Текст книги "Первый рейд Гелеарр (СИ)"

Автор книги: Александр Саргарус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 62 страниц)

– А почему они хромают… все?

– Забавно, правда?

– По-моему, не очень.

– Потому что так их проще отличать на расстоянии. Да и… это, в общем-то, оружие больше психологического характера… ну вот представь себе. Идешь ты по улице, с друзьями, вам весело. И вдруг один из них начинает кусать другого. Потом эти двое кусают еще двоих. Вы все даже не сразу врубаетесь. Вам кажется, что это какая-то странная игра сговорившихся друзей. Тем более, что очередной укушенный подходит к тебе, приговаривая: «Ты чего? Это ж я – твой дружбан! Это шутка такая, мы разводим всех. Так веселее…» И кусает тебя. По-настоящему. Брр… это все равно, что в лучшие друзья заиметь Ганнибала Лектора… быстро плодящегося Ганнибала Лектора.

– Кого?

– А? А, не важно. Вот… я, например, сторонник оставлять человеку хотя бы призрачный шанс на возможность осознать происходящее. Да и моральных увечий именно нынешнее поведение зомби наносит меньше, чем описанная только что мною вариация. Я как бы не ставил целью вырастить тут невразумительных психопатов, мне нужно просто, чтобы они попугали людишек местных…

– А чего тогда… подруга… матери моей после укуса…

– Потому, что кровь человека – высокоэнергетическая субстанция. Когда человек теряет кровь, в пространстве появляется еще и течь исклы, которую легко отыскать.

– Чего течь?

– Энергии такой. Потом объясню. Ну так вот, для знающего – это как клеймо Каина.

– Кого?

– Да блин же! Короче, мы находим людей с кровотечением по энергетическому всплеску и превращаем в зомбей. Просто для поддержания легенды о заразных укусах. А так они ни капли не заразны… их даже зубы заставили почистить перед тем как выпустили на улицу.

– Что сделать их заставили?.. А зачем?

– Уменьшает шанс занести гангрену тому, кого безмозглыш покусает.

– Слушай, ты так легко об этом говоришь…

– А чего волноваться-то? Все сегодняшние жертвы, как и вчерашние и несколько дней назад – все и сделаны будут руками местных, и ответственность на них же ляжет.

– А зачем это все?

– Чтобы проучить зажравшихся «избранных», что позволяют себе «просто так» пускать в расход других людей. Будем считать, что у тех, кто много круче «избранных», тоже есть чаша терпения, которую последние умудрились переполнить… с особым цинизмом… что, учитывая количество конечных жертв, не такая уж и неправда. Ладно, хорош болтать. Билл, ты идешь с нами или нет?

– Иду.

– А не жалко…

– Нет. Я хочу знать, что было раньше… Я хочу, чтобы у меня в голове прекратили повторять о том, что «вначале был порядок». Я хочу знать, что случилось с человечеством… Хочу знать, кем был раньше…

– Ну да… я забыл.

– Что забыл?

– Что ты еще не все знаешь.

– О чем, например?

– Ну, например, о том же человечестве. Жалко, что с твоей… мамой так вышло. Соображалка у нее неплохо работает, чувствуется повышенное желание выжить… а вот человеческую подлость она, конечно, не учла. Ладно, давай выбираться отсюда.

– Подожди, могу я тебя попросить о чем-то?

– Можешь. Чего ты хочешь, юный падаван?

– Кто?

– Гррр… хочешь-то чего?

– Помоги ей, – Билл указал на истекавшую кровью мнимую «мать».

Алекс посмотрел на женщину. Она постепенно захлебывалась кровью. Сбежавший за командой эвакуации незнакомец, вероятно, пробил ей легкое.

– Уверен?

– Уверен. Мне кажется, что ты способен на это.

– Да, вообще-то, способен. Ладно, давай так… Э-э-э, возьми это, – Алекс сунул парню какой-то ящик. – идешь на… на, на, на… короче, тарелку увидишь, огромную, чеши туда. Там прицепишь эту штуковину к передатчику. Включишь передачу на нулевом канале и поставишь отсрочку этому устройству на три часа. Запомнил? На три часа. Выйдешь в эфир сам, передашь сообщение такого содержания: «Лекарство от болезни найдено, начинается распространение, пожалуйста, если вы не были заражены, забаррикадируйтесь где-нибудь и ждите, на рассвете можете спокойно выходить, болезнь будет ликвидирована». Дальше ломаешь управление передатчиком, дабы никто ненароком его не починил раньше времени, затем уходишь, берешь любой аэромобиль и летишь в разрушенный город. Там найдешь подвальчик на южной окраине. Тебя там уже ждут, и я туда, собственно, и прибуду.

– А зачем все это?

– Ну нельзя же беспредел этот оставлять в его «ванильном» виде. Пожурили местных и хватит. Поверь, у них психологических проблем останется еще вагон и маленькая тележка. Долго отходить будут. В принципе, я думаю – урок они усвоят надолго.

– Хорошо… скажи, а что на самом деле это такое?

– То, что я и сказал – лекарство для зомбей. Вернее, от зомбирования. А теперь, давай, пулей все сделал, и будем собираться отсюда.

– А…

– А там интуитивно понятное управление. Все, давай, лети.

Билл посмотрел напоследок на женщину, которую ему пытались выдать за мать и ушел. Алекс достал какой-то шприц и вколол его женщине. Ее немедленно стошнило. Ее организм извергал наружу только кровь и какую-то слизь. Минут через семь она смогла вздохнуть легче.

– Спа… сибо.

– Да не за что.

– Это ведь только временная мера, да?

– Разумеется. Это так… чтобы поговорить.

– Как долго… оно будет действовать?

– Максимум – минут десять, может – пятнадцать.

– Так мало… Жаль… – у женщины на глазах появились слезы. – Хотя… чего можно было еще от них ждать… Не думала, что увижу вас когда-нибудь… тем более, перед самой… смертью…

– Ну-ну-ну… не думай о плохом. Вы и так много плохого сотворили. Подумай о чем-то хорошем… о цветах…

– Это ведь вы наслали… этих… но зачем?

– А что? Неприятно, когда списанные против своей воли «во имя великой цели» люди неожиданно возвращаются, да еще и кусаются в ответ?

– Мы их не списывали.

– Вот только не говори, что мы их раньше из под завалов отрыли не потому, что вас не сильно заботила их участь!

– Мы… они хотели найти Каролину… А вы…

– А мы ее раньше забрали. И правильно сделали. Не люблю строить из себя святого, но и не позволяю другим. Корабль рухнул по вашей вине. Нельзя играться с чувствами матери, просто потому, что кто-то тут решил на ее чувствах подзаработать и не рассчитал немного сил. Нельзя считать, что горе даже одного человека – это лишь его проблема, а вы тут типа не причем. Нельзя забыть о целой куче народа, погребенных в развалинах по вашей вине, просто потому, что вам же сейчас не выгодно или не с руки их спасать и заботит только «приоритетная» цель. Напортачили?! Будьте добры расхлебывать с максимальным рвением! Нельзя после трех таких непростительных ошибок в ближайшие сто лет допускать еще одну.

– Я сама не знала про робота!

– Да… все не знали. И шестнадцать детских трупов при жизни тоже не знали, что их такой обычный беззаботный денек закончится на том свете.

– Сколько? – женщина немного обалдела от этой цифры. Количество жертв той операции еще никто не считал… ну, ей, по крайней мере, так казалось.

– А вы что еще и скрываете друг от друга результаты своей, несомненно, «праведной» деятельности? Ну что тут скажешь. Браво!

– И чем мы хуже вас… с вашими методами?

– Ну, во-первых, если ты не проследила мою мысль, то мы собрали результаты ваших промахов и выпустили их против вас. То есть, не было бы прецедента с кораблем – некого было бы спасать из-под завалов, не было бы у вас приоритетной задачей спасение девчонки в ущерб исправлениям последствий своих же ошибок – не было бы тех, кого мы спасли вместо вас…

– Спасли?! Это называется – спасли?!

– А что тебе не нравится? Я считаю, что люди должны иметь чувство собственного достоинства и огрызаться в ответ, когда им создают проблемы, а потом героически их же в этих проблемах и забывают.

– А если бы они простили нас, зная, ради чего ими пожертвовали? Вы лишили их права это выбрать, выбрав за них.

– Не-не-не-не, человек, даже воспитанный, такого обращения к себе прощать не должен. А то, что имеешь ввиду ты – это тоже не свободный выбор.

– Почему это?

– А потому, что любое влияние на психику – религиозное, политическое или еще какое – это такое же лишение человека права выбора через воспитание в нем догм и установок, удобных тем, кто эти догмы и установки в него вкладывает… Потому что, если мужчина в вере переспал с женщиной, которая потом обвинила его в изнасиловании – то он «сволочь и вообще давайте его зарежем». А если поп изнасиловал несовершеннолетнюю – так и что? «Вам же он ежедневно грехи прощает, простите и вы его разочек». А теперь припомни хоть одну организацию с уставом и политикой воспитания кадров или паствы, где за всю историю ни один из тех, кто должен «вести и направлять», ни разу не нарушил правила, сам которые и проповедует?

– Так не бывает…

– Я тебе больше скажу: самые злостные нарушители правил – это всегда те, кто в теории должен этими правилами жить и подавать пример другим своим исключительным и не оставляющим сомнений их (правил) соблюдением. Такой расклад наводит на мысль, что все эти правила всегда воспитываются в других для того, чтобы самим их было проще нарушать. Такое обвинение можно выдвинуть практически любым духовным пастырям, идейным вдохновителям и директорам больших организаций. Короче всем, у кого есть устав внутреннего поведения. Так что выбить из голов обиженных идеи, вдохновленные другими ради того, чтобы последним прощали их скотства, по-моему, достаточно справедливо. Беда только в том, что человек считает, что ему нужны наставления, поэтому он может простить много чего духовным наставникам… разумеется, пока его персональная чаша терпения переполнится и не отрезвит его. К слову, все исторические схемы воспитания всегда называют тех, кто справедливо обвиняет своих видных деятелей… это тех что, кто должен «вести и направлять»… в том, что они сами свои же правила видали с высокой колокольни, еретиками и предателями «идеалов». Проще говоря – «не иди против хозяина твоей души, ибо снизойдет на тебя кара небесная»… ну или что-то в этом роде. Именно эта закономерность дает четко понять конечную цель всех «вдохновителей» – пудрить мозги другим, дабы «последователи», следя за собой, чтобы не дай бог не нарушить правила тех, кто их «принял в семью», не замечали этих же нарушений за теми, кто их принял. За отцами-вдохновителями.

– Ты как-то сложно закрутил…

– Проще? Ну, если проще, то мы считаем, что все должны расплачиваться за свои действия. И мы считаем, что это один из законов вселенной, кто бы ни пытался убедить нас в обратном. И у нас есть серьезная причина считать, что такое положение вещей и должно быть.

– Мы и так за них расплачивались бы…

– Ха-ха-ха! Это мне напоминает политику одной страны прошлого – сами долгов себе наделали, сами себе их же простили…

– И что же стало с той странной?

– А ты не слышала? Нет больше стран у человечества. Пережили мы это, вопреки стараниям некоторых, отдельно взятых предков.

– А вы именно такие… какими она вас описывала. Такие же жестокие… и такие же… прибаханно-справедливые.

– Кто? Одна из Зодчих? А что мы с кем-то из них уже встречались? Почему я не знаю?

– Нет. Она не из Зодчих. И не пророк. Она… другая… совсем другая… она говорила, что все что произойдет, будет необходимым. Даже наши разногласия, несмотря на одну цель. Правда, она говорила, что вы еще и сами не знаете об этой цели. И нам вы все равно не поверите, как бы убедительно мы вам не пытались объяснить. Ибо такое не поддается объяснению. Только пониманию. И тут мы должны просто ждать, когда вы сами все поймете.

– Я тебя прошу… видели мы всяких «глаголющих истины»… все они на поверку просто такие же духовные лидеры, прикрывающиеся демагогией, как и все прочие. Какая бы ни была эта ваша цель, средства ваши… слишком жестоки, слишком циничны, слишком эгоистичны.

– Настоящие борцы не вырастают в шелках и заботе, вскормленные сладостями и не знающие в жизни ничего, кроме тепла и радости. Раньше каждый народ сам растил себе нужных борцов. Но нет больше у людей народов, как ты заметил, и мы считаем себя способными справиться с любой проблемой, которую встретим в будущем. Потому и не растим больше действительно сильных борцов. Самоуверенность – наш вечный бич, и ты знаешь это лучше других. Но ведь законы вселенной, к которым ты сам аргументировал, никто не отменял. Только сила равная или приближенная к той, которой она противостоит, способна переломить что-то ради чего такая сила и появляется. А у силы нет оттенков, есть лишь стороны. Ведь само существование любой силы обусловлено законами вселенной. Поэтому когда появляется сила, пусть и жестокая с какой-то точки зрения, она существует и развивается, потому что это прописано в основах мироздания, и потому что были созданы условия и причины для ее существования.

– Все это классно, конечно, но ни капли не оправдывает то, что вы сделали с этими… детьми.

– Да, это так. Но и ты пойми, мы растили борцов, нам не нужны были неженки. К большому сожалению, кто-то в этой вселенной должен был стать борцом, просто сама вселенная выбрала их. Они, разумеется, в этом ни капли не виноваты. Но, не соответствуя своей собственной сути, все мы обречены стать лишь тенями своего времени. Они тоже. Разница только в том, что их роль очень важна для всех нас, а не только для них. И потому мы не можем просто упустить шанс правильно воспитать тех, кого нам дарит вселенная в качестве будущих борцов за наше совместное будущее.

– Только идеологию свою вы им навязываете, что ставит вас в один ряд со всеми религиозными сектами и не более того.

– Может, и так. Может, мы и заслужили такую критику. Но ведь любой борец должен быть верен своим идеалам. И, к сожалению, эти идеалы диктуют законы трагедии, а не комедии.

– А вы не боитесь, что эти самые борцы, имея силу, которую им просто подарили, и которую они не заслужили усердием, восстанут против вас, когда ваш кнут начнет их слишком сильно жарить?

– А для того ведь и существует вера, которую ты только что раскритиковал, дабы человек, воспитанный в ней, сам себя держал в узде, регулируя свое поведение, согласно общепринятым ограничениям. Мы и пытались в них воспитать лишь веру в наше дело, в нашу организацию.

– Как показывает практика, завышенная вера без доказательств – залог огромного… звиздеца.

– Да мы и не оспаривали этого. Но готовясь к сражению с силой, мощь которой не укладывается в воображение даже нашего Пророка и Зодчих вместе взятых, мы не имеем права воспитывать слабых, ибо когда грянет беда, просто не будет той силы, которая сможет с этим справиться.

– Почему они? Почему не добровольцы…

– Ты дурак или прикидываешься? Какие добровольцы? Мы этих так долго выводили направленной селекцией!.. – женщина закашлялась. – Черт… правду говорят, что мы не ценим отведенное нам время, пока оно не подходит к концу…

– Но ведь можно было тогда селекционировать достаточное количество людей, чтобы из них можно было выбрать нужное количество добровольцев. Вы же, как оказалось, добавки почти всем людям мешали.

– Да, можно было, только время, как всегда, поджимает. Нет времени выводить такую массу соответствующих по качеству людей, дабы среди них набралось достаточное количество добровольцев. Нам не хватает всего-то пяти тысяч лет! Да и, в конце концов, принцип видового разнообразия все равно не позволил бы всех перековать под нужные характеристики.

– Но ведь при большей выборке и шанс найти добровольцев возрастает.

– Да, согласна. И может даже так было бы правильней. Только пяти тысяч лет все равно у нас нет. Беда уже на пороге, пусть вы ее и не видите.

– Э-э-э… А кто вообще объявил предельные сроки?

– Вселенная.

Алекс засмеялся. А когда успокоился, спросил:

– А не слишком ли вы много на себя берете?

– Нет. К сожалению. Жаль, что ты еще не понимаешь, как устроен этот мир. И жаль… – женщине опять стало грустно и вновь слезы появились на ее глазах, – что я умру, так и не дождавшись того славного момента, когда вы, наконец, поймете нас. Она ведь говорила… ставила срок… я рассчитывала… я должна была дожить до этого… чертов подонок… со своей пушкой…

– Тихо-тихо. Мечтать никогда не поздно. Порой как раз отчаянные мечты выводят нас из безвыходных ситуаций.

– Жаль, что это не одно из основополагающих правил вселенной. Мне бы сейчас оно очень помогло… Даже… «Даже отчаянно мечтая, порой мы просто умираем, жизни мгновенья заменяя надежд разбитых полный тир»… Ай… черт… – женщина вновь закашлялась.

– «Чужие цели выбивая, порой мы просто забываем, что грезы красок добавляют в этот унылый скучный мир», – закончил за нее Алекс.

– Видите… в нас намного больше общего, чем может показаться с первого взгляда. Мы даже одинаковые… бестолковые псевдоинтеллектуальные стихи читаем… спасибо… что не оставили меня… и что не сказали ему, что я умру… чтобы ты обо мне не думал… я не смогла остаться равнодушна к нему… и мне не хотелось бы… чтобы он знал… что я умираю… он бы тоже остался… и взял бы ненужную ему грусть на душу…

– И все-таки есть в нас минимум одна большая разница.

– Это… какая же?

– Я не вру им без крайней необходимости. А я… пообещал ему…

Алекс приложил руку к ее груди. Под ладонью загорелся небольшой, но яркий огонек. Женщину стало трясти, потом ее вновь стошнило. Тошнило долго. Когда она, наконец, смогла вздохнуть спокойнее, Алекса уже не было рядом. В руке у нее лежала записка: «Он оказался к тебе более великодушным, чем был бы я. Это он подарил тебе второй шанс. Если бы вы закончили его обучение, ему бы такое великодушие было бы чуждо. Подумайте над этим. И, на всякий случай – забаррикадируйтесь и не выходите из дома до утра». Однако наиболее удивительным для женщины был не текст записки и не факт ее наличия, а то, что она была написана не от руки.

* * *

Билл вошел в здание с огромной антенной на крыше. Он не знал, что это было за здание, но был уверен, что именно сюда его направил Алекс. Пока он шел сюда, то успел обдумать сложившееся положение вещей и свое место во всем этом спектакле. Да, он уже был уверен в том, что вокруг него разворачивается самый настоящий спектакль, в котором он играл, сам того не подозревая, ключевую роль. Он даже понимал, что, скорее всего, спектакль-то и разыгрывался ради него, дабы скрыть от него что-то, что было в его прошлом и что его заставили забыть.

Насколько Билл понимал, в его окружении было две противоборствующие стороны. Одна была представлена его родителями, учителями, обычными прохожими, сокурсниками, иными словами – всем миром, который представал перед его глазами. Другая сторона состояла из Алекса, Джессики, и, насколько он понимал, его «других» сокурсников. Может быть, еще кем-то, но их всех объединяло одно – они были скрыты от того мира, который представляла Биллу первая сторона. С точки зрения логики, ему бы верить первым и посылать к черту вторых, ибо изначальная позиция последних предполагает скорее экстремистскую, чем какую бы то ни было другую, деятельность. Но, тем не менее вторые доказали, что первые показывают Биллу мир с неправильной точки зрения, да еще и скрывают от него что-то. При этом вторые же доказали, что сам Билл до потери памяти был с ними, а первых… он еще не помнил, как относился раньше к первым и, тем более, как оказался с ними. Но только раздумья на эту тему давали точно понять, что там была мутная и, возможно, несправедливая по отношению к нему самому, история. Мало того, мир, каким он казался Биллу еще несколько дней назад, был просто выстроен перед его глазами, при этом самого парня не спрашивали, а нужна ли ему вообще такая картинка мира, может, ему правда была бы милее. И вот тут и была закавыка – выходит, что все учителя, прохожие, его сокурсники, и даже родители, были всего лишь нанятыми актерами, дабы играть «в реальную жизнь» для него лично. Одного единственного человека, который осмелился спросить у Билла то, что было не выгодно первой стороне, очень быстро убрали, что и показала ему вторая сторона. Основной целью этого представления – было сокрытие реального мира, реального положения вещей, его настоящей жизни. И в этом месте отношение к сторонам становилось диаметрально противоположным – те, кто вроде как скрывался от глаз, были настоящие, а те, кто представал взгляду, стали скрывающими. И отсюда выплывало новое решение изначальной дилеммы – нужно было посылать к черту не скрываемый от глаз мир, а наоборот – представляемый взору. И Биллу даже было страшно подумать, как далеко могли пойти те, кто позволял себе так обращаться с ним, так нагло врать ему, если бы они внезапно сами не стали жертвами тайных игр противоположной стороны. Да и вообще, Билл больше не хотел думать о них…

В здании было темно. Хотя, насколько парень мог оценить ситуацию по дороге – во всем районе было темно, что давало повод думать, что тьма царила тут не случайно, особенно учитывая обстоятельства. Он подошел к стене и попытался прочесть, что там написано, но в такой кромешной тьме это не представлялось возможным. Билл подумал, почему же Алекс не догадался дать ему фонарик… Тут парень обратил внимание на то, что к стене было прислонено… оружие. Винтовка, кажется, какого-то военного. Но подойдя ближе он сразу узнал ее – это была такая же винтовка, которую держали в руках его «другие» сокурсники. Ту, которую он сам держал в недавней схватке с роботом. Ему стало интересно, почему она тут просто стоит, прислоненная к стене. Но более важно было другое – она имела фонарик и, кажется, была заряжена.

Он посветил на стену. Там располагался немалый список отделов, явно находившихся в этом здании, причем с телефонами и что главное – он не был голографическим, как модно было сейчас делать везде. А значит – не зависел от отсутствия электропитания. Что удивительно неплохо отразилось в подобной ситуации. Найдя отдел, отвечающий за обеспечение связи, располагавшийся на третьем этаже, Билл двинулся в поисках лестницы. Но, не отойдя и десяти шагов, он услышал какой-то шорох. Он обернулся. Судя по силуэту в темноте, к нему кто-то приближался. Двигался силуэт подозрительно медленно, однако он не хромал на одну ногу, из-за чего Биллу стало интересно кто же это. Он посветил в направлении идущего. Человек, приближавшийся к нему, не так давно стрелял в его мнимую мать и, судя по всему, пытался усыпить самого парня.

– Это ты! – вспыхнул было Билл, но вовремя остановился. Что-то было не так, и он чувствовал это. Человек двигался очень медленно. Будто бы его что-то сдерживало…

– Би-и-илл… – прохрипел незнакомец.

– Ого! То есть, вы уже и не скрываете, что меня на самом деле зовут не Чарли?

– Какой смы-ы-ысл… – вновь прохрипел незнакомец. Создавалось впечатление, что он выдавливает слова из себя через силу. – Ведь уже и так понятно… что твои блоки рухнули.

– На кой черт вам это все нужно было? Меня зовут не Чарли, сестру мою – не Линкой…

– Не-е-ет… ее зовут Линкой. Только тебе пришлось… сознание менять… чуть больше.

– Почему? У вас какая-то особая неприязнь к моему прошлому? Или это какая-то… гендерная обида ко мне?

– При че-е-ем… тут это? Тебя просто привел в более убогое состояние… чем ее…

– Сементарис?

– Да-а-а-а…

– А что это вообще такое?

– А тебе разве не сказали… Ты… встречался уже… с ними?

– С кем?

– С теми, кто помог тебе вспомнить свое прошлое.

– С Алексом, что ли?

– Так вот как… его зовут… нашу... самую большую кость в горле… как же поздно мы… обо всем узнаем… э-эх-хэ-э-э…

– Так что же такое сементарис?

– Э-э-это… наверно, это была наша оши-и-и-ибка… прости нас… мальчик…

– Да бог вас простит. А я не смогу…

– Жа-а-аль…

– Почему это вам вдруг стало чего-то жаль?

– Потому что бога… не-е-е-ет…

– Вот вы заставляли меня верить в то, что было неправдой, сами при этом ни во что не веря! Почему? Зачем так делать?!

– Не-е-еправда… я не говорил… что мы ни во что не верим… просто бога… не-е-е-ет…

– С чего такие глубокомысленные выводы?

– С того… что я знаю… пра-а-а-авду…

– Мне ваша «правда» уже поперек горла стоит!

– Ло-о-о-ож-ж-ж-ж-жь…

– Вот как? Я еще и лгу, по-вашему?

– Не-е-ет… Ло-о-ожь… тебе стоит поперек горла… не правда-а-а-а… а ло-о-ожь… правды ты не знаешь… тебе ее не говорили… и не показывали… лишь скрывали от тебя…

– О… интересно, а что должно было произойти, чтобы вы так разоткровенничались?

– Потеря веры…

– Веры? Во что, в вашу правду, что ли?

– Не-е-е-ет… веры в человека… в ту, которая… принесла нам часть… правды…

– Выходит, что она соврала вам? Так, значит, ее правда тоже может быть ложью?

– Не-е-е-ет… это не может быть ложью… о-о-она обдурила нас… сказала, что все сделает для бла-а-а-ага… и конечного результата… и что мы-ы-ы-ы… занимаем в нем… значительное место… да-а-а-аже одобрила поначалу нашу де-е-е-еятельность… на кое-что даже… подтолкнула… а что-то… и подсказа-а-а-ала…

– Да ладно? Разве вас нужно на что-то подталкивать?

– Стро-о-о-ого судишь… не все из нас… были согласны… с тем… что мы делаем… и это… правильно… если бы-ы-ы… среди нас… не было… несогласных… мы бы были… обычными… экстремистами…

– А мне кажется, что она просто воспользовалась вашими… наклонностями… а потом просто выкинула, как отработанный вариант… и ушла.

– Не-е-е-е-ет… она все еще здесь… и самое главное… ей все еще верят… а я вряд ли смогу… кому-то рассказать… тем более… что она даже… в моих глазах… не изменила… суть правды…

– Так что же тогда?

– Она… не сказала нам… что наша роль… в ее сце-е-енарии… лишь второстепенна… она способна принести… нас в жертву… а мы думали, что она… беспокоится о нас… и она это… неоднократно доказывала… Только теперь… я это знаю… когда для меня… все стало… слишком поздно…

– Мне кажется, что вы это заслужили.

– Может быть… если бы я знал… я бы сам многие… на-а-а-аши методы… поставил бы… под сомнение… мы не все подонки… прости нас… когда-нибудь… если сможешь… ведь нас просто… во многом… ввели в заблуждение… я сказал… что хотел… думаю… поэтому… мой разум… еще при мне… она хотела… моей исповеди… я же хочу предупредить… те-е-е-ебя… не-е-е-е-е ве-е-е-е-ерь… ей…

Последнее слово незнакомец выдавил из себя через силу. И тут же резко его лицо исказила гримаса страдания. То ли у него голова настолько раскалывалась, то ли еще чего… Из носа у незнакомца потекла кровь.

– Билл… уходи… я не могу… больше сдерживать…

Он не договорил. Ибо уже несся к Биллу с каким-то бешенным, неестественно пустым взглядом. Парень ожидал чего-то подобного, а потому успел увернуться. Посветив в направлении пронесшегося мимо безмозглого тела, Билл не увидел никого. Он покрутился на месте освещая фонариком помещение вокруг себя. Никого не было. Но он отчетливо слышал шаги бегающего где-то рядом человека. Билл понял, что делал обезумевший. Только ему ничего хорошего от этого не светило. На лестницу ему сейчас было идти очень опасно. Посветив в дальнюю часть комнаты, парень увидел какую-то дверь, на вид достаточно крепкую. Он резко рванул в ее направлении. Бегавший вокруг тоже резко изменил траекторию. Его выдало только то, что он при приближении зарычал. Билл резко махнув прикладом ружья сбил нападавшего и выстрели ему в ногу. Не дожидаясь, пока безумный его догонит, Билл побежал дальше. Но судя по звукам сзади даже рана не сильно убавила прыти безмозглого. Билл побежал со всего духу, на ходу молясь богу, чтобы дверь оказалась открыта. Уже перед самой дверью, когда парень почувствовал, что не успеет, прямо перед ним появился силуэт и яркая вспышка света ненадолго ослепила его. Судя по недовольному рычанию рядом, преследовавшего его тоже ослепило этой же вспышкой. Билл почувствовал, как его куда-то тянут. Затем был звук закрывающейся двери, кто-то ее чем-то подпер, затем раздался грохот – это в дверь ломился преследовавший. Когда Билл наконец-то смог видеть он резко вскочил на ноги и спросил:

– Кто здесь?

– Тише-тише, Билл. Все нормально.

– Знакомый голос, хотя я не помню кто ты. Покажись!

– Ладно. Только не кричи сильно.

Зажегся фонарик и осветил лицо стоявшей рядом с ним девушки. Билл узнал ее.

– Эдс?.. Это же ты?

– Для тебя – просто Сюзи! Я же обещала тебе, что это все продлится недолго.

ГЛАВА 9

– Тебе «привет», кстати, – сказала девушка Биллу. – От нашей общей знакомой. Она дико извиняется за происшедшее. Говорит, что в отличие от Вивер, привыкла в зомбей вкладывать программу игнорирования только ее самой и больше никого. Говорит, что привычка подвела.

– Сьюзен… – Билл был немного в смятении, – а что… а это не ты та Сьюзен, которую я вроде бы убил, и которая потом вроде бы воскресла?

– О, началось… Тебе кто сказал это? Барби?

– Да вроде…

– Блин, я же просила ее…

– Не, ты не подумай ничего такого про нее… я просто выпытывать начал…

– И что выпытал?

– Ничего. Мы на этом моменте и остановились.

– Билл, нам с тобой светит серьезный разговор из-за произошедшего ранее и моего в этом действе участия. Но давай пока отложим его.

– Да я просто уточнить хотел…

– Ну всё, уточнил. Закончим пока на этой ноте.

– А кто это – «наша общая знакомая»?

– Это из той же истории.

– Понял. Ладно, что делать будем, мне на третий этаж нужно.

– Так я за этим и пришла, вместе дела пойдут быстрее и проще. Мы с тобой и не из такого выбирались.

– Мы… с тобой?

– Да, мы с тобой. Вместе. Лично вдвоем, на пару, только ты и я… как тебе еще объяснить…

– Я понял тебя, понял. Просто… много новостей за последнее время.

– Ой, ты это еще основного не знаешь!

– Даже боюсь спрашивать.

– А ты не бойся! Но и не спрашивай. Скоро все поймешь, а что не поймешь – то тебе расскажут. Сейчас нам нужно на третий этаж. Значит, идем туда.

Она протянула ему его оружие и они двинулись. Девушка удивительно легко ориентировалась в здании. Очень быстро они добрались до одной из служебных лестниц и поднялись на третий этаж.

– Ты как-то очень уверенно идешь, – заметил Билл. – Не боишься встретить кого-то… типа такого, что напал на меня снизу?

– Нет, – коротко ответила Сьюзен.

– М-да… а почему?

– Потому что знаю, что все такие сейчас на первом этаже дежурят у входа, готовясь встретить команду эвакуации.

– Эвакуации кого?

– Тебя, разумеется. Тот… мудак, с которым ты мило пообщался, успел вызвать команду эвакуации. А те приедут с пушками за тобой, ибо наверняка уже немного в курсе всей ситуации. Только внизу их ждет сюрприз. Эти все-таки не такие, как те, что Вивер сделала. Сам видел – прыткие очень. И не настолько гуманные…

– И не жалко вам всех этих людей?

– Да и тебе, судя по тону, не очень их жалко. И вообще, тут сейчас все очень сложно. Просто делай как я – думай о том, что всё равно это делают люди сильнее и умнее тебя, пусть всё происходящее остается на их совести. Да и последние события дома ясности во всю ситуацию отнюдь не добавляют.

– Кстати о доме… по некоторым причинам я теперь точно не знаю, где он. Вернее, совсем не знаю. Может, напомнишь…