Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 189 (всего у книги 205 страниц)

Шофер Калинин

«Господи, Господи ты Боже мой! За что же это меня? А? Куда это? Зачем?»

Он покосился на сидящего рядом с ним оперативника. Спросить? Не скажет. Что узнали-то они? Что? Может, за бензин? Подумаешь, продал сто литров. Всего дел. Нет, не за бензин. За седьмой распределитель. За повидло это и водку ту проклятущую. Ту самую, что он в Перово отвозил. Точно. Дознались. Но он скажет. Все скажет. Кого ему прикрывать! Пашку, гада мордастого? Он, наверное, за это какие деньги хапнул, а ему тысячу дал да три бутылки водки. А тысяча эта ему зачем? Что по нынешним временам с этой тысячей сделаешь? Что купишь? Пачка папирос с рук – сто рублей. А может, не за Пашку? Вдруг соседи накапали? Могли. Особенно этот рыжий, филолог, что ли? Червь книжный, паскуда завистливая. Надо было на него написать куда следует насчет книжек немецких. Так пожалел, детей его пожалел. Вот наука впредь будет. А что он написать-то мог? Про продукты. Пусть докажут. Их ему товарищ Пирожков давал. Его не тронут. Кишка тонка. У него везде руки. Друзья. А вдруг он откажется? Павел-то Егорович? Тогда как? Тогда его утоплю. Все расскажу и про суку его блондинистую, и про продукты. Неужто конец? Как жил-то хорошо, как жил! Ой, чего это я молочу! Держаться надо, молчать. Я кто? Шофер. Рабочий класс. А если сосед оговорил? Интеллигент, сволочь, у него книги немецкие и фамилия тоже немецкая. Гримфельд ему фамилия. Хочет насолить пролетарию. Ежели Петька? Ну, возил, ну, дал он мне водки, а я ему деньги заплатил. Кто видел? Никто. Кто докажет? Петька? Оговаривает. Запутать хочет. А то, что я за эту водку талоны не отдал? Наказывайте. Судите. А вдруг разбронируют? Пусть. Войне-то конец. Пока обучат. Глядишь, и все».

Калинин прошел мимо строго поглядевшего на него милиционера, и ему стало совсем нехорошо. Ноги сделались словно из ваты, плечи набрякли тяжестью, будто он за баранкой просидел два дня не разгибаясь, к горлу подкатил ком, мешавший дышать. Не замечая ничего, как во сне, поднялся он на второй этаж.

– Садись сюда. – Оперативник показал ему на скамью. – Садись и жди вызова.

Калинин тяжело опустился на жесткое деревянное сиденье и затих, бессмысленно глядя вдоль коридора.

Данилов

Никитина он встретил у кабинета.

– Товарищ подполковник, свидетель Калинин доставлен.

– Где он?

– А вон на скамейке. Пар выпускает.

– Опять?

– Что опять?

– За свои штучки взялся?

– Какие еще штучки? – непонимающе спросил Никитин.

– Смотри!

– А чего, взял его немножко на «понял – понял». И все дела.

– Когда я тебя научу, что свидетель – это одно, а... Ну ладно, позже поговорим. Через пять минут доставишь его ко мне.

Данилов вошел в кабинет, сел за стол. Черт его знает, этого Никитина, ну что за человек! Любить людей он его, конечно, не научит, а уважать заставит. Пусть хоть внешне ведет себя пристойно, как подобает работнику милиции.

В дверь постучали.

– Войдите.

На пороге вытянулся Никитин.

– Шофер Калинин по вашему приказанию доставлен. Разрешите ввести, товарищ подполковник?

– Введи.

Данилов рассматривал Калинина и думал: здорово же его скрутило. Шофер не сидел на стуле, а оплыл на нем, как квашня, безвольно и беззащитно.

– Ваша фамилия?

– Моя? – срывающимся голосом спросил свидетель. – Моя, что ли?

– Ваша.

– Калинин Владимир Данилович.

– Номер вашей машины?

– Моей, да? Моей?

– Вашей, естественно, да успокойтесь вы. – Данилов встал и увидел, как голова Калинина дернулась. «Господи, – подумал он, – надо же быть таким трусом!» Иван Александрович налил стакан воды из графина, протянул свидетелю. – Выпейте и успокойтесь.

Калинин пил жадно, расплескивая воду трясущимися руками.

– Ну, успокоились?

Калинин кивнул головой.

– Читать можете?

– Могу, – еле выдавил он.

– Нате вам Уголовный кодекс. Вот статья девяносто пять[61]61
  Здесь и далее статьи УК РСФСР даются в редакции тех лет.


[Закрыть]. Ознакомьтесь. Да нет, так у нас ничего не получится. Ну и развезло вас! Держите себя в руках, вы же мужчина в конце концов. Слушайте. Статья девяносто пятая УК РСФСР гласит: «Заведомо ложный донос органу судебно-следственной власти или иным, имеющим право возбуждать уголовное преследование должностным лицам, а равно заведомо ложное показание, данное свидетелем экспертом или переводчиком при производстве дознания, следствия или судебного разбирательства по делу, – лишение свободы или исправительно-трудовые работы на срок до трех месяцев». Вы уяснили смысл статьи?

Калинин опять кивнул головой.

– Прекрасно. Прошу вас назвать номер машины.

– МТ 51-50, – выдавил из себя свидетель.

Данилову казалось, что говорил не Калинин. В этого обмякшего, потерявшего контроль над собой человека как будто кто-то вставил приспособление, похожее на сломанный старый фонограф со стертыми валиками. Нажимаешь кнопку, изношенная пружина начинает крутить валик, и в трубу сквозь шипение и треск доносится нечто похожее на человеческий голос.

– Подойдите к столу и посмотрите на эту фотографию, – резко не сказал – скомандовал Данилов. Он по опыту знал, что жесткость заставляет таких людей собраться.

Калинин встал, взглянул на фотографию Судина и кивнул головой.

– Вы его знаете?

– Да, – опять послышались хрип и шипение.

– Успокойтесь. И расскажите, при каких обстоятельствах вы познакомились.

– Возил его пару раз, – голос Калинина окреп, – я, товарищ подполковник, – он махнул рукой, – от жадности это все, от корысти моей. Еду по Арбату, они идут...

– Кто именно?

– Этот, что на фото, и полковник авиации. Руку подняли. Я остановился, довез их.

– Куда?

– Сначала в Зачатьевский, к этому, потом на Патриаршие пруды, там женщину взяли – и в коммерческий ресторан «Гранд-отель».

– Дальше что было?

– Его потом всего один раз видел. И все.

– А полковника? – Данилов напрягся внутренне.

– Его часто.

– Куда возили?

– В «Гранд-отель» и на Патриаршие, к этой, значит, женщине, она поет там.

– Где, на Патриарших?

– Нет, в ресторане. Артистка, значит.

– Кто такой этот полковник?

– Зовут Вадим Гаврилович, он здесь где-то на генерала учится.

– Это он вам сказал?

– И мне и женщине. В машине рассказывал.

– Где он живет?

– Не знаю. За городом. В Салтыковке. Я его туда один раз подвозил.

– Куда именно?

– К станции. Поехали по Горьковскому шоссе, через Балашиху, к переезду. Там как раз эшелон стоял, не проехать. Он мне и говорит: ты, мол, давай домой, я пешком доберусь, мне здесь два шага.

– Как зовут эту женщину?

– Какую?

– Певицу из ресторана.

– Он ее Ларисой называл.

– А она его?

– Вадиком. Он меня предупреждал: «Ты говори, что это машина моя». Мол, с уважением о мне, как к хозяину. А мне-то что, платил он хорошо.

– Сколько же?

– Две тысячи за поездку.

– Часто вы так ездили?

– Раз десять. Я готов, деньги могу сдать. Я...

– Не в деньгах дело, Калинин. Какая у вас была связь?

– Не понял я, вы о чем?

– Ну, как вы договаривались?

– Он мне на работу звонил. Я хозяина своего всегда к шести к его бабе отвожу.

– К жене?

– Да нет, к бабе, она у нас плановиком работает. И до пяти утра свободный.

– Прекрасно. Сейчас вас проводят в другую комнату, там все это напишете. Подробно, не упуская никаких деталей. Понятно?

– Ясно. Все как есть напишу. Спасибо вам.

Когда Калинина увели, Данилов срочно вызвал Муравьева, Самохина, Ковалева и Никитина.

– Муравьев, немедленно в Салтыковку, там разыщешь дом, где живет этот летчик. Бери людей, машину и – туда. Возьми постановление на арест и обыск у прокурора. Если его не будет дома, оставишь засаду, а сам с материалами сюда. Действуй. Самохин, звони в ресторан «Гранд-отель», уточни адрес певицы. Зовут Лариса, проживает на Патриарших прудах. Ковалев, ты едешь на автобазу, будешь сидеть и ждать звонка «полковника», возьми с собой техника, пусть он тебе отводной наушник приспособит. Никитин, в «Гранд-отель». У меня все. Выполняйте.

Через полчаса Самохин принес листок бумаги и положил его на стол перед Даниловым:

– Алфимова Лариса Евгеньевна. Патриаршие пруды, дом шесть, корпус А, квартира четыре.

Вот теперь начиналось самое главное. Все возможные контакты «полковника» были блокированы. На автобазе у телефона дежурил Ковалев, в «Гранд-отель» выслана группа во главе с Никитиным, в Салтыковке – Муравьев, к певице он поедет сам. Где-то «полковник» должен объявиться. Данилов, сидя в машине, старался не думать о том, что вопреки логике этот человек просто может исчезнуть из Москвы.

Муравьев

Он сидел в жарко натопленной дежурке Салтыковского поселкового отделения и ждал участкового, обслуживающего 5-ю Лучевую улицу. Несколько минут назад дежурный старшина подтвердил, что на даче вдовы профессора Сомова действительно проживает слушатель Академии генштаба полковник авиации Вадим Гаврилович Чистяков. Что прописка его оформлена по всем правилам. Игорь попросил принести ему из паспортного стола документы и вызвать участкового и теперь ждал. Его люди сразу же пошли к дому семь по 5-й Лучевой.

– Вот документы. – Старшина положил перед Игорем книгу прописки. – Вот заявление Сомовой.

Муравьев пробежал глазами бумаги.

– Это все?

– А чего еще, прописка-то временная – до мая. Потом мне паспортистка сказала: ей из кадров академии звонили, просили ускорить. Документы мы проверяли. Они в полном порядке. В академию звонили, там подтвердили: такой слушатель есть.

– А кто звонил?

– Начальник паспортного стола лейтенант Ракосуев.

– Ну-ка проводи меня к нему.

Паспортный стол помещался в маленькой комнате, разделенной на два пенальчика. В одном сидели две девушки-паспортистки, в другом был кабинет начальника, в котором еще помещались маленький стол и массивный сейф. Сам начальник, лейтенант Ракосуев, вполне подходил для своего кабинета. Маленький, чистенький, с бесцветными глазами и большими залысинами. Он прочитал удостоверение Игоря и записал реквизиты на отдельный лист бумаги.

– Бдительность, товарищ майор, и еще раз бдительность. Каждый чекист обязан в себе выработать данную черту. Так что же вас интересует? – он откинулся на спинку стула, сложив на животе руки.

– Телефон меня интересует, лейтенант, по которому вы в академию звонили по поводу Чистякова.

– Чистяков, – Ракосуев на секунду задумался, – это тот, что по 5-й Лучевой у Сомовой прописан? Минуту. – Лейтенант достал толстую папку, полистал какие-то бумаги: – Так. Сомова, Сомова. Вот телефончик академии Г1-74-78. У нас строго. Учет и проверка – основа бдительности.

«Где они достали этого идиота? – Игорь почти с ненавистью глядел на лейтенанта. – Бдительность, учет, данная черта... Кто он, самовлюбленный дурак, а может быть, просто положили на этот стол пачку денег?..»

– Этот номер, лейтенант, никогда не был телефоном академии. Он установлен в Зачатьевском переулке на квартире одного спекулянта. Можете позвонить туда. Там до сих пор находятся наши люди...

– Товарищ майор, – заглянул в дверь дежурный, – участковый пришел.

Выходя, Игорь краем глаза увидел, как лейтенант вытер мальчишеской ручкой покрывшийся испариной лоб.

В дежурной комнате его ожидал участковый в черном сторожевом тулупе, перетянутом поверху портупеей.

– Младший лейтенант Красиков.

– Дежурный вам объяснил, в чем дело?

– Так точно.

– Знаете этого человека?

– Никак нет, не успел, товарищ майор, познакомиться.

– Времени не было? – зло спросил Игорь.

– Он недавно у нас, товарищ майор, – вступился за Красикова дежурный.

– А где же старый участковый?

– Повысили. Да вы с ним только что говорили.

– Ракосуев? – удивился Игорь.

– Так точно, полгода назад его на паспортный перевели, участок бесхозным был. А теперь Красикова прислали из Реутова.

– Любопытно, – и повернулся к участковому, – поехали.

Когда они вышли из отделения, Красиков смущенно сказал, покосившись на сапоги Игоря:

– Туда, товарищ майор, «эмка» не пройдет, там все снегом занесло. Хоть и обувка ваша городская, а придется пёхом.

Они миновали переезд и углубились в длинные, заваленные снегом просеки. Красиков подхватил поскользнувшегося Игоря.

– Это и есть Лучевые улицы.

По обеим сторонам стояли занесенные снегом дома. Только на одной из крыш дымилась труба. Поселок показался Игорю заброшенным и вымершим. У некоторых дач были разобраны крыши, у других оборваны доски облицовки, вынуты рамы.

– Балуют, – крякнул Красиков, – руки бы им поотрубал. Люди строят, стараются, а эта хива все на дрова тащит. Но ничего, я порядок наведу.

Дача Сомовой стояла в конце просеки у самого леса. Она выглядела самой нарядной на этой улице.

– Хозяйка ее всегда на зиму сдает, – пояснил участковый. – Я так полагаю, правильно это. В жилую-то никто не полезет.

Оперативники ждали на соседнем участке.

– Дача пустая, никто не приходил, – доложил Игорю старший группы.

Муравьев открыл калитку, вошел на участок. От крыльца вели свежие, чуть присыпанные снегом следы. «Сапоги армейские, сорок второй приблизительно», – автоматически отметил Игорь.

– Ключи от дачи есть? – повернулся к Красикову.

– Никак нет.

– Я уже открыл, товарищ майор, там замки простые, английские, – сказал лейтенант Гаврилов.

– Ну пошли. Будем «академика» дожидаться.

Ковалев

Телефон звонил все время. Люди вызывали грузовики, технички, легковые машины. Был обычный рабочий день. Девушка-диспетчер, опасливо косясь на Ковалева, снимала трубку, отвечала, вызывала шоферов.

Калинин сидел здесь же, взмокший, взъерошенный, растерянный. Но страх ушел. Он не был обвиняемым. Свидетель – и все дело.

Телефон звонил, диспетчер брала трубку, на стене большие часы отсчитывали время. Полковник не звонил.

Никитин

– Ну, борода, – спросил он швейцара, – ты этого летуна, что с вашей артисткой крутит, знаешь?

– Всегда. – Швейцар покосился на молчаливых оперативников.

Он с давних пор усвоил непоколебимую истину, что с милицией лучше не связываться. И если дело не касается лично тебя, то уж надо говорить правду. Черт их знает, вдруг в тумбочку залезут? А там у него и аптека и магазин. Каждый ведь жить-то хочет.

– Если он зайдет, ты его нашему товарищу покажи. Только втихаря. Понял? – Никитин положил руку на тумбочку.

«Господи, пронеси, – подумал швейцар, – спаси и помилуй, царица небесная».

– Не сомневайтесь, товарищ начальник. Сполню.

– Смотри, дед, а то я из тебя душу выну. – Никитин повернулся к сотрудникам: – Пошли.

По лестнице, покрытой истертым, когда-то вишневого цвета ковром, они поднялись на второй этаж. Зеркальный зал ресторана поразил Никитина своей показной роскошью. Он разглядывал белые лепные стены, на которых каждый завиток, покрытый сусальным золотом, трижды отражался в огромных зеркалах.

Ресторан только что открыли: народу почти не было, за столом, в глубине зала, сидела компания офицеров в черных флотских кителях.

– Вы кого ищете? – подошел к ним официант. – Если закусить, то прошу ко мне, сам обслужу, в лучшем виде. Командированные?

– Мы из МУРа. – Никитин взял его за лацкан фрака. – Ну-ка нам метра, живенько.

Официант исчез, словно растворился. Через несколько минут к ним подплыл кругленький, толстенький человечек.

– Такие гости. Сахаров, метр.

Никитин неприязненно взглянул на него:

– Ты этого летуна, что с Ларисой крутит, знаешь?

– Как же, как же, такой солидный гость. – Сахаров развел руками.

– Так вот что, посади нас за стол у входа, но чтобы мы в глаза не бросались. Пива прикажи подать. А как тот самый «солидный» гость придет, дай нам знак.

– Сделаем в лучшем виде.

– Да запомни. Если ты или официант скажут кому, что мы из милиции, пеняй на себя.

– Понимаю. Не первый год на этом посту. – Сахаров прижал руку к сердцу.

Данилов

Корпус А оказался маленьким трехэтажным домиком, стоящим в глубине двора. К нему вела вытоптанная в снегу дорожка. В подъезде было темно, скупой январский день с трудом пробивался сквозь давно не мытые стекла окон на лестничной клетке. Данилов уверенно поднялся на второй этаж. Рядом с дверью сиротливо висела выдранная кнопка электрического звонка. Данилов попробовал соединить провода. Тихо. Тогда он постучал в филенку. Стук гулко раскатился по подъезду. Иван Александрович прислушался. В квартире по-прежнему было тихо.

– Вы сильнее стучите. – За его спиной открылась дверь третьей квартиры, и из нее высунулась женская голова, в папильотках. – Лариса поздно ложится.

Дверь захлопнулась, и Данилов так саданул по филенке, что у него заныл кулак.

За дверью послышались торопливые шаги.

– Кто? – спросил заспанный женский голос.

– Милиция.

Дверь распахнулась, на пороге стояла женщина, рукой она придерживала полы халата.

– Вот это мило, – проговорила она низким, чуть хрипловатым голосом. – Ну что же вы стоите, милиция? Заходите, а то вы мне квартиру всю выстудите.

Она пошарила рукой по стене, щелкнула выключателем. Прихожую залил тусклый свет горящей вполнакала лампы.

– Ну, – спросила хозяйка, – документы покажете или как?

Данилов раскрыл удостоверение.

– О, начальник отдела! Да еще с таким громким названием. – Хозяйка с любопытством взглянула на Данилова. – Ну и что же дальше?

– Может быть, вы нас в комнату пригласите? Неловко как-то, знаете, в коридоре разговаривать, Лариса Евгеньевна.

– И имя мое известно. Значит, разговор пойдет серьезный. Вы проходите сюда. – она открыла дверь, – а я пока себя немного в порядок приведу.

Оставив сотрудников в коридоре, Данилов вошел в небольшую, скромно обставленную комнату и автоматически подумал, что в окно Алфимова ничего выбросить не сможет: во дворе дежурят его люди.

Он сел на старый, потертый кожаный диван и огляделся. В углу стояло такое же кресло, кое-где из него торчали клочья обивки, круглый стол, четыре стула, пестрый абажур, металлическая печка-буржуйка у самого окна, труба выведена в форточку. На стене фотографии. Данилов встал, подошел ближе. Семь снимков хозяйки в различных, явно театральных костюмах. С восьмого на него смотрел большеглазый мужчина с гордо вскинутой головой.

«Артист, – подумал Иван Александрович, – нормальный человек не станет фотографироваться в такой неудобной позе».

– Любуетесь? – в комнату вошла Алфимова. – Это я в ролях. Я же когда-то в драматическом театре служила. Пошла на эстраду ради хлебушка.

Только теперь Данилов разглядел ее как следует. На ней тот же халат, туго перетянутый в талии широким кушаком, короткие рукава обнажали чуть полнеющие, но не потерявшие еще своей формы руки, золотистые волосы падали на лоб. Даже в тусклом свете зимнего дня она была ярка и красива.

– Садитесь, начальник отдела, – Алфимова опустилась в кресло, взяла с тумбочки пачку «Казбека», – курите.

– Спасибо. – Данилов встал, взял папиросу, чиркнул спичкой, давая прикурить хозяйке.

– Вы весьма любезны, – Лариса глубоко затянулась. – Теперь давайте начистоту. Я понимаю, что начальник отдела из милиции пришел ко мне не из-за вчерашней драки в нашем кабаке, свидетелем которой была ваша покорная слуга. Я угадала?

– Угадали.

– Тогда начинайте, меня никогда не допрашивали.

– Это не так любопытно, как вам кажется.

– Смотря для кого. Вам-то наверняка интересно, что я расскажу. – Лариса по-мужски ткнула папиросу в пепельницу. – Давайте же.

– Я хочу спросить об одном вашем, ну как бы это сформулировать...

– Говорите как есть. Или знакомом, или любовнике. Знакомых у меня много, а любовник один...

– Я хотел мягче – поклоннике.

– Эта формулировка обтекаемая. У меня поклонников ежевечерне больше сотни. Напьются, ну и поклоняются вовсю. Ваша служба просто обязана предполагать конкретность.

– Меня интересует полковник...

– Вадим Чистяков, так это мой любовник. Я почему-то так и знала, что вы о нем спросите.

Лариса потянулась за новой папиросой.

– Не беспокойтесь, я сама. – Прикурила, сделала несколько глубоких затяжек. – А потому, что он не тот, за кого себя выдает. Подождите, не перебивайте. Сначала я ему верила как дура, увлеклась. Герой воздуха, ас, ордена, красив, широк. Потом, когда угар проходить начал, я на него посмотрела как из зала...

– Как посмотрели? – переспросил Данилов.

– Каждая профессия имеет свой специфический язык, – улыбнулась Лариса. – Как там у вас – «по фене ботаешь».

– Это не у нас.

– Бросьте. Мне один умный человек сказал: охотник и дичь – одно и то же. Но мы не об этом. Я о специфике языка. В театре, когда говорят «из зала», подразумевают «со стороны». Ну так вот, поглядела я на него и вдруг поняла: он же играет. Причем плохо. Лжет, завирается, а все равно играет, через силу. Он же только на людях «полковник», – в голосе ее внезапно послышалась непонятная жалость, – а когда один, сам с собой... Я за ним наблюдала. Он если не выпьет, то спать не может, а как выпил, просыпается рано, бежит в комнату, сюда, бутылку вина хватает и стакан за стаканом. А руки трясутся. Сидит и смотрит в одну точку. Мучается, боится чего-то. А чего – я не знаю. Правда, спьяну он болтал кое-что... Ничего конкретного, так, общо очень. Мол, подлец я, негодяй, прощенья мне нет. Нет. Вы не подумайте, он не трус. Тут на нас в переулке трое с ножами налетели. Их тогда еле откачали, а он убежал, чтобы в милицию не попасть. Вот тогда я начала догадываться. Играет он, придумал себя, издерганный он, нервный. Жалкий. Мне его жалко. Да. Что вы так смотрите? Такой вот парадокс. Высокий, красивый, начитанный, умница необыкновенный, храбрый и трус одновременно. Что он сделал, скажите честно?

– Он вам не безразличен?

– Нет. Все равно Вадим дорог мне.

– Видите ли, Лариса Евгеньевна, для того чтобы узнать обо всем, я должен увидеть его.

– Если он бандит, тот самый, что в тылу околачивается и людей грабит, – он для меня умер. Но если есть хоть какая-то возможность... Если он не сделал ничего страшного...

Она взяла новую папиросу, прикурила от старой, помолчала.

– Так что же... Кстати, как вас называть-то мне? Ведь не товарищ начальник. И что там делают ваши люди? У меня здесь зал ожидания?

– Нет, у вас засада. Мы ждем Чистякова. Зовите меня Иван Александрович.

– Глупо. Он прибежал вчера ко мне, оставил этот чемодан. – Она ткнула папиросой в сторону дивана, на котором сидел Данилов. Он посмотрел туда. Вплотную прижавшись к дивану, стоял черный кожаный чемодан.

– Слушайте дальше, он сказал, что уезжает завтра. А сегодня придет в ресторан. Ну а оттуда ко мне за чемоданом, а утром на вокзал.

– Он сказал, куда уезжает?

– На фронт. – Лариса усмехнулась. – Господи, если бы это была правда...

– Вы знаете, что в чемодане?

– Нет. Я не любопытна. Не подглядываю в замочную скважину и не читаю чужих писем. Вам нужно? Глядите.

– Чемодан заперт?

– Представьте себе, не знаю. Но я думаю, вас эта мелочь не остановит. Вы мне разрешите пойти на кухню, я ведь еще ничего не ела.

– Вам поможет наш сотрудник.

– Готовить или есть?

– Нет, он просто постоит рядом.

– Как хотите. – Алфимова пожала плечами и вышла из комнаты.

Данилов выглянул в коридор:

– Самохин, зайди сюда с техником.

Пока связист умело и быстро прилаживал к телефону наушники, Самохин не менее умело открыл отверткой замки чемодана.

Данилов поднял крышку. Штатский костюм, белье, гимнастерка, кожаная куртка, опять белье, бритвенный прибор. На самом дне чемодана плотно лежали пачки денег, под ними диплом об окончании Ейского летного училища на имя Алтунина Вадима Гавриловича и летная книжка. С фотографии на Данилова смотрел совсем молодой лейтенант. Лицо его было торжественно и чуть взволнованно.

– Товарищ начальник, – Самохин протянул Данилову бумажку, – нашел в кармане пиджака.

Иван Александрович развернул ее. Ровным убористым почерком на ней было написано: «Красноармейская ул. Пивная. Ежедневно от 17 до 19.00».

Когда Лариса вошла в комнату, чемодан лежал на диване закрытый, а Данилов сидел на стуле рядом с телефоном, в руках он держал наушники.

– Это еще зачем? – она с недоумением посмотрела на него. – Впрочем, делайте что хотите.

Время тянулось бесконечно медленно. Телефон зазвонил всего лишь два раза. Подруга и администратор из филармонии. Подруга рассказывала о каком-то Боре, вернувшемся из Алма-Аты, администратор предлагал левый концерт на мясокомбинате.

– Ты слышишь, – бодро кричал он в трубку, – левак мировой. Расчет натурой. Колбаска, мясо. Золотое дно.

– Надеюсь, меня за это не посадят, – поинтересовалась Лариса, – а в наушниках вы похожи на Кренкеля[62]62
  Кренкель Э.Т.(1903-1971) – известный советский полярник, профессиональный радист, участник первой советской дрейфующей станции «Северный полюс-1» и других арктических экспедиций. Герой Советского Союза.


[Закрыть].

– Вы его видели?

– Только в журнале. Но вид у него был такой же глупо-сосредоточенный.

– Спасибо.

– Кушайте на здоровье.

– Вы когда уходите на работу?

– В девять.

И опять потянулись минуты. Стрелки на часах словно примерзли к цифрам. Тик-так. Тик-так. Тик-так, – громко стучали часы на стене. Алфимова затихла в кресле, укутавшись клубами дыма. Данилова начинало клонить ко сну. Тик-так. Тик-так. Комната медленно меняла свои очертания. Тик-так. Тик-так. Абажур вдруг стал непомерно большим. Тик-так. Тик-так. Папиросный дым казался облаками. Они слоились, окутывали его. Тик-так. Тик-так.

Телефон зазвонил пронзительно и резко.

– Ал-ле, – протяжно пропела Лариса.

– Это я. – В трубке что-то трещало, голос был еле слышен, казалось, что звонят с другой планеты.

– Не слышу, ничего не слышу.

– Я перезвоню.

Ти-ти-ти, – запела трубка.

– Он? – спросил Данилов.

Алфимова молча кивнула. Прошло минут пять, и телефон ожил снова.

– Ты где?

– Из автомата.

– Где ты?

– Здесь недалеко.

– Приходи.

– Не могу. Я приду в ресторан. Жди. Когда ты уходишь?

– Через полчаса.

И снова короткие гудки. Техник перезвонил на станцию. «Полковник» говорил из автомата на Пушкинской площади. Туда уже выехала опергруппа.

И внезапно Данилов понял, что Чистяков не придет в ресторан. Он же отлично знает, когда начинает петь Лариса. Чистяков спросил: «Когда ты уходишь?» Звонил с Пушкинской. Значит, он будет ее ждать здесь. Где-то рядом, чтобы забрать чемодан. Патриаршие пруды. Патрики, как их называли все, большая площадь. Сколько же улиц вливается в нее? Раз, два, три, четыре. Нет, пять. Точно, пять. Он поднял трубку.

– Дежурный? Данилов. Срочно всеми наличными силами перекрыть все выходы с площади Патриарших прудов. Объект одет в коричневое кожаное пальто с летными полковничьими погонами, в серую каракулевую папаху. Блокировать все проходные дворы и сквозные парадные. Немедленно. – Он посмотрел на Ларису: – Ну вот что, Алфимова, через полчаса вы выйдете и пойдете на работу. Только ничему не удивляйтесь.

– Вы думаете?..

– Уверен. Не бойтесь, мы будем рядом.

Он оставил в квартире сотрудника и связиста, остальным приказал выйти на улицу.

Нет, он не мог ошибиться. Данилов поставил себя на место Чистякова. Арест Кузымы. Он слышал выстрелы. Правда, «полковник» не знает, жив или убит Кузыма. Он поехал домой, собрал вещи, завез Ларисе. Нет, он не такой дурак, чтобы переться в «Гранд-отель». Он сейчас заберет чемодан и постарается исчезнуть из Москвы. Явка у него есть. Пивная на Красноармейской. Только вот в каком городе? Ничего, он сам скажет. Нервный, напьется, и начнется самобичевание. Посмотрим. Ну, пора. Сейчас мы познакомимся, «полковник» Чистяков.

Данилов стоял в подъезде рядом с домом Алфимовой. По улице, пряча лица от ветра в поднятые воротники, пробегали редкие прохожие. По тротуару прошел Самохин. Иван Александрович взглянул на светящийся циферблат часов. Ровно восемь. Сейчас на улицу выйдет Лариса. Вот она. Идет медленно. Так, все правильно. Он вышел из подъезда и услышал торопливые шаги. Кто-то догонял Алфимову. Данилов опустил руку в карман полушубка, нащупал теплую рукоятку «вальтера». Вот он. В темноте матово отливало кожаное пальто. Данилов опустил предохранитель. Человек был совсем рядом. Иван Александрович шагнул ему наперерез, подняв руку с пистолетом.

– Стой.

Бегущий внезапно затормозил, словно споткнулся, и по инерции проехал еще шага два по скользкому тротуару. Теперь они были почти рядом.

– Руки, – тихо скомандовал Данилов, – руки вверх, или пристрелю.

Рядом с «полковником» из темноты выросли два оперативника.

– Тебе же говорят, руки, – зло сказал Самохин.

Данилов услышал, как щелкнули наручники.

– В машину его, – приказал Данилов, – ты, Самохин, останься здесь. Пригласи понятых, составь акт изъятия чемодана. Возьми у Алфимовой объяснение. Где она?

– Я здесь. – Алфимова стояла рядом, и Данилову показалось, что она плачет.

«Ну вот, мы свое дело сделали, – подумал он, садясь в машину, – как же там Сережа Белов?»