Текст книги "Дракон и солнце 3. Луна, звезда (СИ)"

Автор книги: StarGarnet

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)

Федрис сбавил напор и закивал.

– Выспись, отдохни. Задание будет непростым… Приходи завтра.

– Тогда до завтра, – согласился Джон и вышел за высокие двери.

В темноте аллеи что-то зашевелилось.

– А вот и ты, бретон! – раздался смутно знакомый голос, и к Джону двинулось невеликое существо в полной эбонитовой броне. – Давно тебя тут поджидаю!

– Ты еще кто? – спросил Джон, чувствуя, что начинает звереть.

– Не узнаешь? – ликовало существо под закрытым шлемом. – Ну еще бы, ведь теперь я выгляжу совсем не так! А вот ты все тот же оборванец, ха-ха! Мне тебя даже жаль, знаешь ли…

Босмер, сообразил Джон. Попрошайка. Эбонитовая броня… Смотри-ка, оказывается, нищенство может быть прибыльным.

Почему-то злоба, вспухшая внутри болезненным пузырем, сдулась и рассеялась. Над беднягой Гаэнором будто бы зареяла крылами благая смерть и Джону было до какой-то степени его жаль.

– Я обещал, что ты попляшешь! – радовался эльф, в своем неведении крыл не замечавший. – А кстати, я говорил, что никогда не проигрывал в схватке?

И с этими словами он устремился к Джону, потрясая эбонитовым мечом. Тот стоял, устало опираясь на копье, и поджидал его у дверей храма, а потом тихо, с грустной нежностью молвил: “Фус…”

Сила без усилия. Дуновение… Ну, мало ли кто что сказал себе под нос? Нет, Кинарет, мы не будем сейчас это обсуждать.

Эльфа словно толкнуло под колени и он, пролетев вперед, брякнулся Джону под ноги лицом в пол. Довакин перевернул копье и вогнал его босмеру в корпус, как некогда прежде – коварному аспекту Хирсина. Эбонитовая кираса была испорчена, как и остаток вечера.

– Зачем вы сорите тут, сэра! – заворчало сбоку, и в сапоги Джону опять ткнулась швабра. – Я же просила вас, ведь просила же!..

– Простите, – сказал он, ухватил труп и перенесся в дом Веласа.

Нет, определенно – все здесь в Морнхолде сумасшедшие. И сам он ничем не лучше.

*

Ему снилось, что он стоит на самом краю мира, на обрыве, за которым расстилалось сплошное ничто. Из пропасти безвременья медленно взошла луна, холодная, белая. Она повисла прямо перед ним, дыша равнодушным холодом, и он все никак не мог найти в себе сил отступить назад, отодвинуться от ее мертвящего пустого лица.

В душу заползла серая, присыпанная пеплом тоска, и он подумал, что все это тоже часть мира – эта бездна, которую не вмещал рассудок, и этот холод, заморозивший даже само время. Вечность, Уль, которую явили ему драконы, была живой и наполненной смыслами, но стоя здесь, на краю, он видел совсем другую вечность, покойную и мертвую, чуждую для тех, в ком горит огонь.

Откуда-то он знал, что на самом деле никакой иной вечности нет. Она всегда одна и та же, отличаются лишь глаза, что смотрят на нее – и видят то одну сторону, то другую.

Он проснулся и уставился в низкий потолок спальни Веласа. Подзакопченный, в крапушках и трещинах, он был понятным и обыденным, и Джона помаленьку стало отпускать. Образ луны утонул где-то в недрах разума и тревожно холодил мысли, словно намекая, что однажды непременно вернется, а пока что – так и быть, живи, искорка. Джон раздраженно подумал, что те, кто так восхищаются Азурой и ее Луной и Звездой, просто никогда не видели ничего подобного.

Ну… зато у него есть Алдуин. Джон скосился на пузатую фигурку, которую заботливо пристроил на столик у кровати, и улыбнулся. Надо будет ее все-таки спрятать. А проповеди Вивека, наоборот, достать, сколько можно откладывать столь увлекательное чтение…

Он хотел поваляться еще немного, но повседневный мир тоже требовал свою долю внимания, и Джон, сопя, стал вылезать из кровати.

Сколько дел, сколько дел, думал он, перебирая в голове насущные хлопоты. Сходить к Хлеру, выполнить очередное зубодробительное задание, избавиться от трупа… По сути это уже стало каждодневной рутиной. И даже нет смысла наряжаться в приличное, ведь жара немного спала, а его наверняка опять отправят в какой-нибудь свинарник под храмом.

Заявившись в приемную, Джон тут же столкнулся с Хлером и выслушал, что на этот раз потребно богине.

– В руинах старого храма есть склеп, который давно завалило. Сейчас проход расчистили. Он расположен в северо-западной части канализации. Отыщи Ленту Лабиринта Барилзара и принеси нашей Леди.

– Что за Лента? – уточнил Джон.

– Не понимаю, зачем тебе знать подробности, – посуровел лицом Федрис. – Богиня велит, ты исполняешь, все просто.

– Но я же должен знать, что искать!

Хлер пожал плечами и за деталями отправил его к архиканонику. Гавас Дрин, которого Джон застал в кабинете, с большой неохотой разъяснил, что Лента Лабиринта – это кольцо, очень мощный артефакт, созданный магом Барилзаром еще во Второй эре.

– Не знаю, зачем оно нашей богине, – поежился Гавас. – Наверное, оно поможет ей лучше заботиться о своих людях… хотя мне трудно это представить.

Тут из-за книг высунулся Дулни и робко помахал Джону рукой.

– Здрасте!..

Джон хмыкнул.

– Говорят, в склепе полно нежити, – вспомнил архиканоник, которого физиономия Дулни навела на новые мысли. – Будь осторожнее, Джулиан.

– А вот вчера!.. – в восторге завопил викарий, в ажитации подпрыгивая на месте. – Там было столько костей!..

– Я пойду, – заторопился Джон, спасаясь от обожателя, так внезапно свалившегося на голову.

Не надо было тянуть этого Дулни за руку, думал он. Да и вообще, слишком много времени они провели бок о бок, а ведь печать Шеогората не дремлет…

Спустившись в знакомый люк в подвалах храма, Джон стал рыскать по канализации, ища место, где недавно проводились горные работы. В конце концов он набрел на остатки обрушения и углубился в туннель, за которым нашелся и склеп, и обещанная туча нежити.

Главное, чтобы снова не накрыл обвал, думал он, продираясь сквозь непоседливых покойников. Ему вполне хватило и крипты, откуда пришлось так долго и мучительно вылезать. Впрочем, теперь все иначе, ведь у него есть заклинание возврата, вспомнил он и повеселел. Да, насколько проще пришлось бы ему в Скайриме, умей он колдовать.

И все же интересно, откуда в Морровинде столько магии, снова задался он прежним вопросом. Джон уже не удивился бы, если бы оказалось, что ее источник, как и источник божественности Трибунала, – это сердце бога, скрытое в Красной Горе. Он вспомнил слова Партурнакса о том, что Шора уже давно лишили сердца и тот растит новое из героев, и задумался, сколько же в Нирне подобных покалеченных богов – Шор, Лорхан… Или это один и тот же бог?

Джон сморщился от собственного невежества и решил, что непременно прояснит этот вопрос подробнее. Конечно, когда сумеет отсюда выбраться.

По его собственным ощущениям он уже успел исходить весь склеп вдоль и поперек и очистить его от нежити не меньше трех раз, но ничего похожего на зловещий артефакт ему пока не попадалось. А вон в тот закоулок он уже заглядывал? Ведь всегда что-нибудь да пропустишь.

Он свернул за поворот, глянул на грубые колонны, подпиравшие кривой потолок, и приготовился к драке, увидев, как из-за колонн выползает что-то темное. Еще один лич в балахоне, сколько вас уже было…

Лич остановился, затоптался на месте своими костяными ногами и почтительно отошел в сторону, а из-за поворота явилось новое лицо – ветхое, блеклое, в древних обломках доспехов, рваных бинтах и тряпках. На оголившемся черепе чудом держалась присохшая седая борода, а на макушке сияла нетронутым золотом корона.

– Тебе не место здесь, дитя из живой плоти, – клацнуло умертвие кривыми зубами.

– С кем имею удовольствие? – учтиво осведомился Джон, берясь за меч понадежнее.

– Я Барилзар, – был ему ответ.

– Тогда ты наверняка знаешь, где Лента Лабиринта, – обрадовался Довакин, изрядно уставший болтаться по душной гробнице.

– Лента не должна покинуть склеп, – ожидаемо заскрытничала нежить. – Это кольцо вообще не должно было появляться на свет. Это было моей глупостью и стало моим проклятием. Теперь я обречен всю вечность пребывать в этом состоянии не-жизни, чтобы не позволить моему творению уничтожать умы и души смертных.

– А что насчет бессмертных? – поинтересовался Джон, имея в виду не столько Альмалексию, сколько себя.

– А что насчет них? – заскрипел Барилзар, словно в упор не замечавший золотые драконьи рожки. – Уходи немедленно, человек. Любой, кто бросит вызов моему року, заплатит за это жизнью.

Ты уж прости меня, старик, поджал губы Джон. Но не успел он раскрыть рот и крикнуть: “Вульд!”, как Барилзар оказался прямо рядом с ним, а на Довакина обрушилась сплошная непроницаемая чернота. Рожки звякнули и пропали, не выдержав чудовищной силы атаки, и в живот Джону вонзилось лезвие меча – сунулось и тут же убралось, словно коснулась язычком змея.

Без единой мысли в голове он упал на колени, а потом и на четвереньки, и жизнь выхлестывала из него вместе с криком:

– Йоооль!..

Отклонившись в сторону, он всем телом мотнулся слева направо, стремясь накрыть огнем как можно больший угол, и услышал, как трещат в пламени тряпки и раскалываются древние кости. Барилзар что-то завопил, сгорая в драконьем пламени, и умолк, рушась на пол, а Джон, одной рукой зажимая живот, шарил другой по земле, разыскивая труп. Что-то ткнуло его в спину, что-то острое, и он понял, что лич все же осмелился приблизиться к поутихшему пламени. Джон слепо шарахнулся в сторону, под руку попался раскаленный металл – ветхая нежить наконец-то сыскалась. Обжигаясь до крика, он схватил останки Барилзара в охапку и сотворил заклинание возврата.

Едва очутившись на полу холла, он откатился в сторону от оплавленных доспехов и раскаленных костей и попытался сосредоточиться на магии в спрятанном под перчаткой браслете. Сила потекла в его жилы, утишила боль, уняла кровь. Ее хватило ровно настолько, чтобы не помереть прямо там, на полу, и Джон, рвано дыша, откинулся на спину, понимая, что этого мало и надо снова шевелиться, искать лечебные горошки… наощупь…

Он все моргал и моргал, жмуря незрячие глаза, и наконец заклинание Барилзара стало спадать. Присмотревшись, он различил на полу тлеющую груду, а поотдаль свалившийся рюкзак. Шевельнувшись, Джон взвыл от боли в ожогах, но все же сдвинулся с места и поволок непослушное тело к мешку. Засыпая пилюли в рот, он думал о том, что сбежать все же было хорошей идеей. В таком состоянии он вряд ли сумел бы отбился от остатков нежити в склепе.

Лечебное средство, как всегда, утянуло его в сон, и, проваливаясь в беспамятство прямо на полу поместья, рядом с коптящим трупом, он мимолетно успел подумать – а что случилось с Лентой?

Вдруг он ее расплавил…

*

Проснувшись и убедившись, что все еще жив-здоров, Джон подобрался к Барилзару и стал выискивать артефакт, оглядывая обугленные костяные пальцы. Кольца не было – ни целого, ни расплавленного.

Похоже, придется вернуться в склеп, горестно подумал Джон. Где-то же этот маг запрятал свое сокровище…

Он встал, глянул на труп на полу и подумал, что каждый день разбираться с новым телом ему уже опротивело. Когда закончил свои горькие дни Аэслип, Джон дал ему достойное погребение, но возиться с Барилзаром не хотелось – в том числе и потому, что упертая старая нежить не соизволила повести себя по-человечески и все подробно объяснить.

Нежить, задумался Джон. А не спрятал ли Барилзар колечко прямо в себе, задался он вопросом и, помедлив ровно мгновение, взялся ворошить останки. Полетели в стороны обрывки, свалилась с черепа корона – и в желтоватой кости блеснул красный камень, прежде прятавшийся за золотыми зубцами.

– Вот ты где, – обрадовался Джон и выломал кольцо из черепушки.

Обтрусив артефакт от осколков, он осмотрел находку, хмыкнул и положил ее на пол возле рюкзака. Ни с виду, ни по ощущениям Лента Лабиринта не походила на что-либо выдающееся – в ней даже не чувствовалось магии. Тем не менее, когда он повел над кольцом своей верной Прелестью, табличка сурово предупредила: “Лента Лабиринта. Порождение Барилзара. Опасность!”

Что ж, Прелести виднее, пожал плечами Джон и пошел приводить себя в порядок для визита в храм. После того, как он пообнимался с горящим трупом, походную одежду можно было смело выбрасывать – копченые тряпки теперь годились разве что на трут. Одни лишь даэдрические перчатки держались молодцом. Джон вспомнил описание Призрачного Стража, чудесных рукавичек, позволявших взяться за орудия Кагренака, и снова задумчиво глянул на перчатки.

Нет… вряд ли ему могло так повезти. Это просто перчатки.

*

– Зачем ты пришел? – Федрис Хлер недовольно оглядел его, отмечая умытый вид и шелковый плащ. – Разве тебе не нужно выполнять приказ нашей Леди?

Джон глянул ему в здоровый глаз и помахал кольцом с красным камешком.

– Лента Лабиринта, – осекся Хлер. – Не хотел бы я быть тем, кто ее наденет… Иди к Дрину, он знает, что делать.

И что в этой Ленте такого, что все аж приседают, удивлялся Джон, шагая к архиканонику. На вид самое обычное, наипростецкое кольцо. Хоть бы страшную легенду рассказали, так ведь и этого нет.

Дрин при виде побрякушки ожидаемо пришел в благоговейный ужас и стал мягко выпихивать Джона вон из комнаты. Джон выпихнулся без особых возражений, учитывая, какими влюбленными глазами таращился на него из-за книжек Дулни.

– Ты должен поговорить лично с Альмалексией, – сказал Гавас, когда они очутились в коридоре. – Надеюсь, ты понимаешь, какая тебе оказана честь.

– О да, – с жаром подтвердил Джон, тут же подбираясь. Не зря он мотался по грязным подвалам, наконец-то его согласны допустить в святая святых…

– Ступай в Высокую Капеллу, – повел рукой Дрин, который как раз довел его до приемной. – Не заставляй ее ждать.

Джон поправил плащ, одернул куртку, смахнул пылинку со штанов и под злобным взглядом Хлера прошестовал к массивным дверям, возле которых бдили два высших ординатора.

В Капелле было темно и гулко и на одно короткое мгновение ему вспомнился волкихарский Собор. А ведь он выглядел намного светлее и уютнее, с удивлением понял Джон. Даже когда был по маковку завален чьими-то костями…

В середине погруженной в мрак Капеллы, на возвышении столбами стояли Руки Альмалексии. Пятеро ординаторов, высоких и суровых, сиявших даже в этой темноте, несли заведомо нетрудную службу – охраняли пять углов в присутствии богини. Сама Альмалексия висела посередке в темном воздухе, рыжая, полуголая, в татуировках.

У Неревара был никудышный вкус, подумал Джон, а потом удивился и призадумался, заметив светлую кожу богини. Азура говорила, что прокляла всех кимеров за преступление троих, но вот перед ним одна из Трибунала – и все следы предательства тщательно скрыты, спрятаны от глаз. И чужих, и ее собственных, словно на ней, золотой и пресветлой, нет никакой вины.

– Иди, – поманила его богиня. – Искупайся в свете Моей Милости.

Он шагнул вперед и поднялся к ней по ступеням, сохраняя на лице выражение почтительного трепета.

– Добро пожаловать, Джулиан, – улыбнулась она морковными губами. – Или, возможно, я должна называть тебя другим именем?..

Даже Молаг Бал оказался не способен узнать, кто я на самом деле, подумал Джон. Вряд ли Альмалексия пробьется сквозь защиту Шеогората. Скорее уж она намекает на то, что я – воплощение ее несчастного мужа…

Решив унять вечную наглость и вести себя скромно, Джон лишь поклонился, как бы оставляя право выбора за богиней.

– Время для этого разговора еще придет, – снова растянула она губы. – Я знаю, что ты исполнил мое повеление, и, воистину, служение мне – это служение всему Морнхолду. А теперь, мой верный и послушный слуга, позволь мне освободить тебя от твоей ноши.

– С радостью, – ответил он, протягивая ей Ленту, и добавил: – Если это действительно то, что нужно. Кажется, оно пустое.

– Да, угли силы в нем еле тлеют, – согласилась Альмалексия, принимая кольцо. – Но его все еще можно пробудить.

И никому из нас это наверняка не понравится, подумал он мрачно.

– Я благодарю тебя, друг Джулиан, – пропела богиня, щуря золотистые глазки. – Мне было приятно встретить тебя. Я вижу в тебе то, чего уже давно ни в ком не видала… Благословляю тебя Моим Светом, – и она повела рукой, окатывая его лучами, резкими и жгучими во мраке Капеллы.

Джон почувствовал, как от внезапной тревоги ему стягивает всю кожу на черепе и уши пытаются по-кошачьи прижаться к голове. Альмалексия что-то с ним сделала, но что…

– Я счастлив служить, – произнес он с запинкой, надеясь, что она примет это за приступ обычного религиозного восторга.

– И ты послужишь, – милостиво кивнула Альмалексия. – Попозже. А сейчас отдыхай, ты славно потрудился.

Да уж, подумал Джон. Заводить разговор о перекрытых порталах определенно рановато. Придется подождать, пока люди не начнут голодать и устраивать погромы прямо на Великом Базаре.

*

Покинув Капеллу, Джон вышел в приемную, где столкнулся с поджидавшими его Хлером и Гавасом Дрином.

– Что сказала наша Леди? – ревниво спросил одноглазый эльф.

– О… – старательно заблеял Джон, строя бровки. – Она… о-о…

– Да, такое бывает, – засмеялся Гавас. – Особенно когда видишь ее впервые.

– Она велела мне отдохнуть, – Джон наконец-то подобрал безопасные слова. – И сказала, что в будущем я снова смогу ей пригодиться.

В глазу Хлера отчетливо читалось: надеюсь, хоть тогда ты наконец сдохнешь, мерзкий бретон. Архиканоник, у которого к Джону претензий и счетов не было, закивал, сказав, что богиню нужно слушать, так что пусть Джулиан и в самом деле идет отдыхать.

– Алтарь, да потом кольцо, – заботливо кряхтел Дрин. – Это ж сколько забот! Отдохнуть, конечно, надобно…

Я знаю, что вам плевать на какого-то н’ваха, капризно думал Джон. Если бы не печать дядюшки, вы бы меня, поди, и на порог не пустили. Хотя на ревнивого Федриса, кажется, даже печать не действует… что, вообще говоря, странно.

Выбравшись на улицу, он перенесся обратно в поместье, бухнулся в первое попавшееся жесткое кресло и задумался.

Что же Альмалексия с ним сделала? Как это определить?..

Джон Старк, дурень каких мало, у тебя ведь есть волшебное кольцо!

Он поставил локти на колени, опустил голову на руки и закрыл глаза. Ну, давай же, моя Прелесть, не подведи…

“Джон Старк. Эйгон Таргариен. Драконорожденный. Начало облечения – в знаке Змеи. Находится в адаптированном теле бретона Джулиана, уроженца Хай Рока. Установлена ментальная защита. Установлена метка слежения.”

Чего только о себе не узнаешь, подумал он с тяжелым вздохом и поднял голову. Так, значит, даже это тело изначально не его. Его родное тело стоит перед сердцем Зимы, а сознание растянуто между мирами. Потому-то он и оказался способен к магии – потому что к ней был способен настоящий Джулиан, кто бы он ни был.

И что же с этим Джулианом стало? И что будет с ним потом, когда Джону наступит время возвращаться домой и забрать с собой все свои шрамы, умения, Голос и лицо, а главное – память?..

Не о том ты печешься, Довакин, усмехнулся он этим тревогам. Альмалексия поставила метку, чтобы следить за ним. Вряд ли она знает его мысли, но, возможно, теперь она способна видеть его глазами, как видит через своих питомцев Молаг Бал. Он вспомнил слова ординатора на плазе. Альмалексия все знает и видит, сказал тот…

Как же. Тем, кто все видит, такая метка ни к чему. Как минимум, самозванная богиня просто хочет быть уверенной, что Воплощение – угроза ложным богам – в пределах досягаемости. И, вероятно, ей важно знать, чем он занят, с кем общается и на что способен. Он ведь только что пришиб Барилзара, а это задача не из самых простых…

То есть больше никаких Криков, понял он. Никаких драконьих доспехов и золотых рожек – нельзя же раскрывать все свои умения сходу, рано или поздно эту даму нужно будет чем-то удивить. Опять придется вести себя тихо и скрытно, и даже хуже того – от этой метки не спасут ни подземелья, ни подвалы. Теперь богинька сможет найти его где угодно.

Что ж, встряхнулся Джон. У него все еще есть прекрасный меч, призванный лук, Кольцо Окружения и заклинание Ужасного Мертвеца. Как-нибудь да пробьется через все, что замыслит подлая Альмалексия.

Во всяком случае ему хотелось так думать.

Комментарий к Глава 26. Дамские прихоти

Некоторое время новых глав не будет. Пока что не знаю, когда я к этому вернусь.

========== Глава 27. Странные дни ==========

Первым неудобством, с которым Джон столкнулся, оказалась недоступность всех тех богатств, что лежали у него под крылышком. Невозможность пользоваться Криками отрезала его и от скопленных дрейков, и от чудного алхимического набора, и даже от сменной одежды и запасов еды.

Джон начинал жалеть, что пожертвовал увесистый сундучок больнице. Пятнадцать тысяч ему бы сейчас пригодились. После того, как он разорился на шелковый наряд и замечательные фигурки, на руках у него осталось около трехсот дрейков, а помимо этого – звезда Азуры, дневник, отмычки, свитки Святош и лечебные горошки. И еще, как некое глумление судьбы, – уроки Вивека, которые он загодя вытащил из закромов. Теперь они, сменив фигурку Алдуина, лежали на прикроватном столике и словно насмехались над ним, напоминая о всех тех книгах, до которых ему уже не добраться.

Впрочем, в поместье ведь тоже есть книги, подумал он и пошел обходить свои владения. Что-то же тут должно быть: еда, запасная одежда, деньги в укромных уголках…

Итог его исследований был не таким уж печальным. Он наскреб по закромам еды на неделю, кое-какую страшненькую одежку и двести дрейков денег, а потом и вовсе набрел на маленький оазис: рабочий закуток, где имелась россыпь ингредиентов в баночках и средней паршивости алхимические инструменты. Воодушевившись, Джон тут же пошел изучать кактус в кадке, украшавший холл, – вдруг на что сгодится?

Кактус годился. Из мякоти этой пузатой колючки можно было сделать зелье паралича, а в разрозненных записях бывшего хозяина дома даже отыскался вполне внятный рецепт и Джону не пришлось изобретать его самому. Исколов все руки, он управился-таки со зловредным растением и спустя пару часов любовался на несколько пузырьков с парализующим ядом. Оставив их настаиваться для пущей крепости, он отправился на кухню перекусить, а потом завалился на кровать с уроками Вивека.

Как и ожидалось, чтение было не из легких. Когда-то Джон уже совал свой любопытный нос в проповедь за номером тридцать четыре и ничего не понял, но и первый урок, как выяснилось, был ровно таким же бестолковым. В голове у Вивека творился чудовищный бардак с прыжками по временам и вероятностям, и одолев несколько проповедей, Джон понял, что внятной истории тут не дождешься. Это были сплошные загадки, загадки в загадках – “Первое значение всегда скрыто” – и чтобы найти ответы, Джону требовались куда большие знания, чем те, что у него были. Он даже не сразу понял, что некая Айем, упоминавшаяся тут и там, – это Альмалексия.

Но кое-что он все-таки сумел выловить из этого словесного хаоса и отложил книгу, призадумавшись.

За ложным Трибуналом повсюду просвечивали трое Принцев: Азура, Мефала и Боэтия – Трибунал истинный, изначальный, тот, что привел кимеров в Морровинд. А в Морровинде есть Красная Гора, хранящая сердце бога Лорхана – источник великой силы.

Сколько желающих найдется на такую силу? Да сколько угодно, фыркнул он сам себе, и среди Принцев Даэдра наверняка тоже есть претенденты.

И одного он знает лично… нет, как минимум – двух. А вообще-то – трех.

Решив пока не углубляться в эту мысль, Джон снова взялся за проповеди. Лучше будет сперва прочитать их целиком, книжечка-то, прямо скажем, небольшая – всего тридцать шесть уроков…

Тридцать семь, вдруг вспомнил он слова Партурнакса и поспешно перелистал страницы. Старый хитрец нарочно заострил на этом внимание, а ведь Партурнакс, как и Шеогорат, ничего не говорит просто так…

Тридцать седьмая, замер он, увидев, что это правда.

Кромешный бред, с которого началась проповедь и которого он совсем не мог уразуметь, вдруг сменился вполне членораздельным текстом, простым и, как ни странно, понятным.

“Свет изогнулся, и где-то история наконец-то оказалась отменена.”

Джон откинулся на подушку и поднял глаза к потолку, вспоминая мерцание Кель, водоворот между мирами, а следом – снег и пепел над Красным Замком и склоненную к нему черную рогатую голову. И Дени была жива, и он знал, что никогда и ни за что не убьет ее. История была отменена.

Но Вивеку такого шанса не дали. Было нечто, что этот несчастный хотел изменить, снова и снова заглядывая в прошлое, снова изгибая свет, борясь со временем, так страстно желал изменить – и не мог, ведь время сильнее смертных. Даже тех смертных, что сумели украсть чужую божественность.

Но что же Вивек хотел исправить – убийство Неревара, своего друга и вождя? Предательство – тяжелая ноша, Джон знал это, как никто другой. Но есть груз и более тяжкий, и ему он тоже был ведом. Так искалечить чье-то сознание может лишь любовь, которой не дано было жить.

Что ж, позволим высказаться самому автору, подумал Джон и вернулся к проповеди.

“Свет изогнулся, и Вивек проснулась и отрастила клыки, не желая делать себя складывающейся. Это было новым и лунным началом. И в своём Укушении она рыла туннели сквозь толщу – вверх, а потом вниз, пока её брат и сестра пятнали собой небеса, став трещинами в согласии, едой для скарабеев и Змея. Она забрала своих людей и спасла их, и сидела рядом с Азурой, рисуя в грязи подобие своего мужа…”

Джон поперхнулся, изумляясь, что действительно оказался прав. Вот оно…

Вивек тут же подтвердил: “И мироздание этих слов: АМАРАНТ.”

Амарант, любящий… На этом последняя проповедь кончалась.

Почти все предыдущие проповеди заканчивались одинаково: “И конец этих слов – АЛЬМСИВИ.” Альмсиви были для Вивека концом всему – и словам, и жизни, и свободе. Трибунал заточил его в себе, связал с сердцем бога, с ложью, с безумием Дагот Ура… а бедняга всего-то навсего хотел быть Дочерью Хладной Гавани.

Теперь стало ясно, почему Партурнакс так демонически хохотал, когда говорил о тридцать седьмой проповеди.

Джон сел на кровати, потом встал и начал ходить туда-сюда по комнате, не в силах успокоиться. Последняя проповедь была тайной – в Храме о ней не говорят, эльфы ее не ищут. Но Вивек ее написал, а Молаг Бал получил – самое запоздалое любовное письмо в истории.

Джон опять взял книгу и перелистал к началу, где ему попадалось нечто, говорившее непосредственно об этом.

“Любовь суть не только составляющая любовных связей и чувств, но, однако, и то, из чего впоследствии проистекает недовольство, достойные сожаления ограничения, загадки, в которых содержатся намёки, понятные лишь возлюбленной паре и кажущиеся слишком длинными.”

Загадок с намеками в этой писанине хватает, фыркнул Джон, понимая, что ему придется перечитать все это заново и притом не один раз. Впрочем, общая мысль ему уже была ясна.

Вивек хочет быть Дочерью Хладной Гавани. Молаг Бал почти наверняка тоже этого хочет. А между тем до обретения лука Ауриэля осталось всего каких-то двести лет.

Впрочем, раз Джон здесь, значит, лук зловредный Принц все-таки не получит – а если и получит, то в иное время и не от него. Но артефакт все же придет в мир из-за древнего барьера, а это само по себе открывает новые возможности. Бесконечная игра богов, людей и драконов, эвгир унслаад…

Джон вздохнул, накинул плащ и отправился гулять по городу. Сидеть в поместье в компании любовных бредней Вивека стало просто невыносимо. И что это он вчера жаловался, что его опять отправляют в подземелья? В подземельях куда интереснее, чем киснуть дома.

*

Погуляв по Годсричу, он набрел на Зал Мастеров, где для начала столкнулся с придурком-подмастерьем, который все вертелся перед ним то правым боком, то левым, утверждая, что скоро станет героем. В доказательство почему-то предъявлял свои ногти – дескать, смотри, какие ухоженные.

Джон отпихнул его с дороги и сунулся в чад кузницы, где данмер в возрасте, Болс Индален, ворчливо извинился за своего негодного ученика.

Побродив по Залу Мастеров еще немного, он еле спасся от ценителя утвари, который все клянчил, чтобы Джон притащил ему побольше всяких разных мисок. Потом забрел к зачарователю Элберту Нермарку, где немедленно прилип к прилавку с пустыми золотыми ватрушками. Одна ватрушка стоила двести дрейков, а Джон, увы, как и в начале своего пути, снова был на мели.

Но ватрушки! Их тут пять!..

– Если, скажем, я поймаю в такой Камень лича, – спросил он Элберта, – за сколько вы его купите?

– Лича? – недоверчиво фыркнул тот. – Не самая простая задача, а вы, уж простите, не выглядите…

Тут Нермарк запнулся, внезапно замечая даэдрические перчатки и танто.

– Пять тысяч, – сказал он наконец. – Больше никак.

Джон подумал, что скамп наверняка заплатил бы ему все пятьдесят, но Ползун, во-первых, далеко, а, во-вторых, не скупает души нежити. Пять тысяч лучше, чем ничего, рассудил Довакин и решил разориться на ватрушку.

– Пять тысяч и остальные Великие Камни, – заторговался он и Элберт тут же согласно закивал. – Придержите их до завтра.

Склеп не зачищен до конца, подумал он, выходя из Зала Мастеров. По меньшей мере один лич там все еще должен быть – тот, что ткнул его острой железякой в спину, пока Джон пластался на полу и вслепую искал тело Барилзара.

Вернувшись домой, он переоделся для похода в подземелья в чужое и убогое и бодро переправился к храму, где Федрис, царь приемной, посмотрел на него одноглазым волком и спросил, чего ему опять неймется.

– Леди тебя не звала!

– Кто запретит надеяться? – пожал плечами Джон. – Но раз не зовут, тогда я в склеп. Там нежить недобитая, а мне разминка нужна.

Хлер заворчал что-то себе под нос, но возразить ему было явно нечего.

Вообще-то это правда, думал Джон, спускаясь в подземелья, по которым успел заскучать. Когда привыкаешь все время двигаться, лежать с книгой уже становится тяжеловато.

Он продвигался вперед, пока что не встречая ни одного врага, и наконец почуял, как тянет горелым. Прилипшие к камням сажа и ошметки наглядно показывали, где именно вчера случился бой с Барилзаром, а рядом с пятном запекшейся крови лежала забытая даэдрическая клеймора, которой маг вспорол ему живот. Даже если лича тут уже нет, обрадованно подумал Джон, клеймора – это тоже хорошо…

За колонной заскреблось, заклацало, и его сердце ликующе кувырнулось. Вот он, родимый, ухмыльнулся Джон и приготовил нож Захвата для броска. Лич появился из-за поворота, поднял сухие ручки, в которых трещал клубок молний, и Довакин, вдруг вспомнивший, что сегодня он без рожек, поспешно шарахнулся за колонну, пытаясь вспомнить, как облечься драконьей шкурой. Масалини ведь учила его, идиота…

Серебристые чешуйки облепили его сверху донизу, смутно светясь сквозь рукава грубой рубахи, и Джон наконец исполнил то, за чем пришел, – метнул в лича нож Захвата и наскочил на него с Песнью в руках, полыхнувшей при ударе в мертвые кости. В рюкзаке динькнуло и Джон проклял все на свете, вдруг соображая, что заполнилась не ватрушка, а звезда Азуры.