Текст книги "Антология советского детектива-46. Компиляция. Книги 1-14 (СИ)"

Автор книги: Аркадий Адамов

Соавторы: Эдуард Хруцкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 153 (всего у книги 205 страниц)

Муравьев

С восьми утра Игорь дежурил у телефона. Ждал Мишкиного звонка. Девять дней не звонил Мишка. Данилов извелся, ожидаючи. Сегодня с утра он уехал под Москву, в село Никольское. Зачем поехал, никому не известно. Такой у него характер: пока сам все не проверит, никому ничего не скажет.

– Ты, Игорь, сиди у телефона, звонка жди. Я не верю, чтобы Мишка пропал, не мог он... Видимо, просто проверяют его.

Данилов с Полесовым уехали, а Муравьев остался в кабинете начальника отделения один на один с телефоном и своими невеселыми мыслями.

Действительно, чему радоваться? Мать с сестрой и племянницами эвакуировалась. Инну он вчера проводил в Челябинск. Всего одну ночь вместе – и она уехала. Почему-то Игорь опять вспомнил дачу. Лес вспомнил и узкую велосипедную дорожку. Велосипедной ее назвали они, на самом деле это была обыкновенная, правда, очень твердая и накатанная, тропинка. Там они с Инной и познакомились. Теперь даже не верится, что это было когда-то. Словно сон...

Ту, их единственную, первую и пока последнюю ночь они не сомкнули глаз. Она пронеслась удивительно быстро, и настало утро, утро разлуки. На перрон они протолкнулись с трудом. Потом тащили чемодан к поезду, пробираясь сквозь плачущих и целующихся людей. Но все же даже здесь существовал свой порядок, строгий и непреклонный. То и дело репродуктор бросал в толпу слова команды, и люди, взяв вещи, уходили на посадку. Состав найти было нетрудно: вокруг него толпилась молодежь. Уезжали институты, причем эвакуировались только девушки, ребята всеми правдами и неправдами оставались в Москве, старались уйти на фронт.

Инну немедленно окружили однокурсницы. Сразу же начались какие-то неотложные общественные дела. И пока Игорь помогал матери и бабушке устроиться, пока заталкивал на полки тяжелые, словно набитые кирпичами, чемоданы, жену у него увели в «штабной» вагон. Потом Инна прибежала, смущенно посмотрела на мужа и скрылась, словно растаяла.

– Совсем девчонка, – сквозь слезы сказала мать, – ну, просто ребенок еще. И вот тебе на, замужем. – Она посмотрела на Игоря.

И ему стало нехорошо от этого взгляда. И неловко почему-то стало.

– Я покурить пойду, – сказал он.

– Поди, сынок, поди, – улыбнулась бабушка, – подыми, а то когда еще тронемся.

Она уже обжила место у окна, разложила на столике свои многочисленные кулечки и пакетики.

Муравьев вышел на перрон, и снова его окружила вокзальная неустроенность. Казалось, весь город тронулся в путь. И невеселой была эта дорога.

Внезапно состав дернулся, залязгал буферами.

– Паровоз прицепили! Паровоз! – закричал кто-то.

Люди бросились к вагонам, начали торопливо прощаться.

Где же Инка?!

Вот уже бабушка стучит в окна вагона.

Где же Инка?!

– Граждане! Граждане! Поехали! – стараясь перекрыть шум толпы, кричит кондукторша.

Где же Инка?!

В конце перрона закричал паровоз, тоскливо и гулко.

Где же Инка?

Он увидел ее, когда поезд медленно поплыл вдоль перрона. Увидел ее заплаканное лицо, тонкую руку, машущую ему. Но вагон прошел, а бежать за ним не давала толпа. Мимо него промчались пассажирские вагоны и теплушки. Промелькнули сотни лиц, и наконец показалась последняя, тормозная площадка. Поезд набирал ход.

С вокзала он поехал в управление. Трамвай долго кружил в лабиринтах улиц. Игорь читал знакомые названия, и как будто ему становилось легче.

До этого он вообще не знал, что такое разлука. Ну, мать уехала, сестра, муж ее, племянницы. Но это было как-то незаметно. Словно они поехали на дачу и должны вернуться через неделю. Отъезд жены (какое непривычное слово «жена»!) впервые породил в нем какую-то непонятную пустоту. Муравьев еще не знал, чем он ее сможет заполнить.

Сидя в кабинете Данилова и отвечая на бесконечные звонки, он все время видел лицо Инны и ее машущую руку.

Ну до чего же нудная работа дежурить у телефона! Ужас прямо какой-то. Целый день звонят, и все не по делу. Игорь успел уже несколько раз поговорить с дежурным, поругаться с начальником АХО, внимательно выслушать начальника НТО Рассказова. Да, скучное это дело – дежурство. Вот и папиросы кончаются. Кого бы попросить сбегать? Игорь потянулся к телефону, и в это время он зазвонил.

– Да!

– Это я, – услышал Игорь Мишкин голос.

Костров

Двое держали его за руки. Держали крепко. Но Мишка и не пробовал вырываться. Все равно, если заподозрили, значит – каюк. На диване у окна сидел незнакомый человек в военной форме. Свет падал на его начищенные до блеска сапоги, и по голенищам бегали черные зайчики. Почему-то Мишка видел только эти сапоги с маленькой, изящной колодкой.

– Ну-с, – Резаный вошел в комнату, – значит, пришел к нам в гости, Михаил?

– Ты мне руки прикажи отпустить, тогда я с тобой говорить буду. – Мишка дернулся.

Но слишком уж крепки были эти чужие руки, словно стальным обручем сжимали они его.

– Ах, Михаил, Михаил, когда тебя звали – не шел, а теперь сам прибежал.

– Я не к тебе бежал, а вот к нему. – Мишка кивнул головой на Харитонова. – Ты мне лучше скажи, чего твои шестерки мне руки крутят? А?

«Эх, давай, давай, Мишенька, заведись. Я сейчас такой концерт устрою!»

– Ну скажи, гад! – крикнул Мишка с надрывом, взвинчивая себя. – Скажи!

– Тихо, – внезапно сказал сидевший на диване, – вам здесь не милиция и не домзак. Помолчите. Действительно, Андрей Николаевич, – он повернулся к Резаному, – что это за дешевая мелодрама? Что вы от него хотите? Если вы ему не верите... отпустите, но, конечно, вечером. – Он, прищурившись, поглядел на Мишку, и тому нехорошо стало от этого взгляда. – Ну а если это наш человек, зачем же нервы трепать?

Внезапно с необычайной остротой Мишка понял, что от ответа Резаного зависит, останется ли он жить или нет.

Широков подошел к столу, взял папиросу из пачки, не торопясь размял ее, прикурил.

– Человек он, конечно, наш. Только несговорчив больно. Что, Михаил, с нами останешься или отпустить тебя вечером?

– Куда пускать, кровь на мне, милиционера-то я добил. Теперь мне дорога с вами.

Сказал и почувствовал, как распался стальной обруч рук.

– Ну вот и ладно. Вот и хорошо. Пойди умойся, да подзакусим самую малость. Небось отощал на казенных?

– Что есть, то есть. Только ты, Резаный, мне водки дай. Хоть немного...

– Этого добра сколько хочешь будет. Пей не хочу. Иди рожу ополосни, а то ты как будто из топки вылез.

Потом они выпили, и Мишка сразу уснул на старом продавленном диване. Точнее, провалился куда-то, а когда очнулся, то в комнате было темно, только из дверей пробивалась узкая полоска света. Мишка решил повернуться на спину, но диван немедленно предательски зазвенел, протяжно и громко. Сразу же в соседней комнате смолкли голоса, послышались шаги, и кто-то распахнул дверь.

– Отоспался, – в светлом квадрате стоял Харитонов. – Вставай, брат, спал-то ты почти полтора суток. Небось жрать хочешь?

И только теперь Мишка почувствовал нестерпимый голод. Он встал, нашел под кроватью ботинки и пошел в соседнюю комнату.

Мишка, щурясь от света, разглядывал стол, заставленный закусками, людей, сидящих вокруг него.

– Ты на себя погляди, Михаил, – сказал Широков, – шнурки болтаются, морда опухшая, неумытая, волосы...

– Ты что, Резаный, ко мне в няньки нанялся? Может, мне еще и зубы почистить?

– Не мешало бы. Ты блатные замашки брось. Теперь ты член нашего отряда.

– Какого еще отряда? Банда и есть банда.

– Иди умойся, потом я тебе все объясню.

Ох и тяжелый был этот разговор! Все Мишкино существо кричало беззвучно Резаному: «Сволочь!» Хотелось взять бутылку из-под портвейна и ударить его по набриолиненным волосам. Но вместе с тем он испытывал чувство какого-то необъяснимого азарта. Он замирал от слов собеседника, и сердце его словно падало глубоко-глубоко!

Мозг его цепко и жадно воспринимал все, что говорил ему Широков. Он отбрасывал ненужные, лишние детали, оставляя самое главное. Сейчас Мишка действовал от имени Данилова и поэтому старался представить его на своем месте, старался быть таким же, как этот спокойный, уверенный в себе человек.

Да, тяжелый был разговор. Но Мишка выдержал все и теперь чувствовал себя сильнее, потому что это был его первый экзамен, и Резаный поверил ему.

– Что ж, – сказал Мишка, – деваться мне действительно некуда. На фронт, лоб подставлять – дураков нет. Дома вся муровская псарня ждет. Бери меня в свою банду, только помни – я вор. Как немного поутихнет, я опять по-старому жить начну.

– Когда поутихнет, – усмехнулся Широков, – тогда тебе воровать не надо будет. Те, кому мы помогаем, отблагодарят. Всего хватит.

– Ладно, я пойду опять спать лягу, а то мандраж у меня после нашей беседы. Прямо как после разговора с прокурором.

– Ну иди, только не бойся и приведи себя в полный порядок. Дисциплина у нас, брат, военная. Так что без истерик.

– Я постараюсь, – сказал Мишка и опять ушел на свой диван.

Лежа с открытыми глазами, он вглядывался в темноту и думал о разговоре. Значит, вот зачем Резаный собрал банду. Пускать ракеты во время бомбежек, сеять слухи и панику, продовольственные магазины грабить, склады поджигать. И убивать, конечно, потому что не такой он человек, чтобы обойтись без этого. Мишка знал, что на Петровке ждут его звонка круглые сутки. Теперь надо было как можно быстрее позвонить Данилову.

Однако это на первый взгляд простое дело оказалось самым сложным. Все дни рядом с ним были люди. Ему никак не удавалось остаться одному. Наверное, никогда в жизни у него не было таких удивительно длинных и страшных дней. Он томился в этой проклятой квартире. Наконец Резаный сказал ему:

– Сегодня ночью налета ждем, поедешь с ребятами. Ракетницу освоил?

– Теоретически.

– Практика – штука несложная. Так что давай.

– Ты меня в город выпусти.

– Зачем?

– В баню хочу, а то чешусь весь.

– Только смотри, не больше чем на два часа.

Мишка собрался стремительно. Уже у дверей он сказал, остановившись:

– Ты мне хоть сотню дай, а то денег-то у меня ни копейки.

– И то правда. На, но смотри у меня!

– Да чего там. Куда пойдем вечером?

– На Грузинский вал, там дом угловой большой красный, знаешь?

– Где столовая?

– Тот самый, только во дворе там еще корпус есть.

– Там, где проходной?

– Там. А ты что, боишься? – Резаный достал папиросу.

– Нет, я думаю, как от чекистов бежать.

– Что ж, ты прав, даже лучшие стратеги думали об отступлении.

– Так это стратеги. Им ничего, а мне... – Мишка провел пальцем по горлу.

– Иди, не трусь. Помни, – в спину ему крикнул Широков, – начало в девять!

– Утра?

– Остришь?

– Нет, рыдаю.

– Не забудь: начало через два часа.

Мишка вышел из дома и долго крутил в знакомых проходных у Тишинского рынка. Потом он нырнул в палисадник на Грузинской и сквозным подъездом выскочил на Брестскую. Здесь отдышался, закурил и опустил монетку в телефон-автомат.

– Да, – раздалось на том конце провода.

– Это я, – сказал Мишка.

Муравьев

– Я, Миша, я это! – У Игоря даже ладони вспотели от волнения. – Я это, – почти крикнул он, – я!

– Не ори, – голос Мишки на том конце провода звучал издевательски спокойно. – Не ори, а слушай. Сегодня в девять, дом двадцать шесть по Грузинскому валу, корпус последний, ближе к Тишинке. Их хаза за техникумом на Курбатовском. Чуть по переулку, проходной двор, двухэтажный каменный дом, квартира на втором этаже. Номер не помню, обивка на двери рваная.

– Я понял тебя.

– Ну, привет!

Ти-ти-ти, – запело в телефонной трубке.

Что делать? Данилова нет. Что делать?

Игорь выскочил из кабинета и бросился по коридору к приемной начальника. Он пробежал мимо заспанного помощника и вихрем ворвался в кабинет.

– Товарищ начальник!

– Позвонил?!

– Позвонил.

– Докладывай.

Игорь точно передал содержание разговора. Начальник слушал внимательно, только иногда что-то записывал в блокнот.

– Ну и Костров, ну и Мишка! Подожди, – начальник поднял телефонную трубку, набрал номер. – Позвонил... Да... Да... Сегодня... через сорок минут... У них, видимо, свои данные есть. Высылаю группу... Данилова нет... Нет, старшим поедет Муравьев. – Игорь даже вздрогнул от неожиданности. – Да, тот самый... Нет, он теперь не подведет. Грузинский вал, дом двадцать шесть, дальний корпус, ближе к рынку. Правильно, у Большого Кондратьевского... Ориентировочно их квартира в переулке у Курбатовской площади, наш человек не смог определить точно номер дома, но довольно ясно описал к нему дорогу... Пришлете людей... Прекрасно... Ждем, – начальник положил трубку и посмотрел на Игоря. – Ты все понял?

– Пока еще нет.

– Бери группу, даю тебе пять человек, едешь к дому двадцать шесть. Бери их по возможности живьем... И смотри...

– Понял. Кто старший дежурной группы?

– Шарапов, но он будет подчиняться тебе. Ты, Муравьев, едешь старшим на операцию, так что весь спрос с тебя. Тот печальный опыт не в счет. Смотри.

До Белорусского вокзала их довез дежурный муровский автобус. Игорю часто приходилось ездить в нем. Всегда, как только он опускался на его продавленное сиденье, сердце его начинало колотиться. Он старался не глядеть на бывалых оперативников. Боялся, что они по глазам узнают о его волнении. Теперь же в автобусе было темно. И можно не опускать головы, можно спокойно разговаривать с людьми.

– Ты не волнуйся, Игорь, – раздался с заднего сиденья голос Ивана Шарапова, – мы тебя не подведем. Все будет нормально.

– А я и не волнуюсь.

– Ну и хорошо.

Воздушная тревога застала их у трамвайных путей на 2-й Брестской. Шофер повернул и погнал автобус вдоль застывших трамваев.

– Мы туда с Кондратьевского переулка заедем, – повернулся он к Игорю, – а то, товарищ начальник, не выйдет у нас ничего. Площадь у вокзала людьми забита, в метро бегут.

– Тогда у «Смены» остановите, у кинотеатра, – сказал Муравьев, – мы там проходными...

Когда они выскочили из машины, по небу огромными циркулями ходили огни прожекторов. Их было много. Полосы белого цвета то расходились, то вновь встречались.

В их мертвенно-бледном свете узкий Кондратьевский переулок с двухэтажными домиками казался театральным макетом. Ракета вспыхнула внезапно. Лопнула в воздухе и рассыпалась десятками огненных брызг.

– Видишь, – сказал оперуполномоченный Самохин, – видишь, Муравьев, с крыши они пускают? С той крыши, – он ткнул стволом нагана в сторону пятиэтажного дома. Единственного высокого в этом «трехэтажном» районе.

– Шарапов, – Игорь не узнал своего голоса. Говорил не он, командовал другой человек, спокойный и уверенный в себе. – Берите людей, блокируйте подъезды, никого не выпускать. Я с Самохиным и Орловым на чердак. Только помните, что среди них Мишка.

Когда они подбежали к дому, над крышей вновь зажглась и погасла серия ракет.

Навстречу им из подъезда бежал какой-то человек с противогазной сумкой через плечо.

– Товарищи! Там... – он показал на крышу.

– Знаем, мы из милиции. Вы кто? – на ходу спросил его Игорь.

– Командир дружины МПВО.

– Заприте все подъезды, оставьте один. Ясно?

– Ясно.

– У вас ключ от чердака?

– У меня, только дверь там не отпирается.

– Понятно, где пожарная лестница?

– У первого и третьего подъездов.

– Шарапов, блокируйте выходы! – Игорь сбросил шинель. – Я наверх!

Муравьев подбежал к пожарной лестнице. Снова ракета прочертила в небе свой жутковатый след. Внезапно все существо Игоря наполнилось неведомой ему доселе ненавистью. Он подтянулся на руках, стал ногами на первую ступеньку.

Игорь не глядел вниз. Только наверх, только наверх. С каждым усилием мышц приближалось небо, перечеркнутое лучами прожекторов. Но ниже его была крыша. И карниз ее становился все больше и больше. Он не испытывал страха. Ненависть руководила сейчас всеми его поступками. Глухая ненависть к тем, на крыше, подающим сигналы вражеским самолетам, пытающимся открыть немцам дорогу на Москву. Наконец перед ним показалась последняя ступенька. Но Игорь не стал подниматься дальше, он пролез меж металлическими опорами и лег грудью на железное покрытие. Левой рукой он ухватился за палку, похожую на флагшток, а правой потянул из кармана наган. Сантиметр за сантиметром он втягивал себя на крышу. Когда в колени впилось что-то острое, Муравьев оперся руками и встал.

И тут он увидел ракеты. Они вылетали почти рядом с ним из слухового окна. Он неожиданности Игорь присел и сразу же увидел такое же окно рядом с собой. Тогда, не думая, он ногой выбил раму с остатками стекла, выстрелил два раза в темноту чердака и прыгнул.

Его спасло, что он оступился. Оступился и упал, больно ударившись грудью о балку перекрытия. Темноту в трех местах разорвали пистолетные вспышки. Над его головой противно взвизгнули пули. Лежа на полу, Игорь выстрелил дважды и откатился в сторону. Теперь он ждал этих вспышек и, когда они опять на долю секунды осветили чердак, выстрелил по одной из них три раза.

В глубине чердака вспыхнул свет карманных фонарей. Это товарищи спешили на помощь Игорю.

– Клади оружие! – крикнул он, и голос гулко и грозно раскатился под низким железным сводом.

Свет фонаря на мгновение вырвал из мрака фигуру человека. Матово блеснул в его руке пистолет. Игорь выстрелил, и человек упал. Чердак гудел от выстрелов и сильных равномерных ударов. С лестницы пытались высадить дверь. Прячась за деревянными опорами, Игорь пошел на этот стук, пытаясь найти дверь. Наконец он нашел ее и рывком сбросил массивный металлический крючок. На чердак ворвались люди с винтовками. Видимо, Шарапов позвал на помощь военный патруль.

Теперь уже перестрелка вспыхнула с новой силой, но преимущество было на стороне нападающих.

Постепенно свет фонарей начал сходиться, как бы замыкая кольцо. Вот он осветил ящик с песком и человеческое тело, распростертое на полу лицом вниз. И еще Игорь увидел двух людей, стоявших с поднятыми руками. Все было кончено. Троих ракетчиков пули поймали в разных углах чердака, двое сдались. Но ни Мишки, ни Резаного среди них не было.

КОСТРОВ

Он выстрелил всего один раз в Харитонова. Выстрелил в упор и увидел, как тот оседал у стены. С одним было покончено. Тогда Мишка вылез в окно, по водосточной трубе спустился на балкон пятого этажа и лег на холодный цемент. Он должен был ждать конца боя.

Широков

Как только на чердак ворвались солдаты и гулкие, тяжелые выстрелы трехлинеек на секунду перекрыли хлопанье наганов, он понял, что игра сделана. Пора уносить ноги. Широков вылез на крышу. Путь отступления был продуман заранее. Дом стоял буквой Г. Необходимо добежать до противоположного конца, а там спрыгнуть на крышу детского сада. Дело плевое, всего какой-то этаж, потом по трубе вниз. И ищите... Он так и сделал. Вылез и побежал по крыше, но, посмотрев на секунду вниз, увидел темную фигуру человека... И не увидел, а понял, что этот человек целится в него.

Тогда Широков, не останавливаясь, выстрелил несколько раз наугад.

Шарапов

Иван увидел человека, бегущего по кромке крыши. Железо гулко отвечало каждому его шагу. Шарапов вскинул наган, норовя срезать его, словно птицу, влет... Он не почувствовал боли. Просто увидел почему-то ярко вспыхнувшую звезду, потом грузно осел, подвернув под себя руку с револьвером, и щека легла на что-то мокрое и мягкое.

Муравьев

Сначала он закричал. Потом начал трясти Ивана за плечи. Игорь никак не мог поверить в смерть этого человека.

– Врача, скорее врача! – кричал он.

– Перестань, Игорь, – сказал Самохин хрипло, – перестань, слышишь. Ему врач не нужен.

– А-а-а! – простонал Игорь и тут увидел тех двоих с чердака, стоявших под охраной бойцов. Продолжая кричать, он повернулся к ним и рванул из кобуры наган: – Гады! Всех!

Но на него навалились, вырвали оружие. И тогда Игорь сел на землю и заплакал.

Данилов

Ивана Шарапова хоронили в последний день сентября. Он был прозрачным и ярким, этот последний день.

Могила Ивана оказалась под самой стеной, на старом, заброшенном участке кладбища.

Когда опустили гроб, на край могилы шагнул начальник МУРа.

– Товарищи! Мы хороним сегодня нашего боевого друга Ваню Шарапова, честного большевика, отличного оперативного работника и прекрасного человека. Наш фронт здесь, на улицах родного города. И на нашем фронте тоже есть потери, атаки и отступления. Иван Шарапов погиб, как настоящий чекист, заслонив собой родную столицу. Так вечная память герою и смерть фашистской нечисти!

Начальник стоял у могилы, а четверо милиционеров начали забрасывать яму землей.

Данилов слышал, как комья стучали о крышку гроба.

«Значит, ушел от нас Иван. Может быть, – думал Иван Александрович, – лучше было отпустить его на фронт?»

Нет, Шарапов был нужен здесь.

Данилов глядел, как быстро вырастает земляной холмик, как двое милиционеров устанавливают над ним простой деревянный памятник со звездой. В щемящее чувство тоски вмешалось совсем другое – злое и сильное. Он подумал о Резаном, но на этот раз подумал спокойно. Данилов ни на секунду не сомневался, что возьмет его через несколько дней. И это будут лучшие поминки по Ивану.

На кладбище сухо треснул залп.