Текст книги "Узы крови (СИ)"
Автор книги: Скворец91
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 54 страниц)
– Вот все и закончилось, – прошептала она.
Гиневра крепко сжала ее в ответ, и они почти одновременно посмотрели на Северуса. Он сидел на краю кровати с напряженным и несколько скованным видом. Гермиона и Гиневра заговорщически переглянулись и расплылись в улыбках.
– Что? – спросил Северус, явно почуяв недоброе.
– Ну-ка иди сюда, – потребовала Гиневра, и, не успел суровый зельевар понять, в чем дело, как они с Гермионой схватили его за плечи и втянули в общее объятие.
– Что за выдумки, – пропыхтел Северус, страшно смутившись, стараясь скрыть свое смущение и злясь на то, что это ему не удается, отчего Гермионе и Гиневре становилось только веселее. Они и не думали отпускать отчаянно сражающегося с ними Снейпа, хохоча над его попытками сохранить свою степенность и напыщенность. Малыш-спаниель, наконец, каким-то образом взобрался на постель и с воодушевлением принялся лизаться.
– Ну, все, – Северус вывернулся из женских объятий и, схватив щенка за шкирку, поднес к лицу и сурово процедил: – Нельзя залезать на кровать.
Примерно таким же тоном он разговаривал с первокурсниками в Хогвартсе. Щенок радостно тявкнул в ответ и лизнул его в нос, быстро-быстро махая обрубком хвоста.
Гермиона с Гиневрой вновь расхохотались.
***
Блейз не знал, чем закончится для него эта встреча, но, по правде говоря, он об этом и не думал. Он просто двигался вперед, как во сне, целеустремленным шагом, но без четкой цели. Он затруднялся сказать, на чем основана его уверенность, но знал точно – он должен отправиться в поместье отца, он должен его увидеть… или что-то с ним сделать? Об этом задумываться нельзя, иначе вся решимость пропадет: в своем превосходстве он не только не был убежден, но очень даже наоборот. И он не хотел думать, как подставит всех, если попадется в лапы отца и его друзей со своей далеко не самой блестящей ментальной защитой. Эгоистично, конечно, но Блейз не мог себя пересилить.
Поэтому выбрав ночь, когда на крепостной стене дежурил кто-то из Уизли, – о том, чтобы ему удалось прошмыгнуть мимо лордов или Люпина, и речи быть не могло, – Блейз успешно выбрался из поместья и аппарировал.
Поместье Забини спало, такое же самодовольное и уверенное в своей полной безопасности, как и его хозяин. Блейз сглотнул, глядя на темные окна особняка. Он никогда не был здесь счастлив, а сейчас к привычному для него чувству отвращения примешивался страх. Зачем он здесь? Вопрос, ответ на который был слишком страшен, чтобы быть произнесенным даже мысленно, хотя он уже однажды выкрикивал его в исступлении. И уйти Блейз не мог – поместье притягивало его, как магнитом.
И он вошел. Странно, но ничто не препятствовало его продвижению вперед – так, будто он все еще был нелюбимым, но все же хозяйским сыном, «мастером» Забини. Интересно, почему? Отец настолько пренебрегал им, что напрочь забыл о его существовании? Или (что более вероятно) он рассчитывал, что после гибели матери Блейз все же придет к нему мстить, и тогда Даниэль сможет поймать его и узнать все, о чем известно ему самому? Блейз на мгновение замер в нерешительности. Если его намерения пойдут прахом…
Тряхнув головой, он отогнал сомнения и угрызения совести и толкнул дверь отцовской комнаты. Он даже не удивился, обнаружив его сидящим в полутьме у догорающего камина – будто именно так все и должно быть.
Даниэль медленно повернулся. Одно бесконечное мгновение они смотрели друг другу в глаза, а затем губы отца искривила его неизменная презрительная усмешка. И сознание Блейза словно отключилось.
– Авада Кедавра! – вскричал он, выбрасывая вперед руку с зажатой в ней палочкой.
Даниэль плавным движением выскользнул из кресла, и проклятье пролетело мимо. Еще одно неуловимое скользящее движение – и в руке отца оказалась волшебная палочка. Только теперь Блейз по-настоящему поразился собственной самонадеянности – ведь он прекрасно знал, что Даниэль блестящий дуэлянт, и ему до него далеко. Понимание этого только сильней вывело Блейза из себя, и он принялся беспорядочно метать проклятья – все подряд, какие приходили ему на ум. У него была неплохая скорость в дуэли, но все же недостаточная, чтобы тягаться с Даниэлем Забини. Отец почти не колдовал – он забавлялся, легко уклоняясь от сумбурных атак Блейза и время от времени выставляя щит. Движения его были точно выверены – он не тратил лишних шагов или взмахов палочкой, и, в принципе, уже имел с десяток возможностей одним ловким заклятьем обезвредить противника. Все это Блейз отмечал краем сознания, злясь еще больше оттого, что Даниэль просто играет с ним. Мерлин, отец был единственным, с кем хладнокровному, в общем-то, Блейзу не удавалось сдерживаться. Совсем. Кровь стучала в голове, и ярость застилала глаза – верный признак того, что он непременно проиграет, однако ничего с собой поделать он не мог. Он только ярился и становился еще уязвимее.
– Слабак! – выплюнул Даниэль и издевательски захохотал.
Блейз крепче стиснул зубы. Ничего ответить он не мог – все силы уходили на этот бессмысленный поток заклятий, не достигающих цели, а только изматывающих его. Изумительно: способность анализировать происходящее по-прежнему не изменяла ему, однако взять себя в руки он все равно не мог. Он словно наблюдал себя со стороны. И вывод из этих наблюдений был только один: ты проиграешь.
– Ты мне надоел, – вдруг скучающим тоном объявил Даниэль, и таки воспользовался подходящим моментом, чтобы ударить Блейза черным лучом в живот.
Блейз согнулся пополам, а потом и вовсе рухнул на пол: казалось, внутренности накручивает на огромную вилку. Он глухо застонал, до крови прикусив губу. Только бы не завопить вслух – такого подарка делать отцу он не хотел, не мог себе позволить. Он прижал руки к животу, скрючившись на полу, извиваясь и поскуливая. Секунды растянулись в годы. Живот превратился в один жуткий комок боли, его словно рвали на части когти каких-то тварей.
Когда все закончилось, Блейз хватил воздух ртом, поперхнулся, и его стошнило на пол. Попытавшись подняться на колени, он ощутил, как живот свело болью, не такой сильной, как под действием проклятья, однако он без сил рухнул обратно на пол, скорчившись и обливаясь потом. Боль и слабость были настолько сильны, что он уже без злости, как-то лениво отметил про себя, что это очень унизительно – валяться вот так у ног этого подонка. Худшее, что могло произойти.
Даниэль предусмотрительно призвал волшебную палочку Блейза, прежде чем приблизиться к нему – при всей уверенности в своих силах этот гад всегда был предусмотрителен и чрезвычайно осторожен.
– Я знал, что ты придешь, – уведомил отец, и издевательским тоном добавил: – Мое самое большое разочарование, – он остановился над Блейзом и перекатился с носков на пятки и обратно, заложив руки за спину. – Должно быть, все потому, что мать слишком много носилась с тобой в детстве, – веселым тоном подытожил он и осклабился. – Но сегодня ты в кои-то веки оправдал мои ожидания своим приходом. Поздравляю, сын.
Блейзу очень хотелось послать его, однако боль в животе все еще была слишком сильна – он едва мог дышать. Постояв над ним, отец двинулся дальше по комнате, поскрипывая подошвами своих начищенных до блеска туфель и мурлыча себе под нос легкомысленный мотивчик из какой-то оперетты. Настроение у Даниэля было превосходное. Блейз перевернулся на спину и вдохнул поглубже. Стало легче. Он продолжал лежать, собираясь с силами, пока Даниэль расхаживал по комнате, явно придумывая, как с ним лучше поступить. Должно быть, знай он о последнем козыре Блейза, то не был бы так спокоен. Но Даниэль при всей своей предусмотрительности никогда даже не рассматривал возможности того, что Блейз унаследует его талант. «Ты весь в этих никчемных Морроу, – любил повторять лорд Забини, брезгливо кривясь и брызгая слюной при каждом слове, отчего его точеное красивое лицо искажалось до неузнаваемости. – Твоя мать – нищенка, и вы двое обязаны мне всем! Запомни это!» В его глазах Блейз всегда был слабовольным неудачником, и поэтому Даниэль предпочитал считать его целиком и полностью сыном рода Морроу.
Сделав над собой усилие, Блейз сел. Даниэль остановился поодаль, разглядывая его, как какую-то невиданную, но любопытную форму жизни – с чисто исследовательским, холодным интересом. Этот человек был неспособен на какие-либо положительные чувства. Ему были знакомы только презрение и ненависть.
– Почему ты такое ничтожество? – произнес Даниэль, прищурив глаза. Казалось, ему в самом деле хотелось найти ответ на свой вопрос. Для него любой, кто не мог поднять руку на другого человека или даже просто на другое живое существо, был «ничтожеством». В его глазах желание убивать было истинной храбростью, даже доблестью. И единственным понятным ему «достоинством».
Этот вопрос Даниэля вызвал новую вспышку ненависти в душе Блейза. Он усмехнулся: отец сам давал ему возможность быть сильнее.
– Всегда хотел задать тебе тот же вопрос, – глухо произнес Блейз.
Даниэль презрительно фыркнул и скривился, всем своим видом выражая удивление наглостью «ничтожества».
– Думаешь, ты один способен на ненависть? – добавил Блейз.
Даниэль закатил глаза, все еще не воспринимая его всерьез.
– На ненависть, которая убивает, – закончил Блейз.
На короткое мгновение на лице отца отразилось недоумение, затем – недоверие и изумление, и тогда Блейз, наконец, до конца убедился, что источник этой силы действительно всегда – ненависть.
И Даниэль Забини почувствовал действие собственной силы на себе.
***
Регулус с чрезвычайно сосредоточенным видом распределял фотографии в свадебном альбоме Нарциссы – сама леди Макнейр временно потеряла интерес ко всему, кроме своего мужа. Воспользовавшись редкой минутой уединения, Гермиона примостилась в одном кресле с Регулусом, перекинув ноги через подлокотник и опершись спиной о его бок, и рассматривала старые семейные альбомы Блэков. Сидеть вот так вот, прижавшись к боку Регулуса, было в высшей степени приятно и уютно.
– Чудеса! – вдруг воскликнул Регулус, вскинув голову от альбома.
– Ты о чем? – лениво поинтересовалась Гермиона, продолжая изучать приглянувшуюся ей фотографию. На ней был изображен Регулус лет восьми, в костюме для охоты, точно повторяющем взрослые фасоны. От этого мистер Блэк смотрелся особенно мило и чуточку заносчиво. Или не чуточку: Регулус стоял, высоко вздернув подбородок и плутовато усмехаясь в камеру, со скрещенными на груди руками. У его ног вертелся блестящий представитель породы хортов, то и дело принимаясь обнюхивать почву и нетерпеливо метаться из стороны в сторону. Когда хорт становился чересчур навязчивым, Регулус с возмущенным видом отгонял его и опять принимал полную достоинства позу, явно подражая кому-то из взрослых. Гермиона улыбнулась и решила, что ей очень хочется, чтобы их будущий сын был таким же очаровательным мальчишкой.
– Я все думаю, каким же образом было разрушено проклятье? – вопросил Регулус, выпрямившись в кресле и обняв Гермиону вокруг талии.
Она откинула назад голову, устраиваясь у него на груди.
– Ну, возможно, этому посодействовали мы, – уклончиво ответила она и ткнула ногтем в хорта. – Это была твоя собака?
– Да, ее звали Тарт, – ответил Регулус и недоуменно полюбопытствовал: – Как мы могли посодействовать?
Гермиона усмехнулась и вкратце пересказала свою оригинальную гипотезу. Блэк некоторое время сохранял философское молчание, наконец выдал:
– Ага.
Гермиона, которая не могла видеть его лица, лукаво поинтересовалась:
– Ты там не смутился случаем?
Регулус насмешливо фыркнул.
– Нет, просто я вдруг представил, как ты объясняешь это Северусу и… – он как-то злорадно хохотнул.
– Ему я ничего такого говорить не стала, разумеется, – ворчливо отозвалась Гермиона, стукнув Блэка по колену.
Он опять засмеялся, а потом крепче обнял принявшуюся мстительно щипаться Гермиону.
– Ладно-ладно, молчу.
Гермиона вернулась к созерцанию фотографии.
– Странное имя – «Тарт», – сказала она.
Регулус кашлянул.
– Ну, мне ее подарили на шестилетие, – ответил он. – И… Тарт – это сокращение от «тарталетка».
– Тарталетка? – Гермиона извернулась, чтобы заглянуть ему в лицо. – Серьезно? Регулус Блэк назвал собаку в честь пирожного?
– Мы с Циссой обожали их, – сказал Регулус с таким видом, будто поражался, как можно не знать таких священных истин.
Гермиона мгновение всматривалась в его лицо. Он тоже смотрел на нее из-под опущенных ресниц, отчего пушистые тени падали ему на щеки. Она протянула руку и провела кончиком пальца по его губам, зачарованно глядя на его лицо. Такой красивый, иногда даже не верится, что он настоящий, а не плод ее фантазии.
– Мне иногда кажется, будто я тебя выдумала, – прошептала она.
Регулус перехватил ее руку и едва ощутимо коснулся губами ее запястья там, где бился пульс, затем по своей любимой привычке переплел их пальцы вместе.
– Не идеализируй меня, – тихо и немного недовольно сказал он. – Я человек, а выдумать можно только героя, – он чуть нахмурился. – Я – потомственный Темный маг и не могу создать Патронус, как бы сильно тебя не любил. Помни об этом.
– Я тебя не идеализирую, – возразила Гермиона. – Просто люблю, – она криво усмехнулась, видя сомнение в глазах Регулуса. – Мы это уже проходили: помнишь, ты спрашивал о том, понимаю ли я, что тебе случалось убивать. Я сказала, что для меня это не имеет значения.
Регулус поморщился.
– Сейчас мне кажется, что это только доказывает…
– Ладно, – перебила Гермиона, – тогда так: я прекрасно понимаю, что ты борешься сейчас не за идеалы, близкие мне и Гарри, как и все вы, слизеринцы. Просто вы поставлены в такие условия – или вы, или вас. Естественно, вы намного лучше тех, кто остался предан Лорду, но чуть ли не главный мотив для борьбы у вас – это желание самим стоять у руля. Я знаю, что для тебя очень важно – вернуть влияние своей семье. И знаю, что после нашей победы в этой стране все будет так, как захочешь ты и мой отец с его друзьями. И Сириус, конечно, тоже, ведь он больший Блэк и чистокровка, чем способен признать. И я знаю, что делиться властью с маглорожденными вы не намерены.
Регулус слушал ее, сосредоточенно нахмурившись. Когда она закончила, его губы дрогнули в намеке на улыбку. И тут Гермиона все-таки ляпнула то, о чем постоянно думала:
– Не могу только понять: если ты стремишься вернуть былую славу дому Блэков, зачем тебе жена, воспитанная маглами? Мне далеко до Вальпурги, Нарциссы, Андромеды, Талии. Они все такие красивые, такие…
– О, да, теперь я уверен, что ты меня вовсе не идеализируешь, – засмеялся Регулус, потом серьезно посмотрел на нее. – Гермиона, я же не все делаю по расчету. Просто противоположности притягиваются – даже без помощи магии, – он ухмыльнулся. – Мы, ползучие гады, периодически нуждаемся в том, чтобы греться на солнышке. Мы же хладнокровные. Вот поэтому ты – самая подходящая для меня девушка, – он откинул голову на спинку кресла, лукаво глядя на нее из-под опущенных ресниц. – Если уж совсем высокопарно: драконам нравится охранять сокровища.
– И все считают их злобными злюками, – сделала скорбное лицо Гермиона. – Трагедия непонятого гения. Ты, случайно, себя не идеализируешь?
Регулус засмеялся.
– Ты думала, Блэки носят сквозные зеркала для связи? – изогнул бровь он. – Это всего лишь прикрытие нашему нарциссизму.
Гермиона прыснула со смеху.
***
Кэти сидела у туалетного столика, расчесывая волосы перед сном, когда из коридора донесся грохот – будто упало что-то тяжелое. Она вздрогнула от неожиданности и бросила взгляд на часы. Стрелки показывали без четверти три. Кто это поднял шум так поздно? На одно мгновение она представила, что все – началось, и на всякий случай крепко сжала в руке волшебную палочку, прежде чем выглянуть в коридор. Она даже не почувствовала облегчения – настолько неожиданное зрелище предстало ее взору. В конце коридора на полу валялись сбитые с постамента рыцарские доспехи, рядом склонился Рей Мальсибер, стараясь поднять кого-то на ноги.
– Давай, дружище, – кряхтел он. – Где же ты так набрался-то? Позвал бы, что ли, в компанию.
– Что произошло? – растерянно спросила Кэти.
Приблизившись, она с изумлением обнаружила пьяного в дрязг Блейза, цеплявшегося за Мальсибера в попытке подняться на ноги.
– Что случилось? – изумленно повторила Кэти.
Мальсибер, наконец, кое-как поднял Блейза с пола и закинул его руку себе на плечи.
– Полный порядок, – заплетающимся языком пробормотал тот.
– Эту находку в мои руки передал Артур Уизли, – пропыхтел Мальсибер, практически волоча Блейза на себе. – Потому что все нормальные люди по ночам спят, а я – нет.
Кэти подхватила Блейза под локоть с другой стороны, помогая дотащить его до комнаты, где Мальсибер с мученическим стоном сбросил свою ношу на кровать. Блейз хлопнулся лицом в подушки, как мешок с картошкой.
– Завтра тебя ждут большие неприятности, парень, – с неизменной бодростью уведомил Мальсибер, взмахом палочки снимая с Блейза обувь.
Блейз с трудом перевернулся на спину и блаженно ухмыльнулся. Кэти наблюдала за ним с чувством жалости, к которому примешивалось что-то неприятное. Больше всего это «что-то» напоминало обиду. Блейз вообще теперь был будто другим человеком. Конечно, у него погибла мама, Кэти это понимала, но все же ей казалось теперь, что он был не таким, каким она его себе воображала. Да и вообще, она все острее понимала, что мир чистокровных магов, какими бы дружелюбными они ни казались в этом замке, чужд ей. И это навсегда.
– По хрену, – прохрипел Блейз в ответ.
Мальсибер ухмыльнулся.
– Где набрался-то? – полюбопытствовал он.
– У… ик… у папаши своего, – и Блейз жутковато расхохотался.
Кэти стало не по себе. О чем это он? Мальсибер, в отличие от нее, не придал его словам значения.
– Ладно, – хмыкнул он и хлопнул Блейза по плечу. – Завтра поговорим, – он кивнул Кэти на дверь. – Оставим его.
Кэти послушно последовала за Реем. Если честно, она терпеть не могла пьяных людей. Они вызывали у нее брезгливость вперемешку с некоторым опасением.
– Я его убил! – вдруг сипло крикнул Блейз им вдогонку.
Кэти с Мальсибером дружно обернулись. Блейз смотрел на них, приподнявшись на локтях, и по его лицу блуждала какая-то полубезумная улыбка.
– Убил, – он странно махнул рукой. – Он сдох… от своей дерьмовой силы и сдох… – он откинулся на подушку, тихо посмеиваясь. – Вот такой я. А он еще говорил… что… что же он говорил? – Блейз наморщил лоб, болезненно стараясь припомнить.
Кэти смотрела на него во все глаза, и по спине бежал холодок. «Он, должно быть, бредит», – попыталась убедить себя она, но поведение Блейза было так странно… так страшно.
– А! – Блейз поднял палец. – Он говорил, что я не его сын… в Морроу весь… А я его убил… – он уронил руку и, глядя в потолок, едва слышно выдохнул: – И счастлив.
Он прикрыл глаза и то ли лежал, то ли задремал. Кэти какое-то время в полной растерянности смотрела на него.
– Ладно, – Мальсибер опомнился первым. – Идем, – он деликатно подтолкнул ее к выходу.
Она послушно вышла. В ушах у нее звенело. Рей начал что-то говорить, но она не слышала его.
– Это правда? – выдохнула она. – То, что он сказал?
Мальсибер секунду смотрел на нее так, будто она редкостная идиотка. Потом небрежно передернул плечами.
– Думаешь, это нормально? – поразилась Кэти. – Он… – слова застряли в горле.
Лицо Мальсибера помрачнело еще больше.
– Его отец, не задумываясь, сделал бы с ним то же самое, – сказал он и добавил, перекривляя ее: – Думаешь, это нормально?
Кэти задохнулась от возмущения.
– Слушай, не всем людям везет с родителями, – с ноткой презрения сказал Рей. – Для некоторых они вообще становятся проклятием.
Кэти онемела и только смотрела на Мальсибера – на этого красивого и совершенно бесчувственного мальчишку. Ей почему-то казалось, что он просто ни о чем никогда не задумывается. Или ей хотелось так думать.
Рей облизал губы.
– Мы иногда должны делать ужасные вещи, – глухо произнес он, и его лицо вдруг стало выглядеть лет на десять старше. – Иногда, чтобы спасти кого-то близкого, – кажется, он говорил скорее сам с собой. – Может, выбирая меньшее из двух зол. Впрочем, не знаю, оправдывает ли это нас, – он тяжело вздохнул и взглянул на Кэти с какой-то надеждой. – Как ты думаешь, оправдывает?
По спине у Кэти побежал мороз, и ощущение было такое, будто она находится в каком-то фантасмагорическом кошмаре, где все произнесенные слова звучат как полный бред умалишенных. Она целую минуту неотрывно смотрела на Мальсибера, и, кажется, волосы на затылке начали шевелиться от внезапно охватившего ее необъяснимого ужаса. Она хотела спросить «Что ты имеешь в виду», но у нее просто не хватило смелости. Ей уже не казалось, что Рей ни о чем не задумывается – ее охватила уверенность, что то, о чем он НЕ думает, слишком страшно, чтобы быть упомянутым. И она не хотела об этом ничего знать. На нее накатил гнев на этого слизеринца, на всех их. Нет, она не хотела знать ничего о том кошмарном мире, в котором они живут, о той грязи, что их окружает.
– Я не пастор, чтобы отпускать грехи, – сипло произнесла она и поспешила в свою комнату, чувствуя, как ее со всех сторон обступает мрак, в который лучше не всматриваться. Лучше закрыть глаза.
***
– Мам, кто из нас аврор – я или ты? – возмущенно вопросила Дора: в присутствии Люпина она становилась еще несноснее, стараясь выглядеть недосягаемо взрослой. Это выводило Андромеду из себя – ее дочь и так не желала прислушиваться к ее словам, а из-за Люпина… и, как ни крути, он был оборотнем. Ни одна мать не смогла бы смириться с таким выбором дочери. Поэтому Андромеда старалась просто игнорировать его существование. Ведь женщина, которая убежала из дому, чтобы выйти замуж за кого хотела, просто не могла сказать дочери слово упрека о ее выборе.
– Дора, будь серьезнее, – процедила Андромеда. – Ты слишком беспечна.
Дочка принялась с самым равнодушным видом натягивать куртку. В такие моменты Андромеду посещало стойкое желание связать ее по рукам и ногам и запереть в чулане. Хотя бы для того, чтобы напомнить, что она, Андромеда, все еще ее мать. Хотя считаться с ней Дора перестала, кажется, еще в пятилетнем возрасте.
– Я не беспечная, у меня просто хорошее настроение, – изрекла свое излюбленное возражение Дора. – Не всем же ходить угрюмыми.
Андромеда скрестила руки на груди и поджала губы. Вот откуда в ней эта беспардонность? Она ведь воспитывала ее, как приличную девочку. Дора тем временем прошагала к столу, запихнула в рот столько печенья, сколько поместилось, и растянула губы в улыбке. «Снять ремень – и выпороть», – подумала Андромеда.
– Дорогая, в самом деле, Эндрю мой старинный знакомый, – примирительным тоном произнес Тед. – Все десять раз проверено. Не думаю, что нам что-то угрожает.
Андромеда опалила его гневным взглядом.
– Ну да, – фыркнула она. – На улице ведь всего только война!
Разумеется, смиренное выражение лица Теда тут же разбудило в ней муки совести. Вот так всегда: она не может сдержать свой вспыльчивый нрав, а он все терпеливо и с пониманием сносит. А ей понимания никогда не хватает. Следующим выводом в этой логической цепочке должно было быть то, что Дора такая же несносная, как ее мать, поэтому Андромеда переключилась на очередной инструктаж по безопасности. Пф! Да ее дочь непонятно в кого такая, у них ничего общего!
– Ладно, мам, мы пойдем уже, – застонала Дора, проглотив печенье.
– Не забывайте все же про осторожность, – пришла на помощь Андромеде Нарцисса, которая потягивала чай в компании сына и новоиспеченного супруга.
– Если я стану такой же, когда заведу детей – просто убейте меня! – закатила глаза Дора, затем сгребла оставшееся на тарелке печенье, конфисковав его прямо из-под руки кузена, и беззаботно щелкнула Драко по носу. – Только без обид, окей? Добби организует еще, а я спешу.
Драко посмотрел на нее исподлобья и яростно потер нос. Проходя мимо Андромеды, Дора ослепительно ухмыльнулась и подмигнула ей.
– До встречи, – Тед коротко поцеловал ее в щеку и направился за дочерью и Люпином.
Андромеда вздохнула, глядя им вслед.
***
– Все в порядке? – полувопросительно протянула Тонкс.
Она проверила все, как учил Аластор, но беспокойство не отпускало ее. Жаль, ее учителя больше нет в живых. Без его присмотра она нередко чувствовала себя практически беззащитной: было сложно привыкнуть к мысли, что Аластор больше не прикроет ее со спины. И не даст подзатыльник за очевидные и не очень промахи.
– Мне здесь не нравится, – припечатал Ремус.
Тонкс повернулась к отцу и увидела на его лице мольбу – мистер Хоакин был его старинным приятелем, и Тед просто не мог не помочь ему.
– Ладно, – вздохнула Тонкс, хотя все ее существо кричало, что они должны убираться отсюда. – Туда – и обратно. Буквально за пару минут, – она никогда не умела противостоять вот такому умоляющему лицу папы. Тем более что он редко чего-либо просил, и всегда безмолвно. Более безобидного и ласкового человека во всем мире не сыскать.
Они направились вдоль улицы к дому под номером сорок. Вопреки расхожему мнению о пользе темноты, они выбрали для своей вылазки утро – как-то так складывалось, что Пожиратели любили «охотиться» в сумерках, а по утрам многое могло пройти незамеченным для них. Тонкс шагала по тротуару тихого магловского городка и пыталась унять растущее беспокойство. Ведь они не раз уже совершали такие вылазки. Да и сегодняшним утром Сириус и Кингсли тоже отправились к парочке маглорожденных. Все как всегда. Ничего необычного. Чтобы убедиться в этом, она настороженно оглядывалась по сторонам. Вот ребенок строит на газоне перед домом снеговика, вон машина молочника, вон мальчишка разносит утреннюю газету. И дом номер сорок ничем не отличался от других домов – такой же опрятный, увешанный рождественскими гирляндами, с присыпанными снегом фигурками садовых гномов на газоне. Они прошли по расчищенной от снега дорожке к дому, еще раз внимательно осмотрелись, и Тонкс позвонила. Прошло несколько минут, оглашаемых гулким стуком сердца в груди. Когда по ту сторону двери послышалось бряцанье отпираемого замка, она судорожно сжала волшебную палочку взмокшей рукой.
– Дора, побудь здесь, – внезапно произнес Ремус напряженным голосом.
– Что? – она удивленно обернулась.
Люпин выглядел хмурым и настороженным.
– Мы вдвоем войдем, – сказал он.
Дверь со скрипом отворилась, и в проеме показалась миссис Хоакин. У Тонкс отлегло от сердца.
– Вот еще! – бросила она Ремусу.
Почему все вечно ее опекают? Да, Грозного Глаза ей не хватало, но все остальные относятся к ней, как к малому дитяти. Она раздраженно тряхнула длинной челкой и первой шагнула внутрь. Ремус рванул за ней с такой поспешностью, будто сразу за дверью разворачивалась пропасть. Он вцепился ей в локоть, с поистине волчьим выражением оглядывая уютную гостиную. Папа вошел последним, приветствуя миссис Хоакин.
– Ремус, – прорычала Тонкс. – Видишь, все нормально!
Дверь за ними захлопнулась.
– Я бы не была так уверена, – откуда донесся голос, Тонкс не поняла, но точно знала, кому он принадлежит.
В следующее мгновение Ремус толкнул ее в сторону, и сам едва успел отклониться от алого луча, взявшегося непонятно откуда. Тонкс упала на колени и в следующий миг была уже за массивной старинной вешалкой, втянув за собой и папу. В тот короткий миг, пока она сосредоточилась и попыталась разобраться в происходящем, Ремус умудрился отбить несколько прилетевших из ниоткуда лучей и отправить парочку заклятий. Откуда берутся проклятья? Казалось, они вылетают прямо из стены. И куда исчезла миссис Хоакин?
– Руди, так неинтересно! – опять донесся до нее голос Беллатрисы Лестрейндж, и в следующий миг одна из стен гостиной исчезла.
Перед ними предстали чета Лестрейнджей в компании оборотня Фенрира Сивого и Алекто Кэрроу. «Это была иллюзия», – догадалась Тонкс и тут же поняла, что им отсюда не выбраться: наверняка вместе с дверью захлопнулась одна из ловушек Кэрроу.
Беллатриса склонила голову на бок.
– Нюх тебя не подвел, оборотень, – с досадой протянула она и надула губки. – Мы думали, с иллюзиями получится веселее. Вы нас расстроили.
– Врассыпную! – крикнул Ремус.
Тонкс как раз подумывала о том же, и, схватив за ворот папу, бросилась в ближайшую дверь. Люпин метнулся в другую сторону. Вслед им понеслись проклятья, однако Доре удалось заблокировать дверь, чтобы задержать их хоть на полминуты. Если бы только папы не было с ней.
– Мы должны разделиться, – прошептала она. Но как его оставить? Она наколдовала Дезиллюминационное заклятье, маскируя отца, затем развернула его и подтолкнула в спину: – Прислонись к стене и сделай все, чтобы тебя не заметили!
Тед выглядел совершенно потерянным, она знала это, даже не видя толком его лица. Однако размышлять времени не было – дверь разнесло в щепки. Она метнулась в следующую комнату, а оттуда по кругу – в гостиную, сбив по пути заклятьем посуду, видневшуюся в приоткрытую дверь кухни. Беллатриса понеслась на звук, давая ей еще одну фору, чтобы сосредоточиться как следует и принять облик Кэрроу. Взмах палочкой – и оставалось только надеяться, что детали наряда Алекто она запомнила лучше, чем ее тетушка.
– Нашла кого-нибудь? – спросила она первой, когда Белла вошла в комнату.
Однако в тот же момент в другом проеме появилась сама Кэрроу и с порога метнула в нее проклятьем. Тонкс выставила щит и заняла позицию так, чтобы видеть обеих противниц.
– Очень умно! – прошипела Алекто и запустила в нее сгустком молний.
Тонкс схоронилась за диваном. Страх пробирался под кожу: оба выхода из комнаты оказались перекрыты. Она крепко стиснула зубы. Ладно, если погибать, так постараться хоть одну из них забрать с собой! Она выглянула из-за дивана, метнув проклятье туда, где должна была находиться Беллатриса, однако Лестрейндж времени не теряла. Она была уже в двух шагах, и ее проклятье задело Тонкс, распоров рукав куртки и плечо. Она зашипела от боли, одновременно выставляя щит. Несколько проклятий врезались в него, заставляя щит прогнуться – еще чуть-чуть, и он бы лопнул. Где-то внизу что-то загрохотало, и, одновременно, Кэрроу рухнула на пол от папиного проклятья. Теперь Беллатрисе пришлось отскочить на безопасное расстояние, чтобы держать в поле зрения обоих противников. Однако особого превосходства Тонкс не ощутила: напротив, теперь она сполна оценила, насколько блестящим дуэлянтом была Беллатриса Лестрейндж. Им с отцом и вдвоем не удавалось с ней справиться: она крутилась вихрем, разбрасывая проклятья с поразительной скоростью, мебель в комнате в считанные секунды превратилась в щепки, и Тонкс по-прежнему приходилось скорее стоять в обороне, чем нападать. А Беллатриса скалилась, словно все это было азартной игрой, упивалась своим могуществом и не выказывала и намека на усталость. Вокруг нее почти зримо сгустилась плотная завеса магии, заклятья, перед тем, как разбиться о ее щит, казалось, замедлялись в этой густой энергии. А потом появился Рудольфус, и Тонкс уже не могла ничего разобрать, только ослепительные вспышки проклятий, с шипением летящие в нее. Она только и успевала, что укреплять щит, и слишком тесное помещение, заваленное обломками мебели, быстро затянуло дымом.
