Текст книги "Пряди о Боре Законнике"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

Стяжать славу? Для кого? Для себя? Гибберлингов и их химерного Исахейма?

Интересно, чего же никто из этих мягкотелых коротконогих псевдогероев не соизволил сам это сделать? Почему такой подвиг доверили чужеземцу?

А!.. Понимаю! Это испытание. Да-да, испытание. Лично для меня, для человека… Или получеловека с сердцем дракона…. с непонятной кровью… сотворённого хрен знает для какой цели…

Да, это испытание. Пройду его и… И что? – И ничего!

Слушай, Бор, а если не пройдёшь? – я аж затрусил головой, словно пытаясь стряхнуть, накатывающий откуда-то из глубин разума, страх.

Наверное, к каждому порой приходит такой миг, когда в пору задать самому себе вопрос: что если я трус? Что, если не справлюсь? Надумал себе всякое… вообразил… А как дошло до реального дела, то стал сомневаться, искать оправдания.

Это слабость. Человеческая слабость. Она присуща всем… Не надо, Бор, стыдиться. Ведь нет таких, которые сломя голову кидаются в бой. Всякий обычно сто раз подумает, взвесит… Вот и ты так.

Слушай, может, вернуться, пока не поздно? А? Сказать что не вышло? Зачем тебе это геройство? Ведь никто не узнает… не проведает… Здесь кругом на сто верст ни одной живой души! Не надо стыдиться. Ты просто человек…

Стоп! Стоп! Все-таки это просто слабость… минута страха и отчаяния… не больше…

Отдышись, проспись… и завтра снова в путь. Ты справишься. Сможешь.

Я закончил ужин и лёг спать. Впервые за время моего нахождения на Нордхейме, мне приснился сон. Его суть было трудно вспомнить, но в душе осталось воспоминание о чём-то приятном. Так что утром я встал вполне в хорошем расположении духа.

После вчерашнего бурана на равнине образовалось немало всхолмлений и заструг. Двигался я легко и довольно быстро. Тут к обеду на моём пути возникло новое препятствие – ледяные пики. Они тянулись отсюда и дальше к северу, скорее всего, до самой тропы. Некоторые из этих пик поднимались на высоту до тридцати саженей. И всё бы ничего, но чем дальше я шёл, тем непроходимей становилась дорога меж ними.

Пришлось рано разбивать лагерь. После небольшого отдыха, я сделал разведку близлежащей местности, чтобы завтра иметь возможность сориентироваться с направлением дальнейшего движения.

Единственное животное, которое мне пока повстречалось, был песец. Он мелькнул за невысоким холмом, с любопытством уставившись на человека. Мол, что за «чудо-юдо»? А потом быстро скрылся за тем же холмом.

И опять возврат в лагерь, приготовление ужина и сон. Если так и дальше будет продолжаться, то ко входу в пещеру я попаду не раньше, чем кончаться припасы. До Кривой тропы не так уж и далеко, а вот препятствий на моём пути хоть отбавляй.

Ночь была тихой. Нет тех жутких завываний ветра, сравнимых разве что с воем дикого зверя. Лишь мороз крепчал да покусывал за нос. Тихо потрескивает самодельный факел из заворожённой стрелы. Пламя ровно пляшет, зачаровывая взор.

Как я сейчас далеко? Невероятно далеко! Среди всего этого белого полотна снега, холодного льда, под темным небом… Один! Совершенно один.

Но мне не было страшно. Наоборот, даже не смотря на все походные трудности, на душе была какая-то лёгкость… свобода…

На веки наваливалась усталость, уверенно прижимавшая их донизу. И опять какие-то сны. В них была Стояна. И ещё лето. Кажется, пели птицы. Я просыпался, ворочался и вновь проваливался в сон, где журчали ручьи, дул тихий свежий ветерок, шумели кроны деревьев… И среди этого всего была Стояна.

Поутру после завтрака, я отправился в путь. Сегодня всё давалось легко. Настроение было приподнятым, даже чуть озорным.

А вот погода радовать не собиралась. Через час всё скрылось в какой-то белесоватой мгле. Мелкий-мелкий снег залеплял глаза плотной стеной. В какой-то момент вдруг стало понятно, что мне просто неизвестно куда идти. И как назло место, где я находился, было открытым. Ни тебе скалы, ни холма, в общем, никакого укрытия.

– Твою мать! – тихо, но беззлобно выругался я.

Скинул лыжи, воткнул их в снег поглубже, но под сильным углом к ветру. Потом развернул шатёр и просто набросил его на получившуюся конструкцию.

Конечно, в этом укрытии мне долго не просидеть. Главное, чтобы не навалило столько снега, что меня просто раздавит под его весом. Поэтому приходилось ворочаться, периодически скидывая налипшую сверху белую массу. Но вот, слава Сарну, к полудню метель стала затихать. Сквозь мрачные тучи, беспрерывно меняющие свои очертания, стало проглядываться серое небо.

Свежевыпавший снег лежал толстым слоем, наверное, с аршин глубиной. И хоть он был недостаточно плотным, но я на своих лыжах не особо и проваливался. Дорога пошла в гору, правда уже становилась покатистей. Трещины, если они и были на моём пути, засыпало по самое не хочу, так что пока особо опасаться не приходилось.

Двигался до позднего вечера, старясь наверстать потраченное впустую во время метели время. Даже обедал на ходу. И вот, наконец, впереди появилась та самая Кривая тропа.

Это был хорошо видный широкий проход в отвесной каменной стене. Он резко вздымался вверх, петляя меж скалами, и саженей через двести круто поворачивал влево.

Я разбил лагерь у подножия тропы. Тут было затишно. Ночной ветер сейчас вовсю гулял на равнине. Он яростно кидался на ледяные пики, словно опробывая их крепость. Такова его природа…

Н-да, – я влез в шатёр, где уже потрескивала пламя на заговорённой стреле. – Такова его природа… А моя? Почему мы лучше знаем про других, но так мало о себе? Или, может, нам кажется, что мы знаем? Конечно, кажется… Как иначе?

Интересно, а сможет ли кто-то честно ответить на вопросы: «Кем я был?» и «Кем стал?» Встать перед самим собой и отчитаться о проделанном пути. Вот будет потеха! Сколько обнаружится рухнувших надежд!

Смешно тебе, Бор? – Да нет, братец! Горько!

Отчего прошлое кажется лучшим временем? Откуда эта тоска? Заглушить бы этот внутренний голос… этот странный внутренний голос… Сколько я нахожусь на этой Новой Земле и всё не могу избавиться от ощущения, что кто-то со мной говорит. Может, зовёт? Наверное, отсюда и та тоска.

От этих разговоров с самим собой можно и с ума сойти, – я устало прикрыл глаза. – Надо спать. Завтра трудное восхождение… Да и мало ещё чего попадётся на пути. Отдохни, Бор…

3

…В чём я видел своё будущее?

Вот взять гибберлингов. Весёлые, в большинстве своём добродушные, трудолюбивые и компанейские существа. Многие не чураются никакой работы – тяжёлой, нудной, грязной, изнурительной… В общем никакой работы! И здешняя земля, не смотря на свою скудость, всё же отвечает гибберлингам с лихвой.

В принципе, я тоже много чего умею. Но что греха таить – делаю это с некоторой долей отвращения. Почти всю зиму мне довелось наниматься и к купцам в лавку, где батрачил грузчиком, и к рыбакам, починяя их сети, снасти да прочее, и ходить с лесорубами, изрядно махать топором. Всё не от того, что мы со Стояной были в нужде. Таковы обычаи гибберлингов. У них все дела свершаются общинно, и лениться да бездельничать считалось дурным тоном.

Но истинное своё предназначение я в подобном образе жизни не видел. Признаюсь, что стал скучать и чуть отлынивать от работ. А ещё мне не раз вспоминалась осень на Мохнатом острове, битвы с медвеухими, трудные походы и ночёвки в шатрах. Вот было времечко! А сейчас? – Скука. Она хуже всего…

Это какой-то капкан. Ловушка.

О, Сарн! Чего мне не хватает? Что со мной?..

Всё это время мы ели молча, занятые своими собственными мыслями. У меня вдруг появилось такое ощущение, что я и Стояна просто незнакомцы, которые случайно присели за стол.

Но вот кончился обед. Было решено выйти на прогулку, затеялся лёгкий разговор ни о чём. Тоска стала сама собой развеиваться.

На дворе была уже середина месячника святого Плама Гневного, период частых метелей и сильных морозов. Зима, эта сердитая седая старуха, словно и не собиралась уходить. Она каждодневно сыпала снегом, да столько, что гибберлинги не успевали расчищать улочки.

– Знать лето будет дождливое, – бурчали всезнающие старики.

Стояна шла, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Она говорила о всяких пустяках, я только поддакивал, вертя головой по сторонам, а сам думал… даже не знаю о чём. Скорее, о всём сразу.

И тут всё внимание занял один весьма назойливый вопрос: «Люблю ли я Стояну?»

Действительно! – я даже обернулся к своей суженой. Внешне она изменилась, округлела, в чём-то чуть поплохела.

Тут мне стало стыдно, что я сужу о любви по внешней красоте своей избранницы. И в тайне сравниваю её с Заей и Рутой. Это не честно! Неправильно!

Да, пусть мы со Стояной разные во взглядах, отношениях к событиям. Но ведь было что-то же, и оно свело нас вместе! Было! Но что? Почему же не могу вспомнить?

О, Сарн, боже ж ты мой! Какая же мне в голову лезет чепуха!

Я закрыл на секунду глаза и увидел перед внутренним взором Стояну. Нежное личико, улыбающиеся губки, томный взгляд… Глаза тут же открылись, и я вновь повернул голову к друидке.

– Что? – удивлённо спросила она, прерывая свой рассказ.

Сегодня было относительно тепло. Небо затянуло тёмными тучами, которые периодически сыпали пушистым снегом, осторожно опускающимся на землю. И сейчас снежинки тихо падали на волосы Стояны, но при этом сразу не таяли, а образовывали некую белую шапочку.

Я, молча, пожирал глазами Молчанову. Та густо покраснела и потупила взор.

Надо признать, что мы с ней, как никак, близкие люди. И этого не отменить. У нас нежные, доверительные отношения. И мало того – у нас будет общий ребёнок.

Кстати, Бор! – поймал я сам себя. – Ребёнок!

– Почему ты так смотришь? – послышался голос Стояны.

Я вышел из оцепенения и улыбнулся.

– Хочу понять, – отвечал ей. – Хочу понять… отчего я так тебя люблю?

Стояна смутилась и сжалась в комок. Лицо её стало пунцовым, будто тёртая свекла. Она обхватила свой животик руками, уставилась в землю.

Тут вдруг вспомнилась недавняя встреча у Фродди дома, куда я завёл привычку частенько наведываться. Надо сказать, Старейшина пока с отправкой меня на Нордхейм не торопил. Но когда мы вновь встретились с ним, то он отчего-то тут же завел разговор на сию тему.

– Когда? – задал прямой вопрос Фродди. – Зима кончается…

– Отправляться туда в это время подобно смертоубийству. Вы же понимаете.

– Ждёшь, пока Стояна родит?

Действительно. Ведь это так. Не могу заставить себя вновь уйти. Не могу бросить… Да, верное слово – бросить!

– Ты меняешься, – не понятно о чём тогда сказал Старейшина, поглаживая огонёк. – Взрослеешь…

Именно сейчас мне вдруг стало ясно, что я меняюсь. То, что принималось мной лишь привязанностью к Стояне, было ничем иным, как той самой любовью. И слов к описанию тех чувств, что зародились в душе, просто не было.

Хотя… хотя вру! То, что со мной происходило, можно было описать. По своему, конечно, но всё же можно.

Такое ощущение, что до сего момента я как бы находился внутри некого глиняного сосуда. Глухие стены, ограниченное пространство… как результат – и ограниченные возможности. Сверху в жерло неуклонно затекает вода. И чтобы не утонуть в ней, мне приходиться постоянно поддерживать себя на плаву. Но, в конце концов, наступает такой период, когда волей-неволей, ты оказываешься наверху… То бишь выбираешься из этого самого сосуда. И теперь твои возможности становятся гораздо шире.

Вот и со мной, а вернее с моим сознанием, происходило нечто подобное. С одной стороны это было несколько удивительно, даже захватывающе. А с другой, более трезвая частичка меня, принимала сие, как должное.

– Все в этой жизни проходят обязательный ряд… этапов, – уверенно рассказывал Фродди. – В иные моменты мы просто не в состоянии понять происходящее. То, что разумно для взрослого, совсем не понятно ребёнку.

– Разве я ребёнок?

– Ты большой… глупенький паренёк. Даже не смотря на то, что в этой жизни тебе пришлось многое повидать… ты всё одно остался ребёнком. А сейчас пришёл период «взросления».

– Что это значит?

– Надо принимать ответственные решения…

Мы, молча, стояли друг напротив друга. Я взял Стояну за плечи и пытался заглянуть ей в глаза.

– Послушай, – зашептали мои губы. – Послушай, Стоянушка, я…

– Хозяин! – зашептались Вороны.

Что? Какого хрена? – я резко остановился и оглянулся.

Нордхейм. Кривая тропа.

– Хозяин, – звали меня Вороны. – Там, за поворотом – ледовик.

– Сам чую, – резко оборвал я.

Действительно чувствовал. Не знаю, конечно, как, но чувствовал. За поворотом был элементаль. Ледовик.

Мой ум сейчас был настолько ясен, что я вдруг понял, насколько чужд сам себе. Это внезапное пробуждение чего-то… чего-то «иного», скрытого внутри меня… Оно неожиданно взволновало, да так, что я впал в ступор.

– Хозяин! Хозяин! – испугано покрикивали Вороны. – Ты чего пялишься? Он сейчас развернётся и заметит тебя! Доставай рог Восставших.

Тут я сообразил, что вовсе не стоял на месте, а продолжал неуклонно двигаться к повороту на тропе. Причём приблизился настолько, что уже видел правый бок ледовика. Тот пока ещё стоял спиной ко мне, неподвижно, словно эльфийская статуя. Исполинская человекоподобная фигура, над головой которой кружило слабое облачко тумана. Длинные кривые ручища, достающие чуть ли не до земли. Ноги, будто толстенные столбы, подпирающие ледяную глыбу его тела.

Это чудовище охраняло узкий проход, и обойти его не было никакой возможности.

А я по-прежнему шёл… Будто ноги были не моими. Да и вообще всё тело. А разум, разбившийся надвое, смотрел на это всё как-то двояко.

Страха не было. Одна моя частичка, которую охватил тот самый ступор, была будто наблюдателем. Она словно и не участвовала в процессе. А вот вторая – чужая… «пробудившаяся»… вылезшая из «горловины сосуда» завладела всем моим естеством.

А, может, я и сам ей хотел отдаться? Так ведь легче, когда право решения передаёшь кому-то другому.

Та уверенность, источавшаяся из второй «частички» моего я, была сродни даже кровожадности. Мне сразу подумалось, что вот, наверное, и оно – то «чудовище», о котором когда-то рассказывала Чернава. Сколько же их во мне живёт?

Тут в лицо ударил сильный морозный порыв ветра. Я лишь на секунду зажмурился, птіаясь вспомнить…

Пахло весной… Хотя до неё ещё было очень и очень долго, но я был абсолютно уверен, что сейчас пахло именно весной. Такой вечер… по-другому просто не может быть… Меня охватила железная уверенность, а усталость тут же сняло, как рукой. На душе стало легче от самой только мысли о том, что зима уходит. Почему-то она мне стала неприятна. Эти пустынные улочки, кое-где горят светильники, меж крыш шуршит ветерок – тоска…

Над домами мелькнула тёмная тень крупной птицы. Наверное, сова. Их тут много шастает. Я чуть замешкался, отчего споткнулся и едва не растянулся на земле.

«Под ноги надо смотреть», – буркнул сам себе и отряхнулся.

Успел-таки выпачкать колено на штанах.

Надо сказать, что мне пришлось сменить акетон да кожаные порты на более простую неброскую одежду. Шерстяная рубаха с длинным рукавом и длинной же полой, почти до колен. Штаны на выпуск, перевязанные у голени. Обувка тоже простенькая из недубленной кожи мехом наружу. В общем, со стороны ничто не выдавало моего прошлого. Обычный труженик, которых сейчас немало понаехало на Корабельный Столб.

Оружия я тоже не носил. Исключение всё же было – гибберлингский нож, Законник, который мне преподнесли ещё в Гравстейне.

Мы со Стояной поселились в западной части города на Пивной дороге – одной из старейших улочек Сккьёрфборха, славной тем, что однажды известный в среде выпивох Трюггви Бездомный в непонятном порыве своей «широкой» пропойской души, хорошенько «удобрил» землю тремя бочками крепкого эля.

Никто из людей и из эльфов в этот район не забредал. Даже случайно. Во-первых, не все части города были свободны для перемещения среди чужеземцев. Скажем так, их присутствие в Сккьёрфборхе больше терпели, указав особые места для проживания. А во-вторых, таково было распоряжение Старейшины Фродди. Так он пытался сдержать своё обещание, касательное нашей со Стояной безопасности.

Вечерний город потрясал своей безлюдностью. Многие сейчас были на озере, где занимались зимним ловом. Другая часть валила лес на юго-западе. Отрядам ратников приказали перебраться севернее поближе к Острому гребню, где они разбили лагерь.

Я возвращался с хутора Гутерби, где несколько дней к ряду помогал хозяевам ладить обвалившуюся из-за снегопадов крышу хлева.

Кстати там находилось пока ещё единственное на Корабельном Столбе место, где предпринимались попытки разводить сиверийских яков. Было даже непривычно глядеть, как коротконогие гибберлинги скачут вокруг этих огромных животных. А те, не смотря на свой упрямый нрав, довольно миролюбиво глядели на потуги новых хозяев.

– Бор? – послышалось восклицание позади меня.

Я резко остановился и обернулся. Голос Чернавы трудно было спутать с чьим-то другим. Женщина-паладин вышла из какой-то кривой улочки, укутанная в длинную шубу из тёмного меха.

– Да, это я.

В вечерних сумерках все выглядели смутно.

– Вот не думала…

Чернава осеклась. Мне показалось, что даже намеренно. Мы приблизились друг к другу.

– Не думали, что увидите меня живым?

– Почему вы так спрашиваете? – удивилась паладин. – Я полагала, что вы опять отбыли на один из местных островов.

Я, молча, оглядел женщину перед собой. А есть в ней что-то… приятагательное. Эка вон как сердечко-то забилось!

Интересно, чего же Чернава до сих пор делает на Корабельном Столбе?

– За что же такое вас сослали в эдакую даль? – спросил я у неё. – Неужто бороться с язычниками?

– Почему сразу сослали? – обиженно отвечала та. – А если это моё собственное желание? И отчего сразу «бороться»? Налаживать связи…

– Ну да, ну да… Мне так и подумалось, – я тут же вспомнил весеннее состязание бардов на Ворейнги-фры и чуть переиначил один запомнившийся отрывок:

 
И рок предрёк ей идти
Туда, где камни спят веками,
Где полчищ снежных не счесть великанов,
Где тьма льдяная сковала небо тьмою
И издревле сокрытый спит герой…
 

Мою иронию Чернава спокойно проглотила.

– Вы сегодня веселы, господин Бор.

– Есть немного. Когда работа спорится, то и в жизни всё ладится. А у вас как? Всё выходит?

Чернава сжала губы и чуть нахмурилась.

– Вы, вижу, вовсе вжились в быт гибберлингов, – заметила она. – Это редкость в наше время.

– Всё думаете перетянуть меня на свою сторону? – съязвил я.

– Нет, мы оставили это.

Чернава сказала «мы» и мне вновь подумалось о повытчике Головнине. И паладины, и Посольский приказ явно вели тут какую-то свою игру.

Скорее всего, Чернава была эдаким земельным маршалом, на плечи которого возлагалось содействие освящению местного населения. Насколько я понимаю, таким как она предписывалась всяческая поддержка тех, кто принял религию Света. Но среди гибберлингов было слишком много «язычников». А значит, не было и «поддержки».

Но с другой стороны, в последние месяцы на Новую Землю приехало некоторое число канийцев, некоторые даже со своими семьями. Их целью была помощь в укреплении города, а также помощи в строительстве лесопилки, верфи и водовода. Следовательно, Чернава выступала неким гарантом того, что новоприбывших не будут притеснять в их взглядах да верованиях.

Мне отчего-то казалось, что эта женщина тяготится собственным положением. Как бы мечется между чувством долга, и терзающими её душу желаниями. Наверное, своими мыслями она была на Святой земле, на Асеэ-Тепхе, где билась за Храм Тенсеса с неверной Империей. Сражалась с чудовищами…

– Чудовищами? – Чернава сдержано улыбнулась.

Тут я понял, что последние мысли высказал вслух. Глаза моей собеседницы блеснули нездоровым огоньком.

– А как выглядят чудовища? – сухим тоном спросила она.

Я тут же представил лубочные картинки, которые частенько показывают на рыночных площадях. А сам испуганно подумал: «Хоть бы самому не превратиться в монстра. А то наложит кто заклятье и поминай, как звали».

В памяти всплыли сказания про чудовищ… драконов…

О, Сарн! А у меня ведь сердце дракона. Не стану ли я действительно подобным ему? Когда-нибудь оно возьмёт верх… И что тогда?

– Чудовища – мы сами, – уверенно произнесла Чернава. Я тут же вздрогнул от этих слов. – Внутри нас живут эти тёмные твари… И если их не взять под контроль, если спустить их с привязи – наш мир рухнет, как старый домишко, каким он на самом деле и есть…

Чернава подняла взгляд на меня и тут же отвела его в сторону.

– Самое страшное наше чудовище – это власть. Сила власти. Нам кажется, что мы ей управляем, а на самом деле, она управляет нами. Наверное, поэтому все поступки, которые мы свершаем под её «руководством», удаётся как бы оправдать… в собственном лице.

Ничего себе! Это надо же, какие страсти кипят в её душе!

Чернава потупила взор. Ей явно было неудобно за то, что она вдруг разоткровенничалась с чужим ей человеком.

– Так вы сами вызвались отправиться на Новую Землю, или таково было повеление?

– Сама, – резко оборвала меня маршал. – А вот вы, господин Бор? Что или кто вас сюда позвало?..

Действительно, она тогда верно подметила про «зов». Почему-то это я понял только сейчас? Про этот голос… Неужели, Бор, ты ни разу не задавался этим вопросом? Ведь именно его ты слышал на берегу Сиверии. И ещё в той пещере на Корабельном Столбе. Он тогда вал тебя… что-то шептал…

Ледовик, этот извечный страж Кривой тропы, по-прежнему не двигался.

Через минуту я уже стоял напротив него и, задрав голову кверху, глядел в то место, где, по идее, должна была быть голова. Белёсый туман, круживший вокруг неё, образовывал эдакую шапку.

Сколько раз мне во снах виделись подобные картины? Даже сейчас не счесть. По идее турз должен был склониться над моей тщедушной фигуркой и громогласно спросить, мол, кто таков? Зачем пожаловал? В лицо тут же дохнёт студёным ветром. Мы станем пререкаться друг с другом, и едва я выхвачу рог Восставших да дуну в него, как тут же погибну.

Так мне представлялось во снах. И это было предупреждением…

О, Сарн, зачем же я всё-таки отправился сюда, на Нордхейм? Не подскажешь? Ты ведь бог, и должен всё знать. Тебе полагается…

Турз пошевелился. Он стал стремительно наклоняться ко мне. Кожа на лице тут же ощутила его студеное дыхание, бороду покрыл тончайший шлейф инея, а изо рта вырвались густые клубы пара.

Ну, вот и всё. Никакой рог теперь не поможет.

И я закрыл глаза…