Текст книги "«Narcisse Noir / Чёрный Нарцисс» (СИ)"

Автор книги: Unendlichkeit_im_Herz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

«Во мне больше не осталось сил, чтобы противостоять Вашим несравненным красоте и уму. Я не могу думать ни о сне, ни о пище, каждую минуту повторяя Ваше имя, словно в бреду. Гийом, я не могу больше скрываться, боясь быть отвергнутым, а потому… будет лучше, если Вы увидите меня и немедленно лишите жизни, сказав, что я вас недостоин. По крайней мере, я перестану терзать себя ложными надеждами и сделаюсь затворником, медленно угасающим от несчастной любви.

Ваш искромётный юмор и Ваши рассуждения в письмах, Ваш взгляд, ищущий меня вечерами, Ваш голос, который я подслушиваю тайком, Ваш танец, который опутывает сетями Вашей грации: всё это сделало меня рабом Вашего настроения. Нет больше сил отрицать очевидное – мою любовь к Вам.

Я живу в нескольких верстах от поместья Его Светлости маркиза де ля Пинкори. Это натолкнуло меня на мысль о том, что сегодняшней ночью, когда вся знать будет на балу в его доме, мы могли бы встретиться. На стороне это делать небезопасно, поскольку нас могут увидеть, и потому я осмелюсь пригласить Вас в мой дом, где смогу принять Вас, как своего единственного короля, и припасть, наконец, к Вашим ногам.

Если Вы согласны, ничего не отвечайте завтрашним утром, но ждите моих дальнейших указаний, которые я сообщу вам в записке после венчания.

Навеки Ваш».

Гийом уже не помнил, сколько раз перечитал это письмо за ночь и утро, послед того, как получил его прошлым вечером. В конверте, что уже превратилось в традицию, он также нашёл великолепный перстень с голубым бриллиантом. Тонкая оправа безукоризненно смотрелась на фоне нежных пальцев Гийома, и подчёркивала, как их изящество, так и красоту драгоценного камня. Ещё раз взглянув на письмо, а затем на кольцо, что красовалось на безымянном пальце, Беранже мечтательно улыбнулся и прилёг на кушетку, предвкушая волнительный вечерь и не менее волнительную ночь.

Последний месяц прошёл для Нарцисса в переписке, что ежедневно занимала все его мысли и свободное время. К его счастью, Марисэ внезапно уехал в Ангулем на три недели, перепоручив ему уроки с труппой. Занятый своими мыслями, Гийом стал совершенно не таким, каким был прежде, и танцоры вздохнули с облегчением на его репетициях. Он постоянно был задумчив и редко печален, и едва ли не каждый во дворце мог это заметить. Это было совсем неудивительно, учитывая, что с каждым новым письмом переписка с тайным обожателем становилась всё более чувственной, а слова – всё более откровенными, и ни один из её участников уже не сдерживался, называя всё своими именами. Любовь была любовью, а страсть – страстью.

Гийом усмехнулся, в полудрёме вспоминая обрывок фразы: «… мелкая серебристая рыбка стремиться найти прибежище в коралловой пещере, в то время как раковина мечтает о сладко-горьком перламутре… естественность природы – образец для людей …». В ответ на эти слова Билл написал дерзкому шутнику, что ожидает отнюдь не мелкой рыбки, на что тот ответил весьма доходчиво: «Как могли Вы подумать о том, чтобы я был настолько груб? Гийом, под мелкой рыбёшкой подразумевался мой язык! Разве могу я чем-то иным осквернить Ваше тело?» – это был конец пристойности в их переписке, после чего она стала более раскрепощённой, хотя не исключала тем, далёких от пылких признаний и фривольных речей.

Загадочный земляк был начитан и просвещён в разных вопросах, однако его основной страстью была музыка, что Гийом выяснил очень скоро. Красивые метафоры, которые использовал тот в своих обращениях, нежные слова и интересные наблюдения поглотили Билла с головой, а бесконечные подарки почти в каждом послании уже было невозможно скрывать. Постоянно принося свои извинения щедрому дарителю, Беранже прятал их в надёжное место, и украшал себя ими лишь тогда, когда мог сделать это незаметно от Марисэ. Во дворце же быстро утихли сплетни о новом воздыхателе, ибо такого подле Гийома замечено не было, и все шептались лишь о том, как холит своего фаворита герцог ангулемский, раз одаривает такими дорогими украшениями.

Отношения же с Чёрным Лебедем были такими же, как всегда. На самом деле Гийом уже не знал, какими, и поглощённость тайной перепиской не оставляла ему возможности думать об этом. Были у них ночи страсти и нежности, были у них и дни равнодушия, когда каждый был занят своим. И, как это часто бывает в таких случаях, Беранже боялся разоблачения всё меньше, хотя воздыхатель не спешил выходить из тени, и уж тем более не обещал вступаться за его честь в случае скандала. Нарциссу было всё равно, что будет завтра, поскольку, глядя во вчерашний день он видел только бездну, что была готова поглотить его: там был Тома, о котором он, наконец-то смог забыть, даже встречаясь с ним вечерами; там была рыдающая Франсуаза, от которой он недавно получил всего две строчки: «Я не хочу тебя вспоминать. Но ты в моём сердце», и тут же их уничтожил; там были Алехандро, Севиньи, маркиз, Жирардо, Леблан и ещё многие, о ком он не хотел вспоминать. И в завтрашнем дне, как он понимал, было всё то же самое. Оставалось ему только призрачное настоящее, неясное, туманное, но сверкающее драгоценными камнями на его теле. Думал ли Гийом, что однажды это кончится? Конечно же, думал, именно потому сохранял каждую записку от своего бестелесного обожателя, лелея каждую строчку.

***

14 апреля 1755 года собор Нотр-Дам де Пари был переполнен приглашёнными на церемонию венчания монсеньора Александра Этьена Бюжо маркиза де ля Пинкори и мадмуазель Эжени Марии-Терезы Летерле, дочери герцога д’Эстре, третьего маршала Франции. Грандиознее свадьбы Париж не видел со времён бракосочетания Людовика XV и Марии Лещинской, а Его Величество был настолько доволен выбором маркиза, что приказал провести венчание именно в великом храме, а не какой-нибудь другой парижской базилике.

Пышно одетые гости собрались у алтаря, где молодожёны торжественно произносили клятвы супружеской верности, обменивались кольцами и первым богоугодным поцелуем, в котором было больше общественной надобности, как и в самом их браке, нежели внутренней потребности. Мадмуазель Эжени, ставшая мадам де ля Пинкори, давно любила какого-то провинциального дворянчика, что приводило в бешенство её отца, и отказывалась от замужества с кем-либо другим. Однажды, застав её за чтением любовного письмеца, герцог д’Эстре разъярился настолько, что решил выдать замуж немедленно, что и сделал: не престало дочери маршала мечтать о жизни в глубинке с нищим, пусть и титулованным провинциалом. Так рука девушки досталась самому завидному кавалеру при дворе Его Величества, взор которого, во время принесения клятвы перед Богом и епископом, был обращён отнюдь не на юную прелестницу, а на одного из пажей, что стоял непосредственно за нею. Тем пажом был никто иной, как граф де Даммартен, который сегодня присутствовал на своём последнем светской рауте – на рассвете Тома Дювернуа покидал Париж, отправляясь в Руссильон, желая отойти от мирской скверны, приняв прибежище в аббатстве Серрабона.

Среди пажей по правую руку от Дювернуа стоял и Гийом, пообещавший жениху присутствовать на церемонии и праздничной процессии вдоль Сены. Когда распорядитель поставил его рядом с арфистом, Беранже хотел возмутиться и встать с другой стороны, однако хорошее настроение возобладало над ним, и стараясь не обращать внимания на странную ухмылку Тома, он вооружился горделивой осанкой и придал лицу самое светлое выражение – ведь он знал, что откуда-то на него смотрит тот, с кем у него вечером состоится столь долгожданное свидание! Эта мысль согревала сердце, к тому же, Гийом был уверен, что так настойчиво требовавший его присутствия де ля Пинкори, постоянно смотрит именно на него, и взгляды эти были исполнены такой нежности, что Гийом уже начал волноваться, как бы ни заподозрил скрытый наблюдатель романа ещё и с маркизом. Упиваясь сладостью мысли, что сейчас вокруг него собрались трое влюблённых в него мужчин, Нарцисс расцветал с каждой минутой. Ведь он не сомневался, что подколки Дювернуа продиктованы скрываемой любовью, а глаза де ля Пинкори могут быть направлены только на него. Что же касается третьего – неизвестного обожателя, то тот наверняка уже сгорает от нетерпения с ним встретиться – обещанная записка появилась в руке Беранже, как только он вошёл в собор.

Стоя под готическими сводами архитектурного шедевра, Нарцисс блуждал взглядом по витражам и канделябрам, размышляя о том, как всего год назад молился у дверей храма хотя бы о смерти. Тогда, будучи в рабстве де Севиньи, он боялся даже произносить имя арфиста, стыдясь себя и боясь очернить его. Однако весна принесла неслыханную удачу, а лето полностью изменило судьбу, подарив сначала мечту всей жизни, а затем и любовь, пусть она пришла гораздо позднее. Он шёл сюда, чтобы получить то, о чём грезил, и получил это. И теперь оставалось лишь сделать правильный выбор, о котором, возможно, и говорил когда-то чудной цирюльник. Гийом так и не пошёл к нему, погружённый в иные заботы.

Церемония подошла к концу, и гости стали медленно покидать помещение под величественное пение старого органа. Апрельская свежесть наполняла воздух ароматами цветущих абрикосовых цветов, что распустились в этом году очень рано, а весенняя мать-и-мачеха ярко-жёлтым ковром устилала газоны. На лицах людей цвели улыбки, они переговаривались и смеялись. Кто-то восторженно обсуждал красивую пару молодых супругов, а кто-то, как и полагается в случаях всеобщего торжества, обсуждал самые грязные слухи об обоих молодожёнах. Пока все рассаживались по каретам, Беранже улучил момент, чтобы забежать в одну из подворотен, и прочитать заветную записку:

«Мой венценосный цветок,

будьте сегодня в загородном саду маркиза в девятом часу, до фейерверка. К Вам подойдёт мой лакей и сопроводит Вас до кареты. Если не чувствуете себя уверенно, можете взять с собой оружие. По прибытии в мой дом, Вас попросят прикрыть глаза повязкой. Надеюсь, Вам понравится эта маленькая игра.

Одна мысль о том, что скоро наступит момент, когда меня от Вас будут отделять всего несколько шагов и ни одного препятствия, сводит с ума и вызывает трепет… и самое страшное – я не знаю, что трепещет внутри, благоговение ли, которое запечатает мои уста, и я не смогу и слова вымолвить? Безудержная страсть ли, что надёжнее благоговения сделает меня безмолвным, и бросив к Вашим ногам, заставит молить о запретном снисхождении?..

Одна лишь просьба: не наносите духов. Истинный аромат нарцисса прекраснее их всех».

Сердце Гийома затрепыхалось, словно птица в клетке, а по щекам разлился предательский румянец. Последние строчки заставили сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем стало возможным выйти на люди. Гийом скрутил записку в трубочку, и спрятал в рукаве, после чего поправил шляпу и вернулся к гостям, которые потихоньку отправлялись вслед за свадебным кортежем, направлявшимся в Версаль за благословением короля и королевы. Гулко стучащее сердце, разгоняющее по венам медленно раскаляющуюся страсть, отдавалось в висках, отчего Гийом почувствовал сильную головную боль. Место для него, конечно же, было отведено в той же карете, в которой ехал и Дювернуа, но сейчас Нарциссу было не до него. Он сам себе поражался, насколько безразличен к Тома, и насколько неважны его продолжительные, уничтожающие взгляды. Прислонившись лбом к оббитой парчой стенке, Билл смотрел лишь в окно, за которым оставался Париж, и всё то, что было с ним до сих пор, и прокручивал в памяти волнующие строки последнего письма.

***

Успешно исполнив обязанности пажа, Гийом поспешил в свои покои сразу же после торжественной аудиенции, на которой Его Величество благословил молодых. В гуще толпы он намеренно затерялся, потеряв Тома, который старался держаться рядом, хотя ни разу с ним не заговорил. Где-то очень глубоко Гийому было совестно за это, однако, как он решил, если Дювернуа и хотел бы возобновить их общение, то должен был, по крайней мере, об этом сообщить. Более того, теперь запросы у Гийома были совершенно другие – разбалованный красивыми письмами и подарками невидимки с изысканными манерами, он перестал обращать внимание на другие ухаживания, которые по-прежнему продолжались со стороны остальных его поклонников.

Приняв омовение, Гийом велел Тьери сделать ему массаж с расслабляющей лавандой, чтобы поспать хотя бы немного, и вечером выглядеть великолепно. Нарцисс уже сотню раз менял решения насчёт вечернего туалета, но в итоге выбор его пал на одеяние в оттенках красного вина, к которому подходило большинство украшений, подаренных хозяином того дома, в который он собирался. Видя его усердные приготовления, Лерак прекрасно понимал, что у Нарцисса появился новый любовник, и понятно было, что это не Чёрный Лебедь, который временно отсутствовал, и в связи с чем, он не переживал.

Билл изнывал от нетерпения, и воображение рисовало такие картины глазам, что ему уже было всё равно, как точно выглядит его поклонник, но часы тикали слишком медленно, а время растягивалось до невозможности, отбивая долгожданные изменения на циферблате слишком редко. Перевозбуждение так и не дало Гийому уснуть, и около семи часов вечера он поднялся с постели, принимаясь дрожащими руками приводить себя в порядок. В таком состоянии он оказался не способен застегнуть ни одной пуговицы, и пришлось звать на помощь Тьери, который даже сквозь ткань ощущал его жар, и поинтересовался о самочувствии. Кожа Беранже пылала и казалась ему сухой даже после нанесения увлажняющего состава, он разнервничался, и ненароком разбил флакон духов, едва успев отскочить – таинственный поклонник ясно выразил желание вдохнуть его настоящий аромат, а не творение парфюмера. Во время одевания минуты полетели со скоростью мысли, и Гийом выдохнул с облегчением, лишь когда его карета тронулась в направлении Парижа.

Дорога не была, как обычно, пустой и безлюдной, поскольку Версаль был до сих пор полон гостей, которые точно также спешили в поместье маркиза де ля Пинкори, располагавшееся восточнее Парижа, в то время как Версаль пролегал в юго-западной его области. По пути Гийом пытался представить себе первую встречу с настойчивым поклонником, который был достаточно уверен в себе, раз уже говорил о разнице благоговения и страсти. Такой тип несказанно интриговал Нарцисса, привязанному к красивым знакам внимания, но тайна интриговала прежде всего! Долгая неизвестность, письма, передаваемые через троих посыльных, а теперь ещё и завязанные глаза – к чему всё это, и что побуждает человека идти на опасность, если это действительно опасность? Ответ скрывался совсем близко, и хотя Гийом немного волновался насчёт того, что до сих пор не сумел вычислить выдумщика своими силами, он полностью положился на благородство неизвестного почитателя.

Прохаживаясь среди гостей в роскошном поместье Александра Этьена, Беранже отвечал на кивки и приветствия, периодически задерживаясь с кем-то из знакомых, иногда принимая предлагаемые сладости, что разносили на серебряных подносах слуги, но не притрагиваясь к вину. Он увидел обоих де Садов, отца и сына, стоявших в кругу каких-то приезжих шевалье, что сразу бросилось в глаза – Франсуа в последнее время был мрачен и больше не крутился вокруг арфиста, которого, к слову, не было видно здесь за весь вечер. Факелы освещали территорию достаточно хорошо, чтобы можно было разглядеть лица, но Дювернуа Гийом не видел. Первой его мыслью, было то, что граф де Даммартен, вероятно, уже нашёл утешение в чьих-то объятиях, раз его нет среди присутствующих. Билл вспомнил один вечер в Сент-Мари, когда пришёл в дом графа де Роган, и не найдя там слепого арфиста, заподозрил в развлечениях с дочерьми графа. Но как он тогда ошибся, и где потом нашёл Тома? Возможно, и сейчас он не прав? Раздражившись на собственные мысли, Гийом залпом опрокинул поднесенный бокал вина, и только после этого обратил внимание на то, кто его поднёс – перед ним стояла маркиза де Помпадур! Выглядела эта некоронованная королева прекрасно, выделяясь своей врождённой величавостью и благородной красотой даже на фоне тех, кому значительно уступала в молодости.

– О чём так задумались, Гийом? И почему не видно вашего благодетеля герцога? Неужели и с ним вы уже в ссоре? – немного насмешливо протянула де Помпадур, наблюдая за спохватившимся Гийомом, который принялся кланяться, поспешно целуя протянутую ею руку, – Ну полноте, милый, поклоны тут бить! Король я вам что ли?

– Сударыня, вы так давно не одаривали меня своим милостивым взглядом, что я, знаете ли, не ожидал совсем. Чем могу быть полезен Вашей Светлости?

– А вы не меняетесь, однако, – задумчиво молвила маркиза, – а, впрочем, это и к лучшему. Но перейдём к делу. Скажите-ка, отчего наш прекрасный Чёрный Лебедь так избегает общества маркиза? Возможно, они ссорились? Проясните мне это. Я слишком долго не участвовала ни в каких дворцовых сплетнях, и, понимаете ли, не знаю ничего, а маркиз не расположен к разговорам на эту тему. Быть может, случилось между ними что-нибудь?

– Ах, если бы хоть кто-нибудь мне рассказал об этом, был бы благодарен! Однако мой герцог также не склонен распространяться, и не сообщал мне об этом. Могу поклясться лишь, что слышал их громкие голоса, они бранились, и…

– Что? Он что-нибудь сказал? Маркиз? – с надеждой в глазах зашептала маркиза, хватая Гийома за рукав, и уводя за собой в небольшую беседку, – Говорите!

– Боюсь, что мог неправильно понять суть этих слов.

– Скажите мне, ну!

– Маркиз назвал герцога убийцей мэтра Лани… – судорожно выдохнул Гийом, который не на шутку взволновался от такого беспокойства мадам де Помпадур, и её внезапной бледности.

– О Боже, Пресвятая Дева, Святые мученики!

– Но больше я не смог услышать, они заговорили в полголоса.

– В каких именно словах маркиз говорил это?

– Я постараюсь вспомнить. Наверное, так: «Вы давно задумывали это, и воплотили план в жизнь, как только подвернулся удобный случай. Это же происходило на моих глазах. Вы убили его!»

– Ах, Боже праведный… но вы не слышали ответа герцога?

– Увы. Если бы я слышал немного больше, то не волновался бы на этот счёт. Хотя, я полагаю, что утверждения эти безосновательны. Они повздорили, а в пылу ссоры можно и не такое сказать.

– Никому не рассказывайте об этом, Гийом. Слышите? Никому!

Пожелав Нарциссу хорошего вечера, Жанна-Антуанетта скрылась в доме, где точно также веселились гости, как и на лужайке.

Музыканты наигрывали красивую мелодию, кто-то танцевал, а кто-то уже опохмелился и беззастенчиво похрапывал на скамейке, а тот, что понаглее, обхаживал смущённых дам, приглашая пройти в более уединённое место. Вечер был тёплым, но внезапный разговор с маркизой заставил мурашки пробежать по спине. Настроение Гийома было очень шатким, и сейчас его вновь утянули за собой мрачные мысли о Марисэ, которого он проводил на самой сладкой, но неискренней ноте; о непонятном обвинении Александра Этьена, и о мэтре, который незаслуженно лежал в сырой земле, пока все они наслаждались торжеством жизни. В этих невесёлых размышлениях Билл не сразу обратил внимание на то, что рядом кто-то стоит.

– Мсье Беранже? – вполголоса поинтересовался высокий человек в одежде лакея.

– А? Да… – не сразу сообразил Нарцисс, что наступил долгожданный час. Он хотел переспросить, не произошло ли ошибки, но лакей сказал всего одну фразу: «Карета ждёт вас у ворот», после чего поспешил слиться с морем теней. Поправив кинжал, висевший на поясе, Беранже огляделся по сторонам, и последовал за посланцем бестелесного дарителя любви.

***

По дороге Гийома одолевало множество мыслей и предчувствий. То ему казалось, что это всё может оказаться злым розыгрышем, к примеру, де ля Пинкори. Далее он предположил, что таким образом мог поступать и Марисэ, который именно сейчас считался отсутствующим, хотя на самом деле мог проверять его верность. Нарцисс даже подумал о том, что если это всё окажется планом Марисэ, то тогда он скажет, что знал об этом плане, и просто хотел до конца убедиться во всём сам, и кинжал за поясом говорил об этом весьма красноречиво. Но все эти мысли разлетелись, как стая беспокойно чирикающих воробьёв, когда карета остановилась, и послышались торопливые шаги лакея, который открыл дверцу и, почтительно кланяясь, подал Нарциссу покрытую плащом руку, на которую тот опёрся и вышел из кареты.

Первым, что бросалось в глаза в этом мест, была позолоченная решётка на воротах и ограде, точно как в Лувре или Версале – даже в поместье маркиза была обыкновенная, чугунная. Пройдя через эти ворота, Гийом оказался внутри, и увидел, что территория была достаточно большой, но, несмотря на это, целиком подсвечивалась масляными фонарями, что позволяли разглядеть аккуратно ухоженный сад с красивыми клумбами, на которых виднелись весенние цветы. У ворот стоял привратник с ружьём, и ещё один – на крыльце, у входа в дом. Это лишний раз доказывало состоятельность хозяина поместья.

Взойдя на крыльцо в сопровождении всё того же лакея, Гийом на миг оглянулся, мысленно провожая всё то, что было до нынешней минуты: он прекрасно понимал, что после этой ночи всё изменится, и не знал наверняка, в какую сторону. Да и, ему было отчасти безразлично. В последнее время его одолевала беспросветная тоска, которой хоть что-то должно было положить конец. Терять было нечего. Марисэ? А где Марисэ, и есть ли ему дело до его душевных терзаний? Сделав глубокий вдох, словно собирался нырнуть в воду, Гийом вошёл в двери, которые распахнул перед ним учтивый дворецкий.

Внутреннее убранство особняка впечатляло изысканной отделкой не меньше, чем сад и входные двери с массивной резьбой: роспись на потолках и стенах, и золотые инкрустации сразу привлекали к себе внимание. Роскошные хрустальные люстры на потолке, дорогие китайские вазы, миланские гобелены и прочие предметы роскоши были подобраны с таким вкусом, что Беранже сразу почувствовал в этом знакомую изысканность того, кто в последнее время преподносил ему украшения – тонкий вкус таинственного хозяина был налицо. Мысль о нём тут же пустила волну жара по телу Гийома, и поселила сладостный трепет внутри, отчего танцор стал хорошо различать стук собственного сердца.

– Приветствую вас, монсеньор Беранже! – раздался женский голос слева, и Гийом повернул голову к служанке-турчанке, которая почтительно сложив руки, обратилась к нему, – Господин граф уже ждёт вас в своём кабинете. Я проведу вас к нему, но сначала позвольте угостить вас вином и сладостями.

Гийом не успел ничего сказать, как справа возникла ещё одна девушка, держа в руках поднос, на котором стояло два серебряных кубка с вином, один из которых Билл не задумываясь взял, и какие-то экзотические сладости и фрукты. Это было восхитительное бургундское вино, которое даже в салоне мадам де Помпадур не всегда подавали – пряное и насыщенное, оно мигом окутало сознание Нарцисса пьянящей вуалью, и он с неохотой оставил его недопитым на дне. Но, всё же, нехорошо было пить без хозяина. От сладостей Гийом отказался, и тогда служанка, за которой тянулся шлейф приятного аромата, попросила его следовать за ней. Девушка была очень красива, и невольно возникала мысль о том, что если прислуга в доме подобрана столь тщательно, то его хозяин, вероятно, очень придирчивый человек. Гийом даже ощутил лёгкий укол ревности – полупрозрачные одежды и распущенные волосы турчанки влекли за собой определённые выводы. Они поднимались на второй этаж, что немного настораживало (чаще кабинет находился на первом) однако любопытство, подогреваемое вином и нетерпением, брало верх над опасениями.

– Мой господин сказал, что вы предупреждены обо всех правилах. Мне приказано завязать ваши глаза вот этой повязкой, – остановившись у большой дубовой двери, сказала красавица-служанка, и достала откуда-то кусок тёмного шёлка, – Вы позволите?

– Да, конечно, – поспешил ответить Гийом и замер, когда прохладная ткань коснулась век. Теперь он был в кромешной тьме и мог ориентироваться только по звукам, запахам, касаниям и движению воздуха.

Распахнулась дверь, и служанка, бережно взяв его за руку, провела внутрь, после чего помогла присесть на мягкое кресло. Судя по звукам, она тут же удалилась, и Гийом остался сидеть в полной тишине, вцепившись в подлокотники и прислушиваясь к малейшим шорохам. В помещении витал горьковатый аромат ванили и миндаля, и то ли от него, то ли от выпитого вина, у Нарцисса начинала кружиться голова. Беспокойство нарастало с каждым вдохом, и ему показалось, что прошла вечность, прежде чем где-то спереди раздались тихие шаги, хотя на самом деле всё происходило очень быстро, и вскоре движение воздуха подсказало, что подошедший опустился перед ним на колени.

Спустя мгновение Гийом почувствовал, что с его рук медленно стягивают перчатки, и в следующий миг, вместе с прохладным воздухом, кончиков пальцев коснулись горячие губы и горячее дыхание. Поцелуи были едва ощутимы, тая на пальцах, как хлопья весеннего снега, и неторопливо переходили к ладоням, то одной, то другой руки.

– Это вы? Дайте же мне на вас взглянуть! – выйдя из оцепенения, воскликнул Гийом.

– Тшшш…. – послышалось спереди, и юноша почувствовал, как его губ почти невесомо коснулись пальцем, а затем те самые пылающие уста, что так нежно дарили любовь его рукам, накрыли его губы с той же нежностью. Поцелуй длился всего один миг, и показался немного робким, – Вы согласны на игру?

Слова были произнесены прямо на ухо, да так тихо, что различить голос в них было невозможно, но одного придыхания стало достаточно Гийому, чтобы сердце содрогнулось и забилось чаще, а по венам пробежал пылающий поток. Дурманящий миндальный аромат, что затопил его, лишь только он оказался в помещении, исходил от того, кто сейчас несмело касался мочки его уха, вызывая своими жаркими выдохами мурашки по всему телу. Уста, как будто, запечатали, и Гийом с невероятным усилием произнёс заветное «да». Всё тело будто обезволили, он сидел в кресле, не в силах пошевелиться, а нежные руки таинственного обожателя, тем временем, стали очень аккуратно расстёгивать его камзол и сорочку под ним, развязывать шарф, и освобождать от одежды, сопровождая всё это поцелуями, что плавно растекались по открывающимся участкам кожи. Через эти касания Гийом пытался определить, как выглядит ласкающий его мужчина, и воображение, конечно же, не скупилось на пленительные образы, но темнота в разы усиливала ощущения, постепенно притупляя любопытство и оставляя только одно желание – наслаждаться. Билл слышал сбившееся дыхание того, чьи ладони переместились на его икры, плавно освобождая от чулок: тёплые уста припали к оголившимся коленям, а после них – к лодыжкам, и Билл не смог сдержать стона. Далее поцелуи заставили гореть пальцы и стопы, особенно когда в ход пошёл горячий язык.

– Я поклоняюсь вашим стопам, – вновь послышался едва слышный шёпот над ухом, и ласки возобновились, на сей раз одаривая вниманием ключицы и соски, а Гийом уже не мог сдерживаться, и томно постанывал, пока руки незнакомца расстёгивали пряжку ремня.

– Остановитесь, слышите? – из последних сил запротестовал Нарцисс, вдруг вспомнив о том, что у него есть руки и попытался коснуться невидимого любовника. Но тот ловко поймал его запястья и прижал их к подлокотникам кресла, осыпая его подрагивающие плечи поцелуями. Теперь Гийом отчётливо чувствовал, что мужчина, стоящий на коленях меж его разведенных ног, полностью раздет. – Я хочу вас увидеть, прошу вас!

Поцелуи незнакомца загорались повсюду: то на шее, то на груди, то на плечах и сгибах локтей. Они вспыхивали на коже, разгоняя хмель в крови, на губах, щеках, запястьях, ладонях, коленях, голенях и щиколотках – всюду, докуда могли достать, и к ним то и дело присоединялся язык, от скользких касаний которого, возбуждение нарастало ежесекундно. Цепкие пальцы крепко прижимали запястья, не позволяя вырваться из оков, и когда Гийом вновь попытался это сделать, обладатель ласковых уст решил изменить тактику: мигом дёрнув Нарцисса вверх, мужчина заставил его встать, после чего подтолкнул куда-то назад и заставил облокотиться на деревянную колонну балдахина, как показалось Гийому. Жаркие уста присосались к шее: отвлекая Билла болезненным укусом, ласкающий призрак одним махом поднял его руки вверх, крепко связывая запястья над головой. Нарцисс дёрнулся, но понял, что высвободиться не получится, а коварный любовник не терял времени даром: вырывая из него стоны и крики, принялся стягивать с него остатки одежды, одновременно целуя и вылизывая его грудь и соски. Гийом уже не думал о том, чтобы добиться каких-то ответов, он принял условия игры, а потому решил смириться и делать то, что от него хотят. Обездвиженный, словно мотылёк, пришпиленный к деревяшке, он только безвольно вздрагивал, когда жадные уста невидимого искусителя проходились по самым чувствительным местам, лаская его бёдра и пах, нарочно обходя возбуждённый ствол.

Билл слышал его стоны сквозь собственные, и ощущал его прохладные ладони на своём пылающем теле, а порой на лице, когда его пальцы заботливо убирали с влажного лба прилипшие волосы. Его невесомые поцелуи чередовались с укусами, и когда он поднимался к лицу, то поцелуй в губы был настолько долгожданным и упоительным, что через какое-то время Гийом уже сам просил его об этом, и тогда он дарил этот извечный знак любви с удвоенной нежностью.

Внезапно что-то напомнило о Дювернуа. Скорее, это были его собственные глаза, которые не видели объекта страсти. Но мысль улетучилась мигом, когда горячая нежность взяла его ствол в мокрый плен, и уста любовника мягко заскользили вдоль него, то прикусывая головку, то охватывая его полностью, и заставляя заходиться в стонах. Через какое-то время, которого Гийом уже не мог определить, поскольку невидимые губы и руки его мучили, не позволяя ни излиться, ни расслабиться, незнакомцу показалось мало этого всего, и резко освободив руки Нарцисса от шёлковых лент, он толкнул его, обессиленного ласками, на постель, чтобы продолжить пытку уже языком и в немного иной позиции. Уложив танцора на живот, он раздвинул его ноги так, чтобы иметь свободный доступ к анусу. Холодные простыни холодом обдали грудь, живот и пылающий пах, и Гийом почувствовал вдруг, как сильно затекли и начали ныть руки, но всё мигом забылось, когда сзади настойчивый язык проскользнул в его тело, принимаясь жарко ласкать стенки прохода.

– Хотя бы имя ваше, умоляю! – всхлипнул Гийом, – Что же вы со мной творите… ах!

– Имя будет позже, – прошелестел всё тот же шёпот, и Нарцисс почувствовал жаркое, влажное тело, накрывшее его сверху, и напряжённый член, что скользнул между ягодиц. Тут же тонкие пальцы, умащённые маслом, проникли вглубь, привычным движением достигая точки возбуждения. Громкий крик сорвался с губ Нарцисса, а вслед за ним отозвался эхом томный вздох того, кто дарил ласку, не позволяя ласкать себя в ответ.