Текст книги "Табия (СИ)"

Автор книги: Тупак Юпанки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)

У него ухает сердце, когда она отвечает:

– Конечно, Гарри, – но потом добавляет вовсе не то, что он ожидал услышать: – Раньше я думала, что ты просто смелый и отчаянный человек, который готов рискнуть жизнью ради других. Но теперь я вижу, что ты очень сильно изменился. Ты стал задумываться над тем, что делаешь, и надо всем, что тебя окружает. Ты научился видеть глубже и понимать суть вещей, а не хватать поверхностные знания, как раньше. По-моему, это именно то, чего тебе всегда не доставало.

Гарри смотрит на неё оторопело, забыв закрыть рот и сомневаясь, не снится ли ему это.

– То есть ты… Ты не злишься, не считаешь меня трусом и предателем?

– Нет, Гарри. Я считаю тебя очень смелым человеком. Ведь смелость не в том, чтобы, зажмурив глаза, быстро покончить со всем раз и навсегда, а в том, чтобы заглянуть в лицо своим страхам, попытаться понять их и принять. К тому же, каким бы теперь ни стал Волдеморт, вряд ли бы он разрешил тебе спокойно жить в поместье, если бы был хоть один шанс, что ты действительно можешь убить его, – Гермиона виновато опускает голову. – Возможно, он знает что-то о вашей связи, чего не знаешь ты. Я знаю, что для того, чтобы убить человека, недостаточно выпустить убивающее проклятие – нужно по-настоящему захотеть этого. Может быть, ваша связь не дала бы тебе этого пожелать на самом деле. Даже если бы ты попытался убить его, ничего бы не вышло.

– В любом случае, теперь мы этого уже не узнаем.

– Как знать, – Гермиона задумчиво покусывает губу. – Выбора-то у нас особого нет.

– Что ты имеешь в виду? – прищуривается Гарри.

– Ты ведь сам полчаса назад сказал: если его не убить, он уничтожит всех нас. Так что для тебя в этой войне есть только два варианта: либо ты убьёшь его, либо погибнешь сам. Потому что бежать на самом деле уже некуда и прятаться негде. Сейчас всё не как в школе, у тебя уже нет третьего варианта.

– Даже не верится, что всё близится к концу, – шепчет Гарри, глядя в окно.

– Я понимаю тебя. Мы столько лет сражались с ним, а теперь, получается, это уже не имеет значения.

– Не имеет, – кивает он, рассматривая разбитый фонарь на улице. – Я знаю, как всё будет. Всё равно в конце останемся только я и он. И я боюсь, мне будет легче погибнуть самому, чем…

Гарри не договаривает, но этого и не нужно: всё равно он перешёл на шёпот и Гермиона уже не может его слышать.

Глава 27. Отторжение приводит к единению

Дни льются унылым серым потоком, как холодная вода из кривого крана в ванной комнате на втором этаже. Январь медленно приближается к концу, но Гарри почти не чувствует течения времени. Его вчера похоже на сегодня и ничем не будет отличаться от завтра. Он лишь смутно догадывается, какое сегодня число и сколько дней он находится в штабе. Однажды, глянув на календарь в прихожей, он равнодушно отмечает, что прошла уже неделя с тех пор, как он вернулся. Но с тем же успехом это мог быть и месяц, и всего два дня. Здесь ничего не меняется, ничего не происходит. Один день заканчивается, чтобы начался другой, такой же бездушный и пустой.

Несмотря на то, что до февраля осталось лишь несколько суток, потеплением и не пахнет. За окном по-прежнему маячит узкая маленькая улочка с редкими островками грязного снега. Как будто мир снаружи законсервировался, ожидая чего-то. Сам Гарри оценивает своё состояние и настроение под стать пейзажу за окнами. Апатия, навалившаяся на него, едва он только переступил порог дома, так никуда и не делась. Он вяло перемещается между этажами, механически глотает утренний кофе, заставляет себя жевать обед и вполуха прислушивается к разговорам за ужином. Тикающие часы на кухонной стене наглядно показывают, что время идёт, однако Гарри совершенно не чувствует никакого движения. Словно он гусеница, завернувшаяся в маленький кокон и выключившаяся из реальности на долгий срок.

Дамблдор по-прежнему не даёт ему совершать вылазок и патрулировать улицы вместе со всеми. С другой стороны, он и сам не очень-то рвётся. Если в поместье его заживо грызла собственная бесполезность, то сейчас он даже рад, что на него практически не обращают внимания. Он нисколько не удивляется, когда на следующий день после разговора с друзьями Дамблдор не приглашает его на собрание. Не удивляется и на второй. А на третий понимает, что ему уже практически всё равно, что творится за дверью стариковского кабинета.

Он с трудом может объяснить своё состояние даже самому себе, но после возвращения всё, происходящее в штабе, кажется ему чем-то бестолковым и незначительным. Даже слушая оживлённые разговоры за столом, он ловит себя на том, что смотрит на товарищей, как на мелких муравьёв, копошащихся в своём муравейнике. Он чувствует себя настолько непричастным к жизни в штабе, что не испытывает даже лёгкой обиды на недоверие Дамблдора, как это было на пятом курсе. Глухое безразличие, кажется, надолго поселилось в его сердце.

Хотя изредка оно разбавляется слабым болезненным покалыванием. Как, например, в один из вечеров, когда он, неясно зачем, спускается вниз и, проходя мимо гостиной, случайно видит такую картину: Сириус с Роном сидят у камина прямо на ковре и потягивают сливочное пиво. Люпин разговаривает с Гермионой, Джинни сосредоточенно считает петли на приторно-алом вязаном пледе, близнецы демонстрируют Невиллу какую-то искрящуюся круглую сферу, похожую на Напоминалку. Гарри незаметно стоит у дверного проёма несколько минут, наблюдая за этой идиллией и пытаясь поймать ускользающее ощущение чего-то знакомого и родного, чего уже не вернуть. Он так и не смог заставить себя войти в комнату и присоединиться к друзьям. Когда он находится рядом с ними, на него непрестанно давит острое чувство собственной неуместности. Гарри ощущает себя здесь, в штабе, лишним. Нет, не чужим, как поначалу в поместье, а просто лишним.

Дамблдор, как ни странно, больше не делает попыток вытянуть из него что-то ещё, кроме того, что он уже рассказал в первый день. С тех пор старик только вежливо здоровается с ним, когда выползает из своего кабинета, где они с Лавгудом, похоже, засели намертво, и иногда участливо интересуется, как он сам. На что получает не менее вежливый и стандартный ответ: «Спасибо, нормально».

Он отчаянно надеется, что Снейп возьмёт пример с Дамблдора и выберет политику игнорирования, но его ждёт глубокое разочарование. Каждый раз, встречая его в коридоре или на кухне, зельевар одаривает его понимающим взглядом и насмешливо хмыкает. На третий день, когда становится окончательно ясно, что ублюдок просто издевается, Гарри не выдерживает и за ужином в полный голос ехидно интересуется, как поживает Волдеморт. Рон давится куском хлеба, а Артур резко вскидывает голову. Снейп весьма быстро находится с ответом: презрительно мазнув по нему глазами и нехорошо оскалившись, он говорит, что Тёмный Лорд поживает прекрасно и просил передавать приветы. На этом месте Невилл с грохотом роняет в тарелку нож, а Кингсли бьёт кулаком по столу и рявкает, чтобы они немедленно прекратили. Снейп с Гарри переглядываются. В чёрных глазах пляшут черти, и Гарри не может подавить кривой улыбки. С тех пор они регулярно обмениваются колкими ядовитыми репликами, подобно этим, однако появляется чувство, что это не отталкивает их друг от друга, а, наоборот, сближает. Словно оба они делят на двоих одну тайну, не доступную для понимания остальных.

Того же самого нельзя сказать о Гермионе. Несмотря на то, что она спокойна отнеслась к рассказу Гарри о Риддле и никак не осудила его, с того дня её всё чаще можно застать сидящую в одиночестве в пустой комнате и задумчиво жующую губу. Внешне её отношение к нему не изменилось, но он не может не чувствовать, как стремительно вырастает между ними пропасть. Однако ему кажется, что отдаляется она вовсе не потому, что презирает или винит его. В этой пропасти витает стойкий запах зависти и досады. Можно подумать, что Гермиона теперь ставит его выше себя по каким-то ведомым одной ей критериям и будто бы считает себя недостойной быть рядом с ним. Он бы и рад ошибиться, но всё чаще в её речи проскальзывают фразы вроде «Конечно, Гарри, это же ты, а другое дело – мы» или «Думаю, при желании, ты теперь сумел бы». Никто, кроме него, конечно же, не обращает на них внимание.

В какой-то момент отношения накаляются и с Роном. И Гарри точно знает, что это всецело его вина. После плотного общения с Марком ему никак не удаётся переключиться на него. Он не может заставить себя вспомнить, что его друг довольно ревнив, обидчив, быстро заводится и долго отходит, что он не станет смеяться над саркастичными шуточками и разговаривать на волне цинизма, который хлещет из Гарри в три ручья. Поэтому им удаётся крепко поругаться уже на третий день.

Гарри сидит на подоконнике, который почему-то кажется ему самым безопасным и спокойным местом в штабе, и мусолит «Ежедневный пророк», когда Рон влетает в его комнату с улыбкой до ушей и плюхается на диван. Явно желая поделиться хоть с кем-то распирающей его новостью, он начинает болтать что-то о романтическом вечере, который Дамблдор разрешил устроить на крыше дома в честь первого месяца их супружества с Гермионой. Гарри слушает вполуха ровно до тех пор, пока рассказ не превращается в набор сопливых сентиментальных слов, адресованных молодой супруге. Его терпение лопается на мечтательной фразе:

– …А я никогда и не замечал, какая она красивая. У неё такое стройное тело! Думаю, ей нужно перестать носить широкие свитера.

– Рон, прекрати, – устало морщится Гарри, пытаясь вчитаться в статью о строительстве Лидса. Но сквозь чёрные строки теперь упорно проглядывает Гермиона в облегающем вечернем платье.

– А что, разве нет? Скажешь, Гермиона не красивая?

– Не знаю. Я не оцениваю друзей по внешнему виду.

– Так и я раньше тоже не оценивал. Вернее, я и сейчас не оцениваю, но Гермиона теперь не только мой друг, но и моя жена.

– Насколько я помню, – Гарри задумчиво продолжает вчитываться в статью, – ты спал с ней ещё до того, как вы поженились. Неужели свадьба так сильно всё изменила, что теперь ты спишь не с другом, которого не оцениваешь по внешнему виду, а с красивой женой?

– Гарри, тебе не кажется, что ты несколько перегибаешь палку? – спрашивает Рон с ноткой предостережения в голосе.

– Ты первым начал этот сопливый разговор.

– Сопливый?! Он не сопливый! Я просто пытаюсь поделиться… ну… Я думал, ты будешь рад узнать, что у нас всё хорошо.

– Я рад.

«Пресс-секретарь Министра Магии сообщает, что сейчас активно ведутся работы по благоустройству территории Лидса. На данный момент…»

– А по тебе и не скажешь, – хмыкает Рон.

– Зато по тебе можно много чего сказать.

– Что, например?

– Ну, не знаю, – Гарри поднимает голову и хмурит брови, изображая работу мысли. – Например, что ты наконец-то влюбился.

«Пресс-секретарь Министра Магии сообщает, что сейчас активно ведутся работы…»

– Что значит «наконец-то»? Я люблю её.

– Однако раньше ты не вламывался ко мне в комнату с улыбкой счастливого идиота и не расписывал все прелести Гермионы, которые скрывает её маггловская одежда.

«Пресс-секретарь Министра Магии…»

– И что ты хочешь этим сказать?! – вспыхивает Рон, наклоняясь вперёд.

– Что ты начал с ней встречаться, просто чтобы начать встречаться, – начинает Гарри занудным голосом. – А теперь ты действительно влюбился, вот и ходишь, сияешь, как начищенный котёл.

– А. Ну, не знаю. Я как-то не думал над этим.

– Угу.

«Пресс-секретарь Министра Магии сообщает, что сейчас активно ведутся…»

– Но знаешь, Гарри, это, наверное, глупо, но у меня сейчас такое чувство, как будто в животе шевелится что-то тёплое.

– Вроде глистов?

– Да что с тобой, чёрт возьми?!

– Да ничего, Рон! – рявкает Гарри, отшвыривая газету на пол. – Я просто пытаюсь читать, а ты врываешься ко мне, кстати, без стука и начинаешь гнать какую-то пошлятину про Гермиону. Нам что, поговорить больше не о чем, кроме как о девицах?!

Рон вихрем слетает с дивана, а уже через секунду вдавливает его в стекло, тряся за грудки.

– Мы говорим не о девицах, а о моей жене! Следи за языком!

Его бешеные, налитые кровью глаза лезут из орбит, щёки красные, как спелые помидоры, дыхание тяжёлое и частое. Как будто он едва сдерживается, чтобы не заехать ему кулаком в лицо.

– Хорошо, Рон, – спокойно произносит Гарри, медленно берясь за его запястья и заставляя расцепить пальцы. – Мы говорим о твоей жене. И спешу напомнить, она по совместительству мой друг. И мне неприятно слушать подробности вашей семейной жизни. Так что остынь и сделай три шага назад.

Рон послушно отступает, однако его щёки до сих пор пылают.

– Раньше мы могли говорить о чём угодно, – бросает он с обидой.

– Когда это раньше? Курсе на шестом?

– Я хотел просто поделиться радостью.

– Я же сказал, что рад, – Гарри наклоняется, чтобы поднять с пола газету. – А теперь оставь меня, пожалуйста. Твои крики меня утомили.

– Ну, конечно, – Рон злобно косится на газету. – Тебе куда важнее узнать, чем занимаются твои новые меченые дружки.

Гарри переводит на него тяжёлый взгляд исподлобья.

– Во-первых, то, что я читаю, важно. А во-вторых, «мои меченые дружки» не устраивали мне бабских истерик на пустом месте.

– Если тебе с ними так хорошо, так и валил бы к ним! – Рон поднимает с пола оброненную им в пылу ссоры палочку и отходит к двери.

Гарри норовит огрызнуться и ответить именно то, что он ожидает услышать, но, глубоко вздохнув, сдерживается.

– Всё, Рон, хватит, уходи, – морщится он, вновь раскрывая газету на нужной странице.

– Я не понимаю, что с тобой происходит, Гарри, – говорит Рон уже спокойно и серьёзно. – Я не знаю, что должно было случиться, чтобы ты так изменился, но я тебя больше не узнаю.

Гарри упорно делает вид, что погружён в чтение, и он, не дождавшись ответа, выходит за дверь.

С тех пор они мало разговаривают, а Рон старательно избегает оставаться с ним наедине.

Что касается остальных однокашников, большинство из них ведёт себя с Гарри нормально, хоть и немного сдержаннее, чем раньше. Из-за этого порой он чувствует себя ветераном, вернувшимся с затяжной утомительной войны, с которым теперь все держатся почтительно и стесняются фамильярничать. И он прекрасно понимает, что связано это вовсе не с тем, что ему не удалось воплотить в жизнь их план – просто сказывается сам факт его пребывания в ставке Пожирателей. Даже Сириус общается с ним слишком осторожно, как с душевнобольным. Похоже, единственными людьми, кто продолжает вести себя как обычно, остались близнецы Уизли. Они частенько подкалывают его – не научился ли он каким-нибудь тёмным страшным заклятиям от Волдеморта? – и он будто заново оказывается на втором курсе, когда вся школа шарахалась от него, как от прокажённого, а Фред и Джордж только развлекались, шутливо предлагая всем держаться от змееуста подальше.

Спустя полторы недели Гарри начинает задумываться, не приснилось ли ему поместье и всё, что там произошло. Теперь, всё глубже окунаясь в нормальную жизнь, он ловит себя на мысли, что последние два месяца в ставке больше и больше напоминают бред сумасшедшего, сон, в реальность которого веришь, только пока видишь его. Как будто он не жил у Пожирателей, а лежал в сладкой коме, из которой его беспардонно вытянули. И это ощущение ему прекрасно знакомо. Именно оно преследовало его первые два года, когда он возвращался на Прайвет-Драйв на летние каникулы. Несколько ночей после приезда проходили в бессоннице. Не успевал он задремать, лёжа в кровати, как уже через десять минут просыпался, как он пощёчины, и несколько безумно страшных секунд лежал, пялясь в темноту, и пытался осознать, не приснился ли ему Хогвартс, алый поезд, Рон, Гермиона, Хагрид и Дамблдор. И каждый раз, чтобы успокоиться, вскакивал с постели и лез в сундук со своими вещами для школы. Но сейчас, когда его начинает преследовать то же неприятное ощущение, Гарри достаточно просунуть руку в карман и покрепче сжать большое кольцо с чёрным камнем – единственное, что теперь осталось от той жизни, которая с каждым прожитым в штабе днём кажется ему всё более далёкой и нереальной.

К концу второй недели рядом с апатией, которая стала его постоянным спутником, поселяется глухое раздражение. Гарри совершенно не хочется патрулировать улицы, тем более, что он может наткнуться на Пожирателей и вряд ли станет вступать с ними в схватку, если там будет кто-то из ребят. Но он чувствует необходимость заняться хоть чем-то, чтобы не слоняться по дому, как привидение, и не сойти с ума от бездействия и скуки. Несколько раз он заходит к Дамблдору, чтобы напроситься в патруль вместе с друзьями, но каждый раз старик непреклонно отвечает, что ему нужно больше времени, чтобы прийти в себя, и сейчас выпускать его в город крайне опасно. Раздражение на старика перерастает в злобу, злоба – в досаду, а досада – в уныние, которым он перманентно накачивает всех обитателей дома. Так что с момента его возвращения атмосфера в штабе царит далеко не радостная. Вскоре Гарри замечает за собой, что начал отпускать в адрес друзей саркастические реплики, которым, пожалуй, позавидовал бы даже Снейп. А слушая очередные бессмысленные разговоры на тему «как одолеть Пожирателей», он уже не может сдержаться и откровенно язвит.

Как ни странно, его поганое поведение ничуть не отталкивает Джинни, которая в последнее время начинает утомлять его своим назойливым вниманием. С одной стороны, он рад, что она одна из немногих, кто пропускает его колкости мимо ушей. Но с другой, его не покидает ощущение, что она просто выжидает нужный момент, чтобы попытаться возобновить прерванные на Выпускном отношения. Как будто ей всё равно, каким он вернулся от Пожирателей, важно только, что вернулся. Её слепая плотоядность одновременно и раздражает его, и радует, потому что чем больше отдаляются от него Рон и Гермиона, тем больше времени он проводит с ней. И как бы он себя ни вёл, что бы ни говорил, она никогда не обижается, не возмущается, не ругается с ним. Уходит, стоит только её попросить, и возвращается с приветливой улыбкой. Такой покорности Гарри, признаться, от неё не ожидал. Но он уверен, что это не надолго. Рано или поздно она либо взорвётся, либо попытается сделать что-то, что взбесит его самого.

***

Пасмурный промозглый день в первых числах февраля начинается как и все предыдущие, серые и ничем не примечательные. И Гарри готовится провести его как обычно, то есть: впустую слоняться по дому, по нескольку раз перечитывать последние выпуски газет и развлекать сам себя, слушая пустой трёп за столом. Однако спустившись к ужину, он чувствует висящее в воздухе напряжение. Пять стульев, несмотря на поздний час, по-прежнему пусты: сегодняшний патруль ещё не вернулся с дежурства.

Он занимает свободное место рядом с Джинни и косится на Молли, которая размешивает что-то в огромной кастрюле, неуверенно поглядывая на опустевшую середину стола. Все молчат, явно думая об одном и том же.

– Кто на дежурстве? – хмурится Гарри, не в силах сообразить, кого не хватает.

– Фред, Джордж, Ремус, Кингсли и Билл, – монотонно бормочет Сириус в сплетённые пальцы, прислонённые к губам. Его тяжёлый взгляд изучает потрескавшуюся столешницу.

– Ну и что? Они что, раньше не задерживались?

– Можно подумать, ты не помнишь, задерживались они или нет, – с раздражением бросает Артур, кивая Молли, чтобы подбодрить её.

– Их могло задержать что угодно, – Гарри спокойно пожимает плечами, однако чувствует при этом, что напряжение остальных понемногу передаётся и ему.

– Например? – тяжёлый взгляд Рона впечатывает его в спинку стула.

– Не знаю, Рон, может, они зашли поесть мороженого у «Фортескью», – огрызается Гарри и тянется к кувшину с соком. – У вас, Снейп, нет никакой информации? – добавляет он едко.

Зельевар отвечает ему испепеляющим взглядом.

Глядя, как Гарри наполняет свой стакан, Молли тихо и без уверенности спрашивает:

– Может, тогда начнём? А то остынет.

Гарри не может удержаться и уже открывает рот, чтобы спросить, а на что согревающие чары, как вдруг в коридоре слышится оглушительный грохот от удара двери о стену. Потом громкие голоса и шаги. Мистер и миссис Уизли, Рон и Сириус бросаются вон из кухни, остальные сопровождают их взволнованными взглядами.

Голоса становятся громче, и через секунду в кухню вваливается Кингсли. У него дымится мантия. Следом за ним появляются и остальные, хмурые и недовольные. Артур и Сириус ведут под руки Фреда, который с трудом переставляет ноги.

– Ну-ка, ну-ка, освободите место! – прикрикивает мистер Уизли на Гарри и Джинни, и те, поспешно поднявшись, отходят в сторону. – Северус, восстанавливающее! – просит он, усаживая Фреда на стул.

Поднимается суета. Пока все Уизли и Снейп со склянкой в руке крутятся вокруг близнеца, Кингсли тихо ругается, приводя в порядок свою мантию.

– Что произошло? – спрашивает у него Грюм.

– Чертовщина какая-то! – оборачивается тот. – Нарвались на патруль. Посреди маггловского района! Да они совсем сдурели!

– Кто там был? – вопрос вырывается раньше, чем Гарри успевает прикусить язык. Однако все слишком заняты Фредом, чтобы удивляться.

– Этот русский бандит, – морщится Кингсли, и Гарри переводит: «Антонин», – несколько детей, которых я вообще впервые вижу… Чёрт! – подол мантии Шеклболта вновь начинает дымиться, и он затаптывает его сапогом. – И ещё сын этого ублюдочного мясника… Эйвери.

У Гарри внутри всё мгновенно холодеет. Он с трудом сглатывает и старается дышать ровнее, потому что воздуха вдруг перестаёт хватать.

– Хорошо ещё, что мы сразу их заметили, – роняет Билл с гримасой отвращения.

– Так что там всё-таки случилось? – немного успокоившись, спрашивает Артур.

– Мы сами толком не поняли, – пожимает плечами Джордж. – Они просто шли по улице, как будто на прогулку собрались. Если бы мы не напали на них первыми, думаю, так легко бы не отделались.

– Что с Фредом? – спрашивает Джинни.

– Ерунда, – морщится Кингсли, – не волнуйся. Кривой Stupefy.

– Вы кого-нибудь убили? – так спокойно интересуется Сириус, как будто спрашивает, не хочет ли кто-то чаю.

И у Гарри ухает сердце. Он смотрит на Кингсли, которому был адресован вопрос. Тот, как назло, долго стаскивает с себя прожжённую мантию, прежде чем ответить. И к тому моменту, как он наконец открывает рот, у Гарри от волнения уже стучит в ушах.

– Нет, не успели, – тянет Шеклболт. – Всё произошло очень быстро. Пара оглушающих им, пара – нам, одно парализующее им, разжигающее нам – и они скрылись.

Гарри чувствует, как от неуместного облегчения начинает слегка кружиться голова. Он осторожно прислоняется спиной к стене.

– С каких пор у них патрулируют дети? – хмурится Сириус.

– Это не патруль, – чуть дрогнувшим голосом говорит Гарри, тупо пялясь на ножку стула. – Это новобранцы.

– А, зверинец на прогулке, – усмехается Кингсли. – Значит, нужно было их в капусту порубать!

– То есть, – вкрадчиво начинает Билл, глядя на Гарри, – мы бы поступили благородно, если бы не стали нападать на детей?

– Я этого не говорил, – шепчет он, облизывая губы и всё никак не справляясь с предательской дрожью в пальцах.

– Тогда о чём речь?! – вскипает Сириус. – Какая разница, кто они: новые, старые?! Всё равно Пожиратели!

Гарри решает промолчать. Что бы он сейчас ни сказал, его слова воспримут в штыки. Он понемногу успокаивается, назойливо отгоняя кощунственную фразу, которая всё вертится у него в голове: «На этот раз пронесло» . Вдруг он чувствует мягкое прикосновение к руке прохладных пальцев и медленно поднимает голову.

– Не волнуйся, Гарри, – улыбается Джинни, заглядывая ему в лицо. – Всё хорошо, все вернулись целыми. Пока тебя не было, Фред пару раз получал проклятия и посерьёзнее.

– Да, – невпопад отвечает он, машинально кивая.

Почему-то на слова Джинни обращает внимание лишь Снейп. До этого занимающийся травмой Фреда, он вскидывает голову, и внезапно его лицо резко меняется. Всучив очередную склянку Артуру, он подлетает к Гарри, грубо хватает его за локоть и выволакивает в коридор. От удивления он даже не сопротивляется. Очутившись за пределами кухни, он выворачивается и уже собирается разразиться в адрес Снейпа гневной тирадой, но зельевар рваным движением разворачивает его к висящему здесь зеркалу, и все слова застревают в глотке. На него смотрит его собственное отражение с побелевшими, почти синими губами и неестественно бледной кожей. Зрелище непривычное и оттого жуткое. Снейп в отражении одаривает его красноречивым взглядом, вновь хватает за локоть и тащит за собой наверх.

Втолкнув Гарри в свою комнату, он распахивает дверцы шкафа и принимается сосредоточенно что-то искать в его недрах, при этом не забывая раздражённо бормотать:

– Вы совсем рехнулись, Поттер?! Ваше счастье, что все были заняты мистером Уизли. И ещё большее счастье, что Дамблдор стал слишком занят, чтобы ужинать со всеми. Вы хоть понимаете?.. – он обрывает себя, достав нужный пузырёк, и протягивает его. – Особый рецепт успокоительного зелья, – уже нормально сообщает он. – Разгонит кровь и приведёт вас в чувства.

Гарри принимает пузырёк и покорно выпивает его содержимое, даже не ощутив вкуса.

– Я не знаю, что случилось. Раньше такого не было, – буркает он.

– Так уж вышло, Поттер, – ухмыляется Снейп, – что я знаю вас почти десять лет. И я в курсе.

– Ну и что? – Гарри равнодушно пожимает плечами.

– Ну и что? – повторяет Снейп, поднимая бровь. – Вам известна легенда о том, как Александр Македонский выбирал себе полководцев? – спрашивает он ни с того, ни с сего.

– Что? – недоумённо переспрашивает Гарри, роняя себя на ближайший стул.

– Очевидно, нет. Так вот, – Снейп принимается переставлять на столе какие-то склянки, и Гарри кажется, что это занятие его успокаивает. – Он давал своим воинам всевозможные испытания, чтобы проверить их реакцию в стрессовых ситуациях. Если человек при этом бледнел – он заваливал проверку, если краснел – становился командующим.

– Чего? – у Гарри появляется стойкое чувство, что Снейп над ним издевается. Зельевар закатывает глаза и присаживается напротив.

– Кровь, Поттер. Она либо приливает к лицу, либо, наоборот, откатывает. Это зависит от внутренних ритмов нашего организма. Раньше вы краснели по любому поводу: если злились, волновались, приходили в ярость.

– Ну и что с того? – Гарри пожимает плечами. – Раньше было так, теперь иначе. Чего вы переполошились?

– Так не бывает, – сообщает Снейп с ноткой напряжения в голосе. – Это свойство организма врождённое, и оно не может меняться с течением времени.

– Тогда почему это происходит со мной? – Гарри не испытывает к этому странному разговору никакого интереса, однако чувствует необходимость его поддержать.

– В последние дни вы часто смотрелись на себя в зеркало?

– Не имею привычки заниматься самолюбованием.

– А зря. Вы стали вялы, апатичны, раздражительны, вас, наверняка, мучает бессонница.

– Да, но у меня просто поганое настроение. И вам, полагаю, известно, с чем это связано.

– Да нет, – тянет Снейп со вздохом. – Дело не в вашем настроении.

– Тогда, может, вы знаете, в чём? – спрашивает он с вызовом.

– К сожалению, догадываюсь. Хотя, в данном случае, наверное, к счастью. Думаю, у вас… – Снейп недобро ухмыляется, сузив глаза, – ломка.

– Что вы несёте?! – Гарри вскакивает со стула. – Какая, к чёрту, ломка?!

К его дичайшему удивлению и злости, Снейп начинает тихо посмеиваться.

– Если вы не полный тупица, то должны были понять, что я говорю не о маггловских химикатах вроде героина или амфетаминов. Вы сели на другой, более сильный наркотик.

Гарри возмущённо открывает рот, но вновь закрывает его, внезапно найдя в словах Снейпа какое-то логичное объяснение.

– Продолжайте, – говорит он прищурившись и опускается обратно на стул.

– Я бы не взялся так однозначно судить о вашем состоянии, если бы оно не было знакомо мне не понаслышке, – в голосе Снейпа проскальзывает лёгкая горечь, а его застывший взгляд упирается в одну точку на полу. – Пропадает аппетит, сон. Еда не имеет ни вкуса, ни запаха. Окружающие вас предметы кажутся серыми и безжизненными. Люди – пустыми и тупыми. Вас ничто не радует, вы ни к чему не стремитесь, ничего не хотите делать. – Гарри зачарованно слушает Снейпа, глядя на его замершие зрачки, и понимает, что говорит сейчас зельевар вовсе не о нём. – У вас пропадают эмоции. Нет цели. Вы кажетесь себе оторванным от реальности. Мне продолжать? – ехидно интересуется он, наконец поднимая голову.

– Когда это с вами случилось?

– Это случилось не только со мной. Со всеми нами. В одну памятную для всего магического мира ночь – тридцать первого октября восемьдесят первого года.

Не выдержав красноречивого взгляда, Гарри опускает голову.

– И что было дальше?

– В каком смысле?

– Как вы от этого избавились?

– С чего ты взял, что от этого есть избавление? – Снейп возвращает на лицо ухмылку.

– Вы что, до сих пор?..

– О, нет, – поспешно морщится Снейп. – Любая ломка, как и эта, проходит со временем. Через несколько месяцев всё, можно сказать, возвращается на круги своя. Остаётся только осознание того, как было тогда и как стало сейчас. Во время последнего испытания Турнира Трёх Волшебников… – он хмурится и, сделав паузу, прочищает горло, как будто говорить об этом трудно, потому что воспоминание причиняет боль.

– Вы снова это почувствовали? – от внезапно разыгравшегося интереса Гарри переходит на шёпот.

– Совсем слабо, – говорит Снейп, отвернувшись. – Нещадно жгла Метка, и трудно было сосредоточиться на других ощущениях.

– Вы вернулись к нему на следующий день, после того, как побывали в Больничном крыле.

– Да. Я аппарировал, вошёл в главный зал особняка и…

– И что? – от нетерпения Гарри даже начинаёт ёрзать на стуле.

– Оно дыхнуло на меня, – заторможено заканчивает Снейп немного зловещим тоном, глядя ему в глаза. – Я снова почувствовал то, о чём грезил последние тринадцать лет.

– Поэтому вы каждый день отправляетесь туда, даже если вас не вызывают, – констатирует Гарри, понимающе кивая. – И вот почему они все такие довольные. Вдали от него вы тоже начинаете чувствовать себя паршиво.

– Именно так, – Снейп криво улыбается и встряхивает головой, словно отгоняя от себя минутное наваждение. Когда он продолжает говорить, его голос звучит уже спокойно и почти равнодушно: – Природа вашей связи с Тёмным Лордом несколько иная, чем у Пожирателей. Однако, судя по вам, ощущения примерно одинаковые.

– Значит, в моём нынешнем состоянии виновата всего лишь эта чёртова магия?

– Думаю, что не только. Вкупе с вашим упадническим настроением она даёт тяжёлый эффект.

– А причём здесь моё настроение?

– Если бы обстоятельства складывались иначе и если бы вы с радостью возвращались к своим друзьям, встречающим вас с распростёртыми объятиями, вам было бы легче перенести и всё остальное.