Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 176 (всего у книги 205 страниц)

Муравьев

Они уезжали с Даниловым поездом. Никитин повез Шаримевского в Москву на самолете. Начальник Ленинградской милиции договорился с военными, и они взяли арестованного с конвоиром на проходящий борт. Сквозь разбитый вокзальный купол просвечивали звезды, особенно яркие в полной темноте. Муравьеву казалось, что они медленно опускаются на город, как ракеты на парашютах, и что это не вокзальный купол, а залатанное небо над его головой. Он мысленно представил себе обратную дорогу, Волховстрой, потом Ярославль, потом Москва, и позавидовал Никитину, который завтра уже будет дома.

Они попрощались с Трефиловым, сели в душно натопленный вагон, и поезд тронулся. Игорь отодвинул маскировочную штору. За окном лежала темная земля, только звезд на небе стало больше, и они постепенно отдалялись от него. Протяжно и грустно прокричал паровоз. Он увозил их в темноту ночи, в неизвестность. Новый день, к которому они так спешили, мог стать последним в его жизни и в жизни Данилова.

Белов

Он отрабатывал связи Минина. Пять страниц машинописного текста с фамилиями и адресами.

Целый день Сергей сидел в десятом отделении, куда вызывал для беседы людей, так или иначе связанных с певцом.

Аккомпаниатор Мондрус Виктор Исаакович был на концерте в госпитале. Домработница Глебова Вера Ивановна была с женою Минина в Сандуновских банях. Полковник Калашников – в комендатуре. Концертмейстер Альберт Францевич Цоо – в Москонцерте. Поэт-песенник Лебедев лежал больной. Композитор Строков – в поездке на фронт. Администратор Москонцерта Климов возил группу в воинскую часть. Врач Либерзон – в больнице.

Почти у всех людей, перечисленных в списке, было алиби. Но Белов продолжал проверять каждого и уцепился за то, что Климов часто ездил в Ленинград. Это была хоть и слабая, но зацепка. Сергей начал отрабатывать связи Климова и из документов выяснил, что он был женат на Кире Розановой. Это уже было кое-что. Но мало ли кто на ком был женат? Брак Климова и Киры Розановой еще ничего не доказывал.

Пожили, пожили да и разошлись. По документам все выглядело именно так.

Сергей позвонил Минину. Телефон долго не отвечал, длинные басовитые гудки бились в эбонитовой трубке.

Но Белов не разъединялся, ожидал ответа.

Наконец женский голос ответил:

– Да.

– Можно Александра Петровича?

– Это из филармонии?

– Нет, из милиции.

Женщина на том конце трубки помолчала некоторое время, потом сказала:

– Минутку.

Белов уже знал, что Минин недавно вышел из больницы, что состояние его удовлетворительное и дело явно идет на поправку.

– Слушаю, – подошел к телефону Минин.

– Александр Петрович, старший лейтенант Белов из МУРа беспокоит. Вы бы не смогли уделить мне полчасика?

– Когда?

– Да прямо сейчас.

– Приезжайте.

Дверь Сергею открыла высокая красивая женщина.

– Что же вы не спрашиваете, кто там? – поинтересовался Сергей.

Женщина улыбнулась:

– А нам, товарищ старший лейтенант, уже некого бояться. Взяли все, что могли. Вы проходите, Александр Петрович ждет.

Минин сидел в кресле. Одет он был в темную байковую пижаму.

– Вы уж извините меня, – сказал он, – пока еще в себя прийти не могу.

Певец был желтовато-бледным, сложное переплетение бинтов окутывало голову.

– Вы садитесь, – пригласил он Белова.

Сергей сел.

– Слушаю вас. – Минин потянулся за папиросой.

– Александр Петрович, вы знаете Климова?

– Конечно. Очень милый человек, наш администратор.

– Вспомните, перед вашим... – Сергей сбился, не зная, как сказать.

– Вы имеете в виду перед ограблением? – усмехнулся Минин. – Да, Климов заходил. Говорил о каком-то концерте в госпитале.

– А вы не заметили ничего необычного?

– Пожалуй, нет. Только я дал согласие Климову, а утром позвонил в филармонию уточнить. А мне сказали, что ничего об этом концерте не знают. Правда, у нас такое бывает.

– Долго пробыл у вас Климов?

– Минут сорок.

От Минина Сергей позвонил в филармонию и точно узнал, что никакого концерта в госпитале не намечалось.

Значит, Климов приходил за другим. Квартиру он проверял, а потом наводил.

Он приехал в МУР и встретил в коридоре Никитина.

Тот шел, поскрипывая сапогами, насвистывая бесконечное «Утомленное солнце».

– Приехали? – обрадовался Сергей.

– Только я. Самолетом прилетел. Данилов и Муравьев на перекладных трясутся.

– Вышли? – спросил Белов.

– А то.

В кабинете Никитин развернул протокол допроса Шаримевского. Белов читал долго, потом засмеялся и положил перед Никитиным свои документы. Тот проглядел их, одобрительно хмыкнул:

– А ты молодец, Сережа. Вышел все-таки.

– Да разве это вышел, здесь работы еще на месяц.

– Пошли к Серебровскому, – Никитин подтолкнул его к дверям.

Данилов и Серебровский

– Ну, с приездом, Ваня. Знаю, все знаю о твоих успехах. Какие мысли?

– Как ведет себя Климов?

– Обычно. Работа, дача, на городской квартире не бывает.

– За ним хорошо смотрят?

– Дай бог. Что думаешь предпринять.

– Брать его будем, Сережа, не думая. Что о нем известно?

– Тут, понимаешь, история романтическая. Климов человек слабый, ну, конечно, любил пожить хорошо. Женился на Кире Розановой, бабе шалавой, для которой, кроме ресторанов и Южного берега Крыма, никаких других развлечений не существовало. Климов зарабатывал немного. А ей жить хотелось. Вот и открыла она подпольный абортарий. Села. Он ее ждал. Она пришла в сороковом и еще пуще во все тяжкие пустилась.

– Красивая дама?

– Говорят, весьма ничего. Врачебную практику забросила, устроил ее дядюшка в меховой магазин. И подумай, в какой?

– Я тебе гадалка, что ли?

– Да в тот, который банда Пирогова колупнула.

– Так, – Данилов зашагал по комнате, – так. Видишь, откуда нитка-то идет?

– Твой Шаримевский показывает, что ушел один Лапшин, это он у Киры отсиделся. Роман у них. Знойная любовь.

– А при чем здесь Климов?

– Он любит ее, понимаешь, любит. Готов для нее на все. Ну и наводит, конечно. Деньги и ценности копит, думает вернуть свою красавицу.

– Откуда столь интимные сведения?

– Ты будешь смеяться, но от бывшей домработницы Климова.

– Сколько ей лет?

– Говорит, семьдесят пять, но я думаю, кокетничает.

– У тебя, Сережа, дар «колоть» женщин всех возрастов.

– Свойство характера. Иди пиши план опермероприятий.

Данилов

В гостях хорошо, а дома лучше. Только работы дома больше.

Иван Александрович чувствовал, что дело «докторов» входит в последнюю, заключительную фазу. Теперь ошибиться он не мог никак.

Целый день он провел на Остоженке, осматривал подходы к квартире Климова. Два проходных двора, черный ход из квартиры, сквозной подъезд, узкий проезд между домами, куда незаметно может въехать санитарный фургон. Все это было аккуратно нанесено на схему. И сразу же ожила схема. Плотно перекрыли работники милиции Остоженку.

Теперь дача. Стояла она среди недостроенных домов, рядом с дорогой, за которой начинался лес. Не то чтобы очень густой, обычная дачная роща, но все же лес. Перед дачей огромная поляна, метрах в двухстах одноэтажный бревенчатый домик поста ВНОС[40]40
  Пост воздушного наблюдения, оповещения, связи.


[Закрыть]. В нем девять бойцов и лейтенант.

Данилов связался с их командованием и приехал на пост вместе с щеголеватым майором из штаба ПВО. Свободные от дежурства люди собрались в ленинской комнате.

– Товарищи бойцы и сержанты, – начал майор, – к вам приехал подполковник милиции Данилов. У наших органов есть к вам просьба и важное поручение.

Данилова слушали внимательно. Он сразу понял, что за народ служит на посту. Понял по наградам на гимнастерках, по нашивкам за ранения. Списали этих ребят по здоровью в тыл. Поэтому Данилов рассказал о потерях, рассказал о тех, кого убила банда. И о Ленинграде рассказал. О людях, умирающих от истощения, и продуктах, найденных на обыске.

Его слушали внимательно. Разглядывали его ордена боевого Красного Знамени, Красной Звезды, медали. Эти молодые ребята, прошедшие фронт, понимали, что просто так эти награды не дают.

– Вы должны нам помочь, товарищи, – закончил свое выступление Данилов.

Встал лейтенант, начальник поста.

– Мы все поняли, товарищ подполковник, поможем, если надо, людьми и огневыми средствами. Мы считаем, что бандиты те же фашисты. И долг наш уничтожить их. Только одно, мы люди военные и, более того, технические, в деле вашем разбираемся слабо. Вы уж пришлите нам специалистов.

Так на посту появились еще десять бойцов и техник по телефонной связи.

Наблюдение за Климовым пока ничего не давало. Вел он себя как обычно. Ездил в Москонцерт, потом с бригадами артистов по госпиталям, заходил в магазин, отоваривал карточки и ехал в Кунцево. Правда, однажды поехал на Перовский рынок, купил шоколада, десять пачек папирос «Казбек» и вина. Для скромного администратора это были расходы непосильные. Купив все это, Климов вернулся на дачу.

Шло время. Февраль уходил, а банда Лапшина не проявлялась. От телефонных звонков с разных уровней у Данилова начал портиться характер. Он и домой перестал ездить, боясь выплеснуть на Наташу все накопившееся за эти месяцы раздражение. Сотрудники отдела старались не встречаться с ним в коридоре.

Только один Серебровский был безмятежен и весел.

– Никуда они не денутся. Без Климова им крышка, он их разведка.

Двадцатого февраля наружное наблюдение сообщило, что Климов посетил три квартиры: народной артистки СССР Беловой, эстрадного куплетиста Набатского и руководителя популярного джаза Скалова. Во всех трех квартирах он договаривался о концертах в подмосковных госпиталях.

У Беловой был необыкновенный набор бриллиантовых украшений. Набатский собирал старинное серебро, а у Скалова имелось все. Человек он был легкомысленный и добрый, поэтому всегда держал дома большие суммы денег.

Все. Климов начал действовать.

Ночью Данилова разбудил Никитин и положил на стол запись телефонного разговора:

М у ж ч и н а: Алло.

Ж е н щ и н а: Это я, Климов.

М у ж ч и н а: Кира! Кира, где ты?

Ж е н щ и н а: Где надо.

М у ж ч и н а: Кира, милая, я не могу без тебя.

Ж е н щ и н а: Хватит об этом, Климов, хватит.

М у ж ч и н а: Сколько ты будешь мучить меня?

Ж е н щ и н а: Награду надо заработать.

М у ж ч и н а: Я нашел.

Ж е н щ и н а: Сколько?

М у ж ч и н а: Три точки. Все в одном районе.

Ж е н щ и н а: Жди моего звонка вечером.

М у ж ч и н а: После этого ты останешься со мной?

Ж е н щ и н а: Да.

Данилов прочитал, усмехнулся и подумал, что любовь тоже принимает формы сумасшествия.

Он встал и скомандовал Никитину:

– Едем.

В машине он спросил у Быкова:

– Ты жену любишь?

– Чего? – удивился шофер.

– Жену любишь?

– Уважаю, конечно, она у меня готовит хорошо. А что, товарищ начальник?

– Да так, просто для информации.

Быков покосился на Данилова и подумал, что начальник от недосыпа совсем ослабел на голову.

Данилов ехал и думал о странных особенностях любви. Чувства совершенно неуправляемого, прекрасного и жестокого. Вот Климов, чтобы переспать ночь со своей Кирой, готов подставить под бандитский нож трех самых популярных в стране артистов. Он видел фотографию Климова. Большие очки, высокий лоб, волосы расчесаны на косой пробор, мягкие, бесформенные губы, безвольный подбородок. Лицо приятное, интересное даже, но совсем не мужское. На нем не было ни одного отпечатка воли и мужества.

Климов

Дачу эту он купил перед войной. Деньгами помог Кирин дядя. Электричества в ней не было, зато телефон проведен. Дом был недостроенным. Комната на втором этаже большая, метров тридцать, столовая на первом. Кире особенно нравилась столовая, в ней она могла собрать много гостей.

Климов налил портвейна в стакан, закурил папиросу и заметался по комнате.

– Позвони, – просил он вслух, – ну позвони, пожалуйста. Ну что тебе стоит. Позвони.

Он ходил по комнате, повторял как заклинание слово «позвони».

Он любил Киру. Сильно, безумно. Чувство это атрофировало в нем все остальное: разум, нравственность, гордость.

Они познакомились в тридцать восьмом в курзале в Пятигорске. Роман их был стремительным в искрометным. Там же, в Пятигорске, они пошли в загс. Потом для Климова началась страшная жизнь. Кабаки, компании молодых мужчин, Кирины исчезновения на неделю, а то и больше.

Другой бы на его месте набил ей морду, развелся и жил себе в свое удовольствие. Но он не мог. Каждая близость с ней была для него прекрасна, мучительна и терпка. У него до нее были женщины, но ни с одной он не чувствовал себя так полно и самозабвенно.

Кира жила в нем как болезнь. Нужны были деньги, много денег. Тряпки, «Метрополь» и «Савой» сжирали его зарплату в первую неделю. Он начал заниматься сомнительными делами. А Кира на даче принимала женщин. В те годы аборты были запрещены. Ее осудили. Климов ездил к ней в лагерь. Плакал на свиданиях, возил дорогие передачи. Из лагеря она вернулась циничной и грубой. И у нее сразу же начался роман с этим бандюгой Лапшиным. Он красив был, Борис Лапшин. Высокий, с военной выправкой, со светлыми всегда прищуренными глазами, холодными и страшными. Розанов говорил, что Борис служил в офицерском Дроздовском полку у Деникина, потом у Врангеля в Крыму. Не успел на пароход и остался в России, переходя из банды в банду.

Когда Климов глядел на этого человека, ему казалось, что в его глазах он видит далекое зарево пожаров и степь под Чонгаром. Иногда, выпив, Борис брал гитару и пел всего лишь одну песню:

 
Нас уже не хватает в шеренгах по восемь,
И без мертвых в атаку идет эскадрон,
И крестом вышивает последняя осень
По истертому золоту наших погон...
 

И тогда Климову становилось страшно.

Лицо Лапшина твердело, он незряче глядел в окно, словно видел что-то такое, ведомое только ему одному. Они с Кирой спали в верхней комнате, и однажды, когда ревность мучительно и яростно захлестнула его, Климов взял топор и пошел наверх.

Он не успел открыть двери. Сильная рука вырвала топор и толкнула его вниз. Он полетел по ступенькам, больно ударяясь об их острые бока.

Лапшин бросил топор, спустился и сказал насмешливо:

– Послушайте, юнкер, ревность – чувство дикое. Оно позорит мужчину. Опомнитесь. Иначе я вас шлепну и закопаю в саду. – Лапшин повернулся и пошел наверх, насвистывая свою мрачную песенку.

Как он жил потом? То ли во сне, то ли в бреду. Зимой в Ленинград ездил на машинах по Ладоге. Его бомбили и обстреливали. И Климов хотел, чтобы все это увидела Кира. Увидела и поняла, что он стал мужчиной.

Он выпил портвейн, закурил новую папироску и сел, глядя на безмолвный, как языческий божок, телефонный аппарат.

Пусть она позвонит и скажет: «Я еду к тебе».

И больше ему ничего не надо.

Он ходил по комнате, повторяя всего лишь одну фразу: «Ну позвони, позвони, чего тебе стоит».

В дверь постучали. Звук гулко разнесся по даче.

«Кира», – подумал Климов и сбежал вниз.

– Кто? – срывающимся голосом спросил он.

– Соседи с поста ВНОСа, у нас дизель сломался, электричества нет. Пару свечей не одолжите?

– Сейчас, сейчас, – засуетился Климов, открывая замки. Он раскрыл дверь, и из темноты шагнуло несколько человек.

– Кто?.. Зачем?..

– Уголовный розыск, Климов, вы арестованы.

Данилов

– Мы все знаем, Климов, и о ваших вояжах в Ленинград, и о Шаримевском, о Кире, о Лапшине. Мы знаем, что вы связник и наводчик банды.

Климов молчал, протирая платком стекла очков.

– Мы знаем, что сегодня вам позвонит Кира и вы наведете ее на квартиру.

– Может быть, лучше, что вы все знаете, – сказал спокойно Климов.

Данилов смотрел на него, понимая, что чувство страха умерло в этом человеке. И он стоит на самом краю, когда безразлична жизнь, не страшна смерть. Сейчас в нем живет только тоска-усталость.

– Где краденые вещи, Климов?

– На чердаке.

– Вас проводят туда.

Климов встал, надел очки и равнодушно, как автомат, пошел за оперативниками.

А Данилов никак не мог отделаться от мысли, что где-то уже слышал его голос.

Климов

Вот и все. Вот и все. Конец. Теперь не будет ни его, ни Киры. А главное – сволочи Лапшина не будет.

Они поднимались на чердак. Лестница скрипела под ногами, отсчитывая шаги.

Карманные фонари осветили недостроенную крышу.

– Где? – спросил оперативник.

– Вон сундуки.

– Помоги-ка, – попросил оперативник товарища.

Они попытались сдвинуть сундук.

– Тяжелый, стерва.

Климов стоял у края крыши, внизу лежали под снегом кирпичи, которые он запас еще до войны, надеясь отделать дачу.

«Надо быть мужчиной», – сказал он про себя и головой вниз, как в морс, прыгнул в темноту.

Данилов

Он стоял у распростертого тела. Кровь из разбитой головы выкрасила снег в черный цвет.

Данилов смотрел на труп Климова, и тяжелое предчувствие беды захватывало его.

– Уберите. И следы закройте.

Иван Александрович поднялся наверх, где милиционеры делали опись изъятия вещей. Сел на диван. Ну что теперь делать? У трех квартир засады, здесь тоже. А если они не придут? Тогда все прахом. Тогда никому не нужны их жертвы и нервы. Никому. Потому что в работе оперативника важен только конечный результат.

Люди работали, переговариваясь шепотом, боясь попасться на глаза начальнику отдела. А он каменел лицом, ненавидя и мучаясь. И вдруг Данилов услышал внизу голос Климова. Это было как в бреду, как в дурном сне. Голос был отчетлив и весел.

– Кто?! – крикнул Данилов.

В комнату поднялся Белов.

– Я говорил, товарищ подполковник.

– Вот и хорошо, – Данилов засмеялся и смеялся долго.

А вокруг стояли ничего не понимающие сотрудники.

– Вы чего, Иван Александрович? – встревоженно спросил Муравьев.

– Игорь, – засмеялся Данилов, – у них голоса похожи, как две гильзы от нагана.

Никитин подмигнул Белову и покрутил пальцем у виска. Мол, чокнулся начальник. Точно чокнулся.

– У кого? – спросил Муравьев. – У Белова и Климова? Ну и что?

– Кира будет звонить по телефону.

Они целый час репетировали текст и просящие интонации Климова.

В качестве эксперта с поста ВНОСа был вызван опертехник, слушавший первый разговор.

Наконец после трех телефонных бесед он сказал:

– В цвет. Тебе, Белов, в театр надо поступать.

Шло время, трещали дрова в печке, телефон молчал. Он зазвонил около двенадцати.

– Алло, – протяжно пропел Белов.

– Это я.

– Кира, Кира, где ты?

– Где надо.

– Когда ты придешь ко мне?

– Дело говори, дело.

– Эти три точки отменяются.

– Почему? Мы готовы.

– Есть дело лучше.

– Какое?

– Район собрал в фонд обороны много ценностей и денег. Их повезут завтра утром. В восемь машина «эмка» должна пройти сорок второй километр. Там лес, Кира, пустой проселок, шоссе ремонтируют.

– Охрана?

– Один инвалид. Шофер наш человек, он уйдет с вами. Когда ты придешь, Кира?

– Завтра.

«Ту-ту-ту», – запела трубка.

У Данилова длинно и мучительно заболело под лопаткой, он осторожно сел на диван, старясь не дышать. Боль ворочалась в его большом и сильном теле, то затихая, то возвращаясь.

И он с грустью подумал, что еще две-три такие операции – и он вполне может отдать концы. Как быстро это пришло к нему, быстро и неожиданно. Первый приступ – в райцентре летом прошлого года, сейчас второй.

Обидно умереть в больнице. Не солдатская это смерть. А впрочем, везде обидно умирать. Смерть она и есть смерть. Дальше ничего не бывает.

– Вам плохо? – участливо спросил Белов.

– Ничего, Сережа, ничего.

Данилов встал и подошел к телефону: нужно было блокировать дорогу.

Данилов
(утром)

Из «эмки» они вынули заднее сиденье, настелили брезент, и там разместились Никитин и Белов с автоматами. Свой автомат Данилов держал на коленях, ощущая его тревожную тяжесть.

Быков вел машину, мрачно глядел в окно.

– Ты наган в карман переложи, – посоветовал Данилов.

– Уже.

– Смотри, Быков.

– А чего смотреть, мне не впервой.

Дорога была пуста, изредка торопились куда-то полуторки с газогенераторными баками по обе стороны кабины. Данилов был спокоен, он волновался всегда накануне, перед началом операции.

Один его приятель, известный боксер, рассказывал:

– На ринг иду, еле ноги передвигаю от волнения. Как только коснусь канатов рукой – все. Спокоен. Готов драться.

Вот и он сейчас коснулся канатов рукой.

– Долго еще? – спросил сзади Никитин.

– Лежи, – буркнул Быков, – скоро.

– Так ноги затекли.

– Терпи.

Поворот. Табличка с цифрой «сорок два».

Быков свернул на проселок. Начался лес.

Санитарная машина стояла, уткнувшись носом в сугроб. Женщина-военврач бежала навстречу «эмке», размахивая руками.

Данилов передернул затвор автомата. Он подался мягко и свободно. Патрон ушел в ствол. Быков затормозил, открыл дверцу, вышел.

У поднятого капота копался человек в ватнике.

– Что у вас? – спросил Быков с деланным равнодушием.

– Товарищ шофер, раненых везем, мотор барахлит, – просяще объяснила девушка.

«А она ничего, – подумал Данилов. – Из-за такой вполне можно потерять голову».

Быков подошел к машине.

– Ценности там? – спросил человек в ватнике.

– Да.

– Где Климов?

– На даче.

– Охранник?

– Фронтовик контуженный.

– Ясно. – Шофер открыл кабину, взял автомат. – Пошли.

– Вы его сами кончайте, я не могу, утром чай вместе пили.

– Смотри.

Данилов увидел человека с автоматом. Он был в ватнике, галифе и сапогах. Даже в этой одежде Лапшин выглядел красиво и нарядно.

Они шли с Кирой к машине, девушка похлопывала пальцами по кобуре.

Быков остался у санитарной машины.

Они повернулись к нему спиной, и Быков вынул наган.

– Стой, руки вверх, – скомандовал он.

Данилов нажал на дверь и вывалился на снег с автоматом. Сзади выскочили Никитин и Белов.

Лес ожил. Из-за деревьев, охватывая машину кольцом, шли вооруженные люди.

– Я – начальник отдела борьбы с бандитизмом Московского уголовного розыска подполковник Данилов, – Иван Александрович поднял автомат, – вы арестованы.

Лапшин оглянулся, увидел людей, идущих к дороге, и бросил оружие. Никитин подошел к Кире, расстегнул кобуру, достал ТТ.

– Не для вас эта игрушка, девушка.

– Внимание, – Данилов подошел к машине, – выкидывайте стволы и ножи и выходите по одному. Принимая во внимание особую опасность вашей банды, имею указание открывать огонь на уничтожение. Считаю до трех.

– Раз!

Дверь фургона распахнулась, и на снег полетели ножи, еще один автомат, две «лимонки», пистолеты.

– Все?

– Все, – ответил чей-то голос.

– Выходи по одному.

Бандитов обыскивали, надевали наручники. Оперативники сносили оружие в подъехавший грузовик.

Данилов почувствовал смертельную усталость, протянул автомат Быкову и пошел к машине...

За его спиной что-то хлопнуло, будто открыли бутылку шампанского. Острая боль пронзила тело, он повернулся и почувствовал второй удар и боль.

Последнее, что он увидел, – маленький, почти игрушечный, браунинг в руке у Киры и падающие на него деревья.