Текст книги "На рыдване по галактикам (СИ)"

Автор книги: Janny.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц)

– Бо, где капитан Стратитайлер?! – спрашиваю я, стараясь перекричать расхрапевшегося Басилевса. – У нас тут очередное ЧП!

– Капитан Стратитайлер находится в техническом отсеке, у воздушного смесителя. Соединить? – отвечает тот.

– Да. Срочно, – говорю я, все пытаясь отдышаться после противостояния с доком. До чего ж хваткий оказался, чертяка лимбийский…

– К… к-какой… к зиркам еще… капитан Страти…вотэтотвот? – раздается вдруг из камеры слабый, но с вполне узнаваемыми свирепыми нотками голос капитана Вегуса. Ах ты ж, коборукова спинная сумка, что шоковая терапия-то творит!

– Никакой, сэр! – радостно подпрыгиваю я, гадая, успел ли Нюк зазвездячить селфи в командирской фуражке или теперь ему это фото уже не обломится.

– Где… Бас… – продолжает Одноглазый, делая попытку сесть в камере.

– А вот вставать вам пока не надо, черепно-мозговые травмы – не шутки, – быстро реагирую я. – Тем более и Бас тут вот, рядышком… живой, здоровый, слышите, как кенрийским кровососущим соловушкой заливается?

– Ярк, че там опять стряслось? – раздается из селектора слегка раздраженный голос бортинженера. Эк меня угораздило-то очутиться меж двух капитанов!

– Док овладел знаниями неизвестной мне отрасли ксеноморфной медицины, а капитан пришел в себя! – докладываю я Нюку, параллельно пытаясь уложить Варга обратно.

– Е… жики альдебаранские, бегу!

Запыхавшийся Стратитайлер, весь какой-то паутиной перемазанный, влетает в медблок, словно за ним рой разъяренных шмележуков гонится, окидывает взглядом сложившуюся обстановку и спрашивает:

– У дока тоже черепно-мозговая?

– Не, это был чисто психологический удар в рамках варгообороны, я была гуманна, хоть он определенно и покушался навертеть новых отверстий в капитанской голове, – отзываюсь я, аккуратненько перешагивая через распластавшуюся по медотсеку гигантской медузой докову тушку. Варг, освободившись от моего давления, пошатываясь, садится в камере, одной рукой пытаясь удержаться за откинутую крышку, и вперивает в нас с Нюком мутный взор светлых глаз.

– Доложить… обстановку на судне, – требует он.

– «Дерзающий» в полном порядке, лежит в дрейфе у антропопригодной планеты, экипаж цел, Рекичински под замком, сэр, – чеканит Нюк, испуганно округляя глаза.

– От преследователей оторвались, сэр! – радостно подхватываю я эстафету позитивных новостей, решив, что беспросветная правда подождет, нельзя ж человека, едва пришедшего в сознание вот так сразу… по полной просвещать по нашей обстановке. Но Стратитайлер вдруг выкидывает фортель, которого от него я ну никак не жду. Одним прыжком сократив расстояние до камеры, он буквально впихивает Вегуса обратно, захлопывает ее и запускает программу, прерванную шаловливыми щупальцами Шухера. Кэп пытается вяло трепыхаться, но бортинженер ложится на крышку, мешая тому выбраться.

– Эй! Ты что творишь?! – ошеломленно выпаливаю я. – Мы же сами вроде как хотели, чтобы капитан очнулся, а теперь ты его обратно в этот ящик запихиваешь?

– Идиот лимбийский прогу на середине оборвал. А если Варга недолеченного инсульт через пару дней догонит или шизофрения какая разовьется? Башка – это серьезно! Думаешь, смогла бы уболтать эту упертую махину прилечь отдохнуть, сколько положено?! – шипит Нюк, убедившись, что замки защелкнулись, а в камеру потек усыпляющий газ. – Регенерационка работает… так пусть сделает свое дело до конца.

– Идиота лимбийского надо срочно обратно под гипноз и убрать у него из всех закоулков памяти этот курс, если не хочешь по ночам в холодном поту просыпаться, пока он ищет у тебя симптомы чешуйчатой парши с лечебной железякой наперевес, – зловеще отзываюсь я.

– Какой еще, алгольский ад ее спали, парши?! – неожиданно срывается на совершенно несвойственный ему крик Стратитайлер. – Я курс гуманоидной медицины лично вот этими руками вводил!

Ну, орать – вот это по-нашему, это и я умею. Поэтому воплю в ответ:

– У Бо, поди, записано, что тут творилось! Мне он поставил диагноз – поражение какими-то чешуйчатожорами и сулил крем, который вернет всю чешую обратно! Блестящей и шелковистой! А Варгу башку пытался железной хреновиной проколупать, чтобы гнилосыпную паршу, стало быть, устранить!

Нюк шлепает ладонь на лицо, размазывая по поцелуям светила пыль с паутиной, потом врубает антиграв и бесцеремонно влечет все еще бесчувственного Шухера за потенциального отрока в компенсационный зал. Покопавшись в памяти капсулы, чертыхается, и тут влетает уже Бо, за бардак в архивах и несоответствие содержащейся информации названию папок.

– Может, оставим как есть? Сносить инфу опасно, можно личную память покоцать, – произносит он устало.

– Хоть бы градус энтузиазма снизить, что ли, – ворчу я, – он, знаешь ли, звездец какой настойчивый в своем неистребимом желании исцелять… представителей совсем не тех видов. Хорошо хоть, этот Гиппократ крови до потери пульса боится, а то, может, и не успела бы остатки капитанского мозга отстоять.

– Это прекрасно вылечится парой хороших затрещин. Я все-таки инженер, а не медик, а мозг не горсть железяк или кристаллов. Лучше б Тасю перепрошил, – с досадой отвечает парень.

Что-то подсказывает мне: вот теперь самое время пообедать, чтобы мало-мальски снять массовый стресс. А то свежему, который непременно пожалует в процессе посадки, будет в сознании шибко тесно.

– Пусть дрыхнет пока… Толку с него все равно как с коборука – молока, – решает Нюк, засовывая дока в капсулу. – Подумать надо, как все сделать аккуратно. Не на бегу. Варг, считай, в порядке. Просто надо дождаться, когда программа завершится. Пара суток дрейфа нас не разорят.

– Решил не сажать корабль?

– «Дерзающий» – наш последний шанс. Если я его расквашу… а я его расквашу… в общем, на шлюпе спустимся осмотреться, – поясняет Нюк.

Вот примерно в таком ключе, курсант Соколова, вы и должны были рассуждать, когда Бас отдал самоубийственный приказ рассчитывать гиперпрыжок своими силами, наставительно говорю я себе. Мысленно. Но, разумеется, проку от этих запоздалых самопоучений уже никакого.

– Зонд с пробами атмосферы, воды и почвы прибыл, – докладывает Бо. Джокордовы силы, а я за всем этим весельем про него и позабыть уж успела. Передислоцируемся в рубку, чтобы ознакомиться с результатами.

– Во, нам уже поперло, – радуюсь я, изучая данные. – Вполне приличная атмосферка, сносная вода… Ну что, на разведку, мой дорогой, коварно затолкавший законного командира в ящик, узурпатор?

– Подождет, – хмуро пресекает мою инициативу Нюк. – Бо, буди бортмеханика. У нас проблемы с воздушной системой. И как водится, с датчиками. Да, занеси дисциплинарное замечание кадету Соколовой в личное дело.

– За что?!

– За несоблюдение субординации, – корчит он рожу. – Я все еще и.о. капитана.

– Есть, сэр, – злобно цежу я и утыкаюсь в комп. Слова больше этому зирковому выползню не скажу! Даже если на пятой планете за его спиной вылезет гигантский саблезубый спрут с алчно раззявленной пастью – и звука не издам, буду стоять себе сурикатом-дебильчиком и помалкивать в тряпочку, пусть сожрет этого и.о. капитана под соусом из субординации, вот!

====== Глава 25. Нюк. Пятая планета ======

– Что думаешь? – спрашиваю я бортмеха, нахмурившуюся над полуразобранным генератором. Второй пашет с натугой, но пока без сбоев, и то неплохо. Дорылись мы на пару, в чем причина расцветающих на борту тропиков: вода не полностью распадается на кислород и водород, и ее подсасывает в систему, где формируется дыхательная смесь. Нас мало, и в принципе один генератор при поддержке камеры очистки, превращающей часть углекислого газа в кислород, наши потребности покроет… но износ и без того древней рухляди ускорит в разы. Будь мы в границах Союза, я б особо не паниковал. Но теперь каждая деталюха на вес золота. А механизм чуть ли не важнее собственного сердца.

– А че тут можно думать? – бурчит Цилли, демонстрируя мне какую-то штуковину, названия которой я даже не знаю. – Видишь, вот тут какой износ? И вот тут, – тычет она мне следующую прямо под нос. – Вот и не держит.

– А жидким пластиком подмазать?

– Ага, скотчем подмотать! Треснет к зиркам, попрет водород в отсек, будет нам веселуха, а местным астрономам – мелкая сверхновая.

Блин-печенюшечка… Где ж мы новые-то возьмем? Пока чешу в затылке, гоняя скудные варианты по черепу, меня вдруг озаряет.

– Слушай, я в кладовке 3D принтер видел. Деталюха мелкая. Бо ее отсканирует, чертеж виртуальный сбацает, и напечатаем.

– Нормальный вариант. Если принтер еще пашет. Держи, – Крошка впихивает требующие замены детали мне в руки. – И вот это еще надо… и это тоже.

В итоге в мастерскую я тащусь, балансируя нагруженным на меня доисторическим барахлом, точно циркач из бродячего шапито. Соколова куда-то сокрылась от моего гневливого взора, нянькает обиду, наверное. Ничего… подуется и перестанет. Надо же ее хоть как-то к дисциплине приучать? Шуточки закончились, наше выживание теперь на полном серьезе друг от друга зависит. От свалившейся на меня ответственности я как-то лет на десять разом повзрослел, кажется.

Сгрузив рухлядь на верстак, откапываю в кладовой покрытый слоем пыли принтер и пытаюсь его оживить. На это уходит еще битый час, но в конце концов удается запустить старикана, заправить и загнать параметры необходимой детали в его примитивные мозгишки. Хрюкнув и вычихнув первую порцию быстро застывающего полимера, он принимается печатать, а я облегченно выдыхаю, внезапно чувствуя просто дикую усталость. И жрать хочется. Тася уже сигналила к обеду, но мы с Цилли были заняты. По пути в столовую заворачиваю к себе в каюту, перехватить пару мармеладных ксеноморфиков. Интересно, Тася такие умеет делать? Будет грустно, когда эти закончатся.

Цилли, видимо, уже пообедала, пока я принтер терзал, и мне пищу принимать приходится в привычной компании искусственного интеллекта и мини-Шухера, недобрыми, завидущими глазенками в мою тарелку поглядывающего. Если все же приземлимся, надо будет этого проглота на вольные хлеба выпустить пастись, так никаких харчей не напасешься. Густой грибной суп и пирожки пробую с осторожностью – с Ярки станется из мстительной шкодливости бахнуть мне туда не только перцу, но и снотворного пополам со слабительным. Вкус вроде бы самый обыкновенный… ладно, время покажет, была ли там какая приправка или нет. Интересно, чем она занималась, пока мы впахивали?

– Бо, а где кадет Соколова? – спрашиваю я, принимаясь за чаек с пирожками.

– Кадет Соколова, временно исполняющая обязанности штурмана, находится в медблоке.

– И чем она там мается?

– Совершает какие-то манипуляции со спящим пилотом Ксенакисом, сэр.

Упс, а вот это любопытно. Что еще за манипуляции с бесчувственными телами? Не таится ли в брыкливой смугляночке склонностей к каким-нибудь извращениям затейливым? Прихватив пирожков с собой, на ходу сую один малютке лимбийцу в щупалки и отправляюсь в медблок. А там меня ждет просто-таки панорама битвы адорианского флота против Союза Веги. Взъерошенная, потная Соколова только что с шаманским бубном не отплясывает вокруг безучастного ко всем внешним раздражителям пилота. Она напряженно сопит, сдувая с раскрасневшегося в тон шевелюре Баса лица влажные кучеряшки, дергает звездного алконавта за ноги, щекочет под мышками, сует под нос какие-то подозрительные вонючие шарики и наконец, утомившись, без сил плюхается на кушетку рядом с безмятежно сопящей тушкой, продолжая на автомате потыкивать ее пальцем в бок.

– Что, подумала, подумала и решила, что все-таки ничего женишок? – хмыкаю я. – Если разбудить и причесать. Целовать не пробовала?

– Мое законное право… сэр! – недобро зыркнув на меня своими голубыми пуговицами, шипит Соколова. – Хочу пробудить к жизни первого и.о. капитана, он мне больше нравился!

От хохота у меня начинка чуть из носу не вылетает. Проржавшись и прокашлявшись, я говорю:

– Ну удачи, кадет Соколова, в нелегком ратном труде на ниве свержения моей тирании. Будите своего прекрасного принца дальше. Хотел предложить на пару на разведку мотнуться, но раз тут такое серьезное дельце…

– То ли и впрямь поцеловать-таки, то ли новую приборную доску посулить? – явно не слушая меня, бормочет себе под нос Ярка. – Раздери тебя черная дыра, Ксенакис, просыпайся и бери уже под командование свой чертов рыдван!

Последнее слово оказывает магическое действие. Не приходя в себя, пилот бубнит: «Эт-то не р-рыдван!» и, обиженно всхрапнув, точно норовистый жеребец, перекатывается на другой бок, явив взору Ярки лишь свой авангардно крашеный затылок. М-да… поплыл кадет. Печалька. С Варгом вон ничего, держалась, а от моей недостойной персоны и одного замечания не вынесла.

– Бо, сообщи бортмеханику Ибрагимбек, что она остается за старшего. И готовь шлюп, – велю борткомпу, допив чай и двинувшись на выход из медблока.

– Прямо-таки смутное время упадка адорианской империи, вот уже и третий и.о. капитана намечается, – ядовито вворачивает Соколова, оставив наконец в покое скошенное наповал буравчиком пилотское тулово.

– Не расстраивайся, может, я еще не вернусь, и до тебя очередь поцарствовать доберется. Вон, и принц имеется, – хмыкаю я, захлопывая за собой шлюз.

Прихватив бластер Варга, свой нож и Рори до кучи, натягиваю скафандр прямо на термак. Пригодная атмосфера не равна безопасной, бактерий или грибков, которые могут прикончить меня за пару часов, в ней может кишмя кишеть. Надо будет повторно анализы взять, проверить агрессивность среды.

Соколова все же является, уже в термаке и шлеме, за стеклом которого отчетливо виден высокомерно вздернутый нос.

– Бо, – гаркает она, не удостоив меня взглядом, – запиши-ка на мой счет авансом еще пару взысканий! – а затем, повернувшись в мою сторону, с нескрываемым удовольствием выдает: – Тиран, деспот, самодур!

– В таком состоянии ты со мной не полетишь. Мне психованная граната под боком не нужна, – спокойно отвечаю я. – Нравится играться в детку-бунтарку? Ну вот вернешься к своему Торквемаде – резвись сколько влезет. Самодурствуешь пока здесь только ты.

Она только негодующе фыркает в свой шлем, насупив темные брови, однако оставляет, несомненно, уже заготовленные детсадовские контраргументы в стиле «сам такой» при себе. И ведь не дура, далеко не дура, и руки откуда надо (в отличие от меня), но вот бзиками своими сама себе же ямы копает. Характерец…

– Нюк, ты на разведку там намылился? – раздается из селектора голос Цилли. – Присмотри место для посадки. Тут и второй окси-генератор резко тазом медным накрыться надумал. Содержание кислорода в смеси на три процента упало.

– Черная дыра его побери! – рывком застегиваю скафандр, мигом позабыв о выкрутасах разобиженной девчонки. Отодвинувшаяся было перспектива жесткой посадки в исполнении моих корявых ручечек пугает куда больше дурацких пикировок с Соколовой.

– Бо, перекрой доступ воздушной смеси во все отсеки, кроме жилого и центрального управления, – велю я борткомпу, захлопывая сферу шлема. – Блин, и Рекичински же накормить надо, совсем про него забыл за всеми хлопотами. И из трюма в жилую зону перевести.

– Да уже, – отзывается Цецилия. – Сколько принтер детали ляпать будет?

– Да космос его знает, он как мамонтов помет… еще нашим пращурам копья печатал, – бурчу я и поворачиваюсь к Соколовой. – Ну, отпузырилось детство в одном месте? Работаем или дальше придуряемся?

Рори, обрадованный перспективой прогулки, уже нетерпеливо подпрыгивает у шлюза, ведущего в ангар со шлюпами, радостно пиликая своими огоньками.

– Место для посадки лучше мне глянуть, я немного во всем этом разбираюсь, – вздохнув, хмуро отзывается кудрявая зараза. Нотки злого ребяческого задора из ее голоса уже успели испариться.

– Скафандр надевай. Басов возьми, он тоже великоват, но усядет по фигуре, более или менее, – говорю я. Девчонка начинает одеваться, а я отправляюсь следом за Рори к шлюзу. Шлюпов у нас всего два, один на ладан дышит, второй пока бегает. Недокомплект… Но хозяин этого корыта счел, что на недоэкипаж в случае ЧП хватит. Козлище жмотярное.

Проверив, на месте ли зонды у шлюпа – ага, щас – минут десять ищу их в куче всякого хлама в шкафу у стены, внедряю на место, и к этому времени Ярка уже восседает за штурвалом. Забираюсь на пассажирское, не вступая в пререкательства – в мелкой посудине меня укачивает моментально. Что самое забавное, на море вот никогда не убалтывало. В детстве наш выводок сиротский часто на побережье вывозили, солнечные ванны принимать и на мелководье плескаться. И вот пока прогулочный катер пер по воде – я чувствовал себя распрекрасно. Стоило ему оторваться от поверхности, преодолевая препятствие – и, салют, буэ! Нянюшка, тащи пакетик. И никакие таблетки не помогали, я просто прямо ими и блевал. От тех ванн, кстати, воздухозаборник мой такими конопухами обсыпало, что спасу от дразнилок не было. Тогда нянька и придумала, что это поцелуи солнышка, которые делают меня очаровательнее. До сих пор в это верю. И до сих пор не знаю, что в нее было заложено, а чему она самообучилась? И чувствовала ли хоть что-то к своим воспитанникам? Маленький был, думал, что она меня любит. Пока не подрос, и добрые люди не разъяснили, ху из ху, и что ИИ чувств испытывать не может, только имитировать.

Бо откачивает из отсека воздух и открывает шлюз, на пару с Цилли пожелав нам удачи и благополучного возвращения. Рори лезет ко мне на колени, с любопытством пялясь в обзорное окно.

– Эх, забыла Бо попросить Басу послание передать на случай, если не вернусь, – сокрушается Соколова, лихо выкручивая штурвал так, что уже на старте, кажется, мозг по черепной коробке равномерно тонким слоем размазывает. – Мол, горячо любила я его алые паруса на башке… ну и его самого до кучи. Ему, наверно, было бы приятно. Ну, а если вернусь, то, само собой, не нужно.

– А может, и нужно? Думаешь, набалованный тот Бас добрыми словами? Что-то сомневаюсь. Сам он ими не злоупотребляет, как и кэп. Даже не знаю, есть ли у них с Варгом семьи? Вряд ли. Всю жизнь в глубоком космосе, не до того, поди, было.

– А-а, если бы и до того даже, не шибко тот самый космос к семейной жизни располагает, – бормочет Соколова, выравнивая шлюп. – У отца вон она живо закончилась. Я их вместе с мамой и не помню. Каждый прилет домой – скоротечный бурный праздник с кучей инопланетных диковинок, игрушек и платьев, которые я уже успела перерасти, а через неделю-другую – фьюить! – в следующую экспедицию.

– У меня и такого не было. Воспитатель-мужик был, человек, в смысле настоящий, но такой зануда, что нянюшка по сравнению с ним неистово веселой теткой казалась, – отвечаю я, по привычке зажмурившись. – Папаня твой, поди, уже космос носом роет в поисках чада. Ты когда должна была на свою станцию дошкандыбать и отчет послать, что на месте?

– Папа, вероятно, еще нескоро узнает, – тихо отвечает Ярка. – Он в межгалактическую экспедицию улетел, а это надолго. А вот Литманен, наверно, еще как роет… Ему уже должны были сообщить, что практикант так и не нарисовался.

– Ну, оправдание у тебя есть, и весомое. Может, если нас не слишком далеко выплюнуло, мы твоего отца тут и встретим? Я лелею надежду, что мы все же не за тыщупитсот галактик от Милки Вэя.

– Вот бы он офонарел-то от такой встречи, – с мимолетной усмешкой говорит Соколова, пожимая плечами. – Но… слишком ничтожный процент вероятности. Тошнит?

– Немного, – честно сознаюсь я, хоть и предполагаю, что за этим последует. У меня и так все на морде, поди, написано.

– А так? – снова усмехается она, закладывая вираж. Пирожки с грибочками в желудке тут же подпрыгивают, пространство даже под крепко зажмуренными веками «плывет».

– Рори натравлю, – бурчу я.

– Вестибулярку можно только натренировать, – назидательно произносит Ярка, но посудину выравнивает. – Да ты посмотри, какая планетка симпатичная. Мы уже ниже слоя облаков.

Быстренько заключив с организмом сделку на предмет «не позоримся при младших по званию», осторожно приоткрываю один глаз. Потом второй. Облака розоватые, небо голубое – как на Земле. Кислород везде красит небо в оттенки синего.

– Ярка, а ты в курсе, что в древности люди синего цвета не различали и не знали, что небо голубое? У греков, иудеев и прочих даже названия этому цвету не было. Только египтяне знали. Интересно, почему?

– Встречная загадка – почему на куче колонизированных планет никто не стал париться, изобретая отдельные названия для новых оттенков спектра, видов животных и растений? – бормочет Соколова, довольно аккуратно ведя шлюп на снижение. Внизу мелькают яркие пятна – флора там, что ли, буйная такая? – Видел бы ты, на что наши коровы и овечки похожи, жуть вселенская. Может, у египтян просто фантазии было побольше, это ж они, если мне не изменяет память, чудили и своим покойникам пирамиды размером с резиденцию главы Галактического Союза отстраивали?

– Есть же теория, что кое-какие инопланетные товарищи к нам в гости шастали и уму-разуму учили. Правда, теперь никто не сознается, клянутся, что принцип невмешательства блюли и развитие земных приматов не подгоняли. Хотя шумарийцы – вылитые типы с древних фресок, с башками своими продолговатыми. Конечно, кто ж теперь сознается, когда какой-то там древний город ядерным взрывом размазало после их дружественных ви…

– Ах ты ж, джокордово вымя! – внезапно вскрикивает Соколова, без предупреждения и объявления войны кидая шлюп в пике. Только что-то вроде огромного крыла по обзорному стеклу успевает мазнуть. Древний катер, отвыкший от подобного обращения, протестующе взвывает и разражается серией всевозможных скрипов. Ярке удается выправить полет уже над самыми вершинами гигантских деревьев, которые, кажется, успевают всеми своими хищно изгибающимися ветвями по днищу проскрести.

– Метеорит мне в корму! – восклицаю я, позабыв про тошноту, но мигом вспомнив про Варгов бластер. И долго еще выворачиваю шею в попытках разглядеть летучую махину, но она больше не появляется, хвала квантовой гравитации. Какая-то пушчонка и на шлюпе имеется, но зарядов в ней нет лет так пятьдесят уже.

– Вот конкретно его развитие я точно подгонять не планирую, – слегка подсевшим голосом произносит Соколова. – Ну его в древнюю баню, пусть сам по себе эволюционирует или лучше к чертям мамонтовым вымирает. Ты видел, какая у этой, с позволения сказать, пичужки пасть?

– Угу… что-то мне подсказывает, что этими зубищами она не листья с баобабов обгрызает. Очень плотоядное лицо у этого аборигена.

Ярка сбрасывает скорость, и мы тащимся на бреющем полете, выпуская зонды и собирая информацию об окружающей температуре, влажности и газовых примесях в атмосфере. Не представляю погрешности, которую могут давать старые анализаторы, но они работают, и даже неплохо. Кто-то до нас с Цилли их, видимо, любил и ухаживал, как мог. Жарко, конечно, за сорок по Цельсию, а в воздухе слишком много кислорода и озона.

– Садиться в этой части континента пилоту без стажа категорически противопоказано, – постановляет наконец Соколова, краем глаза отслеживая карты местности, которые в темпе вычерчивает мини-Бо.

– Плато бы какое… там и воздух будет поразреженнее, нам только в плюс, – задумчиво произношу я, вглядываясь в горизонт, на котором клубятся отливающие фиолетовым тучи. Шлюп вспугивает с верхушек деревьев каких-то летучих существ, некоторые гонятся за посудиной и пытаются ее клюнуть… ну, или укусить, но таких махин, как та, первая, пока больше не попадается.

– Погода тоже способна изрядно усложнить посадку, а там, походу, буря в некотором роде намечается… – озабоченно тянет Ярка, проследив за направлением моего взгляда.

– Знаю! – с отчаяньем отзываюсь я. – Постараемся дотянуть на подыхающем генераторе до Варгова воскрешения. Боюсь я «Дерзающий» сажать.

– Ну, че там у вас, котятки? – выходит на связь Цилли. От корабля мы еще не так далеко убрались, и связь работает практически без помех.

– Пока ничего пригодного для посадки, – честно сознаюсь я. Не в джунгли же ухаться? – У вас как дела?

– Содержание кислорода падает, медленно, но верно.

– Сверхновую мне в скафандр, а ведь при дефиците окси мы наших спящих красавцев вообще не пробудим от зачарованного сна, – хмурится Ярка и вдруг оживленно подпрыгивает в кресле и давит на паузу, задерживая прокрутку аэроснимков местности: – Опа, а вот там, кажется, то что нам нужно!

Она довольно плавно разворачивает шлюп и направляет его к зеленеющим вдали изгибам реки. По правому берегу тянутся все те же нескончаемые джунгли, однако слева отчетливо вырисовывается удивляющая правильными геометрическими формами пустынная бурая равнина.

– А вот здесь я бы добавила еще и пробы на уровень радиационного фона, – рассуждает Соколова, задавая дополнительную программу зонду. – Больно уж давней деятельностью высокоорганизованных существ попахивает, природа по линеечке чертить не приучена.

– Лучше бы этому миру быть необитаемым… в плане разумной жизни, – бурчу я. Только конфликтов с аборигенами нам не хватает, как вишенки на торте наших проблем. Если, конечно, бывают торты из говна.

– Пока мы болтались на орбите, я сделала кое-какие предварительные снимки и записи, технически развитой расы на данный момент тут точно не водится, – быстро отзывается Ярка. – Никаких следов присущей цивилизации бурной деятельности по перекраиванию и переустройству мира нет.

– Может, следы таких же как мы… залетных робинзонов? Что, если в гипере мы в какой-нибудь колодец ухнули, постоянно существующий именно в той точке входа? Или открывающийся временами. Гипер-то по сути изучен чуть больше, чем черные дыры. Все пользуются, а как работает, никто толком и не знает, – предполагаю я, считывая показания зонда. Мутить вроде перестало, и я могу себе позволить быть не просто бесполезным балластом. Радиационный фон в пределах нормы, содержание токсичных веществ в верхнем слое почвы – тоже. Впрочем, в химии я не силен, да и огород разбивать на этом куске земли не планирую.

– Кто его знает, – Ярка прищуривается, рассматривая расстилающуюся под шлюпом пустошь, залитую лучами огромного желтовато-белого светила. – Здесь места – на десяток космодромов, даже зажмурившись, не промахнешься.

– Угу, – соглашаюсь я, отмечая потенциальное место посадки на карте. Что-то оно мне не нравится… В таком жарком, влажном климате джунгли слопали бы этот кусок за один сезон. Зонды чего-то не видят? Чего-то, что и для нас может быть опасным? Может, снизу источник повышенных температур, не дающих приживаться растениям? Но на место вулканической активности оно мало похоже… законы геологии примерно одни для планет схожего типа. А тут ни кратеров, ни гейзеров, ни следа от них.

– Давай-ка, Ярок, еще на север мотнемся, бурю только обойдем. Я все ж таки за плато какое-нибудь… Что с топливом?

– Топлива ожидаемо мало. Еще на полтора часа полета максимум. Это если без мертвых петель и прочих маневров, – уточняет Соколова, пробегая глазами по датчикам на приборной панели.

– Сорок минут и возвращаемся, – предлагаю я, прикинув инерционный снос «Дерзающего» по орбите. Она разворачивает рыло шлюпа к северу, и под нами снова километр за километром зеленеют густые девственные леса. Постепенно пейзаж начинает меняться, между деревьями появляются просветы, рельеф усложняют скальные выходы – приходится немного набрать высоту. Погода ощутимо портится, ветер усиливается, и под его резкими порывами шлюп регулярно подкидывает и мотает из стороны в сторону, точно утлое суденышко на волнах. А потом земля под нами неожиданно заканчивается, и под брюхом шлюпа разливается зеленовато-синее пространство большой воды. Море, а может, океан. Континентов на пятой планете всего три, и только один мы немножечко осмотрели. Второй – к юго-востоку отсюда, последний – прямо на полюсе, там, по сообщению Бо, холоднее и все время льет дождь.

– Красиво, – вдруг с непривычным оттенком мечтательности в голосе говорит Ярка. – На Славии сплошной океан, всего один континент и множество островков. Я люблю море… это как целая отдельная планета… Только вот сейчас оно нам ну совсем не в помощь, – резко оборвав себя на полуслове, прибавляет она.

– Я тоже море люблю, меня в лодках не укачивает, – вздыхаю я, снова вспомнив детство. Блин-печенюшечка, у меня что, опять приступ долгополетного депресса? Чего это я завздыхал о прошлом? Нафиг-нафиг, не до того сейчас.

– Возвращаемся? – спрашиваю Ярку. – Высаживаться на месте предполагаемой посадки будем? Я б глянул поближе, чего там и как… и пробу из почвы буром бы взял. Не нравится мне это место.

– Ничего лучшего-то все равно нет, – пожимает плечами Соколова. – Проверить, конечно, не помешает… но такая штука, Нюк, что мы уже давно пляшем у точки невозврата. Оставаться на орбите без кислорода в любом случае не сможем. А шмякаться в океан или в лесные дебри – это как-то слишком… экстравагантно.

– Знаю… Но даже если не я сажать стану, пусть у Варга вся инфа по максимуму о «космодроме» будет, чтоб прям на все готовенькое. Без сюрпризов. Их и так полон трюм накопился.

– Как скажешь, кэп, – хмыкает Ярка. – Я не прочь ноги размять. Жаль, верную швабру не взяла. Чувствую, она тут без дела бы не заскучала.

– Держи, – протягиваю я напарнице плазменный нож, – стопудово ты с ним лучше меня обращаешься.

– На Земле, поди, этой штукой давно уже только обезжиренное диетическое масло на бутер мажут и забыли, как, отправляясь на утренний моцион, охотиться на хищную фауну для горячего и натурального белкового завтрака, – со смешком замечает Соколова, взвесив оружие на ладони и неуловимо быстрым движением спрятав его за пояс.

– Космос с тобой, какая охота? Каждая зверушка на учете, в холе и неге. Скорее хомо сапиенса завалят за попытку обидеть котика. Впрочем, для людей мир намного безопаснее по сравнению с прежними временами не сделался, хомо сапиенс и есть самый страшный хищник… Так что пару раз мне эта штука реально даже на облепленной камерами и набитой психотерапевтами старушке-Земле пригодилась.

Шлюп вскоре возвращается к пустоши, Ярка довольно аккуратно сажает машину, и я нажимаю на кнопку, открывая боковую дверь. Скафандр не дает почувствовать ветра, вкуса местной атмосферы, но звуки дышащих чуждой жизнью джунглей немедленно врываются в динамики шлема. Странное чувство – любопытно и жутковато одновременно. На абсолютно диких планетах, где до меня еще не ступала нога землянина, я прежде не бывал.

– Далеко не отходим, чтоб нас та пташка упереть в свое гнездо не попыталась, – говорю я, вооружаясь длинным ручным буром. Рори спрыгивает на темную почву первым и деловито оглядывается.

– Рядом! – напоминаю ему, делаю пару шагов следом и осматриваюсь. Какие деревья роскошные, там, на том берегу, метров за тридцать каждое. И растут сплошной стеной, ничего особо не разглядишь… Зато здесь лишь какие-то чахлые кустики. Соколова тоже настороженно вертит головой, не забывая поглядывать и на небо. Однако над пустошью даже местные птеродактили не кружат. Я втыкаю бур в почву и начинаю вкручивать его, каждую секунду озираясь. Ощущение жути почему-то усиливается.