355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аркадий Адамов » Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) » Текст книги (страница 184)
Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)
  • Текст добавлен: 7 мая 2021, 08:33

Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"


Автор книги: Аркадий Адамов


Соавторы: Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 184 (всего у книги 205 страниц)

Белов

Хорошо, что он догадался надеть старый пиджак, форменные галифе в счет не шли, иначе новый костюм можно было бы выбрасывать.

Вместе с двумя оперативниками из райотдела они засели между сложенной из кирпича помойкой и остатками кирпичной стены.

С зимы сорок первого дощатых заборов, перегораживающих московские дворы, не было. Их пустили на растопку. Правда, делалось это с благословения властей. Начальство из ПВО посчитало, что деревянные заборы представляют опасность при бомбежке зажигательными бомбами.

Кстати, они не ошиблись. После каждого налета немецкой авиации в Москве бушевали пожары.

Белов с оперативниками сидели в смрадном закутке уже два часа. Сначала их облаяла дворовая собака, потом прямо по сапогу пробежала наглая жирная крыса.

– А может, он и не выйдет сегодня, – мрачно изрек пожилой оперативник Ступин. – Белов, ничего, если я в кулак покурю?

– Нельзя.

– Ох, – Ступин попытался вытянуть ногу, – затекла, падла. Ну что за жизнь – на шестом десятке жуликов ловить.

Оттого что курить было нельзя, затянуться хотелось невыносимо. Белов проклинал сволочь Стукалина, Грека и всех московских урок, из-за которых у него не было ни сна ни покоя.

Постепенно двор начал затихать. Ушли по домам дети. Старушки со скамейки перекочевали в квартиры. Началось время кошек. Они, словно леопарды, кричали и дрались на помойке.

Черный кот с наглыми глазами прыгнул прямо к Белову на колени и начал устраиваться.

– Хороший народ эти кошки, – прошептал Ступин, – у меня…

Он не успел договорить, из-под арки показался человек.

В тусклом вечернем свете Белов отчетливо различил маленькую фигурку лучшего московского кавалера. Стукалин был в полосатой пижаме с помойным ведром в руке.

Он подошел к помойке и остановился.

И сразу же откуда-то появился еще один человек.

– Ключи принес? – спросил он.

– Держи.

– Когда деньги привезут?

– Завтра к концу дня.

– Сколько?

– Два миллиона двести.

– Держи. Это ты сторожу подсыпь.

– Не умрет?

– Не бойся, спать два дня будет. Что Греку передать?

– Мою долю пусть Лене передаст.

– Сделаем.

Человек исчез так же необъяснимо, как и появился.

Стукалин выбросил мусор, обругал матерно кошек и не торопясь зашагал к подъезду.

– Пошли, – сказал Белов, когда Стукалин вошел под арку.

Стукалин не торопился, он оглядел пустую улицу, закурил. Внезапно из арки показались трое.

Стукалин хотел юркнуть в подъезд. Но один из подошедших крепко взял его за руку.

– Уголовный розыск.

Стукалин присмотрелся и узнал в этом человеке давешнего юриста.

Данилов

Он приехал в квартиру Стукалина, когда обыск был в самом разгаре.

– Где задержанный?

– На кухне, – ответил Белов.

Второй раз за эту ночь Данилов попадал на чужую кухню. Правда, стукалинскую нельзя было сравнить с Витиной.

Чистота, порядок, как у хорошей хозяйки.

Хозяин сидел в углу под неусыпным взором опера и с ужасом глядел на Данилова.

– Где Грек?

– Не знаю.

Данилов схватил Стукалина за грудки – затрещал шелк пижамы – и ударил спиной о стену.

– Где Грек, гнида? Иначе ты до тюрьмы не доживешь.

– В больнице, – выдавил Стукалин.

– А какой?

– В третьей психиатрической.

– Кто сообщник?

– Главврач Нефедова.

Данилов оттолкнул Стукалина, тот рухнул на пол, сбив табуретку. Поднявшись, он вышел в комнату.

На столе были навалены деньги, часы, отрезы.

Данилов подошел к телефону и набрал номер начальника.

Леонид Греков по кличке Грек

Елена спала, жарко раскинувшись на широком матрасе, а он взял с тумбочки папиросу и закурил.

«Пора, засиделся я в Москве. Накровил сильно. Менты наверняка по городу тревогу объявили».

Когда, сбежав из эшелона, который вез его в штрафбат, он добрался до квартиры Сергея и узнал, что его кинули разгонщики, он сразу понял, чьих рук это дело.

Только один человек в Москве мог знать адрес Стукалина – Прокоп.

И он начал искать его. Планомерно, словно сам работал у мусоров.

* * *

Несколько дней назад он ехал с Сергеем на его машине. За рулем сидел Гошка Беда, старый подельник Грека, которого он устроил к Сергею шофером. У Гоши был белый билет, который ему выправила Ленка, главврач психушки, бывшая жена Сергея, а потом любовница Грека. На Сретенке, у пивной, из белой «эмки» вылезли двое фраеров.

– Это они, Леня! – заорал Сергей.

Грек пошел за ними в пивную. Столики стояли плотно, и он услышал весь их разговор и телефон запомнил, который один из них давал другому. Телефон бабы, у которой он жил.

Грек пропас его, а Сергей с Гошей поехали за другим.

Одного фраера он подрезал у дома, а второго прижал в гараже, тот-то перед смертью и назвал адрес Прокопа.

Но Прокоп свалил, и искать его времени не было. Дело на Масловке они провернули, как надо. Получили хорошие деньги, но для того, чтобы свалить из столицы и безбедно отлежаться на дне, этого было мало.

Новое дело – ограбление кассы артели «Швейник» – давало ему возможность соскочить в Тбилиси и отлежаться там у Гиви.

Грек встал, подошел к окну и увидел, как дом окружает плотная цепь милиционеров.

– Ленка! – крикнул он. – Менты.

Ленка вскочила:

– Где?

– Окружают дом.

– Пошли, – скомандовала она и начала быстро одеваться.

Данилов

Дверь в вестибюль больницы долго не открывали, и они с Чернышовым копили зло, ожидая главврача.

Наконец она появилась. Крупная блондинка в очках, в белом халате и хромовых сапожках, ушитых по ноге.

– В чем дело?

– Я начальник отдела по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска подполковник Данилов, со мной старший следователь горпрокуратуры юрист первого класса Чернышов. Мы обязаны произвести у вас обыск.

– Я возражаю, – сказала Нефедова.

– Не заставляйте нас применять силу.

– Это лечебное учреждение особого профиля…

– Нам известно, что именно здесь скрывается опасный преступник Леонид Викторович Греков, вот ордер прокурора Москвы на его арест и обыск в вашей больнице, – сказал Чернышов.

– Я не открою.

– Открывайте, Елена Федоровна, – сказал чей-то голос за спиной Данилова.

К дверям подошли Серебровский и мужчина лет шестидесяти в штатском.

– Я замначальника горздрава Миронов, – представился он.

Нефедова подошла к дверям и повернула ключ.

Они вошли в гулкий, пропахший лекарствами вестибюль.

– Что вам нужно? – строго спросила Нефедова.

Данилова начала раздражать эта крупная властная женщина.

– Нам нужен опасный преступник Греков, скрывающийся в вашей больнице.

– Такого человека у нас нет.

– Тогда мы вынуждены начать обыск.

– Я подчиняюсь силе.

– Пригласите сестру-хозяйку, – приказал Миронов. – Я попрошу, товарищ подполковник, чтобы ваши люди надели халаты и спрятали оружие. Контингент больных очень специфичный. Любое потрясение может вызвать резкое ухудшение здоровья.

– Конечно, конечно.

Через несколько минут оперативники блокировали все выходы из палат и подсобных помещений.

Данилов и еще четверо в халатах начали осмотр палат.

Никогда еще Данилову не приходилось так близко сталкиваться с тем, что называют в просторечии душевной болезнью. Палата за палатой, этаж за этажом раскрывали перед ним страшную тайну человеческого бытия. Он видел внешне вполне здоровых людей, которых мучили страшные малоизвестные недуги.

На втором этаже у окна сидел человек лет сорока в потертом больничном халате. Он смотрел в окно, и глаза его были отрешены от происходящего, светлы и счастливы. Он жил в другом, прекрасном и, видимо, добром мире.

– Что с ним? – спросил Данилов дежурного врача.

– Долго объяснять, – усмехнулся старичок-врач, – скажу одно: этот человек, в отличие от нас, счастлив.

На последнем этаже палаты были похожи на тюремные камеры. В них содержали буйных.

Один при проверке чуть не откусил Никитину ухо, еле оперативники оттащили.

Три часа длился обыск, Грека нигде не было.

Данилов сам начал обходить помещение.

– Подвал осматривали? – спросил он у Муравьева.

– Конечно, Иван Александрович.

– А это что за дверь?

– Там морг, – ответила за его спиной Нефедова.

– Осматривали?

– Никак нет, – удивленно ответил Муравьев.

– Откройте, – повернулся Данилов к Нефедовой.

– У меня нет ключа.

– А у кого он?

– У прозектора.

– Позовите его.

– Он придет после обеда.

– Никитин, – скомандовал Данилов.

Откуда-то из клубящегося в углах подвального мрака материализовался Колька Никитин с ломом, неведомо откуда взявшимся.

– Ломай, – приказал Данилов.

– Я не позволю! – крикнула Нефедова.

Данилов посмотрел на нее и понял, что они нашли Грека.

– Ломай.

Нефедова бросилась к дверям, словно хотела закрыть их, но двое оперативников скрутили ее.

Данилов сунул руку в карман ее халата и вынул ключ.

Морг был небольшой. Первая комната – прозекторская. На мраморном столе лежало то, что некоторое время назад было человеком.

Пахло формалином и еще чем-то сладковато-тошнотворным.

Данилов толкнул дверь в другую комнату. Постоял, давая глазам привыкнуть к темноте.

– Свет.

Оперативники зажгли фонари. На стеллаже лежало три трупа. Два мужских, один женский. В углу, на катафалке, лежал еще один, накрытый с головой простыней.

Наружу торчали только голые пятки.

– Все, Грек, – Данилов поднял маузер, – вставай.

Простыня откинулась, и Грек сел на катафалке, в руке у него был наган.

– Убью, падло, – прохрипел он.

– Если не бросишь наган, – спокойно сказал Данилов, – останешься здесь трупом навсегда.

Грек посмотрел на автоматы оперативников и бросил револьвер на пол.

– Берите, суки.

Данилов поднялся на первый этаж.

– Где телефон? – спросил он молодую девушку в несвежем халате.

– Вот в этой комнате.

Данилов вошел, плотно закрыл дверь, закурил. Потом достал из кармана кителя листок с телефоном и набрал номер.

– Аппарат комиссара госбезопасности Власика, полковник Далинин, – ответила трубка.

– Говорит подполковник милиции Данилов, комиссар приказал мне доложить ему в любое время.

– Ждите.

В трубке послышалось легкое гудение, потом раздался щелчок.

– Власик.

– Товарищ комиссар…

– Взял? – перебил его Власик.

– Так точно.

– Молодец.

Ти-ти-ти – запела трубка короткими гудками.

Данилов, Серебровский, Никитин, Белов

Июнь начался дождями. Стремительные и светлые, они врывались в город и так же быстро уходили.

Дожди вымыли Москву, и листва парков, бульваров, дворов была девственно свежа.

Данилова радовала такая погода, она напоминала ему о неизбежной осени, любимом времени года.

Войдя в кабинет, он распахнул окно, и влажный, пахнущий свежей листвой воздух постепенно выгонял из комнаты никотиновую горечь.

Зазвонил «черный ворон».

– Данилов.

– Слушай, Иван, – голос начальника был радостно насмешлив, – я тебе одну любопытную газету послал. Посмотри.

Начальник повесил трубку, и сразу же в дверь просунулась голова Никитина.

– Можно?

– Заходи.

– Начальник просил передать. – Никитин положил на стол газету «Сталинский сокол».

На первой странице была передовица и сводка Совинформбюро.

На второй – указ о награждении летчиков. В графе «Орденом Красного Знамени» последним стояло: «…подполковника милиции Данилова И. А.».

А через три дня в зале для заседаний управления вручали награды.

Незнакомый полковник из НКГБ зачитал указ, вручил Данилову орден.

– Товарищи, – сказал полковник, – подполковник Данилов награжден по личному указанию генерала Василия Иосифовича Сталина. Это большая честь – выполнить указания сына вождя.

Данилов взял орден, сказал положенное:

– Служу трудовому народу.

За ликвидацию банды Грека Никитин и Белов получили медали «За боевые заслуги», а Игорь Муравьев почему-то орден «Знак Почета».

После торжественной части к Данилову подошел Сажин и долго, почтительно тряс его руку.

Для него Данилов с сегодняшнего дня попадал в некий список людей, приближенных к вершинам власти.

А вечером совместили приятное с полезным. Обмыли награды и отгуляли новоселье Никитина.

Комната ему действительно досталась неплохая. Да и обстановку кое-какую Колька успел спроворить. Было много выпивки и закуски.

Данилов с Серебровским подарили ему патефон с пластинками.

Пили, слушали музыку. Народу набилось много. Не пришел только Игорь Муравьев, занятый, видно, важными семейными делами.

Ближе к ночи, когда от выпитого приятно шумело в голове, Данилов вышел на кухню, поднял маскировочную штору и закурил.

В темноте угадывались очертания Столешникова, город затаился, затих до утра.

И внезапно Данилов вспомнил больницу и человека в вытертом халате у окна.

Вспомнил его отрешенные глаза, увидевшие что-то свое, никому другому не ведомое… Вспомнил счастливую улыбку на выцветших губах и почему-то позавидовал ему.










Хруцкий Эдуард
Четвертый эшелон
(1945 год)

МОСКВА. 10-15 января
Данилов

Ветер разогнал облака, лопнувшие словно мыльная пена, и тогда показалось солнце, круглое и нестерпимо яркое. Пронзительно засиял снег на крышах, а окна домов стали багрово-красными, как при пожаре. Казалось, что горит вся улица сразу.

Данилов открыл форточку, и мороз клубами пара ворвался в комнату. Тонко и легко зазвенели шары на елке, резче запахло хвоей. На старом градуснике за окном ртутный столбик застыл между цифрами «девятнадцать» и «двадцать».

Январь начался круто. Почти бесснежный, солнечный и яркий, он принес в Москву мороз и безветрие. Иван Александрович подождал еще несколько минут и захлопнул форточку. Все, теперь елка будет пахнуть хвоей несколько часов, и этот запах, пробиваясь сквозь тяжелый дым папирос, напомнит ему сегодня о детстве и тихих радостях.

Теперь надо поставить на столик, рядом с креслом, пепельницу, положить папиросы, сесть поудобнее и взять книгу.

Пять дней назад его вызвал начальник МУРа. Идя по коридору и готовясь к предстоящему разговору, Иван Александрович перебирал в уме все возможные упущения своего отдела и мысленно выстраивал схему беседы, проговаривал всю ее за себя и за начальника.

Он рассеянно здоровался с сотрудниками других отделов, но мысленно уже вошел в знакомый кабинет и сел около стола в жесткое кресло, «на свое место», как шутили его ребята.

Бессменный секретарь начальника Паша Осетров встал, увидев входящего в приемную Данилова. Его новенькие погоны даже в тусклом свете лампы отливали портсигарным серебром.

– Прошу вас, товарищ подполковник, товарищ полковник ждет.

С той поры как в милиции ввели погоны и персональные звания, Осетров ко всем обращался только сугубо официально.

На столе начальника горела большая керосиновая лампа под зеленым абажуром, и от этого в кабинете было по-прежнему уютно.

– Разрешите?

– Заходи, Данилов, садись. – Начальник достал из ящика стола тоненькую папку. – Стало быть, так. – Он хлопнул ладонью по картонному переплету. – Знаешь, что это такое?

– Нет.

– Это точно, не знаешь. Пока. Здесь, Иван, все про тебя написано.

– Это кто же постарался?

– Гринблат.

– Из наркомата, что ли?

– Нет, Данилов, похуже.

– Оттуда? – Иван Александрович неопределенно махнул в сторону окна.

– Нет, там у тебя дружки нежные. Там за тебя генерал Королев стеной.

– Ну, тогда буду тонуть в пучине неизвестности.

– Как хочешь. – Начальник открыл папку. – Гринблат – профессор, светило в некотором роде. Он консультировал тебя во время медкомиссии.

И тут Данилов вспомнил здорового старика в золотых очках, к которому он попал на медкомиссии. У него был медальный профиль и кирасирские усы. Старик беспрестанно курил толстые папиросы и громогласно командовал врачами.

– Курите? – спросил он Данилова.

– Курю.

– Вредно. Надо бросить, если хотите дожить до глубокой старости.

– Так у нас вообще работа вредная. – Данилов покосился на пепельницу, полную окурков.

– Мне можно. – Профессор улыбнулся. – Какой же интерес запрещать другим, если во всем отказывать себе?

Данилову старик явно нравился. Он был весел и совсем непохож на врача.

– Ладно, – профессор протянул ему портсигар, – закурите, но помните, что с сердцем у вас неважно.

– Это как же понимать? Плохо или совсем плохо?

– Если бы было плохо, я бы вас отправил в госпиталь. Неважно. – Старик, прищурившись, посмотрел на Данилова. – Давно беспокоит?

– С сорок второго.

– Лечились?

– Нет.

– Плохо. Это совсем плохо. Я выпишу вам лекарства, расскажу, как их надо принимать. Только помните, раз начали лечиться, лечитесь. Вам, – профессор заглянул в историю болезни, – сорок пять лет. С вашим сердцем еще можно жить и жить, только его поддерживать надо. Ясно?

– Ясно, – грустно ответил Данилов, старательно пытаясь вспомнить мудреное название болезни.

Когда он подходил к двери, старик крикнул ему в спину:

– Отдых, слышите, подполковник, отдых!

– ...Так вот, Данилов, – начальник полистал бумажки, – я в этом ничего не понимаю, но Гринблат настаивает на твоем отпуске. Я докладывал руководству, оно отнеслось с пониманием.

– То есть как это? – удивился Иван Александрович.

– А очень просто. Разрешено тебе отдохнуть аж целых десять дней. То-то. Видишь, какой ты у нас незаменимый, берегут твое здоровье. Сдавай дела и – марш домой.

– А как же?..

– А вот так же, мне генерал приказал: будет сопротивляться – домой под конвоем. Кому передашь отдел?

– Муравьеву. Зама вы же у меня забрали.

– Игоря выдвинем чуть позже, мы документы в кадры уже заслали.

– Хорошо, – Иван Александрович встал, – это дело. Парень расти должен, ему майора получать скоро.

– Странно у нас с тобой получается. – Начальник прикрутил фитиль лампы. – Как хороший оперативник, так его на руководство. Пошли бумажки, сводки, и кончается сыщик...

– Это вы обо мне?

– О себе.

– А-а.

– Что акаешь? Я ведь дело говорю.

– Не мы эти порядки устанавливали.

– Это точно. Так ты дела передай сегодня же и – домой. А я прикажу, чтобы тебя никто не беспокоил. Лежи читай, в кино ходи, в театр. Когда последний раз в кино был?

– В сорок третьем.

– А я до войны. Но тем не менее ты сходи в кино, отвлекись.

– Схожу, – неуверенно ответил Данилов.

– Бодрости не слышу в голосе, Иван. Радости нет.

– Отвыкли мы от отпусков. Вы говорите – десять дней, а что я делать буду, не знаю.

– Разберешься. Ну, счастливо, жене кланяйся, будет у меня свободная минута – заскочу. Есть дома-то? – Начальник многозначительно щелкнул пальцами.

– Найду.

– Вот и хорошо. Отдыхай, Данилов.

В комнате стало темно, но он не зажигал света. На это надо было потратить массу усилий: встать с кресла, дойти до окна, опустить светомаскировку, потом вернуться назад и зажечь лампу. Двигаться не хотелось. Хотелось сидеть, смотреть в окно, ставшее почти черным. В квартире поселилась непривычная тишина, только на кухне звонко падали в раковину капли из крана.

Ему было хорошо сидеть вот так, бездумно, расслабившись. Старое кресло, мягкое и просиженное, названное почему-то «вольтеровским», удобно приняло его в свое уютное лоно и, казалось, несло куда-то сквозь полумрак и квартирную тишину.

Нет. Вставать положительно не хотелось. Нечасто за последние годы он мог так вот отдохнуть. С утра после завтрака сесть в кресло, взять пухлый том Алексея Толстого и читать не переставая, не останавливаясь. Найдя особо удачную фразу, Данилов опускал книгу и повторял ее несколько раз, словно пробуя на вкус. И немедленно слова приобретали какой-то особый, дотоле непонятный смысл, звучали совершенно по-новому.

Он так и просидел до темноты, а когда читать стало невозможно, опустил книгу на колени, унесясь в далекий семнадцатый век.

Телефонный звонок был неожидан и резок. И пока Данилов шел к телефону, он подумал, что это первый звонок за весь день.

– Слушаю.

– Витя?

– Нет, скорее я Ваня.

– А Витю можно? – Женский голос был до предела игрив.

– Вот Вити-то у нас и нет.

Ти-ти-ти, – запела трубка.

Вот теперь надо закурить. Данилов нащупал пачку папирос, чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся. Телефонный звонок словно разбудил его, вернул в привычный мир, разрушил связь времен, так прочно приковавшую его к царствованию Петра. Что и говорить, этот первый за многие годы отпуск он проводит очень хорошо.

Данилов затянулся, но почему-то не почувствовал вкуса папиросы.

«Я же курю в темноте, а когда не видишь дыма, не чувствуешь вкуса табака».

Он пошел к окну, опустил маскировочную штору, зажег лампу. Что же дальше? Наташа придет часа через два. Есть не хочется. Почитать? Нет. Пока не надо. Так нельзя, слишком много для одного раза. Это как переесть вкусного. Что-то атрофируется. Может быть, погулять пойти? Эта мысль совсем развеселила Данилова, а вместе с тем он вдруг понял, что просто отвык от выходных. Разучился отдыхать, как другие люди.

Вчера вечером они с Наташей ходили в кино. Шел новый фильм «В шесть часов вечера после войны». Картина поразила Данилова своей полной отрешенностью от жизни. И хотя все это называлось музыкальной кинокомедией, Иван Александрович никак не мог понять, почему для этой цели режиссеру понадобилась именно военная тема.

На экране бравые командиры-артиллеристы, артисты Самойлов и Любезнов, затянутые новенькими ремнями снаряжения, командовали батареей сорокапяток. После первого же залпа поле покрылось огромными грибами разрывов. Когда дым на экране рассеялся, то зритель увидел искореженные, разбитые немецкие танки. Да и вообще война для авторов фильма была эдаким веселым пикником, на котором много поют, пляшут и иногда стреляют.

Они с Наташей шли домой по засыпанной снегом Пресне, и у Данилова никак не могло пропасть ощущение, что его обманули.

– Ну что ты такой надутый? Фильм не понравился?

– Не понравился.

– Ох, Ваня, до чего же ты трудный человек! – вздохнула Наташа. – Ты пойми, что это же комедия, гротеск...

– Так вот пусть смеются над чем-нибудь другим. Война – дело жестокое, над ней смеяться нельзя.

– Но ты пойми, главная идея фильма – победа. Свидание влюбленных после войны. Ты подумай о своевременности фильма. Война еще идет, а мы уже говорим о победе.

– Я понимаю, – Данилов усмехнулся, – это все так. Но ведь можно было бы сделать по-другому. Без войны. Пускай герои говорят, пишут о ней, но не показывать сцен боя.

– Ох, Данилов, – вздохнула Наташа, – ты у меня ретроград и консерватор.

Иван Александрович тогда промолчал. Он не смог спорить с ней. Конечно, не ему судить о войне. В основном он видел последствия боев, выезжая на оперативные мероприятия в прифронтовую зону. Правда, ровно месяц он воевал в составе батальона московской милиции зимой сорок первого, под Москвой. Тогда-то он и увидел, что такое сорокапятка. Именно тогда под Волоколамском Иван Александрович сделал для себя горькое открытие, которое потом долго мучило его. За этот холодный и вьюжный месяц он понял, что недостаточно одной храбрости бойцов и командиров – нужна техника. Самоотверженность людей смогла остановить врага, а победить его смогла все-таки техника.

...Данилов погасил папиросу, вышел на лестницу, открыл почтовый ящик. Сегодня принесли «Правду» и первый номер «Огонька». По старой привычке открыл четвертую страницу. Итак, кино и театр. Кинокомедия «Сердца четырех» – «Метрополь», «Ударник», «Москва», «Колизей», «Художественный», «Шторм», «Форум», «Родина», «Таганский», «Орион», «Динамо», «ЗИС». Документальный фильм «К вопросу о перемирии с Финляндией» – «Метрополь».

«Новости дня» № 18-44 – «Новости дня», «Хроника».

«Дело Артамоновых» – «Наука и знание».

«Жила-была девочка» – «Метрополь», «Заря».

«Воздушный извозчик» – «III Интернационал».

«Степан Разин» – «Кадр».

«Актриса» – «Экран жизни».

«Гроза» – «Диск».

«Семнадцатилетние» – «Экспресс».

И опять «Жила-была девочка». В «Авроре» можно посмотреть. «За Советскую Родину», «Заключенные» шли в «Повторном».

В ЦДКЖ – гастроли Ленинградского театра комедии, в Театре оперетты «Украденная невеста», Театр миниатюр показывал «Где-то в Москве», в цирке «Сегодня и ежедневно заслуженный артист РСФСР А.Н.Александров – леопарды и черная пантера».

Данилов пробежал глазами объявления. Так, все понятно. Теперь первая страница.

«ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА ЗА 10 ЯНВАРЯ

В течение 10 января северо-восточнее города Комарно наши войска с боями заняли населенные пункты Биня, Барт, Нова Вьеска, Перебете, Старая Дяла, Мартош и железнодорожные станции Нова Вьеска, Старая Дяла, Хетин, Комарно-Тэгельная (2 километра северо-восточнее города Комарно). За 9 января в этом районе наши войска взяли в плен более 800 немецких солдат и офицеров. В Будапеште наши войска, сжимая кольцо окружения немецко-венгерской группировки, с боями заняли крупнейший заводской район Чепель и остров Обудай с судостроительными верфями. За день боев нашими войсками занято в городе свыше тысячи кварталов. В боях в районе города Будапешта за 9 января взято в плен более 3000 немецких и венгерских солдат и офицеров. Северо-западнее и западнее Будапешта атаки пехоты и танков противника успешно отбивались нашими войсками. За 9 января в этом районе подбито и уничтожено 40 немецких танков.

На других участках фронта существенных изменений не было».

Он положил газету, взял «Огонек». На всю обложку портрет Грибоедова, на развороте фотография «На дорогах Венгрии». Бесконечная толпа пленных венгерских солдат, небритых, в мятых шинелях, в пилотках, натянутых на уши. И сразу же память вернула его в жаркий июньский день прошлого, сорок четвертого года, когда по улицам Москвы вели немецких пленных. Огромная колонна растянулась по всей улице Горького. Голова ее была на площади Маяковского, а хвост – на Ленинградском шоссе.

Данилов стоял у кукольного театра у самой бровки тротуара, он был в форме, и поэтому ему удалось стать ближе к мостовой. Улицы были заполнены москвичами, люди сидели даже на крышах домов. Впереди колонны шли генералы и старшие офицеры. Эти еще пытались бравировать, были подтянуты, выбриты, кое-кто с моноклями. Они делали вид, что ровно ничего не случилось и что привели их сюда просто на прогулку. За ними шла безлико-серая масса, поражающая своим однообразием. Данилов внимательно вглядывался, но так и не мог запомнить ни одного лица. И, пропуская мимо себя шеренги небритых, неопрятных людей, он вспоминал октябрь 1941 года, почти пустые улицы Москвы, кучи сожженных бумаг во дворах. Тогда немцам не удалось войти в Москву. Теперь их ведут по улицам солдаты полка НКВД.

Данилов закрыл журнал и пошел надевать сапоги, он все же решил пройтись, хотя сама мысль об этом казалась ему смешной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю