Текст книги "Табия (СИ)"

Автор книги: Тупак Юпанки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)

В кабинете никого нет, и Гарри стучится в соседнюю дверь, настойчиво отгоняя от себя неприятное ощущение дежа вю. Спустя почти минуту Риддл открывает, окидывает его с головы до ног изучающим взглядом и кивком приглашает войти.

Впервые переступив порог его комнаты, Гарри принимается украдкой оглядываться. На какой-то момент любопытство пересиливает остальные чувства. В полной тишине он рассматривает громадный камин, в котором резвятся яркие языки пламени, массивное кресло с зелёной обивкой, книжный шкаф. Когда его взгляд падает на письменный стол, он замечает на нём чертежи какого-то здания.

– Что это? – спрашивает он, забыв, что даже не поздоровался.

Риддл, всё это время стоявший, выжидающе сложив руки на груди, подходит к столу и сворачивает пергаменты.

– Проект здания магического университета в Лидсе. Но ведь ты наверняка пришёл не за тем, чтобы вынюхивать, что лежит у меня на столе.

– Да, я… Мне нужно спросить вас кое о чём. В последнее время мне снятся странные сны.

– Как интересно, – усмехается Риддл. – Раньше, когда у тебя были сны и видения, касающиеся меня, ты тут же бежал к Дамблдору. Теперь ты прибежал ко мне. Тебе стал сниться Дамблдор?

– Не дай бог, – Гарри возвращает Риддлу кривую ухмылку, ощущая, как постепенно рассеивается повисшее между ними напряжение. – Боюсь, что я снова неоригинален, но… мне снитесь вы.

– Ты думаешь обо мне уже и во сне? Что ж, это лестно.

– Я не… – издав нервный смешок, Гарри озадаченно потирает лоб. – Я вижу во снах не совсем вас. Кажется, я вижу ваше прошлое вашими глазами.

– Что ты видел?

– Ваше детство, приют, какие-то эпизоды… Одни чёткие, другие неясные.

– Почему ты думаешь, что это мои воспоминания, а не простые сны?

– Потому что по ощущениям они не совсем похожи на сны.

– Что именно ты видел? – прищуривается Риддл, подходя ближе.

– Видел, как садовник убил первую змею, которая с вами заговорила. Видел Коул, пещеру, других детей. Знаю, почему вы не любите темноту. Я видел уже довольно много.

– В этом нет ничего удивительного, – Риддл невозмутимо пожимает плечами. – Ты находишься совсем близко от сильного источника энергии, к которому у тебя… – он мрачно улыбается, – гипертрофированная чувствительность с детства. Полагаю, ты понимаешь, о чём я говорю, и уже догадываешься, что происходит?

– Я знаю, что происходит, я не знаю – почему.

– Хочешь сказать, все расспросы о моём новом облике ты вёл бесцельно? – спрашивает Риддл вкрадчиво.

– То есть теперь так будет всегда? Эти сны и… мои ощущения?

– Пока ты находишься рядом.

– И каждую ночь я буду просыпаться уставшим?

– У человека во сне отдыхают тело и мозг. У мага – ещё и внутренняя энергия, благодаря которой мы творим волшебство. Эти сны необычны, они заставляют твою магию колыхаться всю ночь. Поэтому на утро ты чувствуешь упадок сил.

– И что мне с этим делать?

– Попроси у Северуса зелье для сна без сновидений.

– Но я не хочу совсем не видеть снов. Я лишь хочу не уставать ещё и ночью.

– От этого есть лекарство, – Риддл делает долгую паузу, странно улыбаясь, и добавляет: – Яд в малых дозах.

– Что?

Вместо ответа Риддл протягивает ладонь, и Гарри ничего не остаётся, кроме как осторожно обхватить её пальцами. Риддл делает ещё шаг вперёд и накрывает его руку второй ладонью. Пульсирующая волна медленно подбирается к локтю и скользит дальше. Но Гарри старательно контролирует свои эмоции, и сознание остаётся ясным.

– То, что находится внутри тебя, – говорит Риддл, глядя ему в глаза, – дремало почти двадцать лет, а теперь изо всех сил рвётся наружу. Несколько раз ты давал ему волю, но сейчас снова запираешь. И оно ищет новые способы, чтобы выбраться и слиться с себе подобным. Теперь – через твои сны. Если регулярно подпитывать его, – Риддл на миг чуть крепче сжимает его ладонь, – оно не будет мучить тебя ночью, – он отпускает его руку и отходит назад.

– Прекрасно, – глубоко вздыхает Гарри, ощущая, как последние колючие точки покидают тело. – Зато теперь мне будут сниться кошмары о чём-то живом, что живёт у меня внутри.

– Магия – не живой организм, но и не статичная вещь. Она имеет свой размер и окрас. В конце концов, это дар, к которому следует относиться с уважением.

– Но все маги родились с этим даром. Это ведь просто способность.

– Хорошо, – вздыхает Риддл с лёгким раздражением. – Спущусь до твоего уровня понимания. Это второе Я каждого волшебника. И в нём кроется куда больше интересного, чем в самом человеке.

– Потому что это что-то вроде подсознания? – с сомнением спрашивает Гарри.

– Что-то вроде. Хотя словами это довольно трудно объяснить. Чтобы понять, это нужно видеть.

– А вы видели? – Гарри чувствует резко проснувшийся интерес.

– В своё время я подробно изучал этот вопрос, очень много экспериментировал. И я, пожалуй, видел намного больше, чем любой другой маг. За исключением Гриндевальда, конечно.

– Он всего лишь преступник, жадный до власти.

– Нет, – Риддл качает головой. – Когда-то он был очень могущественным магом, как Дамблдор. Потом ему стало этого мало, и он пошёл дальше – принялся глубоко и плотно изучать тёмную магию. Дамблдор, разумеется, не признавал этого учения, поэтому между ними возникли разногласия. Чтобы доказать ему, что в этом нет ничего опасного, Гриндевальд занялся весьма сложными экспериментами над своей магией. Но не сумел вовремя остановится, и его собственная магия поглотила его. Попросту говоря, он стал одержим.

– Или совсем просто: сошёл с ума.

– Люди часто путают безумие и одержимость.

– А вы?

– Что я?

– Вы сумели вовремя остановиться?

– Мои исследования протекали в несколько ином направлении, – отвечает Риддл уклончиво. – Гриндевальд хотел получить всё и сразу, я же предпочитаю накапливать знания и силу постепенно.

– Для этого вам и нужно бессмертие? – Риддл кивает, но не менее уклончиво. – Хорошо, но что делать мне? Как совладать со своим снами?

– Тут у тебя множество вариантов, – скалится Риддл, и Гарри становится ясно, что выбор остаётся за ним. – Это всё, о чём ты хотел поговорить?

Ему очень хочется высказать всё: и о Драко, и о Люциусе, и о Мальсибере, и о себе, но он понимает, что поток возмущений и претензий не приведёт ни к чему хорошему. Всё равно это ничего не изменит, только сделает хуже. Поэтому он сдерживается и спокойно качает головой:

– Нет, благодарю, я узнал всё, что хотел.

– Хорошо, тогда отправляйся в Лютный переулок. Сегодня у тебя большой заказ.

– Да, милорд, – кивает Гарри, прогоняя остатки фамильярности, и покидает комнату.

***

Лютный переулок сегодня переполнен людьми. Первый тёплый солнечный день после заморозков вытащил на улицу даже стариков. Гарри вышагивает вдоль торговых рядов, сжимая в кармане палочку и ловя на себе многочисленные взгляды. Несколько знакомых продавцов приветственно машут ему.

– Эй, мистер Гарри, вы сегодня не ко мне? – с улыбкой спрашивает с крыльца румяная трактирщица, когда Гарри минует её заведение.

– Спасибо, Иона, погреба ещё полные, – усмехается он в ответ, проходит ещё несколько домов и заворачивает в большой светлый магазин с высокими витражами.

Он планировал быстро забрать заказ и вернуться к обеду, но спустя десять минут становится ясно, что просто так хозяин его отпускать не намерен.

– Гляньте-ка на эти! – восторженно восклицает полный жизнерадостный мужчина, подсовывая под нос скучающему Гарри очередной рулон ткани. – Настоящий персидский шёлк!

– Силвер, – вздыхает утомлённый Гарри, – я беру почти четыреста футов ткани. Вы правда думаете, что этого будет мало?

– Простите, мистер Поттер, но вы заказали западное барахло. Я же предлагаю вам настоящий персидский…

– И Персии уже почти сто лет как не существует.

– Вы меня обижаете, – Силвер с надутым видом сворачивает свой рулон и протягивает уменьшенную в кулёк заказанную ткань. – Тысяча триста галлеонов.

– Чего?! – уже потянувшийся за деньгами Гарри замирает и насмешливо фыркает. – Три галлеона за погонный метр?! И давно цены успели так взвинтиться?

– С тех самых пор, как мой любимый оптовый клиент стал заказывать атлас от лукавого.

– Силвер, – снова вздыхает Гарри, – ну, сколько можно объяснять? Не любит высочество восточные ткани. А его вкусам я доверяю.

– Да ваш Малфой просто выпендривается. Ни черта он не понимает в качественной ткани!

– Угу. Качественной ткани, которую привозят с личинками гусениц!

– В том, что ткань пролежала два месяца в сарае под деревьями, где обирает гнойный руканчик, виновата только британская таможня.

– Ладно, Силвер, хватит мне зубы заговаривать. Уговор был на тысячу.

Гарри вынимает из кармана крупный мешочек с монетами и кладёт его на стол. Силвер не без сожаления расстаётся с кульком.

– Спасибо, мистер Поттер, с вами приятно иметь дело, – доносится до Гарри стандартная фраза, когда он покидает магазин.

Выйдя, он смотрит на часы, с удовлетворением отмечая, что, если поторопится, ещё успеет к обеду. Он обходит ещё две лавки, договариваясь о поставках на следующую неделю, и, воспользовавшись порт-ключом, возвращается в поместье.

Подходя к высоким дверям зала, он поигрывает цепочкой, чтобы не забыть вернуть порт-ключ Александре. Лёгкое утомление приятно контрастирует с чувством выполненного долга. Настроение хорошее, в частности, из-за утреннего разговора с Риддлом. Гарри на ходу соображает, как поймать завтра хозяина ювелирной лавочки, которого постоянно нет на месте – Снейп за каким-то чёртом потребовал для зелья восемь килограмм серебра. Но когда он открывает дверь и переступает порог зала, все мысли враз исчезают. Как исчезает и вся лёгкость сегодняшнего дня. Волосы на голове встают дыбом, и Гарри никак не может поверить в то, что видит.

За столом сидят лишь несколько Пожирателей, остальные образовали в центре зала полукруг, с любопытством взирая на происходящее. Внутри полукруга кто-то беззвучно корчится на полу под пыткой, а над ним стоит Риддл со вскинутой палочкой в руке и полным безучастием на лице.

Не помня себя, Гарри приближается к Пожирателям, вглядываясь в трепыхающееся тело и с трудом узнавая в нём Гермиону.

Глава 24. Цена дружбы

Гарри чувствует себя героем жестокого ночного кошмара. Секунды тянутся вязкими нитями одна за другой, а он всё ещё стоит, не в силах заставить себя даже пошевелиться. Риддл опускает палочку, и Гермиона перестаёт дёргаться. Когда стоящий рядом Нотт бормочет: «Finite Incantatem» , – к тишине зала добавляется её шумное тяжёлое дыхание. Гарри с ужасом смотрит на измученную Гермиону, совершенно не представляя, что делать, и всё глубже погружаясь в ощущение нереальности происходящего. Видеть её здесь, подругу из того, другого мира, который он покинул два месяца назад, всё равно что проснуться утром в чужой постели в соседнем городе. Его два мира наконец-то нашли жирную точку пересечения – хрупкое окровавленное тело на полу, которое сейчас кажется совсем маленьким и жалким.

– Мой Лорд, – подаёт голос Малфой, – вы уверены, что не хотите начать допрос?

– Позже, – отрезает Риддл. – Когда она сама захочет с нами поговорить. А пока что…

Вялый взмах палочки – и Гермиона снова начинает биться на полу. На этот раз Нотт не накладывает заглушающие чары: она уже не кричит, только громко стонет, иногда срываясь на хрип. А Гарри практически чувствует её боль на расстоянии.

Никто не смотрит в его сторону, и он не знает, что ему делать. Но он должен, обязан предпринять хоть что-то!

Ещё не представляя зачем, он бросается к Риддлу, расталкивая Пожирателей, и замирает в футе от него. Но тот даже не поворачивает головы – с оттенком презрения на равнодушном лице продолжает смотреть на бьющуюся в агонии Гермиону.

– Пожалуйста, не нужно, – просит Гарри, нервно топчась на месте и кусая губы. Но Риддл не реагирует, словно его здесь нет. – Хватит! Перестаньте! – выкрикивает он с отчаянием и дёргается вперёд, намереваясь то ли схватить его за руку с палочкой, то ли заслонить собой Гермиону. Но по-прежнему не получает реакции.

Лихорадочно соображая, как привлечь внимание Риддла и прекратить пытку, он перебирает в уме все возможные варианты, но ни один из них не кажется ему хоть немного действенным. Дикая, уродливая идея вспыхивает так внезапно, что он цепляется за неё, уже не думая о последствиях.

Гарри резко подаётся вперёд и прижимается губами к губам Риддла, изо всех сил стараясь не растерять остатки себя, когда в голову ударяет обжигающая колючая волна. Стоны за спиной тут же прекращаются. Даже сквозь глухие удары крови в ушах он слышит удивлённо-насмешливые перешёптывания Пожирателей. Он так зациклен на мыслях о Гермионе, что пропускает момент, когда Риддл, так и не ответив на поцелуй, отстраняется с неприятной ухмылкой на лице. Гарри оцепенело смотрит на него, ожидая приговора для себя и подруги, но он только приказывает Эйвери:

– В темницу её, – и, развернувшись, выходит из зала через заднюю дверь.

Лишь когда край его мантии скрывается из виду, Гарри вспоминает, как дышать и двигаться. Он оборачивается к Гермионе, но та едва шевелится, находясь на грани обморока. Эйвери подходит к ней и дёргает за предплечье, чтобы поставить на ноги, но Гермиона снова валится на пол. Бросив странный взгляд на Гарри и тяжело вздохнув, он, вместо того чтобы отлевитировать бессознательное тело, подхватывает его на руки и выносит из зала. Гарри напряжённо провожает Гермиону глазами, и только когда двери закрываются, оглядывает остальных Пожирателей.

Рассаживаясь по своим местам за столом, они не перестают перешёптываться, ухмыляться и беззастенчиво поглядывать на него. Поначалу он порывается следовать за Эйвери в подземелья, но Марк настойчиво хватает его за локоть и заставляет сесть рядом с собой. Всё ещё сбивчиво дыша, Гарри пытается справиться с дрожью и смотрит в свою пустую тарелку, выжидая, пока внимание Пожирателей наконец отклеится от его персоны. Когда он всё же решается поднять голову, почти все заняты обедом, но по залу изредка пробегают шепотки и неприятные смешки. Стараясь не обращать внимания ни на них, ни на пылающие щёки, Гарри смотрит на сидящую напротив Панси. Её брови удивлённо приподняты, а в глазах читается крайнее недоумение. Поймав его взгляд, она поспешно отворачивается. Стиснув зубы, он поворачивает голову к Марку. Тот уплетает картофельное пюре, с трудом сдерживая смех.

– Ну что?! – шёпотом выкрикивает Гарри, по очереди оглядывая слизеринцев.

Тут Марк уже не выдерживает и, закрыв набитый рот руками, откидывается назад, сдавленно хохоча. Теодор против воли начинает похрюкивать, и, глядя на них, в нездоровом смехе наконец заходится и остальная компания. Гарри переводит непонимающий взгляд с одного раскрасневшегося лица на другое и не может взять в толк, что так рассмешило этих идиотов.

– Извини, – отсмеявшись и откашлявшись говорит Марк, вытирая слёзы. – Это нервное. Просто это… это было…

– Впечатляюще, – заканчивает Панси, ухмыляясь.

– То есть мне крышка, – констатирует Гарри без тени улыбки.

– Ага, эфенди. Тебе крышка, – Марк задорно хлопает его по плечу и возвращается к пюре.

– Что случилось? Как она сюда попала?

– У Долохова спроси, – кивает Марк на другой конец стола. – Он её с дежурства приволок.

– Антонин! – зовёт Гарри и, дождавшись, пока Долохов посмотрит на него, поднимает бровь в немом вопросе.

– Эти ублюдки опять пасли наш склад, – хмуро отвечает Антонин. – Тёпленькими взяли.

– Кто там был?

– Черномазая жопа и ещё какая-то малышня. Эту удалось оглушить, остальные спаслись позорным бегством.

– Давно её доставили сюда?

– Минут за десять до твоего… кхм… – Долохов нехорошо скалится. – Выступления.

– Что Лорд хочет у неё узнать? Она же не сможет сообщить местоположение штаба. Она же не знает…

– Значит, расскажет, что сможет, когда Руперт её разговорит.

Услышав это, Гарри вскакивает со стула, и в это время двери зала распахиваются, впуская Эйвери. Вырвавшись из хватки Марка, Гарри подлетает к нему и с такой силой ударяет кулаками в грудь, что он, пошатнувшись, едва успевает отступить назад, чтобы не упасть.

– Что ты с ней сделал?! – орёт Гарри так, что у самого закладывает уши.

– Какого… – Эйвери тянется было к палочке, но тут между ними вырастает Марк, расставив руки в стороны.

– Эй, эй, ну тихо. Вы же не станете затевать драку?

Гарри вновь рвётся вперёд, но Марк хватает его за плечи и как следует встряхивает.

– Успокойся, слышишь?!

Немного остыв, он повторяет вопрос, глядя Эйвери в глаза:

– Что ты с ней сделал?

– Да ничего я с ней не делал, неврастеник! – выкрикивает тот в ответ. – В камере запер. Идиот несчастный!

Он обходит их с Марком и садится за стол, поглядывая на него, как на буйнопомешанного. Гарри делает глубокий вздох, прикрывая глаза.

– Может, сядем уже, поедим, а? – предлагает Марк с раздражением.

– Нет, – он твёрдо качает головой. – Мне нужно её увидеть.

– Увидишь, когда Лорд разрешит.

– Да плевал я на разрешения Лорда! – шипит Гарри. – Я должен пойти к ней сейчас!

– Кому должен?

– Иди ты! – Гарри отпихивает его в сторону и рвётся к выходу, но тут Марк взмахивает палочкой, и двери резко захлопываются перед самым носом. – Alohomora! – рявкает Гарри на створки, но ничего не происходит, и он оборачивается к слизеринцу. – Урод, открой эту чёртову дверь!

Марк смотрит на него как-то странно, словно не верит тому, что услышал.

– Открой дверь! – цедит Гарри, взявшись за ручку.

– Открою, – сухо говорит Марк белыми от сдерживаемой ярости губами. – Но один ты туда не пойдёшь.

– Мне проводники не нужны, дорогу знаю.

– А я к тебе в свиту и не записывался. Если хочешь поговорить с ней – говорить будешь только под моим присмотром.

Гарри хочет ещё возразить, но вовремя вспоминает, что спорить с упрямым Марком бесполезно.

– Ладно, – кивает он. – Любишь подслушивать – я доставлю тебе такое удовольствие. Открывай! – Марк не шевелится. – Ну же!

Гарри снова поворачивается к дверям, и спустя несколько секунд те медленно отворяются. Он торопливо выходит в коридор, слыша за спиной шаги догоняющего его Марка. Поравнявшись, тот идёт молча, опустив голову и засунув руки в карманы. Весь путь проходит в тягостном болезненном молчании, и Гарри, уже немного успокоившись под конец, начинает жалеть, что сорвался на товарища. А ведь сейчас он станет разговаривать с Гермионой, и только от Марка будет зависеть, что он сможет ей рассказать. Гарри даже собирается заговорить с ним, но они уже подходят к ненавистной клетке, в которой сжалась в углу его подруга.

Услышав чьё-то приближение, она вздёргивает голову, и в первое мгновенье выражение её лица гордо и упрямо. Но увидев Гарри, она, тихо охнув, бросается к решётке и вцепляется в неё пальцами. Он быстро опускается на колени и просовывает руки сквозь прутья, чтобы кое-как попытаться её обнять.

После неловкого объятия она отклоняется назад и с полминуты молча разглядывает его, слабо качая головой. Она сплетает их пальцы через решётку, и её глаза начинают блестеть.

– Гарри… Гарри, ты… Ты так изменился, – Гермиона даже пытается улыбнуться, но из-за запёкшейся под носом крови и синяков под глазами улыбка выглядит страдальческой. Она просовывает запястье сквозь прутья, чтобы коснуться его волос. – Твои волосы… Ты…

Гарри быстро хватает её ладонь и крепко сжимает.

– Да не думай обо мне! Как ты сама?

– Я? – Гермиона болезненно усмехается. – Вроде в порядке. А ты как?

Гарри собирается ответить, но тут над головой раздаётся скучающий голос Марка:

– Ну всё. Со всеми всё нормально. Идём отсюда.

Гарри поднимает голову и, наткнувшись на его ледяной взгляд, моментально жалеет, что вообще затеял эту перепалку в зале.

– Марк, пожалуйста, дай нам пять минут, – просит он, не выпуская руки Гермионы.

– Зачем?

– Ну, прошу тебя. Тебе сложно?

Состроив гримасу, Марк демонстративно делает шаг назад и складывает руки на груди.

Гарри достаёт палочку и наскоро наколдовывает сквозь прутья тёплую мантию. Она поднимается с пола и укутывает Гермиону, на которой оставили лишь брюки и тонкую рубашку. Гермиона машинально заворачивается в мантию, но Гарри замечает, что в её взгляде появились бесконечная тоска и напряжение.

– Гермиона… – он принимается осторожно гладить её по плечу. – Не волнуйся, всё будет в порядке. Я обязательно придумаю, что делать.

– Что ты здесь делаешь? – шепчет она в ответ вовсе не то, что он ожидал услышать.

– Ты знаешь, что.

– Ты… Ты ничего нам не сказал. Просто молча ушёл. К ним, – по её щекам катятся слёзы, а у Гарри в груди будто распускается острый каменный цветок.

– Давай не будем сейчас говорить обо мне, – торопливо произносит он, опуская голову. – Это совсем неважно.

– Нет, Гарри, это важно. Я просто не могу поверить. Вернее, я никогда до конца не верила, пока… – она вынимает ладонь из его руки и отстраняется.

– Пока что?

– Ты здесь и ты… Ты хорошо выглядишь, ты не заперт в темнице, как и я. У тебя есть палочка!

– Конечно, Грейнджер, она у него есть, – совершенно некстати встревает Марк. – А в вашем штабе что, карандашами колдуют?

Гермиона смотрит на Марка блестящими, широко распахнутыми глазами, а потом вновь поворачивается к Гарри. Её глаза сужаются.

– Гарри, неужели это правда? Скажи мне, что нет. Скажи! – она хлюпает носом, и её губы подрагивают.

Гарри отлично знает, что Марк стоит в двух шагах от них и ловит каждое слово. Если бы он не устроил сцену в зале, возможно, не стал бы от него таиться и хоть как-то, намёками объяснил Гермионе, что происходит. Но теперь он уже не уверен, что Марк не сдаст его.

– Гермиона, послушай…

– Нет, я не хочу ничего слушать. Уходи!

Гермиона мотает головой, отползает дальше от решётки, и Гарри понимает, что дают о себе знать начинающаяся истерика и риддловское Crucio, после которого ещё не скоро начинаешь соображать.

– Гермиона, дай же мне всё объяснить! Я клянусь, для нас с тобой ничего не изменилось, я по-прежнему твой друг. Пожалуйста, выслушай меня.

Вместо ответа Гермиона прижимает ладони к лицу и укладывается в позе зародыша на грязном полу. Гарри ещё с минуту зовёт её, но безуспешно: она остаётся глуха к его просьбам.

– По-моему, дама больше не желает с тобой говорить, – насмешливо замечает Марк, когда Гарри, отчаявшись, умолкает.

Он нехотя поднимается с колен, отряхивается и кидает на Гермиону последний взгляд, наполненный болью и сожалением.

– Я ещё приду, – сообщает он скорее себе, чем ей, и покидает подземелья.

Очутившись в коридоре, он подходит к окну и, прислонившись к подоконнику, бесцельно выглядывает на улицу. Он ожидает, что Марк подойдёт к нему, но тот проходит мимо.

– Марк! – окликает Гарри, но его будто не слышат. – Марк, прости! – выкрикивает Гарри вслед, и тот, наконец, останавливается и медленно оборачивается.

С недовольным выражением лица Марк подходит к нему и смотрит волком.

– Прости меня. Я совался, вспылил. Я не хотел всего этого говорить, просто перенервничал.

Зная быструю отходчивость Марка, Гарри осторожно улыбается, ожидая, что сейчас тот привычно махнёт рукой и скажет: «Проехали». Но тот долго и хмуро молчит, а потом серьёзно выдаёт:

– Ты меня достал. И я очень жалею, что нянькой к тебе приставили именно меня. Я думал, ты другой.

От удивления Гарри даже не находится с ответом. Он оторопело смотрит на Марка, не зная, что сказать. Марк, тем временем, продолжает спокойным и непривычно сдержанным тоном:

– Знаешь, я понимаю, каково тебе пришлось и как трудно тебе было первое время. Но потом ведь вроде всё наладилось. На какой-то момент мне даже показалось, что мы стали нормально общаться. Снейп как-то рассказывал, что ты едва не угодил в Слизерин. А я со скрипом туда попал. Я думал, мы найдём общий язык. Но, извини, Поттер, это уже становится невозможным. – Собственная фамилия больно бьёт по ушам, и Гарри сжимает челюсти. – От твоих выкрутасов все устали: и я, и Панси, и Тед, и Блейз. А ведь мы ничего плохого тебе не делали. Я-то уж тем более. Самое страшное в своей жизни, что я сделал по отношению к вашей компании – это придумал третью строчку в песне «Уизли – наш король». Я ведь не врал тебе в первый день, когда говорил, что мне до лампочки ваши разборки, я отнёсся к тебе нормально, просто как к парню, который попал в трудное положение. А ты с самого начала видел во мне только врага. И, судя по всему, продолжаешь видеть до сих пор. Я не понимаю, почему. Может ты, конечно, постоянно играешь в кого-то, кем не являешься, а иногда забываешься и выходишь из роли – я не знаю и думать об этом, честно говоря, не хочу. Но у меня всё очень просто. Ты нормальный парень, с которым интересно и приятно общаться, и мне казалось, нам даже удалось как-никак сдружиться. Но, похоже, я крупно накололся. – Гарри чувствует в горле тугой комок и с силой сглатывает. – В общем, мне надоело постоянно тянуть тебя за собой, помогать, что-то объяснять и доказывать. Правда. Потому что в ответ я получаю только «урод» и «ублюдок». Либо ты слишком хорошо притворяешься одним из нас – и сейчас, как ты понимаешь, я не имею в виду Пожирателей, – либо тут что-то намного сложнее. И я опять же не хочу разбираться, что именно. Это твои личные проблемы, и никто, кроме тебя, не сможет их решить. В общем, я умываю руки. Я думал, ты тоже хочешь подружиться, но если…

Марк вдруг обрывает себя на полуслове, и его лицо резко меняется. Он наклоняется к Гарри ближе и странно усмехается:

– Надо же. Опять я прав. Тут всё сложнее, верно?

– Что? – Гарри часто моргает, выходя из глухого оцепенения.

– В тебе ещё осталось что-то человеческое, если мои слова до тебя долетают.

Гарри хмурится, не сразу понимая, что его глаза блестят от слёз. Сглотнув, он на несколько секунд зажмуривается.

– Да, ты прав. Я не играю – всё сложнее, – отрывисто говорит он, слыша, как голос подрагивает.

– Ты изменился, Гарри. Вначале ты был другим.

– Каким? Тихим, забитым?

– Нет. Ты был… живым. Не таким, знаешь, сдержанным, вдумчивым. И тогда с тобой было весело и интересно.

– Я слишком долго прообщался со слизеринцами, – пытается пошутить Гарри, но Марк остаётся серьёзным.

– Нет, ты слишком много общался с Лордом. Постепенно ты становишься такой же бездушной скотиной, как и он.

– Я не такой, как он!

– Ну, пока ещё нет. Между вами всё ещё есть одно отличие: он делает или говорит что-то, совершенно не думая о других. А ты тоже так делаешь, но потом тебя мучает совесть. Хороший признак того, что у тебя, в отличие от него, по-прежнему есть душа.

– Марк…

– Ой, не надо, ладно? Это тебе просто взгляд со стороны.

– Отлично же я, получается, выгляжу со стороны, если ты сравниваешь меня с ним.

– Говорю, что вижу, – Марк пожимает плечами и собирается уходить, но Гарри хватает его за предплечье.

– Постой. Прости, что я сорвался – этого больше не повториться. Что бы ты теперь обо мне ни думал, ты мой друг. Правда. Но в то же время мне тяжело назвать другом того, кому я не могу полностью доверять. Вернее, не доверять, а… – Гарри прикрывает глаза и тяжело вздыхает, готовясь озвучить следующую фразу. – Я доверяю тебе, но не могу открыться полностью. И это меня гложет.

– Открыться? – фыркает Марк. – Слушай, Гарри, мы с тобой не две девчонки-четверокурсницы, которые открываются друг перед другом, долгими вечерами рассказывая, у кого с кем был первый поцелуй. У всех есть секреты. Хранить что-то в себе – не значит врать или не доверять. Я с самого начала сказал, что меня не волнуют твои грязные тайны, и думал, что ясно дал понять: раз уж нам придётся проводить немало времени вместе, мы можем забыть про школу, про последние два года и начать всё с чистого листа. И ты не будешь нашим врагом – Гарри Поттером, будешь просто Гарри. А я не буду сыном Пожирателя смерти, буду просто Марком. Это же так просто.

– Просто, – понуро кивает Гарри. – Но до этого в моей жизни это было совсем по-другому.

– Ну, а со мной будет так, – усмехается Марк и снова порывается уйти, но Гарри не может закончить разговор вот так. Он обходит его спереди и протягивает руку.

– Эй, Марк, а у тебя ещё чистые листы остались?

Марк крепко пожимает протянутую ладонь, довольно улыбаясь.

– Для тебя найдём, эфенди, – он хлопает Гарри по плечу, и они возвращаются в зал, чтобы закончить прерванный обед.

***

До самого конца дня Гарри только и занят тем, что старается подавить засевший в животе сгусток паники. Он старается выглядеть беззаботным, болтает со слизеринцами, шутит, но никто, пожалуй, кроме Марка, даже не догадывается, чего ему стоит прятать рвущиеся наружу эмоции. На деле он чувствует себя подвешенным на тонкой верёвке над пропастью. Малейшее дуновение ветра – и она порвётся. Он оборачивается на любой голос или резкий звук, не зная, чего страшится больше: последствий своей выходки в зале или того, что решат делать с Гермионой.

Кажется странным, но практически все, кто был свидетелем той уродливой сцены, восприняли это… как шутку. Очередной дикий и резкий поступок Гарри Поттера, подобно предыдущим. И он не строит иллюзий: он должен быть благодарен Риддлу за то, что тот не стал заострять на этом внимание и выяснять отношения при всех. Поведи он себя иначе, разозлись и устрой публичное наказание, сейчас Гарри получал бы презрительно-жалостливые взгляды, какими обычно смотрят на приговорённых к смертной казни. Но на губах Риддла играла снисходительная улыбка, когда он отстранялся от него. И настроение своего хозяина переняли и остальные Пожиратели. Пусть лучше считают Гарри малолетним романтичным идиотом – сейчас это ему только на руку.

Он с облегчением ловит быстро сгустившиеся за окном сумерки: теперь можно спокойно отправляться к себе в комнату, чтобы не натыкаться на насмешливые ухмылки Пожирателей и – не дай бог – на Риддла. Не нужно иметь «превосходно» по Прорицаниям, чтобы догадаться, что разговор у них будет неприятным.

Среди вороха тревожных мыслей о Гермионе проскальзывает и любопытная: почему Риддл не стал устраивать показательных кар после подобной наглости со стороны Гарри? Ведь то, что они целовались единственный раз, вовсе не даёт ему права вести себя подобным образом. Тут есть два варианта, один хуже другого. Либо для Риддла это ничего не значит – всего лишь обычная мелкая фамильярность, коих Гарри за два месяца позволил себе уже немало в присутствии других. Либо для него это всё-таки значит чуть больше, чем ничего, и подобным образом он решил это скрыть. Несмотря на то что в первом случае Гарри опасаться нечего, а во втором его ждёт как минимум тягостный разговор или даже наказание, его тянет склониться именно ко второму варианту. Он не знает, почему, и изо всех сил пытается не думать об этом. Во всяком случае, для начала нужно позаботиться о Гермионе.

Наспех поужинав в своей комнате и практически не ощутив вкуса еды, Гарри лежит на кровати, закинув руки за голову и разглядывая потолок, изученный до последней трещинки. Не переставая думать о подруге, томящейся в холодной каменной клетке, он параллельно удивляется тому, насколько спокойно ведёт себя, несмотря на ситуацию. Раньше бы он ещё днём вломился в камеру, чтобы освободить Гермиону, совершенно не думая о последствиях. Но теперь угасают последние бессмысленные тревоги. Им движет лишь рационализм и холодный расчёт. Заглушив последние эмоции и безумные порывы, он чётко и тщательно прокручивает в голове свои возможные действия.