Текст книги "«Narcisse Noir / Чёрный Нарцисс» (СИ)"

Автор книги: Unendlichkeit_im_Herz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

– Что это за запах?

– Какой? – де Помпадур недоумённо взглянула на Леблан, а потом на Жозефину, которая всё это время сжимала холодную руку Беранже.

– Духи. Он удушает. Тонкий аромат, но…

– Не моих ли духов? Кстати, очень дорогих, – немного обиженно хмыкнула герцогиня и протянула Беранже надушенный платочек со своими инициалами.

– Нет, это не он, сударыня. И не ваш, – ответил Билл, повернув голову к маркизе, – прежде такого не было.

– Леблан, подите-ка сюда!

– О, это не жасмин… – вздохнул Гийом, сжимая пальцами виски, – голова раскалывается от боли.

– Кажется, я знаю, что это был за парфюм, – задумавшись, молвила де Помпадур, – он стал очень популярен здесь после того, как английская принцесса Генриетта Стюарт вышла замуж за Филиппа Олеанского***. Это очень редкий и дорогой аромат. Я не раз просила Марисэ заказать его для меня, но этот плут только обещает каждый раз, а потом говорит, что поделиться не может, поскольку самому не хватит. Неужели вам так не понравилось?

– Ах, моя госпожа! Мне плохо от одного воспоминания об этом запахе, голова кружится и подступает тошнота. Думаю, мне лучше вернуться домой, иначе ваш вечер будет испорчен мною вконец.

– Не думаю, что вы сможете дойти сами. Пусть с вами отправится кто-нибудь, может…

– Я могу провести мсье Беранже! – воскликнула де Вард и лукаво улыбнулась, – Полагаю, свежий воздух парка пойдёт на пользу Гийому.

Беранже встал, и немного покачнулся, но когда маркиза хотела сказать что-то ещё, вяло улыбнулся, и, заверив, что чувствует себя вполне сносно, покинул внутренние покои де Помпадур под руку с герцогиней Алансонской. Чтобы не казаться слабой неженкой он убедил всех, что может идти, но на самом деле каждый шаг давался ему с большим трудом. По дороге герцогиня пыталась как-то развлечь его, то и дело проводя своей изящной ручкой то по спине, то по чёрному атласу его длинных волос, что так её восхищали, то нежно сжимая его руку, но Гийом лишь вымученно улыбался в ответ, в то время как мысли его были слишком далеко от этого места.

Этот странный аромат, от которого силы буквально покидали его, рождая в голове какие-то смутные образы; упоминание об Англии и принцессе Стюарт; молодой человек с чёрными, как смоль, волосами и такими же глазами – глубокими, как ночное небо – всё это пестрило, меняясь местами, и не давая покоя. На полпути от дворца до их с Томом жилища, Беранже и мадам де Вард встретил обеспокоенный Тьери, и подхватив Билла под руку, попытался убедить его знатную спутницу, что сможет довести своего господина до дома сам, однако она воспротивилась, и покинула их только у калитки, не забыв шепнуть Нарциссу на ухо, что будет рада навестить его завтра, а ему не оставалось ничего, кроме как повиноваться и ответить, что будет ждать её визита с нетерпением. Тьери, вздыхая и сокрушаясь, отвёл его наверх, в опочивальню, где уже весь извёлся Тома, после того, как один из слуг прибежал, и сообщил, что Билл потерял сознание во дворце.

POV Bill:

– Прости меня! – твои руки, твоё заплаканное лицо, твои губы, наугад целующие…

– Ну что ты, успокойся, родной… ведь всё хорошо, – зачем успокаивать? Зачем что-то говорить, что всё хорошо, когда всё плохо? Спаси меня, сделай хоть что-нибудь!

– Гийом, что там произошло? – спрашиваешь, значит, не видишь. Почему ты не видишь, Тома?

– Наверное, было душно. Прости меня. – я так хотел к тебе, я так хотел в тебе спрятаться, но…

– Я люблю тебя бесконечно. Ты – всё, что у меня есть, – обнимаешь, успокаивающе гладишь, – Ты весь дрожишь! Ну что же с тобой, любовь моя? – неужели ты чувствуешь?

– Мне так плохо, Том… – от твоего имени, звучащего из собственных уст, бросает в жар. Не могу…

– Я сделаю всё, как ты пожелаешь, только не уходи. – нет, нет, нет! Ради бога перестань…

– Сделай хоть что-нибудь, прошу тебя! Я задыхаюсь, а ты ничего не хочешь сделать…. Том! – внутри снова нарастает тревожный ком, будто надвигается опасность, от которой некуда спрятаться, а главное, она надвигается не снаружи, а исходит изнутри.

– Но ты даже не даёшь мне возможности! Что с тобой? Скажи хотя бы, что я могу для тебя сделать?! – зачем до боли сжимаешь мои руки, Том? Мне и так больно… Зачем так громко говоришь? Не чувствуешь, не знаешь, не понимаешь. Мне плохо.

– Не знаю… прости, прости, прости…

Спрячь меня, иначе оно меня сожжёт!

Но ты не можешь.

Вырви это вот отсюда, из сердца!

Ты не можешь.

Ударь, сделай больно, хотя бы сейчас!

Даже этого не можешь…

Нет, не ты.

Не твои руки.

Не твои глаза.

Не твой голос.

Не твой запах.

Не твои волосы.

Не ты.

ТВС

_____________________

* – «Олений парк» (фр. parc aux cerfs) – особняк в окрестностях Версаля, предназначавшийся для встреч короля Франции Людовика XV с многочисленными и часто меняющимися фаворитками. В литературе XIX—XX веков феномен «Оленьего парка» использовался в качестве примера развращённости нравов эпохи рококо.

**– Було́нский ле́с (фр. le bois de Boulogne), занимающий площадь 846 га[1], находится в 16-м округе на западе Парижа. Так называемое «лёгкое» французской столицы (второе «лёгкое» – Венсенский лес на востоке города). В 2,5 раза больше Центрального парка в Нью-Йорке, в 3,3 раза больше Гайд-парка в Лондоне. Находится на территории старинного леса Руврэ; посредине леса обустроен парк Багатель.

*** – Филипп I, герцог Орлеанский (фр. Philippe, duc d’Orléans; 21 сентября 1640, Сен-Жермен-ан-Ле – 8 июня 1701, Сен-Клу) – сын Людовика XIII Французского и Анны Австрийской, младший брат Людовика XIV Французского. Женился на Анне Генриетте Стюарт, сестре Карла II Английского, также известной как ‘Minette’. Их брак не был счастливым, в значительной степени из-за гомосексуальных отношений Филиппа с шевалье де Лорреном. Герцогиня умерла в 1670 году, ходили слухи, что её отравили, но это маловероятно.

========== Часть II. продолжение 4. ==========

Ты говоришь, что нет любви во мне.

Но разве я, ведя войну с тобою,

Не на твоей воюю стороне

И не сдаю оружия без боя?

Вступал ли я в союз с твоим врагом,

Люблю ли тех, кого ты ненавидишь?

И разве не виню себя кругом,

Когда меня напрасно ты обидишь?

Какой заслугой я горжусь своей,

Чтобы считать позором униженье?

Твой грех мне добродетели милей,

Мой приговор – ресниц твоих движенье.

В твоей вражде понятно мне одно:

Ты любишь зрячих – я ослеп давно.

(У.Шекспир, сонет 149)

POV Author:

Герцогиня де Вард сдержала своё обещание, придя на следующее утро после случившегося, в сопровождении королевского врача. Осмотрев Беранже, пожилой Жан-Жак Ларош обнаружил у него все признаки переутомления, и настоял на длительном отдыхе, как Нарцисс ни убеждал его в том, что чувствует себя превосходно. Что же до Жозефины де Вард, то она очень огорчилась нарушению своих планов относительно танцора. и пожелав пожелавши ему скорейшего выздоровления, высказала надежду на скорую встречу, так как до дня рождения Его Величества она будет оставаться Версале. И единственное, что смог сделать Гийом в ответ на её хлопоты и внимание, это лишь устало улыбнуться.

***

В сердце Гийома поселились пустота и растерянность, которые он ничем не мог изгнать. Они с Дювернуа стали отдаляться друг от друга всё больше. Он сам – потому что больше не чувствовал того спокойствия, что раньше приходило в обществе арфиста, скорее, юноша теперь его раздражал, хотя понять, чем именно, он не мог.

Сам же арфист не усердствовал в попытках что-либо изменить, боясь испортить всё вконец, но старался окружить Нарцисса заботой и любовью – танцора надлежало поставить на ноги как можно скорее, поскольку до дня рождения короля оставались считанные дни! Все эти две недели Гийома ежедневно навещал Жан Бартелеми, но ни одного раза – маркиз. Это обстоятельство было основным, что злило его, и всё своё неудовольствие он срывал на тех, кто постоянно находился рядом.

С того самого вечера, когда запах редких духов навеял мутные, пугающие образы, а каждая ночь, после этого, неизбежно превращалась в ад – жуткие видения измучивали, исчезая только на рассвете – Нарцисс перестал называть Дювернуа по имени. Билл старался избегать его общества, и звал с собой Тьери даже для прогулок в саду, а ссылаясь на частые головные боли, он также просил не играть на арфе. Спали они врозь, ели тоже. Если это вообще можно так назвать – Тома стал всё чаще отказываться от еды, снова сильно исхудал и выглядел нездоровым. Вновь стал молчаливым и печальным, и разговорить его не под силу было даже Лани, с которым у него обычно завязывались непринуждённые беседы. Тома чувствовал, что Тьери Лерак не просто слуга, а когда узнал, что тот также приехал в Париж из Марселя, то сразу заподозрил, что в прошлом юношу могло что-то связывать с его Гийомом. Его ли? В этом Тома больше не был уверен. Билл стал далёким, чужим, и даже последнее – его голос, и тот изменился.

***

Пробыв в постели две недели, вместо положенных трёх дней, Гийом с радостью вернулся к репетициям, хотя до этого постоянно жаловался, что сильно устаёт, а маэстро даёт слишком тяжёлые нагрузки. Близился конец лета, а бал в честь дня рождения Его Величества был назначен на первое сентября, но до сих пор все репетиции шли без Марисэ, с которым Гийом должен был танцевать главный танец праздничной ночи– танец павлинов. Беранже с содроганием вспоминал Чёрного Лебедя и то облако, что его окутывало. От одной мысли о его парфюме внутри всё сводило судорогой, а сам образ утончённого черноволосого красавца с агатовыми глазами пробуждал туманные, тёмные, липкие воспоминания, которые болотом затягивали, наравне с именем арфиста, которое он больше не мог произносить. По этой причине Нарцисс был даже очень рад тому, что репетировать приходится не с японцем, а с Андрэ Жирардо – его изначальным соперником и недоброжелателем. Последний появлялся в школе каждый день, и был мрачнее тучи, однако старался на совесть и танцевал великолепно. Иногда, наблюдая за блондином, Гийом осознавал, что в некоторой степени ему завидует, настолько отточенными и совершенными казались все его движения и осанка. Но также очень чувствовалось исходившее от блондина враждебное настроение, которое тот не спешил скрывать, и Гийом понимал, что подобное неизбежно – во дворце все только и говорили о том, что Жирардо расстался со своим любовником. Это означало, что Чёрный Лебедь свободен, и вполне возможно, что бросил Андрэ из-за «нового бриллианта мэтра Лани», как некоторые величали Гийома.

В самом деле, Жирардо очень сложно переживал разрыв с Марисэ. Их разговор, свидетелем которого невольно оказался Гийом, действительно стал для пары решающим, в ходе которого, Чёрный Лебедь, со свойственной ему обходительностью, постарался очень деликатно объяснить Андрэ, что в их отношениях невозможно продолжение, поскольку они совершенно разные по природе, и не смогут друг друга понять. Жирардо долго пытался доказать, что не согласен с этим, и не понимает, что же такое стоит между ними, что так мешает и не может быть устранено. В порыве гнева он даже не удержался и наговорил лишнего, заявив, что догадывается об истинной причине – бедный сын солдата, по милости получивший титул – неровня герцогу Ангулемскому! Марисэ тщетно пытался его переубедить, но приведенных им аргументов было ничтожно мало для того, чтобы Андрэ смог в это поверить. Таким образом, шевалье Жирардо также остался доволен, когда узнал, что роль второго павлина в спектакле отходит Чёрному Нарциссу, потому что после расставания с возлюбленным, танцевать с ним в паре было бы выше его сил.

Дни шли один за другим, приближая наступление осени, и самолично Андре не замечал никакой связи между своей бывшей любовью и так называемым соперником, в то время как де ля Пинкори вовсю хвастался новым любовником в лице Гийома. Это давало Андрэ основания предположить, что россказни о связи Билла и Марисэ – очередные дворцовые сплетни, но вовсе не означало, что он не должен отпускать колкости в адрес Гийома, а поэтому они часто вздорили во время занятий, что выводило из себя даже терпеливого Жана Бартелеми.

***

– Вы неровно держите спину, Гийом! – высокий, резкий голос блондина прервал музыку, и все танцующие повернулись к его источнику. Андрэ всё никак не мог спокойно заниматься рядом с Беранже, – вы то и дело тянете меня вниз, а так не должно быть. Где ваш экарте? Где эпольман?*

– Да вы, сударь, кажется, мертвецки пьяны! Ищете новую любовь в вине? – не стал молчать провансалец, которому надоела придирчивость временного партнёра.

– Не забывайте, с кем разговариваете!

– О! Я говорю с великим Андрэ Жирардо, который, проснувшись однажды утром в чужой постели, стал графом де Шампань! Прошу покорнейше меня простить, – театрально всплеснув руками, Гийом отвесил издевательский поклон, – и впредь не обращаться ко мне по пустякам.

Жирардо покраснел от гнева, и резко развернувшись, выскочил из зала, пока остальные танцоры, перешёптываясь, смотрели ему в след, а Гийом, не менее раздражённый, направился к мэтру Лани с просьбой назначить ему другого партнёра для занятий.

***

– Гийом, я не знал, как вам это сказать, но дело в том, что последние три дня вы танцуете… – Жан Бартелеми, который всегда умел подбирать правильные слова, замялся, не зная, как выразить своё удивление, – Я вас не узнаю!

– Простите, мэтр… – весь воинственный настрой, с которым Нарцисс пришёл к учителю вмиг улетучился, – я вас разочаровал.

– Что вы, Гийом! Не говорите так. Возможно, это последствия вашего недомогания, – Лани никогда не был груб со своими учениками, даже в тех случаях, когда они заслуживали бы хорошей взбучки. Что же касается Гийома, то Жан Бартелеми, давно мучившийся безответным чувством к Дювернуа, никогда не смешивал своё личное отношение к нему с творческими достижениями, и как следствие, никогда не высказывал недовольства без причины. Лани прекрасно понимал, отчего Гийом вдруг стал плохо танцевать, но его понятия этикета не давали напрямую об этом сказать. Когда танцор не сосредоточен на танце, и мысли его заняты новым романом, то сложнее некуда – заставить себя погрузиться в танец. – Самое главное, чтобы вы чувствовали себя лучше на генеральной репетиции. Смею предупредить, что Марисэ очень требователен к своим партнёрам, и ему вы уже не сможете ответить в том же тоне, что и Андрэ.

– Как вы узнали… – Беранже в полной растерянности взглянул на маэстро, недоумевая, как тот успел узнать о подробностях их перебранки с Жирардо, – мне очень стыдно.

– Это Версаль, – грустно улыбнулся Лани, – а теперь идите и отдыхайте. Завтра же я подберу вам новую пару, будьте спокойны.

***

Хоть и удалось ответить самовлюблённому выскочке, настроение было испорчено, и особенно неприятно было неудовольствие мэтра, который обычно его только хвалил, к тому же, Чёрный Нарцисс понимал, что правы были оба – и Лани, и Жирардо. Тем не менее, вместо того, чтобы вернуться к себе, он оседлал Лулу, чтобы через полчаса быть в Париже. Ветер хлестал по щекам, но прохладные порывы не могли остудить злость, кипевшую внутри. Злость на Андрэ, на Марисэ, на Тома, на Тьери, на себя самого. Его рвали на части противоречивые стремления и не обуздываемые желания, с которыми он устал сражаться. Невозможно оставаться самим собой, постоянно чувствуя себя кем-то другим. Версаль, роскошь, внимание окружающих – ведь стоило ему где-то появиться, как не менее десятка взглядов устремлялись к нему – особенное отношение со стороны высокопоставленных особ, которые могли удовлетворить, если не все, то большую часть его амбиций… Заходить во дворец и вместо пренебрежительного шёпота слышать комплименты от представителей обоих полов, а по вечерам, запершись у себя, перебирать не менее дюжины любовных записок с назначением тайных свиданий – Гийом слишком увлёкся этим. Это, и многое другое, что изменило его версальскую жизнь, стало неотъемлемой её частью, и бросить это не было сил.

Лишь оказавшись у роскошного особняка маркиза, Беранже понял, что не заметил, как пронёсся через весь город. Отдав поводья конюшему, он направился к дверям, по пути стягивая шёлковые перчатки, и даже не заметив, как из манжета выпало аккуратно сложенное письмецо, которое накануне вечером вручила ему некто д`Эбер – сейчас у него было куда более важное свидание.

Сближение провансальца с Александром-Этьеном произошло гораздо быстрее, чем предполагал последний, и теперь оставалось лишь наслаждаться изящным телом и плодами бурной фантазии Билла, который окончательно терял над собой контроль, когда мужчина был рядом.

– Вы сегодня так рано, мой друг? – показавшись из-за двери библиотеки, улыбнулся маркиз одной из своих самых многообещающих улыбок. Сообщив дворецкому, что тот свободен, он направился к Гийому, который сходу стал возмущаться поведением другого Нарцисса, чем только развеселил Александра. – Думаю, анжуйское вино хоть отчасти поможет нам справится с этой неприятностью, а посему предлагаю пройти в мой кабинет и выпить за то, чтобы на вашем лице всегда сияла та улыбка, которая пленила меня с первого взгляда!

Как обычно, всё началось с долгих поцелуев, от которых переставало хватать воздуха, и не менее волнующих касаний. Маркиз предпочитал нежность вперемешку с болезненной грубостью, а так как Гийома это всегда заводило, каждая их ночь выливалась в настоящее извержение вулкана. Александер имел всё то, чего так не доставало Гийому в хрупком Дювернуа, который, даже пройдя возрастные изменения, так и остался изящным, как фарфоровая статуэтка, а его плотские потребности сводились к тому, что он, скорее, удовлетворял Гийома, нежели себя.

Александер стал медленно раздевать Нарцисса, постепенно оголяя горячую кожу, которая сразу покрывалась мурашками от соприкосновения с его губами, являя изящное тело, источавшее похоть в неприкрытом виде – с маркизом Гийом вёл себя уверенно и раскрепощено. Усадив Билла к себе на колени, Этьен стал ласкать плавящуюся красоту, зацеловывая изящную шею, и перебирая пряди шелковистых волос, от которых исходил едва уловимый аромат фиалки. На мгновение оторвавшись, Александер внимательно осмотрел белоснежную кожу груди, и удовлетворённо хмыкнул, не найдя там ничьих следов, кроме недавних собственных, вслед за чем поставил на острой ключице новый засос. Стало невыносимо душно, и Гийом откинул мешавшие волосы назад, пьяными глазами глядя на маркиза, который неотрывно смотрел на его лицо, а руки вновь заскользили по тонкой коже, бегло задевая тёмные соски и настойчиво спускаясь к паху. Александер потянулся к разрумянившемуся лицу Билла и нежно поцеловал умилявшую его родинку под губой, потом постепенно перешёл на точёный подбородок, а дальше жаждущие уста вновь потянулись к шее и спустились на плечи, пока руки настойчиво сжимали гладкие бёдра юноши, докрасна впиваясь в сахарную кожу. Удовлетворённый стон рассёк тишину украшенного гобеленами кабинета, а вслед за ним ещё один, когда Гийом, чуть приподнявшись, резко опустился на крепкий ствол нового мужчины. Этьен, который, не скрывая восхищения, любовался его лицом, с выступившими на нём капельками испарины, ласковым движением убрал тёмные пряди, липнущие к лицу и влажной шее Нарцисса, чтобы дарить новые поцелуи. Присущая Биллу грация покорила маркиза с первых минут, и теперь он дал свободу этой дикой чёрной кошке, любуясь её гибкостью, не уходившей даже в порывистом танце слияния. Воздух, пропитанный запахом смешавшихся духов и пылающего вожделения, стал тяжёлым и вязким, меняя не только частоту вдохов и выдохов, но и визуальное восприятие. Билл получал удовольствие, глядя на нового любовника, и совсем некстати промелькнула мысль о том, как же он устал, целуя Тома, представлять на его месте кого-то другого.

Мысль о Дювернуа, что так не вовремя пришла на ум, вмиг сбила весь настрой, и это не укрылось от Александра, столь упоённо его ласкавшего. Маркиз почувствовал, что до сих пор расслабленное тело напряглось, и движения замедлились, но вовсе не из-за экстатического забытья. Для де ля Пинкори вся игра в распущенность, в которую так старательно играл Беранже, была очевидна, в то время как на деле юноша всего лишь стал позволять себе чуть больше, чем раньше. А потому мужчина быстро догадался, что за мысли посетили прелестного искателя приключений.

– Думаешь о нём? – голос маркиза выхватил Билла из волны, что стала уносить его всё дальше с каждым вздохом.

Приоткрыв глаза, молодой человек увидел ясный взгляд маркиза, которым тот будто приковал к себе его собственный, и взгляд этот был настолько красноречив, что у Билла закралось подозрение – не вслух ли он думал только что? Однако он поспешил сделать вид, что не понимает вопроса.

– О ком?

– О Тома.

– И почему же я должен думать о своём брате, когда ваши руки так настойчивы? – попытался отшутиться Гийом, – С ним Тьери. Мне не о чем беспокоиться.

– Ты же сейчас сравнивал его со мной, не так ли? – будто не слыша ответа, вкрадчиво продолжал Александер.

– О чём вы…

– Гийом, я давно знаю, что Тома – не брат тебе, – промелькнула снисходительность в тоне и улыбке маркиза.

– Это Тьери сказал! – вмиг вспыхнул Нарцисс, спеша отстраниться, но мужчина не дал ему этого сделать.

– Не надо так плохо думать о бедном мальчике. Он, как раз, утверждает, что хотя вы из одного города, тебя он не знает. Марсель большой, – произнёс де ля Пинкори, пальцем приподняв нахмуренное лицо Билла за подбородок, и глядя ему в глаза, продолжил, – Ты сам мне всё рассказал.

– Я?

– Помнишь то утро, когда ты впервые попал сюда?

– Как же не помнить? – всё своё удивление Гийом попытался спрятать в тени самодовольной ухмылки.

– Ты крепко спал, мой прекрасный Нарцисс… – полушёпотом начал Александер Этьен, перемежая слова с отрывистыми поцелуями, – О, ты был неотразим! Ещё тогда я понял, что устоять перед твоими чарами мне не суждено. Ты лежал на спине, и твои изумительные волосы… – маркиз крепко сжал чёрные пряди у затылка, – …разметались по сторонам, открывая вот это чудо, – в подтверждение своих слов, Александер мягко засосал тонкую кожу на шее Гийома, который всё не мог понять, чего добивается маркиз? Но это не мешало телу начать отзываться на возбуждающие касания, которые сопровождались не менее возбуждающими словами. – Не воспылать к тебе понятным чувством было бы странно, Гийом, – возобновляя толчки в разомлевшее тело, продолжил Этьен, – безупречная кожа, тонкая, почти прозрачная, точно лепестки нарциссов, и сладкая на вкус… – целуя грудь и точёные плечи, говорил он, – … но вся в таких кошмарных кровоподтёках!

Билл вздрогнул от произнесенных слов, но маркиз не позволил ничего ответить, глубоко толкнувшись внутрь, и из коралловых уст вырвался только протяжный стон, который мужчина сразу же перехватил губами.

– Следы укусов были и на бёдрах, и на шее, и на сосках… – шептал маркиз, сильно прикусывая розовые жемчужины, – Ты любишь боль, не так ли?

– Да… – выдохнул Билл, запрокидывая голову, но Александер дёрнул его за волосы, заставляя смотреть в свои чёрные сверкающие глаза. По-прежнему сидя на его бёдрах, Нарцисс незаметно для себя возобновил соответствующие движения.

– Когда я приподнял тонкую ткань, которая только добавляла желания увидеть, что же под ней, то чуть с ума не сошёл, – до красных следов сжимая талию Гийома, продолжил маркиз, – Видимо, ты почувствовал мои губы сквозь сон, и переменил позу: ноги чуть шире… дыхание чуть быстрее… а я всё целовал и целовал эту сахарную кожу… слизывая твои грёзы… – повторяя действиями свои слова, Александер Этьен всё шептал, – А потом я сделал вот так… – нежно заскользив пальцами по влажному члену Нарцисса, он стал наблюдать эффект, который возымели над юношей его слова, – Так хотелось вглубь твоего тела… сходить с ума в тебе, Гийом… как сейчас…

Билл, уже ни о чём не думая, стонал громче, выгибаясь в его руках, в то время как мужчина продолжал, ускоряя движения, – Твои стоны… о да! Лаская такого горячего тебя, любуясь тобой, я мечтал, чтобы в этих стонах слышалось моё имя… как сейчас… – оттягивая момент экстаза, Этьен продолжал говорить, пока Билл измученно шептал его имя, – Но, изливаясь в мою ладонь, ты простонал…

– Ах! – янтарные глаза вспыхнули, и совершенные, изящные изгибы тела пробила дрожь наслаждения.

– …ты простонал «Том»… – закончил свой рассказ маркиз, наблюдая за тем, как взрыв удовольствия превращается для юноши во вспышку боли.

Короткое имя, произнесенное едва слышно, мгновенно вернуло Нарцисса в реальность, и он ошарашено распахнул глаза, уставившись на любовника, в то время как сам Александер, будто и не говорил ничего, прикрыл глаза, и вдыхая его нежный, цветочный запах в области шеи, с громким стоном излился в его тело.

Гийом внезапно понял, что вся его игра была разоблачена с самого начала, и так не вовремя прозвучавшее признание маркиза страшно его разозлило. Даже здесь, даже сейчас, даже в руках другого, он вынужден думать о Дювернуа!

Ловко высвободившись из горячих объятий, он захотел скорее покинуть этот дом, но это представилось весьма затруднительным – нужно было одеться, а одежды его, сорванные с тела в нетерпении, оказались раскиданными по комнате тут и там. Гийом почувствовал себя в ловушке, как физически, так и морально.

– Почему же вы сразу не разоблачили меня? – холодно спросил он у маркиза, всё так же расслабленно полусидящего на роскошном диване.

– Какие громкие слова! – спокойно отозвался тот, – Я вовсе тебя не осуждаю, даже если он и брат тебе.

– Вы – нет, зато церковь. Мужеложство наказывается жестоко, неправда ли?

– Да и не только поэтому, Гийом. При дворе ведь, где столько богатых и знатных, выгоднее быть свободным, нежели любовником бедного, ущербного человека. Так почему бы не сказать, что живёшь со слепым братом, о котором неусыпно печёшься? Это звучит очень благородно.

– Я никогда не стремился заполучить вас, чтобы иметь выгоды, вроде тех, что извлёк из связи с вами Андрэ Жирардо! – вскинув голову, Гийом одарил вельможу высокомерным взглядом.

– Не обманывай хотя бы себя, – лениво возразил маркиз.

– Если я такой грязный лжец, то почему же тогда Ваша Светлость позволяет мне себя касаться?

– Я же сказал, что было бы странно не плениться твоей красотой, – улыбнулся в ответ Александер, – Я поставил себе целью – заполучить тебя любыми способами, потому что ты – это то, что я искал.

– Даже если и так, вам не в чем меня упрекнуть!

– Да, Гийом. В том, что тебя не в чем будет упрекнуть я понял сразу. Признаться, я не ожидал, что в таком строгом на вид создании, томится столь доступный клад, который только и ждёт, чтобы его открыли, – прикрывшись бархатным покрывалом, вышитым серебром, начал маркиз, – Простой провинциальный юноша, а столько прыти… Я думал, мне придётся добиваться, ставить в безвыходное положение, если учесть, что я искренне верил в твою любовь к этому слепому мальчику. Потому что он не только красив и полон достоинств, но также беспомощен. А ты любишь управлять, и я искренне не понимаю, неужели тебе мало его?– прямо взглянув на Гийома, и заметив в его глазах ревнивые искорки, Александер налил себе вина, – Я убедился лишь в том, что он любит тебя до безумия, а ты… повторяю: я был поражён тому, как разительно отличается твой внешний вид от твоей природы. Нежная, строгая красота… Но ты по-своему наивен.

– Что же послужило причиной таким выводам? – вздохнул Гийом, наблюдая за тем, как рубиновая жидкость льётся в позолоченный фужер.

– Де Севиньи не похищал Тома.

– То есть… – провансалец непонимающе воззрился на спокойно вещающего маркиза. Тот смотрел на него тёмным, нечитаемым взглядом.

– Это сделал я.

– Так вы всё знали?!

– Я не просто знал…

– Я сходил с ума, боясь, что его уже нет в живых! Бежал к вам поздней ночью через весь Париж, а вы сидели и ждали?!

– Признаюсь, что это так.

– Да вы же просто… как вы смели?! – громко воскликнул Гийом в приступе захлестнувшего негодования, – И после этого вы говорите о наивности…

– Как я смел? По-моему, ты забываешься, моя колючая роза. Вся беда в том, что я сам оказался слишком наивен, полагая, что ты, безумно любя своего Орфея**, просто так мне не отдашься. Когда утром, сминая мои простыни, ты так томно простонал чьё-то имя, то, честно говоря, я позавидовал его обладателю. Разумеется, тогда я не даже догадывался, кто так безжалостно ставит тебе синяки и царапины, и проклинал барона за его грубость. Я ведь не знал тогда, что у тебя есть брат… – многозначительно вскинув брови, маркиз на минуту задумался. – Я решил, что не будет лучшего способа заслужить твоё доверие, Гийом, и поставить в зависимость, чем совершить рыцарский подвиг, посредством спасения того, кем ты дорожишь. Я прислал своих людей, которые отвезли его в дом Севиньи и закрыли на чердаке. После, когда мы приехали туда ночью, и я пошёл за ним, твой арфист сходу начал расспрашивать о том, кто я, и почему помогаю. Тогда-то я и сказал ему, что давно являюсь твоим покровителем, а ты – моей собственностью. По тому, как его, и без того бледное личико, приобрело мертвецкий оттенок, а губки нервно поджались, я получил необходимое подтверждение тому, что не братом он тебе приходится. Если бы он не был слепым и таким слабым, то, вне всяких сомнений, набросился бы на меня с кулаками. Я почувствовал это по его дыханию, по сжавшимся на моей руке пальцам и голосу, которым он мне отвечал.

Александер Этьен замолчал, а Нарцисс не мог поверить, что всё это похищение, все его переживания и страхи были пустыми, а мысли о смерти, а затем благодарности маркизу – напрасными. Тома же, как выходит, знал обо всём, ныне происходящем, ещё заранее, но не проронил ни слова. Сразу стала понятной его отстранённость в ту ночь и непонятные вопросы о том, по-прежнему ли он нужен Гийому. Всё логично и объяснимо, но почему же Тома всё это время молчал?

Стало невыносимо противно от самого себя и всего происходящего: от своей слабости, о которой ему, не церемонясь, заявлял маркиз; от самого маркиза, который, так вероломно с ним поступил; от того, что стоял сейчас почти обнажённый перед человеком, для которого являлся очередной красивой куклой, но не более. А Тома… о нём Гийому хотелось думать меньше всего. Не находя подходящих слов для ответа, он стал молча одеваться, стараясь не обращать внимания на победоносную ухмылку де ля Пинкори, который, даже не прикрывшись, встал и направился к нему.

– Я думал, что мне придётся брать тебя силой. Признаться, эта мысль… – он сделал паузу, и посмотрел в повлажневшие глаза Нарцисса, – …очень заводила, но вскоре я убедился, что первое не понадобиться, а вот актёрского мастерства тебе не занимать. И правильно сделали Лани с де Шираком, убрав этих бездарных дурочек из театра – ты один их всех с лихвой заменишь! – усмехнулся маркиз, – Если бы я не знал, что тобой пользовался барон, а сам бы ты не реагировал на ласки с такой готовностью, то сам бы счёл наш первый раз едва ли ни лишением тебя невинности. Так ещё нужно уметь себя вести – исходить вожделением, но при этом разыгрывать спектакль, будто бы другие тебя настойчиво добиваются. Жаль, что такой цветок достался не мне. Да и, почему-то я уверен, что не этому бедному арфисту также. Ты ведь давно испорченный плод…