора. Особенно доставалось обидчивому Мамону, остро реагирующему на каждую шутку в свой адрес. Командир непременно бы выгнал скандалиста. Он уже собирался это сделать, но тут случился гребаный Полокване, лишивший отряд Корсакова трети личного состава, а Василия Ивановича ног. Последний бой, он трудный самый…

– Вася, зачем ты живешь?

Я аж вздрогнул от неожиданности. Нашего командира порою пробивало на серьезные мировоззренческие вопросы, вроде поиска веры и смысла жизни. Любил он мозги вывернуть наизнанку. Но то было давно, в далекой Африке, когда же вернулись домой, Док перестал забивать лишним голову, полностью сосредоточившись на столичной жизни. Неужели снова накатило.

– Так зачем, Василий?

– Женится хочу, – сказал я и сам удивился. Вроде бы не думал об этом, а командир спросил, и ответ сам собою родился. – Дом обустроить хочу, детей завести.

– Неожиданно, – признался командир. – Только кому ты нахер сдался, Василий. С вредным характером и железяками вместо ног.

– Нашлась одна.

– Вася, какой брак? Пять лет на гражданке, а до сих пор к мирной жизни привыкнуть не можешь. У тебя африканские мотивы в башке играют.

– И все же рискну.

– С той молоденькой училкой? Да она сбежит от тебя на следующий же день, а еще обдерет, как липку… Сердце вынет и на завтрак сожрет. Или того хуже, в петлю загонит. Не боишься остаться один у разбитого корыта?

– Не боюсь.

И чего командир разошелся, аж плюнул под ноги с досады. Сам же сто раз говорил, что мне женится надо и вдруг выдал. Разродился эмоциональной речью, словно я его непутевый сын.

– Док, у тебя все в порядке?

Командир не ответил. Посмотрев на часы, развернулся и зашагал в сторону палатки. Успокаивать разошедшихся не в меру мужиков.

Начало операции было назначено на раннее утро. Мы выехали засветло – два белых снегохода, одним из которых управлял Дядя Федор, другим – Док. Я удобно устроился в кресле, прямо за спиной командира. Здесь даже специальная застежка имелась и выдвижные ручки, за которые можно было держаться.

Ночью у Дока с Мамоном вышел очередной спор. Наш чудо-инженер все никак не мог взять в толк, нахрена инвалида с собой тащить. Прямо так и говорил – «инвалида», не предпринимая попыток завуалировать неполиткорректный термин красивыми формулировками. По делу ругался – какой из Василия Ивановича боец, когда две палки из углепластика вместо ног. Но командир остался непреклонен – идет с нами и точка.

– Не понимаю Дока… Странный он какой-то стал, – все удивлялся Мамон. Заодно меня попытался отговорить, раз уж с главным не вышло.

Остаться дремать в теплой палатке, пока остальные жизнью рискуют? Ну уж нет, я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать…

Полозья снегохода скользили по снегу. Командир лишний раз ручку газа не крутил, поэтому транспорт шел плавно, без резких рывков. Иногда сбавлял обороты до минимума, позволяя в подробностях рассмотреть детали местности. Кругом царил зимний лес: припорошенные снегом ветви деревьев, покрытые инеем стволы. После выжженной солнцем африканской саванны благодать. И дышалось, и моглось…

Из командира вышел отличный пилот. Транспорт практически не трясло, а спинка пассажирского места была на редкость удобной, позволяя фиксировать корпус. Я даже пару раз примерился для выстрела, выцеливая невидимого противника среди стволов. С видимостью на черном континенте всегда проблемы были: воздух то дрожал от зноя, то пылил в глаза. Здесь же он прозрачный и чистый… Как высказался по данному поводу Тугулов: стреляй – не хочу.

Петляя меж стволов деревьев, мы выбрались на опушку леса. Впереди бескрайнее заснеженное поле, тянущееся на километры вокруг. Стая воронья кружила вдалеке: то ли озимые обнаружили, то ли пшеницу по осени плохо убрали. Карканье птиц было слышно даже отсюда.

Командир поддал газу, и мы полетели вперед, по искрящемуся белому насту. Встречный ветер тут же ударил в обмотанное шарфом лицо. Зато задница была в тепле – от сидушки исходил приятный телу жар. Слева замелькали деревья, справа тянулась бескрайняя снежная равнина, а впереди широкая спина. Мотор довольно заурчал, разгоняя снегоход до максимальных пределов. Зарычал диким зверем, извещая всю округу о своем присутствии. И вдруг заглох – мы прокатились пару десятков метров по инерции и остановились на небольшом взгорке.

Ожила рация, заговорила голосом Мамона.

– Око Валдаю – прием, как меня слышите?

– Око, слышим вас отлично, – откликнулся командир. – Находимся в квадрате А7, посторонних лиц не обнаружено. Продолжаем движение согласно установленного маршрута.

– Валдай, вас понял – отбой.

Командир обернулся и посмотрел на меня – морда красная, на бровях выступил иней.

– Как ты там, Василий?

Шарф снимать не хотелось, поэтому вместо ответа я показал большой палец руки.

– Это хорошо, что хорошо… Слышишь?

Трудно было не услышать – в тишине зимнего леса появились новые звуки. Треск далеких выстрелов то нарастал, то затихал. Началась активная фаза боевой операции.

– И ведь сказали Тугулову – не шуметь, – проворчал недовольный командир.

Трудно не шуметь, когда берешь штурмом берлогу уголовного авторитета с полусотней бойцов внутри. Док это прекрасно понимал, однако не мог отказать себе в удовольствии лишний раз пнуть Змея. Что и говорить, высокие отношения.

Следующие двадцать минут мы только и делали, что катались. Периодически в обзоре мелькал снегоход Дяди Федора. Вот уж кто получал настоящее удовольствие от всего происходящего. Он то и дело вставал в седле, и закладывал крутые виража, когда думал, что командир его не видит. Молодой еще, не наигрался, тридцатник только в этом году стукнет.

Федины чудачества прервал поднятый в воздух кулак Дока. А потом в очередной раз сработала рация:

– Валдай, в квадрате А3 обнаружено подозрительное движение.

– Око, точнее.

– Точнее сказать не могу. Проверьте заброшенный лыжный комплекс.

– Око, вас понял. Могу рассчитывать на поддержку с неба?

– Квадрат через две минуты ослепнет, поэтому рассчитывайте только на себя.

– Око, вас понял.

В секторе А3 находилась заброшенная лыжная база. Мы уже один раз проезжали ее, ничего подозрительного не обнаружив. Несколько старых домов, лишенных дверей и окон. Синяя краска, местами потрескавшаяся и облупившаяся. Огромная схема с обозначением маршрутов на стене. И большая горка у крыльца, скрывающая под снегом кучу строительного мусора. О чем извещала торчащая наружу арматурина.

С момента нашего последнего визита ничего не изменилось, разве что…

– Валдай, вижу следы, – раздался по рации встревоженный голос Дяди Федора. – Похоже на полозья от снегохода. Слишком широкий размах для лыжника.

– Орель – нужны ориентиры.

– Э-э-э… Ща глянем.

– Орель, твою мать.

Справа зашумело, и я увидел транспорт Феди, промелькнувший за одним из домов. А потом застучали выстрелы, выбивая бетонную крошку из стены. Перепуганное воронье с карканьем сорвалось со своих мест. Ну и куда Федя торопится? На тот свет?

– Контакт! – прохрипела рация голосом парня.

В глаза сыпануло снежной крошкой – командир заложил крутой вираж, уходя под защиту полуобвалившегося строения. Резко сбросил скорость, а потом и вовсе остановился.

Вновь послышались выстрелы – две коротких очереди. Судя по звукам, работала короткоствольная сайга Федора. И точно, спустя пару секунд рация вновь ожила:

– Минус один… Вижу цель – красный кирпичный дом на окраине.

Командир грязно выругался, но в эфир выдал другое:

– Здесь каждый второй – красный кирпичный. Орель – точнее, нужна привязка к местности.

– Дерево растет… большое.

Не умел Федя живописать, так чтобы кратко вышло и по существу. Вечно бекал и мекал, используя скудный словарный запас и небогатую фантазию.

– Око Валдаю – ответьте. Что там у вас происходит?

А вот и Мамон на связь вышел, услыхав тревожные переговоры.

– Валдай Оку – есть огневой контакт. Степень угрозы и численный состав противника не установлены.

– Помощь нужна?

– Справимся сами – отбой…

И Док снова грязно выругался.

Не узнаю командира. Вечный перестраховщик вдруг отказался от подмоги? Уверенность в собственных силах или шиза на старости лет?

Снегоход качнулся, позволив седоку соскочить на землю. Перехватив автомат, Док побежал к углу здания… Ну как побежал – побрел, тяжело загребая сугробы. Пальцы, стиснутые в кулак, подали сигнал – стоп. Я и без того не торопился идти следом. Тут здоровому человеку приходилось тяжело, а Василий Иванович и вовсе последних протезов лишится.

Командир добрел до ближайшего дома, оставив широкую борозду в снегу. Прислонился к обветшалой стене и осторожно выглянул за угол.

– Сарай рядом… большой, – Федины страдания по рации продолжались. – И улица большая…

А потом удивляются, почему в военных академиях сочинения писать заставляют. Вот для таких случаев, чтобы потом косноязычием товарищей не мучать.

Пока Док с Федей заполняли эфир, я пересел на место пилота. Поставил протезы на приступки, покрутил ручку, вспоминая управление транспортом. Вроде ничего сложного: справа рычаг газа, слева – тормоза. Пару раз видел, как водят, надеюсь – не перепутаю.

Командир, заметив мои манипуляции вновь показал кулак. Только на сей раз это была не команда, а угроза открутить башку, если вздумаю своевольничать без приказа.

– Улица большая… рядом горка, навалено.

Страдания Феди прервал звук рыкнувшего мотора. Послышался грохот падающих досок, словно посыпалась поленница, роняя вниз сухие чурбачки. Шум нарастал, приближаясь в нашу сторону. Я выхватил пистолет и пригнулся, прячась за прозрачным стеклом, способным защитить разве что от встречного ветра.

Сайга забила короткими очередями. Краем глаза успел заметить движение командира, отделившегося от стены и упавшего на колено. А потом на снежные просторы вылетел черный снегоход с покатыми боками. На огромной скорости пронесся по прямой, не петляя и никуда не сворачивая, разбрызгивая в стороны ледяное крошево. На высоком бархане подлетел высоко вверх, едва не скинув единственного пассажира. Пилот чудом удержался в седле, продемонстрировав чудеса акробатики. Вот только с пулями совладать не смог.

Док выпустил длинную очередь, и беглец стал заваливаться на бок. Потерявший управление транспорт подпрыгнул на очередном бархане, и крутанувшись в воздухе, упал полозьями вверх. Всё, приехал… Двигатель рыкнув пару раз на прощанье, окончательно заглох.

– Бустах – контроль, – услышал я сидящего неподалеку Дока. Он даже рацию включать не стал.

Кивнув командиру, перевел прицел на тело пилота, выделяющееся черной кляксой на белом снегу. Контролить дальним выстрелом с такой позиции – бесполезно, а подъезжать ближе – опасно. Местность открытая, хорошо простреливаемая – с прицелом положат влёт. Поэтому я принял единственное верное решение – остался приглядывать за клиентом, чтобы не вздумал дергаться. Разумеется, если живой.

Толка от меня безногого в снегу все равно никакого, ребята сами разберутся. Так оно по итогу и вышло. Федя подстрелил еще двух клиентов, а командир обнаружил транспорт, спрятанный за большим административным зданием.

– Два двухместных снегохода, четыре рюкзака и три архаровца – не сходится задачка, – задумчиво произнес Док.

– Может четвертый рюкзак про запас, – предположил Федор.

– Может или ты уверен?

На что парень лишь пожал плечами.

– Ну раз не уверен, значит будем искать четвертого. Я возьму центральное здание, Чапай – проверишь те дома, что слева, на Феде – правая сторона. И давайте поаккуратнее, без лишней спешки… Эх-х, сюда бы Сэмпая.

Да, Сэмпай бы нам не помешал. Но тут вот какая штука приключилась. Наш Ваня-якут и в саванне странностями отличался, предпочитая держаться особняком. Мог пропасть на несколько дней, а потом появиться как ни в чем не бывало. Кого другого давно бы выгнали из отряда, но Сэмпай… Сэмпай видел и чувствовал окружающий мир, как не одному высокотехнологичному прибору не снилось. Мог по одному запаху мочи определить вид животного и как давно оно опорожнилось. А уж прочитать человеческие следы – плевое дело.

Много воды утекло с тех пор, но Ваня ни капельки не изменился. На днях чай с мужиками пил, а вчера испарился. Исчез, словно в воду канул, отключив сотовый и прихватив любимую снайперскую винтовку. Только одни боги леса ведали, где его теперь носит. Боги или потревоженное воронье, каркающее на соседних ветках. Интересно, а эти падальщики чего здесь забыли? На шум слетелись или почуяли запах трупов?

Снега меж строений было мало, поэтому особых проблем с передвижением я не испытал. Впереди три дома – три забытые полуразвалины. От первого осталось лишь полторы стены и груда мусора. Мельком заглянув внутрь убедился – сплошные завалы, толком и спрятаться негде.

У следующего здания уцелели не только стены, но и крыша. Внутри сохранились остатки мебели: шкафы с книгами, кровати с полуистлевшими матрасами. А еще здесь было натоптано: на дощатом полу лежали комья снега, явно занесенные с улицы.

Перехватив поудобнее пистолет, я прошел в первую комнату. Доски мерно поскрипывали, отмеряя каждый сделанный шаг. Осторожно, неспеша… Знакомый запах тушенки приятно защекотал ноздри. А вот и следы недавней трапезы – потухшая спиртовка на столе, пустые консервные банки. Да у ребят здесь целый праздник был. Даже упаковка овсяного печенья пошла в дело.

– Говорит Орель, – зашипела рация голосом Феди. – Третий дом – чисто.

– Принял… Бустах – доложите.

Я вкратце описал ситуацию. Динамик задумался на пару секунд, а потом прохрипев, выдал:

– Осмотр продолжить, бдительности не терять.

Потеряешь тут бдительность, когда пол под ногами скрипит, а кругом щелкает и трескает – не поймешь лес это на морозе, или вероятностный противник. Встревоженное выстрелами воронье все никак не могло угомониться, осев черным роем на ветках.

Впереди показался очередной коридор, с облупившейся краской на стенах и плакатом, выполненном в лучших советских традициях. Круглолицый мужчина призывал молодежь встать на лыжи. Однако нынешняя молодежь к лозунгам осталась равнодушна, поэтому базу закрыли за невостребованностью… Или бесснежная зима прошлых лет была всему виной.

Осторожно заглядываю в соседнюю комнату – и здесь ничего, если не брать в расчет разбросанный по полу спортинвентарь. Иду дальше и замираю напротив прикрытой двери. Опускаю взгляд вниз, пытаясь разглядеть в серых разводах отпечатки чужих ног. Нихрена…

Это в книжках легко читать следы. Казалось бы, чего проще: увидеть знаки человеческого присутствия в давно заброшенном здании, покрытом пылью. Вот только нет её – сплошная грязь от прохудившейся над головой крыши, от распахнутых окон и дверей, позволяющих гулять ветру, от птиц и зверей, вечно шныряющих по округе.

Был бы Сэмпай, он бы точно увидел, что к чему, острым охотничьим взглядом. Но я не он, поэтому не стал торопиться заходить в комнату. Стволом толкнул дверь, и та поддалась, жалобно скрипнув проржавевшими петлями. Света внутри оказалось предостаточно, чтобы разглядеть стол, пару стульев, кровать с остатками матраса и… Показалось или что-то услышал: едва уловимое, на границе диапазона. Тело отреагировало моментально: плечо вжалось в косяк, а пальцы заметно напряглись, стиснув ребристую рукоять.

Единственное скрытое от обзора место находилось под кроватью. Пришлось приседать на гребаные культяпки… Я это все-таки сделал, а когда выглянул из-за угла – наткнулся на чужой взгляд. Не знаю, что остановило палец на крючке. Раньше бы нажал не задумываясь, а сейчас… Знакомые черты лица – вот мы и встретились снова волчонок. Судьба словно испытывала нас на прочность, бесконечно сталкивая лбами. Ждет, у кого первого не выдержат нервы?

Прокопенко-младший был слишком спокоен для человека, находящегося на мушке прицела. Он просто лежал и смотрел, не предпринимая попыток сбежать или заговорить. Гены легендарного папаши давали о себе знать, а может уже давно был готов к смерти. Жизнь у него такая, рисковая.

На улице послышался шум работающего мотора, а следом прохрипела рация:

– Орель – начинаю движение вниз по улице. Бустах – доложить обстановку.

Всего лишь одно движение пальцем, легкое нажатие…

– Бустах – доложить!

Да твою же дивизию… Что за херня?! Трясущимися пальцами опускаю ствол.

– Бустах Валдаю – второй дом чисто.

– Принял, через полминуты буду у вас.

Живи, волчонок…

Мы не сразу отправились в путь. Командир дал отмашку на пятиминутный перерыв: оправиться, привести амуницию в порядок. Ну и чайку попить на скорую руку, коли таковое желание возникнет.

Желание… Желание было одно – добить гаденыша.

Смалодушничал, Василий Иванович, совсем старый стал. И ладно бы нормальному человеку жизнь сохранил, но Прокопенко – он же зверёныш, с молоком матери впитавший уголовный уклад. Скольких людей кончит, скольких убьет, может и до меня доберется, желая отомстить за гибель дружка.

Почему отпустил? Почему, старый кретин? Я несколько раз порывался вернуться назад, и доделать то, что не смог сразу, но внутри словно стопор срабатывал.

Скрипя старыми досками крыльца, я поднялся следом за командиром и зашел внутрь. В качестве временного пункта размещения выступало административное здание лыжной базы, неплохо сохранившееся для заброшенного объекта. Внутри – целёхонькая мебель: шкафы и стулья. Пластиковые окна, покрытые толстым слоем грязи, скупо пропускали солнечный свет. Пахло сыростью и гнилью, а еще резким запахом пота от наших одежд. Что и говорить, за последние полчаса набегались вдоволь.

– Василий, с тобой все в порядке? – обратился Док, заметив неладное.

Пришлось кивнуть.

– Ох, Василий, не нравишься ты мне.

Я сам себе не нравлюсь, а что поделать… как-то приходится с этим жить.

За окном сноровисто рыкнул второй снегоход и следом в комнату ввалился Дядя Федор. Румяный от морозца, со следами инея на усах. Выдав густой клуб пара, парень протопал в центр зала. Увидев на покрытой трещинами стойке термос, расплылся в широкой улыбке. – О, горячий чаек! С лимончиком… все, как я люблю.

– Показывай, что нашел, – потребовал командир. Пришлось Феди отрываться от кружки и демонстрировать собранные с тел убитых трофеи.

– Ерунда всякая, даже взять нечего – посетовал он на собственную неудачу. – Дешевые китайские пукалки, которым цена на черном рынке – рубь.

Командир взял один из лежащих пистолетов на стойке, задумчиво покрутил в руках, щелкнув затвором.

– Ну а ты что хотел, – наконец произнес он. – Ребята явно не профессионалы, что нашли, то и купили.

Прав был командир: не походили убитые на бойцов, больше на залетных хлопцев, попавших не в то место и не в то время. Интересно, что они здесь забыли, да еще и с Прокопенко в придачу.

Стоило вспомнить о последнем, как настроение мигом улетучилось. Отпустил гниду… а мог бы допросить. Хотя почему это мог? Вернуться не поздно, куда он с лыжной базы денется, окруженной глубокими сугробами и лесом. До ближайшего поселка семь километров – пешком долго добираться будет, если только не сообразит среди мусора годные лыжи найти.

Пора исправляться, Василий… Пальцы до боли сжались в кулак, и я понял, что обязательно скажу командиру. Еще минута и переселю из неоткуда взявшуюся слабость, потому что по-другому нельзя. И плевать на орущую внутри чуйку: «оставь парня в покое, оставь». Есть железные правила, написанные кровью тысячи бойцов, а остальное – пустая лирика…

– Командир, почему Око не выходит на связь? – Федя с шумом отхлебнул горячий чай. Пальцы, обхватив крышку термоса, пытались согреться после мороза.

– Ты что-то хочешь от Мамона?

– Ничего не хочу, просто странно это. Каждые пять минут доставал, а тут тишина в эфире.

– Просто-просто…, – командир вытянул руку, направив ствол трофейного пистолета в голову парня. – Просто ты не должен был ехать с нами, Федя.

Парень с дурацкой улыбкой уставился на командира, полагая, что это очередная глупая шутка, смысла которой он не понимает. А спустя секунду прогремел выстрел и тело Дяди Федора завалилось назад. С глухим шумом по полу запрыгала крышка термоса, разбрызгивая остатки теплого чая.

– Что за…, – договорить я не успел. Командир повернулся и одним ударом отправил мое сознание в темный и беспросветный нокдаун.