Текст книги "Не отбрасывая тень (СИ)"

Автор книги: F-Fever

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)

Позже Он объяснил мне, что Куруа – это маленькая местность на территории Бразилии. В тринадцатом веке Цересса заключила договор с суммусом, правящим в то время – тогда Южная Америка еще принадлежала Его семье – и границы Куруа стали отделены от территории Его семьи, а позже, когда разгорелись войны за территорию, Южная Америка была отвоевана другим суммусом, но маленькое племя амазонок во главе с Церессой сохранило за собой право считаться обособленными, а в знак уважения к Его отцу, с которым королева заключила договор, она позволяла Ему посещать ее владения в любое время.

Рассказал Он и о том, что территория Ада вплотную подходит к границам Амазонки и позже, если я захочу, мы сможем прогуляться: в Аду есть место, где река протекает под землей и в ней можно купаться, не поднимаясь на поверхность. Все, что Он предлагал мне, всегда предполагало, что мы будем только вдвоем, и я не уточнял у Него насчет Церессы и ее девушек. Королеву я больше не видел, словно, встретив нас и проводив в свои владения, она тут же забыла о нашем существовании; что же до ее подданных, то они старались не попадаться нам на глаза. Несколько раз я случайно сталкивался с ними в коридорах; при виде меня они вздрагивали, что-то невнятно бормотали на том самом незнакомом мне языке или убегали без лишних слов, и я не знаю, какую славу обо мне Он распространил, но этот панический страх был мне не по душе. Я пытался объяснить это девушкам, но они не говорили по-английски, а порой даже не успевали дослушать.

Его девушки боялись еще больше, чем меня, но если от меня они убегали, то при виде Него застывали на месте, словно замороженные, и следили за Ним только глазами, будто зачарованные птички перед коброй, в то время как Он или не обращал на них внимания, или смотрел невидящим взглядом, как смотрят на мебель. Он ни разу не заговорил ни с одной из них и такая позиция, казалось, в равной степени устраивала и амазонок, и Его.

Особенно Его, потому что с того момента, как мы оказались в Куруа, я перестал Его узнавать. Переместившись сюда, Он словно бы оставил все свои заботы в своем Аду. Я вдруг с удивлением обнаружил, что Он время от времени, задумчиво глядя в одну точку, слабо улыбается и что Ему стал необходим физический контакт: теперь, обращаясь ко мне, Он машинально касался моей руки или плеча кончиками пальцев, совершенно игнорируя при этом мою реакцию, хотя я был уверен, что Он слышит и мое сердце, и задержанное дыхание, и чувствует трепет.

У нас ничего не было. За те три дня, которые мы пробыли здесь, Он удивительно переменился, но держал со мной едва ощутимую дистанцию. Ему нужно было чаще касаться меня, чаще целовать, но еще ни разу это не зашло дальше легких ласк, и эта отчужденность мучила меня, но я боялся спрашивать.

Ему стало нужно, чтобы я постоянно был рядом. Просыпаясь, Он сразу протягивал руку, чтобы убедиться, что я рядом, а засыпал только обхватив меня поперек груди или уткнувшись носом в мою макушку. Сначала я не придавал этому значения и не замечал перемен, пока не обнаружил, что мое присутствие стало для него навязчивым желанием, постоянным и возрастающим, словно голод у хищника, впервые попробовавшего кровь.

Однажды, когда я проснулся раньше Него, я аккуратно выбрался из Его объятий и решил прогуляться, чтобы изучить Ад. Я был немного голоден и надеялся, что удастся найти что-нибудь из еды; о том, чтобы подняться на поверхность, не могло быть и речи, поэтому приходилось довольствоваться человеческой пищей, забыв о душах для поддержания демонических сил.

Прогуливаясь по коридорам наугад, я набрел на большой зал. Это, скорее, было что-то вроде сада: здесь было много цветущих деревьев, их тонкие ветви были увешаны спелыми фруктами, большинство из которых я не видел никогда в жизни, а запах стоял такой восхитительный, что трудно было устоять.

Я не знал, какие из этих фруктов можно есть, а какие нет, но голод пересилил: бесшумно ступая, я зашел в зал, аккуратно пробираясь между деревьями и стараясь не задевать ветки. С тех пор, как я понял, что амазонки боятся меня, я старался пореже попадаться им на глаза, и перед тем, как войти в комнату или зал, я принюхивался к демоническим запахам в воздухе.

Но сейчас, – то ли я был слишком голоден, то ли слишком невнимателен, – но я не сразу заметил их: свернув с тропинки в сторону, я вдруг заметил двух девушек. Они срывали фрукты с дерева, собирая их маленькие плетеные корзинки, и я застыл на месте, рассматривая их. Я не видел их среди тех демониц, которые встретили нас у реки: они были одеты в хлопковые светло-серые платья до колен, обе босые, а густые волосы собраны в высокие хвосты. Увлеченные своим занятием, они не замечали меня, и я, затаив дыхание, следил за тем, как они порхали вокруг дерева, будто бабочки, смеясь и разговаривая на своем языке, и сейчас, разбавленный весельем, он даже не звучал так необычно, как когда я впервые услышал его.

Одна из девушек, более смуглая, с черными, будто смоль, волосами, опустила к себе одну из веток и подозвала вторую девушку. Сорвав какой-то фрукт, внешне напоминавший маленькое яблоко, она сначала протянула его подруге, но не дала его взять, и девушка со светло-русыми волосами вдруг весело рассмеялась, будто прочитав ее мысли. Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом брюнетка поднесла фрукт к губам девушки, и она аккуратно откусила от него, не сводя взгляд с подруги. Улыбнувшись, брюнетка подалась к ней и мягко поцеловала ее в губы.

Боясь помешать им и не желая подсматривать, я отступил на шаг, но наступил на что-то и раздался громкий треск. Амазонки отпрыгнули друг от друга и обернулись ко мне, и я вскинул руки.

– Не хотел напугать, – пробормотал я. – Я…

Русая девушка вцепилась в руку своей подруги и потянула ее за собой, но брюнетка, несмотря на явный страх, не сдвинулась с места.

– Я вас не трону, – добавил я, показывая им свою безоружность. – Я… я просто…

Брюнетка обернулась ко второй девушке и что-то сказала, и та в ужасе замотала головой. Я отступил еще на шаг, держа руки в поле их зрения, но брюнетка, легко высвободив руку из цепких пальцев демоницы, вдруг несмело шагнула ко мне, и я застыл на месте.

Она приближалась ко мне нарочито медленно, настороженно, будто к хищнику, крепко сжимая корзинку с фруктами в руках, а в метре от меня замерла. Стараясь не делать резких движений и не сводя с меня взгляд, она опустила руку в корзинку, вытащила горсть каких-то ягод и протянула мне.

Я переступил с ноги на ногу и сделал к ней шаг, и она в испуге отступила, но тут же остановилась. Ее взгляд скользнул по моему лицу и опустился на ягоды в ее руке, без слов показывая, что она хочет.

И я неуверенно протянул руку. Русая девушка что-то крикнула, но брюнетка не обратила внимание. Когда я коснулся ее пальцев, она вздрогнула, но не отдернулась; вместо этого она перевернула ладонь над моей рукой, высыпая ягоды, и тут же вытащила из корзинки такой же фрукт, каким кормила вторую девушку.

На вкус фрукт напоминал яблоко не так сильно, как внешне: мякоть у него была бледно-розовой, сочной, с легкой горчинкой, будто смесь грейпфрута и клубники.

– Спасибо, – пробормотал я, когда она протянула его мне. – Я не хотел пугать вас… спасибо.

Наверное, она все же поняла, что я сказал, потому что вдруг улыбнулась, и меня вдруг осенило, почему я их не почувствовал, заходя в сад: они обе были в человеческом обличии. Только сейчас, увидев ее улыбку и короткие клыки, я опустил взгляд на ее руку без когтей, а секундой спустя и сам принял человеческое обличие.

Русоволосая девушка заметно расслабилась и даже сделала ко мне несколько неуверенных шагов, но вдруг испуганно застыла, а следом за ней, будто вирус передавался по воздуху, застыла и брюнетка. Я не успел понять, чем напугал их, когда открыл рот, чтобы заговорить, и вдруг заметил, что они обе смотрят за мою спину.

Не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять, что напугало их. Застыв, как и они, словно вирус по воздуху добрался и до меня, я мог только смотреть, как они отступили на шаг, а потом бросились бежать и скрылись за деревьями, и еще некоторое время в воздухе я мог ощущать их запахи, которые так и не смог идентифицировать, и слышать шорохи травы под их ногами, пока они убегали.

А потом на смену им пришли тихие, крадущиеся шаги за моей спиной, и сладкий запах фруктов и девушек разбавился головокружительным ароматом Его тела.

Теплые руки обхватили мое тело со спины; Он положил подбородок на мою макушку и прижал меня к своей груди.

– Ты напугал их, – вздохнул я.

– Не хочу говорить о том, как меня пугаешь ты, когда внезапно исчезаешь, пока я сплю, – тихо ответил Он.

Я не видел Его лицо и не знаю, что на нем отразилось, но в голосе мне послышались странные нотки усталости, будто Он и вовсе не спал.

– Прости, – пробормотал я. – Я проголодался.

Не выпуская меня из объятий, Он опустил голову и коснулся губами моего плеча.

– Хочешь перекусить или пойти куда-нибудь? – спросил Он и одной рукой убрал прядь челки за мое ухо.

Мне показалось, что мурашки выступили по всему моему телу от этого касания; я сглотнул и почувствовал, как в горле пересохло.

– Пойти? – поинтересовался я. – Куда? Разве за эти дни мы не исследовали весь Ад?

Я услышал, как Он тихо рассмеялся.

– Ты еще не видел место, ради которого я сюда прихожу. Официально оно входит во владения Куруа, но Цересса уже давно отдала его мне. Дорога к нему проходит через ее владения, в которых мы задержались. Если ты хочешь, мы можем пойти.

– Что это за место?

– Как раз то, которое выходит к Амазонке.

– И оно особенное, если Цересса отдала его тебе, да?

Он помолчал. Я держал горсть ягод в дрожащих руках и почему-то не чувствовал своих пальцев.

– Да, – после молчания ответил Он. – Я был там пару веков назад… не один.

– Виктор? – затаив дыхание, спросил я.

– Нет. Ты знаешь, о ком я говорю, но рассказывать я не хочу.

Я высвободился из Его объятий, но не обернулся. Мне не хотелось видеть Его лицо.

– И ты хочешь отвести меня в это место? – спросил я и откашлялся, чтобы скрыть дрожь в горле. – Где ты был с человеком, которого любил?

Он вздохнул. Я даже не столько услышал, сколько почувствовал, как Он шагнул ко мне, а в наступившей тишине вдруг раздался шорох раскрывшегося крыла, и следом я принял демоническое обличие и закрылся от Него крыльями.

– Не заставляй меня лгать тебе, – тихо произнес Он, опаляя кожу на моей шее дыханием. – Я тебя не люблю.

– Но я люблю тебя.

И наступила тишина.

И только в этой тишине, в абсолютном молчании, я вдруг понял, что именно я выпалил.

Это вырвалось у меня случайно, под давлением обиды и тревоги от того, что я невольно повторял судьбу человека, которого Он любил; что из-за внешнего сходства Он пытался превратить меня в него. Эти слова вырвались у меня непреднамеренно; так долго охраняемые инстинктом избежать боли, которая за ними последует; так долго сдерживаемые закушенными губами и горьким вкусом разочарования на кончике языка; разочарованием в том, что я – не он, не человек, которого Он любил, и никогда не смогу им стать, и что однажды Он поймет это, а я погрязну в Нем слишком сильно, чтобы дать Ему уйти.

Я выпалил эти слова и почувствовал, как перешагнул границу, которую нельзя было нарушать.

Я так сильно сжал ягоды в дрожащих пальцах, что их сладкий сок потек по моим рукам и закапал на траву, и тишина была такая угнетающая и непроницаемая, что мне казалось, будто я могу слышать звук, с которым капли разбиваются о землю.

– Ты меня любишь, – тихо повторил Он. – Томми… посмотри на меня.

– Нет.

Он резко развернул меня к себе и сжал мои плечи пальцами. Вскинув подбородок с твердым намерением выдержать Его давление, я смотрел в Его глаза… и видел огонь. Огонь, который я ощущал на протяжении всего этого времени с нашей первой встречи; огонь, к которому я тянулся и боялся. Он пылал, он разгорался с такой силой, что мне казалось, будто через Его пальцы на моих плечах я могу ощущать жар.

– Я не люблю тебя, – повторил Он твердо, с легким рычанием в голосе. – Но это не значит, что я ничего к тебе не чувствую, потому что если бы я мог, я бы сжег каждого, кто прикасался к тебе, кто осмеливался хотя бы взглянуть на тебя. Ты мой. Не потому, что мы обручены – это лишь мой способ привязать тебя ко мне. Но потому, что Тьма привела тебя в мой Ад, в мои руки, и я не отпущу тебя даже ценой своей проклятой жизни. И мне совершенно не нужно любить тебя, чтобы гореть от ревности и от того, что ты заставляешь меня испытывать.

Слова, которые я хотел сказать Ему, застряли в моем горле; я смотрел на Него широко распахнутыми глазами и боялся даже пошевелиться.

– Я могу быть монстром, – прошипел Он, притягивая меня к себе, – но я монстр ровно настолько, насколько ты вынуждаешь меня быть им, дорогой, когда думаешь, что мне наплевать.

– А может, – выдохнул я, – ты просто привык оправдывать свою чудовищность поведением других людей, милый? Может, тебе просто нравится, когда другие падают перед тобой и умирают за тебя? Может, ты хочешь того же от меня, но я не могу дать тебе ничего, кроме любви, даже если она тебе не нужна. И даже моя любовь не обратит тебя в принца из монстра, а ты был рожден темным. Твоя мать должна была почувствовать это, когда родила тебя.

Он выпрямился и крепче вцепился в мои плечи, и я почувствовал, как Его когти впиваются в мою кожу. Я думал, что сейчас Он как минимум ударит меня за мои слова, особенно про мать… но тут Он вдруг широко улыбнулся, обнажая длинные клыки. Улыбка напоминала оскал.

– Мы идеальная пара, Томми, – прошептал Он и разжал руки, отпуская меня. – Тьма не ошиблась, приведя тебя ко мне. Ты привлек не Ад своей музыкой, ты привлек меня.

И тут я неожиданно даже для себя шагнул к Нему вплотную и поднял голову, целуя Его в губы. Сейчас, когда дистанция сошла на нет, Он снова стал тем Дьяволом, которого я боялся и перед которым трепетал; Он стал тем, в кого я умудрился влюбиться и мягкость, вуалью скрывавшая Его на протяжении этих трех дней, спала, обнажив темноту и пламя – то, что я любил в Нем.

Как Его глаза.

Он ответил на поцелуй. Впервые за последнее время я чувствовал себя таким живым, как сейчас; все те ласки и легкие поцелуи, которыми Он окружил меня последние дни, не шли ни в какое сравнение с тем огнем, ощущаемым в каждой клеточке Его тела, в теплых губах, в кончиках пальцев, когда Он сжимал мои плечи. Я разбудил чудовище в Нем, того монстра, которого боялся и полюбил, и ожил, когда почувствовал, что нужен Ему – как та самая жертва на алтаре, которой я обещал стать, когда понял, что это пламя испепеляет Его изнутри, рвется наружу.

Оно рвалось ко мне. Оно меня чувствовало. И Он не мог сдерживать этот огонь.

Тяжело дыша и раскрывая мои губы, Он притягивал меня ближе к себе, сжимая мои плечи до боли, и в каждом движении ощущалась такая агрессия, такая пульсация желания, такая неистовая ярость, что я мог ощущать это каждой клеточкой тела, будто удары током, и я чувствовал себя таким слабым рядом с Ним сейчас, таким хрупким в Его руках, пока мое сердце оглушительно билось в груди, и мне казалось, что даже земля пульсирует под нами. Я трепетал в Его руках до кончиков перьев на крыльях, и чем сильнее эта дрожь охватывала меня, тем ближе к Нему мне хотелось быть.

А потом Он разжал пальцы. Устало выдохнул, прислонился своим лбом к моему, посмотрел в мои глаза и слабо улыбнулся, и я ответил на улыбку, ощущая, как чуть припухли мои губы.

Я чувствовал себя удовлетворенным и уставшим, будто наконец получил то, что хотел, и я был готов дать голову на отсечение, что Он ощущал то же самое.

– Я все тебе расскажу, – пообещал Он едва слышно, – но дай мне перенести тебя туда. Я больше не могу находиться в окружении чужих и не иметь возможности даже прикоснуться к тебе, не нарвавшись на чей-нибудь взгляд.

Хмыкнув, я слабо кивнул и прижался к Его груди. Он обнял меня, кладя руки на мою спину, под мои крылья, несколько секунд пытался отдышаться, а потом закрыл меня своим крылом.

И последнее, что я увидел перед тем, как все исчезло – окружающий нас черный дым.

========== Глава LXXVII. ==========

Комментарий к Глава LXXVII.

http://youtube.com/watch?v=JRWox-i6aAk

Гладкая, темная поверхность озера напоминала зеркало. Мы отразились в нем как призраки, потерянные между мирами – бледные, словно бы прозрачные, с растрепанными волосами, с бездонными, черными глазами и едва движущимися белыми губами.

В отражении этого зеркала я спросил у Него, любит ли Он это место всей своей душой, такой же черной, как эти воды, и Он ответил «да». Я спросил, любит ли Он это место так сильно, чтобы хотеть привести меня сюда, и Он снова ответил «да». Я спросил, хотел бы Он любить меня, и Он промолчал.

И тогда я провел кончиками пальцев по поверхности воды, и по нашим призрачным отражениям прошла рябь.

Здесь, в месте, где от берега с серебристо-белым песком до гладкой поверхности черного зеркала был всего один шаг, взяла начало Его история – тяжелая, как Его каменное сердце, и черная, как Он сам.

Он двигался как греческий бог. Он двигался так, словно шел не по песку, а по серебру и лепесткам роз. Он двигался так, будто небеса пытались сковать Его, но ни одни кандалы не смогли бы сдержать это тело, эти длинные ноги, эти сильные руки и широкую мужественную спину. Остановившись на краю берега, прямо на грани черной воды, Он расстегнул одеяние и легко скинул его с себя, обнажая тело, которому мог бы позавидовать сам Аполлон. Это было тело хищника, тело искусства, это было тело любовника небес, изгнанного из Рая, и, чувствуя, что я не свожу с Него взгляд, Он шагнул в воду.

Стоя на берегу, там, где Он оставил меня после того, как перенес, я зачарованно следил за тем, как Он идет и черные воды словно бы расступаются перед Ним и Его красотой. Едва дыша и даже не мигая, я скользил взглядом по линии Его плеч и накаченных рук, по рисунку шрамов на спине, по изгибу бедер, по иссиня-черным волосам гордо поднятой головы… и не мог отвести взгляд. Не мог перестать любоваться тем, как Он зашел в воду по пояс и остановился, и шрамы на белой спине вдруг стали заметнее, будто в сравнении, в контрасте с черной водой. Я не мог перестать любоваться тем, как Он откинул голову и мягкий свет скользнул по Его волосам, будто невесомый поцелуй ангелов с небес; на мгновение я увидел Его закрытые глаза и то, как небрежно Он провел рукой по своим волосам, отбрасывая их со лба, а потом вытянул руки над головой, потягиваясь, и каждое Его движение было грациозным, будто у хищника, расслабленного полуденным солнцем.

А потом Он нырнул и скрылся под водой.

И там, в Зазеркалье черной воды, наши призрачные отражения соединились в неведомом танце, когда я, сняв одеяние, осторожно вошел в воду. Она обступила мои ноги, мягко целуя мою кожу; я шел медленно, перед каждым шагом аккуратно пробуя на ощупь мягкий песок под ногами, смешанный с гладкими камушками. Вокруг было так тихо, что я слышал пульсацию собственного сердца – так, будто оно было распято на каменных стенах.

Он вынырнул в нескольких метрах от меня, наблюдая за мной, будто хищник. Он вынырнул, затаил дыхание и тут же скрылся под водой до самых глаз, горящих ярким пламенем, и вода стекала с Его мокрых волос, спадающих на гладкий лоб.

Не сводя с Него зачарованного взгляда, я зашел в воду, сделал глубокий вдох, оттолкнулся от дна и поплыл. Несмотря на темный цвет, вода оказалась прозрачной; подплывая к Нему, я видел очертания Его белого тела сквозь темную поверхность воды, будто через негатив фотопленки; видел, как Он протянул руки под водой ко мне и обхватил мое тело, притягивая ближе к себе.

Вода стекала по Его волосам на мое лицо; обвив Его талию ногами и обнимая Его за шею, я целовал пухлые губы со вкусом предательских небес, и перебирал кончиками пальцев мягкие волосы на Его затылке. Его ладони лежали на моей спине; я кожей чувствовал Его когти и массивные перстни на пальцах, и эти ощущения вдруг захватили меня с головой.

Там, где Он напоминал мне опасного хищника, скрывающегося в черной воде, прекраснейший из демонов и опаснейший из ангелов раскрыл передо мной свое сердце и позволил завесе прошлого пасть, обнажив передо мной многочисленные раны, похожие на те шрамы, которые остались на Его спине.

Там, в зеркале черной воды, Он рассказал мне свою историю.

«Я родился в восьмом веке. Единственный ребенок в семье. Аристократка-мать вышла замуж за демона без рода, но их брак был очень сильным для демонического мира, с нетерпением ожидающего их ребенка. Незадолго до моего рождения они обратились к предсказателю, чтобы узнать мою судьбу, но он ничего им не сказал. Приближенный моего отца, демон, который был кем-то вроде правой руки, как Сайер для меня, впоследствии рассказал мне, что старец-предсказатель побелел, как полотно, но наотрез отказался разглашать увиденное, за что мой отец приказал лишить его языка. Я до сих пор не знаю, что он увидел – реки крови, которые потекли, когда я взошел на престол, или темный мир, который дрожит от страха перед моим именем, но он увидел что-то обо мне и унес это предсказание с собой в могилу. Может быть, если бы он рассказал, какое чудовище носит в утробе моя мать, демонический мир настоял бы на том, чтобы меня умертвили еще до рождения…»

Под водой я открываю глаза и вижу, как Он уплывает от меня, рассекая темную воду плавными, но четкими движениями. Он разводит руки и Его лопатки на мгновение почти сходятся на широкой спине, меж многочисленных шрамов. Вода ласкает Его шелковые волосы; Он отталкивается от серебристого дна, разворачивается в воде лицом ко мне и протягивает руку в немом приглашении присоединиться, и я плыву к Нему.

«…мой отец, не имея за плечами ни имени, ни рода, обладал стойким и волевым характером. Характером прирожденного правителя. У меня не осталось теплых воспоминаний о нем. У нас с ним никогда не складывались хорошие отношения: он хотел наследника, который смог бы мудро править Адом, а я был слишком… открыт миру для этого. Меня мало интересовал демонический мир. Я любил человеческий. У нас с ним было много разногласий по этому поводу, а потом… я кое-что сделал. В десятом веке.

– Что-то неправильное?

– Не знаю, правильное или нет, но я не жалею. Он не простил меня за этот проступок. Он сразу понял, что я подставил себя и подставил империю, обрекая их на беспокойство о наследнике, потому что мое правление встало под вопрос после того, что я сделал. Мать встала на мою сторону и защитила от его гнева, предложив, в каком-то роде, просто закрыть глаза, но холодность в наших с ним отношениях так никуда и не исчезла до самой его смерти…»

Он раскрывает крыло и показывает мне своего отца. Высокий, широкоплечий мужчина с темно-синими крыльями до щиколоток; нос прямой, а взгляд черных с серебристыми всполохами глаз – пронизывающий, твердый, смотрящий прямо в душу. Он унаследовал от отца эту гордую посадку головы, этот взгляд, это тело и эту странную ауру, которая, кажется, ставит тебя на колени стоит только ее хозяину войти в комнату. Ауру правителя. Прирожденного правителя, как Он сам сказал.

«…в пятнадцатом веке я встретил Виктора. И его, и мои родители знали, что это будет прекрасный союз; во многом потому, что все они игнорировали мою невозможность влюбиться. Они пророчили нам альянс, которого боялись бы другие суммусы и Судьи; долгое время и меня, и его готовили к тому, что мы должны составить удачную партию после встречи. Наши родители ждали, что мы поженимся и станем могущественной парой, объединив наши территории, но я не мог полюбить его, а он не хотел влюбляться. Возможно, какое-то время Виктор действительно испытывал ко мне что-то, но это не было любовью. Ему нравилось обладать мной, пробовать на мне свои чары, контролировать меня… но влюбляться он не хотел. Он хотел притягивать к себе других демонов и людей, хотел, чтобы его боготворили и обожали, хотел почитателей на одну ночь и жертв во имя того, что сам не испытывал и испытывать отказывался. Когда он начал давить на меня, я сбежал, но, не буду лгать, он всегда умел найти способ обойти мою защиту. Это одна из причин, по которой мы с ним сходились и расходились четыре века, пока он не сделал то, за что я поплатился своей свободой: он убил человека, которого я любил…»

Под водой перья Его крыла на ощупь напоминают шелк. Я накрываю их ладонью, поглаживаю кончиками пальцев, смотрю Его глазами на Его жизнь и чувствую, как погружаюсь в Него, будто в прозрачную черную воду. Он обнимает меня крылом, мягко касается губами моей шеи и закрывает глаза.

Из образов Его крыла на меня смотрят лукавые насыщенно-фиолетовые глаза: Он хранит воспоминание о Викторе, где принц лежит на постели полуобнаженный, подпирая голову рукой, и пряди русых волос спадают на его лицо. Он напоминает лису; я думаю о том, что он практически не изменился с того времени, но понимаю, что что-то едва ощутимое проскальзывает в том, как он движется. Сейчас он стал менее порывистым, более плавным, более осторожным, несмотря на то, что сохранил свою демоническую, притягательную невинность, заставлявшую его бесчисленных жертв бросаться прямо в объятия пламени и обжигать свои крылья. Он сохранил этот огонь и этот яд, но он стал распоряжаться ими аккуратнее.

«…в шестнадцатом веке я взошел на престол, заняв место своего отца. Это был темный век, богатый на кровавые перемены: я изменился. Война за территорию, освободившая мне путь к престолу, унесла жизни многих демонов и открыла передо мной тьму, в которую я с готовностью окунулся. Она сделала меня беспощадным, жестоким, черствым по отношению к чужим чувствам. Я убил сотни тысяч демонов, мое имя стало непроизносимым табу, а при встрече со мной демоны всех рангов и сил трусливо отводили взгляд. Я стал сводным братом смерти, сыном удушения, которое убивало тех, кто осмеливался озвучить мое имя. Меня боялись и ненавидели, а за моей спиной перешептывались, но если я входил в комнату, все голоса в ней смолкали. Я называл это властью. Они называли это страхом. Они боялись меня и презирали себя за этот страх, но он всегда был сильнее. Я внушал им животный, бесконтрольный ужас, опасение за свою шкуру, боязнь быть убитыми, не успев даже раскрыть рта, и очень скоро слава обо мне распространилась по всему земному шару. Меня стал бояться весь свет и я стал живым олицетворением тьмы. Со своими бескомпромиссными методами я стал представлять угрозу для Судей и их строгой иерархии подчинения, и они начали искать способ свергнуть меня. Много времени для этого и не понадобилось: демон, который был приближен ко мне и имел надо мной власть, любил опасные игры без правил…»

Мы всплываем одновременно; я делаю глубокий вдох и чувствую, как Он обнимает меня и притягивает к себе, помогая удержаться на плаву. На темной поверхности воды отражаются огни от настенных факелов; я запрокидываю голову и свет расплывается перед моими глазами. Он целует меня в шею и сжимает одной рукой мое плечо; Его крыло чуть трепещет в воде, будто пульсирует всеми теми живыми воспоминаниями, которые рвутся быть увиденными.

«…когда я изменился, отношения с Виктором начали портиться: ему не нравилось мое своеволие. То, что поначалу он находил привлекательным, стало его раздражать; он возненавидел мою способность уйти от его игр, иметь свое мнение и не давать ему управлять мной. Чем больше он давил на меня – тем сильнее я сопротивлялся, и, в конце концов, он применил чары инкуба. Ненадолго. Я не знаю, почему он не продлил их и не усилил, но на некоторое время я пал перед ним и очнулся лишь тогда, когда он начал меня выкачивать, но очнулся только потому, что он позволил мне. Это стало точкой с запятой в наших отношениях, после которой мы начали враждовать. Я называл это так. Он называл это «вернуть контроль». Из любовников и многообещающего альянса мы превратились в игроков, которым было нужно лишь вовремя сделать ход и защитить свои фигуры.

– Почему ты сохранил ему жизнь?

– Чтобы она принадлежала мне. Я мог убить его око за око, но я его пощадил; сейчас я могу забрать его жизнь в любой момент и избежать наказания за убийство. Я могу распорядиться его жизнью по своему усмотрению, что и собираюсь сделать: из-за того, что я пощадил его тогда, он будет биться на моей стороне против Судей.

– Он бы не выбрал твою сторону, если бы не был тебе должен?

– Он любит нейтралитет. Он бы попытался сохранить его, уйти в сторону и рискнул бы удержать от битвы Сайера, оставив нас с тобой вдвоем против них. Теперь, когда я вынудил его сделать выбор, он, конечно, будет на нашей стороне.

– И ты ему веришь?

– Да. Для него нет ничего святого, кроме правил крови, а по правилу крови я не убил его око за око, когда он убил мою семью. Он мне должен и нет причин, по которым он не вернет мне этот долг.»

Обвивая Его бедра ногами, я прижимаюсь к Нему всем телом. Он смотрит в мои глаза; так близко, что я вижу капли воды на Его ресницах, тьму в Его глазах и свое отражение в этой темной бездне. Я падаю, падаю, падаю; притягиваю Его к себе, положив руку на Его затылок, и целую в губы, проводя по ним языком.

«…в девятнадцатом веке Виктор убил его. Человека, которого я любил. Он… был по-человечески слаб. Поддался на чары инкуба и позволил поцеловать себя, и этот поцелуй оказался для него смертельным. Когда в моем Аду поднялся бунт из-за слухов о том, что я однолюб, бунтующие настигли его, а он слишком ослабел после поцелуя и не смог защищаться. Я убил всех, кто участвовал в этом. Несколько тысяч демонов. Виктор дал показания против меня в суде, и Судьи вынесли мне приговор: пожизненное заключение. Все, кого я встречу, будут умирать. Все, к кому я прикоснусь, будут прокляты. Единственный, с кем я смогу обручиться, должен быть рожден человеком, который станет музыкантом и его музыка должна привлечь Тьму.»

Он делает паузу и прислоняется своим лбом к моему; от озера так сильно пахнет дождевой водой, что голова идет кругом. Я закрываю глаза и слушаю Его голос, ощущая, как Он смотрит на меня из-под длинных ресниц.

Его тихий голос.

«Я ждал тебя два века, Томми. Ничтожное время для того, кто пытается утопить себя в крови, убивая просто так. Я возненавидел весь мир, когда они забрали его у меня. Я возненавидел весь свет, когда они приговорили меня к заключению во тьме. Я ждал, что в гробовой тишине Ада вдруг услышу музыку, которая станет моей путеводной звездой наверх, и все изменится. А потом стражники привели тебя ко мне за нарушение правил… И я понял, что все это время я ждал тебя.»