Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 205 страниц)

– Ну, не-ет. Тут я с вами не согласен. За подлость надо расплачиваться. – Игорь невольно сжал кулак, сигарета сломалась, и он бросил её под стол, в корзину.

…Вечером в гостиницу к Игорю пришёл Кучанский. Он молча слушал, покуривая сигарету, потом, вздохнув, сказал:

– Да-а. Напереживались вы, я смотрю. И было от чего, конечно. Проклятая работа! Но жить без неё я бы, например, не мог. Знаете, что сказал про нашу работу Квачевский ещё сто лет назад? Эх, умел сказать старик. Я даже выписал. Вот послушайте, – он вынул записную книжку и, полистав её, прочёл: «Следователь должен смотреть на горести других, не потрясаясь ими, на страшные злодеяния, не раздражаясь против них, чтобы в своих действиях и распоряжениях не увлечься, не поддаться этим впечатлениям в ущерб долгу и правде». Совершенно точно сказано.

Они помолчали.

Потом Игорь упрямо возразил:

– А я не могу не возмущаться. Я не счётно-решающая машина. Главное – не показывать этого, вот что.

– Нет, – ответил Кучанский. – Если на то пошло, то главное – чтобы ваше возмущение не мешало, а помогало узнать правду, добиться правды. Истина – вот бог, которому я поклоняюсь! – воскликнул он, и это почему-то не прозвучало у него высокопарно.

– Красиво говорите, – усмехнулся Игорь. – Вас бы мой Виталий заслушался.

– А главное – правильно, – запальчиво возразил Кучанский.

– Да-а, – протянул Игорь. – У меня завтра разговор с тем типом. Решающий. И Юра Савельев, как назло, опять занят. Попробуй тут быть спокойным.

В этот момент в дверь постучали. Игорь сорвался с дивана, словно только и ждал этого стука.

На пороге стояла запыхавшаяся дежурная.

– К телефону вас… просят… скорее…

– Я сейчас! – крикнул Игорь Кучанскому и устремился по тёмному коридору к лестнице.

Чёрная трубка лежала внизу на барьере.

– Слушаю! – закричал Игорь, судорожно прижимая её к уху. – Откаленко слушает!

– Томилин говорит, – раздался далёкий, еле слышный голос. – Нашёл твоего Лосева… Из Чудиловской больницы говорю…

– Что, что? – закричал Игорь. – Громче!

– Из… больницы говорю… – далёкий голос тонул в шуме и треске разрядов. – Здесь Булавкин… очень плох… Ты понял?.. Разбираемся… Завтра позвоню из Пожарова… Лучше будет… Пока…

По оконному стеклу шлёпали густые, нежно-зеленые ветви берёзы. Ветер задувал откуда-то сбоку, ветви шелестели, тёрлись о стекло, золотые солнечные блики скакали по столу и белым стенам маленького кабинета главного врача.

На стенах висели графики дежурств, отпечатанные на машинке инструкции, плакаты, рассказывающие, как оказать первую помощь при переломах, наездах и ожогах. В стеклянном с красным крестом шкафу на стеклянных полках были разложены коробочки и баночки с лекарствами. Остро пахло йодом, нашатырём и ещё чем-то специфично больничным.

Возле окна у стола сидела полная женщина в белом халате и белой шапочке, из-под которой выбивались короткие седые волосы. Женщина, щурясь, курила, и бесчисленные морщинки на её крепком, загорелом лице казались ещё резче и заметнее. Из кармана её халата выглядывали дужка и резиновые трубочки стетоскопа. С другой стороны стола разместился огромный, казавшийся неуклюжим Томилин в своём негнущемся синем плаще. А между ними верхом на табуретке сидел Виталий. Тугая марлевая повязка обхватила его голову, дыбом подняв клок светлых волос на самой макушке. На нем были больничные, из синего сатина штаны и тоже больничная нижняя рубашка с длинными рукавами и тесёмочками у горла. Тем не менее вид у Виталия был бодрый. Он энергично посасывал свою трубку и говорил хмурившейся женщине:

– Ну как же так, Тамара Анисимовна? Человек у вас пять дней в сознание не приходит, а вы…

– А мы, – перебила его женщина, – все делали, чтобы он хоть на шестой день в сознание пришёл.

– Да, но надо же ставить в известность милицию о таких случаях?

– Без вас знаем. Но телефон у нас не работает, вы же видите? Звоним с почты. Вот и получилось. Дежурный врач решила, что сестра звонила, а та, видите ли, была уверена, что врач звонил. Я же не сомневалась, что или та, или другая, но звонили. Словом, недоразумение получилось. Да ещё такой тяжёлый больной. Мы от него ни на минуту не отходили ни днём ни ночью. Сестра кровь дала, сама тут сутки потом лежала.

Женщина сердито курила.

– Это я все понимаю, – мягко возразил Виталий. – Но, согласитесь, непорядок. Мы же с ног сбились.

– Мы, между прочим, тоже. Только вы его искали. А мы его спасали. Небольшая разница.

– Тамара Анисимовна, я медицину глубочайшим образом уважаю, – Виталий приложил руку к груди. – Во-первых, у меня родители тоже врачи, сам чуть врачом не стал. Мне этого мама до сих пор не может простить. Во-вторых, – он дотронулся до повязки, – вы столько бинта для меня не пожалели. Я только надеюсь, что завтра утром вы его…

– И не надейтесь, – оборвала его женщина. – Три дня будете носить. Потом лёгкой повязкой заменим. И лежать! – властно закончила она.

Виталий с упрёком посмотрел на неё.

– Тоже три дня?

– Да, да. Не забывайте, у вас ещё и сотрясение.

– Ну, хорошо, – кротко вздохнул Виталий. – Завтра мы устроим консилиум под его председательством, – он указал на Томилина. – А пока расскажите нам все о больном Булавкине.

– Что ж вам рассказывать? – женщина закурила новую папиросу. – Доставили его туристы в четверг утром. Огромная потеря крови, ножевые раны, задето лёгкое. Без памяти был. Пульс почти не прощупывался. Приняли срочные меры. Ну, это уж по нашей части. В сознание приходил ещё один раз, тоже ненадолго. Ну, а окончательно вот только сегодня. Надеюсь, жить будет.

Она устало потёрла ладонью лицо.

– Что-нибудь говорил в бреду? – спросил Виталий.

– Имена какие-то называл, выкрикивал что-то, ругался, звал кого-то.

– Так, так. Вот это уже интересно. Припомните, Тамара Анисимовна, очень вас прошу, что выкрикивал, кого звал.

– Ну, кричал «убью!», мать звал. Ещё какую-то Лару. Так, знаете, звал… Однажды прошептал, это я сама слышала: «Евгений Петрович, я за вас…»

– Что – за вас? – дрогнувшим голосом спросил Виталий.

– Дальше не слышала. Только губами шевелил. И сразу глубокий обморок. Вам надо с Верой поговорить. Это наша сестра. Она от него четверо суток не отходила. И кровь дала. Золото, а не девчонка. Уж я её гнала домой, и мать приходила, просила, ругалась. Не уходит. Плачет и не уходит.

– Где она сейчас, ваша Вера? – спросил Виталий.

– Сейчас услала. Она уже на ногах не стоит. А он есть попросил. Хороший, кстати, паренёк. По глазам видно.

Виталий, поморщившись, взглянул на неё.

– Хороший, говорите?

– Да. А вам надо лечь. Немедленно, – строго сказала женщина. – Можете здесь, у меня, – она указала на белую высокую койку у стены. – Я пойду к больным. Вечерний обход надо делать. Через час вернусь.

– Пожалуй, я действительно лягу. А ты, – Виталий обратился к Томилину, – садись рядом, будешь рассказывать, – он провёл рукой по забинтованному лбу. – Что-то кружиться начала.

Томилин помог ему лечь.

Женщина, тяжело опершись о колени, встала, привычным движением заправила под шапочку седую прядь волос и направилась к двери.

– Тамара Анисимовна, – окликнул её Виталий, глядя в потолок. – Когда можно будет поговорить с Булавкиным?

– Завтра. И с ним, и с Верой только завтра. Отдыхайте пока.

Она, переваливаясь, вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

Виталий нетерпеливо повернулся к Томилину.

– Прежде всего, где этот стервец Анашин?

– В сельсовете. Углов его там стережёт.

– Так. Завтра увезём его в город.

– Пустит она тебя? – Томилин кивнул на дверь.

– Ещё как пустит. Ну, а теперь расскажи, как вы меня нашли?

Томилин удивлённо усмехнулся.

– Ты что? Память отшибло? Мы с Угловым подъехали к больнице. Видим, Анашин там крутится. Нас заметил, как деру даст. Ну, догнали. Чего, спрашиваем, тебе тут надо? Чего это ты нас испугался? Ведём назад, к больнице. И тут видим, ты через поле идёшь, шатаешься, руками за голову держишься. Анашин, как тебя увидел, бух на колени, крестится, глаза на лоб лезут, орёт не своим голосом: «Идеть!.. Знать ничего не знаю!.. Идеть!..» Прямо заходиться стал. Словно ты с того света явился.

– Он меня, подлюга, как раз туда и хотел спровадить.

– Ну вот. Я, значит, его держу. А Углов к тебе кинулся. Вид, надо сказать, у тебя был! Но башка оказалась крепкая. Мы потом, честь почести, выход на место происшествия сделали, понятых взяли. Анашин сам повёл. Он и корягу показал, какой тебя хватил. Здорова. В комнате стало темнее. Солнце село, и на западе небо побагровело, постепенно переходя через оранжево-жёлто-голубое в густо-синее, почти чёрное.

– Красиво, – задумчиво проговорил Томилин, глядя в окно и разминая сильными пальцами сигарету. – Как в театре. Ты глянь.

Виталий приподнялся на локте.

Скрипнула дверь. Жёлтая полоса света из коридора упала на пол. Вошла Тамара Анисимовна.

– Сумерничаете? – спросила она, щёлкнув выключателем у двери. – Сейчас ужин вам принесут.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Томилин, вставая. – А то мой Иван совсем там небось заскучал.

– Где ночевать будете?

– Да там же, в сельсовете. Куда с этим барбосом денешься? Тут у Ивана родня, так что харчами разживёмся.

– Скажи, пожалуйста. Всюду у него родня, – завистливо сказал Виталий и улыбнулся. – От Никиты и Матрёны все пошли.

Хмурый Томилин тоже усмехнулся.

– Он уж мне про твои шутки говорил.

Простились, и Томилин ушёл.

Наступила душная ночь. Виталий долго ворочался с боку на бок, не находя удобного положения. Голова прошла. Но почему-то стало ломить тело. Мысли теснили одна другую, возбуждённый мозг не мог с ними справиться. В висках тяжело стучало. Хотелось пить.

Неслышно подошла дежурная сестра, подала стакан с водой, велела принять порошок. Прохладной рукой провела по его щеке.

Виталий уснул.

Утром он уже чувствовал себя превосходно, С аппетитом позавтракал, шутил с сестрой, с врачами, грозил сделать зарядку, выпрыгнуть в окно, если с него не снимут этот ужасный бинт.

Потом пришёл невыспавшийся, с красными глазами Томилин. Ему выдали халат. Виталия охватило такое нетерпение, что он еле дождался, когда вернётся с утреннего обхода главный врач. И когда та, наконец, вошла в кабинет, он быстро и взволнованно спросил:

– Ну что, можно?

– Можно. Идите. Третья дверь налево. Только помните, пять минут. Не больше. Сама приду и выгоню. Учтите.

Виталий и вслед за ним Томилин вышли в коридор.

В узкой светлой палате стояли четыре койки. На одной из них у окна лежал перевязанный, очень бледный, с синими кругами под глазами, неузнаваемо осунувшийся Булавкин. Он молча следил за вошедшими. Остальные койки были свободны.

Виталий и Томилин уселись рядом на противоположной койке, и Виталий тихо, спокойно, так, как учила его накануне Тамара Анисимовна, сказал:

– Расскажи, Сергей, все, что ты хотел нам сообщить там, в гостинице.

Дрогнули ресницы на бледном лице, глаза Булавкина вдруг затуманились слезами, и он еле слышно прошептал:

– Все… скажу… А сам… отстрелялся… кажись…

Когда Игорь утром пришёл в горотдел, дежурный доложил:

– Почта из Москвы, товарищ капитан. На ваше имя.

И протянул толстый конверт.

– Ко мне придут, – предупредил Игорь. – Я буду все время у себя.

Только усевшись за стол и предварительно позвонив куда-то, он распечатал конверт.

Письмо было от Мацулевича. Собственно говоря, от него была только записка. А все остальное… Быстро пробежав бумаги, лежавшие в конверте, Игорь возбуждённо потёр руки. Аи да Григорий Осипович! Ну и прижали же они там этого Кобеца! Ведь это все его собственной рукой написано. Испугался, подлец, за свою шкуру!

Игорь закурил и принялся уже внимательно перечитывать лежавшие перед ним бумаги, делая пометки на отдельном листе.

В дверь постучали.

– Да, да! – крикнул Игорь, торопливо заканчивая очередную запись.

В кабинет вошёл невысокий, худощавый: человек с небольшим чемоданчиком в руке.

– Вы от Савельева? – спросил Игорь. – Присаживайтесь, пожалуйста. Постановление следователя у вас есть?

– А как же? – улыбнулся человек. – Без этого не работаем. Как и вы.

– Отлично. Я уже звонил на завод. Там все в порядке. Вам Юрий… – Игорь вдруг забыл отчество Савельева.

– …Сергеевич, – подсказал человек.

– Да, да. Юрий Сергеевич. Он говорил, в чем состоит ваша задача?

– В общих чертах. Детали должны сообщить вы. Я ведь тут совсем по другому делу.

– Это мне известно. А задача вот какая…

Игорь принялся объяснять. Человек внимательно слушал.

– Все понятно, – сказал он наконец. – Когда вам нужен акт?

– Срочно нужен, – Игорь взглянул на часы. – Ну, хотя бы к двум. Допрос мы начнём раньше. Но вы заходите, не стесняйтесь. И желаю успеха. Очень, как вы понимаете, желаю, – он улыбнулся. – И вообще, спасибо за помощь.

– Ну, чего там. Дело общее. Они простились, и человек ушёл.

Потом зашёл подполковник Раскатов. Пожав Игорю руку, он загадочно усмехнулся и сказал:

– Вчера вечером, после вашего ухода, звонил Коршунов Сергей Павлович. Ох, и острый мужик. Одно дело мы с ним поднимали. Уж он жару дал.

«Запомнилось тебе это дело», – подумал Игорь.

– Так вот, – продолжал Раскатов. – Был у него, оказывается, этот ваш Мацулевич…

– А-а, ну, теперь все понятно, – обрадованно воскликнул Игорь.

– Именно. И с тем Кобецом Сергей Павлович лично беседовал. Вот так. Ну, а потом интересовался, как тут его орлы действуют, – усмехнулся Раскатов. – Просил вас вечером ему позвонить.

Он прошёлся по кабинету, заложив руки за спину, потом остановился перед Игорем и добавил:

– Хочу поприсутствовать на сегодняшнем допросе. Не возражаете?

– Пожалуйста, – сдержанно ответил Игорь.

«Коршунов велел или сам инициативу проявляет? – подумал он и тут же решил: – Сам. Дело-то совсем по-новому оборачивается».

А вскоре пришёл Ревенко,

Он шумно распахнул дверь, поздоровался громко, уверенно, почти весело:

– Привет, Игорь Васильевич, привет! А, и вы тут? – повернулся он к сидевшему в стороне, на диване, Раскатову. – Давненько, Викентий Петрович, не виделись. Давненько. Печень-то как, поутихла? Позволяет? – и он, лукаво улыбнувшись, щёлкнул себя по горлу.

Раскатов сухо буркнул в ответ:

– Все бы так было в порядке, как моя печень.

Ревенко повернулся к Игорю.

Вся его короткая, полная фигура с обрисовывавшимся под белой сорочкой животом и небрежно завязанным галстуком на складчатой, ветчинно-розовой шее выражала самоуверенность и безмятежное спокойствие. Широкое, розовое от загара лицо с набрякшими мешочками под глазами улыбалось открыто и дружелюбно.

– Итак, я к вашим услугам, – сказал он, усаживаясь и кладя на короткие колени свой солидный, с двумя застёжками портфель. – Чем могу быть полезен?

– Сейчас все узнаете, – спокойно ответил Игорь, вынимая бланки допроса, – заполним сначала общую часть.

– Допрос по всей форме, – усмехнулся Ревенко и пригладил свои вьющиеся светлые волосы. – Как положено.

– Ну что ж. Раз положено…

Он быстро ответил на вопросы, и Игорь протянул ему бланк.

– Тут вам следует расписаться.

– А что это такое? – с интересом спросил Ревенко.

– Предупреждение. За дачу ложных показаний, вот видите, тут предусмотрена санкция.

– Чепуха какая! Ну, пожалуйста.

Ревенко размашисто подписался.

Он по-прежнему был спокоен и самоуверен, только весь как-то незаметно подобрался, и глаза налились холодом.

– Что дальше? – спросил он, откидываясь на спинку стула.

– Дальше будем разбираться, Владимир Яковлевич. Но прежде всего скажите: как вы относились к Лучи-нину?

– Я? Самым лучшим образом. Я и сейчас утверждаю, что это был, бесспорно, талантливый инженер и организатор. Хотя с людьми он не всегда умел ладить. Приходилось сглаживать.

– Прекрасно. Так я и запишу. Ну, а изобретение его? Вы признаете за ним это изобретение?

– Как вам сказать? Тут я не очень компетентен, признаться, – пожал плечами Ревенко. – Говорят, он его заимствовал.

– А ваше мнение?

– Чего не знаю, дорогой мой, того не знаю.

– Бывает. Я так и запишу. Теперь насчёт перестройки вашего завода. Вы в ней участвовали, не так ли?

– Да, конечно.

– По каким чертежам она шла?

– По каким? Да по тем самым, которые были потом обнаружены на Барановском комбинате.

– Вы уверены, Владимир Яковлевич?

– Ещё бы! Но почему вы меня об этом спрашиваете?

– А потому, что вы, перестраивая завод, временами, оказывается, сильно отступали от проекта. Почему так?

– Ну, знаете, – на сосредоточенном лице Ревенко мелькнула снисходительная улыбка. – По ходу дела всегда приходится вносить коррективы. Без этого не бывает.

– Но почему гак много? Даже в компоновку и количество оборудования, в его конструкцию, в технологическую схему, наконец.

– А об этом уж спросите проектировщиков.

– Спросил. Они, кстати, вместе с вами участвовали в перестройке завода.

– Надеюсь, они вам объяснили?

– Да, объяснили, что эти чертежи изготовлялись уже после перестройки.

– Вот тебе раз! А как же, по-вашему, мы тогда перестраивали завод? – рассмеялся Ревенко. На круглом его лице не было заметно ни растерянности, ни досады.

«Нервы у него что надо», – подумал Игорь и пояснил:

– Говорят, что перестраивали по эскизам. Вы этого не заметили?

– Нет, не заметил.

– Странно, – покачал головой Игорь. – Вы не находите? Ведь все, кроме вас, это заметили.

– А мне странно другое.

– Что именно?

– Ваш тон, – строго сказал Ревенко. – Вы меня как будто в чем-то уличаете.

– Дело не в тоне, а в фактах. Вы ими недовольны? А меня они удивляют. Вы же умный человек, Владимир Яковлевич. Смотрите, что получается. Ваш завод перестроен со значительными отступлениями от проекта. Так?

– Так. Что из этого?

– А Барановский комбинат построил свой цех в точности по этому проекту. Вот справка. Что это может означать? Любой человек вам скажет: это означает, что данные чертежи предназначены для Барановского комбината. Тогда где же чертежи, где проект, по которому перестраивался ваш завод? Может быть, их уничтожили? Или потеряли?

– Глупости!

– Совершенно с вами согласен. Остаётся предположить одно: их просто не было. Были эскизы.

– И это было бы грубейшим нарушением! – воскликнул Ревенко, вцепившись побелевшими пальцами в свой портфель.

«Э, милый, ты начинаешь срываться, – усмехнулся про себя Игорь. – Даже твои нервы, кажется, не выдерживают». И спокойно заметил:

– Конечно, нарушение. Но автор проекта Лучинин сам руководил перестройкой. Все очень спешили. Так что наличие эскизов можно если не оправдать, то объяснить.

– Ваша обязанность не объяснять, а выслушивать объяснения!

– Я именно так и сделал. И именно так все мне и объяснили, кроме вас. Вы объясняете очень странно.

– Вся рота шагает не в ногу, один он в ногу, – пробасил со своего дивана Раскатов.

– А вы!.. – обернулся к нему Ревенко. – Вы!.. – и вдруг спокойно и иронически закончил: – Вы ведь были, кажется, другого мнения, Викентий Петрович. Неужели так быстро поменяли?

– Не быстро, – пробурчал Раскатов. – Совсем не быстро. А надо было бы.

– Минутку, Владимир Яковлевич, – вмешался Игорь. – Я записываю ваше объяснение. Итак, завод перестраивался по чертежам, по которым потом был построен цех на Барановском комбинате. При этом вы внесли в проект большие изменения, иногда даже ухудшая его тем самым.

– Позвольте! Почему же ухудшая?

– Качество продукции у вас несколько хуже. А производительность меньше. Вот справка главного инженера комбината.

– Ну, знаете! Мы строили первыми.

– Конечно. Итак, я вас правильно понял?

– Да, – резко ответил Ревенко. – И компетентная комиссия из министерства…

– Вот теперь перейдём к этой комиссии, – перебил его Игорь. – Вы давно знакомы с её председателем?

– Я?.. Сравнительно давно.

– Вы, кажется, учились вместе?

Ревенко усмехнулся, демонстрируя удивительное самообладание, и провёл рукой по волосам.

– Кто вам это сказал? Впрочем, извините. Вам ведь нельзя задавать вопросов. И у вас… э-э, свои методы.

– В данном случае метод был весьма прост, – невозмутимо ответил Игорь. – Нам сказал об этом сам Михаил Никитович Кобец.

– Сам?! – не смог сдержать изумления Ревенко. – Но позвольте! Как вы могли…

– Оставьте вопросы, – сухо прервал его Игорь. – У меня слишком много их к вам. Так вот. Кобец признал свою полнейшую некомпетентность в данном вопросе. И мы ещё к этому вернёмся. А сейчас скажите: вы знали об анонимных письмах, поступивших в прокуратуру, в газету, в министерство по делу Лучинина?

Ревенко снова взял себя в руки и спокойно ответил:

– Конечно. Я их даже читал.

– Они содержат, в общем, одни и те же обвинения, не так ли?

– Да, пожалуй.

– У вас не возникло ощущения, что их писал один и тот же человек?

– Я об этом не думал.

– А вы не подумали, что их автор очень хорошо знает заводские дела и, возможно, сам работает на заводе?

– Вполне вероятно.

Ревенко был спокоен, удивительно спокоен, только полное лицо его словно окаменело, даже глаза, только двигались губы.

– Мы тоже обо всем этом подумали, – медленно сказал Игорь. – И нашли их автора.

– Поздравляю.

– И он сознался. Ему, собственно, ничего больше не оставалось. Это некий Носов. Вы его знаете?

– Знаю, – сухо ответил Ревенко.

– Прекрасно. Но вот что на первый взгляд странно. Все обвинения, содержавшиеся в письмах, подтвердила комиссия. Ей давали объяснения вы…

– Не я один.

– Конечно. Но вы давали объяснения именно по этим пунктам. Так пишет нам Кобец, – Игорь указал на одну из бумаг на столе. – И эти же самые пункты, эти же обвинения, вы подсказали Носову для его писем. Вот его показания.

– Ложь, – спокойно произнёс Ревенко. – И притом наглая ложь.

– Вот как? – удивился Игорь. – Но Кобец – лицо официальное и к тому же ваш старый приятель. Зачем ему…

– Я говорю про Носова, – с ударением на каждом слове, медленно и твёрдо произнёс Ревенко. Лицо его при этом оставалось неподвижно, глаза смотрели куда-то в одну точку.

– Про Носова? – переспросил Игорь. – А Кобец, значит, прав?

– Да.

– Так и запишем… Теперь насчёт Носова. Я согласен. Этот человек доверия не заслуживает. Но он не только негодяй, он ещё и хитрец. И вас обманул. Вы не догадываетесь в чем?

– Нет.

– Вы не помните, что просили его вернуть одну бумагу, вернее записку, и он вам сказал, что потерял её?

– Это тоже ложь.

– Возможно. Но бумага эта теперь у нас. Там вашей рукой написаны некоторые трудные для Носова слова и формулировки. И приписано: «Смотри, пиши правильно, а то не поймут».

– Ложь!

– Вот она, эта записка. – Игорь взял со стола не большой помятый листок и показал Ревенко.

– Разрешите… – протянул тот руку.

– Нет. Вы и так узнаете.

– Разрешите! – грозно повторил Ревенко, продолжая каменно сидеть на своём стуле с протянутой рукой.

– Нет. Смотрите издали. Вполне…

– Ну, так я сам!..

Ревенко неожиданно сорвался со стула, с грохотом опрокинув на пол портфель, выхватил у Игоря записку и мгновенно сунул её в рот.

Он не успел, однако, её проглотить, как со своего дивана кинулся на него Раскатов и сдавил ему горло.

– А ну, плюй! – задыхаясь, крикнул он.

Лицо Ревенко налилось кровью, он громко засопел и стал отрывать, ломать пальцы Раскатова. Но тот уже другой рукой сжал ему аелюсть с такой силой, что, застонав, Ревенко разомкнул стиснутые зубы, и бумажный комок вывалился на пол. Раскатов ногой швырнул его к Игорю.

Тот осторожно и брезгливо расправил мокрую записку и, положив её на промокашку, прижал толстой папкой.

Ревенко без сил повалился на стул, держась рукой за горло и шевеля челюстью. Кровь медленно отливала от его лица. Он ничего не мог произнести, только ненавидящими глазами следил, как Раскатов медленно возвращается к дивану. На широкой спине под взмокшей гимнастёркой двигались лопатки: Раскатов, словно на зарядке, несколько раз с силой развёл локти. Видно, у него затекли руки. Опустившись на диван и ещё не остыв от возбуждения, он прохрипел:

– Задушил бы, будь моя воля…

Ревенко, наконец, пришёл в себя и, криво усмехнувшись, сказал, обращаясь к Игорю:

– Поскольку я все равно не буду подписывать ваш протокол, то можете не стараться записывать.

– Нет, я буду стараться, – возразил Игорь. – А там будет видно. Я только сейчас сделаю в нем по метку о вашем выдающемся поступке.

– Как вам угодно, – с наглой церемонностью поклонился Ревенко, но было заметно, что шея у него плохо двигается.

В этот момент в дверь постучали, и вошёл человек с чемоданчиком в руке.

– Товарищ Долин, – сказал Игорь, – жаль, что вы опоздали. Этот гражданин сейчас так неудачно пытался проглотить бумагу.

– Ничего. Мне приходилось уже подобное видеть, – спокойно ответил тот. – Вот акт. Все так и было, как вы предположили. Ну, а я…

– Спасибо большое. Разговор теперь пойдёт у нас ещё веселее, – ответил Игорь.

Они простились, и человек ушёл.

Игорь спокойно, как будто ничего не произошло, спросил Ревенко:

– Инженеры Черкасов и Филатова работали вместе с Лучининым над проектом для комбината?

– Если это можно назвать работой!

– То есть?

– Читайте акт комиссии, – насмешливо ответил Ревенко, все ещё машинально потирая горло.

– Читал. Так вот, они утверждают, что на чертежах не было штампа завода, но были их подписи. Между тем к моменту ревизии оказалось, что штампы есть, а подписей нет. Странно, не правда ли?

– Меня это не касается.

– Да? Но именно вы предъявили эти чертежи комиссии. Вот Кобец об этом пишет.

– Меня попросили, я и предъявил.

– А почему не попросили самого Лучинина?

– Он в это время болел.

– Где же вы взяли эти чертежи?

– У него в кабинете.

– А где именно в кабинете?

– Этого уж я не помню. И вообще…

– Минуточку. Не надо нервничать. Лучинин утверждал, что они были заперты у него в столе.

– Стол был отперт!

– Вот как? – Игорь секунду помедлил и вдруг резко спросил: – Где ключи от вашего стола?

Ревенко схватился было за карман, но тут же медленно отнял руку и пристально посмотрел на Игоря.

– Я оставил их секретарю, – раздельно произнёс он. – Что-то случилось с замком, и он стал плохо отпираться. Я попросил исправить.

– Не с замком что-то случилось, а с ключом, – холодно возразил Игорь. – Потому что этим ключом вы отперли ящик в столе Лучинина, и ключ прогнулся, кроме того, у него отломился один уступ в бородке. Замок не сразу открылся, вы повредили и его, и свой ключ. Вот акт трассологической экспертизы, – Игорь указал на бумагу, которую только что принёс Долин. – Зачем вы это сделали? Зачем вы брали у секретаря заводской штамп? Вот её показания, – он достал из папки ещё одну бумагу и протянул её Ревенко. – Можете ознакомиться.

– Я уже сказал, – медленно ответил тот, отстраняя бумагу. – Я не буду подписывать ваш протокол. И ни буду больше отвечать на вопросы.

– Все это уже не обязательно, – ответил Игорь. – Картина и так ясна: Я вам даже скажу, за что вы ненавидели Лучинина. Он был ярче и талантливее вас. Вы ему завидовали. Он стал директором завода. А ведь до него директором завода были вы. Наконец, его, а не вас полюбила Филатова…

– Я требую!.. – повелительно крикнул вдруг Ревенко. – Требую не вмешиваться в это!.. Это личное!.. Это… это подлость, наконец!

– И вы говорите о подлости? – удивлённо переспросил Игорь. – Вы?.. Зачем вы преследовали Филатову? Зачем вы приходили к жене Лучинина? Зачем звонили ей, подбрасывали письма? Как это все называется, я вас спрашиваю?

Кровь снова прилила к толстому лицу Ревенко, он уже не мог справиться с охватившей его яростью. С треском стукнув по столу кулаком и при этом снова уронив портфель, он закричал:

– А я говорю, не вмешивайтесь!.. Это вас не касается, понятно вам?! Вы – чинуша, бездушная машина! Вы знаете, что такое любовь?! Вы можете всем для неё пожертвовать?! Всем, что есть в жизни?! А я могу! Могу! И я её люблю! Можете меня убить! Пожалуйста! А я её буду любить и там, там!..

Такая ярость, такая страсть звучала в его срывающемся голосе, что Игорь даже содрогнулся при одной только мысли, что этот человек может натворить ради своей любви.

– Но вы же ей, кроме горя, ничего не принесли, – тихо сказал он.

– Это и моё горе! Это наше с ней горе! – Ревенко навалился животом на стол и продолжал судорожно стучать кулаком. – И не вмешивайтесь в него! Это наше горе! Это наша любовь!

– Ну, хватит, – строго проговорил Игорь и покачал головой, словно прогоняя охватившее его на миг оцепенение, – Хватит. Во имя любви нельзя совершать преступления.

– Можно! Все можно!..

– Ну так надо за них расплачиваться. Вы опутали Лучинина ложью и клеветой. Вы довели его до самоубийства, если хотите знать! Вот постановление прокурора. Вы арестованы, Ревенко.

– Провокация!.. – вскочив, закричал тот. – Провокация! Нарушение законности! Вы ответите!..

Невысокая, толстая фигура его со сжатыми кулаками заметалась по кабинету. Глядя на его пылающее, налитое кровью лицо, на растрёпанные светлые волосы, прилипшие ко лбу, на побелевшие от ярости глаза, Игорь на секунду подумал, что Ревенко помешался.

– Провокация! – уже хрипло продолжал кричать Ревенко и вдруг кинулся к двери.

Но тут на его пути встал Раскатов.

– Назад! – угрожающе проговорил он.

Когда Ревенко, наконец, увели, Игорь откинулся на спинку кресла.

Зазвонил телефон. Игорь вяло снял трубку, но тут же мгновенно забыл о своей усталости: он узнал голос Томилина.

– Завтра утром приедем. Лосев в порядке, – сказал Томилин. – Как у тебя?

Игорь коротко сообщил ему о закончившемся допросе.

Томилин молчал.

– Ты меня слышишь? – закричал Игорь.

– Слышу, – не сразу ответил Томилин. – Все так и не так, Булавкин заговорил…