Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 205 (всего у книги 205 страниц)

Данилов

От вокзала он поехал на трамвае, хотя можно было быстрее добраться до Кировской на метро, а там сесть на трамвай, но Данилов любил эти старенькие московские электровагоны, снующие по всем городским закоулкам.

Конечно, он понимал все удобства метрополитена, но трамвай оставался для него любимым видом транспорта. Данилов стоял на задней площадке, глядел, как проплывают за окном маленькие, трогательные московские домики, и ему становилось хорошо и спокойно. Он вспоминал Мишку Дремова, которого первый раз брал в двадцать шестом году на знаменитой малине Надьки Самовар на Маросейке. Молодой был Мишка, красивый, сильный и веселый. Брал Данилов его за налет на ювелирный магазин Кузнецова. В Гнездниковском – МУР тогда помещался там – Мишка сказал, криво усмехнувшись разбитым ртом:

– Какой костюм порвали.

Он посмотрел на оторванный лацкан пиджака, потом рванул его и бросил на пол:

– Я тебя запомню, сыскарь, – и глянул на Данилова так же, как и сейчас, в палате-камере.

Несколько раз пересекалась их жизнь. И всегда Мишка убегал, а он ловил. Последний раз Данилов арестовал его три года назад.

Мишка сидел перед ним, курил дорогие папиросы «Фестиваль» и, как обычно, смотрел на него волком.

– Слушай, Дремов, ты же мой ровесник. Не пора ли завязать?

– Нет, начальник, я свою жизнь разбойную люблю. Жил вором и умру вором.

Вот и умирает Мишка Дремов в затхлой казенной палате один, без близких и друзей. И смерть его будет такой же нелепой, как и вся прожитая жизнь.

В управлении Данилов сначала пошел в столовую и с удовольствием пообедал. Потом поднялся на второй этаж, где был кабинет Скорина.

– Ну, как съездил? – спросил тот.

– Пустой номер. – Данилов сел и блаженно затянулся сигаретой.

За границей он пристрастился к сигаретам и теперь курил «Дукат» в маленьких желтых пачках.

– А что у нас?

– Вот протокол изучаю. Раскололись голуби. Правда, Тарасова придется отпустить, он не был на даче и не грабил квартиру.

– Алиби твердое?

– Стопроцентное. Уезжал на соревнования в Ленинград.

– Отпускать нельзя, а как этот Толик на него выйдет?

– Держать не можем, его папаша уже у начальника управления был.

– А что родители Тимохина?

– Прилетели. Я без вас с ними не стал разговаривать.

– Ну что ж. Давайте, Игорь Дмитриевич, побеседуем с ними.

Скорин поднял трубку:

– Большаков, там родители убитого Тимохина.

Через несколько минут в комнату вошел совершенно лысый человек в генеральской форме, последние солнечные лучи за окном победно отражались на его голове, и полная дама в бархатном платье и чернобурке на плечах.

– Подполковник Скорин, – вежливо встал Игорь Дмитриевич.

– Полковник Данилов.

– Я буду звонить Кобулову, – рявкнул генерал. – Бардак!

Скорин поднял трубку внутреннего телефона:

– Большаков, ко мне.

Через несколько минут вошел капитан милиции.

– Вызывали, товарищ подполковник?

– Проводите товарища генерал-лейтенанта к телефону спецсвязи и попросите, чтобы его незамедлительно соединили с генерал-полковником Кобуловым.

– Прошу со мной, товарищ генерал, – вытянулся Большаков.

– Зачем это?.. Как понимать?.. – растерялся Тимохин.

– Но вы же сами хотели позвонить замминистра госбезопасности. Вы, видимо, думали, что Богдан Захарович бросит все важные государственные дела и начнет лично искать убийц и грабителей? Думаю, вы ошибаетесь. Генерал Кобулов поручил это дело нам с полковником Даниловым.

Данилов с интересом смотрел на Скорина: «Молодец. Как лихо поставил на место вельможу из ГУСИМЗа». Рисковый опер был Скорин, очень рисковый.

– Ну, если так… – Тимохин сел.

Его жена устроилась в углу кабинета.

– Извините, что заставили вас ждать, – продолжал Скорин, – но я не мог начать беседу без полковника Данилова.

– Понимаю, – важно сказал генерал. – Вы нашли убийц сына?

– Да. Мы арестовали соучастников.

– А наши вещи? – подала голос генеральша.

– Часть вещей найдена нами при обыске у граждан Остроухова и Минаева.

– Что? – Генеральша вскочила. – При чем здесь Остроухов и Минаев? Это мальчики из хороших семей, студенты Института внешней торговли.

– Увы, – Скорин развел руками, – именно мальчики из хороших семей принимали участие в грабеже вашей квартиры и убийстве вашего сына.

– А где вещи?

– Большаков, проводи гражданку Тимохину и предъяви вещдоки.

Данилов оставил Скорина разбираться с генералом, а сам пошел к оперативникам. Во-первых, он прочел протокол, составленный Черновым в квартире Тимохина после их приезда. Практически все носильные вещи были изъяты при обыске у Остроухова и Минаева. А вот облигации золотого займа и драгоценности, по словам подельников, унес Толик. Данилов посмотрел в протоколе имя и отчество потерпевшей и пошел в соседнюю комнату.

– Ольга Сергеевна, – втолковывал генеральше Никитин, – мы сейчас никак не можем отдать вам вещи, они теперь превратились в доказательства по делу. Ну, скажите, товарищ полковник, – радостно свалил груз на плечи начальнику Никитин.

– Ольга Сергеевна, – как можно любезнее обратился к генеральше Данилов, – не могли бы вы описать нам свои драгоценности?

– А зачем? У меня фотографии их есть. – Генеральша раскрыла сумочку и бросила на стол пачку цветных фотографий.

– А кто вам их делал?

– Как кто? – изумилась генеральша. – Я сама.

– Вы умеете работать с цветом? – искренне поразился Данилов: цветные фотографии были большой редкостью.

– Конечно. – Генеральша шмякнула чернобурку об стол. – Вы что, думаете, я генеральская квочка? Моя фамилия Летунова, я фотокорреспондент.

– А Виктор Тимохин ваш сын?

– Нет. Но я его вырастила. Он мне ближе родного. Кстати, муж вел реестрик облигаций. Вот их номера.

– Что же вы молчали! – Данилов взял бумажку, протянул ее Никитину. – Срочно – спецсообщения по всем сберкассам.

Он разложил на столе фотографии. Предусмотрительная дама, мадам Тимохина-Летунова, весьма облегчила его работу.

Данилов смотрел на фотографии, курил. И внезапно к нему пришла злая уверенность, что сегодня он найдет убийцу.

Так случалось несколько раз. Как будто голос неведомый подсказывал ему то, что должно случиться.

– Никитин, – Данилов аккуратно сложил фотографии, – заканчивай, поедешь со мной.

В машине Колька спросил:

– Куда едем, Иван Александрович?

– Рядышком здесь, на Маросейку, к Коту.

– А кто это?

– Коля, таких людей знать надо. Главнейший подпольный ювелир. Я с ним еще в двадцатом познакомился. Котов Борис Семенович. Через его руки все лучшие ворованные украшения прошли. Уверен, что Толик вышел на него.

– Почему?

– А ты посмотри, какие кольца да браслеты, броши взял этот чистодел. За них настоящую цену только Кот может дать.

– А если он скинул их Булюле или Морденку в Столешниковом?

– А те куда понесут? Все равно к Коту.

Машина въехала во двор. И Данилов уверенно пошел к двухэтажному дому, стоящему в глубине.

Они поднялись на второй этаж, и Данилов позвонил в дверь условным сигналом. Два коротких и один длинный.

Дверь раскрылась на ширину цепочки.

– Кто? – спросил вкрадчивый мужской голос.

– Не узнаете старых друзей, Борис Семенович.

– Не признал сразу, Иван Александрович.

Дверь раскрылась.

В прихожей, под потолком, горела красивая бронзовая люстра. На стене картины, зеркало, на полу дорожка ковровая. Хозяин, благообразный, седой, худощавый, в отглаженных серых брюках, лакированных туфлях, бархатной темно-вишневой куртке, гостеприимно улыбался.

– Иван Александрович, радость-то какая. А мне сказали, что вас назначили в какой-то Мухосранск щипачей ловить. Неужели ошиблись?

– Как видите, Борис Семенович. Я опять с вами.

– Чайку, а может, по рюмке «Двина»? Прошу в гостиную.

Они вошли в большую комнату, обставленную старинной мебелью красного дерева. Сели вокруг овального стола.

– А у вас еще лучше стало, Борис Семенович. – Данилов огляделся.

– А я по случаю шкаф для посуды приобрел. Утверждают, что девятнадцатый век, но, думаю, обманывают. – Котов любовно погладил угол шкафа.

– Вас обманешь, – засмеялся Данилов. – Кто вас обманет, тот двух дней не проживет.

– Ну вы уж и скажете. Не дай бог, у молодого человека впечатление создастся, что я разбойник.

Котов посмотрел на Никитина. С интересом посмотрел, не просто так.

– А у вас, никак, гость? – Данилов показал на две рюмки, одна недопитая. На бутылку дорогого коньяка, на конфеты шоколадные, на лимон, порезанный и посыпанный сахарной пудрой.

– Да заходил товарищ, – с тревогой в голосе сказал Котов.

– Да нет, он здесь. В спальне он, Борис Семенович. А ну, Никитин, проверь.

Ювелир подскочил к дверям спальни, растопырил руки, не пуская:

– Не надо, молодой человек.

– Видишь, Котов, – зло сказал Данилов, – значит, любовник твой там. 154-ю статью никто не отменял. Сейчас повяжем вас, и поплывешь ты у меня, пидор гнойный, в лагерь.

– Зачем же так, Иван Александрович? Можно же по-хорошему.

– А по-хорошему – тогда смотри и не говори, что Толик тебе ничего не приносил.

Котов взял фотографии, посмотрел. Выбрал две и положил на стол:

– Вот кольцо и браслет.

– Неси.

– Только я один пойду.

– Ладно, Котов, иди. Нам твои лабазы каменные пока не нужны. Пока, – подчеркнул Данилов.

Котов вышел.

– А если он с «пушкой» вернется? – Никитин достал пистолет.

– Не тот клиент.

Котов вошел в комнату и положил на стол кольцо и браслет.

– Где Толик? Только не говори, что не знаешь его адреса.

– А разве я что-нибудь от вас, Иван Александрович, могу скрыть? Армянский, дом восемь, квартира шесть. Смелков Анатолий Романович.

– Сосед, значит.

– Сосед. Я его с малолетства знаю.

– Тоже пидор?

– Ну что же вы, Иван Александрович! – возмущенно замахал руками Котов.

– Когда Смелков должен остальное принести?

– Он предложил мне партию золотых часов «Победа» по сходной цене.

– Фу, Борис Семенович, вы же никогда не занимались ширпотребом.

– Не себе. Друг мой из Тбилиси просил.

– А где Толик их возьмет?

– Ему сегодня в восемь вечера передаст их какой-то человек в ресторане «Звездочка», в Измайлове.

Данилов встал. Еще раз оглядел комнату:

– Ну, живи пока, Кот.

– Иван Александрович, – в прихожей ювелир схватил Данилова за рукав, – как всегда?

– Да, напишешь, что вещи приносили тебе для оценки.

– Спасибо.

На улице Никитин сказал:

– Иван Александрович, а вы же сводку не смотрели. Позавчера та самая банда взяла магазин на Башиловке, и среди прочего добра – тридцать золотых часов «Победа».

По тревоге был поднят весь оперсостав и взвод из батальона милиции.

Данилов позвонил Лене Захаровой.

Ресторан «Звездочка» находился рядом с Преображенским рынком. Место было веселое. Здесь собирались окрестные алкаши, спекулянты с рынка и блатари из Сокольников.

Цены были умеренные, ресторан носил третью категорию и скорее напоминал столовую. Но вечерами здесь играл оркестр из трех человек: аккордеонист, саксофонист и певец с гитарой.

Репертуар был соответствующий вкусам посетителей.

Народ собирался к девяти, так как музыканты, отыграв программу в кинотеатре «Орион», перебирались через дорогу в ресторан.

Лена Захарова вместе с Даниловым сидели за портьерой, закрывавшей дверь в кабинет директора ресторана.

Минут за пять до назначенного времени в зал вошел высокий черноволосый парень. Он огляделся и сел за столик у окна.

– Толик, – прошептала Лена.

– Все, девочка, иди. Спасибо тебе, теперь уж наша забота. – Данилов погладил девушку по руке.

Уходя, Лена оглянулась и увидела, как полковник достал из-под пиджака пистолет и передернул затвор.

Ровно в восемь к столу Смелкова подошел совсем молодой парень с чемоданчиком. Они поздоровались. Парень положил чемоданчик на свободный стул рядом с Толиком. Тот открыл его, сказал что-то тихо и вытащил из-под пиджака плотный сверток, который немедленно исчез в кармане парня.

Пора. Данилов откинул портьеру и вошел в зал. На нем был надет белый халат, в котором обычно ходят люди, связанные с ресторанным производством.

И сразу же из-за трех столов вскочили крепкие плечистые ребята.

– Руки на стол, не дергаться! – скомандовал Никитин.

Он привычно обыскал обоих и достал из кармана Толика пистолет Марголина, у его знакомца нашли наган.

Данилов
(той же ночью)

В спешном порядке отстреляли наган, и эксперты дали заключение, что капитан Кочкин убит из него.

– Значит, зовут тебя Юрий Гастухин? – Скорин сидел на краю стола, нависнув над задержанным. – Часики у тебя с последнего налета. Из этого нагана ты убил нашего товарища, капитана Кочкина.

– Я не убивал, – твердо сказал Гастухин, – наган взял у Лося. Просто так, для форсу. Я к их делам отношения не имею. Просили продать – продавал.

– Кто просил?

– Мы в Красногорске на механическом заводе работаем. Их шестеро. Целая бригада. Старший у них – бригадир Митяев. А я в отделе снабжения работаю, они просят продать – я продаю.

– Значит, они не блатные?

– Нет.

– А откуда оружие?

– Митяев где-то достал. Он вообще их всех в руках держит. Живут они тихо, не гуляют, копят деньги.

– Зачем?

– Не знаю.

– Давай адреса.

На рассвете в Красногорске взяли банду Митяева.

Данилов и Никитин

Они вернулись в управление и начали допрос Смелкова. Он кололся легко. Понимал, что улики неопровержимые.

В мае на бегах Смелков познакомился с Остроуховым. Поставили на лошадок, выпили. Потом в железку сыграли. Толик для дела просадил пару сотен. Поехали в «Аврору», обмыли выигрыш. За столом Смелков сказал, что он и его блатные будут держать мазу за компанию Гарика.

На следующий день все гуляли в Гранд-отеле. Ребята Смелкову понравились. Все из семей богатеньких, значит, и знакомые такие же. Начал поигрывать с ними в железку и карты.

Естественно, обчистил их, как хотел. Они азартными оказались, тащили из дома вещи. Девок своих проигрывали. Гарик, чтобы списать долг, дал хороший навод на квартиру. И тут Толик узнал, что Виктор Тимохин, который держался независимо, в карты не играл, знает Борю Либерзона, сына известного ювелира. Либерзоны были людьми осторожными, посторонних не пускали, дверь открывали только знакомым. Виктор учился с Борей в школе и свободно мог войти к ним.

– Тебе ничего не надо делать, – сказал Толик, – позвони в дверь и скажи, что это ты. Дальше мое дело.

Тимохин отказался, и Толик избил его.

На следующий день Тимохин исчез. Толик забеспокоился.

Фраерок мог вполне заложить его ментам. Остроухов разыскал Виктора на даче. Они приехали к нему мириться, выпили и опять завели разговор о Либерзоне. Остроухов и Минаев готовы были идти брать хату.

Виктор отказался и пошел к телефону звонить в милицию. Тут-то Толик и застрелил его.

В сорок девятом, когда взяли Дремова, он подрался в ресторане и сел за хулиганство. Вернулся через три месяца и работал по мелочи. А тут такое подвернулось! Ребята до денег жадны, если что – их родители всегда слово сказать могут.

Не получилось.

Толик рассказывал все спокойно и деловито. Сидеть в отказе не было смысла. А так – шанс: помощь следствию.

Муравьев

Документы о награждении отличившихся при захвате банды оперативных работников поступили к нему на визу.

Он внимательно прочел их, усмехнулся: «Везет Данилову: начал раскручивать труп стиляги и вышел на Митяева. Везунчик».

Читая официальную бумагу, он злился и не мог совладать с собой. У него должность, положение, но Игорь понимал, что никогда у него не будет того, чем так щедро наделила Данилова сама природа.

Его бывший начальник по-настоящему талантлив. Так, как бывает талантлив художник или писатель. Он еще раз прочитал представление. Выматерился зло и вычеркнул две фамилии, Данилова и Никитина. Потом подумал. И Никитина восстановил. Пусть Данилову будет еще больнее.

Пора было забыть историю многолетней давности. Тем более что Муравьев был тогда полностью не прав. Но именно тогда, шесть лет назад, Игорь впервые испытал чувство страха и стыда. А этого он Данилову не простит никогда.

Муравьев вызвал секретаря, протянул бумаги:

– Отправляйте.

Он закурил и подошел к окну. Из его кабинета видна Старая площадь. Спешил куда-то трамвай, машины сновали, суетились люди.

Игорь затянулся и подумал, что судьбы всех этих людей решают именно здесь. И он один из тех, кто влияет на этот процесс.

РАЙЦЕНТР. ФЕВРАЛЬ 1953 ГОДА

Данилов

В прошлом декабре Никитин вернулся из Москвы, где ему вручали орден «Знак Почета». В райотделе никто не говорил об этой награде, будто ее и не было вовсе, не хотели обижать Данилова.

А он переживал. Понимал, что это глупо и мелко, а все же переживал. Как-никак, а был он офицером. А значит, любил всевозможные отличия, особенно когда получал их за дело.

Зима выдалась на редкость спокойная. Устойчиво шла мелочовка, с которой кое-как справлялись, и даже годовой процент раскрываемости натянули.

Были, правда, три случая поножовщины. Сводили между собой счеты высланные урки, но, слава богу, раскрыли за несколько дней.

Служба шла. И он тосковал по Москве, особенно утром, когда шел на работу по улице, заваленной снегом, мимо вросших в землю домишек.

Удалось пару раз вырваться в Москву. Он даже в театр с Наташей сходил. Но эти короткие поездки еще больше усиливали горечь разлуки.

Он не знал, когда вернется в Москву. Судя по ситуации, придется ему еще много лет ходить по этим улицам, к которым он никогда не привыкнет. Никитина забирают начальником отдела в облугрозыск, и останется он один.

Ну что ж. Так сложилась жизнь. И надо было быть сильнее ее суровых обстоятельств. Володя Муштаков попросил его спрятать рукопись своего романа, и Данилов ночью читал страшные слова о том, что творится на Лубянке и в далеких лагерях.

Для него, хотя он и работал в карательной системе, прочитанное было откровением.

Конечно, доносились отголоски о несправедливых репрессиях и арестах, но даже он не знал, какие страшные формы породила нынешняя партгосударственная система.

Он читал по ночам. А утром прятал эти страшные отпечатанные на старом колхозном «ундервуде» страницы.

Он читал, и впервые в жизни ему было страшно по-настоящему.

Отступление 3

Москва. Март 1953 года

Берия вышел из спальни, где пьяно плакал рядом с телом Вождя сынок Вася и стояла дочка с каменным лицом.

Видимо, она не простила папеньке посаженного своего киносценариста.

В соседней комнате перепуганные члены Президиума ЦК шептались о чем-то. Глазки воровато бегали.

Небось делят власть. Думают, как бы пробиться к ее сияющим вершинам.

Пусть суетятся, шепчутся, бутерброды жуют. Власть пока что в его руках. Подлинная, реальная.

В столовой, у огромного стола, со вкусом выпивали и закусывали генералы МГБ. Его гвардия. Гоглидзе, братья Кобуловы, Цинава. Только скажи – они в минуту повяжут всю эту партийную шпану и отвезут на Лубянку.

Но рано пока. Не время. Тайные рычаги власти в его руках. Сегодня победит тот, у кого карательный аппарат.

Берия вышел на крыльцо и буркнул:

– Саркисов, машину.

Садясь в «паккард», он еще раз оглянулся на дачу. А может, все-таки арестовать всех?

Не делает ли он ошибки?

Он думал об этом в машине, пока ехал с ближней дачи. Думал и не находил ответа.

МОСКВА. МАРТ

Данилов

На перроне, залитом желтым светом фонарей, транспортная милиция проверяла документы. Милиционеры в дурацких косматых папахах были похожи на казаков из какого-то фильма. В город пускали только тех, у кого в паспорте имелись московская прописка и штамп с работы. Данилов был в форме, и его пропустили беспрепятственно. Он вышел на площадь. Над городом висела морозная темнота. Плакали люди. Из репродуктора раздавались стихи Константина Симонова:

 
Земля, от горя вся седая…
 

Данилов глядел на растерянных людей. Слушал скорбные строчки стихов и не мог понять, чувствовал ли он горечь утраты.

Наверное, нет. Сталин уже давно был для него не живым человеком, а символом, как обязательный бюст Ленина в кабинетах или как красный флаг, который вывешивают у дома в табельные дни.

Чувства утраты не было. Но было твердое ощущение грядущих перемен. А это пугало и радовало одновременно.

Эпилог

Все чаще он стал просыпаться ночью. Словно кто-то звал, вроде тряс за плечо.

Иногда он засыпал сразу, а бывало, сон не приходил до самого утра.

Тогда Данилов или садился читать, или выходил на ночные Патриаршие пруды.

Вот и сегодня сквер был пуст, только на лавочке у самого входа сидела славная девушка в очках и здоровенный парень. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, а потом начинали целоваться.

По улицам прошмыгивали редкие машины. Даже Садовое затихло.

В черной воде пруда покачивались звезды, лежали желтые листья и проплывали два белоснежных лебедя.

Данилов шел к павильону, спускался к воде, садился на ступеньки и вдыхал запах сырости и осени. Теперь у него было много времени. Месяц назад он ушел в отставку.

Двенадцать лет он проработал начальником школы милиции. На должность эту его назначили летом пятьдесят третьего. Правда, его хотели сделать начальником уголовного розыска Московской области, и он с радостью согласился, но опять чья-то чужая воля вмешалась в его жизнь, и в кадрах министерства ему предложили две должности на выбор. Или начальником райотдела милиции, или возглавить знаменитое московское училище.

Он выбрал школу милиции. Выбрал и никогда не жалел об этом.

Трижды его документы на присвоение звания комиссара милиции уходили наверх и трижды исчезали в неведомых ящиках административного отдела ЦК.

Данилов знал, кто колдует против него. При Хрущеве Игорь Муравьев набрал силу. Стал генерал-лейтенантом и замзавотделом, членом ревизионной комиссии ЦК КПСС.

Он был весьма значительной фигурой. Так уж сложилась жизнь, что квартировал партийный вождь на Спиридоньевке, в новом доме, где жило только руководство.

Пару раз Данилов видел, как вылезал из «чайки» погрузневший, но весьма импозантный бывший его опер.

Данилов все эти годы жил тихо и спокойно. Увлекся машиной, часами возился со своим «москвичом», построил маленький домик на участке, доставшемся в наследство после смерти сестры жены.

С Володей Муштаковым они виделись часто. Он нынче стал его соседом. Союз писателей дал ему чудную квартиру в Малом Козихинском переулке. Именно он заставил Данилова написать очерк о Сереже Серебровском, и его напечатали в журнале «Москва». Эта публикация открыла для Данилова новую сферу жизни. Он написал небольшую книгу о старых делах. Ее опубликовали в издательстве и заказали ему большую книгу о МУРе.

Так, на излете, жизнь опять приобрела для него смысл и значение.

Он писал документальные повести о своих погибших и живых друзьях, возвращался в молодость, но оценивал прошедшее с высоты прожитых лет.

Он словно переживал все заново, и это делало его сегодняшнее существование нужным и значимым.

Друзья не забывали его. За праздничным столом, да и просто так выпить по-мужицки собирались и Коля Никитин, который тоже стал полковником, и Сережа Белов, солидный ученый юрист, и, конечно, Муштаков.

Они прожили вместе громадную жизнь, трудную и все же замечательную. И в воспоминаниях их не было места печали. Даже ушедших друзей вспоминали они нежно, как живых.

И сегодня ночью Данилов смотрел на пруд, в котором отражались звезды, на свет фонарей, на желтые листья, лежавшие на ступеньках, курил, и ему было хорошо и спокойно.

И он понимал, что прожил свою жизнь, как подобает мужчине, и это делало его счастливым.