Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 119 (всего у книги 205 страниц)

ГЛАВА VII
Что посеешь…

Улетал Откаленко в тот же день, вечерним рейсом.

Провожал его Лосев.

До регистрации билетов оставалось еще полчаса, и Друзья не спеша прогуливались по шумному, суетливому залу ожидания Внуковского аэропорта.

– Лена почему не приехала? – спросил Виталий.

– Не велел, – коротко ответил Игорь. – Хватит с нее.

– Рапорт она написала?

– Написала.

– И что Кузьмин?

– Доложит генералу.

– Между прочим, Лев Константинович – имя вымышленное.

– А тебя он знает, – усмехнулся Игорь. – Знаменитостью становишься.

– Да-а. Совсем это ни к чему.

– И когда это ты чуть деньги не взял?

– Скорее всего намекает на дело Семанского. Помнишь? Убили его. По этому делу проходил некий Барсиков. Вот он и сулил.

– А потом стрелял в тебя. Вспомнил.

– Во, во. Ах, Барсиков, Барсиков. Искал, сукин сын, недоработки в экономической системе, понимаешь. Прорехи в планировании. Целую лекцию мне тогда прочел.

– Вот и эти то же самое ищут.

– Не-ет, – покачал головой Виталий. – Эти работают на другом. Наша расхлябанность, черт ее подери. Вот Лев Константинович это и ухватил.

– А сам работает четко. Его-то не ухватишь, – заметил Игорь. – Ни черта ему не предъявишь. Нет улик. Все делает чужими руками. Вот только с Леной раскрылся. И то… Предъяви ему этот эпизод, откажется. И все. И не докажешь. А Лена не свидетель, сам понимаешь.

– Куда они потом из того дома делись, не знаешь?

– Откуда? Я Лену подхватил и в управление. Она же сама не своя была.

– А потом?

– Ну, тут же назад кинулись, конечно. А их уже след простыл. Квартира чужая. Хозяйка их почти не знает. С Ниной этой когда-то работала вместе. Ну, ключ ей и дала.

– А Нина вернулась домой?

– Нет. И на работе ее сегодня не было. Заболела, сказали. Звонила.

– Да-а, – вздохнул Виталий. – Ищи их теперь.

– И деньги пропали. Пять тысяч, как-никак. Лена сама сберкнижку видела. Не моргнув глазом, бросили.

– Был расчет. Была надежда. Кто-то когда-то на такой куш, наверное, клюнул.

– Эх, ухватить бы этого Льва Константиновича. Нащупать бы…

– Нащупаем и ухватим, не волнуйся. Не мы, так Эдик докопается.

– Где он сейчас, кстати?

– В Лялюшках, – Виталий невольно вздохнул. – Хорошие там люди живут, я тебе скажу. Просто отличные люди. Вот Гриша поправится, жениться будет на своей Лиле. Меня на свадьбу пригласил. И поеду. А что? И Светку возьму.

Лосев радостно улыбнулся.

– Они и меня приглашали, – усмехнулся Откаленко.

– Ты когда у него в госпитале был?

– Сегодня. С Лилей познакомился. В пятницу его выписывают.

– Ну, вот. Ты давай там, в Ялте, побыстрее управляйся. Сразу две свадьбы и сыграем. И поаккуратней, смотри, – Виталий перестал улыбаться. – Смоляков не Лев Константинович, он беседы с тобой водить не будет. У него для беседы нож имеется. Или еще чего. Эх, черт! Как он у меня из рук ушел, простить себе не могу.

– У меня не уйдет, – мрачно пообещал Откаленко и, ощутив какую-то неловкость, добавил. – И у тебя бы не ушел, если б не Шанин. Да и Гриша уже ранен был.

В этот момент голос диктора, перекрывая гул в зале, громко и невнятно объявил начало регистрации пассажиров рейса на Симферополь.

– Ну, давай, – сказал Виталий, останавливаясь. – Твой, – и посмотрел на часы. – Вовремя, оказывается, улетаешь. Хорошая примета.

– Пока.

Друзья простились.

…Опять Игорь летел в командировку. Которая это была по счету? Как-то они с Виталием подсчитали, получилось, что вместе уже облетели земной шар. А если прибавить, сколько он налетал один? Впрочем, теперь он воспринимал эти дальние, трудные свои командировки уже спокойно, совсем, можно сказать, буднично. Задача, ведь, все та же: отыскать и задержать. А действовать по обстановке, вот и все. Гораздо сложнее то, что он оставил в Москве. Вот и решилась его судьба. Вот и решилась. Удивительно даже.

Привычно и мощно гудели моторы. За иллюминатором стояла непроглядная чернота, в ней отражались огни салона. Игорь развернул газету…

В Симферополе его встречали ребята из розыска.

Один, Никита Рощин, был давним знакомым, когда-то работал в Свердловске, и вот теперь в Ялте. Двое других оказались местными, из областного уголовного розыска.

Конечно, немедленно повезли ужинать. И потому в Ялту ехали уже поздно вечером. У Игоря слипались глаза. Не заметил даже, как миновали перевал с его экзотическим ресторанчиком. Тяжелый день выдался сегодня у Игоря.

Сидевший рядом Никита деликатно молчал. А в гостинице уже ждал номер, и Игорь еле добрался до постели.

Наутро состоялось короткое совещание в управлении.

Кроме Рощина и начальника отдела УР майора Савчука, присутствовал и участковый инспектор Болотный, на территории которого находился санаторий «Южный берег».

– Ну, Зарубин нам известен, – ворчливо просипел он. – Но у меня, знаете ли, особо не побалуешься.

– А пробовал? – поинтересовался Игорь.

– А поди у меня попробуй, я враз хвост прищемлю.

Игорь посмотрел на Рощина. Очень разными были эти двое. Толстый, розовый, с большими, голубыми навыкате глазами, белобрысый и уже немолодой Болотный, и невысокий, худощавый, улыбчивый Рощин, загорелый уже до черноты, с копной вьющихся черных волос.

– У вас ни по одному делу не проходил? – спросил его Игорь.

– Не-а, – покрутил кудлатой головой Рощин. – Вот и Олег Филиппович тебе тоже скажет. Верно, Олег Филиппович?

Савчук казался с виду человеком невзрачным и молчаливым. И именно этой своей невзрачностью, незаметностью и скупостью на слова особенно понравился Игорю. «Сыщик», – уважительно подумал он.

– Да, – коротко кивнул Савчук и, помедлив, добавил. – Однако знаю его. И жену тоже. Молодая совсем. Веселая. Поет, танцует.

– А он?

– Он парень одинокий. И… как бы сказать?.. ревнивый, что ли.

– Во, во, – недовольно вмешался Болотный. – Она танцует, а он ревнует.

– Ссорятся? – уточнил Игорь.

– Ну, это я не скажу, – все тем же недовольным тоном ответил Болотный. – Но с ним ухо востро держать надо. Парень-то отчаянный. И статья была серьезная. А тут еще эта певунья.

– Как же вы с ним познакомились, Олег Филиппович? – снова обратился Игорь к Савчуку. – Случайно или как?

– Да не совсем случайно. Заехал я недавно в этот санаторий. Ну, мне и рассказывают: «Чуть драка у нас тут не случилась». Отдыхающий один решил за Мариной-то приударить. А тут муж. Этот самый Зарубин. Ну, разок по шее он ему дал, конечно. Отдыхающему. А потом помирились. Короче, пустяк дело.

– Вам-то, может, и пустяк, а у меня вот они где сидят, эти драки, – Болотный похлопал себя по жирному загривку. – Ох, доберусь я до этого подлеца.

– Да нет, не подлец он, – покачал головой Савчук. – Совсем не подлец.

– А судимость у него какая? – хмуро спросил Болотный. – Сопоставляете? Начнешь говорить с ним, молчит.

Будто какое замыкание у него.

– А друзья у него есть? – снова спросил Игорь.

– Друзья-то? Тут Олег Филиппович пожалуй что прав. Друзей, вроде нет. Ну, вот, вы говорите, один прибыть должен?

– Какой он друг, это мы еще посмотрим, – покачал головой Откаленко. – Скорей всего недруг приедет и жди беды, – Потом снова спросил, обращаясь к Савчуку. – Как бы мне, Олег Филиппович, с ним так незаметно для начала познакомиться, по другой линии. Чтобы и самого не взволновать, не насторожить?

– А, может, наоборот, насторожить его? – предложил Рощин. – Раз не с добром приедет к нему этот Смоляков.

– Спугнуть я его боюсь. Вдруг да подхватит свою Марину и айда отсюда.

– Не. Он не испугается, – покачал головой Савчук.

– Но зато готов будет, – настаивал Рощин.

Болотный недоверчиво покачал головой.

– А вдруг да снюхаются?

– Марина между ними, – возразил Игорь. – Зол Смоляков на них обоих. И вспыльчив, реактивен. Как он машину свою на старика рванул тогда в Москве. Никто опомниться не успел. Нет, мне надо познакомиться с Зарубиным, немедленно.

…Час спустя Откаленко приехал в санаторий «Южный берег». Невысокие белоснежные его корпуса, поднимавшиеся вверх по склону, тонули в зелени кустов и деревьев. Ранняя и буйная весна уже стояла в Крыму.

Было совсем тепло, а на солнце даже жарко.

Игорь оставил пальто в гостинице и сейчас шел по аллее парка в одном пиджаке, галстук он тоже снял и расстегнул ворот рубахи, с наслаждением вдыхая напоенный густым ароматом воздух.

Зарубина он отыскал на другом конце парка, в большом, темноватом сарае, где хранился всякий садовый инвентарь, удобрения в целлофановых мешках, ящики с землей и какой-то рассадой. Парень оказался длинный, спокойный с виду, жилистый и загорелый, с крупными, грубыми чертами лица и хмурыми глазами. На нем были старые, испачканные в земле брюки и расстегнутая чуть не до пояса, вылинявшая рубашка с закатанными рукавами. На голове красовался сделанный из газеты колпак.

Зарубин поднял голову, настороженно посмотрел на остановившегося в дверях сарая Откаленко и медленно погасил о ближайший ящик сигарету, которую, видно, только что закурил. «Беспокоен», – отметил про себя Откаленко.

– Здравствуй, Иван, – сказал он деловито и просто. – Давай познакомимся. Мне тут какое-то время работать придется. Капитан Откаленко. Это по форме если.

Игорь протянул руку.

Подошедший Зарубин неохотно и вяло ее пожал.

– Насвистели на меня, выходит? – хмуро спросил он.

– У меня, Иван, на такой художественный свист слуха нет, – тоже хмуро возразил Откаленко. – Мне надо свое мнение о человеке иметь. Вот и о тебе тоже. Для того и пришел. Ты садись. И давай закурим, если не возражаешь.

Игорь говорил спокойно, убежденно и доброжелательно, никак, однако, не пытаясь подкупить этим тоном Зарубина. Так уж естественно получилось у него, и эту естественность тона уловил Зарубин.

– Здесь нельзя, – сказал он. – Давай выйдем.

– Что ж, давай.

Они вышли из сарая и уселись невдалеке на скамье.

Закурили. Каждый свои, не пытаясь угощать, опасаясь, как бы другой не принял это за навязчивость, да и желания друг друга угощать пока не было.

– О судимости твоей я знаю, – напрямик начал разговор Игорь. – Но об этом как-нибудь потом. А то и вовсе вспоминать не будем. Как сейчас живешь, скажи?

– Ничего, вроде. Живу…

– Доволен?

– Доволен…

– Я понимаю, Иван, душу раскрывать ты перед каждым встречным не собираешься. И правильно. Я, вот, тоже на это не очень всегда настроен. Но тут, понимаешь, дело особое. Я, ведь, в некотором роде, ну, как доктор, что ли. А докторам приходится все рассказывать, понимаешь?

– Меня уже ваши доктора лечили. Знаком, – не поднимая головы, насмешливо ответил Зарубин. – Думал, хватит.

– Что, обида осталась?

– А ты думал? Не в санатории лечили.

– Ну, так ведь, по справедливости все получилось?

– Так-то оно так…

– Вот и дальше так должно быть, я считаю. Друзьями-то обзавелся?

– Сыт друзьями.

– Старыми? – Игорь усмехнулся. – О них забыть пора.

– Не забываются.

– Что, напоминают?

– Пока бог миловал.

– И то хорошо. А ждешь? Ты с кем освобождался?

– Можешь справку навести.

– А самому вспоминать неохота?

– Придется, так вспомню.

Впервые в равнодушном тоне Зарубина мелькнула угроза.

– Значит не по-доброму расстались?

– Не по-доброму.

Зарубин поднял голову и посмотрел на Игоря, что-то, видимо, собираясь спросить, но передумал и снова опустил глаза. Сидел он согнувшись, опираясь локтями о колени, и, глядя в землю, курил.

– Да-а. По-разному, конечно, люди расстаются, – вздохнув, согласился Игорь. – И вина тут порой бывает обоюдная. Ты человек, и он человек.

– Это, когда человек…

– А тут?

– А тут зверь! – с неожиданным вызовом произнес Зарубин. – Ты бы видел. Он ее то бил, то издевался. И уйти не давал, гад.

Видимо, болела, саднила у него на душе история его женитьбы и ссоры со Смоляковым. Ни тот, ни другой не могли ее забыть, хотя и по разным причинам.

– Ты начал жизнь по-новому, – задумчиво сказал Игорь. – Это правильно. Это, если хочешь знать, справедливо. Так и надо дальше жить. Не сорвись, если что.

– Если приедет?

– Вот именно.

– Убью, – глухо сказал Зарубин, не поднимая головы.

– Нет. Я тогда сам все сделаю. Уж доверь. Не ошибешься.

И столько в словах, в тоне Игоря было злой и властной решимости, что Зарубин снова поднял голову, внимательно посмотрел Игорю в глаза и, на этот раз решившись, спросил:

– Знаешь его?

– Знаю.

– Понятно…

– Нет. Не все тебе понятно, Иван. Спрашивай дальше.

По-прежнему глядя в землю, Зарубин долго молчал.

И Игорь молчал, не теребя его, не подталкивая, давая подумать и решиться на новый вопрос. Потому что каждый новый вопрос теперь неизбежно приоткрывал что-то в самом Зарубине, в его прошлой или сегодняшней жизни, в его мыслях и планах. Поэтому нелегко было ему решиться задать такой вопрос незнакомому человеку. Но, с другой стороны, этот человек, видимо, знал что-то важное, нужное для Зарубина, что ему необходимо было знать в его непростой и тревожной жизни. К тому же первое, еще, однако, хрупкое, зыбкое, еще ненадежное доверие уже возникло между ними, это чувствовали оба.

Как возникает такое доверие? Из произнесенных слов? Из интонации? Но слов было сказано совсем мало, и они еще требовали проверки, хотя и рождали как бы надежду на доверие. А может быть, из трудной, почти безвыходной ситуации, в которой оба находились, возникло это доверие? Вряд ли. Такая ситуация могла, ведь, породить и напряжение, а то и ссору. А, может быть, доверие возникло из состояния, в котором оба находились?

Вот это уже было вернее.

Зарубин был одинок в своей новой жизни, это понял молчаливый и, видимо, чуткий Савчук. Это стало ясно и Откаленко. Но он уловил не только одиночество Зарубина, но и тревогу, которая глодала его, и еще ненависть, неутихающую, настороженную и опасную. «Убью» было сказано не агрессивно, а как бы защитно, словно обороняясь. И еще уловил Откаленко в этом парне тайную мечту о друге, союзнике. «Понятно» было сказано с оттенком удовлетворения, потому что, по убеждению Зарубина, знать того человека означало и ненавидеть его. Все это понял Откаленко, так напряжены у него были нервы, слух, внимание, так внутренне настроен он был на понимание, сочувствие, доверие к этому человеку. Все лучшее, что он, сам того не замечая, перенял у своего друга Лосева, помогало ему сейчас найти путь к душе этого парня. И Зарубин, видимо, тоже уловил состояние своего собеседника. Но не только состояние, а и его прямую, твердую, открытую натуру, его искренность и доброжелательность, волю и решимость. Так получилось. Всего за какой-нибудь час знакомства, возможно ли это? Оказывается, возможно, когда оба сознательно или подсознательно стремятся к этому, ищут это, когда оба искренни и внезапно обнаруживают общего опасного врага.

– Ну, спрашивай, чего же ты? – скупо усмехнулся, наконец, Игорь.

– Ты… за ним приехал?

– За ним.

– Натворил чего-нибудь?

– Да. За ним длинный хвост и… кровавый.

– Выходит, конец ему?

– Должен быть конец.

– Должен быть… – задумчиво повторил Зарубин и снова спросил. – А почему ты ко мне приехал?

– Почему? Да потому, что он скорей всего к тебе заскочит, Иван.

– Собирался?

– Он ничего не забыл. И ни от чего не отказался.

– От Марины?

– Да.

– И мне отплатить?

– Да.

Эти два коротких «да» заставили Зарубина нахмуриться. Он стиснул зубы и, по-прежнему глядя в землю, сказал:

– Она к нему не вернется.

– Я тоже так думаю. Она ничего не забыла?

– Все помнит…

– Но веселится и поет?

– Тоже насвистели? – угрюмо спросил Зарубин.

– Я тебе уже сказал насчет свиста. Я тебя спрашиваю.

– Ну, веселится.

– Это хорошо. Веселиться, Иван, может только счастливый человек. А это ты ей дал. Надеюсь, она это понимает, как думаешь?

– Понимает.

– Тогда зачем ты дерешься?

– Не все понимают.

– Объясняешь, – значит?

– Во-во.

– Плохо. Это плохо, Иван. Надо по-другому.

– А если не умею?

– И Марина одобряет?

– Нет… – вздохнул Зарубин.

– Так, ведь, можно ее потерять.

Оба помолчали. Потом бросили давно угасшие сигареты и одновременно потянулись за новыми.

– Кури, – Зарубин протянул свою пачку.

– Спасибо.

Игорь вытянул сигарету и щелкнул зажигалкой. Оба прикурили. И снова замолчали. Наконец, Игорь сказал:

– Теперь, Иван, ответь мне. Согласен помочь?

– Не знаю.

– Почему не знаешь? Прямо говори.

– А я криво говорить не умею. За свои дела надо самому и платить, я так понимаю. Каждый за себя. И потом. Милиции я еще никогда не помогал против… Ну, как сказать? Одним словом, понимаешь.

– Против своих, так что ли?

– Какой он мне свой, ты что? Но тут, ведь, без обмана не обойдется, так? А я это не признаю. Он ко мне без обмана приедет.

– Та-ак. Ну, что же, давай разберемся. А то ты оказываешься, вроде как, благородный, а я совсем наоборот.

– Не то я хотел сказать.

– То, то, если вдуматься. Так вот. Обрати внимание.Ты, ведь, думаешь сейчас о себе. И о Марине. Это тоже, вроде как, о себе. А я… Мне, ведь, он лично ничего плохого не сделал. Зачем же, спрашивается, я на рожон лезу?

– Работа у тебя…

– Вот. Работа. Что же это за работа под нож лезть, давай разберемся. Так вот. Он человека убил, понял? Хорошего, очень хорошего, старого человека. Он одну девушку, вот вроде твоей Марины, тоже пытался убить, в больнице ее выходили. Он еще одного человека ножом бил, и опять его выходили. Хватит?

– Хватит, – глухо, не поднимая головы, ответил Зарубин.

– Выходит, у меня к нему счет побольше, чем у тебя, Иван. Хотя он меня пальцем не тронул и не тронет. Такая уж моя работа.

– Понятно…

– Не все тебе еще понятно. Я, ведь, думаю и о других людях, Иван, с которыми он может столкнуться, на которых может кинуться. Тут и ты, и Марина, и кто-то еще, другой. Я всех этих людей обязан от него уберечь. Сами они этого сделать не смогут. И ты не сможешь. Он, ведь, еще и хитрый, и поопытней тебя. А я смогу. Я этому обучен. Это моя работа.

– Не позавидуешь, – усмехнулся Зарубин, но в усмешке его проскользнуло какое-то недоверчивое уважение.

– Кто-нибудь, может, и позавидует. Не в том дело. Дело еще и в справедливости. Вот главный закон моей работы, если хочешь знать. Все должны жить спокойно. Все. И ты, и Марина, и другие. Согласен?

– Согласен.

– Вот такая моя работа. И что я тебе напоследок посоветую. Ты пока Марину одну никуда не пускай. Объяснять ничего не надо. Зачем пугать? Но мы с тобой должны его опасаться. И меры принять. Вместе. Тоже согласен?

– Да уж, придется, видно.

– Именно что, – сказал Игорь, незаметно для себя повторяя Цветкова. – А для начала я попрошу посторонних на территорию санатория с сегодняшнего дня не пускать.

– А почему такой шухер наводишь, скажешь им?

– Нет, – решительно тряхнул головой Игорь. – О том только мы с тобой знать будем. Так спокойнее.

– Ну, правильно, – с ноткой облегчения отозвался Зарубин и снова спросил: – А ты еще придешь или как?

– Приду. Завтра. В это же время. Ты меня здесь жди.

– Ладно.

– И еще вот что. Запиши-ка мой телефон. Если меня не будет, то Савчука позови. Или Рощина. Знаешь там таких?

– Нет.

– Люди надежные. И в курсе.

– Мне других надежных не надо. Я тебя знаю.

– Они мне передадут. Пиши номер. Фамилия, повторяю, Откаленко. А зовут Игорь. Это уже для тебя.

– Понятно. Дай-ка ручку. – Зарубин вытащил пачку сигарет и на ней записал номер телефона.

– Не потеряй, гляди.

– Ну!

Они расстались.

Игорь направился к главному зданию санатория.

…В конце дня состоялось короткое совещание у Савченко.

– Шоссе на Симферополь контролируете? – спросил Игорь.

– Обязательно, – ответил Рощин. – Там наши. Получили по телеграфу его фото, размножили, теперь у всех на руках.

– У всех?

– У наших работников. Завтра на разводах вручим каждому постовому, – бодро заверил Рощин. – Никуда он теперь не денется от нас.

– Только бы появился, – вздохнул Игорь.

– Я почему-то был уверен в Зарубине, – сказал Савченко задумчиво. – Видно, правильно вы с ним разговор построили.

– МУР, – многозначительно поднял палец Рощин. – Школа.

– Нас учат, – сказал Игорь, – что в каждом человеке есть зацепка, есть болевая точка в душе. Ее только надо найти, нащупать. У нас есть большие мастера на этот счет.

Игорь умолк. Он не привык много говорить на такие общие темы. И вообще ему показалось, что он расхвастался, и сразу же рассердился на себя за это.

…Ночь Игорь провел беспокойно.

Ждать – это самое трудное и нервное дело. А тем более ждать сложа руки. Кажется, все сделано, что возможно. Игорь ничего не упустил. И остается только ждать. И надеяться. Прилетит – не прилетит, появится – не появится. Правда, тут магнит сильный – месть и любовь.

Кажется, тянет его к той женщине, тянет, тянет. А прийти к ней непросто, путь-то закрыт, тут побороться надо и отомстить тоже. Это все Смолякову по характеру, по вкусу. Ну, а если все-таки не появится он здесь? Если у него вдруг возник другой план? А у этого бандита планы могут быть только опасные. Как тогда помешать ему, как его искать, где? Больше пока искать его негде. Пока. До нового его преступления, до новой беды. Только тогда снова появится его след. С ума сойти можно от этой мысли. Нет, надо еще что-то делать, надо думать, думать, думать…

Игорь беспокойно ворочался в постели и не мог заснуть. Ему было жарко под тонким одеялом, душно, неудобно лежать. Среди ночи он встал, выпил тепловатой, невкусной воды из графина. Что это за вода такая здесь?

Потом выкурил у окна сигарету. Какое-то серое, противное небо было, ни луны, ни звезд. Он снова лег в постель и закрыл глаза. Что, интересно, делает сейчас Лена?

Тьфу, черт! Да спит она, в Москве тоже ночь. Так, с мыслью о Лене он и уснул, наконец.

Утром Рощин поинтересовался:

– Ну, как спал?

– Нормально, – буркнул Игорь.

– Да, – согласился Рощин, – ночь прошла спокойно. Не появился твой красавец, – он повертел в руках одну из фотографий, лежащих на столе, и добавил: – Страшноватая рожа, что ни говори.

Игорь покосился на фотографию.

– В тюрьме снимали.

Смоляков смотрел прямо на него. Круглое лицо, губастое, широко расставлены глаза, узкий, в морщинах лоб, короткий, темный ежик волос, бородавка справа возле широкого носа. «Волосы-то уже отросли», – подумал Игорь. Смоляков смотрел на него зло и упрямо. И от этого взгляда Игорю стало не по себе.

– Ладно, – хмуро сказал он, отбрасывая фотографию. – Давай, Никита, думать. Ничего мы с тобой не упустили?

– Вроде, ничего.

– А у санатория люди дежурят?

– А как же.

– Проверил бы. Я их не знаю.

– Проверю, проверю. На этот счет не беспокойся.

– Он опытный, Смоляков. Учти.

– Мы тоже опытные.

– А какие еще входы есть в санаторий, посмотрели?

– Слушай – сочувственно сказал Рощин. – Да не волнуйся ты так. Все посмотрели. Все в порядке. Только бы он появился.

…И Смоляков, наконец, появился. Совсем не там, где его ждали.

Неожиданно позвонил Зарубин.

– Игорь? – глухо спросил он.

– Я, я. Чего звонишь?

– Приезжай. Дело есть.

– Еду.

Игорь примчался через полчаса. Зарубина он нашел у того же сарая, что и вчера. Он сидел на скамейке какой-то взъерошенный, сутулый и, опираясь локтями на широко расставленные колени, смотрел в землю, словно что-то потерял в траве возле ног. Во рту была зажата дымящаяся сигарета.

– Ну, что случилось, Иван? – спросил Игорь, слегка запыхавшись и усаживаясь рядом на скамью.

Зарубин вздохнул, откинулся на спинку скамьи и вынул сигарету изо рта.

– Письмо получил, – процедил он, доставая из кармана мятый конверт.

Игорь прежде всего внимательно осмотрел сам конверт.

– Так… Местное. Уже хорошо… Отправлено вчера… – медленно говорил Игорь, крутя конверт в руках. – В одиннадцать часов… С центрального почтамта… Там, видимо, и писал его… Ну, посмотрим, чего написал.

– Придти велит.

– «Велит». Он тебе не хозяин.

Игорь достал письмо. Это был сложенный вдвое зеленоватый бланк для телеграмм. Кривые строчки шли поперек печатного текста. Смоляков писал:

«Здорово, дружок закадычный Иван. Поклон тебе от дружка Фени. Желаю встретиться. Приходи в субботу в парк у моря, в двенадцать дня. Там открытая кафушка «Золотой маяк». Ждать буду. Не придешь, умоешься.

Феня».

– Феня – кличка его? – спросил Игорь.

– Ага.

– А суббота у нас завтра, так?

– Так. Мне идти или как? Охота взглянуть.

– Не боишься?

– Я его бил, – нахмурился Зарубин. – Под нарой у меня сидел.

– Выходит, он тебя бояться должен?

– Посчитался, – коротко ответил Зарубин и невольно пощупал какое-то место у себя на животе под рубахой.

– Нож? – спросил Игорь.

– Напильник.

– Опасно.

– Ничего. Я живучий.

– Простил ты его все-таки?

– Он потом сам себя чуть не кончил. Рядом в санчасти лежал.

– Значит, дружками вышли?

– Вроде того.

– А Марину, выходит, ты у него увел?

– Я за нее заступился.

Игорь чувствовал, сложный узел отношений связывал этих трех людей, этот лишь на первый взгляд заурядный треугольник. Все тут было трудно и необычно: и любовь, и смерть шли здесь рядом. «Интересно, – мелькнуло вдруг в голове у Игоря, – что думает обо всем этом сама Марина?» Впрочем, сейчас это уже не имело значения.

Так, во всяком случае показалось Игорю. И тут он чуть не совершил крупной ошибки.

– Ну, так чего, идти или нет? – спросил Зарубин сердито и нетерпеливо. – Или не доверяешь? Тогда прямо, говори.

– Пойди, Иван, пойди, – задумчиво согласился Игорь. – На всякий случай посмотрим, чего такое он тебе скажет. Место знакомое?

– Знакомое.

– Ну, а мы подготовим встречу. Марина ничего не знает?

– Нечего ей знать.

– Правильно. Живете вы тут, на территории?

– Ага. Второй корпус, для персонала.

– Дома Марина?

– Дома. Запретил уходить. С территории.

– Слушается?

– Слушается. Я тут к одному случаю придрался, – Зарубин хмуро усмехнулся.

– Ладно. Выходит, сюда он не придет. Что ж, подождем субботы. А так все по-старому. С территории ни шагу. Договорились?

– Ага.

– Эх, Иван, – неожиданно вздохнул Игорь. – Видишь, как жизнь складывается? Ее только выпусти из рук, только расслабься. Унесет, как ветром.

– Только дурной ее из рук выпускает, – кивнул Зарубин, глядя куда-то перед собой. – Вот и я дураком был. Выпустил.

– А сейчас что думаешь?

– Сейчас у меня Марина есть. О ней думаю.

– А кто у тебя еще есть?

– Мать, – вздохнул Зарубин и, поменяв позу, вытащил сигареты и закурил, потом будничным тоном закончил. – Отец. Сестренка.

– Где они?

– Да недалеко, в Херсоне. Моряк отец.

– И до сих пор плавает?

– А чего? Ему сорок восемь всего. И матери столько. В порту работает, в бухгалтерии. Ну, сестренка школу кончает.

– Что ж ты к ним не вернулся?

– Нельзя было, – сдержанно произнес Зарубин.

– Это почему? – удивился Игорь.

– Я уже с Мариной был.

– Ну, и что?

– Отказались ее принять.

– М-да… – покачал головой Игорь точно так, как делал это Цветков. – Что же, и письма, выходит, не шлешь?

– Почему? Пишем. Но вместе и я теперь жить не хочу. И Марина. Потому, силы свои проверить надо, понял? Сам на ноги встану. Руки есть, силы есть, ну, и совесть, оказывается, тоже есть. Не пропаду. Но, однако, пять лет тю-тю. Нагонять надо.

– Как чувствуешь, навсегда завязал?

Такой вопрос серьезно можно задать, только достигнув определенной степени доверия, взаимного доверия и расположения. Игорь это знал.

– Навсегда, – кивнул Зарубин. – Марина, ведь, со мной.

– А у нее кто еще есть?

– Никого. Сиротой росла, у тетки. А тетка померла в прошлом году. Хоронили ее. Очень Марина переживала.

Некоторое время они сидели молча, и нисколько не было тягостным это молчание для обоих. Потом Игорь, спохватившись, посмотрел на часы и торопливо простился.

– Надо действовать, Иван. Нельзя расслабляться, – усмехнулся он. – Значит, все мы, кажется, обговорили. Завтра ты идешь, так?

– Так.

– Ну, пока.

И Игорь заспешил в Управление. Однако он и предположить не мог, что задумал на этот раз Смоляков.

В тот же день в Москве, в кабинете Цветкова, состоялся неприятный разговор.

Цветков вызвал к себе Усольцева.

С нехорошим предчувствием шел Виктор Усольцев в кабинет начальника отдела. Успокаивала только мысль, что главный его враг, этот чертов Откаленко, уехал в командировку. Уж он бы наговорил, будьте спокойны. Но события на даче, о которых Усольцев знал, и, главное, присутствие там Коменкова, с которым так неудачно он провел встречу, сулили неведомые пока неприятности, это Виктор ощущал «печенкой», как любил он отзываться о своих предчувствиях. Тем более арестован этот проклятый Димочка Шанин. И Лосев его уже допрашивал.Но как Усольцев ни старался, узнать результаты допроса не удалось. Лосев молчал.

Когда Усольцев зашел в кабинет Цветкова, то сразу увидел Лосева, сидевшего в стороне, на диване. Длинная его фигура в сером костюме и светлые волосы четко выделялись на темной обивке дивана, это почему-то бросилось Усольцеву в глаза сейчас.

Он остановился на пороге.

– Заходите, Усольцев, – сухо пригласил его Цветков.

Обращение на «вы» ничего хорошего не сулило.

Виктор молча сел на стул возле стола и неуверенно посмотрел на хмурого Цветкова, перебиравшего на столе карандаши.

– Так вот, – сказал Цветков, сдвигая карандаши в сторону. – Должен сказать, что вы плохо начали свою работу у нас. Не неумело, это бы я вам еще простил, а плохо, – подчеркнул он. – С самого плохого начали и самого, в наших условиях, опасного – с обмана. Вот это мы, Усольцев, не прощаем. И это вы знали.

– Я не обманывал, я…

– Погодите, – приподнял руку Цветков. – Я не кончил. Вы провалили задание с Коменковым, вы не получили у него никаких сведений о Шанине, которого он, оказывается, хорошо знает. Ладно. Это может случиться с новичком. Совсем неопытным новичком, каковым вы и являетесь, потому что Коменков – это пустой орех, его расколоть ничего не стоило. Но вместо того, чтобы честно доложить о неудаче, вы заявили, что задание выполнили, но Коменков о Шанине ничего не знает. Этим вы ввели нас в заблуждение и нанесли прямой вред делу. Такое прощать мы не имеем права. И не прощаем, Усольцев. Вот это первый пункт. Он вам ясен?

Виктор сокрушенно кивнул головой. Оправдываться, казалось, бесполезно, да и не хотелось. Главное, не хотелось. Он готов был просто провалиться сквозь землю от стыда. И это еще при Лосеве. Уж лучше бы присутствовал здесь Откаленко. Тогда Виктор отвечал бы смелее, потому что тогда бы он наверняка злился.

– Но мало этого, – хмуро продолжал между тем Цветков, крутя в руках очки и не глядя на Усольцева. – Вы не только ничего не узнали. Вы умудрились вселить в Коменкова уверенность, что он приобрел в МУРе ценного дружка, который его в любой момент выручит, стоит только позвонить ему по телефону. И Коменков стал вести себя после встречи с вами еще увереннее и наглее. Стал хвастать направо и налево этой связью и порочить тем МУР, всех нас, – с нарастающей досадой проговорил Цветков. – Всех! Как же вы посмели так поступить? Вы опозорили людей, которые годы честно здесь работают.

Усольцев еще ниже опустил голову и продолжал молчать.

Замолчал и Цветков.

Согнувшись, сидел на своем диване Лосев и смотрел на Усольцева, как-то по-новому смотрел, сурово и брезгливо. Редко можно было заметить у Лосева такой взгляд. А Виталий думал про себя: ведь он шел к Цветкову, настроенный почти благодушно к провинившемуся Усольцеву, настроенный на строгую, конечно, но вполне товарищескую отповедь. Но жесткие, беспощадные слова Цветкова, его тон, не допускающий никакого прощения, подействовали и на Виталия. Все происходящее сразу окрасилось по-иному и вызвало у него волну новых чувств.