Текст книги "«Narcisse Noir / Чёрный Нарцисс» (СИ)"

Автор книги: Unendlichkeit_im_Herz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

Пройдя внутрь беседки, они едва успели пригнуться, когда из-под крыши вырвалось несколько летучих мышей, с писком проносясь над их головами, вылетели вон. Опустившись на мраморную скамью, ни один не спешил заводить разговор, а потому они ещё какое-то время наблюдали за огнями, что горели в окнах дворца, в полной тишине. Там был шум, разговоры, веселье, угощения, и множество других эмоций и занятий, от которых сейчас кружилась голова, и хотелось спрятаться. А здесь, бесшумное уединение ночи лишь изредка прерывали крики сов и ещё каких-то ночных птиц, и тихий шелест листвы.

– Я могу вам помочь, – первым прервал своеобразный обет молчания Марисэ. Его глаза сверкнули в темноте, притягивая такой же тёмный взгляд Гийома, который начинал жалеть о том, что поддался мгновению слабости и рассказал секрет малознакомому человеку.

– Увы, но мне никто не может помочь, – вздохнул он в ответ, немного разочаровавшись – так начинали банальное ухаживание многие в его нынешнем окружении.

– Именно это я и ожидал от вас услышать, – неожиданно улыбнувшись, Чёрный Лебедь скрестил руки на груди.

– Тогда зачем вы спрашиваете? Да, я в полном смятении, а Тома, увы, не брат мне вовсе. Я полюбил его когда-то, но…

– За вашими словами вы пытаетесь скрыть истину. Вы до сих пор любите его, – совершенно серьёзно сказал Марисэ, – Только ваша совесть пытается оправдать ваше поведение с другими, хотя этого совсем не нужно делать. Тело и душа имеют разные пути.

– Я не знаю, какой путь избрать каждому из них! Я не знаю, что есть любовь, а что есть страсть? И не знаю, что я должен решить.

– Я знаю человека, который может помочь вам.

– Мсье, я боюсь, что даже Его Величество не в силах помочь мне!

– Есть и другие люди.

– Духовники? О нет! Даже не предлагайте.

– Не совсем. Если вы позволите, я приглашу вас поехать со мной завтра в одно интересное место?

Колеблясь, Гийом внимательно всматривался в улыбку и глаза Марисэ, перебирая в голове возможные варианты того, куда тот мог его приглашать. По серьёзному взгляду Лебедя юноша догадывался, что намерения у него самые благие, но привыкший к тому, что при дворе каждый без исключения преследует какую-либо выгоду, он был не склонен сразу давать согласие.

– Я подумаю.

– Я буду ждать вашего решения. Дадите мне знать, когда решитесь, – улыбнулся Марисэ, – Только не говорите никому о том, что я вам здесь говорил. Это не все поймут правильно.

– Благодарю вас, Марисэ. В ответ я прошу вас также не разглашать моей тайны. Думаю, нам пора. Наверняка меня уже хватились.

Грустно улыбнувшись на прощанье, Гийом поспешил покинуть беседку, и провожаемый задумчивым взглядом Марисэ, пошёл в направлении освещённого лунным светом дворца.

***

В это время Тома сидел в покоях маркизы. Он был один, поскольку Тьери вытолкал за дверь всех, кто после его великолепного выступления хотел с ним поговорить, а сама мадам ушла на ужин с Его Величеством. Вышло так, что пока юноша играл, де Помпадур заметила, как из его ладоней сочится кровь, окропляя кружева, и окрашивая в алый цвет струны. Остальные же были настолько увлечены его пениям и чарующей мелодией арфы, что не замечали ничего вокруг. А потому, как только Дювернуа закончил, она шепнула Тьери, чтобы тот отвёл мальчика в её будуар и выяснил, что с ним случилось, и если нужно, позвал лекаря. Лерак так и сделал, только врача звать не пришлось: всё дело было в ещё не до конца заживших порезах, которые попросту разошлись во время игры. Сам арфист ничего этого не чувствовал, и очень удивился, когда взглянув на свои руки, обнаружил на них алые пятна.

– Милый, Тьери сказал, что твои руки кровоточат! – воскликнул внезапно появившийся в покоях Гийом, – Как ты?

– Всё хорошо, Билл. Не стоит беспокоиться.

– Боже мой…

– Тебя не было.

– Да, я вышел на пару минут, и надо же было такому…

Гийом замолчал, потому что улыбка, промелькнувшая на губах Тома, не позволяла говорить дальше. В ней было столько обречённости, что стыд моментально сковал бы самого заядлого лгуна. Опустившись на колени, Гийом поцеловал кончики прохладных пальцев, понимая, что в красных пятнах, проступивших сквозь ткань перевязки, виноват только он сам.

– Тьери, принеси-ка мне вина! – заметив в дверях своего слугу, Гийом поднялся с пола, и вышел в коридор, столкнувшись в дверях с Андрэ Жирардо, всё ещё одетым в женский костюм. Юноши одарили друг друга красноречивыми взглядами, что даже посторонний смог бы понять, что за ненависть обуревает их, и разминулись, после чего Гийом отправился на поиски маркизы, с которой непременно должен был поговорить о Тома, а Жирардо, оглядевшись по сторонам, скрылся в покоях де Помпадур.

Когда Андрэ вошёл, Тьери, хлопотавший в передней, даже не обратил на него внимания, полагая, что это кто-то из фрейлин маркизы, и продолжил заниматься своими делами. Оказавшись в Будуаре, Жирардо увидел Дювернуа, который сидел в кресле у окна, прикрыв глаза, и не обращая внимания на его шаги.

– Господин, ваше вино я оставил на столе! – послышалось из передней, и тогда Андрэ обратил внимание на золочённый кубок, что стоял на круглом столе по правую руку от него.

– Благодарю, Тьери. Ты можешь идти. Я сам отведу брата домой.

Узнав голос Гийома, Жирардо понял, что другой возможности может и не представиться. Зависть и ненависть к Чёрному Нарциссу, который отнял у него не только имя, но и возлюбленного, возросла в разы, когда этим вечером он увидел его брата. Даже слепота не испортила впечатления, ведь от этого Тома не становился, ни менее талантливым, ни менее красивым. Убедившись, что остался незамеченным, Андрэ тихонечко открыл свои перстень, и высыпал в вино жёлтый порошок, после чего, услышав приближающиеся шаги, проскользнул в потайную дверь за портьерой.

ТВС

_____________

* – от латинского Lámium, разновидность душицы.

** – Так называли внебрачных отпрысков знатных особ и особ королевской крови.

*** – Сонеты 73 и 74

========== Часть II. продолжение 6 ==========

Беспечные обиды юных лет,

Что ты наносишь мне, не зная сам,

Когда меня в твоем сознанье нет, -

К лицу твоим летам, твоим чертам.

Приветливый, – ты лестью окружен,

Хорош собой, – соблазну ты открыт.

А перед лаской искушенных жен

Сын женщины едва ли устоит.

Но жалко, что в избытке юных сил

Меня не обошел ты стороной

И тех сердечных уз не пощадил,

Где должен был нарушить долг двойной.

Неверного своей красой пленя,

Ты дважды правду отнял у меня.

© У. Шекспир, сонет 41

POV Bill:

Чувство жалости – самое сильное и мучительное, что мне когда-либо приходилось чувствовать. Мне жаль его до безумия, потому что каждый день, возвращаясь на ночь к себе, я вижу, как он расслабленно выдыхает, будто не дышал весь день. Я возвращаюсь рано каждый вечер по требованию мэтра Лани, который ясно дал понять, что не намерен терпеть меня, если мой танец не станет лучше, и был совершенно в этом прав. Но Тома… Тома. Он принимает это на свой счёт – я знаю – полагая, что я изменился, что после того вечера я передумал. А я не понял ничего, и ничего не осознал. Его изрезанные руки сказали мне всё лучше слов, а им вторили разодранные струны и остриженные волосы. Но я и думать не желаю о том, что происходило с ним в тот день.

Узнал он что-то, или нет – что для меня это меняет, когда на части разрывает мой ум опасная волна? Хочу обнять его, но знаю – я-то обниму с любовью, но дам ему надежду снова, что породит второй удар, а вслед за ним ещё не раз он испытает боль, хотя я не скажу ни слова. Я прихожу к нему ночами, садясь на пол у его ложа, и жажду время вспять пустить, дабы тот трепет ощутить, его любовь и свой порыв. Я жил порывом всё то время, я жаждал его рук и губ, я жил им, но тяжким бременем мне стали узы…

И что теперь? Теперь я сам открыл всё правду незнакомцу. Я вновь прельстился обаянием, и звёздным светом чужих глаз, что мною очарованы, и дарят взгляды, которых жажду я сейчас. Мне нужен не слепой восторг, но истинное притяжение. Но если это заблуждение? Если это вновь искра, которая чуть вспыхнет и угаснет, как всё что я доселе наблюдал? И кто останется со мной? Тома – безмолвный, любящий, слепой. Он голос делает холодным, но слишком хорошо я знаю каждый его вдох и выдох, и каждое движение. И тон его, каким угодно будет, но той любви ему не скрыть, которая неизлечима, как и глаза его, что слепы ко всем моим грехам.

Сладкое наваждение, имя которому Марисэ, наплывает всё сильнее, всё увереннее, заполоняя мои мысли, и терзаемое осколками совести сердце. Но что он хочет от меня? Куда вести? Зачем? О мнимом брате, которого я отождествляю с болью, он всё теперь узнал. И даже слова не сказал об этом. И сам он в этом на Тома похож – ему не нужно слов и взглядов – он будто в душу напрямую зрит.

О, Богородица, не легче ль умереть? Я так устал…

***

Получив похвалу от короля и де Помпадур, я направился в её покои, где несколько минут назад оставил Тома. У него ещё не зажили порезы на руках, и когда он играл, видимо, задел их снова, отчего струны дворцовой арфы окрасились кровью. Его Величество был очень растроган этим, и приказал своему личному лекарю осмотреть Тома. Его нужно забрать домой и дать отдых рукам – Лани определённо поторопился с выходом ко двору.

Недавние откровения в беседке всё ещё продолжали звучать в моём уме, когда в мои мысли ворвался чей-то крик.

– Мсье Беранже! – из темноты коридора возник Тьери, – Вы же не пили ещё?

На его лице читался совершеннейший ужас, а говорил он так громко, что на нас стали оглядываться.

– О чём ты говоришь?

– То вино! – хватая меня за руку, он внимательно вглядывался в моё лицо, – Гийом…

– Да что стряслось?

– Оно было отравлено.

Больше ни слова не говоря, я бегом бросился вслед за Лераком к покоям маркизы. Сердце забилось в висках и во рту пересохло от страха, потому что из его слов я ничего не понял. Отравленное вино? Но как он узнал – неужели кто-то выпил… там оставался один Тома. Только не это, боже, только не это!

Ворвавшись в будуар, я растолкал успевших собраться людей, которые что-то бурно обсуждали. Кто-то рыдал и причитал, кто-то замер в немом ужасе, а кто-то ещё сразу вцепился в мою руку, дёргая в сторону. Обернувшись, я увидел мэтра Лани, бледного и подавленного.

– Заберите его отсюда скорее, Гийом, он совсем плох.

– Что произошло?

– Кто-то отравил вино, которое для вас наливал Лерак. Ведь исключается…

– Что с Тома?! – на меня обернулись несколько человек, когда я закричал, и тогда я увидел на полу тело… Милосердный Боже, благодарю тебя.

– Леблан, – мрачно молвил учитель.

Распростёртая на полу кукла, на лице которой застыла улыбка: смерть иногда шутит с теми, кто остался в этом мире. Полюбуйтесь, – говорит она, – я прекрасна! На этом месте, среди мозаичных узоров, должен был лежать я. Немыслимо. Я только что думал о смерти, и вот она – приходила, но, так и не дождавшись, взяла с собой другую душу.

Опустившись на колени, я попросил у покойной прощения за всё. За то, что она умерла вместо меня, за то, что даже сейчас, глядя на её посиневшие губы, умудрился вспомнить, как она ласкала меня этими самыми губами, и за то, что тихо шепчу: «Прощай, лучшая шлю*а Версаля, благодарю за то, что спасла мне жизнь». Больше мне нечего было ей сказать.

– Мари!

Толпа расступилась, пропуская де Помпадур, которая с криком упала на колени возле холодеющего тела своей фрейлины, но когда потянулась к её лицу, лекарь схватил мадам за руки, останавливая, и говоря что-то о том, что на коже мог выделиться яд. Обливаясь слезами, маркиза принялся молиться, и её примеру последовало большинство присутствующих, а я, поднявшись с пола, протиснулся к окну, где в кресле, почти недвижимо, сидел Тома. Его била дрожь, глаза лихорадочно блестели, а пересохшие уста были едва ли не такими серыми, как у мёртвой Леблан.

– Что здесь произошло? – кинувшись к нему, я упал перед ним на колени, прижимая его перевязанные ладони к своим щекам, и целуя кончики пальцев.

– Не знаю. Тьери поставил вино – я слышал… и ушёл. Потом зашла она. Она вдруг вскрикнула и… – Тома замолчал.

Дрожащие губы и широко распахнутые глаза, глядящие в никуда, только подтвердили слова мэтра, который, кстати, стоял рядом всё это время, не убирая руки с плеча Тома.

– Давай уйдём, – тихо попросил он, – мэтр, можно ли нам уйти?

– Идите, и не беспокойтесь. Но завтра к вам придёт де Жермен, или Шабо, поскольку они должны опросить всех, кто был поблизости. Тома не смог бы этого определить – перед Мари сюда заходила другая женщина, и кто она – предстоит выяснить. Беда в том, что видели только то, как она сюда зашла, но как выходила – не помнит никто.

***

События последних двух дней похожи на страшный сон: полиция допрашивает Тьери, которого сперва заподозрили в умысле отравить фаворитку короля, а теперь обвиняют в попытке отравить меня, но это смешно. Что бы ни происходило между нами, я знаю, что он не способен на подобное. Он же, в свою очередь, доказывает де Жермену, что загадочная женщина существует, и что нужно допросить пажей, которых в тот день у покоев было невидимо. Какое же счастье, что Тома не видит! Это обстоятельство лишило придирчивого Жермена каких-либо шансов обвинить моего мальчика, не говоря уже о заступничестве со стороны де ля Пинкори и мэтра, а также горестной маркизы, которая сама принялась уверять сначала короля, а потом и начальника тайной полиции в том, что это не было покушением на её жизнь, хотя подобная версия была выдвинута первой. Меня же то и дело спрашивают о том, кто мог желать моей смерти, но разве я это знаю? Тома пребывает в глубоком потрясении, и почти ничего не может сказать. Только подтверждает, что, кроме женщин, в комнату никто не входил, а я постепенно начинаю понимать, что до сих пор не осознавал: это было покушением на меня – некто пытался убить меня. Но я, перебирая сотни мыслей, и теряясь в догадках, никак не возьму в толк, что в моём окружении есть способный на убийство человек. Человек, на которого я не обращаю внимания. Человек, о котором я никогда бы не смог так подумать. Но где искать его, когда следствие, как мне кажется, зашло в тупик?

POV Author:

Следуя за Марисэ по узким улицам, Гийом, cогласившийся отправиться в некое интересное место, успел не раз пожалеть о данном согласии. До сих пор они ехали в карете, но когда оказались на улице Кузнецов, Чёрный Лебедь сообщил, что дальше они пойдут пешком.

Бесчисленные маленькие лавчонки, цирюльни, двухэтажные, ободранные домишки – Беранже и забыл, когда в последний раз посещал бедные районы Парижа, и если бы ни случай с отравленным вином, вероятнее всего, не согласился бы на эту прогулку. Смерть Леблан оставила после себя чудовищный осадок. Пусть Нарцисс и недолюбливал эту проворную мадмуазель, которая уже на второй день его пребывания во дворце, умудрилась познакомиться с ним поближе прямо в гардеробной маркизы, осознание того, что она выпила отраву, которая предназначалась ему, страшно угнетало.

Прохожие учтиво кланялись молодым людям, а Чёрный Лебедь знал что-нибудь интересное едва ли ни о каждом из тех, кто встречался по пути, то и дело вставляя какие-нибудь колкие замечания. Гийом же сгорал от любопытства, желая узнать, что связывает и без того загадочного японца с этими простолюдинами, но не осмеливался задавать вопросов напрямую. К тому же, Марисэ уже несколько минут шёл молча, и начинать разговор первым не хотелось.

Проходя мимо дома с полуразвалившейся черепичной крышей, Нарцисс так увлёкся, разглядывая ветхие строения, что не заметил, как вступил в лужу, и заляпал свои бледно-сиреневые чулки.

– Долго ли нам ещё идти?

– Ещё совсем немного, – ответил Марис, насмешливо поглядывая на Гийома, который пытался платочком оттереть грязные брызги с тонкого шёлка, – Вы утомились?

– Нисколько. Но дорога не самая чистая, согласитесь, – брезгливо поморщив нос, Беранже посмотрел на кружевной платок, – Теперь его придётся выкинуть.

– Расскажите о своей семье, – слова прозвучали из уст Лебедя, скорее, как приказ, нежели просьба. До этого он ни разу не задавал Гийому подобных вопросов, и даже после недавних откровений Нарцисса на балу, не стал ничего уточнять.

– Вы действительно желаете об этом узнать?

– Лично от вас – да.

Выбросив грязный платок прямо на дорогу, где его тут же подобрала какая-то девочка, с восторгом рассматривая ажурное кружево, Билл внимательно взглянул на своего собеседника, после чего заговорил.

Он не любил рассказывать о своей семье, и сейчас пребывал совсем в неподходящем настроении, однако сознание того, что главное его выступление напрямую зависит от Марисэ, не допускало возражений. К тому же, Нарцисс понимал, что сам виноват в том, что восточный красавец узнал о его тайне, и сам позволил ему предложить свою помощь. А посему, нехотя перелистывая запылённые страницы своей памяти, начал рассказ о том, как вырос на подобной улочке в Марселе, о том, что послужило причиной увлечению танцами, и о том, каким образом он оказался в окрестностях Тулузы.

Черноглазый слушал внимательно, не задавая вопросов, пока они не остановились у большой дубовой двери с массивным витым кольцом, над которой покачивалась, скрипя, потрескавшаяся вывеска: «Цирюльня Жана-Батиста».

– Это и есть то самое место? – Гийом обеспокоенно взглянул на невозмутимого, как море в штиль, Марисэ, – Цирюльня?

– Именно так. Не волнуйтесь, сейчас вы всё поймёте.

Спокойный тон Лебедя прозвучал совсем неубедительно для Беранже, который стал опасливо озираться по сторонам, нервно теребя пышное жабо, а в его мыслях уже воскресали придворные байки о восточных работорговцах. Учитывая то, что Гийом сам не понимал, каким образом японцу удалось уговорить его на эту авантюру с походом в город, беспокойство и опасения его были вполне уместны. Не говоря уже о недавнем неприкрытом покушении на его жизнь. Ведь ещё неизвестно, кто именно отравил вино, оставленное Лераком, и по чьему приказу? Маркиза де Помпадур, потрясённая смертью любимой фрейлины, отдала приказ главе тайной полиции, чтобы он как можно быстрее опросил всех, кто был у её покоев в тот вечер. Однако прошло два дня, а капитану Шабо до сих пор было нечем похвастаться.

– Моё почтение, господин Пуатье, – тихо произнёс голубоглазый паренёк, отперший дверь, и, пропуская знатных гостей внутрь, склонился в поклоне.

Марисэ направился уверенным шагом по давно известному ему пути, в то время как Гийом неуверенно семенил за ним, оглядываясь по сторонам, и не находя вокруг ничего пугающего: действительно, под стеной стоят кресла для клиентов, и столики с зеркалами, а в углу какой-то парнишка бреет толстяка-буржуа в засаленном коричневом кафтане.

Продолжая следовать за новым другом, Беранже пытался представить себе того, к кому этот надменный и загадочный Чёрный Лебедь, обычно сторонящийся всех, идёт сам, пешком, чуть ли не через весь Париж. Также ему подумалось, что если бы у Марисэ были планы о похищении, то он воплотил бы их в жизнь сразу, не заводя задушевных бесед, либо же действовал через подставных лиц, но точно не сам. Кое-как успокоив разбушевавшееся воображение, юноша подумал, что надо бы научиться обращению со шпагой, которая нынче покачивается на поясе всего лишь для вида.

Поднявшись по узкой деревянной лестнице, молодые люди оказались у небольшой дверцы, в которую японец постучал особым образом, и вошёл, не дожидаясь ответа.

– Как давно я вас не видел, друг мой! – воскликнул человек с длинными каштановыми волосами, чьё лицо было сложно разглядеть против света, но которое, тем не менее, сразу показалось Гийому знакомым. Он сидел за большим столом, на котором лежало множество предметов непонятного назначения. Вся комната была завалена книгами, пузырьками с непонятными жидкостями, а также разбросанными кругом клочками бумаги, на которых было что-то написано, семенами и засушенными пучками трав. Среди всего этого беспорядка едва ли можно было рассмотреть хозяина, но внимание Гийома сразу привлекли его пальцы, тонкие, немного узловатые, унизанные серебряными и золотыми перстнями, в которых он держал карты.

– Я скучал по вас не меньше, мои милый, – ответил Марисэ, проходя вглубь, – И что там нашептали вам звёзды?

– Ах, герцог, разве могли вы спросить меня о чём-нибудь ещё, пусть мы и не виделись целых две недели?! – воскликнул хозяин, наконец, вставая и кланяясь гостям.

– Герцог?

Удивлению Гийома, стоявшего позади, не было предела, и на его голос тут же обернулся названный герцогом, а затем обратил внимание и длинноволосый шатен.

– Господин Альетте так шутит, Гийом, – улыбнулся в ответ Марисэ, после чего аккуратно взял растерянного Нарцисса за руку и провёл в кабинет. Беранже встал рядом, всматриваясь в черты лица хозяина, уже догадываясь, где он мог слышать это имя прежде.

– Дорогой Жан, имею честь представить вам своего близкого друга, мсье Гийома Беранже! – шутливо-торжественным тоном произнёс Чёрный Лебедь, не замечая, как внимательно всматривается его давний друг в того, что стоял позади, после чего обратился к Нарциссу, – Этот…

– Мэтр Альетте! – воскликнул Билл, не дожидаясь, пока его официально представят, – я вспомнил вас!

– Раздери меня чёрт! Гийом Беранже… – настороженное выражение лица хозяина мгновенно сменилось искренней улыбкой, – До чего же тесен наш огромный мир… хотя, помня ваше «зашёл в эти места по пути в Париж!», не приходится удивляться нашей встрече здесь. Тогда я сказал вам, кажется, что…

– Милостивые господа, мне понятна ваша радость, – перебил Марисэ Жана, – однако не соизволите ли вы рассказать мне, где и когда успели познакомиться?

– Это было в Тулузе, друг мой. Как называлась та деревенька? – переспросил Альетте у Гийома.

– Сент-Мари, – вздохнул юноша, чувствуя, как одно простое название вызывает трепет и беспокойство.

– Тогда-то мы и встретились. Кажется, я тогда поспорил с цыганами, и они едва ли ни с кулаками на меня стали бросаться, – эмоционально начал Жан, оживлённо жестикулируя, – Вы бы видели, герцог, как они издевались над Таро! Я тогда сказал им, что…

– Вот-вот, Таро. Затем-то мы и пришли к вам сегодня! – громко прервал Альетте Лебедь. Он хорошо знал, что возмущённый рассказ чудного приятеля послужит причиной очередным дебатам на тему несовершенства всего мироздания, если вовремя его не остановить. – Сделайте-ка нам расклад!

Альетте сразу насторожился, не пытаясь больше ничего сказать, выжидающе глядя то на сосредоточенного Марисэ, то на рассеянного Гийома.

– Мсье Гийом, я, конечно же, не забыл о нашей встрече и коротком разговоре, но могу ли я быть уверенным в том, что всё услышанное здесь сегодня останется между нами, и не станет известно никому ни при каких обстоятельствах?

– Вы можете быть уверены в честности и добрых намерениях моего друга, – с нажимом произнёс Лебедь, не давая Гийому вступить в разговор – он знал, что юноша всё ещё колеблется, – и сейчас мы попали в весьма затруднительное положение, милый Жан. И только вы можете нам помочь, обратившись к внеземным силам.

– Да неужели? – тёмно-карие глаза оккультиста сверкнули, и он ещё раз внимательно оглядел Беранже, который лишь согласно кивал на всё, что говорил японец.

Альетте подошёл к окну, и осторожно выглянув, закрыл его и задёрнул занавески. Комната ненадолго провалилась в полутьму, пока загадочный цирюльник разжигал свечи и доставал какие-то книги. Гийом наблюдал за его действиями молча, но только хотел задать вопрос о том, что они, собственно, собираются делать, как Марисэ, приняв предложение хозяина присесть, заговорил первым:

– Любезный друг, я не думаю, что в данном случае будет уместным вопрошать игральные карты… – начал он, присаживаясь на небольшую кушетку рядом с Гийомом.

– Но…

– Прошу вас. Я принёс с собой Таро, вот, возьмите, – Лебедь протянул свёрток фиолетового шёлка.

– Ах, герцог…

– Альетте!

Приказной тон заставил повиноваться, но маг, всё же, нашёл, чему возразить.

– Я просил вас, любезнейший, не называть меня так. Я давно сменил своё имя и зовусь Эттейлой.

– Прошу прощения.

– Позвольте полюбопытствовать… – начал Гийом, но оккультист его перебил, будто читал его мысли:

– Почему изменил имя? Всё просто – я прочитал свою фамилию наоборот, как прочитали бы кабаллисты – справа налево. И всё же, может быть, на обычных картах? – с надеждой повторил свою просьбу Эттейла, обращаясь к Марисэ, но одного взгляда того было достаточно, чтобы смириться и развернуть шёлковый лоскут, доставая колоду из семидесяти восьми Арканов. – Какие будем использовать?

– Только Старшие.

Согласно кивнув, Эттейла отделил двадцать две карты Старшего Аркана, и они замелькали в его унизанных перстнями пальцах.

Лицо оккультиста подсвечивалось мерцанием четырёх свечей, расставленных по углам стола, и его острые черты казались ещё более привлекательными, а весь образ – ещё более таинственным. Тёмные брови вразлёт придавали лицу некой опасности, в сочетании с тонким орлиным носом, но длинные ресницы сглаживали жёсткие линии. Прошептав, напоследок, какие-то заклинания, маг коснулся колоды губами, и сделал глубокий вдох, прикрывая глаза.

– Числа, – произнёс он, не открывая глаз.

– Он просит вас называть числа, в соответствии с которыми он будет отсчитывать карты, – шепнул Марисэ Гийому, который во все глаза уставился на медитирующего Эттейлу, – Пять чисел.

– Любых? – юноша немного испуганно посмотрел на друга, и получив утвердительный кивок, ответил, – Тринадцать.

Эттейла резко открыл глаза, и обратил свой взор навстречу глазам Беранже, и в тот же миг по его телу прошла волна дрожи. Пламя свечей дрогнуло, хотя сквозняк был невозможен, и он быстро отвёл взгляд, начиная отсчитывать карты. Гийом также резко почувствовал себя нехорошо, но из приличия не сказал ничего, и лишь по плотно сжатым кулакам, можно было догадаться, что он не в лучшем состоянии. Но японец не обратил на это внимания, пристально вглядываясь в колоду, и отсчитывая карту за картой вместе с магом.

– Чёрт!

Гийом вздрогнул от неожиданности, а Марисэ вскочил и подошёл к оккультисту. Взглянув на ту карту, которая, по всей видимости, и вызвала эмоции Эттейлы, он быстро смёл карты, и велел перетасовать и разложить ещё раз.

– Что-то не так? – не понимая, в чём дело, Беранже встал.

– Подержите их, я плохо слышу, – молвил маг, недовольно хмурясь, и протянул карты, – Но извольте снять перчатки. Картам нужны ваши руки.

Повинуясь безмолвно, Гийом быстро стянул шёлковые перчатки, и бережно взял Старшие Арканы, зачарованно глядя на замысловатый рисунок обратной стороны карт, внутри которого надпись гласила: «От единого, через единое и к единому».

Мы возвращаемся к истокам.

Ещё какое-то время Гийом пытался сосредоточиться, даже умудрился мысленно задать вопрос, но головокружение усиливалось, и когда на его лбу уже засверкали капельки испарины, он отложил колоду, и закрыл лицо руками, чувствуя, что наваждение сильнее его. Вербена? Марисэ не душился ею с тех пор, как они стали вместе заниматься. Но ощущения те же самые. И голоса. Свой собственный голос.

Подержите их, я плохо слышу.

Вы не поняли, мой господин, тут Смерть.

Я не прощу вас, потому что никогда не смогу вас забыть.

– Билл?

Открыв глаза, Нарцисс увидел обеспокоенное лицо Марисэ, который присел перед ним на колени, поднося нюхательную соль.

– Откройте окно, мой друг, – обернулся японец к магу, – Видимо нам лучше будет уйти.

– Нет-нет! – запротестовал Гийом, приподнимаясь с кушетки, – Я готов, я хочу…

– Но вам нехорошо.

– Давайте продолжать, – отстраняя протянутую руку, Беранже сел ровно, всем видом показывая, что не собирается прерываться.

Вновь принявшись тасовать карты, Эттейла всё поглядывал на Гийома, после чего громко выдохнул, и повторил свой вопрос: «Числа». Беранже называл: «Девять, семь, три, один…» Замешкавшись на пятом – последнем необходимом – числе, он снова назвал число тринадцать, вызвав какой-то многозначительный кивок у мага, и нервный выдох у Марисэ. Когда пять нужных карт, которые Эттейла выкладывал также справа налево, простёрлись в простом раскладе, Чёрный Лебедь начал говорить на латыни, видимо, комментируя сочетание Арканов. Сам оккультист, откинув падающие на лоб пряди волос, внимательно вглядывался в расклад, будто пытался найти в нём что-то ещё, помимо того, что видел.

– Подойдите сюда, Беранже. Вы также должны взглянуть на это, – оторвавшись от изучения расклада, Эттейла обратился к Гийому, который был всё так же бледен. – Говорил я, что лучше было заняться этим на простых картах, герцог… – умоляющий взгляд мага устремился к непреклонному Марисэ, который тут же отвернулся, отходя на несколько шагов.

– Возможно, мне стоит выйти? – мягко обратился он к Нарциссу, – Возможно, вы захотите обсудить с мэтром личные вопросы?

– Нет, останьтесь!

В сияющих янтарным оттенком глазах было столько отчаяния, что Чёрный Лебедь невольно потянулся к Гийому, и ласково проведя рукой по его щеке, согласно кивнул.

– Я суеверен, – сосредоточенно начал Эттейла, – и в случаях, когда мне попадается карта XIII, я попросту прекращаю расклад. Неважно, какие ещё выйдут после этого Арканы, эта карта всегда означает конец. Конец того, о чём вы вопрошаете. К тому же, вы сами назвали число «тринадцать», и подобное совпадение я не считаю случайностью. В этом деле каждая случайность – роковая. Именно поэтому предпочитаю занимательное гадание на игральных картах мрачным рассуждениям, но поскольку наш достопочтенный герцог настоял на этом… – он замялся, – Я должен говорить то, что вижу. Будьте готовы.

POV Bill:

Глаза слезятся, не позволяя сразу рассмотреть простой расклад из пяти карт, сложившихся под уверенными руками Эттейлы, образ которого и манит своей загадочностью, и отталкивает одновременно. Разве мог я подумать, тогда, гуляя на яблочном празднике, что через два года повстречаю его здесь, а Париже? Более того, приду к нему сам, в один из тысяч маленьких домов, в одном из сотен узеньких переулков. Совсем недавно вспоминал о нём, и клял за то, что предсказал мне встречу с Провидением. Но, как видно, он был прав. Прав лишь даже потому, что видение моё теперь открылось до конца, и все те запахи, и звуки больше не пугают, и черноволосый незнакомец, что всегда спиной ко мне стоял, вдруг обернулся…

О, как же прав был прорицатель! Как прекрасна жизнь, пусть и полна нелепых совпадений! И вот она – Судьба, что держит меня за руку, и забирает все тревоги одним лишь взглядом чёрных глаз!

– Что вы видите? – из моих мыслей вырывает меня тихий голос Эттейлы.

Передо мной пять карт: «Смерть XIII», «Мир XIX», «Влюблённые VI», «Умеренность XIV» и «Звезда XVII». Каждую из них маг называет, и значение каждой растолковывает, а Марисэ всё подтверждает, мягко поглаживая меня по руке, поясняя тихо: