Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Адамов

– Все, – сказал он. – Сажайте. Отсюда я не уйду.

 
Виталий посмотрел на него с откровенным презрением.
 

– За что же вас сажать, Полуянов?

– Вы думаете, я только пижон и спекулянт? Я еще, между прочим, человек!

– Вы еще трус и предатель.

– Верно! – запальчиво воскликнул Полуянов. – Но все-таки я еще и человек! Сажайте! Именно за предательство! Васька на моей черной совести, – он вдруг скривился, и глаза наполнились слезами. – И ничего не вернешь назад, это тот случай.

 
Виталий посмотрел на него с интересом. Нет, парень не притворялся.
 

– Я был сегодня у Веры Григорьевны, – тихо сказал Полуянов. – Я ей все рассказал. Поверьте мне, это было нелегко.

– Неужели она вас…

– Она меня прогнала. Она так плакала, что… Я, конечно, подлец и циник. Но я не выдержал. Даю слово. Горе есть горе. И мать есть мать. Вам моя мысль понятна?

– Насчет горя – да. А вот насчет того, чтобы сажать вас…

– Пожалуйста! Поясняю. Вы говорите «предатель». Нечетко. Есть статья, соучастник в… – голос его дрогнул, – в убийстве. Раньше я не знал, что такое совесть. Не знал! А теперь… Васька перед глазами стоит, как живой. Смеется, ругается. Я на лунатика сейчас похож. Я… я, если хотите, себя не узнаю. Ни в бога, ни в черта не верю! А в совесть поверил. Есть! Я думал сам себя… Утром сегодня залез на подоконник, окно открыл. Шестой этаж. Внизу люди, машинки бегут. Глаза зажмурил, шагнул на край, считаю до пяти… Не смог! Инстинкт проклятый! А раз так – сажайте. Я себя там изведу… Я не хочу жить, понятно вам?..

Полуянов говорил захлебываясь, с надрывом, вытирая рукой слезы. И чувствовалось, как переполняет, душит его незнакомое, страшное чувство – совесть.

И Виталий поверил. Не мог не поверить. И со свойственной ему горячностью откликнулся на этот взрыв человеческих чувств.

– Да бросьте вы, Полуянов! Жить все равно придется. И вину свою искупить тоже придется.

– Жить должен тот, – убежденно, как нечто вдруг твердо решенное, сказал Полуянов, – кто может свою вину искупить. Хоть чем-нибудь. А мне искупать нечем. Просто нечем. Васи нет и не будет. Вам эта мысль понятна? Не будет его, никогда не будет.

Виталий уже забыл о своей еще недавней ненависти к этому парню. Он так ясно вдруг представил себе, как Олег стоит на подоконнике и считает про себя, и на секунду даже пережил этот ужас, который не позволил тому сделать шаг вперед. Виталий искал и не находил слов, которые надо сейчас, немедленно сказать, чтобы Полуянов перестал бессмысленно терзать себя.

В этот момент в комнату вошел Откаленко. Вернее, он зашел чуть раньше, но Виталий только что заметил его.

Игорь с непроницаемым, как у Цветкова, лицом постоял минуту у двери, потом не спеша, деловито подошел к столу и сел напротив Полуянова. Он, видимо, уловил характер происходящего разговора и смятение, в котором находился сейчас его друг.

– Вот что, Олег, – сухо сказал он, однако называя Полуянова по имени и тем давая почувствовать ту крупицу доверия, которую в этот момент питал к нему. – Вот что. Надо нам помочь. Сможешь?

 
Полуянов горько махнул рукой.
 

– Я, знаете ли, даже себе помочь не смог. Духу не хватило. Так что чего уж там…

– Ты эти нервы свои оставь, – резко ответил Откаленко. – Захочешь, так сможешь. И Васю раньше времени не хорони. Жив он пока. И врачи обещают: будет жить. Вот он его спас, – и Откаленко кивнул на Виталия.

 
Полуянов ошалевшими глазами посмотрел на Игоря.
 

– Жив, говорите?..

– Именно.

– Тогда… тогда я что хотите сделаю! Тогда я…

– Ну, то-то. А теперь вспомни, – Игорь говорил напористо и веско. – Позавчера в ресторане ты передал одному человеку записку. Так?

– Ну, передал…

– Неужели ты в нее не заглянул?

 
Полуянов слабо усмехнулся.
 

– Такое не в моих привычках… бывших.

– Значит, заглянул. Что там было?

– Всего два слова: «Встретимся у слона». Разве тут чего поймешь?

– Что сказал тот человек, когда прочел?

– Сказал, что будет ждать там перед обедом.

 
Но тут вдруг вмешался Виталий.
 

– А не помнишь, – быстро спросил он, – как «слон» было написано, с большой буквы?

– Помню, – ответил Полуянов. – С большой. Как имя.

Откаленко решительно хлопнул ладонью по столу, точно так, как это делал Цветков, заканчивая разговор.

– Пока все. Ступай, Олег, домой и…

– Не пойду, – упрямо помотал головой тот. – Арестовывайте.

– Ты нам не диктуй, кого когда арестовывать, понятно? – прикрикнул на него Откаленко и многозначительно добавил: – Может статься, ты нам еще пригодишься. И глядишь, кого-то – кого-то! – от большой беды спасешь. Для такого дела стоит себя поберечь, понятно? И нервы свои тоже. Так что давай, давай ступай. И чтоб спать сегодня. Такой тебе приказ.

Безапелляционный, уверенный тон Откаленко, без тени сочувствия и утешения, внезапно подействовал на Полуянова. Он пожал плечами, встал и, неловко простившись, направился к двери.

 
Вслед за ним поспешно вышел и Откаленко: его вызвал по телефону Цветков.
Оставшись один, Виталий нерешительно посмотрел на телефон, потом все же снял трубку и набрал номер.
Откликнулся строгий женский голос, и Виталий сказал:
 

– Будьте добры, можно Светлану Борисовну?

– Она еще в командировке, товарищ, – ответил голос, неожиданно смягчаясь. – Но вечером приезжает. Так что завтра уже будет на работе. А кто ее спрашивает?

– Мне, видите ли, по делу ее надо, – озабоченно произнес Виталий. – Спасибо, я тогда позвоню завтра.

И поспешно повесил трубку. Казалось, он уже привык свободно разговаривать с самыми разными людьми на любую интересующую его тему. А вот как на личную, так на тебе, дурацкое какое-то стеснение нападает.

Виталий встал из-за стола, убрал в сейф бумаги и, проверив в кармане пистолет, собрался было уходить, когда вернулся Откаленко.

Вид у Игоря был озабоченный и хмурый. Словно продолжая размышлять вслух, он досадливо сказал:

– Ко всем нашим хлопотам недоставало еще только Слона. Тут что-то надо придумать, старик. Ты не находишь? Какой-то фокус. Я так полагаю.

 
И фокус был придуман. Правда, не ими.
Павел Иванович отличался манерами величественными и неторопливыми и умел весьма ловко подавлять в себе всякую суетливость. Но на этот раз, сидя напротив мнимого Антонова в маленькой полутемной комнате с заколоченным снаружи окном, он все же не сумел удержаться и невольно забарабанил пухлыми пальцами по столу, а потом намертво сцепил их между собой. Он не верил своим ушам!
 

– А вы, мой друг, не ошибаетесь? – недоверчиво спросил он. – Такие вещи надо доказывать.

Сердюк – это был, конечно, он – достал из кармана кошелек и двумя пальцами вытянул оттуда небольшой бумажный квадратик.

– Вот, пожалуйста. Это его бирочка. С печатью и инвентарным номерком, как положено.

В свете тусклой, без абажура лампочки, спускавшейся с потолка, Павел Иванович, сдвинув на лоб очки, внимательно разглядел бумажный квадратик, потом пожал плечами:

– Бирка почему-то отдельно от него, – он указал рукой на старенький, из потемневшей кожи портсигар, лежавший на столе, и добавил с прежним недоверием: – И вообще, знаете, великий писатель, деньги, надо полагать, были. А такой дешевкой пользоваться… Странновато. Не находите?

– Не нахожу, – резко ответил Сердюк. – Итак, не хотите связываться? Пожалуйста! – Он бережно взял со стола портсигар, вложил в него бумажный квадратик с печатью и завернул в газету. – Подожду. Зато…

 
Павел Иванович снисходительно улыбнулся.
 

– Друг мой! Так же дела не делают.

– Я знаю, какие дела как делать, будьте спокойны, – многозначительно ответил Сердюк, засовывая сверток в карман. – Обойдусь без посредника, если так.

 
Павел Иванович невозмутимо пожал громадными плечами.
 

– Я только хочу сказать, что надо убедиться… гм… в подлинности, что ли. Откуда он у вас, если не секрет?

– От вас у меня нет секретов, – засмеялся Сердюк. – Он из музея.

– Понятно. Но какого именно?

– А черт его знает! Вам не все равно?

– Когда платишь такую сумму, риск должен быть минимальным. А я и так рискую. Покупателем должен быть иностранец, как вы понимаете.

– Это ваша забота.

– Так, так… Значит, из музея, – Павел Иванович задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Что ж, давайте-ка мне его до завтра. Я проверю.

 
Сердюк насмешливо покачал головой.
 

– Э, нет. Желаете – проверяйте так. А штучку эту я из рук выпущу только в обмен на деньги.

Они еще некоторое время препирались, уговаривая друг друга и делая вид, что сделка не особенно их интересует.

В конце концов Павел Иванович объявил, что завтра даст окончательный ответ.

Когда он вернулся домой, Татьяна Спиридоновна еще не ложилась. Нервно прижимая руки к пухлой груди, она плачущим голосом сказала:

– Я сойду с ума от тебя. Неужели нельзя было позвонить? Час ночи.

– Ты же знаешь, что там нет телефона, – поморщился Павел Иванович. – Если можно, то чашечку кофе.

– На ночь? Очень полезно!..

Павел Иванович обычно не скрывал от жены свои наиболее крупные комбинации, он даже снисходил порой до того, что советовался с ней, и Татьяна Спиридоновна нет-нет да вдруг подкидывала что-то интересное и не позволяла упустить ни копейки. При этом она каждый раз непременно добавляла: «У нас дети, Павлуша. Ты всегда об этом забываешь». Действительно, взрослые сын и дочь давно жили своими семьями: сын в Ленинграде, а дочь в Харькове. И тот и другая, ни в чем особенно не нуждаясь, тем не менее уже привыкли, что по первой их просьбе родители высылали им солидные переводы. При этом сын, инженер, беспечно говорил жене: «Старики! Им много не надо. Накопили, конечно». А дочь умиленно сообщала супругу: «Мамочка для нас готова на все». Степень искренности всех этих слов уточнению при этом не поддавалась.

В тот поздний вечер, допивая на кухне чашечку кофе, Павел Иванович сообщил жене о своем разговоре с Сердюком.

– Кусок старой кожи, – брезгливо заметила Татьяна Спиридоновна. – Я тебя не понимаю, Павлуша.

 
Павел Иванович усмехнулся.
 

– Там, – он со значением поднял пухлый палец, – там за этот кусок кожи заплатят… – и, помедлив для большего эффекта, закончил: – Много тысяч долларов, много. Они малость свихнулись на подобных сувенирах.

– Боже мой! – Татьяна Спиридоновна всплеснула руками. – Но если так, о чем ты думаешь?

 
Павел Иванович, горой нависнув над чашечкой с кофе, буркнул глухо:
 

– О новом «динамо» думаю, вот о чем.

Этот странный на первый взгляд термин был хорошо знаком Татьяне Спиридоновне: друг друга жулики обманывали часто и ловко. А уж про «динаму», которую устроил ей этот самый Антонов, она до сих пор вспоминала с сердцебиением. Но сумма, названная Павлом Ивановичем, вызывала сердцебиение еще больше.

– Так надо проверить в конце концов!

– Именно, – кивнул массивной головой Павел Иванович. – Завтра же займусь.

Утром Павел Иванович принялся по телефону наводить справки и вскоре с удивлением обнаружил, что в Москве имеется чуть не десяток литературных музеев и среди них есть музей-квартира Достоевского.

Спустя час сине-серый «Москвич» уже стоял у входа в музей. Павел Иванович с неудовольствием выслушал просьбу какой-то девушки занести свое имя в толстую книгу у входа и, подумав, написал: «Иванов, бухгалтер». Затем он прошел в первую комнату музея, еще толком не зная, как приступить к выполнению своего деликатного замысла.

В первой комнате около высоких витрин с книгами Достоевского стояла небольшая группа людей, и молоденькая девушка в строгом черном костюме что-то с увлечением им рассказывала. «Работник музея», – догадался Павел Иванович и, пристроившись к экскурсантам, стал медленно подвигаться с ними от витрины к витрине. Затем все перешли в следующую комнату.

Павел Иванович не столько слушал экскурсовода, сколько приглядывался к ней. «Смазливенькая, – думал он. – Умненькая, но, кажется, строга». Эх, скинуть бы лет двадцать хотя бы! С такой может оказаться приятно посидеть в ресторане, прокатиться в машине, обнять… Впрочем, и сейчас это было бы недурно. Он заметил, что девушка уже не раз с интересом поглядывала на него. Еще бы, громадный, солидный, превосходно одетый, он монументально возвышался над всеми, невольно притягивая взгляды окружающих.

Наконец экскурсия очутилась в большой просторной комнате, где в углу стоял старинный письменный стол. На нем под стеклянным ящиком лежали какие-то предметы.

В это время из маленькой боковой двери высунулась какая-то женщина в синем халате.

– Светлана Борисовна, вас к телефону, – сказала она.

Девушка-экскурсовод смущенно кивнула головой, извинилась перед окружающими и заторопилась к двери.

– Какая милая, – сказал кто-то рядом с Павлом Ивановичем. – Прелесть, какая милая! Не раз уж ее наблюдаю.

Павел Иванович оглянулся. Рядом стояла седенькая старушка, по виду учительница.

– А кто она, эта девушка? – вежливо осведомился он.

– Научный сотрудник, фамилия Горина, – словоохотливо ответила та. – Причем энтузиастка. Вчера, например, из командировки вернулась. Сообщили, что какое-то письмо того времени с упоминанием Достоевского обнаружилось. И уже помчалась.

– Так ведь и обмануть могут, – удивился Павел Иванович.

– Ну что вы! Кому это в голову придет?

Вскоре девушка вернулась. Улыбка еще не стерлась с ее лица. Она подвела экскурсию к письменному столу в углу и сказала:

– А здесь, товарищи, собраны некоторые личные вещи Федора Михайловича. Вот его ручка, вот очки, вот…

 
Кашлянув, Павел Иванович нерешительно спросил:
 

– Простите. Но, помнится… или я ошибаюсь. Еще и портсигар тут когда-то был…

 
Светлана смущенно посмотрела в его сторону.
 

– Да, был… К сожалению, он затерялся… – и с неожиданной убежденностью добавила: – Но должен найтись.

Павел Иванович вышел из музея, с трудом сдерживая ликование. Итак, все подтвердилось! Антонов на этот раз не обманывает его.

Затем Павел Иванович прикинул, через кого, а главное, кому именно можно будет предложить ценную «находку». О, этот господин не поскупится! И что самое главное – оплата будет не в рублях. Рубли заплатит он, Павел Иванович…

Но тут вдруг новое опасение обожгло его. Мысль возникла так неожиданно, что Павел Иванович, заволновавшись, чуть не проехал на желтый свет светофора. Руки и шея его мгновенно вспотели. А что, если это все-таки «динамо»? Да тот ли это самый портсигар, который пропал в музее? С этим Антоновым надо быть вдвое, втрое осторожнее, чем с любым другим. Опыт, слава богу, уже есть. Ах, если бы какой-нибудь специалист посмотрел этот портсигар! К примеру, эта самая девочка из музея… «Энтузиастка». Куда угодно помчится.

Павел Иванович, взволнованный и осененный новой мыслью, притормозил у тротуара и, откинувшись на спинку сиденья, задумался.

 
Рано утром Косого привели на допрос.
Он шел, усмехаясь про себя, заранее зная, что ничего не скажет и уж нипочем не сорвется. Нет, шалишь. Да и разговор будет теперь о последнем деле, об ателье, и, конечно, о Ваське.
С пистолетом попутал знатно и еще попутает. Пистолет-то не его, Васькин. А сторожа там, в ателье, ударил не он, а Кот. Тут уж Косой ничего на себя не возьмет. Дудки! Не тот случай. А вообще будет что рассказать потом, чем пофигурять. И авторитет будет. Да, все это будет, если… если не «отломится вышка». Тогда фигурять придется перед господом богом.
Морозец прошел по коже: умирать было неохота. Может, и зря он это, с Васькой…
И еще Косой думал о «начальнике в очках». Опять небось станет залезать в душу. А вообще-то хватка у него дай боже и нюх, как у собаки. В колонии дал бы жизни! А такие там, между прочим, теперь появляются. И, по рассказам, все больше. Небось и он, Косой, нарвется на такого там. Была не была, лишь бы не «вышка».
Потом Косой подумал о Попе. Этот гуляет, этот на свободе. Слава богу! Если возьмут, тот рубанет под него, Косого, так, что закачаешься. Все на него повесит…
Он не успел додумать об этом, привели.
Перед кабинетом Цветкова милиционеры задержали Косого, и тот, который был помоложе, приоткрыл дверь.
 

– Товарищ майор, Косов доставлен на допрос.

 
И Косой услышал знакомый спокойный голос:
 

– Пусть обождет.

– Сиди, – сказал ему милиционер постарше.

Косой уселся в уголок на скамью, приготовился ждать. Милиционеры уселись поодаль. Потом тот, который был помоложе, спросил:

– Курить нет?

 
Другой похлопал по карманам, досадливо ответил:
 

– Нету. Все вышли.

– Ну, я до дежурного дойду. Ты посмотри тут.

– А куда он денется? – равнодушно ответил другой. – Я вон в конце коридора тебя обожду.

 
Они поднялись со скамьи, и молодой строго сказал Косому:
 

– Смирно чтоб сидеть! Смотри у меня!

– Я, начальнички, порядок знаю, – усмехнулся Косой. – Деться мне, ясное дело, некуда.

Милиционеры пошли по пустому коридору, один задержался в конце, другой ушел совсем.

Косой, прикинув в уме, решил, что бежать тут и впрямь некуда. И потому сидел смирно.

Прошло несколько минут. За это время из двери в дверь раза два торопливо прошли какие-то люди. И все. В коридоре было по-прежнему пусто.

И вдруг Косой замер от неожиданности. В дальнем конце коридора появился Олег Полуянов. Он шел неуверенно, разглядывая номера на дверях комнат, все ближе и ближе продвигаясь к Косому. Тот замер в ожидании. Наконец Полуянов подошел к двери, куда должны были ввести Косого. Он уже поднял руку, собираясь постучать, когда Косой грозно прошептал:

– Олежка!.. Слышь?..

 
Полуянов оглянулся.
 

– Это ты?..

– Ага. А ну, сядь.

– Мне сюда надо. Вон вызвали, – он показал повестку.

– Успеешь. Сядь, говорю.

Полуянов опасливо покосился на дверь и сел на почтительном расстоянии от Косого, потом, не поворачивая к нему головы, спросил:

– Ну, чего тебе?

Косой лихорадочно соображал. Такой случай упустить нельзя: человек с воли. Может все передать, обо всем предупредить. Но как доверить? Доверить все нельзя. Перво-наперво его надо пугнуть, потом привязать. Чтоб за себя боялся.

– Первый раз вызывают?

– Ага.

– Тогда помни. За Ваську тебе может отломиться на всю катушку, – он с удовольствием заметил, как вдруг побледнел Полуянов. – Но ты стой на своем: «Знать ничего не знаю». Я все на себя возьму. Понял?

– Понял, – еле слышно прошептал Полуянов.

– Но если они одного человека заметут, тогда тебе хана. Его упредить надо.

– Какого человека?

Косой собрался было сказать, но тут мелькнула новая мысль, и он прошептал:

– Много знать собрался. Записочку составь: замели, мол, Косого. Из Москвы надо драть, пока не поздно. Понял?

– Понял.

– Ты улицу такую знаешь? – Косой назвал улицу.

– Ага.

– Там магазин есть. Культтовары, игрушки. Там эту записку оставишь. На стене ящик прибит. Для жалоб, что ли. Под него засунь. Да чтоб не видел никто.

Косой говорил быстро, тоже не поворачивая головы и еле шевеля губами, отчего слова получались зловеще шипящими. Он лишь косил глазом в дальний конец коридора, где стоял один из милиционеров.

– Все понял?

– Все.

Можно было успеть и еще кое-что сказать Полуянову, кое-что поручить. Но Косой побоялся, слишком уж много будет знать. Хватит с него.

– Ну, я пойду? – неуверенно спросил Полуянов.

– Валяй. И чтоб все чисто было. А то хана. Не так, так по-другому. Пером достанем. Или пулей. Как Ваську.

– Ваську я помню, будь спокоен, – странным тоном сказал Полуянов и поднялся со скамьи.

Косой проводил его пристальным, настороженным взглядом. Что-то ему вдруг не понравилось в этом парне.

В то же утро Полуянов незаметно сунул записку в условное место. Магазин культтоваров он нашел легко и ящик на стене тоже.

 
Теперь оставалось ждать.
Магазин взяли под наблюдение плотно. Ждали не только Сердюка, ждали любого, кто приблизится к ящику и достанет записку.
Откаленко, пройдясь с Лосевым по противоположной стороне улицы, обратил его внимание на одну из витрин магазина, где были выставлены детские игрушки. Там на нитках висел большой серый надувной слон.
 

– Вон, между прочим, слон-то.

– Это не тот, – возразил Виталий. – Этот с маленькой буквы.

 
Откаленко вздохнул.
 

– Так может быть только у нас, по-моему. Чтобы от размеров одной буквы менялось все дело. Маленькое «с» – и все ясно. Большое – и все запутывается.

– Человеческие связи запутаннее любых других в природе, – философски заметил Виталий. – А мы работаем по ним.

 
Откаленко усмехнулся.
 

– Лосев – это голова.

– Сердюк, между прочим, тоже голова, – вздохнул Виталий.

– И еще глаза и память, – многозначительно добавил Откаленко. – А потому, старик, я здесь больше не покажусь. Гуд бай!

 
Они разошлись.
Откаленко свернул в ближайший переулок, а Виталий не спеша пересек улицу и вошел в магазин.
«Интересно все-таки, почему они выбрали именно этот магазин? – думал он. – Что-то, наверное, у них связано с ним. Или случайно заскочили? Тоже ведь возможно».
До конца дня ничего примечательного не произошло. Сердюк так и не появился. И вообще никто не подходил к ящику.
Среди дня Лосев снова приехал в магазин. Один из находившихся там сотрудников подал условный знак: все спокойно, все по-прежнему. Записка была на месте.
Виталий потолкался среди покупателей, что-то попросил показать, к чему-то приценился и уже собрался было уходить, как вдруг за его спиной раздался чей-то радостный возглас:
 

– Здравствуйте, товарищ Лосев!

Виталий обернулся. Перед ним стоял улыбающийся незнакомый паренек в скромном пиджаке и галстуке.

– Значит, не узнали? – спросил он,

– Признаться, нет.

– А ведь вы у нас на филфаке с докладом выступали, – сказал паренек, почему-то осторожно поглядывая по сторонам.

 
Виталий улыбнулся.
 

– Для филолога вы себя что-то странно ведете.

– А я сейчас, между прочим, не филолог. – И вдруг, переменив тон, паренек деловито спросил: – Кстати, вас можно на минуточку?

– Пожалуйста, – удивился Виталий. – Хоть на две.

– Тогда выйдем отсюда.

 
Когда они очутились на улице, парень озабоченно спросил, понизив голос:
 

– Вы не по нашему делу пришли?

– Вряд ли. А какое у вас тут дело?

– Видите ли, у нас в дружине есть оперативная группа. Ну, вы знаете про такие.

– Знаю, конечно.

– Так вот. Это наш район. И мы получили сигнал. Как в магазин поступает дефицитный товар, налетают мелкие спекулянты. У них связь с одним продавцом тут.

– Что за продавец?

– Мы его уже установили, – со скромной гордостью ответил паренек. – Некий Алексей Мотков. Собираемся поставить вопрос перед администрацией. Вот только поймаем парочку его дружков.

– А администрация надежная?

– Будьте спокойны, Павел Иванович, если узнает, выгонит в три шеи.

– Это кто, директор?

– Ага. Да вон он сам, видите?

Действительно, за прилавком в этот миг появилась величественная фигура Павла Ивановича. Виталий, естественно, не подозревал, что это визуальное знакомство окажется решающим для дальнейшего хода событий.

Он в этот момент задумался совсем над другим обстоятельством. Не помешают ли дружинники намеченной операции? Если Сердюк придет сам, то ничего. Его немедленно узнают и возьмут тут же. Но если он пришлет кого-то? Присутствие в магазине дружинников может насторожить этого человека, отпугнуть. Но с другой стороны, продавец сам по себе может представить оперативный интерес.

– Вы что-нибудь знаете об этом Моткове? – спросил он.

– Конечно. Во-первых, у него машина. Это при его-то зарплате! Потом знакомства. Выпивает часто. На деньги играет, в домино, например.

– Дома у него были?

– Мы группа оперативная, – весело подмигнул паренек. – А тот двор у нас вообще на учете.

– Что же это за двор?

Паренек назвал адрес, и Виталий невольно насторожился: в том дворе жил и Васька; кроме того, тех «доминошников» он уже успел узнать. Виталий вспомнил полутемный двор, свою драку там… Может быть, среди напавших на него парней был и этот Мотков?

– Вот что, – решил он наконец, – к вам пока одна-единственная просьба: не поднимайте шума в магазине до нашего сигнала. Ладно?

– Ладно, – и, поколебавшись, паренек спросил деланно-безразличным тоном: – А вы тут тоже на операции?

– Да нет, случайно зашел, – улыбнулся Виталий.

С этого момента Мотков был взят под двойное наблюдение. Но он даже не приближался к деревянному ящику на стене.

А на следующее утро, когда Виталий вместе с первыми покупателями зашел в магазин, обнаружилось, что записка исчезла.

Утром Павел Иванович, как всегда, долго фыркал в ванной, потом из спальни донеслось ровное гуденье электробритвы, и, наконец, он появился на кухне, свежий, пахнущий одеколоном. И все же Татьяна Спиридоновна безошибочно угадала, что муж не в духе. Да, собственно говоря, это можно было не угадывать, а заранее предположить: ночной их спор ничем не кончился.

Поэтому, как только Павел Иванович принялся за завтрак, она без колебаний возобновила этот разговор: он касался слишком важного вопроса, чтобы Павел Иванович принял решение по нему самостоятельно.

– Павлуша, я, конечно, не вмешиваюсь в твои дела, – как обычно, начала Татьяна Спиридоновна. – Но я тоже имею мнение. Я ему не верю! Вот на столько не верю! – она большим пальцем отмерила на мизинце ничтожную дольку. – Платить такие деньги!

– Если вещь подлинная, она стоит любых денег, мой друг, – веско возразил Павел Иванович, аккуратно выгребая ложечкой прилипший к стенкам яичной скорлупы белок.

– Все равно, он обманщик, обманщик, обманщик… Я всю жизнь это буду повторять. Помяни мое слово, ты горько пожалеешь.

Павел Иванович нахмурился. В глубине души он был суеверен и боялся «накаркивания» жены. Поэтому он поспешил быстрее закончить завтрак и на прощанье буркнул:

– Успокойся, мой друг. Я ничего без тебя не решу. Время терпит пока.

До обеда он заставил себя пробыть в магазине: накопились дела. Обед в «Арагви» прошел весьма удачно. Павел Иванович добился партии очень ходового «левого» товара на весьма выгодных условиях. К концу обеда настроение поднялось. Все было бы превосходно, если бы не мысль о проклятом портсигаре из музея. И еще записка, которая со вчерашнего дня жгла ему руки.

Тем не менее на свидание с Сердюком он отправился только под вечер, когда стало темнеть.

И вот они снова сидели друг против друга в маленькой полутемной комнате за шатким столиком. Павел Иванович уж передал Сердюку купленные для него продукты и водку. «Много тянет в одиночку, – удовлетворенно отметил он про себя, скосив глаза на груду пустых бутылок в углу. – Авось упьется».

 
Сердюк тем временем прочел записку, подумал и молча сунул ее в карман.
Оба делали вид, что не торопятся начинать разговор о главном, хотя обоих разбирало нетерпение,
Наконец Сердюк сказал:
 

– Завтра увижусь с дружком – и адью, Москва! Вам мое предложение, как видно, не подходит?

– Я был в музее, мой друг, – примирительным тоном сообщил Павел Иванович.

 
Сердюк насторожился.
 

– Так, так. Ну и что?

– Там есть одна девочка. Только она может определить, тот ли у вас портсигар.

– Ну и что? – уже враждебно повторил Сердюк.

– Надо придумать, как ей его показать.

– Знаете, мой друг, – издевательски произнес Сердюк, наливаясь злостью, – над этим ломайте голову сами. Она у вас вон какая большая.

 
Но Павел Иванович оставался невозмутимо спокоен: игра шла по-крупному.
 

– Я надеялся, что мы подумаем вместе, – сказал он. – Дело-то общее, и интерес тоже.

«Деловой мужик, – с невольным уважением подумал Сердюк, успокаиваясь. – Его право не доверять».

– Учтите, – предупредил он. – Смотреть придется из моих рук.

– Что ж, привезти ее сюда?

– А она поедет? – быстро спросил Сердюк.

– Только скажи ей, что нашлось. Куда хочешь поедет.

– А что с ней потом делать?

– То есть?..

 
Павел Иванович не договорил. Глаза их встретились.
 

– Это невозможно… – пробормотал Павел Иванович.

 
Сердюк равнодушно усмехнулся.
 

– Дело плевое. Я же сразу мотану. А ваше дело будет сторона.

– Хорошенькая «сторона», нечего сказать.

– Все беру на себя, – коротко рубанул ладонью Сердюк. – Овчинка стоит того.

 
Павел Иванович хмуро покачал головой.
 

– Только не здесь.

– Мы работаем чисто, – усмехнулся Сердюк. – Ваше дело пригласить ее. И чтоб узнала.

Все складывалось так опасно, а главное, так непривычно, что Павел Иванович ощутил легкий озноб. «А может, махнуть рукой на это дело? – трусливо подумал он. – Это же бог знает что такое!» Но тут замерещились доллары, много, пачками, вожделенные бумажки, о которых он мечтал по ночам. Черт возьми, последняя партия, и можно будет кончить эту игру с огнем! Кончить раз и навсегда!

Павел Иванович думал сейчас об этом вполне искренне. Он только забыл, что подобное происходило с ним уже не первый раз.

 
А, была не была!
И Павел Иванович хмуро и решительно произнес:
 

– Ну хорошо. Я привезу ее.

Сердюка искали активно и продуманно; Цветков отнюдь не возлагал надежды только на магазин.

Прежде всего следовало выяснить, где Сердюк мог найти себе пристанище. Судя по тому, что он первые ночи провел на вокзале, а потом у случайно встреченного им Зернова, другого, более надежного и заранее известного места у него не было. И если студия художника для него теперь отпала, то вокзалы ничем себя не скомпрометировали. Значит…

И заранее подготовленные оперативные группы каждую ночь направлялись теперь на все вокзалы Москвы. Узнать Сердюка им не составляло труда: у сотрудников имелась фотография с превосходного портрета, сделанного Зерновым.

Вторая линия поисков была – вещи, украденные у Починского. Если предположить, что у Сердюка не было надежного места для ночевки, то и для хранения краденых вещей его, вероятно, тоже не было.

И сотрудники Цветкова методично проверяли вокзальные камеры хранения, ломбард, комиссионные магазины и скупки. Приметы вещей были им хорошо известны.

Наконец, третья, самая, пожалуй, важная, линия заключалась в следующем. Сердюк не знал об аресте Косого и должен был искать с ним встречу. Где же? Вначале это был известный уже ресторан. Но сейчас он отпал. Косой назначил Сердюку новое место для встречи: «У Слона». Это оказался магазин культтоваров. И Цветков перенес свое внимание на этот магазин. Но не только на него…

При всей своей внешней простоватости и кажущейся прямолинейности Цветков был прирожденным оперативником. Это качество включало в себя, помимо умения разбираться в самых порой сложных людских характерах и жизненных ситуациях, помимо тонкой наблюдательности, еще и фантазию, выдумку, уменье найти при любых обстоятельствах не пассивную, а активную форму борьбы, не ждать, не обороняться, а всегда наступать.

Ловкая комбинация, в результате которой появилась записка в магазине, была только началом этой активной формы борьбы. Цветков решил использовать записку не только как приманку.

Но борьба с хитрым и опытным врагом, как известно, не сулит легкой победы. Победа тут добывается потом и… кровью. Да и то не всегда.

Сначала дала осечку первая линия поиска: на вокзалах Сердюк упорно не появлялся. Затем стала ясна неудача второй линии: нигде не появлялись и вещи Починского.

 
Из всего этого следовал один важный и тревожный вывод.
Если считать, что Сердюк все еще находился в Москве, а Цветков был уверен в этом: ведь у Сердюка было здесь какое-то «дело», кроме того, он не знал об аресте Косого, а история с Зерновым, как и исчезновение его от Откаленко, была лишь результатом его особой настороженности и подозрительности, ибо Откаленко ничем себя не выдал. И тогда вывод из неудачи двух линий поиска был один: Сердюк нашел себе новое прибежище. Именно нашел, внезапно и, возможно, неожиданно. И это чрезвычайно осложняло все дело.
Однако сохранялась третья линия, сохранялась даже после того, как взволнованный Лосев доложил Цветкову об исчезновении записки.
 

– Ну что ж, милые мои, – сказал Цветков, – будем ждать его теперь в другом месте.