Текст книги "Жар костей не ломит (СИ)"

Автор книги: Артем Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)

– Докурился профессор, – вынес свой вердикт Серега.

– Ага, – ответил чисто механически, а у самого в голове кружил целый ворох из сумбурных мыслей. Пожар случился вчера поздно вечером или может ночью, после нашего с Володиной столкновения. Пока девушка лежала в капсуле, профессор записывал сессию, снимал показатели и… Одному Всевышнему ведомо, что потом произошло.

У каждого человека есть своя ахиллесова пята: у Василия Ивановича это шуршащий повсюду песок, а у Володиной – психушка. Или точнее металлическая дверь под номером 071. Вполне себе уютная палата, обставленная в духе Дашки с кучей плюшевых игрушек. Но таковой она представилась мне, а вот что видела ледяная королева – большой вопрос.

Сразу вспомнились удары, едва не сорвавшие тяжелую дверь с петель. И безотчетный страх в глазах ведьмы. Какого монстра ты заперла в палате, Марина? И не появился ли он снова, после того как меня вышибло из кооперативного сна?

Психически нестабильная девушка, напуганная до чертиков, могла запросто кончить профессора. Просто потому, что тот не вовремя подвернулся под руку. А потом поджечь кабинет и смыться втихую. Благо, в административном крыле видеонаблюдение не ведется. Как ты в психушку угодила, Мариночка? Дом подожгла вместе с мамашей? Так и здесь все сходится – один в один.

– … с шестого по девятый класс уроки отменили, прикинь. Из-за того, что у них кабинеты этажом ниже находятся. Говорят, пожарка в кабинете химии сработала, пеной до потолка залило, – Копытин тяжело вздохнул. – Эх, лучше бы математичку нашу накрыло. Короче, сплошная невезуха. Еще и комиссия эта из министерства… Не в курсах, что будет на собрании?

– Ты Володину видел? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да вроде нет.

– Так вроде или нет?!

– Чего ты на меня орешь? – обиделся Копытин. – Я в эти ваши разборки не «суваюсь». Сами там, без меня.

– Суюсь, – автоматически поправил я приятеля. – Ты как русский сдавать собрался, грамотей?

– Да пошел ты, – Серега окончательно расстроился. Засунув руки в карманы зашагал прочь, но не пройдя и пяти метров обернулся: – тоже мне, нашелся умник! И без тебя найдется кому пугать!

Тут с Серегой не поспоришь. Сегодня с утра целую комиссию для запугивания привезли.

Володина не пришла на первый урок, не появилась она и на следующем. Агнешка, беспокоившаяся за школьную подругу, попыталась дозвониться, но увы – абонент оказался вне зоны действия сети.

На все наши расспросы Галина Николаевна отвечала расплывчатыми фразами в духе «приболела». Ага, приболела, причем давно и на всю голову.

Шесть уроков пролетело незаметно. Все вокруг только и делали, что говорили о пожаре. Вспоминали покойного профессора, параллельно обсуждая незавидную участь директрисы. Кресло под Ольгой Владимировной зашаталось. Интересно, как она объяснит допущенную халатность, связанную с выборочным отключением сигнализации? Уже сегодня днем на всех новостных сайтах будут громкие заголовки. Это не мусорка в парке задымила, а входящая в топ сто страны школа. Если уж не по качеству образования, то по своим размерам точно.

Даже учителя на занятиях выглядели какими-то потерянными. Наш физик Павел Терентьевич, забыл спросить про домашку, а Армен Георгиевич, обыкновенно внимательный к ответам учеников, половину урока таращился в окно.

Потом были представители учебной комиссии в составе двух пузатых мужиков и одной женщины. Все из себя важные, представительского вида. Что-то долго рассказывали и показывали, переключив школьную доску в режим экрана.

Я толком не слушал, решая, как быть дальше. Позвонить Василию Ивановичу? Бестолку, он или трубку не возьмет или пошлет куда подальше. Диане Ильязовне? Тоже не вариант… С госпожой Сарбаевой в последнее время творилось странное, и уж ей точно было не до моих проблем. Тогда кто остается?

Острый тычок под ребра едва не заставил вскрикнуть. Вот был бы номер, заори я во всю глотку во время выступления строгой комиссии.

– Спятила? – зашипел я на Ковальски, потирая бок.

– Слушай! – палец девушки указал в сторону доски. Там как раз показывали видео, как правильно заполнять форму с тестами. Галочку ставить в квадрат – очень сложный процесс.

– Я слушаю.

– Нет, не слушаешь.

– Мне лучше знать, когда я слушаю.

Длинный палец Ковальски угрожающе качнулся в воздухе. Ради безопасности пришлось отодвинуться на самый край стула.

– Агнешка, ты совсем сдурела? Чё за пацанские замашки?

– Китяра, это она с тобой заигрывает, – заухал за нашими спинами довольный Дюша. Ему было скучно одному на задней парте, вот и развлекался как мог.

– Ща в глаз дам, – тут же пообещала Агнешка.

– А чё, хочешь сказать не так? – обиделся на угрозы Дюша. – Сама же пересела к нему за парту, как только рыжая съехала. А кто за Синицей весь шестой класс бегал?

Соломатин явно нарывался на неприятности. Может искал смерти, окончательно впав в депрессию от маячившей перспективы стать трактористом и уехать в Сибирские еб. ня, а может еще чего… От неминуемой расправы парня спасла наша классная. Услышав шум, Галина Николаевна заспешила к месту разборок.

– Придурок, – пробурчала покрасневшая до кончиков ушей Агнешка. – И ты тоже, Синица, придурок!

Интересно, а я здесь с какого бока?

Домой возвращался в расстроенных чувствах. Закинув портфель за спину, шел по занесенной снегом мостовой. Пару раз пнул сугробы, скопившиеся за бордюром. Только легче от этого не стало. Вечно все идет наперекосяк…

Стоило только получить доказательства участия профессора в экспериментальном проекте по сновидениям, как его не стало. В прямом смысле слова сгорел на работе.

Я планировал записаться на визит к Гладышеву – предложить свое добровольное участие в экспериментах. А что, интересно же… Это Василий Иванович боится всего нового, а я согласен был стать первым официальным «снонавтом». Разумеется, при соблюдении определенных условий, таких как подписанный контракт с фиксированным окладом и зачислением в штат фирмы. Я даже готов был забить на карьеру военного, поступить в медицинский или в физико-математический – в любой ВУЗ страны, необходимый для дела. Лишь бы стоять в одном ряду с другими первооткрывателями. Не барахтаться в качестве слепой лабораторной мыши, а стать полноценным участником команды. Увы, Наполеоновским планам не суждено было сбыться.

Что станет с проектом профессора после его смерти? Есть ли соратники, способные продолжить начатое дело или «снонавтика» загнется, так и не получив официального признания?

Мысли с глобальных планов плавно перетекли на местечковый уровень. Не ко времени всплыли экзамены, которыми только и делали, что запугивали. Потом нарисовался образ ледяной королевы: её странные откровения и внезапное исчезновение. Может не было никакого третьего участника. Может я видел лишь проекцию собственного сознания, притворившуюся Володиной? Не зря же во сне девушка имела совсем другое лицо. И этот бред про мертвую Дашку… Я снова забыл про Дашку.

«Тебе не впервой, Синица», – прозвучал в сознании издевательский голос ведьмы.

Вот ведь стерва! Раздражение, засевшее глубоко внутри, потребовала выхода наружу. Я наклонился и обжигая ладони холодом слепил снежок. Огляделся в поисках цели… Рядом крутился бездомный пес, поджавший хвост и мечущийся от одного прохожего к другому. Крупная мохнатая цель находилась совсем рядом, с такого расстояния даже неловкий Кузька не промажет. Я размахнулся и… в последнюю секунду передумал, запустив снежком в стену. Засунул озябшие пальцы в карманы и заспешил по занесенной снегом мостовой к дому. Собака-то здесь причем, не она виновата в моих приступах злости.

Плевать на профессора, на будущее великого открытия и даже на безумную Володину. Дашка – единственное, что меня по-настоящему мучило. Я отчаянно пытался запихнуть её образ в подвалы сознания, но он все лез и лез наружу. Что, если Володина сказала правду? Что если добрая, открытая Дашка была вынуждена умирать в полном одиночестве, запертая в психушке. Каково это, последние годы жизни провести в четырех стенах без окон, мучаясь от боли? А мне даже перезвонить было влом. Да чего там, я банально забыл… Забыл, как забывают о ненужных вещах, выкинутых на свалку. Рыжую сучку Ольку до конца своих дней запомню, а пухлая Дашка давно вычеркнута из списков важного.

В сознании возникла обстановка палаты из сна: розовое покрывало и плюшевый ежик, купленный за копейки. Выходит, Дашка думала обо мне, о нас. Последние годы только и жила этими воспоминаниями, если верить ведьме. До чего же хреново…

– Кит!

Неизлечимое генетическое заболевание… Геном человека расшифровали еще в начале двадцать первого века, а толку-то. Если до сих пор не сообразили, что с этим набором делать.

– Синица, тормозни!

Я вздрогнул от неожиданности. Поначалу решил, что послышалось, будто порывы холодного ветра сложились в знакомые звуки. Но нет – вот она, стоит во всей красе: ледяная королева двенадцатого класса, её величество Марина Володина. На голове знакомая белая шапочка с помпончиками, столь же белоснежный шарф, обмотанный поверх теплого пальто, на ногах высокие сапожки. Девушка хлопнула дверцей такси, и решительно зашагал в мою сторону.

– Уроки закончились час назад, где тебя носит, Синицын? Я устала ждать в машине.

– Ждать? – я растерялся от такого напора и даже малясь струхнул. Оказаться застигнутым врасплох во дворе собственного дома… В фантазиях наша встреча выглядела несколько иначе. Напуганная Володина и грозный Никита Синицын, загоняющий ведьму в угол железными аргументами. Ей некуда было отступать, слишком многое всплыло наружу. А раз так, раз так… Что делать дальше, признаться, не придумал. Кроме банального ответа, чтобы завязала со своими манипуляциями и отстала от класса, на ум ничего не приходило.

Похрустывая снежком, Володина подошла и остановилась напротив. Аккуратный макияж, чистая без следов угрей кожа, идеальные черты лица – в девушке не было ничего от той самой ведьмы, что видел во сне. Вполне нормальные человеческие глаза, лишенные безумного блеска. И рот, демонстрирующий улыбку – совсем легкую, чтобы не приведи боги не показать проблему с лицевым нервом.

– Чему так удивлен, Синицын? Или думал, я уеду, не попрощавшись?

– Уедешь? – я был настолько шокирован её внезапным появлением, что все, на что был способен, лишь повторить ранее сказанное.

– Улечу вечерним рейсом, – девушка подняла руку и посмотрела на часы. – Ну вот, пожалуйста, времени в притык, – пожаловалась она. – Вместо того, чтобы собирать вещи, я здесь с тобою болтаю.

– А как же школа, как же экзамены?!

Вместо ответа Володина фыркнула: громко, по лошадиному – так, как никогда бы себе не позволила ледяная королева. А вот психованная девка из сна вполне пожалуйста.

– Моя блядунья-мамаша оказала великую услугу человечеству, сдохнув. Оставила после себя кучу наследства. Тут еще папаша-миллиардер на подходе, так что о моем будущем можешь не волноваться.

– Сдохла?

– Да, сдохла.

– Ты её убила?

– Раньше хотела, – неожиданно легко призналась девушка, – но мамаша вовремя подсуетилась, закрыв меня в психушке.

– Правильно сделала.

– Заткнись, Синица, – палец, обтянутый черной перчаткой, ткнул меня в груди. – Ты нихера не знаешь!

– Я знаю, что ты подожгла дом вместе с родной матерью.

– Да? – брови девушки поднялись вверх. – Откуда? А впрочем, неважно. Благодаря тому происшествию я обзавелась смазливой мордашкой и полезными знакомствами.

– С профессором Гладышевым?

– В том числе.

– Которого ты убила.

– Я и убила?! Да что ты такое говоришь – искренне возмутилась Марина. – Он был живой, когда я уходила.

– Убивать можно по-разному, ты же сама говорила. Можно ножом брюхо вспороть, а можно напоить коньяком до бессознательного состояния. Бросить тлеющую сигару на ковер и смыться.

– До бессознательного состояния…, – розовый язычок издал странный цокающий звук, словно оценивал на вкус каждое произнесенное слово. – А я ведь предупреждала профессора: чрезмерное употребление крепких напитков до добра не доведёт. Нельзя столько пить на ночь глядя, да еще и вместе с таблетками от давления, – девушка притворно вздохнула. – Очень жаль, умер в самом расцвете творческих сил.

Жаль ей, как же. Это стерва даже не думала скрывать своих истинных чувств.

– Профессор умер не от спиртного, а от огня.

– Не знаю, к чему ты клонишь, Синицын. У правоохранительных органов к моей скромной персоне вопросов не возникло. Несчастный случай: упавшая на пол сигарета, вспыхнувшая занавеска. Кроме того, – она сделал небольшой шажок навстречу. Приблизила лицо и горячо зашептала в ухо: – ты должен быть мне благодарен. Ты и твой безногий друг-уборщик. Вместе с профессором сгорели все материалы по проекту Нидра.

– Что за проект?

– Синица, не включай тупого. Все ты прекрасно понимаешь. Профессор никому не доверял, и поэтому хранил данные в собственном кабинете: в бумагах и на жестком диске ноутбука, лишенном выхода в сеть. Столько часов работы сгорело в одночасье, какая жалость.

Я открыл рот и тот же захлопнул, не в силах ничего произнести. Это что же получается, эксперимент закончен? Великое открытие погибло от рук сумасшедшей девчонки?

Кожаная перчатка коснулась моей щеки, и я вздрогнул от неожиданности.

– Посмотрите, кто расстроился, кто бровки нахмурил… Синица, какой же ты еще дурачок. Я тебе жизнь спасла.

– Ты убила профессора, единственного человека, способного сделать величайшее открытие века. Мы… мы могли бы.

– Мы? Ты сказал мы? – девушка засмеялась, искривив рот в уродливой улыбке. – Никаких «мы», Синицын. Для профессора существовало только «Я». Засиять в лучах собственной славы и не важно какой ценой – вот его мечта. Ради этого он готов был пойти на всё: закрывал здоровых людей в клинике, пичкал их лекарствами, засовывал в капсулы, превращая в безумцев.

– Не верю… Все что ты говоришь, бред.

– Тебе нужны доказательства, Синицын? Тогда открой глаза, посмотри внимательно.

– Куда?

– На меня! На меня смотри, Синицын! Что ты видишь?

– Спятившую девчонку.

В этот раз улыбка у Володиной вышла красивой. Может потому, что не было в ней ничего веселого.

– Я не безумная.

– Расскажи об этом парню, которому проткнула живот. В каком это случилось классе? В шестом?

– Значит раскопал …

– Зачем ты его ножом ударила?

– Это были ножницы, Синицын. Обыкновенные ножницы, которые стащила на перемене из стола учителя.

– Нож, ножницы – да какая хрен разница? Ты едва не убила пацана.

– Этот ублюдок доставал меня.

– А лучше аргумента придумать не смогла? Если бы я начал резать всех, кто достает.

– У тебя кишка тонка, Синицын.

После подобного заявления я не сразу нашелся, что ответить. Наверное, со стороны мы выглядели влюбленной парочкой: краснеющий парень и милая девушка в белой шапочке с помпончиками. Только краснел я отнюдь не от смущения. В крови кипел адреналиновый коктейль из злости и страха. Улыбающаяся напротив красавица щебетала не о пустяках, как было положено её сверстницам, а о решимости убивать. Имея за спиной как минимум один обгоревший труп.

– Скажи, а мать тебя тоже раздражала? Поэтому ты решила её сжечь вместе с домом?

– Блядь заслужила.

– Мариночка, у меня для тебя новость – ты больна. Не одному здоровому человеку не придёт в голову решать проблемы подобным образом.

Послышался веселый смех и крики – мимо пронеслась стая малышни, таща на санках разодетого карапуза. Тот все норовил завалиться на бок и, если бы не капюшон в цепких руках девчонки, бегущей попятам, непременно бы это сделал. Среагировав на шум, ледяная королева повернула голову. А ведь у них много общего: у той ведьмы из сна и Володиной из реальности. Угадывалась схожесть черт, разве что нос у последний ну уж слишком идеален: выпрямилась горбинка, исчезли широкие крылья. Она и до пластической операции была красавицей, а уж после…

– Что на счет твоего дружка, Синица?

– Какого дружка? – я настолько увлекся игрой «найди отличия», что не сразу уловил смысл вопроса.

– Уборщика… Он ведь тоже больной? Он тоже убивал.

– Тоже мне сравнила. Василий Иванович солдат.

– Ты хотел сказать, наёмник.

– Какая разница?

– Большая, Синица… Если тебя послушать, то убивать за деньги – это нормально, а убивать из необходимости сразу клиника.

– Красиво вывернулась, Мариночка, браво. А теперь скажи, зачем понадобилось поджигать родную мать? Какая в том была необходимость? Она заставляла рано возвращаться домой, мешала встречаться с парнями?

– Угадал, Синица, только с точностью наоборот. Я была трудным подростком – прицепом из прошлого, мешающим наслаждаться жизнью. Мамаша хотела блядовать, а я вечно крутилась под ногами, создавая проблемы – малолетка-преступница с расшатанной психикой. Именно поэтому она решила сплавить меня в психушку. Главное, побольше забашлять. Профессору ведь так были нужны деньги, а еще ему был нужен биологический материал, – девушка уставилась на меня. – Ну, чего ты молчишь, Синица? Скажи что-нибудь про великого ученого и про его грандиозное открытие. Хочешь узнать, как оно получилось? Пьяный профессор ошибся, выкрутив датчик напряжения на максимум. Мои мозги едва не поджарились от электромагнитного импульса, только кого это заботит? Илья Анатольевич плясал на радостях, когда удалось наладить контакт с сознанием уборщика. Он даже трахнул меня от переизбытка эмоций: в жопу, как и любил. А знаешь, почему именно в задницу? Потому что другая дырка ничего не чувствует – полная атрофия. Я веду себя как бревно в постели, а от анала дергаюсь. Только не от удовольствия, от боли. Профессору было плевать на крики, на кал, вытекающий вперемешку с кровью. Ему были нужны чужие эмоции, и он умел их получать в полной мере. Как тебе такое положение дел, Синицын? Достаточный повод, чтобы убить?

– Не понимаю… зачем ты все это терпела? Могла бы пожаловаться.

– Кому? Маме, отправившей в психушку или папе, у которого новая семья и которому насрать?

– Но есть же социальные службы, есть форумы, есть сайты…

– Не смеши, Синицын. Слово сумасшедшей девчонки против слова маститого ученого с крышей из министерств и ведомств. Как ты думаешь, кому поверят? То-то же.

– Все равно не понимаю. Как ты оказалась здесь, в нашей школе?

– Мы заключили с профессором договор: я отдаю свое тело для опытов и утех, а взамен получаю вас.

– Нас?

– Весь ваш класс.

– Не понимаю.

– Синицын, не тупи – все элементарно. Министерство образования подкинуло профессору калым в виде разработки новой методики. Предоставило на выбор сотню школ по стране. Мне пришлось сильно постараться, чтобы убедить его выбрать нужную.

– Ради мести?

– А чем не основание?

– Ты подставляла свой зад, позволяя трахать и устраивать эксперименты ради мести? Из-за обид, нанесенных шесть лет назад глупыми подростками? Даже не тебе самой, а другой девчонке?

– Она была не просто другая. Ты это знаешь.

– Да, знаю! А еще я знаю, что она никогда бы не одобрила планов мести. Что ты хотела с нами сделать: вывезти на турбазу, закрыть в домике и поджечь?

От холодного взгляда Володиной стало нехорошо. Я вдруг понял, что все это время левая рука девушки находилась в кармане. Пришла попрощаться… Пресс напрягся, а кишки сжались в предчувствии неминуемого удара. Сейчас нож мелькнет в воздухе и острое лезвие вспорет живот. Или полоснет по горлу, чтобы наверняка. Но вместо этого я услышал:

– Прощай, Синицын.

– Подожди… Ты уходишь? А как же грандиозные планы мести?

– Все в прошлом.

– Но почему?

– Не почему, а когда, Синицын… Ты никогда не умел правильно формулировать вопросы. Все изменилось сегодняшней ночью.

– Не понимаю.

– А тебе и не нужно понимать.

Девушка сделала шажок вперед и вдруг прижалась ко мне всем телом. Я почувствовал аромат духов, ощутил теплое дыхание на коже. Мягкие губы коснулись щеки, осторожно поцеловали.

– Просили передать, – произнесла она, и развернувшись, зашагала в сторону такси.

Секунд пять я стоял, ошеломленный. А потом прокричал:

– Кто просил?! Где?!

Прозвучавшие вопросы так и остались без ответа. Моргнув на прощанье фарами, такси скрылось за поворотом.

Глава 18 – Василий Иванович

Валяясь на деревянном полу, я медленно приходил в себя. Отбитая скула горела огнем. Спасибо Доку, что ничего не сломал, хотя мог бы. Удар у него поставлен, что надо, как у профессионального боксера.

Да уж… спасибо.

Первым включился слух и тут же известил о присутствии постороннего. Доски пола жалобно поскрипывали под весом чужого тела: неизвестный ходил по комнате, шуршал бумагами, возился с оружием.

Потом заработало обоняние, и я почувствовал запах машинного масла вперемешку с сырой древесиной. А еще тяжелый металлический привкус во рту. Ну оно и не удивительно: Док хорошо приложился, как говориться, от души.

В самом конце активизировалось зрение. Я уже знал, кого увижу, когда открою глаза. То, как он «набивал» магазин: два щелчка – пауза, снова два щелчка. Своеобразный ритуал или медитация, помогающая привести мысли в порядок. Как он выдавал задумчивое «у-у-м», когда возился с документами или читал книгу.

Мы слишком много времени провели вместе. Одна большая семья, успевшая за долгие годы службы приесться до оскомины, до нервной чесотки. И сильно скучающая друг по другу, когда наконец удалось разойтись. Особенно не хватало тех, кого нет в живых.

Я никогда не рассказывал мужикам, что первые полгода на гражданке слышал Боцмана. Тихое бормотание на кухне, отдельные фразы, порою звучавшие столь отчетливо, что приходилось оглядываться через плечо. Это не были «глюки» в привычном понимании слова, скорее слуховая привычка. Я даже специальную книгу прочел по данному поводу, когда думал, что схожу с ума. Оказывается фонемы – вполне распространённое явление в обыденной жизни. К примеру, взять поезд Москва-Владивосток, когда шесть дней добираешься до побережья Тихого океана, а потом сутки в ушах слушаешь ритмичный перестук «ту-дум… ту-дум». Всего лишь шесть дней… Мы с Боцманом одну лямку десять лет тянули.

– Чай будешь? – голос командира прозвучал буднично, как миллионы раз до этого. Словно лежим вповалку в палатке, а за брезентом холодная африканская ночь. Док всегда вставал раньше остальных: проверял патрули и заваривал первую порцию чая или если повезет – кофе. Крайне дефицитный продукт в суровых полевых условиях.

– Чего молчишь, Василий? Что смотришь на меня, как Ленин на буржуазию.

– Прикажешь в десна целовать?

Слова давались с превеликим трудом. Челюсть болела, а само тело лежало в неудобной позе, уткнувшись мордой в деревянный настил.

– Приказать? – бывший командир невесело ухмыльнулся. – Я не могу ничего приказывать, Василий. Ты теперь сам по себе… Так как на счет чайку?

– Горячий?

– Кипяток.

– Тогда в жопу себе засунь, вместе с кружкой.

Док не стал вступать в бессмысленную дискуссию. Лишь отложил в сторону пистолет и уставился на поверхность столешницы. Мне снизу было не разглядеть, что там у него лежит. Только край граненного стакана с поднимающимися вверх клубами пара.

Куда это меня занесло? Кручу шеей, в попытках осмотреться.

Простая комнатка из тех, что ожидаешь увидеть на турбазе. Не заброшенная под снос, а явно ухоженная, с недавно обработанными стенами. Пахучие пары лака до сих пор не выветрились до конца. Кругом сплошное дерево, даже редкая мебель вроде стола и стульев и та из древесины. Из пластика лишь оконные рамы и подоконники, настолько куцые, что на них толком ничего не поставишь. Разве что рацию, и дешевый китайский фонарик. Внизу белели пластины алюминиевой батареи с двумя красными вентилями – радиаторы старого образца. В магазинах их еще называли итальянскими, хотя производили под Воронежем. Почему именно так, оставалось загадкой. Как и то, где я нахожусь. То, что турбаза – не вызывало сомнений, но вот какая? Их вокруг города развелось превеликое множество, словно грибов после дождей.

Подмятое плечо затекло, заболел скрюченный от неудобный позы позвоночник. Я оттолкнулся рукой от пола и перекатился на спину. Переводя дыхание, уставился в потолок. Странно, никаких наручников или веревки. Пришлось поднести ладони к глазам, чтобы лишний раз убедиться – не связан.

– Куда ты денешься, Василий.

Мои действия не ускользнули от внимания Дока.

– И правда, зачем связывать… У кого ствол тот и прав.

– Причем тут оружие, – бывший командир усмехнулся и кивнул в сторону двери. Прямо возле порога лежали отстегнутые протезы. Ну да, вполне логично – куда я без ног. Даже если решу напасть, до противника сначала нужно будет доползти. А потом укусить за лодыжку или до чего там смогу дотянуться.

– Зря злишься, Василий. Ничего плохого тебе не грозит.

– Ты это Дяди Федору скажи.

Док недовольно поморщился.

– У Феди прирожденный талант оказываться не в том месте, не в то время. Парню просто не повезло.

– Мог бы отправить восвояси.

– А я что по-твоему пытался сделать?! Полчаса бился, но Мамон же у нас такой правильный, заладил свое: «нельзя на одном снегоходе в патруль отправляться, не положено». И вы в один голос поддержали. Тоже мне, бл. ть, принципиальные!

Завелся с пол-оборота, что было не характерно для всегда выдержанного и спокойного Дока. Повысил голос, до белых костяшек стиснув пальцы. Однако бить кулаком по столу не стал, как это было принято у персон экзальтированных. Лишь поиграл желваками и умолк.

– Красиво у тебя получается, командир: все вокруг в говне, один ты в белом. Только кто же виноват? Кто на спусковой крючок нажал?

Кулак распрямился, а пальцы нервно стиснули коленку.

– Никто не виноват, – глухо произнес он, – жизнь такая.

– Не-е, командир… Это не жизнь такая, это ты такой.

– Легко тебе рассуждать, Василий. Ты от реальной жизни давно отказался, сбежал и закрылся в четырех стенах, доживать отведенный век. Что у тебя есть? Чайник на плите и дроны-уборщики в школе? Ах да, ты же еще женится собрался. Надумал себе невесть что, – тут Док не выдержал и повернулся. Оперся локтями о колени и уставился на меня долгим внимательным взглядом, сверху-вниз. – Старого пса новым приемам не обучить. Какой из тебя жених, Васютка? У тебя же на роду написано, бобылем умереть.

– Не тебе решать.

– А кому, богу? – Док засмеялся, но как-то уж совсем невесело. Провел ладонью по гладкому подбородку, и не отыскав привычной бороды, опустил руку. – Был я там, по ту сторону, и могу с уверенностью сказать, что нет никакого бога. Может и был когда-то давно, а теперь умер.

– Когда это ты успел?

– Помнишь, пару лет назад меня в больницу увезли с коликами в животе. Вернее, это я вам так сказал, что подозрение на аппендицит, а у самого то ли тромб оторвался, то ли бляшка. Короче, еле-еле спасли, чудом вытащили с того света. Месяц провалялся в коме, не приходя в сознание. И знаешь, что я там увидел – ничего, черную пустоту… Послесмертие – величайшая ложь, придуманная человечеством. Обманка, чтобы держать послушное стадо в узде. И нет никакой надежды на вторую жизнь. Единственный шанс, который у нас остался – это здесь и сейчас, хватать что сможешь и наслаждаться тем, что есть. Другого не дано, понимаешь? Мне уже сорок пять, и сколько еще протяну? Сколько смогу трахать баб и бухать, не заботясь о высоком давлении? Нахер эту Москву, нахер этот паршивый, склочный муравейник – уеду на Бора-Бора и буду кайфовать, пока здоровье позволит.

– Молодую жену возьмешь?

– Возьму, а надоест, дам пендаль под сраку и переключусь на приезжих дам или местных аборигенок. Чем не жизнь, лежать в тени бунгало и потягивать запотевший коктейль из трубочки.

– Поэтому тебе деньги нужны? Решил на старости лет махнуть на острова в Тихом океане? Тебе что, в Москве баб мало или потянуло на экзотику, чтобы непременно с видом на лазурный океан? В другом месте коктейльчики не пьются, и писька не встает?

– Не понимаешь.

– Не понимаю, – признался я. – Вся эта любовь к тяжелой литературе на привале: Ницше, Фрейд, Кант. Религиозные трактаты и разговоры о вечном: о Боге, о поисках смысла… Как же раньше не догадался, тебя уже тогда накрывало. С мужиками всё шутили – говорили, что командир единственный, кого пустыня не коснулась. Самый нормальный из нас вернулся: обженился с молодой и красивой, бизнес в столице завел. А оно вон как выходит – иссушил тебя черный континент до самого нутра. Долго же ты своего бога искал.

Командир попытался рассмеяться и снова вышло хреново: не смех, а жалкое подобие.

– Чем ты слушаешь, Василий? Я же сказал, что бога нет.

– Не-а, командир – он для каждого существует, только под разными именами. Своему ты служишь неистово: покланяешься и даже жертвы приносишь. Твой бог – это малолетние девчонки, алкоголь и красивые виды на фоне. Ради них ты готов предавать и убивать. А впрочем, ничего нового… Сломался ты командир, давно сломался. Вот и заполнил пустоту самым простым из имеющихся способов. Сколько за меня обещали заплатить? Миллион?

– На безбедную старость хватит, – уклонился от ответа Док.

– Кто они? Центр Синавского, профессор Гладышев?

– Не важно.

– Спецслужбы, военные, криминал?

– Говорю же, не важно. Ты все равно о них ничего не знаешь.

– А противник на базе?

– Ты про тех залетных уголовников на черных снегоходах? Дело случая, что на них наткнулись, ну или удачи. Не пришлось ничего выдумывать.

Док был прав. Что мужики увидят, когда прибудут на заброшенную лыжную базу? Тела трех убитых бандитов и остывший труп Дяди Федора, так и не допившего свой чай с лимоном. Конечно же нас с командиром будут искать, и не найдут. Был бы Сэмпай, он бы смог прочитать по следам: увидеть подозрительное в отпечатках на полу, на снеге. Но Ваня-якут куда-то снова запропастился, а из оставшихся парней следопыты, как из меня балерина. Не будут они ничего выдумывать, когда картина произошедшего на лицо: трупы уголовников, и Дядя Федор, застреленный из дешевого китайского пистолета. Василия Ивановича с Доком запишут в пропавшие без вести, с робкой надеждой отыскать по весне с первыми подснежниками. Только долго ждать не придется. Спустя месяц объявится Док, с какой-нибудь удобоваримой легендой про плен. Про то, как смог сбежать, обманув нерасторопных тюремщиков, а безногий Василий Иванович остался гнить в подвале безымянного поселка, затерянного в горах Кавказа. Или не будет ничего выдумывать, а сразу махнет на Бора-Бора, прихватив молоденькую жену.

Прав командир, упомянув про удачу. Свидетелей нет, но даже если бы были, никому и в голову не придет подозревать Дока. Человека, умудрившегося из людей сугубо гражданских, сколотить военный отряд. На протяжении десяти лет поддерживающего железную дисциплину и решениями своими не единожды спасавшего жизни подчиненных. Если бы не тот нелепый случай в Полокване, общие потери ЧВК Корсаков за все время существования не превысили и десяти процентов. Рекорд среди отрядов «Могучей кучки».