Текст книги "Узы крови (СИ)"
Автор книги: Скворец91
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 54 страниц)
– Тетенька, тут очередь! – запротестовали мальчишки.
Нарцисса взмахнула волшебной палочкой. Драко взмыл над седлом и изумленно закрутил головой. Конь замер и, навострив уши, проследил за полетом своего всадника.
– Ма-а-а-м! – запротестовал Драко под хохот мальчишек, изо всех сил брыкая ногами в воздухе.
Он еще и возмущаться смеет! Нарцисса опустила сына на землю и подскочила к нему.
– Ты… ты совсем распоясался! – воскликнула она, встряхнув Драко за плечи. – Кто разрешал тебе уходить?! – в глазах защипало от облегчения: с ее ребенком все хорошо, вот он, она держит его за худые плечики, а он недовольно супится.
– Я в ужасе была, когда увидела, что тебя рядом нет! – ее голос зазвучал вовсе не сурово, как она хотела, а жалобно. Нарциссу обуревали абсолютно противоположные чувства – хотелось одновременно оттаскать сына за ухо и крепко обнять. – Драко, я же волнуюсь, как ты не можешь понять?!
– Мам, – Драко перестал супиться и недоуменно уставился на нее.
– Блэк? – раздался хриплый голос.
Нарцисса так и замерла, бессмысленно глядя на сына. Ее столько лет не называли по девичьей фамилии, что она, кажется, уже забыла, что когда-то принадлежала к роду Блэков. Звучание этой фамилии словно отбросило ее на много лет назад, и внутри стало как-то нехорошо – странно, но Нарцисса впервые осознала, что Блэки исчезли, канули в небытие. Блэки! Исчезли!
– Ой, то есть… – последовал растерянный смешок.
Нарцисса резко выпрямилась и обернулась. Несколько мгновений она просто смотрела на стоящего перед ней мужчину, медленно узнавая знакомые черты.
– Леди Малфой, – поправился он и прищурил один глаз, склонив голову набок. – Не узнала?
Вот по этой-то привычке щурить глаз, склонив голову набок, Нарцисса наконец признала в нем Уолдена Макнейра.
– Нет, что ты! – преувеличенно бодро возразила она. – Конечно, узнала.
То ли она окончательно забыла, какой он, то ли Макнейр действительно стал еще выше и шире в плечах. Челки, вечно лезущей ему в глаза, больше не было – теперь его волосы были подстрижены совсем коротко, открывая лоб и уши, прядь волос непричесанно топорщилась надо лбом. Нарцисса машинально скользнула по нему взглядом: кожаные брюки, заправленные в заляпанные грязью сапоги, черная простая рубаха с развязанным воротом – чуть-чуть видно волосы на широченной груди. Подняв глаза, Нарцисса встретилась с Макнейром взглядом, густо покраснела и нервным жестом взъерошила сыну волосы. Драко изумленно вскинул голову – немудрено, она ведь никогда так не делала. Нарцисса отдернула руку.
– Неожиданная встреча, – пробормотала она, все еще чувствуя неловкость за то, что не узнала его сразу.
Макнейр широко, ребячливо ухмыльнулся и безрезультатно попытался пригладить торчащую прядь надо лбом. Черные волосы выгорели на солнце и отсвечивали красноватым оттенком густого вина.
– Я здесь каждый год бываю, – сказал он. – А вот леди Малфой, по слухам, такие мероприятия не посещает.
Нарцисса мгновение недоуменно молчала, потом передернула плечами.
– Обо мне судачат даже здесь? Надо же, – попыталась отшутиться она.
Меньше всего она ожидала услышать подобную реплику из уст Уолдена Макнейра. Да что там, меньше всего она ожидала увидеть самого Уолдена Макнейра где бы то ни было. Это было… странно – своеобразное напоминание о юности, которую, казалось, прожила какая-то другая девушка. Другие бывшие однокурсники, которых она лицезрела по нескольку раз в неделю, не производили такого необычного и, если честно, не совсем приятного впечатления: Нарцисса разом вспомнила всю свою детскую глупость, на которую досадовала в редкие минуты ностальгии.
– Мне казалось, ты преподаешь в Дурмстранге, – она с трудом нашлась, что сказать.
Драко испустил восторженный вздох. Макнейр улыбнулся ему и сказал:
– Это не мешает мне время от времени бывать в Шотландии. Кроме того, я отрабатываю свой последний семестр в Дурмстранге и ухожу. Брату нужна помощь в имении, а у меня – как там говорят? – «профессиональное перегорание». Хочу отдохнуть от школы.
Нарцисса медленно кивнула.
– Что ж, это прекрасно, – бросила она с вежливой улыбкой и окинула загон взглядом, подыскивая тему для поддержания разговора. – Что за конь?
Макнейр обернулся, свистнул, и огромный гнедой с мохнатыми ногами радостно подскочил к нему.
– Полукровка. Помесь породы шотландского шайра и ноггла*, – Уолден хлопнул коня по лоснящемуся боку. – Ищем жокея для выставки этой породы. Гордость нашего дома. Молодой, два года, – он говорил это, любовно поглаживая шею мускулистого животного. Рукав рубахи съехал вверх, обнажив крепкое предплечье с четко проступающими венами. – Зовем для удобства Буц. А вообще его кличка Буцефал.
– Буцефал? – переспросила Нарцисса, решив, что ослышалась.
– А что, не похож? – с ухмылкой осведомился Макнейр, ничуть не смутившись.
– И кто же его объезжал? – невинно поинтересовалась Нарцисса.
Уолден, очевидно, догадался, к чему она клонит, и сдержанно ответил:
– Да, конь мой, если ты об этом.
Нарциссу разобрал смех.
– О, это так… – она пыталась подобрать подходящее слово, – … скромно, – и, не выдержав, прыснула со смеху.
– Я не думал о себе, когда называл его, леди Малфой, – мрачно уведомил Макнейр, хмуро глядя на нее.
Нарцисса уже неприкрыто рассмеялась – правда, получилось немного нервно. Ее охватило какое-то нервное веселье. Ну, разумеется!
– Что смешного? – Драко недоуменно уставился на хохочущую мать.
Нарцисса повернулась к сыну, продолжая веселиться, и поучительным тоном поведала:
– Буцефалом, Драко, звали коня великого царя Александра Македонского. Мистер Макнейр со скромностью истинного джентльмена нарек так стоящего перед нами скакуна, – она говорила, прерываясь на ежесекундные смешки.
Драко воинственно насупился и вдруг заявил:
– Я знаю, кто такой Буцефал, мама. И думаю, такой конь, как этот, понравился бы Македонскому.
Нарцисса поперхнулась смешком и почувствовала, как лицо покрывается алыми пятнами. Она несколько мгновений пристыжено молчала, прежде чем смогла поднять глаза на Уолдена. Макнейр прищурился.
– Прошу извинить меня, – откашлявшись, пробормотала она. – Я немного… переборщила. Извини.
Она терпеть не могла извиняться и, чтобы не злиться на себя, решила, что со стороны Драко было очень бессовестно поставить ее в такое глупое положение.
– Очевидно, ты слишком много общаешься с «истинными джентльменами», – едко ответил Макнейр. – Привыкла оценивать степень самовлюбленности окружающих по их меркам.
Нарцисса потеряла дар речи от возмущения. Она раскрыла рот, чтобы дать гневную отповедь, но не нашла достойных слов. Макнейр лихо вскочил на коня и козырнул ей.
– До новых встреч, леди Малфой, – произнес он. – Не смею вас задерживать. Наверняка лорд Малфой страдает без вашего общества. На скачках.
И этот гнусный шотландец направил коня в другой конец загона. Нарцисса еще какое-то время гневно смотрела ему вслед. Он опять за свое! Хам! Он обернулся – она даже испугалась, что произнесла это вслух, – и отправил ей злорадную ухмылку.
– Пойдем отсюда, Драко, – вздернула нос леди Малфой и, повернувшись, вознамерилась гордо удалиться.
Под ногой неприятно чавкнуло. Нарцисса замерла. Не. Может. Быть.
Позади раздался хриплый хохот Макнейра.
– Мам, ты в какашки вступила, – непосредственно заявил Драко.
– Я вижу!
– Всегда хотел посмотреть, как Принцессы на горошине переживают подобные казусы! – прокричал Макнейр и опять захохотал.
Нарцисса обернулась к нему. Уолден восседал в седле так непринужденно, словно родился в нем. Буцефал, явно гордый, что таким неожиданным образом повеселил хозяина, встряхнул гривой и, запрокинув голову, не менее злорадно заржал. Это было последней каплей, и Нарцисса, не сдержавшись, крикнула то, чего леди Малфой не стала бы говорить ни при каких обстоятельствах:
– А я всегда мечтала полюбоваться на осла верхом на коне!
Драко изумленно округлил глаза. Макнейр умолк. Нарцисса едва удержалась, чтобы не прикрыть рот ладонью. Что она только что сказала! Все, теперь не будет у Малфоев никаких договоров с Макнейрами, а заодно и со всеми остальными шотландцами. Дура, дура, дура, и еще тысячу раз дура! И такой дурой она не была даже в школе.
Макнейр целую минуту смотрел на нее, затем вдруг издал странный звук, будто поперхнувшись, и совсем уж неожиданно расхохотался вновь.
***
Гиневра рассказывала о том, как они сбегали от Темного Лорда, когда Ульрика внезапно перебила ее:
– Значит, Снейп повторил свое предложение?
Гиневра опустила взгляд на свое кольцо – так сложилось, что во время ее заключения в Азкабане кольцо так и покоилось в имении Морроу, а по возвращении она не смогла устоять от соблазна, и носила его на цепочке, наложив чары невидимости. Для себя она приберегала версию, будто подыскивала подходящий случай вернуть его, однако на самом деле не могла решиться расстаться с этим кольцом.
Они сидели в гостиной дома по площади Гриммо, 12. Утром следующего дня после объявления помолвки Гиневра решила, что дальше тянуть нельзя и, взяв с собой дочь, аппарировала на крыльцо столичного особняка Блэков.
– Да, – сдержанно кивнула она.
– Поздравляю, – пожалуй, таким тоном желают смерти.
Между сестрами Морроу всегда были натянутые отношения, и тому было множество причин. Раньше в их семье того ребенка, который унаследовал проклятье в «активном» виде, всегда прятали от глаз, прикрываясь отговорками о слабом здоровье отпрыска, однако после истории с вырождением Мраксов на такие вот отговорки стали посматривать косо. Ричарду Морроу, отцу сестер, к примеру, с трудом удалось найти себе супругу – незаконнорожденную дочку какого-то богатого лорда, который, тем не менее, давал за ней более чем скромное приданое. Это несколько пошатнуло и без того отнюдь не лучшее финансовое положение рода, не отличавшегося особой знатностью и постоянно тратившегося на «соответствующее» содержание «больного» отпрыска. Поэтому новоиспеченная леди Вероника Морроу, особа деятельная и, к тому же, благодарная судьбе за столь удачное замужество, целиком преданная новой семье, пошла ва-банк – она решила не скрывать от глаз вторую дочь, а скрыть лишь проклятье. В свои юношеские годы ни Гиневра, ни Ульрика не знали истинной подоплеки сего поступка, что подталкивало последнюю к выводу, будто младшая сестра абсолютно незаслуженно является любимицей матери. Гиневра отчасти и сама в это верила – во многом благодаря ревности сестры – и испытывала, с одной стороны, чувство глубокой и искренней благодарности матери, подарившей ей несоизмеримо лучшую участь, чем унылое существование в четырех стенах в их крохотном коттедже в шотландском городке Литтлфейри, вдали от любопытных глаз. С другой стороны, она постоянно мучилась угрызениями совести и чувством вины, понимая, отчасти благодаря все той же Ульрике, что является обузой для семьи. Ульрика же не могла смириться, что мама якобы любит ее больную опасную сестрицу, относясь к ней самой с чрезвычайной сдержанностью. Это было первой причиной.
Во-вторых, Морроу тесно общались со Стивенсонами. Стивенсоны были значительно богаче по сравнению с семьей сестер, но двух леди связывало нечто общее – Хелена Стивенсон, в девичестве Бейкер, сделала превосходную партию, хотя ее отец не давал за ней практически никакого приданого – в этом ей помогла красота и умение держаться. Вполне логично, что Хелена с детства вбивала своей дочери, а заодно и девочкам Морроу, мысль, что их главной и единственной целью в жизни должно быть удачное замужество. Ульрика прониклась этой идеей значительно сильнее, чем Талия с Гиневрой, и лет с тринадцати прилагала все усилия, чтобы стать желанной невестой для любого лорда – а усилий прилагать приходилось немало, ибо мисс Морроу, увы, не обладала красотой Троянской царевны, в отличие от леди Хелены, названной в ее честь. Ульрике приходилось постоянно сидеть на диетах – временами она даже тайно варила какие-то мерзко пахнущие зелья для похудения, – у нее не хватало средств на туалеты, какие ей хотелось, приходилось завивать волосы так, чтобы они казались гуще, проводить часы перед зеркалом, накладывая косметические заклятья, чтобы скрыть не аристократичную округлость лица, веснушки и слишком широкий нос: Ульрика пошла в бабку-булочницу. Ко всему этому добавлялся вечный страх, будто кто-нибудь непременно догадается, что с ее сестрой что-то не так, сделает соответствующие выводы и обличит семью Морроу перед всем высшим светом. Она не могла воспринимать Гиневру иначе, кроме как обузу.
И третья причина, однако не менее важная – Гиневра была миловиднее старшей сестры. Да, сестры Морроу были похожи, однако младшей от семьи отца достался аккуратный носик и полагающийся девице благородных кровей овал лица. Отдельно Ульрику кто угодно назвал бы вполне хорошенькой девушкой, но, когда рядом оказывалась Гиневра, она, сама того не желая, своей внешностью подчеркивала все изъяны сестры.
– Спасибо, – пробормотала она.
Ей всегда было жалко сестру: было грустно смотреть, как она суетится и бесконечно тревожится по поводу своего будущего, как гробит свое здоровье всякими зельями. Сейчас Ульрика была тощей сухопарой женщиной, и былая округлость лица бесследно исчезла – из-за проблем с желудком она соблюдала строгую диету, питаясь преимущественно салатами. В уголках губ у нее залегли ранние горестные морщинки. А ее богатый муж был редкостным садистом.
– Мне казалось, счастливые невесты начинают разговор именно с этой благостной новости, – сухо заметила Ульрика.
Гиневра выдавила неловкую улыбку. То, что она «отхватила» одного из самых знатных женихов страны и, при этом, у них было взаимное чувство, лишь усиливало неприязнь Ульрики к ней. Гиневра знала, что сестра по-прежнему недоумевает, за какие такие заслуги ей достается все самое лучшее, ведь, по ее мнению, Гиневра никогда для этого и пальцем не пошевелила. Поэтому Гиневра совершенно не представляла себе, как может сообщить ей о своей помолвке, чтобы это не выглядело так, будто она прибежала дразниться.
– Сейчас не то время, чтобы ставить превыше всего личные дела, – наконец, нашлась, что ответить она.
– Ну, почему же, – усмехнулась Ульрика. – Как известно, на войне чувства приобретают особую остроту. Они играют роль спасительного забытья, создают иллюзию, будто от войны можно хоть куда-то деться. Кажется, о чем-то подобном утверждали писатели потерянного поколения, – все это было сказано тем же монотонным, усталым голосом.
У Гиневры складывалось впечатление, будто сестра больше ничем не интересуется. Безразличие сквозило в каждом ее жесте, в каждой интонации, а взгляд казался отрешенным. Гиневра прочистила горло.
– Мы собираемся обвенчаться недели через две, – сказала она глухо. – Где-нибудь в магловской глубинке. Я пришлю записку с точной датой и мест…
– Не стоит беспокоиться, – холодно перебила ее Ульрика, нетерпеливо взмахнув рукой.
Гиневра огорошено уставилась на нее.
– Сейчас не время для соблюдения пресловутых «приличий», – последнее слово Ульрика подчеркнула особо едким тоном. – Мы с тобой давно уже не семья, мы не общались около семнадцати лет, и я не вижу смысла скрывать, что вынужденное общение тяготит нас обеих.
Гиневра продолжала изумленно молчать.
– Если настанет мирное время, и опять возобновится вся эта светская мишура: приемы, дни рождения, помолвки, дебюты – тогда мы будем оказывать друг другу утомительные визиты вежливости, – Ульрика говорила скучающим тоном, лениво разглаживая складки платья, затем подняла на Гиневру ничего не выражающий взгляд. – Но до того нам ни к чему притворяться – нет зрителей.
Некоторое время Гиневра молчала, уставившись на гобелен Блэков с фамильным древом, и не знала, как себя повести.
– Думаю, ты с дочерью можешь со спокойной душой вернуться к своим друзьям. Не будем друг другу досаждать, – Ульрика даже улыбнулась уголками губ – она высказала то, что давно хотела.
Гиневра была растеряна. Она не почувствовала боли или обиды от слов сестры, а просто была неимоверно растеряна.
– А Блейз? – зачем-то спросила она.
– А что Блейз? – внезапно ощетинилась Ульрика. – Для него ты – никто, он тебя не знает, да и со своей кузиной не особо поддерживает отношения. Или ты хочешь, чтобы я вверила своего сына твоим заботам и пусть он сложит голову за ваше правое дело?
Гиневра растеряно мотнула головой, но Ульрика не позволила ей и рта раскрыть.
– Мы с сыном останемся здесь, и ни во что не будем вмешиваться! – отчеканила сестра. – И меня не интересует ни чем вы там занимаетесь, ни какие ваши дальнейшие планы! Мы не будем воевать!
– Я только… – начала было Гиневра, однако Ульрика порывисто вскочила на ноги и со злостью прошипела:
– Я все сказала. Думаю, самое лучшее окончить визит прямо сейчас. Я позову твою дочь.
Она решительно пересекла гостиную и хлопнула дверью. Гиневра потерла руки и медленно поднялась. Она не знала, что и думать. Да, общение с сестрой никогда не приносило ей радости, однако никакого облегчения от того, что этим отношениям пришел конец, она не испытывала. Наоборот, ей казалось, что так все-таки не должно быть – как и положено в ее круге, ее воспитали с мыслью, что кровные узы имеют особое значение.
В Гриммово Логово она вернулась в подавленном настроении. Гермиона тоже выглядела расстроенной и отвлеченно сообщила, что будет в библиотеке. Гиневра не стала расспрашивать ее, о чем она говорила с Блейзом, не желая выглядеть навязчивой. Она сообщила Талии об их возвращении и поднялась к себе. Там Гиневра улеглась на кровать и уставилась в полог над собой, размышляя над тем, какой же на самом деле была Вероника Морроу. В одном она была уверена – мать любила ее не больше, чем ее сестру. Вспоминая леди Морроу, Гиневра вообще затруднялась сказать, кого она любила. Вероника была примерной женой и превосходной хозяйкой для их поместья – она умела с максимальной выгодой использовать те скромные средства, которые выделялись на ведение домашнего хозяйства и всяческие увеселения для юных леди. Вероника многое умела делать, и именно она научила шить платья мисс Стивенсон, которой такое умение, в виду их семейного благополучия, было ни к чему. Несмотря на прохладное отношение к дочерям, она справно исполняла свои материнские обязанности и имела репутацию добродетельной, порядочной леди. Собственно, Морроу могли похвастаться только своей репутацией – больше у них ничего не было. Гиневра закусила нижнюю губу. Может, мать старалась как раз для них с Ульрикой? Ведь она дала им все, что позволяло дать их положение. И поддерживала многие из их начинаний.
Гиневра перевернулась на бок, обняв себя за плечи. Но как тогда объяснить все, что происходило после появления Темного Лорда? Сейчас ей казалось, что мать манипулировала ею, используя ее безграничное чувство благодарности и вины. Хотя не она привела ее в ряды Пожирателей – Гиневре тогда хотелось всегда быть там, где Северус, а он никогда не заговаривал ни о делах Пожирателей, ни о том, что он думает о своем решении присоединиться к ним. А еще Гиневре отчаянно хотелось не сгореть, остаться в здравом уме. Уже потом леди Морроу взяла все под свой контроль – Гиневра часто колебалась и даже помышляла каким-нибудь несбыточным образом освободиться, но Вероника подталкивала ее ко все худшим поступкам. Как ей это удавалось, Гиневра сейчас даже не могла понять. Наверно, она была тогда слепа и глупа. И, главное, почему? Можно было бы предположить, что Вероника была фанатично предана Темному Лорду, но нет же – ее флегматичная сдержанность никогда не изменяла ей, и она по-прежнему ставила превыше всего интересы дома Морроу. Возможно, она рассчитывала, будто Темный Лорд вознаградит их за верное служение по окончании войны?
Гиневра опять перевернулась на спину. Почему мать убедила ее отказаться от ребенка? Ведь они с Северусом были обручены. Почему Вероника так панически боялась слухов? Неужели ее интересовала только репутация? Гиневра бессильно застонала, накрыв голову подушкой. Теперь ей никогда не узнать правду, остается только гадать, какие мотивы поведения были у ее матери.
***
1979
– Это такой стыд, такой стыд, – причитала Хелена Стивенсон над чашкой чая с мелиссой. Даже потекшая тушь не умаляла ее красоты. – Сбежала из дому и живет в Лондоне со своим Блэком! Позор! Такая красавица, она могла бы сделать блестящую партию, но нет, ей словно весь белый свет клином сошелся на этом мерзавце!
Вероника слушала подругу, беспокойно потирая руки под столом. Она понимала, что Хелене больше не с кем поделиться своим горем, но, видит Мерлин, сейчас не то время, когда им безопасно видеться: дочь Вероники – Пожирательница смерти, зять тоже из этих, а у Хелены муж и все близкие знакомые, включая «мерзавца» ее дочери – в Ордене феникса.
– Принесет в подоле, и что я буду делать? – всхлипнула Хелена, прижав платочек к кончику безупречного носа. – Теодор, несомненно, примет ее назад – он в ней души не чает, сама знаешь, он в детстве сам ей пеленки менял. И я знаю, что они переписываются – он уже сейчас ей все простил! А я, как всегда, кругом виновата: злобная мегера, которая думает только о приличиях!
Вероника не могла понять, что беспокоит Хелену больше: приличия или то, что ее дочь считает ее врагом номер один для своего личного счастья. Вздохнув, она бросила беспокойный взгляд за окно: сгущались сиреневые сумерки, и пора было выпроваживать подругу – скоро вернется ее собственная бестолковая дочка. Вероника отпила чаю, стараясь подавить очередную вспышку раздражения – в последние полтора года она не могла думать о Гиневре без налета злости. Конечно, их зять тоже Пожиратель, им никуда не деться от этой сомнительной компании, но, когда Пожиратель живет в твоем собственном доме – это совсем другое дело. Почитай, ты и сама в их рядах. А Вероника хотела спокойствия. Мудрее всего пережидать революции, затаившись, а потом уже подстраиваться под новую власть. Меньше всего Морроу любили риск – он был им попросту не по карману.
Но теперь ей, скрепя сердце, приходилось делать все, чтобы Темный Лорд не разочаровался в ее дочери, и его гнев не пал на головы всей семьи. Все уже уяснили для себя, что он стирает с лица земли и весь род тех, кто осмеливался предать его.
– Я слышала, Блэк приобрел для твоей дочери швейную мастерскую, – Вероника попыталась указать Хелене на позитивные моменты, ибо она лучше всех умела находить выгоду там, где другие горько рыдали.
Хелена раздраженно взмахнула рукой.
– Она написала отцу, что это, видите ли, взаймы, – сварливо поведала она. – Она вернет Блэку деньги, как только дела пойдут на лад. Коко Шанель недоделанная! Ох, – слезы опять покатились по ее лицу. – Моя дочь – содержанка! Я не вынесу такого позора, – Хелена захлюпала носом.
Вероника начинала закипать. Хелена обожала страдать и жалеть бедную себя. Этим она и понравилась Теодору – утонченная красавица, беззащитная перед подлостью мира, нуждающаяся в постоянной опеке и сильном мужском плече. Инфантильность Хелены доводила Веронику до белого каления еще в те времена, когда они учились в крохотном частном пансионе для девушек. Почти все воспитанницы пансиона были внебрачными дочерьми лордов, не желавших, чтобы они пересекались в Хогвартсе с их законными чадами: каждый боялся, что кто-нибудь, пусть даже вскользь, бросит что-то вроде «Поглядите-ка, как эта Хелена Бейкер похожа на Гая Нотта». Хелена считала себя обездоленной еще и потому, что не училась в Хогвартсе, и Нотт не хотел признавать ее хотя бы формально даже после ее блестящего замужества. Вероника, напротив, считала большой удачей, что ее безродная и довольно недалекая мамаша умудрилась закадрить самого лорда Лестрейнджа, обеспечив ей тем самым отменные магические гены и место в пансионе, где девушкам дали блестящее воспитание, достойное леди. К тому же, ей нравилось думать, что Рудольфус и Рабастан, которыми не восхищался только ленивый, ее племянники.
– Полно, Хелена, – строго произнесла Вероника: только такой тон мог гарантировано привести леди Стивенсон в чувство. – Блэки могут сколько угодно вертеть носом, но рано или поздно они помирятся со своим глупым сыном. Тогда твоя дочка станет леди Блэк, и ты будешь благодарить небо за своевременно проявленное ею упрямство.
– Думаешь? – с надеждой вздохнула Хелена.
Вероника уверенно кивнула. Талия имела достаточно высокое положение в обществе, и Блэки не решились бы на очередной скандал – Сириус так и так женится на ней, даже если сменит привязанность. Выждав, пока Хелена убедительно обрисует себе радужное будущее, Вероника напомнила:
– Уже темнеет.
– Да, конечно, – спохватилась Хелена: сейчас она уже сияла, как столовое серебро. – Спасибо, милая. Что бы я без тебя делала?
Несколько минут леди Стивенсон велеречиво изливала свою благодарность, а Вероника натянуто улыбалась, мечтая наконец затолкать ее в камин. Когда Хелену поглотило зеленое пламя, она облегченно вздохнула. Буквально мгновением позже хлопнула входная дверь, и Гиневра взлетела наверх, не заметив стоящую в темноте мать. Веронике показалось, будто она краем уха уловила глухой всхлип. Ну что еще? Эта девчонка доставляет все больше хлопот. Небось, опять поссорилась со своим Снейпом. Насколько знала Вероника, мальчишка в последнее время стал чрезмерно раздражительным. И она догадывалась, в чем тут дело. Совсем недавно Северус взял на себя роль шпиона. Однако Веронике все время казалось, будто юный лорд Снейп пытается вести двойную игру. Ее это не устраивало. Она не хотела рисковать благополучием семьи из-за своего несносного будущего зятя. Ей хватало Гиневры, так бездумно осмелившейся подвергнуть опасности все, чем дорожила и что считала своей заслугой леди Морроу. Она вложила в этот дом немало усилий, сделала все, чтобы никто не смел упрекнуть ее даже в мелочах. Семья Морроу слыла достойнейшими представителями дворянства, несмотря на стесненность средств. А теперь, случись Темному Лорду проиграть, все будут тыкать пальцем в сторону семьи, вырастившей такого монстра, как Гиневра. Еще и этот Снейп. Он имеет слишком большое влияние на ее дочь – если он вдруг решит предать Темного Лорда, то Гиневра побежит за ним, наплевав на все. Чем дальше, тем больше Вероникой завладевало искушение рассорить их, пока не поздно, разорвать опасную связь.
Размышляя так, она поднялась в комнату дочери и застала ее рыдающей на полу возле кровати.
– Это еще что такое? – строго осведомилась она.
Гиневра испуганно вскочила и уставилась на нее опухшими от слез глазами.
– Н-ничего, – выдавила она дрожащим голосом. – Я… просто… плохой день.
– Опять поссорилась со Снейпом? – желчно поинтересовалась Вероника.
– Нет-нет, – Гиневра помотала головой. – Он сейчас у Дамблдора, мы не виделись недели две.
Вероника медленно кивнула. Что-то было не так. Гиневра топталась на месте, нервно потирая руки, и избегала смотреть ей в глаза. Что она опять натворила?
– Гиневра, что случилось? – требовательно спросила Вероника, борясь с плохим предчувствием.
– Ничего! – поспешно воскликнула та, судорожно мотнув головой, и вдруг, прижав ладонь ко рту, бросилась прочь из комнаты.
Вероника машинально посторонилась и так и застыла. Каблуки дочери простучали дробь по коридору, затем скрипнула дверь уборной, и послышались характерные звуки. Внутри все оборвалось. Вероника оперлась спиной на косяк двери и медленно выдохнула. Она даже не стала тешить себя надеждой, будто это простое несварение желудка – поведение дочери не оставляло возможности для самоутешения. Беременна! Эта дрянь беременна! Вероника вошла в ее комнату, едва сдерживая подкатившие к глазам слезы. Эта девчонка родилась словно для того, чтобы портить жизнь своей семье! Что же теперь делать? Вероника принялась ходить туда-сюда, крепко переплетя заледеневшие пальцы. Ее охватила паника. Ребенок еще крепче привяжет их семью к этим Снейпам, опасность лишь увеличится – теперь нельзя будет тянуть со свадьбой. А Темный Лорд больше всех терпеть не может тех, кто его обманывает. Что будет с ними всеми?! А Ульрика? Бедная девочка и так достаточно намучилась из-за своей младшей сестры, а теперь Забини получит возможность со спокойной душой вернуть ее родителям – и это будет такой позор для них, и для Ульрики! К сожалению, в виду ее финансового положения, брачный контракт Ульрики имел несколько довольно унизительных пунктов: семья Забини имела право аннулировать брак, если она в течение пяти лет не произведет на свет наследника мужского пола, и если она или кто-либо из ее семьи совершит поступок, бросающий тень на репутацию дома Забини или Морроу. Участие в организации Пожирателей таким поступком не было. А вот беременность ее младшей сестры – была.
«Спокойно, Вероника», – сказала она себе. Сделав глубокий вдох, она принялась обдумывать варианты. Ведь это шанс. Если найти правильные слова, она сможет рассорить Гиневру и ее жениха. И избавиться от ребенка. Гиневру она на время беременности увезет в Литтлфейри. Да, так будет лучше. Это самое верное решение. Вероника взглянула на себя в зеркало и, приняв решительный вид, направилась в уборную. Благо, она еще могла рассчитывать убедить Гиневру.
***
Гермиона сидела над раскрытой книгой и невидящим взглядом смотрела в одну точку. Из головы не выходил разговор с Блейзом. Поначалу все было чудесно: он с интересом слушал ее рассказ о событиях последнего месяца, а потом Гермиона рассказала о том, что случилось с Кэти. Тут на лице Блейза промелькнуло выражение, очень напоминающее недовольство. А когда она намекнула, что его присутствие, возможно, подействует на Кэти благоприятно, Блейз огорошил ее своим ответом.
– Это не лучшая идея, – тихо произнес он и, поднявшись из кресла, подошел к окну.
Гермиона удивленно подняла брови.
– Почему? – она решила, что что-то неправильно поняла. Ей казалось, что между Кэти и Блейзом что-то есть.
– А… – начала она.
– Не хочу стать для нее кем-то особенным, – ничего не выражающим тоном пробормотал Блейз.
– Почему? – недоуменно округлила глаза Гермиона.
Блейз кисло усмехнулся, посмотрев на нее, как на несмышленое дитя.
– Кэти – полукровка, – сказал он. – И сейчас я уже точно не могу ничего обещать ей. Не хочу поступать как какой-нибудь подлец.
Гермиона поерзала на кресле. Откровенно говоря, ничего подобного она не ожидала. Даже не думала о таком. Опять весь этот чистокровный бред! Или не бред? Она уже и сама не знала, что думает на этот счет: слишком уж привыкла к собственной одаренности в магии. Даже представить, что из-за маглорожденного отца ее дети могли бы не унаследовать исключительные способности к ментальной магии или даже особое умение управляться с огнем (раз уж проклятье им не грозит), было ужасно. Все-таки ей чертовски повезло влюбиться в Регулуса. С другой стороны – игнорировать чувства ради магии… Это казалось и вовсе отвратительным.
