Текст книги "Не отбрасывая тень (СИ)"

Автор книги: F-Fever

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 44 страниц)

– Потому что ситуация усугубилась, – наконец ответил он. – Судьи приговорили меня к заключению, я больше не мог подниматься на поверхность и искать тебя. По появлению Греты я узнавал, что ты переродился, но в этот раз я нашел тебя раньше, чем ее, когда стражники привели тебя ко мне за нарушение правил. Это первый раз, когда я нашел тебя так поздно, потому что в твоих прошлых жизнях Грета появлялась после того, как тебе исполнялось семнадцать лет. В этот раз кто-то или что-то задержало ее и если бы Сафина не обратила тебя…

Адам замолчал, а потом добавил, чуть склоняя голову набок.

– А ты как будто знал о моем приговоре. Они сказали, что я смогу обручиться только с музыкантом – и ты привлек тьму своей музыкой. Словно… ты чувствовал. Словно к музыке тебя тянуло так же, как ко мне.

– Тогда почему ты не рассказал мне сразу, когда увидел? Ты ведь узнал меня?

– Да, – с неожиданной грустью в голосе ответил он. – Я тебя узнал. Но ты меня боялся…

– Конечно, я боялся тебя! – перебил я. – Если в Аду ходило столько историй о твоей жестокости!

– И ты должен был бояться.

Повисла пауза.

– Я должен был бояться тебя? – переспросил я.

– Ни в одной из предыдущих жизней ты меня не боялся, – ответил он. – В девятнадцатом веке ты сказал мне, что я тебе снился и ты сразу узнал меня, когда увидел… Ты всегда верил в то, что ты предназначен мне – потому что я приложил руку к этому, я сделал так, чтобы это было правдой, – но в этой жизни… я увидел тебя тогда… напуганного… ты ведь был уверен, что я убью тебя, правда?

– Да. Слухи о тебе ходили не самые хорошие.

– И я подумал, что это может быть хорошим шансом оттолкнуть тебя.

– Оттолкнуть?

– Томми, я ждал тебя тысячу лет. Я предал своих родителей и свое королевство, когда принес Клятву Света, чтобы привязать себя к тебе. Я позволял тебе умирать, зная, что мне придется годами ждать тебя здесь. Раз за разом я находил тебя, чтобы уничтожить, и раз за разом ты мне верил. И в этой жизни я… я впервые подумал, что, возможно, я ошибся. Что мне не следовало поступать так с тобой. Что мне нужно было отпустить тебя.

– Ты правда поверил в то, что смог бы меня отпустить?

– Я хотел в это верить, Томми, – он повысил голос. – Я надеялся, что страх и ненависть оттолкнут тебя от меня. Я бы смог жить в одиночестве, Томми, я бы смог смириться с теми чувствами, которые я сам же и создал.

– Но ты нас обручил!

– Если бы ты умер от моего проклятия, связь между нами бы разорвалась. Я сказал тебе, что обручил нас, чтобы тебя уничтожить – и это было правдой. Я бы уничтожил в тебе все то, что медленно взращивал все эти века. Я бы тебя отпустил… но ты снова в меня влюбился.

Ничего не понимая, я смотрел на него и едва дышал. Приподнявшись на подушках, он тяжело выдохнул, и глухим эхом отозвалась в моем теле боль от его сломанного ребра, заставив меня машинально прижать к нему ладонь, словно это могло помочь мне сберечь себя и не рассыпаться на части, начиная с грудной клетки.

Словно точно так же, вслед за всем, что я знал, рушился и я сам.

– Ты должен был возненавидеть меня, ты должен был, узнав о нашей помолвке, оттолкнуть меня, сказать, что ты меня презираешь и что я напрасно пытаюсь найти в твоей жизни место для себя… а ты начал тянуться ко мне, как делал все эти жизни. Ты хотел меня ненавидеть, Томми, но не мог, а я всегда был слишком слаб, чтобы сопротивляться тебе. Я хотел дать тебе выбор, который забрал тысячу лет назад: ты должен был выбрать небеса. Ты должен был встретить ангела, а не меня; ты должен был оберегать людей, а не умирать на моих руках от жизни к жизни. Ты должен был меня оттолкнуть… и я бы понял.

– То есть… чтобы все это прекратить, мне нужно умереть?

– Если ты умрешь, связь между нами оборвется.

– И что тогда будет с тобой?

Адам улыбнулся одним уголком губ.

– Я останусь здесь.

– Неспособный снова полюбить, да?

Он промолчал. Я ждал его ответ десять секунд, двадцать, тридцать, и только когда он опустил голову, не встречая мой взгляд, я понял.

– А разве ты все еще проклят? Разве оно не должно было исчезнуть вместе со смертью Судей?

Он холодно усмехнулся.

– Ты их не убил. Их нельзя убить.

– Но… – я запнулся. – Что… что ты имеешь в виду?

– Они не существуют, – он поднял на меня глаза.

– Но… моя семья… я убил их!

Адам медленно покачал головой. В глубине его темных глаз вспыхнул огонек.

– Они принимают облик самых близких и дорогих людей, но убить их нельзя, потому что они, – он дотронулся пальцем до своего виска, и я увидел, что его руки едва заметно подрагивают, – здесь. Они в твоей голове. Это твои демоны, Томми, ты не можешь ни убить их, ни победить.

– Значит моя семья…?

– В порядке.

– Тогда почему ты не сказал мне, что они не существуют?

– Я не мог этого сделать. Они в голове каждого демона, они всегда были и будут частью каждого из нас. Той частью, которая судит и выносит приговор, которая всегда все знает. Говорить о том, что они не существуют, то же самое, что произносить мое имя. Ты должен столкнуться с ними лицом к лицу, чтобы понять, что слабым тебя делает привязанность. Это их методы. Это то, из-за чего никто не может остаться с ними наедине. Это невозможно вынести.

Вопрос вырвался у меня против воли, и я пожалел о нем сразу же, как только увидел выражение его лица – как будто он был обречен, и я понял ответ раньше, чем он озвучил.

– Кто судил тебя?

– Ты, – ответил он, глядя в мои глаза. – Это всегда был ты.

Я вспомнил Судью, который стоял в полукруге с крестом, положив руку на голову Адама, и вспомнил его тихий голос: «это ведь мой любимый ангел»; вспомнил подрагивающий танец теней на стенах и тоску в воздухе, и мне показалось, что я задыхаюсь.

– Это всегда было твое перерождение из шестнадцатого века, – добавил он тихо. – То самое, которое я убил и за смерть которого я корил себя сильнее всего. Я не прошу тебя прощать меня за то, что я сделал, Томми, но представь на мгновение, что я чувствовал, оказываясь с ним один на один и неизменно оказываясь осужденным за то, что я тебя полюбил. Твои глаза смотрели на меня свысока. Твой голос сохранил тепло, с которым ты говорил мне о любви. Твои руки были такими же нежными, какими я запомнил их… и ты приговаривал меня за любовь. За любовь к тебе.

Он помолчал, ожидая, что я что-то скажу, но у меня язык не поворачивался заговорить, и единственное, что я смог сделать – это вопросительно посмотреть на него, когда он вдруг усмехнулся.

– А я ведь впервые вижу тебя демоном за эту тысячу лет, – сказал он. – Я провел годы, представляя, какие бы у тебя были глаза и крылья… и я даже не был близок к тому, насколько они красивы сейчас. У тебя серебряные глаза… словно отражение твоего стального характера… твоей силы…

– Я больше не могу, – выдохнул я и отвернулся. – Прекрати.

Захотелось закрыть лицо руками и просто выключить все мысли. Они бурлили в голове, будто раскаленная лава, и мне казалось, что мой череп плавится от них, и если я подожду еще немного, то смогу увидеть, как они вытекают из моей расплавленной головы, стекают по моему телу, смывают с моих рук его кровь и плавят землю подо мной, словно кислота.

Будто сквозь толщу воды я услышал его голос.

– Если ты уйдешь и не вернешься, я пойму.

Я с трудом заставил себя заговорить и почти сразу же запнулся. Что я мог и должен был ему сказать? Что вообще говорят люди, которые узнают, что их жизнь оказалась вплетена в чудовищный узор? Что говорят тем, кто стольким пожертвовал ради тебя и теперь готов от этого отказаться?

Что говорят тем, кто предал небеса, если ты влюблен в их тьму?

– Я… Сколько времени у меня есть?

Он сразу понял, о чем я.

– Около двух недель.

– Мне нужно все обдумать, – пробормотал я, обнимая себя руками за плечи и не оборачиваясь. – Мне нужно все это переварить… прости меня. Боже, прости меня… Адам.

Он едва слышно усмехнулся. Я хотел посмотреть на него, но упрямо не поворачивался, чтобы моя решимость не испарилась без следа.

– Тебе не за что извиняться, Томми, – тихо произнес он.

– Мне нужно время. Не пытайся связаться со мной, – добавил я. – Я… мне нужно подняться на поверхность и все это переварить. Я вернусь, когда у меня будут силы.

Я обратился в демона, чтобы вызвать пелену и переместить себя к лифту, когда вдруг услышал его тихий голос. Он сказал это так тихо, словно не хотел, чтобы я услышал или у него не осталось сил.

Я не хотел об этом думать. Я не хотел думать, что делаю его слабым.

– Если ты вернешься.

Я не сказал ему, что он озвучил мои мысли.

Он и так это знал.

========== Глава XCV. ==========

Прошло четыре дня. Четыре бесконечных, превратившихся в одну сплошную полосу сновидений, дня.

Поднявшись на поверхность, я приехал домой, напился и лег спать. В голове была такая неразбериха, что я старался ни о чем не думать и делал все автоматически. Автоматически позвонил Эмили и, не слушая ее, сказал, что разрываю все контракты и ухожу из группы. Автоматически забрался в ванну, включил воду и просидел под ней около полутора часов, практически не двигаясь, только пару раз менял температуру воды. Автоматически дошел до кровати, выпил виски из горла бутылки и отключился.

И проспал двадцать часов без сновидений.

И следующие три дня я просыпался только для того, чтобы снова заснуть – неважно, с помощью виски или таблеток. Мне было нужно только как можно дольше держать себя в этом состоянии оцепенения, где каждое действие машинально.

Я игнорировал телефон.

Я практически не вставал с кровати.

Я просыпался для того, чтобы посмотреть на мигающий от уведомлений и сообщений автоответчика телефон.

Я не мог и не хотел ни о чем думать.

Единственный человек, с которым я связался за эти дни – мама. Я позвонил ей на третий день, ненавязчиво поинтересовался, все ли у них хорошо и сказал, что хочу приехать в ближайшие дни. Услышав ее голос – впервые с того момента, как я позвонил ей из телефонной будки в Лондоне, напуганный тем, что я умираю – я почувствовал себя так, словно все наконец-то начало возвращаться на свои места. Она была напугана моим долгим молчанием, когда даже Эмили не могла рассказать ей, что со мной, и мне пришлось убедить ее, что все в порядке, просто мне нужно было время, чтобы отдохнуть.

И усмехнулся сам про себя – я снова гнался за временем.

А на четвертый день я стал потихоньку покидать свой защитный панцирь. Он ослаб, стал совсем тонким, дал трещину: мне начали сниться сны. Сначала размытые отрывки, в которых я ничего не понимал – какие-то люди, что-то похожее на рынок, музыка, поверхность воды и хор голосов, а потом они стали четче, сюжетнее и вместе с ними неизменно приходило ощущение дежавю, словно я это уже видел.

Мне снился Адам. Мне снилось, что он что-то читал мне на вывеске, прищурившись от яркого солнца, пока я держал его за руку; мне снилось, что он приманивал к себе бродячую собаку, протягивая ей кусочек мяса и тихо подзывая ее; мне снилось, что он обнимал меня поперек груди, утыкаясь носом в мое плечо; мне снилось, что он откидывал голову и подставлял ее под солнечные лучи. В конце концов сны о нем вытеснили других людей и другие отрывки, и теперь, если я засыпал, то только для того, чтобы увидеть еще немножко из своей прошлой жизни. Я видел его счастливым, улыбающимся, спокойным, шутящим, разморенным солнцем; я видел его со светлыми волосами, растрепанным, гладко причесанным, с челкой; я видел его человеком и демоном, и даже во сне я знал, что, каким бы разным он ни был, он мой.

Всегда мой.

Мне снилось, что он опрокидывал меня на белоснежные простыни, склоняясь надо мной и дразня легкими, едва ощутимыми поцелуями; мне снилось, что я писал ему маленькие записочки, оставляя их на подушке ранним утром; мне снилось, что я бежал по тропинке через поля к реке и солнце стояло в зените.

Я просыпался и машинально цеплялся за одеяло, ощущая, как тонкие, невесомые сновидения утекают сквозь пальцы и я хватаюсь за них в нелепой попытке их удержать. Я открывал глаза и смотрел в потолок, пытаясь сохранить призрачное ощущение легкой эйфории от сна-воспоминания, в котором когда-то все было хорошо.

Я не думал о том, что он рассказал мне. Я понимал, что все это – лишь моя попытка убежать от реальности, спрятаться, потянуть время; что в конечном счете я вернусь к нему, как возвращался всегда, и наступил тот момент, когда, просыпаясь, я ощущал радостное предвкушение и понимал, что еще несколько часов, несколько сновидений, несколько таблеток – и я вернусь к нему.

Мне просто нужно было время, чтобы это ощущение пришло.

Мне просто нужно было проснуться и понять, что я беззвучно повторяю его имя и надеюсь, что он отзовется.

…

В Аду было оживленно, несмотря на время – когда двери лифта открылись, стрелки моих наручных часов только-только перешагнули цифру в пять утра. Я чувствовал себя скованно в демоническом одеянии; мне казалось, что все смотрят на меня и перешептываются, и я пересек холл быстрым шагом, надвинув капюшон на лицо и надеясь спрятаться от взглядов, которые, возможно, были только в моей голове.

Свернув в коридор, ведущий в его покои, я сбавил шаг. Моя решимость увидеть его не исчезла и не ослабла, но у дверей я на несколько секунд замер, прежде чем постучать. Я прислушивался к тишине и надеялся расслушать хоть что-нибудь за плотными высокими дверьми, хоть малейший признак того, что он там и готов меня принять, но здесь, вдали от оживленного холла, царила такая тишина, словно здесь все было заморожено, остановлено во времени до какого-нибудь более лучшего, более счастливого момента; когда, возможно, все наладится и я перестану проходить сквозь года и века, чтобы найти его.

Во всей этой обреченности всегда было что-то романтическое и болезненное. Оглядываясь назад, я думал, что боль, наверное, всегда была неотъемлемой частью наших отношений. Боль утраты. Боль ожидания. Боль в попытках удержаться на этом острие и не сорваться вниз.

Я прислонился лбом к косяку двери и выдохнул. Когда я уходил из его покоев четыре дня назад, я уже знал, что вернусь. Единственное, чего я хотел – это передышку. Остановиться. Замереть. Закрыть глаза и понять, что нет больше никаких гонок и сомнений, нет больше попыток догнать прошлое и повлиять на будущее, нет больше страхов. Я хотел проснуться в тишине и одиночестве и почувствовать, как меня тянет к нему. Я хотел, чтобы эта тяга привела меня к его дверям, в его объятия, в ту зазеркальную жизнь черного озера, где я видел нас остановившихся во времени, замерших в своей боли и нуждающихся друг в друге.

Я хотел его. Я хотел залечить все его раны, оставленные тремя мирами в бесконечных войнах. Я хотел быть той панацеей, которая излечит его.

Неожиданно дверь в его покои открылась, заставив меня вздрогнуть, и неяркий свет упал на мое лицо. Не поднимая головы и машинально затаив дыхание, словно перед погружением в воду, я отстранился от косяка, сделал шаг к нему и обнял его за талию, утыкаясь носом в его плечо и глубоко вдыхая его головокружительный запах.

Он слабо обнял меня за плечи. От его одеяния едва ощутимо пахло пеплом и орхидеями.

– Можешь сделать для меня кое-что? – глухо спросил я.

Он тихо усмехнулся, и его смех разжег во мне маленькие огоньки тепла. На мгновение мне показалось, что они согревают все мое тело, каждую клеточку, уставшую и замерзшую, и только сейчас я по-настоящему понял, что это были бесконечные четыре дня.

– Я пожертвовал жизнью, семьей и свободой, и ты все еще думаешь, что я могу в чем-то тебе отказать? – тихо ответил он вопросом на вопрос.

– Пожени нас, – произнес я, крепче обнимая его. – Прямо сейчас. Только ты и я. И никого больше. Как ты обещал. Пожени нас. Не завтра, не вечером, а прямо сейчас.

Адам помолчал, а потом опустил руки на мою спину и погладил меня ладонями по лопаткам. Там, где он касался моего тела, я даже сквозь одеяние ощущал знакомое тепло, питающее мою слабость.

– Ты не передумал, – тихо произнес он.

Я выдержал паузу, пытаясь распознать что-то в его голосе – удовлетворение, радость, облегчение, но ничего не услышал. Только спокойствие. Таким голосом говорил бы человек, у которого не осталось ничего, кроме свободы. Больше ему нечего терять. Больше его ничего не держит.

Я вдруг подумал, что, возможно, я стал для него тем самым вторым крылом, которое он потерял, и от этой мысли мне захотелось улыбнуться.

– Ты ведь не надеялся, что я исчезну и оставлю тебя в покое, правда? – спросил я, закусывая губу и отстраняясь, чтобы посмотреть на него.

Он улыбнулся, и улыбка озарила усталые черты его лица. Вблизи я заметил, что под его глазами залегли заметные тени, словно все время с момента моего ухода он не спал, и я сам не заметил, как убрал одну руку с его талии и коснулся подушечкой большого пальца этой тени, словно надеясь ее стереть. Я провел по его коже от уголка глаза до скулы, и он перехватил мою руку за запястье. Не сводя с меня взгляд, он прижал ее к своей щеке и прикрыл глаза; его длинные ресницы чуть трепетали.

– Если бы ты ушел, все это исчезло бы вместе с тобой, – шепотом ответил он. – Потому что Рай для тебя слишком чист, а земля слишком пресна.

– А Ад?

– Весь твой, – он посмотрел на меня. – Со всеми его чудовищами.

– Мне нужно только одно чудовище.

Он усмехнулся, но его глаза остались настороженными, словно он ожидал от меня подвоха. Чуть повернув голову, он мягко переместил пальцы с моего запястья на кисть, погладил большим пальцем пересечение линий на ладони и повернул мою руку, глядя на кольцо.

– Ты ведь не думал на самом деле, что я уйду? – спросил я, пристально вглядываясь в его лицо.

Он не взглянул на меня. Его лицо ничего не выражало, но в том, как он смотрел на мое кольцо, было что-то до боли знакомое, словно я уже видел раньше этот взгляд и знал, что он предвещает, но не мог вспомнить.

– Ты всегда ко мне возвращался, – спокойно ответил он, переплетая наши пальцы.

Я уткнулся лицом в его грудь и выдохнул, прикрывая глаза, и он едва ощутимо поцеловал меня в макушку.

– Пожени нас, – глухо повторил я. – Прямо сейчас.

Ничего не говоря, он с тихим шорохом раскрыл крыло, обнял меня им за плечо и обратился в черный дым.

========== Глава XCVI. ==========

Адам перенес нас в церемониальный зал, но не спешил разрывать объятия, и некоторое время мы молча стояли, обнявшись, и я вдыхал смешанный запах пепла, орхидей и его тела, пока не поднял голову и не перехватил его взгляд. Он неотрывно смотрел на меня.

– О чем ты думаешь? – тихо спросил я.

Он ответил не сразу. Несколько мгновений его взгляд скользил по моему лицу, словно запоминал меня в мельчайших деталях, а потом он провел языком по зубам и едва слышно ответил.

– О том, что еще четыре дня назад я был уверен, что больше тебя не увижу, а сейчас ты в моих объятиях и я точно знаю, что мы выйдем из этого зала только связав себя всеми возможными способами. Время – странная штука. Переменчивая, ненадежная и опасная.

Я отстранился от него. Он не стал меня удерживать; отступив на несколько шагов в сторону, он материализовал из воздуха знакомую мне старую книжечку с пепельно-серыми страницами и кинжал.

– Я когда-нибудь встречал кого-нибудь из твоей семьи? – спросил я, наблюдая за тем, как он листает маленькую книжечку.

– Нет, – почти мгновенно ответил он. – Мой отец был… не очень рад тому, что я сделал себя однолюбом, а моя мать видела тебя только в моих воспоминаниях. До девятнадцатого века я тщательно уберегал тебя от всего демонического. А почему ты спрашиваешь?

Я перехватил его взгляд и неуверенно пожал плечами.

– Просто поинтересовался. Мне тяжело управлять своей памятью, воспоминания не поддаются контролю и я не могу смотреть их произвольно, поэтому… немного путаюсь. У меня в голове всплывает много незнакомых лиц и я не могу понять, кем они были в моей жизни.

– Твои семьи. Друзья. Девушки. Знакомые и соседи. Кто-то, кто хорошо тебя знал. Ты не всегда принадлежал мне ровно настолько, чтобы я мог оградить тебя от остальных людей.

Я усмехнулся.

– Значит в девятнадцатом веке я впервые увидел твой мир?

– Я бы предпочел, чтобы и тогда этого не происходило, но у меня был единственный шанс спасти тебя и я не мог его упустить, – прохладно отозвался он.

Адам опустился на колени перед едва заметным на земле кругом, положил раскрытую книжечку на черту и провел пальцами по сгибу страниц, чтобы они не закрылись. В нерешительности приблизившись, я сел на землю рядом с ним и поправил одеяние. Руки немного дрожали.

– Кто-то кроме твоих родителей знал, что ты сделал себя таким, не родился? – тихо спросил я.

– Нет, – тут же ответил он, не глядя на меня. – Только мои родители. Все остальные думают, что одно крыло раскрылось у меня при рождении. Им ни к чему знать правду.

– На что это похоже? Это больно?

Он застыл. Подавил вздох, поджал губы, повернул голову и посмотрел на меня.

– Как будто ты горишь в огне, но горишь… изнутри, – ответил он и замолчал, тщательно подбирая слова. – Эту боль ни с чем нельзя сравнить. Она невыносима. Я до сих пор считаю себя везунчиком, что мне удалось ее пережить.

– И ты ни разу не пожалел?

Он пристально посмотрел на меня. Его взгляд опустился на мои губы, словно он не мог понять, что я спрашиваю и пытался прочесть ответ по ним.

– Томми, посмотри на себя, – тихо ответил он. – Посмотри на свои руки.

Я опустил непонимающий взгляд на свои руки и перевернул их тыльной стороной ладоней вверх, пытаясь понять, о чем он говорит, а потом перехватил его взгляд. Он неотрывно смотрел на меня.

– В этих руках ты держал меч, обагренный моей кровью, – произнес он, – когда пришел в Медуллу, чтобы вытащить меня. Этот меч ты забрал у демона, который не раз пытался вонзить его в мою спину; этим мечом ангел, за которого я заступился, поранила себя, чтобы дать тебе защиту от меня. С этим мечом, Томми, в этих руках ты переступил порог Домуса, нарушив мой приказ и четко понимая, что если что-то пойдет не так, тебе придется убить меня. Мечом в этих руках ты, не колеблясь, убил людей, которых знал всю жизнь, а потом убил меня.

Он сделал паузу, давая мне переварить услышанное.

– Пожалел ли я? – спросил он. – Нет. Я увидел тебя на реке и захотел связать с тобой свою вечность, не имея представления о том, насколько ты силен. У тебя стальные глаза, Томми, потому что в тебе стержень, который никогда и никто не сможет сломать, и даже когда тебе кажется, что ты уже на грани и бороться дальше не сможешь, это лишь означает то, что твой стержень раскален добела и что ты становишься только сильнее. Я никогда не жалел о том, что сделал это, потому что, несмотря на твою безалаберность и своеволие, ты с удивительной храбростью бросаешься на помощь другим даже ценой своей жизни, и я восхищаюсь этим. Я восхищаюсь тобой. Это часть тебя. То, чему я всегда хотел научиться и то, что мне никогда не постичь, потому что ты единственный, за кого бы я отдал жизнь.

Его рука едва заметно дернулась, словно он хотел протянуть ее ко мне, но передумал. Я не сводил с него взгляд и видел, как после этого действия его губы сжались в тонкую полоску, а между бровями пролегла маленькая складочка напряжения.

– Мне понадобится твоя помощь для церемонии, – сказал он после короткой паузы и перевел взгляд на книжечку на земле, вчитываясь в маленькие строки.

– Что я должен делать? – спросил я.

Он еще несколько мгновений вчитывался в написанное, а потом провел пальцем по странице и когтем подчеркнул строчку.

– Мне нужно, чтобы ты начертил внутри круга этот символ, – он указал мне на рисунок, и я наклонился над книжечкой так низко, что челка упала на мое лицо и кончики волос коснулись его пальцев. – Двенадцать раз. Как циферблат.

– Кровью? – пошутил я.

– Пока нет.

Я посмотрел на него, но он выглядел слишком серьезным и вряд ли оценил мою шутку. Его волнение ощущалось так хорошо, что мне казалось, будто от него даже воздух колеблется.

Ничего не говоря, я материализовал кинжал, вошел в круг и, изучив нарисованный в книжечке символ, опустился на землю, приставляя острие к самой черте круга. Руки дрожали мелкой дрожью; чтобы успокоиться, я сделал глубокий вдох, зажмурился на мгновение, ощущая, как капелька пота стекает по виску, а потом обернулся. Адам стоял в нескольких шагах от меня, всматриваясь в потолок; его губы едва заметно двигались, но я не слышал ни слова.

Отвернувшись, я крепче сжал рукоять кинжала и надавил. Лезвие вошло в твердую землю неожиданно легко, словно в горячее масло; я срисовывал символ сосредоточенно, едва дыша и боясь ошибиться, и здорово испугался, когда его голос вдруг раздался над моей головой.

– Каждый из этих символов мне нужно залить твоей кровью.

– Сейчас? – спросил я, поднимая на него взгляд.

Адам посмотрел на нарисованный мной символ, не встречая мой взгляд. Не считая легкой бледности, он выглядел спокойным.

– Ритуал бракосочетания не так сложен, как ритуал возвращения памяти, – ответил он. – Как только ты дорисуешь, мы сможем начать. Больше ничего не нужно.

Я отвернулся и продолжил рисовать. Адам еще несколько мгновений постоял надо мной, наблюдая, а потом вышел из круга. Я не смотрел на него и не знал, что он делает, пока вдруг не раздалось тихое шипение и черта круга вдруг вспыхнула так ярко, что чуть не ослепила меня в полутемной пещере.

Когда ко мне вернулось зрение, я обернулся на Адама и увидел, что он сосредоточенно смотрит на сияние круга, а в его левой руке зажат рукав одеяния и в воздухе едва ощутимо пахнет кровью. Стараясь удержать себя от лишних вопросов, я вернулся к рисованию; руки все еще дрожали.

Дорисовав последний символ и обагрив их своей кровью, для которой мне пришлось ранить свою руку, я выпрямился, откинул челку со лба и посмотрел на него снизу вверх.

– Что теперь? – спросил я, откладывая кинжал и зажимая рукав одеяния раненой рукой..

– Подойди ко мне, – тихо подозвал он.

Я поднялся с земли и подошел к нему. Когда я приблизился к черте круга, он подал мне руку и помог переступить ее так, словно это был не рисунок, а как минимум широкая трещина в земле. Его ладонь была теплой; я сжал его пальцы, перехватил его взгляд и ободряюще улыбнулся ему, но он не ответил на мою улыбку. Он был напряжен так сильно, что мне начинало казаться, будто он злится на меня за что-то, но я отбросил эту мысль, когда, разжав пальцы, он аккуратно перекинул руку через мое плечо, стараясь не запачкать меня кровью, и притянул к себе вплотную, обнимая. Его здоровая рука легла на мое плечо, опустилась вниз по моей спине и легла ниже лопатки; запястьем раненой руки он касался моей шеи, и я едва дышал через приоткрытый рот: запах крови щекотал обоняние.

– Мне нужно, чтобы ты раскрыл крылья, – тихо произнес он над моим ухом. – Я знаю, что они еще плохо тебя слушаются. Попробуй сконцентрироваться.

Я закрыл глаза и уткнулся носом в его грудь, пытаясь вытолкнуть свои крылья наружу, заставить их раскрыться. Сердце колотилось от волнения; я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, сосредоточился и затаил дыхание. Я чувствовал свои крылья; чувствовал огонь, горевший в спине на уровне лопаток и легкий зуд, но не мог раскрыть их.

Чуть повернув голову, он коснулся губами моего виска, и я порывисто выдохнул.

– Ты не помогаешь мне с концентрацией, – пробормотал я.

Адам усмехнулся. Звук его смеха отозвался у меня внутри теплым трепетом; я сделал еще один глубокий вдох и неожиданно почувствовал, как зуд в спине усилился. Я пытался направить все силы и всю энергию на то, чтобы раскрыть свои крылья, и громко выдохнул, когда услышал тихий шорох.

Когда я поднял голову, крыло Адама чуть двинулось, касаясь его плеча: оно раскрывалось бесшумно.

Без слов взяв меня за плечи, Адам развернул меня к себе спиной, а потом проворно расстегнул застежку под моей шеей и, не дав мне даже опомниться, сдернул одеяние с моих плеч, обнажая мои грудь и спину.

– Будет немного жечь, – предупредил он.

Я задержал дыхание, прислушиваясь к ощущениям своего тела. В первое мгновение я ничего не чувствовал и не мог понять, насчет чего он меня предупреждал, а потом вдруг что-то острое полоснуло меня по спине прямо над левым крылом и я, вскрикнув больше от неожиданности, чем от боли, закусил губу.

В месте, где Адам порезал меня, я ощущал такое жжение, будто меня клеймили раскаленным железом. Несмотря на то, что я был готов и предупрежден, второй порез над правым крылом все равно заставил меня сдавленно застонать сквозь сжатые зубы.

– Теперь ты, – произнес Адам и протянул мне кинжал.

Он все еще стоял за моей спиной, и я мог видеть только его руку в широком рукаве демонического одеяния, сжимающую тонкую, искусственно отделанную рукоять с окровавленным лезвием. Я хотел обернуться и посмотреть на его лицо, но боялся даже шевельнуться.

– Теперь я что? – с опаской спросил я и резко одернул одеяние, возвращая его на плечи.

Застежка болталась под шеей, словно ослабленный ошейник.

– Теперь ты должен поранить меня.

Как только я взял кинжал, Адам повернулся ко мне спиной, не давая мне увидеть его лицо. В нерешительности сжимая дрожащими пальцами рукоять, я смотрел, как он снимает одеяние с плеч, обнажая спину.

– Это обязательно? – спросил я.

– Да, – сухо ответил он. – Один порез над самым крылом.

Сглотнув, я осторожно взял его за плечо свободной рукой, приставил острие к его коже и поджал губы.

– Будет больно, – предупредил я.

Адам коротко усмехнулся.

– Уж я-то знаю, – отозвался он.

Резко полоснув его по коже, я отдернул руку и почувствовал, как моя собственная рана на спине вспыхнула болью: отголоски от его ранения пришлись на моей коже прямо там, где он поранил меня.

Это было больно, но он не издал ни звука.

– Прости, прости! – забормотал я.

Надев одеяние обратно на плечи, он обернулся ко мне, забрал кинжал из моих рук и резко воткнул его в землю до самой рукояти, а потом выпрямился и протянул мне руку. Я с готовностью сжал его пальцы, и он помог мне переступить черту круга.

Когда мы оказались внутри, она вспыхнула, а вслед за ней засиял каждый нарисованный мной символ.

– Что теперь? – спросил я, поворачиваясь к нему.

– Мне нужно, чтобы ты создал кольцо для меня, – ответил он. – Любое на твой вкус.

– Создал кольцо? – растерянно переспросил я.

– Материализовал.

– Я… я не могу.

Адам перехватил мой взгляд.

– Почему? – с подозрением спросил он.

– Потому что… потому что я хотел, чтобы у тебя было такое же кольцо, как у меня.

Прошла секунда или две, и он понял, о чем я.

– Ты не посмеешь принести Клятву Света, чтобы сжечь себя заживо, – твердо произнес он. – Это не игрушки, Томми. Ты не будешь ломать свою жизнь ради кольца.

– Ради тебя, – ощетинился я. – Ты привязал себя ко мне и я хочу сделать то же самое. Это мое решение!