Текст книги "Трилистник. Хогвартс (СИ)"

Автор книги: Lutea

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 57 страниц)

Однако нужны ли им тени в отношениях друг с другом?

– Взаимопонимание, – медленно произнёс Итачи. – Ты назвала его своим приоритетом, Хината, и я хочу не словами, но действиями доказать, что уважаю твои желания и устремления. Поэтому я расскажу тебе о своём прошлом. Не сразу, но постепенно, – он прикрыл глаза. – Это… непросто.

Растроганная, Хината подалась вперёд и взяла его за руку. На то, чтобы сделать первый шаг из тени, Итачи потребовалось восемь лет; новых Хината будет ждать столько, сколько Итачи потребуется, чтобы их сделать. Самое главное – его желание.

– Спасибо, нии-сан.

Комментарий к Глава 36. Семья. Часть 1

Что ж, и вновь я чувствую необходимость поделить главу на две части. Изначально она планировалась как описание последсвий гибели профессора Хоукинсона для Хогвартса, однако Рейнальд и его проблемы, ровно как и интерес к нему шиноби, их размышления, заняли неожиданно много объёма :)

В любом случае, вторая часть главы покроет задуманную тему, а также подведёт итог второму году обучения шиноби в Хогвартсе. В следующий раз нас ждут скорбные новости и реакция на них жителей замка, слабый огонёк надежды и способ его раздуть до полноценного пламени. Ах, ну и попытки Дейдары применить на практике совет Брайана, конечно.

========== Глава 36. Семья. Часть 2 ==========

Комментарий к Глава 36. Семья. Часть 2

Безумно много работы в последнее время… Спасибо всем, кто пишет отзывы, особенно развёрнутые – именно вы стимулируете меня, помогате выползать из науки и писать :)

Мало что может сравниться по удовольствию с ощущением причастности, связи с другими людьми.

В жизни Рея было мало тёплых, открытых связей, поэтому он с таким трепетом отнёсся к искреннему участию, что проявили к нему Хлоя и Майкл после его откровений в минуту слабости. Никто из его прошлых приятелей такого бы не сделал. В отличие от других, Хлоя и Майкл видели не наследника рода Мальсибер, а лишь самого Рея – новое для него, восхитительное чувство.

Трепетный огонёк счастья согревал сердце Рея все каникулы, лучшие в его жизни. У него кружилась голова от осознания дерзости собственного решения остаться в школе и вырастали крылья, возникало желание носиться по замку наперегонки с Сэром Дунканом, смеяться и бездельничать, может, даже попытаться разыграть кого-нибудь из пугливых пуффендуйцев или замкнутых когтевранцев!..

Такого Рей, конечно, себе не позволял (он ведь не Джеймс Поттер, которому разрешают плевать на репутацию семьи), как и чрезмерного безделия, однако каникулы прошли правда отлично. Погода улучшилась, и Рей проводил много времени на свежем воздухе – что приятно, в компании не только своего пса. Новая комната, в которую Рей и Холмс уже перебрались, оказалась очень уютной: имевшая всего лишь три кровати, она между тем была по размерам не меньше тех комнат, что рассчитаны на пятерых жильцов, и свободного пространства в ней было значительно больше. Ещё одним штришком уюта неожиданно стал сам Майкл, взявший привычку (Рей подозревал, это Хлоя попросила своего нелюдимого «брата») уделять хотя бы полчаса в день разговорам с Реем. И если поначалу разговоры были крайне неловкие, прогресс был налицо.

В последний день каникул, за пару часов до прибытия «Хогвартс-Экспресса», Рей и Майкл открыли для себя прелесть магических шахмат как способа проведения досуга – и так увлеклись, что едва не пропустили пир по случаю начала последнего семестра учебного года. В Большой зал им пришлось практически бежать, на ходу обмениваясь комментариями касательно незавершённой партии. Рей смеялся и уверял Холмса, что лишил бы его королевы в три хода, когда на всём ходу влетел в трапезную.

И тут же оборвал смех, смущённый атмосферой в ней. Нет, большинство студентов веселилось, перебрасывалось шутками, обменивалось последними новостями – но были в зале и те, кто с неясным Рею страхом поглядывал на преподавательский стол. Рей посмотрел тоже: профессор Дамблдор скользил взглядом по рядам учеников, но глаза его, вопреки обыкновению, не лучились жизнерадостными искрами; МакГонагалл напряжённо переговаривалась с хмурой Стебль, по другую сторону от директора вполголоса дискутировали Флитвик и Слизнорт, то и дело поглядывая на пока пустое место Хоукинсона. Нехорошее предчувствие холодком прошлось по спине.

Холмс кашлянул, и Рей очнулся, нервно пригладил волосы, замечая на себе внимание директора. То, впрочем, спустя секунду ускользнуло, а Рей и Майкл поторопились занять места за слизеринским столом. Именно там царила самая неоднозначная атмосфера. Рей нарочно сел рядом с Гектором и Евой, перешёптывавшимися с другими старшекурсниками.

– …брат говорит, есть сомнения. Его друзья, те, кто обнаружил… – Ева резко оборвала себя, когда Рей и Майкл сели рядом.

– Что произошло? – с потрясающим спокойствием спросил Холмс. В такие моменты в его тоне прорезалась уверенная властность, вызывавшая любопытство Рея; задавать вопросы так – целое искусство, редко доступное подросткам.

– Вы не знаете? – Гектор нахмурился и посмотрел на Рея как будто бы с ожиданием, что он сейчас скажет: «Я знаю, конечно!» Но Рей лишь мог проворчать:

– Не знаем чего?

– Что высшее правосудие всё-таки существует.

От звука этого голоса – негромкого, вкрадчивого, злого – за спиной Рей вздрогнул всем телом и рефлекторно вжал голову в плечи. Поймав себя на этом, устыдился и резко выпрямился, обернулся к Розье.

Тот улыбнулся в ответ, показывая ровные белые зубы. За плечом приятеля высился Эйвери, отчётливо довольный, поглаживающий кулак. Это не укрылось и от Паркинсона.

– Придержи язык, Розье, – процедил он, и по случайности, быть может, как раз в тот момент блик от пламени свечей вспыхнул на его значке старосты.

Розье проследил за этим со всё той же улыбочкой; поглядел на Паркинсона и Флинт, на Холмса, а затем уставился на Рея, чуть прищурившись, словно поймал его на нечистой игре.

– Как скажешь, Паркинсон, – нарочито покладисто произнёс Эван, а затем добавил, расширив оскал, обращаясь к Рею: – Хорошо вернуться в школу, – и ушёл на другой край стола, где был радушно встречен Джагсоном и Селвином.

Мурашки пробежали по спине от этого вида и того, что он сулил. Рей хотел бы сказать, что морально готов вновь существовать рядом с Розье – но то была откровенная ложь.

Его дрожащей руки вдруг коснулась чужая. И нет, это была не грубая ладонь квиддичиста Паркинсона – сильные пальцы Холмса.

Рей посмотрел на него, и, наверное, постыдный страх отразился в его глазах. Но Холмс не осудил. Не разрывая зрительного контакта, Майкл медленно наклонил голову – и это чувствовалось как обещание. Рей не до конца понимал, чего конкретно – однако склонен был довериться человеку, ставшему для него за неделю ближе большинства «друзей детства».

Тем временем в зале повисла тишина – директор поднялся на ноги. В его улыбке, обращённой к студентам, притаилась печаль.

– Приветствую вас, мои дорогие студенты, профессора, привидения, – директор сопроводил широким жестом и кивком обращение к каждой группе собравшихся в зале. – Завтра стартует новый семестр, последний в этом учебном году, а для кого-то – последний в школьной жизни. И я сожалею, что начинать его приходится с печальных и тревожных вестей, – Дамблдор сделал паузу, и зашелестевшие было радостные перешёптывания семикурсников оборвались. Тяжесть ещё не высказанных новостей повисла в воздухе дурным предзнаменованием.

В звенящей тишине Дамблдор мягко сомкнул ладони, и цветные знамёна факультетов и школы сменились чёрными. Траурными. Рей замер в испуге.

– Сегодня мы скорбим о потере Джона Хоукинсона, – сказал Дамблдор, и многие ахнули, поглядели на пустое место профессора защиты от Тёмных искусств, – наставника, – директор оглядел учеников и плавно повернулся к преподавателям, – коллеги, – мадам Помфри промокнула уголки глаз белоснежным платком, – друга и очень хорошего человека, – Дамблдор тяжело вздохнул, и Рей почти физически ощутил его боль. Рядом закаменел в напряжении, нахмурился Майкл.

В разных концах Большого зала зазвучали всхлипы, нервные бормотания, какая-то девочка за пуффендуйским столом ударилась в полноценную истерику – старосте пришлось встать и вывести её из зала; мадам Томпсон вышла следом через боковую дверь. Дамблдор продолжил:

– Смерть Джона Хоукинсона служит нам напоминанием о непредсказуемости жизни. О том, что как бы молод, полон сил и надежд человек ни был, всё может оборваться для него так трагично и так внезапно. Поэтому я прошу вас, каждого из вас: живите. Полноценно проживайте каждый миг, наслаждайтесь каждым днём. Цените жизнь и друг друга.

***

В тот вечер в общей гостиной Слизерина было необычайно тихо – как, наверное, и в остальных. Младшекурсников быстро отправили спать, и Рею оставалось только гадать, о чём устроились секретничать старшие у камина.

У своей кровати тревожно копошился Снегг, мрачно поглядывая на Рея и Холмса поочерёдно. Злость подступала комом к горлу – «Что он себе позволяет?! Я ему помогаю, а он смеет так смотреть в ответ?!» – и Рей едва удерживал себя от того, чтобы вспылить; нервы и так были расшатаны новостью и речью директора. Поэтому, стараясь отрешиться от зырканий Снегга, Рей окликнул Холмса:

– Как думаешь, что случилось с Хоукинсоном? Тебе не кажется странным, что Дамблдор не объяснил причину его смерти?

Растянувшийся на своей кровати Майкл даже не повернул головы.

– Кажется, – проронил он тем своим тоном, который раздражал Рея больше всего: тоном «Не мешай, я думаю».

Рей сердито пнул столик с шахматной доской, на которой всё ещё ждала завершения партия. Холмс скосил глаза.

– Чтобы ответить на твой первый вопрос, Рейнальд, у меня недостаточно данных. Я не стану строить пустые теории, опирающиеся лишь на мои собственные домыслы.

– Знаю, – буркнул Рей и отвернулся, случайно пересёкся взглядом со вновь зыркнувшим Снеггом. Не вытерпел: – Чего смотришь? Есть, что сказать?

– Хочу и смотрю! – ощетинился Снегг, и на него со своей подстилки зарычал Сэр Дункан.

– Лучше пожелай не сердить меня, Снегг!

– Ты мне не указ, Мальсибер, понял?!

Шорох донёсся со стороны кровати Холмса – тот приподнялся на локте и задёрнул полог, отгораживаясь от соседей по комнате.

Сразу стало неуютно; Рей устыдился своего ребячества, пригладил волосы и решительно отвернулся от Снегга, опустился на колени рядом с псом. В голове закопошилась неприятная мысль: не надо было заботиться о Снегге. Стоило бросить его на растерзание Эйвери и Розье – так, глядишь, на самого Рея они бы обращали поменьше внимания, занятые более лёгкой добычей.

***

За завтраком на следующий день Рей всё ещё пребывал не в лучшем расположении духа. В Большом зале так и не сменили траурные цвета на привычные глазу, что не добавляло весёлости. В довершение, всем курсам жестоко перекроили расписание по причине того, что МакГонагалл, Флитвик, Кеттлберн и Стебль поделили между собой уроки защиты – так что теперь вместо обожаемой трансфигурации Рею и его одноклассникам предстояла с самого утра пара копания в навозе в теплицах, а затем ещё более убийственная история магии.

Именно об этом Рей раздумывал, зло пялясь на свиток с обновлённым расписанием, когда Холмс легко тронул его за плечо. Рей повернулся, и Майкл мимолётно указал вилкой на компанию Лестрейнджа, устроившуюся относительно недалеко.

Рей присмотрелся внимательней и неожиданно осознал, что никогда прежде не видел Рабастана настолько бледным, выбитым из колеи. Эшли что-то нашёптывал на ухо другу, но тот, казалось, почти не слышал – только кивал в такт словам, мял сосиски в кашу и обкусывал губы до крови. Наблюдавший за ним Дэвид Поттер скривился и пнул его под столом – Лестрейндж ответил шипением, и Поттер, бросив что-то короткое, вышел из зала.

Если подумать, Лестрейндж может что-то знать о случившемся с Хоукинсоном. Его отец сидит очень высоко, тесно связан с Блэками и Малфоями, которые обладают всей информацией и всегда. Кроме того, у старшего брата Рабастана много друзей в Министерстве, даже в Правопорядке…

Рей повернулся к Холмсу и приподнял бровь, на что тот серьёзно кивнул. Улучив момент, когда Эшли отозвала к себе Ева, Рей скользнул на опустевшее место рядом с Рабастаном.

– Привет, – осторожно обратился к пятикурснику, готовый в любой момент отпрянуть: с Рабастаном никогда не стоит исключать возможность неожиданного нападения.

– Чего тебе? – процедил Лестрейндж, продолжая бездумно перемалывать вилкой свой завтрак.

– Хотел спросить, как каникулы… но и сам вижу, что не очень, – Рей попытался усмехнуться с претензией на веселье, не получив реакции в ответ, спросил заметно серьёзней: – Что случилось, Рабастан? Я могу как-то помочь?

– Случилось дерьмо, Рей. Такое дерьмо… блядь… – Рабастан запустил пальцы в шевелюру, потянул себя за отросшие пряди. Его широко распахнутые глаза с ужасом глядели в пустоту – или в воспоминания о каникулах.

Рею так и не удалось добиться от Лестрейнджа правды. Возможно, она скрыта под непреложным обетом или иным подобным.

«К тому же ей вовсе не обязательно быть связанной с Хоукинсоном, – запоздало подумалось Рею, когда он кидал землю в горшки на травологии. – Это всё ещё могут быть последствия истории с нападением Розье на Хлою». Старший Лестрейндж не мог простить участие в подобном своему сыну – скорее всего, попросту дождался, когда тот вернётся домой, для полноценного наказания за защиту маглокровки. Это предположение поселило в сердце Рея угасший было страх перед встречей с собственным отцом.

Реджинальд Мальсибер не отличался лёгким нравом. Над его вспыльчивостью за глаза шутили, а вот в лицо боялись лишнее слово сказать. В переписке он ещё мог сдержаться, но вот стоит Рею пересечь порог отчего дома летом, вся ярость отца обрушится на его беззащитную голову. И поддержки ждать будет неоткуда…

«Нельзя это так оставлять», – подумал Рей, и именно эта проблема поглотила всё его не сосредоточенное на учёбе внимание. Для мыслей о Хоукинсоне в его голове не осталось места.

***

Для Хинаты траур не был чем-то новым. В свою бытность шиноби она видела смерть в самых разных вариантах и достойно овладела искусством принятия её. Шиноби не положено проявлять эмоции, химе такого клана, как Хьюга, – тем более. Когда грустно и больно – закройся в себе, внутри оплачь погибших, но лишь дадут миссию – будь готов отринуть чувства и делать то, что должен, без оглядки на собственные переживания.

Жестоко, быть может, но, признавала теперь Хината, так проще.

Она видела: нетренированных горе способно утопить. Больше других в своём окружении Хината беспокоилась за Лили: только недавно потерявшая любимого дедушку, она была так хрупка, уязвима, и новая смерть поблизости стала сильным ударом. Не было больше смеха, зарядок по утрам и пересудов с Марлин. Лили бродила по школе, как привидение, сталкивалась с людьми, бормотала что-то бессвязное и вновь терялась в потоке собственных чувств. Никак не реагировала на попытки Северуса и Марлин растормошить её, не слушала профессоров, всё пропускала мимо себя. Вот кому бы следовало больше внимания уделить той речи директора…

Пронаблюдав пару дней и убедившись, что ни своими силами, ни с помощью Северуса и Марлин Лили не справится, Хината решительно взяла дело в свои руки. И в первую очередь она временно отстранила от Лили «помощников».

Северус и Марлин, пусть и были очень разными людьми, на сложившуюся ситуацию отреагировали поразительно единодушно: гиперопекой над страдающей Лили. Марлин вилась рядом с подругой каждую свободную минуту, тараторила зачастую без особого смысла, пыталась утащить то погулять у озера, то посмотреть на новорождённых гиппогрифов профессора Кетлберна, то проследить за Джеймсом Поттером и его компанией, устраивавшими вылазки во всё более отдалённые коридоры и башенки школы. Северус, в свою очередь, усаживал Лили подле себя в библиотеке, пытался поить тёплым чаем, даже раз или два неловко обнял. Лили не отвечала ни одному из них ничем, кроме слёз и просьб оставить её одну. Друзья считали, она сама не знает, что ей нужно.

– Я знаю, что вы хотите ей помочь от всего сердца, однако, к сожалению, на данной стадии ваши действия не идут на пользу Лили, – перехватив ребят на очередной попытке «развеять» Лили, сказала им Хината. Северус нахохлился, Марлин уставилась на неё доверчиво, прося дать альтернативу. – Предоставьте это мне.

– С чего бы? – процедил Северус. – Что ты, Бенсон, знаешь и умеешь такого, с чем я не справлюсь?

– Мне знакомы смерть и горе, – негромко, мягко произнесла Хината. – Лили сейчас находится в опасном состоянии, и выводить её из него необходимо крайне осторожно. Пожалуйста, дайте мне время. Ваши любовь и поддержка очень понадобятся Лили, но чуть позже, когда она будет готова воспринимать их.

– Если ты так говоришь, Хлоя… – вздохнула Марлин, не имевшая привычки спорить с Хинатой. Для Северуса, к сожалению, она не обладала подобным авторитетом, но в конце концов сумела убедить его временно не вмешиваться в исцеление Лили. После того, как Северус пообещал, Марлин уволокла его на кухню за какао и зефирками, намеренная выплеснуть предназначенный подруге запас заботы на парня. Хината проводила их взглядом и, зная прилипчивость Марлин, решила, что всё время мира в её распоряжении.

Затягивать с решением проблемы, впрочем, она не собиралась, а потому сразу после уроков нежно взяла Лили под руку и увела в сторону от потоков учеников. Лили шла за ней послушно и безразлично. В этом и заключалась проблема: Лили заперла чувства в себе, не давала им волю – то, что шиноби практиковали со знанием дела, для неподготовленной девочки могло обернуться катастрофой внутри.

– Пожалуйста, поговори со мной, Лили, – ласково попросила Хината, легко сжимая руку девочки. – Я с тобой, я здесь для тебя.

– Я в порядке, – пробормотала Лили, отворачиваясь, слабо пытаясь выдернуть руку.

– Никто сейчас не в порядке. То, что случилось с профессором Хоукинсоном – это так страшно, – произнося слова мягко, Хината вместе с тем наблюдала за изменениями на лице Лили с цепкостью шиноби на миссии высокого ранга. Каждое микродвижение мышц подмечалось, трактовалось, влияло на линию разговора. Хината не могла сказать, что хороша в этом, но ей доводилось утешать и быть утешаемой. – Я много думаю о нём в последние дни, вспоминаю, как он старался на уроках, как улыбался на пирах…

– А я почти совсем не думаю о нём, – на едином дыхании выпалила Лили и залилась краской, спрятала лицо в ладонях. Девушки остановились, и Хината нарочно встала рядом с Лили, приобняв её за трясущиеся плечи. – Мне так стыдно… в смысле, я должна его пожалеть, он ведь был такой молодой… но я… я думаю о дедушке Эндрю, – Лили всхлипнула. – Я плохой человек, я знаю.

– Вовсе нет, – осторожно возразила Хината, обнимая её крепче. – Расскажи мне о своём дедушке.

Раздвинув пальцы, Лили поглядела на неё с недоверием пополам с испугом, словно сомневалась, всерьёз ли предлагает Хината. Та лишь подбадривающе улыбнулась в ответ и погладила Лили по спине. И тогда девочка несмело заговорила:

– Дедушка Эндрю не жил с нами, так что виделись мы не очень часто, но каждый раз был таким замечательным… Моя мама выросла в том доме в самом центре Дублина, и мне всегда нравилось приезжать туда на каникулы. Там какой-то особенный дух, понимаешь? Я очень люблю встречать Рождество в Ирландии – там как-то, ну, лучше, чем в нашем Коукворте… Когда мы с Пэт были маленькими, дедушка Эндрю наряжался то снеговиком, то оленем, приходил в дом с улицы, стряхивая с лысины снег, и объявлял, что принёс весточку от Санты. Мол, Санта прибудет позднее, а пока послал своего доброго друга мистера Фрости или мистера Рудольфа с конфетами. Как мы хохотали! Нам с Пэт доставалось по огро-о-омному мешку конфет и хлопушке, которые мы должны были использовать перед тем, как пойдём спать. Дедушка говорил, что по дорожке из конфетти Санта найдёт путь от камина до ёлки, чтобы оставить подарки… А ещё дедушка Эндрю катал нас на санках с горки, а в одну зиму договорился с кем-то из друзей и прокатил нас на настоящих санях, запряжённых конём. Это было так весело! Мы катались по заснеженной дороге, и дедушка рассказывал нам местные легенды: и добрые, и страшные, и поучительные… – задор, вспыхнувший было в глазах Лили, погас, улыбка сползла с лица, плечи поникли.

– Он был очень хорошим человеком, – сказала Хината.

– Он был самым лучшим! – воскликнула Лили и шмыгнула носом. Она отошла к окну, тяжело облокотилась на подоконник, и Хината вновь встала рядом, легко касаясь боком. – Я так по нему скучаю, Хлоя…

– Я понимаю, – прошептала Хината и обняла девочку за плечи.

– Мне очень-очень его не хватает, – всхлипнула Лили. – Когда была в этот раз дома, мне так хотелось снять трубку и позвонить в Дублин, услышать «Дом Келли, алло», – последнее она произнесла единым словом, глотая звуки тут и там, и тихо хихикнула сквозь слёзы. – У меня не очень хорошо выходит дублинский выговор.

– На мой взгляд, неплохо, – поддержала её робкую улыбку Хината. – Дедушка учил тебя говорить, как настоящая леди из Дублина?

– Ой, вряд ли б леди так говорили… – она опять попыталась воспроизвести слитный, в нос говор. – Можем спросить у твоего Мальсибера, он-то в леди понимает, небось.

– Можем спросить, – согласилась Хината, и Лили тут же смутилась:

– Ну, то есть… когда-нибудь потом, ладно?

– Конечно, Лили. Когда захочешь, – Хината пропустила между пальцами её длинные запущенные волосы. – Хочешь, пойдём в гостиную, и я заплету тебе красивую косу?

– Нет, не хочу, – окончательно стушевалась Лили, посмотрела за окно. – Мне и тут нормально.

– Тогда останемся тут, – ласково подытожила Хината.

После этого они каждый вечер после уроков вдвоём уходили как можно дальше от прочих обитателей замка, чтобы побродить в тишине по старым коридорам или же поговорить, устроившись на каком-нибудь подоконнике. Со временем Лили почти перестала плакать, делясь воспоминаниями о дедушке. Пыталась пародировать его акцент, хихикала, смущалась, но пробовала снова; как-то даже на рефлексе ответила таким образом на вопрос в классе трансфигурации, вызвав смех одноклассников и удивление профессора МакГонагалл. Лили это выбило из колеи, но Хината мгновенно пришла на помощь и заявила, что они с Лили интересуются разными акцентами и диалектами английского. Наверное, взгляд Хинаты был достаточно красноречив – профессор МакГонагалл не стала выговаривать за отвлечение от темы урока и даже посвятила несколько минут объяснению особенностей своего собственного выговора. Это подбодрило Лили, а Хинату тронуло и внутренне обязало, поэтому она задержалась после занятия и вкратце пояснила декану ситуацию с подругой. Профессор отнеслась с большим пониманием.

К концу второй недели терапии Хината начала осторожно подпускать к Лили Северуса – держать его в стороне дольше без применения силы не представлялось возможным; он – не Марлин, которая принимала любое слово Хинаты на веру и следовала её распоряжениям беспрекословно. Поначалу Лили отреагировала попыткой закрыться вновь, но мягкое, ненавязчивое подталкивание Хинатой и ею же прочитанные Северусу лекции о том, как именно себя вести, сделали своё дело: к середине мая Лили уже могла нормально, пусть и недолго, общаться с Северусом, втянулась в начавшуюся подготовку к экзаменам.

Убедившись, что подруга стабильна и что её можно доверить (не прекращая наблюдение и участие, впрочем) Северусу, Хината переключила внимание на иные дела, не терпевшие отлагательств.

Связь между людьми. Она всегда была одной из основополагающих сил Конохи, способствовала процветанию, а в тяжёлые годы и выживанию деревни. В мире магов связи были другими: зачастую либо слишком мало к чему обязывающими, либо сугубо меркантильными. Когда об этом задумывалась, Хината испытывала щемящую тоску по ощущению причастности к чему-то большему, глубокой связи с другими людьми. Эту пустоту она хотела заполнить студсоветом.

Главной целью Хинаты было создание места, куда каждый студент школы смог бы обратиться за помощью любого рода, будь то подготовка по непонятной теме или издевательства других учеников. Последнее являлось особенно важным для Хинаты; сама став жертвой, она ещё сильнее прониклась проблемами людей вроде Северуса, которым соученики порой просто не дают житья. И таких, как он, в школе немало, презираемых из-за происхождения, или достатка родителей, или способностей. Хината была настроена приложить все силы, чтобы исправить ситуацию. Хотела бы наверняка сказать, что компаньоны сосредоточены на том же.

Со своей стороны, Лиам желал использовать студсовет как своего рода тренировку перед взрослой жизнью, задачами предпринимателя и управленца. Он не говорил этого прямо, но спектр предлагаемых активностей предполагал. В целом, Хината не возражала против того, чтобы её компаньон повысил уверенность в собственных силах, свой престиж в глазах других, однако у неё имелось два «но». Во-первых, Хината не желала, чтобы продвижение Шелби (обоих, пусть пока Эшли не присоединился к затее, Хината сомневалась, что он так и останется в стороне) стало самоцелью существования студсовета. И во-вторых, она так до сих пор и не поняла, чего хотел от затеи Дейдара.

С самого начала семестра он вёл себя откровенно странно. Изменился; не настолько сильно, чтобы это заметили маги, но Хината наблюдала пристально и не могла не увидеть пламя мрачной решимости, чьи отблески нынче всегда плясали в серо-голубых глазах бывшего нукенина. Обосновывая приближением финального матча по квиддичу (какая удобная, однако, отговорка), Дейдара стал ещё больше тренироваться – Хината примечала намётанным глазом изменения в движениях, структуре тела.

Дейдара знал, что Хината следит, но лишь твёрдо смотрел в ответ и задирал голову: смотри, мол, всё равно ничего мне сделать не сможешь. И в этом была правда: сложно поссориться с ним, не поссорившись при этом с Шелби, – однако Хината и не видела нужды. Ей было проще наблюдать с близи, чем строить пустые предположения, чем живёт и на что нацелен потенциальный противник.

И всё же за помощью Лили Хината пропустила момент, когда его нездоровое внимание сосредоточилось на Римусе. К тому времени, как она смогла оставлять подругу с другими и влилась обратно в жизнь школы, Дейдара уже вовсю окучивал – Хината никак не могла подобрать более приличного определения его действиям – беднягу Римуса. Тот повысившегося внимания к себе страшился и пытался избегать Дейдару. Не тут-то было: скрыться от шиноби гражданскому, мягко говоря, непросто. Это пугало Римуса только больше. Дошло до того, что он перестал есть в Большом зале, а из общежития Гриффиндора сбегал затемно, возвращался в моменты, когда Дейдара где-то бродил.

Наверное, со стороны эта ситуация могла бы показаться забавной, если бы за ней наблюдал кто-нибудь с чувством юмора. Однако Хинату она нервировала, а Итачи был слишком поглощён чем-то своим. Единственный раз, когда Хината завела разговор о подозрительном интересе Дейдары к Римусу, пожал плечами и заметил:

– Социализация идёт ему на пользу, – Хината посмотрела на брата с вежливым любопытством, и он тихо добавил, зная, что никто не может подслушать их на тропинке, ведущей в обход озера: – Все те четыре года, что я знал его как шиноби, Дейдара большую часть времени проводил в обществе лишь одного человека – того, с кем опасно было дышать одним воздухом. Впрочем, ему самому дышать не требовалось.

– Ты говоришь об Акасуна-но-Сасори? – с трудом, но вспомнила Хината имя, которое Сакура произносила напряжённо, со странным оттенком злости и признания. – Он был напарником Дейдары в Акацуки, верно?

Итачи кивнул.

– Именно данный факт является источником как минимум половины моих тревог касательно Дейдары. Не думаю, что в Конохе узнали многое о Сасори… – Итачи сделал паузу, формулируя мысль. Хината не торопила, перевела взгляд на выплывшего на мелководье гигантского кальмара, раскинувшего длинные щупальца по воде, греясь на солнышке. Шиноби отошли далеко от любимого бережка студентов – полого спускающегося к воде, с тонкой полоской песка по кромке, – но слышали смех и могли наблюдать, как квиддичисты затеяли шуточную перестрелку-переброску небольшими мячами. Подальше от них расположились сердобольные ученики с конспектами и книгами. За ними всеми, устроившись на широком камне, выступающем из воды в нескольких метрах от берега, пристально наблюдал Гектор Паркинсон. Сидевшая рядом с ним Ева Флинт опустила босые ноги в воду и негромко напевала – до Хинаты доносилась лишь тишайшая мелодия, слов было не разобрать.

– В Акацуки напарники имели значительное влияние друг на друга, – после нескольких минут произнёс Итачи, и Хината вернула всё внимание ему. – Тебе эта формулировка может показаться знакомой и даже близкой, однако я говорю об ином влиянии, нежели имеют друг на друга члены одной команды шиноби, принадлежащих к Скрытому Селению. В отличие от них, напарники в Акацуки буквально жили вместе, каждый день, кроме редких общих собраний или миссий, видели лишь друг друга, по-настоящему общались лишь друг с другом: когда за твою голову назначен куш, становишься осмотрительней в выборе собеседников или же быстро умираешь. Дейдара продержался в Акацуки четыре года, что, учитывая его тогдашний характер, я в немалой мере записываю в счёт достижений Сасори. Он был осторожен и расчётлив, как не каждый Каге. Именно это делало его опасным, не техники.

– Но как тогда Сакура и Чиё-сама победили его? – удивилась Хината.

– Я не знаю, – просто ответил Итачи. – Я сделал акцент на Сасори лишь потому, что хочу, чтобы ты понимала: Дейдара не мог не перенять какие-то черты у напарника. Я не уверен, какие именно и в каком объёме. Так или иначе, это повод держаться от него в стороне.

– Я не откажусь от своей с Лиамом затеи, – мягко перебила его Хината.

– Я и не просил, – прохладно заметил Итачи. – Кроме того, я хотел добавить, что взаимодействие с людьми в этом мире также меняет Дейдару. Особенно это касается его приёмной семьи – я не ожидал, что он способен на чувства, которые, судя по реакциям, испытывает к Поттерам. Для нас это означает наличие рычага давления на него в случае необходимости. И здесь также уместно вернуться к тому, с чего я начал: социализация идёт ему на пользу. Каждый новый человек, к которому он привязывается, даёт нам дополнительный козырь в игре против него, если для неё придёт время.

– Я поняла тебя, – отозвалась Хината, понимавшая выводы Итачи, но сделавшая иные. – Поэтому ты никого к себе не подпускаешь? – вырвалось у неё. – Чтобы не давать никому рычагов давления на себя?