Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 205 страниц)

– Но Лев Игнатьевич…

Я нарочно сейчас подбрасываю ему эти имена, всякие имена. Пусть он разбирается по-быстрому, в спешке, что я в самом деле знаю и чего нет, где я попадаю в точку, а где пальцем в небо. Пусть разбирается и при этом, конечно, неизбежно будет путаться. В этой путанице, спешке и нервничанье я, возможно, кое-что полезное ухвачу. Даже уже ухватил, черт возьми!

– Вот тут не верьте! – захлебываясь от негодования, почти кричит Георгий Иванович и заклинающе протягивает ко мне короткие ручки. – Не верьте этому человеку, умоляю вас! Обманщик и демагог! Это абсолютный сам по себе факт. Подпустит такое, такие, так сказать, экономические обоснования выведет, что тебе ученый, боже ты мой. А сам… родного отца зарежет! Всех продаст! Ах, господи боже мой, Гвимар… Какая беда, какая беда…

И Шпринц в припадке искреннего отчаяния хватается за голову.

Но я так быстро не могу переключиться на покойного Гвимара Ивановича. «Экономические обоснования»? «Демагог»? Ведь это очень похоже на моего собеседника в кафе, на пресловутого Павла Алексеевича. А Лев Игнатьевич – ведь это простая квартирная кража, вульгарная квартирная кража без всякой демагогии и экономических обоснований. Ничего не понимаю! И на всякий случай я подбрасываю Шпринцу еще одно имя.

– А Павел Алексеевич? – спрашиваю я.

– Кто? – удивленно смотрит на меня Шпринц, обрывая свои причитания.

– Павел Алексеевич, – повторяю я.

– Извините, извините. Но такого не знаю, – категорически объявляет Георгий Иванович и, в свою очередь, спрашивает, причем голос у него начинает снова дрожать: – Кто же его, так сказать, убил, вы выяснили?

– Да, – киваю я. – Представьте, ваши же уголовники, из вашего города. И после этого они еще обокрали квартиру Виктора Арсентьевича.

– Не может быть!

– Увы, да.

– Ой, что творится, господи боже мой! – снова начинает причитать Георгий Иванович, хватаясь за голову. – Отказываюсь верить! Отказываюсь, и все! Ну, с Гвимаром я хоть как-нибудь, но понимаю. Лев на что хотите пойдет, если… если, допустим, можно крупно заработать. Но поднять руку на Виктора Арсентьевича, на золотую курочку, так сказать… Не понимаю! Не по-ни-маю!

Шпринц и в самом деле ошарашен этой кражей, поэтому у него вырываются слова, которые он конечно же никогда бы не произнес при других обстоятельствах. И вот оказывается, Виктор Арсентьевич – «золотая курочка»? Вернее, конечно, курочка, которая несет золотые яйца. В виде этой самой пряжи, что ли? Ох, как мне нужен сейчас мой друг Эдик Албанян из нашего московского ОБХСС. Окаемову я не верю, его квалификации, его способностям.

– Лев Игнатьевич действовал не сам, – говорю я. – Он подослал на квартиру Виктора Арсентьевича своих людей, понимаете? Но, возможно, и его самого тоже кое-кто подослал. Вполне возможно, – многозначительно заключаю я.

– А я вам говорю! – азартно возражает Георгий Иванович и машет на меня руками, словно прогоняя из кабинета. – Я говорю, вы с ума сошли! – он все еще не в состоянии прийти в себя от услышанного. – Да, да! Я утверждаю! Идиотом же надо быть, господи боже мой!

– А Лев Игнатьевич, я полагаю, не идиот?

– Ого! Да он нас с вами съест, и мы не заметим. Опомнимся, когда уже переваривать начнет. Вот такой он идиот.

– Да-а, опасный человек. Но что же он не поделил с Гвимаром Ивановичем, как вы полагаете? У них ведь крупная ссора была. Это точно. Но из-за чего?

– Что же вы не понимаете? – саркастически усмехается Шпринц, поправляя съехавшие на кончик носа очки. – Какой-то колоссальный куш, не иначе. Я понятия не имею какой, это сам по себе тоже факт. Откуда мне знать? Я в их дела никогда не совался. И не суюсь. Я свое место знаю. И все! И точка!

– Но разве таким кушем не может быть богатейшая квартира Виктора Арсентьевича, вернее, его покойного тестя, академика? Да там одних картин на…

– Нет, нет и нет! Это сам по себе точнейший факт! – решительно мотает лысой головой Георгий Иванович и тут же снова выставляет перед собой растопыренные руки. – Но имейте в виду, я ничего не знаю! Решительно, вы понимаете? Я, повторяю, в их дела не суюсь. У меня на все официальные документы. Это абсолютный сам по себе факт! И все! И я больше ничего не знаю! Я, извините, хочу спать спокойно, вот так!

Георгий Иванович, видимо, пришел наконец в себя и подумал о собственной безопасности. Давно пора. Как легко, однако, он выходит из равновесия и ударяется в панику. Впрочем, новости на него обрушились, конечно, ошеломляющие. И он, наверное, на минуту только поставил себя на место Купрейчика и тем более Гвимара Ивановича и, естественно, пришел в ужас. Еще бы, есть от чего.

Я сейчас даже не пытаюсь как следует осмыслить всю полученную информацию. Я спешу добавить к ней кое-что еще, если это, конечно, окажется возможным.

– Вы спрашиваете, кто его убил? – обращаюсь я к Георгию Ивановичу, не давая ему возможности сосредоточиться на мысли о собственной безопасности.

– Да, да! – нетерпеливо откликается он, подаваясь вперед. – Весьма интересно.

– Убили ваши.

– Но, господи боже мой, кто наши, какие наши? – его снова охватывает волнение, почти паника. – С ума можно сойти! Ну говорите же, говорите! Чего вы замолчали? Ну, ради бога!

– Их имена вам ничего не скажут, – отвечаю я. – Хотя нет! Один из них как раз работал в этом магазине.

– Красиков! Этот проклятый Лешка, да? – почти обрадованно восклицает Георгий Иванович. – Верно я говорю или нет?

– Точно. Работал у вас, но не на вас, – усмехаюсь я.

– Это все, так сказать, до меня было. До меня, вы слышите? При Гвимаре еще.

– Не имеет значения. Он и на Гвимара Ивановича тоже не работал.

– А на кого же тогда? – напускает на себя наивность Шпринц.

– Подумайте сами.

– Ну на кого же, господи боже мой? – нетерпеливо восклицает Шпринц.

– А я не знаю, – загадочным тоном отвечаю я.

– Нет, знаете!

– И вы знаете, Георгий Иванович. Это сам по себе факт, – насмешливо говорю я.

– Я знаю?! – запальчиво переспрашивает он, не замечая моей иронии.

– Да, вы.

– А я только с вами согласился. Ведь это вы сказали, на кого он работает. На Льва Игнатьевича. Согласен!

– А на кого работает сам Лев Игнатьевич, как по-вашему?

– Ну, это я не знаю. Абсолютно. Уверяю вас.

– Как угодно, Георгий Иванович, – я пожимаю плечами. – Можете не говорить. Я же вас не заставляю.

Я, однако, убежден, что он знает. Я и то, кажется, начинаю кое о чем догадываться. Но я и в самом деле не собираюсь заставлять его отвечать. Оставим это на будущее и пока что не станем уважаемого Георгия Ивановича особенно прижимать неудобными вопросами. Интересно, а Кольку-Чуму он знает?

– Но Леха действовал не один, – говорю я. – Был и второй.

– Убийца? – содрогаясь, уточняет Георгий Иванович.

– Да.

– Какой ужас, какой ужас, господи боже мой. Бедный Гвимар, – снова начинает стенать Шпринц. – И кто же он такой, этот второй бандит?

– Ну, этого вы наверняка не знаете.

– Ах, откуда вы знаете, кого я знаю и кого не знаю! – раздраженно машет рукой Шпринц. – Да я полгорода знаю. Я…

– Фамилия его Совко.

– Совко? – оторопело повторяет Георгий Иванович, снова поправляя сползающие очки. – Действительно… Такой фамилии не слышал, это сам по себе факт, конечно. А зовут его как, подонка этого?

– Николай.

– М-да… Понятия не имею.

– Они оба поступили к кому-то в няньки.

– Это еще что такое? – вполне искренне удивляется Шпринц.

Но мне достаточно его удивления, и объяснять я, естественно, ничего не собираюсь.

– Сам не знаю, – отвечаю я. – Кто-то сказал.

Пожалуй, пора заканчивать этот интересный разговор и прощаться с малосимпатичным Георгием Ивановичем. Только напоследок сделаю, пожалуй, одно доброе дело.

Я наклоняюсь к столу и, понизив голос, говорю:

– Теперь вы понимаете, на что способен этот Леха?

– Еще бы не понять, господи боже мой! – восклицает Шпринц.

– Так вот, учтите. Если вдруг Лида пожалуется ему на вас, – доверительно говорю я, – то и мы, боюсь, вас не убережем. Это я считаю нужным предупредить. Ну, потом-то мы его, конечно, найдем. Обязательно.

Георгий Иванович заметно бледнеет.

– Спа… спасибо… – заикаясь, говорит он.

А мне, признаться, становится немного не по себе оттого, что я приплел сюда вдруг Леху, мертвого Леху, и заставил его хотя бы после смерти сделать что-то полезное для своих близких.

Я поднимаюсь и начинаю прощаться. Шпринц отвечает мне вяло, все еще, видимо, не в силах прийти в себя от нашей беседы.

За окном совсем уже стемнело. Сейчас около шести, и мне пора спешить. Я надеваю пальто, киваю Георгию Ивановичу и выхожу из его кабинетика.

Магазин по-прежнему пуст, и по-прежнему дремлет за прилавком продавщица в черном халате. Когда я прохожу, она поднимает голову, и я ей тоже киваю на прощанье.

На улице и в самом деле темно, хотя высоко над головой, на длинных изогнутых мачтах горят яркие лампы и вокруг них серебрится воздушный нимб.

Я иду в сторону набережной, не замечая прохожих, и чувствую, как у меня медленно разбаливается голова. Слишком уж много впечатлений за один день, слишком много важных сведений надо удержать в памяти. И сейчас мне предстоит еще одна встреча, очень важная – встреча с Хромым. Не забыть бы, ведь у него тоже какие-то счеты с Чумой, что-то между ними произошло. И случилось это давно и далеко отсюда, в Сибири, то ли в колонии, то ли потом, когда Хромой отбыл свой второй срок и вернулся в родной город. Да, скорей всего, потом, когда вернулся. Из-за этого Хромой и вынужден был в конце концов уехать из Новосибирска, убежать оттуда. Что же там произошло между ними, интересно знать? Какую роль тут сыграл Чума, какую подлую и гнусную роль? Надо в удобный момент расспросить Сергея, не забыть расспросить. Возможно, сам он этого разговора не начнет. А мне необходимо знать. Все необходимо знать, что касается Чумы. Ведь с ним еще предстоит немало повозиться. Очень опасен этот человек. Когда-нибудь он снова выйдет на свободу. Каким он выйдет, таким же опасным? Что надо сделать, чтобы таким он не вышел?

Размышляя, я сворачиваю на одну улицу, потом на другую, миную небольшую красивую площадь с умолкшим на зиму фонтаном и вскоре выхожу к набережной. Только здесь я прихожу немного в себя, стихает головная боль.

Я останавливаюсь у каменного парапета и с наслаждением вдыхаю соленый, терпкий воздух и подставляю брызгам лицо. Внизу уже привычно грохочут и бьются о камень невидимые волны, летит водяная пыль, я невольно слизываю ее с губ. И постепенно просто физически чувствую, как уходит усталость. Я совсем один на пустынной, темной набережной.

Внезапно до меня доносятся далекие голоса, они постепенно приближаются, я начинаю различать отдельные возгласы, разудалые, пьяные, похабные. Да, какая-то хулиганская компания приближается к тому месту, где я стою. Там, где идут сейчас они, набережная хоть и неярко, все же освещена редкими фонарями, но здесь она почему-то погружена в полную темноту. И потому меня не видно, а компанию эту мне постепенно удается разглядеть. Они идут в ту же сторону, куда надо и мне, идут по мостовой, занимая всю ее ширину, пьяно, азартно горланят, стараясь перекричать друг друга, кто-то приплясывает, кто-то пытается запеть. Опасная компания, встреча с ней одинокого прохожего, а особенно женщины, может кончиться трагически. Набережная длинная, и такая встреча может произойти в любой момент.

Все яснее вырисовываются фигуры идущих парней. Компания приближается. Меня им по-прежнему не видно. А я неожиданно замечаю среди них длинного, на голову выше остальных, парня. Неужели тот самый Славка? Это он восхищался Чумой, он плакал, когда уходила Лида… Конечно же это он.

И неожиданно, еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, я решительно выхожу на середину мостовой и иду навстречу этой пьяной компания. Я только чувствую, что ее нельзя пустить дальше, нельзя, что-то может случиться ужасное, что-то непременно случится. А на моей стороне сейчас внезапность, важнейшая слагаемая успеха в любом рискованном деле такого рода. Но я все еще не могу решить, как ею воспользоваться, как себя сейчас повести. Впрочем, я по опыту уже знаю, все станет ясно, когда я увижу лица этих ребят, когда угадаю их настроение, их намерения. Именно так чаще всего и бывает в нашей непростой работе. А пока меня ведет одна интуиция и ощущение острой опасности, которую я должен предотвратить. Я еще не знаю, только чувствую, что что-то надо сделать, но как это сделать, станет ясно через минуту, нет… через полминуты… вот сейчас!

Мы сходимся на середине мостовой. Я возникаю перед ними из темноты так неожиданно, что вся компания на секунду умолкает от удивления и даже некоторого испуга. Слишком уж почему-то спокоен и уверен в себе этот одинокий, странный, возникший вдруг из темноты человек. Это не соответствует логике ситуации, когда, казалось бы, одинокий человек должен испугаться их, бежать. И тогда с гиканьем, свистом, гоготом кинется за ним в погоню вся эта бешеная стая, в упоении от своей силы, от своей жестокой власти над этим одиноким, испуганным человеком, от сладкого предвкушения дикой расправы с ним.

А тут, гляди-ка, он и не собирается бежать, он непонятно спокоен и уверен, и неизвестно, что у него на уме. И, как всегда, все непонятное настораживает, даже пугает.

Вот они уже столпились передо мной. Злые, пьяные, настороженные лица. Ждут. Но вот-вот кто-то из них сейчас не выдержит, выкрикнет что-то, остальные подхватят, завопят, и тогда…

Но я предупреждаю этот опасный взрыв. Я нахожу глазами высокого, всклокоченного парня в свитере и мятом пиджаке, крепко ухватываю его, притягиваю к себе и резко, сердито спрашиваю:

– Славка?

– Ну, – набычившись, говорит он. – Допустим, Славка. Что дальше?

Мне кажется, он не так пьян, как остальные.

– Отойдем, – говорю я. – Надо сказать два слова.

– Это мусор! – вдруг вопит один из парней и подскакивает ко мне. – Сапог! Я его видел! Бей его!

Он замахивается, и я вынужден, на миг развернувшись, быстрым прямым ударом с подсечкой опрокинуть его на мостовую. Удар, надо сказать, элементарный, парень ведь полностью раскрылся. Я при этом почти не меняю позы, а парень рушится на асфальт как подкошенный. Только бы остальные сейчас не кинулись на меня, все вместе, с разных сторон. Но удар производит впечатление.

– Кто такой? – хмуро спрашивает меня Славка.

– Приезжий. Привет тебе от Чумы, – тихо говорю я.

– О-о! Погоди, ребята. Я сейчас! – оживляется Славка.

Мы отходим. Остальные сгрудились вокруг упавшего, помогают ему подняться и обсуждают мой удар. В дискуссии, как мне кажется, преобладают уважительные, а то и восхищенные нотки. При этом моя принадлежность к милиции остается под большим вопросом.

А я тихо говорю Славке:

– Чума загремел в Москве. Наглухую. И на много лет. За ним там убийство. – Последнее я нарочно говорю не на воровском, привычном для Славки жаргоне. – И еще попытка убийства работника милиции.

– Это не много лет, это вышка, – глухо говорит Славка.

– Что уж там бог и митрополит дадут, то и возьмет. Деться ему некуда теперь. И все плохо. А тебя, Славка, Лида ждет, – неожиданно заканчиваю я.

– Ну! – теперь уже он хватает меня за пальто. – Не трожь, понял?

Я в ответ пожимаю плечами.

– Гляди сам. Не упусти только. Сколько, по-твоему, можно ждать такого дурака? – И неожиданно спрашиваю: – К Хромому топаете?

– Ага… – рассеянно отвечает Славка.

– Чего от него надо?

– Чума велел. Всех продает.

– Кого же он продал?

– Чума знает.

– Понятно. Он, значит, и тут решил чужими руками все сделать. Как в Москве. Там он на убийство Леху толкал.

– А что Леха, лопух?

– А ты что, лучше Лехи? Что у тебя лично к Хромому есть?

– Ну ничего. Но, похоже, стучит.

В Славке начинает снова закипать злость.

– Похоже? – угрожающе переспрашиваю я. – А не похоже, что ты мне сейчас тоже стучишь? Чем докажешь, что нет? Вон им, – я киваю на ребят.

– Но, но, – сразу ощетинивается Славка. – Ты потише.

– Вон им это скажи. Гляди, как смотрят.

И правда. Вся компания сейчас настороженно, подозрительно прислушивается к нашему разговору, медленно и незаметно придвигаясь все ближе. Их человек шесть. Последние мои слова они наверняка слышали. И их начинает раздражать непривычная скованность, которая вдруг всех охватила. А причиной тому я, непонятный, чем-то враждебный им человек, и еще, кажется, Славка. А их по-прежнему распирает пьяная удаль, привычное желание драки, криков, ругани, крови, наконец.

– Эй, ты! Вали отсюда! А то схлопочешь сейчас, понял?! – кричит мне кто-то из них. – На нож поставим!

Смотри пожалуйста. Они меня просят удалиться, они даже не собираются, оказывается, на меня нападать, они лают издали, как злые и трусливые собаки.

– А мне с вами по дороге, – усмехаюсь я и громко обращаюсь к Славке: – Ну что, заглянем к Хромому? Или у тебя другое дело есть? – И, понизив голос, добавляю: – Иди, Славка. Иди к ней. Она тебя ждет. Я ее видел сегодня. Знаешь, как она плакала?

Славка стоит потупившись и тяжело, как-то надсадно дышит. Он не знает, на что ему решиться, что делать. И нервы его, я чувствую, натянуты сейчас до предела. Я крепко беру его за плечи, разворачиваю и толкаю в спину.

– Ступай, – приказываю я.

И Славка не сопротивляется.

– Все, ребята, – объявляю я по-хозяйски, словно уже взял в свои руки какую-то власть над ними.

Я сейчас испытываю знакомый, хотя всегда мне и непонятный подъем, который обычно охватывает меня в критическую минуту, ощущаю вдруг необычайную веру в себя, в свою силу, в свою удачу, и это, я знаю, неизменно воздействует на окружающих.

– Все, ребята, – решительно повторяю я. – Убрать перо! – кричу я вдруг, больше ощущая опасность, чем видя ее.

И один из парней мгновенно прячет нож обратно в карман.

– Так вот, – продолжаю я, указывая на Славку. – Он идет к жене. Имеется жена, понятно? А мы идем к Хромому. И по дороге я вам сейчас кое-что скажу про него. – И тихо добавляю Славке в спину: – Иди, иди.

И делаю шаг к ребятам. Еще шаг, еще… Они молча, настороженно следят за мной. Они ждут, что будет дальше. А я подхожу, спокойно, уверенно раскидываю в сторону руки, чтобы ухватить за плечи двух ближайших из парней, и тем довольно рискованно подставляю под любой удар грудь.

– Пошли, блатнички, – весело говорю я. – Пошли, пока ходится.

Я увлекаю их за собой. Они не очень уверенно подчиняются.

Славка смотрит нам вслед. Представляю, какая борьба происходит сейчас у него в душе. Уйдет он? Нет? Уйдет…

– Стой!.. – вдруг орет Славка и срывается с места, бежит за нами. – Стой, сволочи!.. Порежу!.. Стой!.. Порежу!..

Он выхватывает из кармана нож, подбегает к нам и начинает исступленно размахивать им вокруг себя. Лицо его перекошено от бешенства, на губах выступают белые пузырьки пены, он почти невменяем. И в какой-то неуловимый миг он вдруг наносит себе удар, потом второй, прежде чем я успеваю выбить нож из его руки.

Славка с коротким воплем валится на асфальт, ребята кидаются к нему, пытаются поднять, он не дается, бьется у них в руках, рычит:

– Убью… Кровью зальюсь… Уйди… Уйди…

Он вырывается, стонет.

А один из ребят вдруг поднимает вверх мокрую руку и отчаянно кричит:

– Он кровь пустил!..

Славка словно ждет этого крика. Он вдруг опрокидывается на спину, хрипит и, кажется, в самом деле теряет сознание.

Мы все вместе тащим его на руках по улице. Вскоре я останавливаю первую проходящую мимо нас машину.

– В больницу! – кричу я водителю, задыхаясь. – Срочно! Вот эти двое с вами поедут.

И указываю на первых же подвернувшихся мне под руку ребят. Те безропотно лезут в машину.

С остальными я молча возвращаюсь на набережную. Ребята притихли, и хмель, кажется, окончательно выветрился у них из головы.

– Вот так-то, – укоризненно говорю я. – Не выдержал Славка.

– Псих, – откликается один из ребят.

– Отродясь он психом не был, – возражает другой. – Просто накатило.

– Видать, жену любит, – встревает в разговор третий парень.

Четвертый отмалчивается. Их со мной осталось четверо.

– Ну что, пойдем к Хромому? – предлагаю я.

– Чего нам у этого гада делать? – зло спрашивает первый из парней, назвавший Славку психом. – Его на нож ставить будем. Увидишь.

Я все еще не могу их всех как следует разглядеть. Кажется, этот старше других.

– Пора, соколики, кончать эту поганую блатную жизнь, – говорю я. – Сами видите, чего из нее получается. Чуму знаете?

– Ага, – отвечает за всех все тот же парень, постарше.

– С ним кончено, – жестко говорю я. – Снова его увидите, когда состаритесь. А то и вовсе на том свете. В Москве по мокрому сидит. Ну, и, конечно, все старается на Леху свалить.

По-моему, они до сих пор не могут понять, кто я такой, и теряются в догадках.

– Это он умеет, на других валить, – неожиданно заявляет один из парней.

– Твой кореш, Жук, – обращается он к тому, кто постарше. – Много ты ему лизал.

– Кончай, Рыжий, – примирительно говорит третий, молчаливый парень.

– У-у, зараза!..

Жук кидается на Рыжего, но тот же молчаливый парень ловко подставляет ему ножку, и Жук, падая, хватается за меня. Я его ставлю на ноги и говорю:

– Погоди, ребята. Слушай дальше. Не все еще. С Чумой ясно?

– Куда уж яснее, – отвечает Жук. – А не брешешь?

– Брешут псы. Теперь Леха. Вот он уже помер. Нету Лехи.

– Ну да? – недоверчиво откликается Жук.

Я уже стал отличать его в темноте.

– Точно говорю, – подтверждаю я. – Под машину попал. Спер, понимаешь, чемодан с поезда и дунул через вокзал на площадь. Ну, а там машина. И все. Вот такая поганая смерть.

– Бог наказал, – насмешливо говорит Рыжий. – Не бери чужого.

Я его тоже начинаю отличать – он тощий, подвижный и к тому же еще, видно, балагур.

– И вот глядите, – продолжаю я. – Третий теперь уже с рельсов сходит, Славка. У вас, можно сказать, на глазах. Ну, кому такая жизнь светит?

Мы проходим темную часть набережной, и теперь у нас над головой в легком тумане светят яркие молочные лампы. И тут я наконец могу как следует рассмотреть своих спутников. Между прочим, ребята как ребята. Ничего разбойничьего в них уже нет. Даже чем-то симпатичные, по-моему, когда трезвые. Особенно Рыжий и второй, молчаливый, по имени Гарик. Да и Жук, кажется, неплохой малый. Он-то меня неожиданно и спрашивает:

– А ты сам-то кто будешь?

– Приезжий, – отвечаю я беспечно. – Из Москвы.

– Мент небось?

– А похож?

Они уже давно приглядываются ко мне, я же вижу, и про себя каждый решает эту немаловажную проблему, кто я такой, в конце концов.

– Вроде не очень, – с сомнением в голосе говорит молчаливый Гарик.

– Похож, похож, – словно успокаивая всех, говорит Жук. – Они теперь все знаешь какие стали? От отца родного не отличишь.

– Только когда отец с тебя портки стянет и за ремень возьмется, вот тогда его, сердечного, узнать можно, – смеется Рыжий. – Тогда его с ментом не спутаешь.

Мы подходим к мастерской хромого Сережки, и вопрос обо мне так и остается временно не решенным.

– Ну, кто со мной? – спрашиваю я.

– Не. Мы тебя тут обождем, – снова за всех отвечает Жук. – Рано еще нам к Хромому в гости ходить.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Тогда ждите. Кое о чем еще надо поговорить.

– Давай, – говорит Жук. – По-быстрому только.

Я киваю в ответ и толкаю дверь мастерской.

Несмотря на поздний час, она открыта. Я захожу.

Сиротливо горит лампочка над низенькой табуреткой за барьером, вокруг нее, как и вчера, разбросаны инструменты, старая обувь, куски кожи.

Пусто. Никого в мастерской нет. Я удивленно оглядываюсь и вдруг замечаю притаившегося за моей спиной Сергея. Он весь словно влепился в темную стенку, в руке у него нож.

Сергей медленно приближается ко мне, заметно припадая на больную ногу, прячет нож в карман, незаметным движением сложив его пополам, и протягивает мне руку. Это молниеносное движение руки с ножом я оцениваю по достоинству. Опасное движение, ловкое. Сергей жмет мне руку. Светлая прямая прядка волос прилипла к вспотевшему лбу. Но сейчас Сергей улыбается, показывая мелкие острые зубы.

– Опаздываешь, – говорит он. – А точность – это вежливость королей, между прочим. Пролетариям надо учитывать.

– Зато не один пришел, – многозначительно говорю я.

Сергей кивает.

– Видел. Потому и приготовился. Чего тебе от них надо?

– И мне надо, и тебе. Дружбы и понимания.

– Жди от этих волков понимания.

– Почти дождался. Теперь они вон меня дожидаются. Ну, а завтра вместе, надеюсь, в больницу пойдем.

– Это еще зачем?

Разговаривая, Сергей запирает дверь мастерской на засов и ведет меня в заднюю комнату. Мы усаживаемся возле стола, и я закуриваю.

– Зачем в больницу? – повторяет Сергей.

– Славка порезал себя сейчас.

– Ну да?! – удивленно восклицает Сергей. – Лепишь.

– На моих глазах. Даже, пожалуй, из-за меня.

– Это как же понять?

– Душу я ему разбередил. Не учел, понимаешь, что нервы-то у него никуда.

– Это у Славки-то душа? – иронически спрашивает Сергей.

– У него.

– У него вместо души сучок с наклейкой.

– Мы, Сережа, часто в людях до их души не докапываемся. А там порой всякие, понимаешь, неожиданности нас ждут, всякие открытия.

– Ну и что ты у Славки открыл, интересно?

– Любовь. Он ее затоптать думал. А я вот ее воскресить попробовал.

– Красиво говоришь, – грустно усмехается Сергей.

– А что? Не все в жизни плохо, – возражаю я. – Есть кое-что хорошее, даже красивое. И у Славки тоже. Кстати, и остальные ребята не такие уж пропащие, если разобраться.

– Это все пока, – машет рукой Сергей. – Найдут главаря вроде Чумы, увидишь, чего творить начнут. Ахнешь.

– А вот главарем, Сергей, должен стать ты, – тихо говорю я.

Он вскидывает голову и пристально, недоверчиво смотрит мне в глаза.

– Вполне серьезно говорю, – отвечаю я на его немой вопрос. – Сейчас они еще колеблются. Но завтра, после больницы, они колебаться перестанут, я знаю. И примут тебя. А дальше все будет зависеть от тебя самого. Надо спасти этих ребят, Сергей.

– Это точно, – задумчиво соглашается он.

– Начинай с Жука, – советую я.

Сергей все так же задумчиво кивает и вдруг усмехается:

– А ты, я гляжу, мастер.

– Еще только хочу им стать. Учитель мой в Москве остался. Ну ладно, Сергей. Теперь ты рассказывай, если есть что.

– Кое-что есть. Человек у меня утром был. Сказал так: этих двоих, Чуму и Леху, точно наняли. И в Москву недавно послали.

– Для этого и наняли?

– Не-а. Их давно наняли. Для охраны вроде. И в Москву отправили для этого.

– Счеты сводить?

– Ну, это точно никто не знает.

– А квартира?

– Не их работа.

– Не-ет, тут ошибки быть не может. В квартире нашли перчатку Чумы. Обронил он ее там. Куда дальше-то?

– Это сам разбирайся. На то ты и мастер. А вот про мокрое дело их в Москве здесь уже знают.

– Не все.

Я вспоминаю испуг Шпринца.

– Кому надо, тот знает.

– А от кого знает?

– Вот ты мне тогда имя одно назвал… – досадливо щелкает пальцами Сергей. – Как его?.. Ну-ка, напомни.

– Виктор Арсентьевич?

– Не-а.

– Лев Игна…

– Во, во! Игнатьевич! Лев Игнатьевич!

– Тебе случайно о нем ничего не сказали?

– Вроде он живет в Москве, а работает на здешних.

– А что за человек у тебя был?

Сергей качает русой головой.

– Неохота его подставлять, Виталий. Слово дал. Привык держать.

– Ну что ж. Тоже верно. Оставим это тогда, – киваю я. – Итак, выходит, Лев Игнатьевич работает на кого-то, кто Чуму и Леху нанял, так, что ли?

– Вроде так.

– Кто же это может быть и чем занимается, интересно знать.

– У них бизнес какой-то, – поясняет Сергей. – Дикую деньгу, говорят, зашибают. А кто, не знаю. Но тут они сидят, у нас. Один, говорят, на синей «Волге» катает. Регулировщики будто бы честь отдают.

– Интересное кино, – усмехаюсь я. – Взглянуть бы самому.

Сергей снисходительно машет рукой.

– Ну, может, и брешут насчет «Волги», кто их знает.

– А за что Гвимара Ивановича прикончили, тоже не знаешь?

– Вроде бы этот самый Лев и приказал. Чем-то ему тот мужик помешал.

– М-да… Что-то не складываются картинки, – задумчиво говорю я, стряхивая пепел с сигареты. – Что-то мешает…

– Шевели мозгами давай. Тебе за что платят? – смеется Сергей. – Хотя и не густо, я слыхал. Но иной раз я, например, и бесплатно шевелю. Особенно там пришлось шевелить, в местах далеких, на окраине.

– Решал, как жить дальше?

– Во-во. И где жить.

– Сергей, – неожиданно спрашиваю я, – а кто у тебя отец с матерью были?

– А что? – сразу настораживается он.

– Да так, – улыбаюсь я. – Язык у тебя такой, не типичный.

– Отец у меня завгаром был, а мать учительницей русского языка. Ну, и литературы, конечно. Много у нас книжек дома было.

– Ну, а потом?

– Потом помер отец. Несчастный случай в гараже. Мать одна осталась. Я тогда уже второй срок тянул. Ну, болела, болела и за отцом ушла. Все без меня… Эх!..

Он умолкает и пристально смотрит куда-то в пространство перед собой, словно что-то видит там и не может оторвать глаз.

– Но почему же так, Сергей? – снова спрашиваю я. – Вот ты говоришь, что кодлу не признаешь. Как же судимости тогда схватил, одну, вторую?

Сергей хмурится.

– Тебе это для дела надо или так? – нехотя спрашивает он.

– Для размышлений. Ты уж мне поверь.

– Верю, – кивает Сергей. – Первая судимость – драка. Пошла по первой части двести шестой. Вторая судимость – опять драка, уже пошла по части второй. Схлопотал три года усиленного. Первый раз – за друга вступился. Второй раз… за женщину, словом. Тут уж я кое-кого порезал. Тут мы с Чумой первый раз и сошлись.

– Его порезал?

– Его…

– Можно ему это напомнить при случае?

– Напомни, напомни. Веру напомни. Он на стенку полезет. Как тогда от меня лез, шкуру спасал, – он стискивает зубы и умолкает.

– Как же дело было?

– Ох, Виталий, – вздыхает Сергей, по-прежнему глядя куда-то в сторону.

– Я вижу, ты и до моей души решил докопаться?

– Если тяжело, не говори.

– Нет. Скажу. Пусть, гад, вспомнит. Это моя девушка была, – Сергей злобно ударяет кулаком по столу. – Он ее искалечил. Не доказали только. Тогда я сам с ним посчитался. Надо было кончать, да рука дрогнула. Уполз.

«Как у Лехи», – с неожиданной тоской думаю я.

– Где же Вера сейчас?

– Не знаю, – глухо отвечает Сергей, опустив голову. – После тюрьмы я к ней явиться не смел. А потом и хромым стал.

– Чума?

– Не-а. Дружков подослал. И жизни мне в Сибири не стало. Сюда подался. А потом вдруг он сюда прибыл. Ну, и опять началось. Однако встретиться со мной боялся. Хоть и одна нога у меня осталась. Знал, пока руки есть, я ему горло рвать буду. Потому других подсылает.

– Теперь конец, Сергей, – говорю я. – Всему этому конец.

Некоторое время мы сидим молча. Я докуриваю сигарету и поднимаюсь. За мной поднимается и Сергей.

– Пойду, – вздохнув, говорю я. – Завтра жди… нас.

Сергей кивает в ответ:

– Буду ждать.

Мы снова проходим через мастерскую, на пороге я жму ему руку, крепко жму и смотрю в глаза. Сергей через силу улыбается.

Я толкаю дверь и выхожу.