Текст книги "Футуриф. Токсичная честность (СИ)"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 55 страниц)

– Одну летающую сферу, – сказал эмир, – это 20-метровый рекламный дирижабль фирмы компании «Пицца – Сорренто». Я видел его на Гран-при «Формула-1» в эмирате Абу-Даби. И эта штука сейчас пылится там, в Абу-Даби, в ангаре авто-команды «Ermini».

– Все ясно, – сказала Кэтти, – я поговорю с доном Массимо. Это не проблема. Но мне не совсем понятна твоя идея, и смущает, что дирижабль-яхта будет с рисунком пиццы.

– Нет, – эмир махнул рукой, – я уже интересовался. На этом дирижабле нет рисунка, он просто серебристый. Рисунок создается как голограмма, подвесным лазерным блоком, который можно снять и поставить модуль для экипажа, что-нибудь вроде мини-яхты.

Это же время. Посиделки на валунах у берега. Теперь уже под звездным небом.

Тиктак завершила рассказ о специфике эмирата и эмира Эль-Обейда, и подвела итог:

– По-своему, он прогрессист, но только по-своему. Разговоры про инновации для блага народа – это просто PR. Вранье, как у всех политиков.

– Как у всех, – эхом отозвалась Елена, – надо ли послать к черту всех политиков? Или же послать к черту именно эмира Али, который не только политик, а еще и мусульманин?

– Я же говорю: философия, – проворчала гренландская эскимоска.

– В философии говорят так, – произнес Сван Хирд, – невозможно приготовить омлет, не разбив яйцо. Если мы чего-то делаем в этой жизни, а не сидим в пещере, как йоги, то, с неизбежностью пачкаем руки и ведем дела с разной сволочью.

– Но не с любой сволочью, – возразила Елена.

– Да! – гало-рок музыкант кивнул, – Тут-то и начинается философия этики. Я вообще-то недавно философ, и более-менее понимаю только учение об этике последствий. Оно не слишком заумное. Короче: поступок правильный, если последствия хорошие. Если мы применим это к играм с эмиром Али, то последствия, вроде хорошие. Прикиньте: если очередная порция плутократов и меценатов влипнет в еще один гипер-лайнер. Ну?

– Вроде, да, – неохотно согласилась Тиктак, – но, эмир Али сделает себе PR на этом, и у продажных телеведущих будет новый повод для пропаганды, что ислам – это хорошо.

– А без этого они не найдут повод? – иронично спросила Елена.

Гренландская эскимоска пожала плечами.

– Они найдут и без этого. Но, чем больше наших людей идут на такие компромиссы со всякими эмирами и шейхами, тем больше тряпкоголовой дряни появляется в Европе.

– Ты часто бываешь в Европе? – спросил Сван.

– Нет, – она покрутила головой, – я бываю в Исландии и на Ньюфаундленде в Канаде. А Европа далеко, и делать мне там нечего. Вот, только летом в начале этого контракта, я болталась в Копенгагене, пока тесты, бумажки, подтверждение квалификации…

– Вот! – Сван поднял палец к звездному небу, – Значит, ты не в курсе, почему в Европу наползают тряпкоголовые. Дело не в компромиссах обычных людей, а в политической доктрине. На этом завязан весь большой бизнес, вся будто бы демократическая власть. Политики специально тащат тряпкоголовых в Западную Европу, чтобы окунать людей мордой в дерьмо. Это такая политтехнология, чтобы люди не стали слишком умными, свободными, и хорошо понимающими, что к чему.

– Очередная теория заговора, – припечатала Елена.

– Попробуй, опровергни, – предложил он.

– В другой раз, Сван. Давай, излагай дальше.

– Так, я излагаю. Этот эмир Али желает хапнуть кусок Большого Торта, хотя опоздал к дележке. Вот почему он так подпрыгивает, и даже готов что-то там реформировать. Он совсем не из тех верблюдов, которым достаточно, чтоб был дворец, лимузин и бабы. У эмира Али амбиции. Он хочет оттолкнуть некоторых других свиней от этого корыта с тортом, и занять их место. Кто ему поможет? Он думает, что мы. Нам эти свиньи тоже здорово не нравятся, ведь так? Но и эмир Али нам не нравится. Тем более, что когда он займет вожделенное место у корыта, то станет таким же, как его собратья по этому делу.

– Тогда зачем нам помогать ему? – спросила Тиктак.

– Я к этому перехожу, – авторитетно объявил гало-рок музыкант, – пока эмир Али еще не угнездился корыта, мы этически-обосновано поможем ему пинать других свиней…

– …Но, – перебила эскимоска, – он же пробьется к корыту, и…

– …И, – в свою очередь перебил Сван, – тогда мы начнем помогать кому-то еще. Так, на каждом цикле свиньи будут получать пинки, и дополнительные морды в корыте. А оно, корыто, не очень-то эластичное, и когда-нибудь лопнет. Таков диалектический метод в реально-гуманистической борьбе на уничтожение всякой классово-чуждой сволочи.

– Надо же, ты нахватался философии… – с долей восхищения произнесла Тиктак.

*58. Дайверы, русалки и прочая биология

17 декабря. Юг Маскаренского плато.

В 200 милях к норд-норд-ост от острова Гранд-Маврикий лежит полуподводный атолл Каргадос – 30-мильная коралловая формация, вытянутая с севера на юг. Над водой тут возвышаются несколько десятков крошечных островков и отмелей, а все остальное – мелководье, о красоте которого взахлеб рассказывают те немногие дайверы, которые побывали на этом загадочном маврикийском атолле вдали от всякой цивилизации. Из особых достопримечательностей подводного мира тут выделяются стаи акул, что, без сомнения, плюс для любителей экстрима, но, пожалуй, минус для всех остальных.

Полигон морской энергетики и строительства компании «Гипер-Лайнер» – комплекс, состоящий из стандартных кубических быстро-сборных корпусов на ножках-сваях, и серебристых цистерн под водой, не портил впечатление. Наоборот (с учетом жуткой истории гибели гипер-лайнера, и мифов об акваноидах-нйодзу) эта россыпь странных объектов лишь добавляла атоллу Каргадос очарования в глазах искателей подводных приключений. И сегодня, последнего 13-го числа в году, двое таких субъектов нашли достойное приключение на свою задницу. Точнее, нашли четверо, но на медпункт при полигоне попали двое из них, а двое отделались легким испугом, и сейчас выходили из состояния психического шока, сидя под навесом одного из полигонных корпусов. Как нередко бывает в случаях нападения акул, какое-то время после инцидента, люди не в состоянии четко осознать, где они, что с ними, и как вести себя дальше. Предыдущий период времени в памяти оказывается размыт, как сон после быстрого пробуждения, а текущий момент выглядит, как спектакль-буфф с абсурдной фабулой.

А теперь вернемся к двум субъектам, сидевшим на платформе под навесом – молодой парочке из Марселя. Звали их Мартен и Сандра Лоран. Им казалось, будто несколько минут назад они с друзьями – Рэмом и Жаклин Форнйер – проверяли свое дайверское снаряжение на борту катамарана арендованного в Сен-Дени де Реюньон. И абсолютно все было хорошо: тихое безоблачное утро, спокойная светло-синяя лагуна с далекими отмелями на краю поля зрения, и предчувствие захватывающей авантюры! В следующем слое воспоминаний был какой-то винегрет в стиле ночного кошмара. И не получалось связать это с непонятной ситуацией, в которой они находились сейчас.

Пожалуй, эта ситуация была непонятнее всего непонятного, с чем парочка Лоран ранее сталкивалась. Начать с того, что платформа, на которой они оказались, принадлежала «зеленым человечкам». Точнее, оливковокожим акваноидам. О них Мартен и Сандра, конечно, читали, смотрели на видео-клипах, и полагали, что это первобытные туземцы, особенности которых сильно раздуты сетевыми дистрибуторами сенсаций. Но команда, пришедшая на помощь марсельским экстремальным дайверам-любителям, была хотя и оливковокожая, но абсолютно не соответствующая таким предположениям. Акваноиды оказались чем-то вроде всемирно-знаменитых береговых лайфсейверов Австралии. Но, оливковая кожа, и специфически-полноватое телосложение, свидетельствовали: да, это акваноиды, нйодзу, лемурийцы, в общем (будто бы) традиционные туземцы… Да уж…

…В данный момент Мартен Лоран, уже вышедший из состояния ступора, наблюдал в нескольких шагах в стороне, у края платформы, одного колоритного акваноида. Если не считать цвета кожи, это был обычный молодой мужчина-европеоид, одетый во что-то наподобие короткого полукомбинезона-разгрузки, применяемого боевыми пловцами (дайверами ВМФ) в тропиках. Такой вот персонаж эмоционально и громко общался по сотовому телефону или карманной рации с неким абонентом. Язык общения – простой южноафриканский клон английского.

Мартен прислушался к разговору (точнее к слышимому полу-диалогу):

– …Блин, жопа, как все не вовремя. И так аврал. А тут эти французы-экстремалы.

… – Хуго, тебе легко прикалываться, а у меня на точке всего три медика-ординатора.

… – Да. У меня Алан, Зоэ и Силвэ. И пятеро пациентов, не считая двух, которые вроде остались целы. Так, царапинами отделались. А двое влипли не по-детски.

… – Хуго я тебе объясняю: было три пациента. А теперь добавились те два француза.

… – Да, было три. Фируз, Иао и Джимми.

… – Джимми, который Лакса, электрик. Попал под электрический пробой при замене подводного распределительного щита. Сейчас он тоже в интенсивной терапии.

… – Так, значит, про Иао ты уже в курсе. А кто наболтал?

… – Ну и не говори. Я уже понял, что Фируз наболтала. Ей с атипическим ларингитом лучше бы молчать. Короче, Хуго! Мне от тебя нужна Рита Слэшер и канистра синьки.

… – Потому что Рита – военно-полевой хирург, и потому что крови для переливания в настоящий момент на точке нет. Короче: ординаторы перелили им синьку. Так что нам необходимо пополнить запас на медпункте. Мало ли кто еще влипнет в историю.

… – Хуго, если Рита скажет, что людям можно переливать нашу кровь, то нет проблем. Только я не уверен, что это можно. Раньше так не делали, верно?

… – Блин, Хуго, что значит «как быстро»? У меня два француза, жеваных акулами. Ты прикинь сам: как быстро надо?

… – Вот и я думаю, что сразу, как пропеллер раскрутится. Давай, пока, удачи.

Завершив разговор, и убрав коммуникатор в кармашек полукомбинезона, этот акваноид повернулся к парочке Лоран и спросил:

– Ну, вы как? Оттаяли?

– Спасибо, – ответил Мартен и, глянув на жену, добавил, – мы в порядке, мистер…

– Элам Митчелл, или просто: Элам. Я – шеф регионального профсоюза фридайверов. В данный момент вы на тренировочной базе профсоюза. Идемте вот в тот бунгало, что на хвосте пирса. Там вы можете выпить чашку чая и отдохнуть.

– А наши друзья? – спросила Сандра.

– Вы же слышали: я только что говорил о них с диспетчером космодрома.

– С диспетчером чего? – изумленно переспросил Мартен.

– Космодрома «Futureef Interstellar»! – уточнил шеф профсоюза, – Ну, идем, нечего вам сидеть тут, как чайкам на леере.

Бунгало выглядел обыкновенным, примерно как в кенийских океанских отелях. Только мощность коммуникационной компьютерной техники впечатляла, и количество единиц оружия зашкаливало. Ладно бы, подводный арбалет и помповое ружье, но снайперская винтовка, компактный гранатомет-базука, и ручной пулемет… Появлялась мысль, что хозяева бунгало делят время между интернет-серфингом и морским пиратством.

– Места тут неспокойные, – пояснил Элам, заметив тревогу гостей, – вот и приходится.

– А-а… Ну, да, бывает… – отозвался Мартен.

– Простите, Элам, – перехватила инициативу Сандра, – все же, что с Рэмом и Жаклин?

– Ну, – сказал акваноид, наливая крепкий чай в большие чашки, – я думаю, что вам уже понятно, что вашим друзьям конкретно досталось. Сейчас они на медпункте, в секторе интенсивной терапии. А у нас, как на зло, сегодня нет мед-эксперта нужного профиля, поэтому я через диспетчера срочно вызвал доктора Риту Слэшер. Слэшер это почетное прозвище. Она более года работала хирургом в зоне активных боев в Квандо-Кубанго.

– А-а… – снова протянул Мартен, не очень уверенный, что прозвище Слэшер (которое в обиходе означает «Тесак») является почетным для хирурга, – А что вы такое говорили насчет крови и насчет синьки?

– Ну, это просто… Вы чай пейте… Так вот, это просто. Нашу кровь не в каждом случае можно переливать людям. Я тут не спец, лучше вам Рита объяснит. А синька, это такое сленговое название эмульсии неоперфторана – синтетического кровезаменителя. У нее синеватый цвет, отсюда название. Такой эмульсией иногда заменяют две трети крови в организме, и ничего страшного. Главное, чтобы Рита быстрее прилетела.

– Простите, – не поняла Сандра, – вы сказали «нашу кровь» и дальше «людям». Это…

– Это, – пояснил он, – значит, что наша раса кое в чем отличается по биохимии, так что стремно переливать нашу кровь в другие гуманитарные организмы. Так по науке.

– Науке виднее, – согласилась молодая француженка, – а вы видели Рэма и Жаклин?

Профсоюзный лидер акваноидов утвердительно кивнул.

– Да, я был в экстренной группе. Короче: у девчонки прокушено бедро почти до кости, причем с обеих сторон, а у парня обе руки чуть ниже локтя как ножом изрезаны.

– Черт… – вздохнул Мартен, – …Это значит, Рэм пытался разжать челюсти той акуле, которая схватила Жаклин. Мы не успевали помочь, потому что там были еще акулы, а арсенал у нас оказался слабый. Сандра и я отталкивали гарпунами другую акулу.

– Не обижайтесь, – проворчал Элам, – но вы реально идиоты все четверо. Вот бы вашу погоню за адреналином использовать в конструктивных целях…

– Чего уж теперь, – отозвалась Сандра.

– Ну, теперь… – начал Элам, и тут в гостиную бунгало стремительно шагнула девушка-акваноид с бантоидными чертами лица.

– Алло, шеф, там Иао это… Процесс, в общем, пошел.

– Блин! – воскликнул профсоюзный лидер и, как камень из баллисты, вылетел в дверь.

Бантоидная девушка уселась на место, которое он только что занимал, и сообщила:

– Меня зовут Панзи, прозвище Фаркилл. Я пока пригляжу за вами.

– Мы в порядке, – заверил Мартен.

– А я, все же, пригляжу, – твердо сказала она, и хлебнула чай из чашки Элама.

– Панзи, а куда он так помчался? – спросила Сандра.

– На медпункт, вот куда. Знаете, Иао отличная девчонка, но жуткая непоседа. Не зря же написано в инструкции, что при выходе с субмарины на поверхность надо делать одну декомпрессионную остановку на каждые 6 метров, причем округлять число остановок в большую сторону. А Иао с десяти метров округлила в меньшую.

– С десяти метров, – заметил Мартен, – обычно не бывает серьезного СБД.

– Так точно, – подтвердила Панзи, – синдром быстрой декомпрессии с десяти метров не бывает серьезнее, чем боль в суставах и головокружение. Ничего страшного. Но Иао на тридцать третьей неделе беременности это сделала. Вот, в результате, рожает, да.

– На тридцать третьей? – переспросила Сандра, – Это, вроде бы, не так страшно.

– Вроде да, – согласилась Панзи, – но хрен ты объяснишь это Шаману.

– Кому-кому?

– Ну, Эламу. У него командное прозвище: шаман. Он такой… – тут Панзи выразительно округлила глаза и растопырила пальцы, изображая что-то жутковато-оккультное.

В этот момент послышался звук зуммера, а на одном из мониторов появился мигающий силуэт самолета на фоне разноцветной схемы. Затем из динамика донеслось:

«Фауст вызывает Башню-Ки. Прошу трассу на лэндинг».

«Привет, Фауст, это Башня-Ки. Заходи с четвертого румба, полоса гамма, как понял?».

«Это Фауст, я понял, Башня-Ки, иду с четвертого румба на полосу гамма».

Над головой прогудел будто огромный шмель.

– Вот, – удовлетворенно пояснила Панзи, – это Людвиг Фауст привез доктора Риту.

– Быстро у вас тут, – удивился Мартен.

– Быстро, да, – девушка-акваноид улыбнулась, показав ряд снежно-белых зубов.

Между тем, двухместный учебно-спортивный самолет четко приземлился на плавучую понтонную полосу, и затормозил у навесного моста-перехода к модулю медпункта. Из кабины спрыгнул Людвиг Фауст, бывший пилот «Люфтваффе» и протянул вверх руку, чтобы помочь молодой женщине – акваноиду исходно-иберийского типа.

– Спасибо, – буркнула она, спрыгнула с его помощью, и добавила, – вообще, ты людей возишь, как картошку. Ненавижу эти резкие падения. Меня от этого блевать тянет.

– Ты же сама просила: как можно быстрее, – напомнил он.

– Да, Людвиг, ты прав. Сейчас я сделаю три вдоха-выдоха по методике йогов, и пойду зашивать дырки от акул на этих сумасшедших французах.

– Рита, если тебе нужен ассистент, который спокойно относится к рваному мясу…

– …Нужен, – подтвердила она, даже не дослушав, – идем, Людвиг.

* * *

Серьезный укус акулы, вызванный (как выражаются эксперты) «пищевым интересом», происходит следующим образом. Хищница вцепляется в тело жертвы, и волнообразно изгибается, чтобы резкой встряской оторвать кусок мяса, захваченный челюстями. От такого приема, человек может лишиться конечности, или большого фрагмента тела. В данном случае, Жаклин потеряла бы большую часть бедра, а возможно и всю ногу – но вмешательство Рэма не дало акуле завершить атакующий маневр. И, в итоге на бедре француженки с двух сторон оказались глубокие рваные раны в форме полумесяцев, но бедренная кость уцелела. Что же касается Рэма, то обе его руки выглядели, как после неудачной, но упорной попытки суицида со вскрытием вен умеренно-острым ножом.

Рита Слэшер приступила к экстренной операции по-фронтовому «на два стола», и с четырьмя ассистентами (трое из которых имели квалификацию ординаторов, а один – Людвиг Фауст – был продвинутым дилетантом с железными нервами).

Шесть часов с двумя короткими перерывами.

Нет смысла излагать словами, что это такое.

Даже глядя на военно-полевого хирурга со стороны, это не понять.

Ну, вот. Финал. Успех.

Рита Слэшер вышла на открытый воздух.

Стянула с себя резиновые перчатки, и швырнула в мусорный контейнер.

Уселась по-индийски на скрещенных ногах прямо на причальной площадке.

– Здорово устала? – спросил Людвиг Фауст, опустившись рядом с ней на одно колено.

– Aguas mansas nao fazem bons marinheiros, – ответила она.

– Это что, Рита?

– Это португальская поговорка. Спокойные воды не делают хороших моряков. В смысле: мастерство создается решением сложных задач. Слушай, есть тут приличный шнапс?

– Полминуты, – сказал он, исчез, вернулся действительно через 30 секунд, и протянул ей бутылку греческой водки.

– У…уф… – вздохнула она, скрутила крышку, сделала пару глотков прямо из горлышка, аккуратно завернула крышку обратно, отставила бутылку, и сообщила, – мне кажется, сегодня я счастлива. Я спасла ногу этой девчонке. У мальчишки ничего такого. Просто швейная работа. А вот у девчонки все было на грани. Я впервые почувствовала себя канатоходцем. Дядька, который меня практически тренировал на войне, предупреждал: каждый хирург должен когда-нибудь такое почувствовать, и если получится пройти, то значит, профессия выбрана правильно.

– Я за тебя рад, – сказал пилот и ободряюще похлопал ее по спине.

– А я-то как рада… – Рита улыбнулась, а потом вздохнула, – …Что, блин, за день такой сегодня? Жопа на жопе! Я могу понять про французов, про Фируз, и про Иао. Но как с Джимми Лакса это случилось? Он же аккуратный, как черт знает кто!

– Не знаю, – Людвиг Фауст пожал плечами, – ребята, говорили: там пробило резервный контур именно тогда, когда Лакса под водой снял защитную крышку щита.

– Блин… – снова сказала хирург, – …Надо будет посмотреть, как он там. Кстати, я уже полгода стесняюсь у него спросить: почему такое прозвище?

– Так ведь он из Сингапура, а Лакса, это фирменный этнически-сингапурский суп.

– Ну и что? По такой линейной логике у всех иберов, включая меня, было бы прозвище Паэлья, а у всех германцев, включая тебя, было бы прозвище Айнтопф.

– Так ведь Рита, дело в том, что Джимми сочинил песню про суп лакса.

– Песню про суп? – удивилась она.

– Да. Такая забойная песня-рецепт… Сейчас я попробую воспроизвести…

Бывший пилот Люфтваффе сосредоточился, и, отбивая ритм хлопками ладоней, слегка смещенным в басовую сторону драматическим тоном, пропел:

«In the oil put ginger, garlic and chilli! And a little fry.

Add the onion, mushrooms and shrimp! And a little fry.

Wow! It’s Laksa! Best in the World soup Laksa!

Add soy, oyster sauce and lemon! Bring to a boil.

Add coconut milk and mix all it! Bring to a boil.

Wow! It’s Laksa! Best in the World soup Laksa!»

Рита Слешер снова улыбнулась, и тоже хлопками воспроизвела этот ритм.

– Классно! Мне понравилось! Похоже на классический американский кантри! А он что-нибудь еще сочинил?

– Да. У Джимми это хобби. Знаешь, он мечтает встретиться со Сваном Хирдом.

– Сван Хирд? – переспросила Рита, – Это голландец, автор стиля «Гало-рок»?

– Точно, – подтвердил Людвиг, – и я надеюсь, мы устроим такую встречу. Все было бы проще, если бы Джимми не влип с тяжелой электротравмой, но и так можно решить.

– В смысле, – предположила она, – подтянуть Хирда сюда?

– Точно, – снова сказал пилот, – демонстрационный полет на фэйк-астростате…

– Людвиг, если бы я знала, что такое астростат, и чем отличается фэйк-астростат!

– Ты не в курсе этой темы? – удивился пилот, – Тогда, слушай. 20 декабря из Абу-Даби стартует на юг к Сейшелам фэйковая летающая сфера – дирижабль апокалипсиса…

– А всем можно послушать? – осведомился хрипловатый молодой женский голос.

Рита Слэшер повернулась и окинула взглядом присоединившуюся (или, если точнее – подкравшуюся) компанию из четырех персон.

– Режим нарушаем? Безобразие, блин!

– Ну, реально, надоело торчать в четырех стен, – прохрипела Фируз Нургази, одетая в шерстяной плед и в страховочную маску-респиратор, – не так плохо я себя чувствую.

– Я тоже, – добавила Иао Софале, также экипированная спецодеждой – снежно-белыми шортиками с алой надписью «proof antiseptic».

– А, я – объявил Элам Шаман, – хочу, чисто эмоционально, чтобы наш сын в первый же самостоятельно-жизненный день увидел наше солнце и наш океан!

– У… уф, – с глубоким сомнением в голосе отозвалась Рита, рассматривая крошечного голенького оливковокожего младенца, находящегося на руках у Шамана, – Лучше бы осторожнее обращаться с киндером. У него же масса меньше рекомендуемой, а значит, существует риск быстрого переохлаждения.

– Рита, – возразила Иао, – мой мальчишка весит пять фунтов. Понятно, что меньше, чем рекомендуемые семь фунтов, но гораздо больше, чем критические три фунта. Если мы рассчитаем тепловые потери с учетом текущей температуры воздуха 28 Цельсия…

– Понятно, – перебила хирург, – ты, как всегда, самая умная. Наверное, когда ты утром выныривала с 10 метров с одной ДКО, тоже что-то рассчитывала. Так что слушай меня внимательно: при таких экспериментах, на киндере должны быть две термопары…

– …Я приклеил шесть термопар, – мгновенно ответил Элам Шаман, и повернул к Рите включенный палмтоп, – гляди, все температуры выведены на виртуальные шкалы. Мы советовались с ординаторами перед тем, как тащить мелкого на открытый воздух. Нам разрешили четверть часа. И мы ни минуты больше не проторчим тут.

– Еще бы они тебе не разрешили, – проворчала Рита, – при твоем-то авторитете весом в миллион тонн.

– Я не давил авторитетом, – возразил он.

– И-и! – еле слышно пискнул младенец.

– Ого! – Рита изумленно моргнула, – Он даже пищит?

– Да! – с вызовом подтвердила Иао Софале, забирая ребенка у Элама, – А ты, Рита, что, думала, будто мой мальчишка даже пищать не умеет? Еще как умеет! Ну, давайте уже переключимся. Людвиг начинал рассказывать про фэйковый астростат, правда?

– Давайте, – согласилась хирург.

– Так вот, – продолжил бывший пилот Люфтваффе, – 20 декабря из Абу-Даби…

20 декабря. Юго-восток Аравийского полуострова. Эмират Абу-Даби.

Город – столица эмирата, распухшего от нефтедолларов, неубедительная подделка под продвинутый модерн, проваливалась вниз, растворяясь в ландшафте: с запада – желто-серая однообразная пустыня, а с востока – синева Персидского залива. Объективно, Аравийский полуостров никуда не проваливался, а наоборот, наблюдатели взлетали в выцветшее небо пустыни. Три наблюдателя – экипаж 20-метрового дирижабля-сферы (построенного исходно для рекламы «Пиццы – Сорренто», а сегодня изображающего прототип астростата – спасательной яхты апокалипсиса) счастливо покидал эмират.

– Слава Одину! – с чувством произнес Сван Хирд, – Ноги моей больше не будет в этом чучеле Манхэттена по-арабски. Вообще, на фиг, одного дня хватило до тошноты.

– Дерьмо изрядное, – согласилась Елена Оффенбах, – но я видала и похуже.

– А по-моему, – заявила Жозефина Тиктаалаак, сидевшая за пультом «на мостике», – не проблема научиться спокойно воспринимать эти эмираты.

– Тиктак, ты шутишь? – удивился гало-рок музыкант.

– Ни фига, – ответила гренландская эскимоска, – я придумала надежный метод. Вот, ты смотрел старый кино-сериал «Планета обезьян»?

– Смотрел. Мне не понравилось. Там все надумано. Не катит за научную фантастику.

– Да, – согласилась Тиктак, – за НФ это не катит, но мысль интересная: если ты попал в регион, где вместо людей – обезьяны, то надо помнить, что это обезьяны, а не люди.

– И что? – спросила Елена.

– И психологически так лучше, вот что! Ведь тебя же не напрягает, когда ты гуляешь в зоопарке, а вокруг, в основном, фауна, потому что это место для фауны. Ну, как?

Елена негромко хмыкнула, обдумывая этот прикладной психологический концепт.

– Знаешь, Тиктак, идея, конечно интересная. Но уж слишком расистская.

– Исламисты это не раса, а религия, – заметила Тиктак.

– Да, – сказала Елена, – но в твоей идее исламизм это раса, даже вид, что неправильно.

– Ну, и что? Это инженерное упрощение. В технических задачах так всегда делают.

– Верно, Тиктак. Это с одной стороны. А с другой стороны, я несколько раз видела, как применяют инженерные упрощения к людям, и это чертовски хреново выглядело.

– Понимаю, – эскимоска-пилот вздохнула, – ты ведь была полисменом-миротворцем.

– Да. Я там насмотрелась дерьма, поэтому с осторожностью отношусь к таким вещам.

– Я понимаю, Елена. Это как у меня после случая с заклинившим элероном. Авария не случилось, я успела справиться с проблемой. Но я тогда сдрейфила, и с тех пор всегда трижды проверяю механизацию плоскостей. У тебя что-то вроде того, верно?

– Да, Тиктак. Вроде того, но только с той разницей, что я каждый раз не справлялась с проблемой, и происходила авария. Миротворчество, по сути, такая херня. Ну, ладно, я сползла куда-то. А у нас интересный круиз, классная компания, давайте веселиться!

– Вот! – поддержал Сван Хирд, – Слава Одину! Наконец-то прозвучала умная мысль! Я мгновенно хватаю эту мысль за хвост и говорю: Эй, девчонки, хотите получить самый вкусный обед в истории воздухоплавания?

– А не рано для обеда? – спросила Елена.

– Так, я же еще не приготовил! Ты думаешь, это тяп-ляп и все? Это тебе не бомж-пакет наподобие «Uncle Ben’s» залить кипятком, сожрать, и ждать, когда заболит брюхо! А, согласно исследованиям ученых-биологов, брюхо от всякого такого дерьма быстрого приготовления непременно заболит, если не с первого раза, так с пятого. Так вот: я не позволю таким чудесным девушкам так жутко питаться! Я приготовлю свежего тунца методом, придуманным викингами для торжеств в морском набеге!

– М-м… – Елена была удивлена, – …А откуда ты возьмешь свежего тунца?

– Это же элементарно! Из блока экстренного питания!

Тут самое время сказать несколько слов об интерьере жилой части этого дирижабля.

Кабина была корпусом круизной мини-яхты, смонтированным вместо снятого блока лазерной подсветки (дирижабль ведь исходно был беспилотным носителем рекламы). Соответственно, был кухонный уголок-камбуз с электроплитой и холодильником. И (необычная деталь!) рядом с холодильником стоял черный кубический контейнер со знаком «молния» и надписью: «Emergency battery. Danger! Super-high voltage». Гало-рок музыкант, пренебрегая опасностью сверхвысокого напряжения, открыл этот контейнер, после чего, жестом иллюзиониста извлек оттуда тушку рыбы примерно метр длиной и никак не меньше пяти кило весом. Далее он, под восторженные восклицания девушек, выставил из того же контейнера на стол тетрапак калифорнийского рислинга (объемом, кажется, галлон), затем огромную сковороду, и затем мешок крупной соли.

– Откуда клад? – спросила Елена Оффенбах.

– Все просто, – пояснил Сван, – несколько автографов ребятам-янки с военной авиабазы, прикрывающей эмиратских ваххабитов от нападения более многочисленных шиитов с восточной стороны залива. Эти ребята-янки четко знают, что и где тут брать.

– А зачем столько соли? – поинтересовалась Тиктак.

– Я начну готовить, и ты увидишь, – пообещал он, – так что передай руль автопилоту.

Метод викингов оказался очень несложным. Рыбья тушка целиком закапывалась в чуть увлажненную соль на сковородке. При нагреве получалось нечто вроде окаменелости с печеной рыбой внутри. В финале надо было только разбить соляную корку, удалить ее вместе с чешуей, и вот: добро пожаловать к столу. Совместный жор, кстати, сплачивает экипаж. Особенно, если это сопровождается умеренной (для настроения) выпивкой. В какой-то мере, Тиктак успела подружиться с Еленой и Сваном еще на Суматре, в ходе псевдонаучных развлечений на супервулканическом озере Тоба. А сейчас…

…Сейчас она решила, что с этими ребятами можно обсуждать даже вопросы, которые подходят лишь для круга близких друзей. И она спросила:

– Что вы думаете про Олафа Тюрборга?

– Ну, отозвался Сван, – я-то его только мельком знаю. Это скорее к Елене.

– Да, наверное, ко мне, – подтвердила Елена, – а что конкретно интересует, Тиктак?

– Как бы сказать… – эскимоска задумалась, – …Может, это уже не имеет значения, но хочется разобраться. Мы, эскимосы, любознательный народ.

– М-м… Тиктак, ты сказала это таким тоном, будто вы были вместе, но расстались.

– Близко к тому. Мы не расстались. Просто, у нас была мысль пожить вместе. Но, эта интересная мысль как-то увяла, а Олаф уже улетел в Данию. Вчера он звонил оттуда, спрашивал: «Как дела?». Я ответила «ОК», и что-то вроде «Еще перезвонимся».

– М-м… – снова буркнула Елена, и посмотрела в глаза эскимоске. – …Что не так?

– Ну… – тут Тиктак чуть заметно пожала плечами, – …Что-то вроде ревности.

– Э-э… В смысле, ты приревновала, или в смысле он приревновал?

– Второй вариант, Елена.

– У-упс… Значит Олаф тебя приревновал… А к кому, если не секрет?

– Вы будете смеяться, ребята. К эмиру Эль-Обейда.

Сван Хирд сделал вид, будто нижняя челюсть падает от удивления.

– Ну, вообще! Я мало знаю Олафа, но как-то это на него непохоже, вроде.

– Вроде непохоже, – ответила Тиктак, – но, я сверилась с моей любимой книжкой по прикладной психологии. Все совпадает: наводящие вопросы мне и общим знакомым, и всякие кривые заходы. По книжке: типичные современные мужчины, это параноидные собственники в сексе. Такие партнеры меня устраивают не больше, чем на один вечер. Просто мне показалось, что Олаф выше такой херни. А на практике… Жаль конечно.

– Гм… – буркнула Елена, – …Знаешь, Тиктак, по-моему, тут все сложнее.

Услышав такой тезис, Тиктак вдруг застыла, став похожей на легендарных эскимосских охотниц, способных много часов неподвижно сидеть в засаде для единственного точного выстрела из лука по жирному полярному гусю. Она ничего не спрашивала, а интуитивно чувствовала, что новая подруга готова сказать нечто важное. Елена поняла: увиливать и отмалчиваться будет просто нечестно, и начала излагать (выражаясь по-научному) свою «первичную феноменологическую гипотезу».