Текст книги "«Narcisse Noir / Чёрный Нарцисс» (СИ)"

Автор книги: Unendlichkeit_im_Herz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

– Благодарю тебя, сострадательный Спаситель, благодарю Отца твоего Небесного за безграничную милость вашу…

Люблю тебя, бесконечно люблю!

***

Не оправдалась надежда на ночной кошмар, не смог Беранже отречься от тяжкого наследства, оставленного ему тем, кого он так тщетно желал забыть. Нестираемая память говорила ему голосом Дювернуа, звенела музыкой струн, по которым он тосковал, и окутывала беспощадными воспоминаниями о его прикосновениях и поцелуях. Гийом промучился в опочивальне до позднего вечера, забыв обо всём, что торилось за её стенами. Превозмогая разбившую его слабость, он поднялся с постели, что хранила в себе едва уловимые нотки душицы, и подошёл к секретеру, где стояла стеклянная чернильница и серебряная подставка для перьев, инкрустированная разноцветной эмалью. Нерешительно приоткрыв ящик, он достал оттуда стопку бумаги, и среди чистых листов заметил несколько исписанных – они оказались черновиками писем Дювернуа, которые он получал этой безумной весной. Стук сердца участился, загрохотав в ушах громче литавр, но вместо того, чтобы оставить исчёрканные листы в покое, Гийом вцепился в них, в надежде хоть что-то понять из сбивчивых фраз, не в силах отпустить недописанную ими любовь.

«… Вы живёте в моём сердце, Вас вдыхаю с воздухом и выдыхаю Вашим именем. Вы говорите, что всему в этом мире есть причина, что не бывает мотивов до конца бескорыстных, и поступков истинно благородных. Не смею возражать. Однако я всегда полагал, что не бывает причин у любви, и нет объяснений самоотверженности. Хотя, сейчас и в моей жизни слишком многое изменилось, и многие убеждения больше не кажутся мне правильными. Как вы думаете, что будет с тем, кто…» – далее письмо обрывалось, и следовала череда зачёркнутых слов, среди которых Гийом смог разобрать лишь два: «искренность» и «обман», противоречиво соединённые автором письма в одном предложении. Они были настолько же противоречивы, как его последующие действия, а также те чувства, которые испытывал после его действий Нарцисс.

***

Беранже покинул своё поместье лишь на закате, с тупой болью в сердце и сломленной волей. Визит к прорицателю вновь был отложен на неизвестный срок, поскольку на следующий день Гийому следовало появиться на утренней аудиенции, так как король пожелал его видеть. Собственный измождённый вид совершенно не беспокоил провансальца, также как были безразличны злорадствующие разговоры придворных, что уже вовсю обсуждали то, как сильно он подурнел за время болезни. Сил едва хватало на то, чтобы преодолеть расстояние от дома до кареты, а потому Гийом был не уверен, что после утреннего выхода в королевский салон, он будет в состоянии ехать в Париж, но и медлить больше не мог – не найдя никаких зацепок в записках Тома, он теперь возлагал все надежды на помощь Высших сил. Предчувствие подсказывало, что

Александр Этьен на раскроет ему тайны, а в том, что это было тайной, Билл не сомневался, так как ни во дворце не знали об арфисте, ни Тьери до сих пор ничего не выяснил. Также стала ясна причина, по которой Тома разжаловал Лерака прямо перед переездом в новый дом.

Покидая имение, Беранже отдал ключи дворецкому, и сказал, что вскоре вернётся, хотя не знал этого наверняка. И рад был бы не возвращаться, да только теперь его мысли постоянно тянулись к дому с мраморным фонтанчиком прямо в главном зале, к спальне с нарциссовой росписью, и к гробовой тишине доцветающего сада.

Дорога в Версаль промелькнула незаметно, хотя Гийом и был уставшим. Оказавшись в своих покоях, он первым делом повелел набрать ванну, и пока Тьери хлопотал вокруг с ушатами горячей воды, справился у второго слуги о Чёрном Лебеде.

– Монсеньор герцог велели передать, что будут в девятом часу, – ответил Пьер, – однако, я полагаю, что они задержатся. Его Величество вызывали.

Лёжа в блестящей, медной купели, Гийом задумчиво смотрел на подрагивающее пламя свечей, и на пляшущие вокруг него, тёмным хороводом, тени. Истерика прошла, оставив в наследство глубокую апатию. Аромат жасминовых лепестков обычно затапливал своей горькой нежностью, заставляя забыть обо всех других, но не сейчас, когда миндаль и горькая ваниль пропитали тело Беранже до последней клетки. Ему казалось, что за несколько часов этот болезненно-сладкий запах въелся в кожу и волосы так, что ни одно средство не способно убить его.

«…Вас вдыхаю с воздухом и выдыхаю Вашим именем…»

Лёгкое постукивание в дверь вывело Гийома из полудрёмы, и открыв глаза, он увидел Марисэ, стоящего в дверном проёме, взирающего на него с грустью и сожалением. Этот взгляд подарил хорошо знакомый, неприятный укол в сердце, однако Нарциссу было слишком плохо, чтобы скрывать что-либо.

– Вы так и не были у Альетте, – обдав волной прохладного воздуха, Чёрный Лебедь присел на краю купели, и, окропив ладонь смесью масел пачули и персиковой косточки, принялся массировать плечи Гийома, – Как ваше самочувствие?

– Всё замечательно, монсир, – тихо ответил Гийом, поддаваясь расслабляющим касаниям, – Как прошёл ваш день?

– Не наилучшим образом, но это пустое. Вы давно сидите – вода уже остыла, – тут же перевёл разговор Марисэ, – поднимитесь?

– Благодарю, – Гийом приподнялся и, когда герцог накинул на него простыню, вышагнул из ванны, опираясь на его руку, – Хочу выйти в сад.

Чёрный Лебедь без слов подал Гийому атласный халат с вышитыми золотыми птицами, и взяв под руку, повёл во внутренний дворик, где усадил под акацией. Несмотря на болезненную бледность и всеобщую истощённость, Нарцисс не смог оставить равнодушным того, кто видел его сейчас: заострившиеся черты лица и впалые щёки привлекали внимание к его глазам, которые теперь казались ещё больше, и опущенные кончики бровей очень подходили той грусти, что тлела в карих омутах, так же как печальная линия розоватых губ. Марисэ любовался им, держа за руку, и сжимая в ладони прохладные пальцы, пока капли воды, что стекали по чёрным волосам на опущенные плечи, впитывались в тёмно-синий атлас.

– Я пропустил цветение сакуры, – грустно улыбнулся Гийом, – вы так хотели мне её показать. Я помню, вы приносили срезанные ветки и ставили в вазу, но тогда я почти не отличал их от всего прочего в спальне. Простите меня?

– Гийом…

– Простите за всё. Одни беспокойства вам от меня.

– Это не так, перестаньте, с чего вы…

– Нет, дайте мне объясниться! – воскликнул Гийом, закрыв ладонями лицо, – я вам… я… я не сказал, что сегодня не ездил к алхимику. Потому что ездил в завещанное мне имение! – Гийом не решился, но надломившийся голос выдал его крайнее волнение.

Тень оскорблённого достоинства мимолётом коснулась мраморного чела – Марисэ догадался о том, кем могло быть оставлено наследство. Румянец всего на миг окрасил широкие скулы, а сладкая линия губ сузилась в суровую полоску.

– Успокойтесь, мне это известно, – ожидая последующих слов, сухо сказал герцог.

Ему успели доложить, что Беранже воротился со свадьбы маркизы лишь на следующий вечер, а потому он предполагал, что Александер Этьен вполне мог устроить прощальное рандеву для бывших любовников. Но Гийом уже передумал, не собираясь продолжать, и лишь расправил спину, сев прямо.

– Это наследство вам оставил граф де Даммартен, который… – Марисэ сделал паузу, желая выяснить, известно ли Гийому местонахождение Дювернуа.

– Да, он самый.

И снова повисла тишина, и только садовый соловей выдавал редкие трели, тогда как все остальные птицы давно затихли. Масляный фонарь с ажурной решёткой хорошо освещал обоих собеседников, но безветренность внутреннего сада обездвижила тёмные тени от листвы, и они застыли, частично скрывая лица и эмоции. Тонкие пальцы Нарцисса скрестились в крепкий замок, что не ушло от взора Чёрного Лебедя. По его лбу, с мокрых волос, скатывались капли воды, пробегали по щекам и подбородку, огибая подрагивающие губы. Провансалец пытался сообразить, как держать ответ, когда бумаги на собственность ему должен был хоть кто-то передать – не во сне же он узнал о своём наследстве. И спасительной мыслью стал единственный, кто оставался с ним до сих пор, преданно и верно.

– Тьери передал мне вексель на владение.

Лишь блик от иссиня-чёрных волос, взметнувшихся вверх, промелькнул в глазах Гийома: Марисэ покинул сад. Однако у калитки он, всё же, обернулся.

– И вы не виделись с графом, – с вызовом бросил он, без вопросительной интонации задавая прямой вопрос,

– Стало быть, не он стал причиной вашей затяжной болезни. Не расставание с ним терзает ваше сердце.

– Мийави…

– Тьери! – не обращая внимания на Гийома, герцог крикнул куда-то внутрь покоев, – Проводите вашего господина внутрь и уложите в постель!

– Я даже не знаю, где он!

Уходя к себе, Чёрный Лебедь успел расслышать слова Нарцисса, однако смысл слов не имел значения, когда они были произнесены голосом, полным отчаяния. Конечно же, не знал. Этого не знал и сам Марисэ, однако это не означало, что Гийом не виделся с Тома до того, как последний отбыл в неизвестном направлении.

Наследник японской империи был слишком погружён в свои дела на протяжении последних трёх месяцев, однако это не мешало ему замечать дорогих подарков, что появлялись у Беранже с завидным постоянством. У него и сомнения не возникало о личности дарителя, поскольку слишком неправдоподобно выглядел роман между Дювернуа и де Садом, а еженочные похождения молодого графа только укрепляли мнение. Не настолько легковерен был Марисэ, чтобы допустить мысль о том, будто от Гийома можно так запросто отказаться. Подарки арфиста он расценивал, как попытку к примирению между ними. Он наблюдал за Гийомом, и видел его растерянность, однако ничего не знал о письмах, да и Беранже не отсутствовал, не оповестив его. Чёрный Лебедь был уверен в том, что рано или поздно Тома будет отвергнут, и тогда непременно покинет Версаль. Собственно, всё так и вышло, с одной лишь неприятностью – Гийом увядал на глазах, а это означало, что он так и не забыл русоволосого мальчишку.

Оказавшись в своём кабинете, герцог ангулемский запер все двери, и вмиг отбросил сантиментальное настроение, возвращаясь к настроению восточного принца. Он сел в кресло и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, зажёг побольше свечей, и принялся за написание важнейшего письма, от которого зависело слишком многое, в его будущем – будущем его династии, его собственном будущем за пределами Франции. Чёрный Лебедь переменился в лице, оно стало холодным и непроницаемым, а глаза заблестели настолько же холодным, голубым огнём. Словно колдун, который сосредоточенно ворожит над магическими знаками, Марисэ бережно выводил иероглифы родного языка.

***

– Позволь мне пойти с тобой. Я боюсь тебя оставлять одного – ты слишком слаб!

– Ты останешься здесь и будешь ждать меня. Я сказал тебе, куда идти, если меня не будет слишком долго.

Гийом сидел в карете на перекрестке улиц Сент-Оноре и Кузнецов около четверти часа, не решаясь выйти, и выслушивая беспокойного Тьери, который с самого начала порывался пойти вместе с ним. В итоге, Беранже собрался с силами, и покинул карету, оставляя позади причитания слуги и самые жестокие сомнения. Он боялся идти к прорицателю и боялся услышать то, что тот ему скажет, поскольку не был уверен, что будет следовать сказанному. В первый и последний раз, когда Нарцисс побывал у Эттейлы, тот много чего говорил, однако всё сложилось отнюдь не так, как говорили карты. Кроме того, Бернаже, хотя мысли его и были несколько сумбурны, отметил, что расклад, неумело сделанный им самим в день дуэли мэтра Лани и негодяя Трэсси, оказался куда более правдивым. Однако беседа с алхимиком была необходима, Гийом боялся самого себя, боялся своих мыслей и дальнейших желаний и действий. Он сказал Марисэ, что хочет попросить у Эттейлы какой-нибудь оберег и сделать расклад на здоровье, хотя тот прекрасно разбирался в его душевном состоянии и мог видеть, чем порождено подобное желание. Мотив Беранже был слишком прост – ему необходимо было узнать местонахождение Дювернуа, и для этого сейчас он шёл пыльными парижскими закоулками, а не ехал в роскошный особняк де ля Пинкори. Почему так – он не знал сам.

Облезшая вывеска цирюльни никуда не делась, и по-прежнему поскрипывала на штыре у входа. По дороге Биллу мало, кто встречался, и переулок был пуст. Однако оглядевшись на всякий случай, он поправил шляпу, и несколько раз стукнул кованым кольцом о крепкую дверь, за которой были слышны голоса, лязг ножниц и приглушённый смех. Навстречу вышел какой-то мальчик, которого Нарцисс не знал, почтительно поклонился, и когда Гийом собрался назваться и сказать, что он от господина де Пуатье, мальчишка подал знак следовать за ним. Обстановка ветхой цирюльни совсем не изменилась: кое-где сидели клиенты с пеной на лицах, а вокруг них сновали брадобреи с бритвами и ножницами. Какой-то старик потягивал вино у окна, в углу, у напольных часов, сидел чернявый мальчуган с мандолиной, и напевал какую-то испанскую песню. Воздух в помещении был пропитан запахом табака, мыла и каких-то дешёвых духов, отчего у Гийома защипало в глазах, и он прикрыл нос платком.

Поднявшись наверх, он оказался в тёмном коридоре, оплетенном паутиной, у знакомой двери. Постучавшись, и тут же услышав знакомый голос за ней, Нарцисс не стал заходить, пока ему не открыли. Алхимик распахнул дверь, и по его лицу было видно, что он крайне удивлён видеть Беранже одного. Выглянув в коридор, он вновь перевёл удивлённый взор на Гийома, который находился в не меньшем замешательстве.

– Герцог не сопровождает вас? – шёпотом поинтересовался, наконец, хозяин цирюльни, жестом приглашая войти, – Что у вас стряслось, Беранже?

– По правде говоря… – Гийом недоговорил и снял шляпу, глядя на унизанную перстнями руку мага, – Приветствую вас, мэтр!

– И я вас приветствую, – вспомнив об этикете, Эттейла поклонился в ответ, – так, где же он?

– Я один сегодня.

Маг недоверчиво взглянул на Гийома, затем на кошек, которых было в его комнате не менее пяти, потом – на часы, которые показывали два пополудни, и направился к окну, из которого выглянул, как и в прошлый раз, а затем наглухо закрыл. Пышные, каштановые волосы Жана-Батиста были перехвачены лентой, и это дало возможность рассмотреть на его шее всевозможные обереги и странные кулоны, цепочки, жутковатые бусы и просто шнурки с узелками. То же самое было на его запястьях, и позвякивало при движении. Эттейла не задавал вопросов, молча разжигая свечи и искоса поглядывая на Гийома, который также молча следил за его действиями, не решаясь начать разговор.

– Итак, мы в относительной безопасности, мсье, – чёрные глаза прорицателя сверкнули в полутьме, и его острый взгляд впился в Нарцисса, – Что привело вас ко мне?

Беранже заговорил. Говорил он долго, и маг не торопил его, внимательно слушая, глядя, прищурившись, на пламя свечей, которое оранжевыми языками отражалось в его тёмных глазах, делая взор огненным и немного зловещим. Вокруг кружился дымок благовоний, и тяжелый мускусный запах вновь стал навивать Гийому головную боль. Книги, кости, карты, пузырьки с подозрительным содержимым, жёлтые глаза кошек, будто из сказки о лесном колдуне, создавали идеальную атмосферу для кабинета алхимика.

Жан Батист слышал немало житейских историй за свою жизнь, и видел множество людей в горе, в радости, в отчаянии, больных, обречённых, даже осуждённых, ожидавших казни. Беранже ни разу не дал воли эмоциям, повествуя о свеем, он излагал факты, не приукрашая ничего впервые в жизни. Он рассказывал о Тома, пытался объяснить свои собственные действия, оправдывая и себя, и его, и в итоге заговорил о Марисэ. Как результат, Эттейла видел лишь то, что должен был видеть, незапятнанное ложью и невнятными эмоциями. Теперь оставалось избрать необходимый расклад и задать точный вопрос.

– Так значит, теперь вы желаете отыскать его? Вы покинете герцога?

Перед этим Гийом в течение часа говорил о стольких вещах, оправдывая и обвиняя одновременно, и находя всему объяснения, но, ответить на простой вопрос оказался неспособен, хотя ответ был очевиден.

– Я хочу узнать, где он. Но, прошу вас, используйте Таро, как в прошлый раз.

– Ну что ж, Таро! Начнём тогда. Вы уже знаете, что такое медитация, и как следует вопрошать. Возьмите карты в руки.

Приняв колоду, Гийом вздохнул и закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на общении с иным миром, пока маг кропил поверхность стола содержимым одной из колб.

Откройся мне. Я знаю, что ты ждёшь меня. Я люблю тебя.

Гийом не открывая глаз, тасовал карты, и Эттейла обратил внимание на два драгоценных перстня, что украшали его руки. В одном из них сверкал голубой бриллиант, а в другом – крупный агат, мягко лоснящийся при свечах.

– Гийом, снимите один из перстней. Нехорошо – носить бриллиант вместе с агатом.

Беранже вздрогнул, когда мэтр обратился к нему, но тут же поспешил исполнить его веление.

– Нет-нет, лучше бы вам снять бриллиант, друг мой. Агат идеален во время магических сеансов.

– Я не могу снять бриллиант, – глухо ответил Гийом, отдавая Таро Эттейле.

– Что ж, воля ваша.

Жан Батист провёл колодой над огнём и начал расклад. Для начала он хотел разобраться во всём сам, ибо всё то, что сообщил ему Гийом, доказывало неверность предыдущего толкования.

Когда рядом находился Чёрный Лебедь, говорить некоторые вещи было невозможно – именно от Марисэ зависело пребывание и безопасность Жана Батиста в Париже. Японец помогал ему выживать, представляя нужным людям, как аптекаря со связями, который всегда мог выхлопотать редкое снадобье. Во второй половине 1700-ых костры инквизиции всё ещё горели, а в Бастилии по-прежнему подвергались пытками и умирали мучительной смертью сотни узников, обвинённых в колдовстве. Это было обычным политическим ходом, которым знать обезопасила себя от посягательств на свободу со стороны представителей Церкви. Во дворцах и богатых домах творился разврат, вино лилось реками, и без подспудных причин ни один мужеложец не был пойман, так как доносы случались лишь с высочайшей санкции, когда необходимо было убрать неугодного человека. Так мог ли

Эттейла позволить себе говорить то, что претило желанию герцога?

Гийом был сосредоточен и взволнован. Он снял перстень, подаренный ему Марисэ, хотя он и подходил к случаю больше, чем бриллиант, символизирующий роскошь и наслаждение. Взгляд его блуждал по лицу мага, порой опускаясь на кисти рук, в которых мелькали красные карты, то поднимаясь вновь, к губам, шепчущим заклинания, понятные одному ему. Сделав глубокий вдох, Эттейла задержал дыхание и выхватил из колоды первую карту.

– Трудность, с которой вы столкнулись в нынешнем рождении, – молвил алхимик, опуская на стол карту «Дьявол XV». – Подойдите, и присядьте с рядом, Гийом, не следует вам видеть карты перевёрнутыми.

Гийом повиновался, садясь на скамью ближе к магу.

– Событие прошлой жизни, с которым вы до сих пор находитесь в противоборстве, – на столе появилась уже известная Гийому карта «Влюблённые VI».

– Влияние, которое оказывает на вас прошлая жизнь, – взору предстал «Император IV», карта с изображением властного и красивого правителя, сидящего на троне, а позади него возвышались покрытые снегом горы.

– Урок, который ваша душа хочет выучить, – перед вопрошающим и толкователем плавно легла на стол «Умеренность XIV» с изображением архангела.

– Повторение, соединяющее эти жизни, – сказав это, Эттейла хотел, было, вытягивать карту , но осёкся и протянул колоду Гийому, доверяя столь ответственный выбор ему. Беранже опасливо принял Таро, и сидел некоторое время, приложив их к сердцу, после чего подцепил карту из середины колоды, и уверенным движением выложил на стол.

Дёрнулся Эттейла, когда увидел комбинацию, ахнул Беранже: перед ними красовалась «Смерть XIII».

– Что это означает, мэтр? – прошептал Гийом, который молился всё это время, чтобы в раскладе не было этой пугающей карты. Разумеется, в данное время его беспокоило благополучие Тома, а не собственное, он схватил мага за руку, – С ним что-то произошло? Прошу вас!

– Тихо, тихо, – убирая пальцы, крепко вцепившиеся в его запястье, Эттейла немного нахмурился, – Лучше вам сейчас не касаться меня, это приводит к смешению духа. Я потом всё вам объясню. Не прерывайтесь. Раскладывайте дальше сами.

– Я боюсь.

– Разумный человек не боится дурных знамений, Беранже, – резко ответил предсказатель, – Человек сам вершит свою судьбу, так действуйте же! … Что нужно, чтобы изучить этот урок? – произнёс он, когда Гийом дрожащей рукой вытянул и положил перед ними таинственную и светлую карту «Верховная Жрица II»

– Что вас ожидает, когда урок будет выучен? – «Мир XXI» с колесом вечной жизни, рогом изобилия, скипетром и короной увенчал расклад, и Гийом тут же обернулся к предсказателю, взирая на него глазами полными страха и угасающей надежды. Он боялся спрашивать также сильно, как боялся думать и толковать. Он даже не обращал внимания на головокружение и тошноту, что мучили его с той самой минуты, когда он прикоснулся к Таро. Благовония уже догорели, но в помещении было по-прежнему слишком дымно, и не хватало свежего воздуха, Гийом то и дело утирал платком испарину со лба, однако алхимик был слишком сосредоточен на магическом действе, и не замечал его состояния.

– Возможно, вас мучит жажда? У вас нездоровый вид, – словно читая мысли, Эттейла оторвал взгляд от причудливо сложившихся карт, – Симон! Принеси-ка питьевой воды! – крикнул он громко, и вскоре в дверь постучались. Открыв, он забрал медный кувшин из рук подмастерья, после чего наполнил водой серебряный стакан и протянул его Гийому, – простите, я не справился о вашем здоровье. К сожалению, я не могу открыть окно, это слишком опасно.

– Прошу, не томите, мэтр! – после нескольких жадных глотков, взмолился Гийом, видя, что Эттейла не спешит начинать толкование, беспокойно меряя шагами кабинет, – Где мне искать его?

– Друг мой, я должен открыть вам правду… – вздохнул маг, – Я сделал расклад, который отразил бы вашу жизнь и дал мне ответы, дал нам обоим ответы на основные вопросы. Осталось слишком много недоговоренного

с прошлой нашей встречи. Я хотел бы прояснить это, так как вижу предпосылки ваших сегодняшних неприятностей в прошлом. Простите, что заставил вас волноваться.

– Я слушаю вас.

– Я буду откровенен с вами. Не воспринимайте превратно мои слова. Таро надлежит внимать с верой, – присаживаясь в кресло напротив Гийома так, чтобы смотреть в глаза, начал Эттейла. – Итак, в позиции нынешних трудностей виден Дьявол, символизирующий победу страстей над разумом и высшим чувством. Он поработитель. Он может быть отдельной личностью, или же указывать на вашу собственную природу или обстоятельства. Он может говорить о том, с кем вы теряете себя, отдаваясь инстинкту и забывая о духе. Не телом единым мы живём, но чем больше мы погрязаем в заботе о теле, тем тяжелее становится созерцать Высшее. Далее мы видим отголоски прошлого, которые не отпускают вас, причиняя страдания, или же даря счастье. Здесь «Влюблённые», а потому, в любом случае перед вами стоит всё тот же выбор, что и в предыдущем рождении. Яне буду искать иных значений, когда вы рассказали мне всё о себе. Ваш вопрос не размыт, он ясен и понятен, и воспринимать эту карту иносказательно не имеет смысла. Любовь тонкой нитью тянется за вами из прошлой жизни, входя в настоящую. Я вижу пепел на ваших следах, я вижу огонь и вашу счастливую улыбку, которой никогда не видел. Но не будем отвлекаться и перейдём к…

– Мэтр, – прервал Гийом мага, – почему Евангелие отрицает предыдущие и будущие рождения?

– Потому что то, что мы держим в руках ныне – не Евангелие. Это адская книга, выдуманная палачами в рясах для того, чтобы управлять человечеством и навязывать свою философию, делая и людей послушных рабов. Если нет прошлого и нет будущего, то человек живёт настоящим, и в нём должен следовать указаниям церковников, чтобы они не отправили его в ад. Знаете ли вы, что творят в Бастилии, в лондонском Тауэре, что творится в катакомбах Ватикана? Вот и весь ад. Они придумали его сами и вписали в книгу, подделав заветы Христовы, при этом противореча самим себе. Вдумайтесь: ежели нет ничего после смерти, то откуда взялись рай и ад? Как душа продолжает свою жизнь в одном из тех миров, если ей желают почить с миром в земле? Кому желают землю пухом – тлеющему телу? Всё библейское учение искажено, друг мой. Вы питаете какие-то сомнения?

– Нет, – удручённо оглядывая расклад, Гийом пытался слушать внимательно, однако мысли разлетались, кружа голову, и он вновь припал губами к воде.

– Из прошлой жизни вам досталось господство. Господствуют над вами, господствуете и вы. Бескомпромиссная власть, при которой один обязательно должен умереть, или же умрут оба. Как бьётся на поле битвы настоящий, отважный государь? Посылает ли он своих полководцев? Гийом, в наше время короли сбросили все военные обязанности на своих маршалов, а сами упиваются роскошью в своих дворцах. Да что там – державами правят их любовницы! Но для великих правителей прошлого такое было бы настоящим позором. Император властвует над всеми королями и князьями. Именно Император влияет на ваше настоящее рождение, хотя и пришёл из прошлого: Мужская сила. Царственность. Желание создать что-либо такое, что со временем не потеряет свою ценность. Доминирование. Честолюбие. Сила. Роскошь. Бесстрашие. Твердость.. Разум преобладает над чувствами. Дух закона. Это анимус с категоричными, жёсткими, чрезмерно принципиальными решениями, направленными вовне. Самоконтроль. Завершение. Достижение. Признание. Правление. Обретение независимости. Материальный достаток. Управление. Музыка. Я не знаю всей вашей жизни, однако, показанное нам сейчас пришло извне. Из прошлого. Я расскажу вам о простом законе кармы, Гийом…

Нарцисс заворожено слушал, пытаясь разгадать тайну, которая становилась всё менее понятной, с каждым последующим толкованием, которое призвано было прояснить, а не запутать. Через какое-то время он стал воспринимать не сами слова прорицателя, которые не всегда были понятны, а те образы, что возникали перед глазами после этих слов.

Я не прощу вас, потому что никогда не смогу вас забыть.

– Однажды пройденное вами непременно пройдёт и тот, кто заставил вас это пройти. Звучит закручено и невнятно, однако это и есть закон. Этот круговорот невозможно разорвать материальными действиями, а отвечать придётся каждому за своё. Даже несознательно нанесенная обида призовёт к ответу в судный час. Что говорить об узах, которыми нас связывает судьба с дорогими нам людьми, и о том, какая кара ожидает нас за предательство чувств того, кто вверил нам свою душу.

– Это чудовищно и несправедливо, – закрыв глаза, произнёс Гийом тихо, – Невозможно прожить жизнь никого не задев, при этом. И это больше звучит, как оправдание несчастьям, свалившимся на голову в настоящем. Вдруг это лишь красивая отговорка?

– Красивая, говорите? А как же тогда отвратительность смерти? Вы выпустили кому-то кишки в прошлой жизни, и в этой жизни то же самое сотворят и с вами. Красиво ли это?

– Я хотел сказать…

– Полно вам, друг мой, полно. Я не звал вас к себе, не навязывал своих взглядов и убеждений. Вы пришли вопрошать, но спорите вместо этого. Примите одну простую вещь, что если вы отдали человеку своё сердце, душу, то не так просто будет забрать у него их. Это кара Божья за то, что вы отдали бессмертное смертному, а не Богу. Или в Бога вы также не верите, и будете доказывать, что вы – хозяин собственной жизни? Потому ли вы приходите с вопросом, что делать с вашей жизнью, что вы Бог?

– О, нет, я верю в Бога! – попытался успокоить эмоционального Эттейлу Гийом, однако тот не дал ему и слова больше вставить:

– Не хотите ли вы сказать, что жизнь не есть величайший дар, который может даровать один только Бог? Так примите, примите, говорю вам! – громким шёпотом заговорил алхимик, – Вы отдали жизнь, что была дарована Богом, человеку. И за это вы страдаете теперь, находясь в плену своих иллюзий и слабостей. Всё, что мы делаем вернётся к нам однажды. Всё, мой мальчик. Даже если вам кажется, что вы поступали правильно, вам придётся пережить всё то, что вы заставили переживать другого. Итак, мы отвлеклись, – прокашлявшись, Эттейла сделал глубокий вдох и закрыл глаза. – Жажда вашей души представлена Умеренностью. Душа призывает вас совмещать разнородные элементы, разрозненность. Ваша любовь и есть величайшая ваша дисгармония, при этом вы становитесь неполным без неё. Жертвенность, граничащая с эгоизмом и жестокостью. В вас поселился диссонанс и внутреннее неравенство частей. Вы не тот, кем должны быть. Душа ваша желает вырваться из плена. Она милосердна и чиста, она – белая, но льнёт к чёрному – своей полной противоположности. Обратите внимание, Гийом, что из всей колоды вам выпали только Старшие Арканы, и ни одного младшего. Вы пришли решать текущие неурядицы, но все они неважны по сравнению с тем советом, что дают вам Таро. Обратите на это внимание.

Гийом не произнёс ни слова в ответ. Он затаился в ожидании толкования следующей – самой неясной и пугающей карты всего расклада, и нервно теребил перстень на безымянном пальце. Однако Жан Батист не спешил. Вместо этого он вновь поднялся и стал менять свечи, которые догорали и отбрасывали неровные, раздражающие блики на стол, будто пытались скрыть уже раскрывшийся на столе цветок чьей-то запутанной жизни.

Мы возвращаемся к истокам.

– Повторение, соединяющее эти жизни, – вернувшись на своё место, Эттейла задумался на миг.

Вы не поняли, мой господин, тут Смерть.

– Оно отражено Смертью, которая несёт в себе семена будущего. Нет будущего без прошлого. Без изменений и разрушений невозможно построение нового. Однако не буду углубляться в то, что вы и сами знаете. Друг мой, была в вашем прошлом смерть, которая пришла вслед за вами в настоящее. Одинаковая смерть. Она будет такой, какой была когда-то, но мы не можем и не должны вопрошать о таком. Необходимо принимать жизнь такой, какая она есть, а значит, и конец её. Я бы вновь искал иных путей толкования, если бы карта XIII не явилась нам при прошлой нашей встрече. Однако и тогда она была. Гийом, послушайте, – наблюдая крайнюю подавленность своего гостя, Эттейла продолжил говорить, – Урок, который должны вы извлечь и будет путём избавления. Не только от прочих страхов ваших, но от самих причин и следствий этой смерти. Урок же вам преподаёт Верховная Жрица – душа. Это вечная мудрость, непорочность, истина, философия. Это взгляд и уход внутрь себя с целью познать своё предназначение и вернуться в мир, к которому душа принадлежит. Она есть сила, главенствующая над телом, она выше привязанностей мирских, она самодостаточна.