Текст книги "Трилистник. Хогвартс (СИ)"

Автор книги: Lutea

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 57 страниц)

– Я очень ждала твоего приезда, солнышко, – проговорила мама, всхлипывая, принимая от папы тёплую кружку. – Очень хотела тебя увидеть, прежде чем ехать в Дублин.

– Ты поедешь к дедушке? – вскинулась Лили. – Можно с тобой?!

Мама печально, но решительно покачала головой.

– Не стоит, моя хорошая. Я хочу, чтобы ты осталась дома с папой, сестрой и бабушкой и насладилась летом…

Сколько бы Лили ни спорила, мама осталась непреклонна. Через три дня она уехала в свой город детства, чтобы провести с отцом оставшееся ему время. Проводив её до станции, Лили вновь не удержала слёзы и, едва тронулся поезд, несмотря на оклики папы, бросилась бежать. Остановилась она лишь на берегу реки, где упала на траву под плакучей ивой и разревелась.

Так её и нашёл Северус. Он был и сам чем-то сильно расстроен, но, увидев слёзы Лили, бросился успокаивать.

– Не плачь… Ну хватит тебе реветь, Лил, – приговаривал он, гладя девочку по дрожащим плечам, напряжённой спине. От одежды Северуса пахло затхлостью, сыростью, но Лили эти запахи успокаивали. – Всё ещё может наладиться! Знаешь, мама говорила мне, когда она была маленькой, её мать, моя бабка, сильно заболела – никто уже и не надеялся, что она выкарабкается. Но она, всем на удивление, выздоровела и прожила после этого ещё лет десять! Так что верь, и всё образуется.

– Верь?.. – пробормотала Лили, вытирая слёзы.

Верить её учили, но она не была хорошей студенткой. Видя это, мама редко брала Лили с собой в церковь, хотя сама ходила каждое воскресенье. Говоря начистоту, когда была маленькая, Лили просто боялась туда ходить: в магловской школе на уроках истории немного рассказывали об инквизиции, и девочка думала, что если люди в церкви узнают, что она умеет делать чудеса, то сожгут её на костре. Сейчас, научившись чуть-чуть колдовать, Лили сомневалась в возможности маглов схватить настоящего волшебника.

Но всё же переступать порог костёла было немного страшно. В Коукворте имелось несколько англиканских церквей, но лишь одна католическая – старинное здание в готическом стиле, чьи светлые стены из песчаника давно покрылись чёрной копотью и не видели чистки десятилетиями. В центральной Англии католиков немного, поэтому костёл Коукворта был небольшим и даже во время пасхальных и рождественских служб не заполнялся полностью. В пасмурный день посреди рабочей недели внутри и вовсе не было никого, когда Лили всё же заставила себя войти под высокие своды.

Опустившись на одно колено, она перекрестилась, как учила мама. Из дальнего конца полутёмного помещения на неё смотрел распятый на кресте Иисус – смотрел внимательно и словно приглашал подойти поближе. По спине пробежали мурашки. Лили сглотнула, но всё-таки подошла ближе к страдающему Сыну Божьему и аккуратно присела на скамейку в первом ряду. Какое-то время она смотрела на свечи, а затем молитвенно сложила руки.

– Боже… – начала она, но запнулась и посмотрела себе за спину. Хоть девочка и не видела никого вокруг, ей казалось, что за ней наблюдают. – Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы дедушка выздоровел…

– Как ты проводишь время? – спросила во время очередного звонка мама. Июль был в самом разгаре. Дедушке, судя по тяжести в голосе мамы, становилось хуже.

– Я гуляю с Северусом почти каждый день, – стала перечислять Лили. Прижав телефонную трубку щекой к плечу, она принялась теребить кружевную оборку юбки. – В субботу мы ездили с папой за город на фермерскую ярмарку – мне удалость погладить овечку, представляешь?!

– Это замечательно, родная, – вздохнула мама. – А как с Петунией?..

– Она по-прежнему со мной не разговаривает, – удручённо сообщила Лили. Помолчав, добавила: – Я начала ходить в церковь.

– В церковь?! – судя по стуку на другом конце провода, мама от удивления уронила что-то на пол. Зашуршало платье – мама наклонилась за чем-то, после со вздохом разогнулась и осторожно уточнила полушёпотом: – А волшебникам можно?..

– Ну, никто не запрещал, – пробормотала Лили, чувствуя себя неловко.

Мама помолчала немного.

– И о чём ты молишься?

– Я молюсь, чтобы Господь послал дедушке выздоровление, – ответила Лили и после небольшой заминки грустно добавила: – Только, кажется, я молюсь недостаточно, иначе дедушке не стало бы хуже…

– Уверена, ты делаешь всё возможное, солнышко, – перебила её мама. – Я тоже молюсь каждый день… Будем надеяться, это поможет.

– Будем! Я очень люблю тебя, мамочка.

– Я тебя тоже, солнце, – сказала мама и повесила трубку.

Ещё с минуту Лили стояла, слушая протяжные гудки. На душе было пусто и тяжело, словно бы за окном был не летний солнечный день, а унылая серая пустошь, полная стенающих духов… Из забытья девочку вырвал скрипучий голос бабушки Дженни:

– Ты не за то молишься, Лили.

Вздрогнув всем телом, Лили опустила трубку на рычаг и повернулась к бабуле. Хмыкнув реакции внучки, она продолжила спускаться по лестнице, крепко вцепившись в перила, похожая на призрака позапрошлого десятилетия в своём старомодном платье. Перламутровые заколки в аккуратно уложенных седых волосах бабушки идеально повторяли оттенок крупного синего «гороха» на платье, а широкий пояс сочетался с летними перчатками и сумочкой. Как и обычно по субботам, бабушка Дженни отправлялась на встречу с подружками – старушки обедали в итальянском ресторанчике Томазо и играли в бридж до позднего вечера.

– Не за то? – удивлённо пробормотала Лили и, спохватившись, бросилась к бабушке и предложила ей помощь, но та лишь отмахнулась и сама преодолела последние ступеньки. Папа говорил, его маме пора перебраться в спальню на первом этаже и не нагружать без нужды колени, на что бабушка Дженни неизменно отвечала возмущённым отказом. Лили искренне не понимала, почему, ведь с каждым годом подъёмы на второй этаж давались бабуле всё тяжелее.

Бабушка Дженни поправила перчатки, глядя на Лили снисходительно, словно бы единственная знала мировую правду и поражалась, как её всё не могут постичь примитивные умы окружающих.

– Твой дед страдает от боли, малышка, – наконец промолвила она. – Я прекрасно знаю, что это такое и чего хочет человек в его ситуации, – бабушка перевела взгляд на развешенные на стене вдоль лестницы фотографии. На одной из них, чёрно-белой, молодая пара целовалась на фоне Эйфелевой башни в Париже. Он носил офицерскую форму, она – скромное платье медицинской сестры. – Когда мистера Эванса доставили в госпиталь после Нюрнберга, он очень страдал. Неудивительно! Ему взрывом оторвало правую ногу, полтела в ожогах. Старший доктор смены, Харпер была его фамилия, приказал мне и Мери заменить грубый солдатский жгут нормальным, обработать ожоги. От каждого прикосновения мистер Эванс орал, хотя был он не из слабых духом. Он плакал и просил нас прекратить его страдания. Я так и хотела поступить, но доктор Харпер мне не позволил, за что и горит в аду, потому что превратил остаток жизни бедного мистера Эванса в ад.

Лили судорожно сглотнула, стараясь удержать слёзы. Девочке казалось, что она слышит вопли раненых в полевом госпитале, стоны и мольбы дедушки, которого никогда в своей жизни не видела.

– Он мучился весь путь до дома, – сообщила бабушка Дженни холодным, отрешённым голосом. – Он мучился, когда мы поднимались по этой самой лестнице на второй этаж – ему было так тяжело, что мне пришлось постелить для него в маленькой спальне на первом. Ожоги изуродовали его, а новая нога так и не выросла, само собой, и мистер Эванс не хотел показываться никому на глаза: ни сыну, ни соседям, ни даже мне, – бабушка вновь посмотрела на трясущуюся Лили. – Как и ты, сперва я молилась за его выздоровление. Но затем поняла, что настоящей милостью для него будет полное избавление от боли: реальной и той, что в его голове. И Бог услышал меня и забрал мистера Эванса к себе в Царствие небесное, где нет места боли и дурным воспоминаниям.

– Н-но при чём здесь дедушка Эндрю? – пробормотала Лили, вытирая слёзы кулачком.

– Потому что и он страдает от боли, от которой его может избавить только Господь, – строго сообщила бабушка. – Рак – это грязная болезнь, Лили. Войну с ней невозможно выиграть, и признать, стыдясь, ты можешь только одно: я ему сдался без боя. Никто из людей ничего сделать с раком не может. Остаётся лишь ждать милости Божьей. И пусть твоя искренняя молитва поможет ей прийти поскорей.

– Но ведь это значит, что дедушки Эндрю больше не будет здесь… с нами! – воскликнула Лили, глотая слёзы.

– Мистер Келли хороший католик и отправится в Рай, – ответила бабушка Дженни, – а это, поверь, куда лучше Дублина.

И она ушла, постукивая каблучками, не забыв прихватить летнее пальто, а Лили сорвалась в истерику.

***

…Вот что бабушка Дженни сказала… Но я не могу согласиться с ней, Хлоя! Поддержи меня! Жизнь ведь намного лучше, чем то, о чём она говорит!

С надеждой на то, что наконец случится что-нибудь хорошее.

Твоя подруга,

Лили

Дочитав письмо, Хината грустно вздохнула. Чувствовалось, что Лили разбита, подавлена, отчаянно ищет поддержки… однако Хината не могла дать её подруге в том виде, в котором та хочет. Миссис Эванс, на взгляд Хинаты, была права от и до. Иногда смерть куда лучше, чем жизнь.

Как помочь Лили понять это? Что написать?..

Для шиноби существовали два вида смерти: достойная и бессмысленная. Гибель на задании, во время защиты деревни, клана и близких людей – вот доблестная, полная мрачного, но оттого не менее притягательного очарования смерть для шиноби. Семья погибшего так человека гордилась им и поколениями рассказывала его историю. Хината знала, что и её историю с одобрением вспоминают в клане – как она бросилась на защиту и спасла от верной гибели Наруто, который затем, верила Хината, приложил все усилия, чтобы выиграть войну. Где-то глубоко в душе Хината знала, что так и произошло, что Наруто, Саске и Сакура вместе справились со врагом и вернули мир на земли шиноби. И, зачем скрывать, смущённо гордилась собой за то, что сделала победу возможной.

Да, её смерть была достойной. И другой дедушка Лили, мистер Эванс, погиб достойно, от ранений в освободительной войне. Но вот мистер Келли, которого Лили так сильно любила, по понятиям шиноби умирал бессмысленно, без какой-либо пользы. Хината помнила слова старейшин клана Хьюга: смерть от болезни – позор. Если узнал, что болен, единственный выход для уважающего себя шиноби – это взять у Хокаге заведомо суицидальную миссию и с честью уйти, выполняя её.

Именно так учили Хинату. Однако эти стандарты кажутся совершенно чуждыми её нынешнему миру.

– Эй, очкастая!

Хината слышала приближение и, всё так же по локоть в пенной воде для мытья посуды, обернулась за секунду до оклика. К ней, оттолкнув с дороги Лиззи, тупо уставившуюся на тарелку, которую вытирала, подошли три старшие девочки: Кэндис, Рут и Летиша.

– Ты совсем охерела, четырёхглазая? – спросила Кэндис, зацепившись большими пальцами за широкие шлейки джинсового платья. Одна из почти взрослых воспитанниц, она выполняла порой какие-то поручения миссис Новицки за пределами приюта – вот и теперь только вернулась после нескольких дней отсутствия.

– В чём проблема? – уточнила Хината, смывая пену с рук и вытирая их о висевшее рядом полотенце. Сухую кожу очень хотелось намазать питательным маслом, но в распоряжении девушек на кухне имелось только подсолнечное.

– В чём проблема?! – зло передразнила Кэндис. – Из-за тебя Сэм наказана, сучка!

– Ни хера не из-за неё! – выскочила вперёд Мэгги, яростно сжимая картофелину.

– Заткнись, Мэг, – прошипела Кэт, оттягивая её в сторону.

– Вот именно, прикрой варежку, Мэг, – посоветовала огромная Рут, которая была выше любой из девочек как минимум на голову. Глубоко посаженные тёмные глаза Рут сверкали желанием причинить кому-нибудь боль – Хината ни с чем не могла спутать это чувство в чужом взгляде. – Кэнди разговаривает с четырёхглазой!

– Да, с четырёхглазой! – поддакнула трусоватая блондинка Летиша.

– Я даю тебе тридцать секунд, чтобы объясниться, отброс, – проронила Кэндис, обращаясь к Хинате.

– Мы все были наказаны и отработали положенное, – спокойно ответила Хината. – Инцидент исчерпан.

Кэндис и Рут переглянулись.

– Я так не думаю! – рявкнула Кэндис и, схватив со стены блинную сковородку, сильно и сноровисто замахнулась на Хинату, метя в голову. Резко уклонившись, Хината налетела на Рут и попала в жёсткий захват, зафиксировавший её руки. Сбоку пронзительно завопила Лиззи.

– Заткни отсталую! – приказала Кэндис Летише, и та сжала горло Лиззи, другой рукой закрыла рот. Лиззи заметалась, но её силёнок не хватало, чтобы даже как следует ударить Летишу. Кэт дёрнулась было, но Кэндис указала на неё: – Стой, где стоишь, Кэт! – она сжала покрепче сковороду. – Мы не тронем твою умалишённую. Только преподадим урок этой суке.

– Вот именно! – взвизгнула Летиша, наслаждаясь своим преимуществом над невесомой Лиззи.

Рут крепче сжала запястья Хинаты за спиной. Это, впрочем, было на руку Хинате: она оттолкнулась от земли и, используя держащие её руки как опору, с силой ударила ногами приближающуюся Кэндис. Точность не подвела – удар пришёлся в солнечное сплетение, и девушку отбросило назад, на кухонную группу. Звон падения – сковородка выпала из пальцев скрючившейся от боли Кэндис, но ещё раньше Хината точечным и незаметным ударом чакры заставила Рут со вскриком разжать руки и отскочила в сторону. Не давая противнице опомниться, Хината развернулась для удара, но на её пути неожиданно встала Мэгги. Она вырвалась от Кэт и бросилась на Рут со спины, с визгом рассерженной кошки впилась ногтями в лицо огромной девчонки. Та заорала и принялась слепо шарить по ближайшему столу. Кэт проскочила мимо них и бросилась оттаскивать Летишу от Лиззи, пока Кэндис скулила на полу от боли, держась за живот. Вдруг рука Рут наткнулась на молоток для отбойки мяса – Хинату передёрнуло, и она бросилась наперерез замаху. Понимая, что не может использовать чакру слишком заметно, Хината приняла удар открытой ладонью.

Затрещали кости, кровь брызнула в разные стороны, когда тяжёлый молоток врезался в руку Хинаты, намертво вставшую между ним и лицом Мэгги. Боль пронзила знакомым копьём, и Хината прикусила губу. Игнорируя звон в голове от визгов и воплей под низким сводом приютской кухни, Хьюга вцепилась в стальную головку молотка и вырвала его у Рут и отбросила подальше в угол кухни. Затем сдёрнула Мэгги с противницы – повреждённая рука была бесполезна, пришлось действовать одной левой – и одним чётким ударом в шею вырубила бездействующую от шока Рут.

Всё закончилось так же быстро, как началось. Осталась лишь боль и всхлипы Кэндис и Лиззи, которую обнимала и пыталась успокоить Кэт. Летиши нигде не было видно – впрочем, её визгливый голосок вскоре раздался в коридоре, сопровождаемый стуком полудесятка пар каблуков:

– Быстрее, быстрее, сюда! Эта больная их убьёт!..

– На этот раз в самом деле помолчи, – негромко сказала Хината Мэгги, прижимая изуродованную руку к груди и выступая навстречу воспитательницам.

***

Это была очередная служба, на которую Лили пришла вместе с бабушкой Дженни. Июль приближался к концу, и по мере того, как он клонился к закату, закатывалось солнце дедушки Эндрю. Мамины звонки делались всё более частыми и нервными. Она много плакала, судя по голосу, но своим девочкам в этом не признавалась. Зато потом подолгу разговаривала с папой, и тот вполголоса пытался придать ей сил, неизменно спрашивал, не приехать ли ему в Дублин. Мама, по всей видимости, запрещала. Она правда хотела, чтобы Лили и Пэт провели лето как можно лучше.

Сейчас Пэт сидела по другую сторону от бабушки Дженни на жёсткой церковной скамье прямо, как будто крест проглотила, и всё время косилась на Лили. Та знала, что старшую сестру в церковь привлёк лишь факт того, что благодаря проснувшемуся интересу к религии Лили попала под скупую благосклонность бабушки Дженни.

Впрочем, это мало заботило Лили, усердно и чистосердечно молившуюся за здоровье дедушки Эндрю. Бабушка Дженни как-то сказала, что Создатель, наверное, не призвал ещё дедушку только из-за того, что не хочет расстраивать такую хорошую девочку.

В церкви пахло воском и ладаном, хор прелестно пел гимны. Из второго ряда Лили смотрела на распятие и больше не испытывала страха, который снедал её сердце меньше месяца назад, когда девочка впервые за долгое время вошла в храм. Иисус дружелюбно улыбался ей и обещал, что всё образуется.

Вскоре служба закончилась, и Лили, перекрестившись и улыбнувшись Иисусу на прощание, вышла на улицу. Жидкая толпа прихожан повлекла её было в сторону главной улицы, но сильная рука бабушки Дженни выдернула Лили из потока. Пребывая в замечательном расположении духа, Лили улыбнулась бабушке и сестре, но та посмотрела волком.

– Хотите мороженого? – спросила бабушка, поправляя шляпку. Она всегда это спрашивала и неизменно получала единогласный ответ:

– Да!

Тонко улыбнувшись, бабушка Дженни повела девочек в противоположную главной улице сторону. Каждую неделю после службы бабушка вела Лили в кафе-мороженое и разрешала заказать ей всё, что душе угодно. После того, как Петуния стала ходить с ними, бабушка покупала мороженое и ей, как будто не замечая, что интерес Пэт к церкви ненатуральный.

В этот день Лили решилась, помимо любимого ванильного, на вишнёвый щербет, и улыбчивый продавец Бобби, коренастый юноша лет двадцати, похвалил её выбор:

– А ты большой ценитель, я погляжу, Лили! Вишнёвое у нас – самое лучшее!

– Вот и неправда! – воскликнула Петуния. – Клубничное намного лучше!

Бобби удивлённо посмотрел на неё, а затем подмигнул Лили с видом, мол, мы-то с тобой знаем правду! Пэт от этого вида яростно запунцовела, а бабушка Дженни сурово выговорила продавцу:

– Нечего вам подмигивать моей внучке, молодой человек. За такое можно заработать неприятности.

– Ну будет вам, миссис Эванс! – сложил брови домиком Бобби. – Вы же знаете, что я по-доброму!

– Держите себя в руках, – припечатала бабушка и первой вышла из кафе. Гордо вскинув голову, Пэт последовала за ней.

– Извини, – пробормотала смущённая Лили, неловко комкая салфеточку. Бобби махнул рукой и улыбнулся ей.

– Всё в порядке, Лил, – сказал он, и на душе девочки стало чуточку светлей.

Уже на улице Лили решилась наконец попробовать своё мороженое – оно оказалось отчаянно вкусным, особенно вишнёвое. Бабушка Дженни снисходительно усмехнулась её довольной мордашке и сделала Пэт замечание не лизать так быстро – это выглядит неприлично. Оглянувшись через плечо в стеклянную витрину – Бобби заметил и помахал ей рукой, – Лили улыбнулась и спросила у бабушки:

– Я могу пойти погулять одна?

– Если вернёшься домой к обеду, – быстро ответила бабушка, заметившая поворачивающую из-за угла миссис Перрин, свою приятельницу по игре в бридж, уже махавшую ей.

Не нуждавшаяся в повторении или тем более переосмыслении бабушкой решения, Лили быстро попрощалась и зашагала в сторону речки, где рассчитывала обнаружить Северуса. Он и в самом деле оказался там, на их месте под плакучей ивой.

– Привет! – помахала ему рукой Лили. Северус оторвался от учебника по зельеварению и буквально просиял, завидев подругу.

– Привет! – он подскочил, комично выронил учебник, быстро наклонился за ним и потупился, когда Лили засмеялась.

– Я принесла мороженое, – сказала девочка, протягивая другу подтаявшее, но оттого не ставшее менее вкусным лакомство.

– Спасибо, – однако Северус не спешил принимать угощение. Вместо этого он мрачно и раздражённо уставился на оббитые носки своих ботинок.

– Что такое? – удивилась Лили. – Я тебя чем-то обидела?

– Что ты, нет, конечно! – воскликнул Северус почти возмущённо. – Просто, ну… ты всегда делаешь много для меня… Я бы тоже хотел сделать для тебя что-нибудь.

– Ты делаешь очень многое, Сев! – улыбнулась Лили, аккуратно беря его за руку. – Ты мой лучший друг!

Северус вскинул голову. В его глазах мелькнуло облегчение пополам с куда менее приятным чувством – с таким Пэт наблюдала, как родители или бабушка Дженни хвалят Лили.

– Даже лучше, чем Бенсон?

– Хлоя – моя лучшая подруга, – Лили сделала акцент на последнем слове и поспешила перевести тему: – Давай есть мороженое, а то растает!..

***

Пястные кости правой руки, раздробленные молотком для отбивания мяса, пришлось фиксировать металлическими спицами. Выглядело это ужасно, ощущалось ещё хуже – Хината никак не могла привыкнуть к тяжести кисти и её полной недееспособности.

– Когда мне снимут спицы, миссис Новицки? – спросила Хината сидевшую рядом с ней на заднем сидении старого «Воксхолла» директрису, забиравшую её из больницы в Норфолке. Там Хината провела неделю, в которую ей никто ничего не говорил – лишь задавались всё новые вопросы о произошедшем с рукой: сперва медперсонал, после полицейские и представители службы опеки. Всем интересующимся Хината уверенно отвечала, что девочка, с которой они вместе помогали на кухне, отбивала мясо, но увидела выбежавшую из укрытия мышку и, испугавшись, дёрнула рукой, отчего молоток спланировал в сторону, прямо на руку Хинаты. В её историю, рассказанную твёрдо и правдоподобно, поверили все.

– Доктор Браун сказал, что через месяц сделает повторный снимок и решит, что делать дальше, – ответила миссис Новицки, доставая из портсигара новую сигарету. – Это будет конец августа. Если доктор Браун не решится снять спицы тогда, тебе придётся озадачить посещением доктора свою школу.

– Хорошо, я поняла, – сосредоточенно кивнула Хината, уже думая о совершенно другом. Буквально за день до инцидента ей пришло письмо от Итачи – он спрашивал, думала ли она о том, когда отправится в Косой переулок за всем для школы. Предлагал встретиться там. Со своим глупым увечьем Хинате не хотелось попадаться на глаза Итачи: он будет переживать и непременно решит, что она не в состоянии позаботиться о себе сама… Подобного Хинате очень сильно не хотелось.

Ненависть из-за зависти к ней, оскорбления, попытки травли и нападений – это были принципиально новые уроки жизни, которые не преподали Хинате в Конохе. Да, Неджи-нии-сан был зол на неё долгие годы и однажды избил – но то во время боя, иначе он не позволял себе ничего больше слов. Другие не смели на Хинату даже плохо посмотреть: все знали, что она наследница клана, не отличающегося лояльностью к обидчикам гордости Хьюга. Даже немного забавно, что теперь Хината проходит, пусть и в куда меньших масштабах, примерно через то же, через что проходил Наруто-кун в детстве. Ради его памяти – а также, признавалась себе Хината, ради спокойного сердца Итачи – она обязана достойно пройти испытания.

– Ты не сказала полиции правду, – произнесла миссис Новицки, её голос – хриплый от табачного дыма и вечной приглушённой томности.

– Я рассказала полиции в точности то же, что и вам, миссис Новицки, – возразила Хината, глядя в окно. – Это и есть правда.

– Нет, – лаконично заметила директриса. – После того, как тебя отвезли в больницу, я поговорила с другими девочками… – женщина выпустила струйку дыма и заметила: – Если бы ты рассказала правду, Рут могла бы оказаться в тюрьме. Или если бы ты не закрыла от удара Маргарет, если уж на то пошло.

– Я это знаю.

До самого приюта они обе молчали, лишь мерно гудел мотор да гравий вылетал из-под колёс автомобиля, стучал по днищу. Водитель всю дорогу не издавал ни звука.

На пороге их встретили взволнованные воспитательницы и принялись ахать вокруг руки Хинаты. Та с вежливой, но чуточку нетерпеливой улыбкой поблагодарила их за сочувствие и вырвалась из окружения – только чтобы попасть в новое, созданное девочками всех возрастов. Младшие наперебой что-то спрашивали, старшие рассматривали и шептались между собой. Из дальнего конца холла на Хинату со смешанным чувством смотрели Кэндис, Саманта и Рут.

– Пустите! – вдруг раздалось над головами. Растолкав остальных, Мэгги налетела на Хинату и сжала в самых крепких объятиях, на которые была способна. – Ты как, Хлоя? Рука болит? Конечно болит, вон как тебя перештопали…

– Не придуши ты её, – хмыкнула подошедшая Кэт и оттянула подругу за воротник.

Только затем, чтобы самой обнять Хинату.

========== Глава 18. Личные дела мистера Холмса ==========

Дни Итачи проходили серо и безынтересно.

В приюте Вула было мало развлечений, привлекающих внимание деталей – едва ли не меньше. Итачи нравился чердак, как и в прошлом приюте, заваленный хламом, полузабытый и запертый, а потому представлявший собой прекрасную локацию для мелких тренировок. Нравилась библиотека, пусть и она мала, а книжки – засалены, замызганы, порой без страниц. С первых дней каникул Итачи погрузился в творчество Чарльза Диккенса и находил его идеально подходящим под собственное подавленно-скучное настроение.

Помимо чтения, Учиха много размышлял. Его отточенный мозг уставал без дела, поэтому днём, лёжа на жёстком матрасе в своей спальне или на траве под старым каштаном в саду, Итачи проигрывал в голове сценарии. Они касались решительно всего: возможного развития мира шиноби после войны; принятых Саске решений; будущего клана Учиха; того, что ждёт его самого и Хинату по окончании Хогвартса; вариантов общения в новом учебном году с одноклассниками; противоборства с Дейдарой; поиска и добычи сведений у своих местных «родителей»… Мысли о последних от скуки делались всё навязчивей, однако первый месяц каникул Итачи удерживал себя на месте – не зная уровня вовлечённости магов Хогвартса и Министерства в жизнь студентов школы на каникулах, он не хотел рисковать. Впрочем, его ночные тренировки дзюцу и мелкое применение Шарингана остались без внимания, и Итачи с большего успокоился. Пришла пора действовать.

Его план был просчитан до мелочей, время идеально отмерено. Сразу после завтрака, когда почти все дети вышли в голый приютский дворик посидеть на солнце, Итачи вернулся в свою комнату на втором этаже. Её окна очень удобно выходили на заднюю сторону дома, чем Учиха и намеревался воспользоваться. Создав клона – тот улёгся на кровать и взял со стола томик Диккенса, – Итачи открыл окно и выбрался наружу.

Зацепившись чакрой за стену, он осторожно и быстро спустился. Убедился, что ничей любопытный нос не виднеется в окнах, после чего побежал к забору и легко перепрыгнул его. Оказавшись в проулке, Итачи набросил Хенге – образ непримечательного мужчины средних лет, который использовал ещё в родном мире. Минута потребовалась, чтобы откалибровать походку, после чего Итачи решительно двинулся прочь от приюта.

На углу его ждал мистер Карлайл – сторож, у которого в этот день был выходной. Когда Итачи подошёл, мистер Карлайл молча протянул ему записку. Так же молча Учиха принял её, и каждый отправился своей дорогой: сторож – домой, с каждым шагом теряя воспоминания о случившемся, Итачи – к остановке, на ходу разворачивая сложенный вчетверо клочок бумаги.

Белл-стрит, 21. Станция метро Эджвер-роуд.

К записке скрепкой были прикреплены билеты, купленные на деньги, которые Итачи дал мистеру Карлайлу, когда накладывал гендзюцу.

Потратив десять минут на путь до метро и ещё сорок – на поездку в подземке, Итачи вышел на нужной станции и, сверившись с картой города, которую раздобыл ещё во время жизни в приюте святой Анны, свернул за угол на Белл-стрит. Она ничем не отличалась от многих других улочек Лондона: также ютилась между четырёхэтажных домов из кирпича, на первых этажах которых гнездились магазины и конторы. Заходя всё глубже, Итачи сверялся с номерами домов по левой стороне: пятнадцать… семнадцать… девятнадцать… двадцать один…

Учиха остановился перед риелторским агентством, пристроившимся между парикмахерской и магазином фруктов, и через большие окна сосчитал людей. Двое клерков за столами слева от входа, в дальнем углу по правой стороне – ещё один. В конце помещения дополнительные двери; на одной знак туалета, на другой – табличка с именем, видимо, кабинет начальника. Из посетителей – молодая пара; вот мужчина поднимается и жмёт руку тоже вставшему клерку в голубой рубашке, женщина улыбается и что-то говорит. Прочие клерки отворачиваются и обмениваются кислыми взглядами.

Поговорив с агентом ещё минуту, пара засобиралась на выход. Первое августовское солнце разукрашивало бока яблок и груш, апельсинов и бананов, манго, ананасов и прочих фруктов на уличном прилавке соседнего магазина яркими красками.

«Если всё получится, куплю фруктов», – прикинув собственные сбережения, решил Итачи. Счастливая пара как раз покинула заведение, и Итачи вошёл на смену им в контору. Непостоянное солнце Лондона скрылось за облаком.

Звякнул дверной колокольчик под аккомпанемент задорного мотивчика, лившегося из радио:

– Mama said to me we gotta have your life run right!

Off you got to school where you can learn the rules there right!

Be just like your dad, lad,

Follow in the same tradition,

Never go astray and stay an honest lovin’ son… [1]

Три головы повернулись к Учихе. Тому именно это и было нужно – сверкнул Шаринган в пронизанной пылью полутьме, и сотрудники агентства застыли.

– Шестьдесят пятый год, конец мая, – произнёс Итачи размеренно и чётко. – Молодая пара по фамилии Грейсон выставила через ваше агентство на продажу дом по Менор-роуд, 82. Кто вёл сделку?

Клерки неуверенно переглянулись. А радио всё надрывалось:

– Son of my father!

Changing, rearranging into someone new!

Son of my father!

Collecting and selecting independent views.

Knowing and it’s showing how the change is due… [1]

Итачи поморщился.

– Уберите громкость, – распорядился он, и сидевший в дальнем углу молодой широкоплечий клерк дотянулся жилистой рукой до радио и повернул колёсико громкости на отметку «минимум». – Кто вёл сделку?

– Мы не знаем, – ответил за всех пожилой мужчина, занимавший место у самого входа в туалет. На его умном лице лежала печать усталости и донимающих хворей. – Я работаю в данном заведении лишь с семидесятого года, Рэдж – с шестьдесят шестого, Энди – с мая текущего года.

– Но у вас есть архив?

– Конечно, сэр!

– Найдите, что мне нужно, – приказал Итачи старику и бросил остальным: – Возвращайтесь к работе, – и те послушались: бойкий Рэдж склонился над бумагами только что заключившей у него сделку пары, а Энди взлохматил подстриженные под горшок тёмные волосы (которыми напоминал Майто Гая) и бросил унылый взгляд на безмолвное радио.

Тем временем Итачи подошёл к столу старика и опустился на стул перед ним, пока клерк – табличка на столе подсказала, что его зовут Берт МакГрегор, – отошёл к шкафу. Кряхтя, он наклонился, открыл нижний ящик и принялся копаться в папках.

– Так-с, шестьдесят пятый год… Не будете ли вы столь любезны напомнить мне адрес, сэр?

– Менор-роуд, 82, – отозвался Итачи, наблюдая за остальными клерками. Его силы утекали, как вода сквозь пальцы, и держать гендзюцу на троих людях долгое время Итачи не сможет – показатели чакры из-за недостатка тренировок были далеки от желаемых. – Поторопитесь.