Текст книги "Не отбрасывая тень (СИ)"

Автор книги: F-Fever

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

– Еще раз ударишь, – угрожающе тихо произнес он, проигнорировав мои слова, – и это будет последним, что ты сделаешь в своей жизни.

– Давай, – зло усмехнулся я. – Кроме Него никто никогда не пытался сжечь мою кожу. Хочу посмотреть, как далеко ты зайдешь. К тому же я еще не ударил тебя за поцелуй и зов, который привел меня к тебе.

Не сводя с меня взгляд, он вскинул свободную руку, жестом останавливая кого-то. Обернувшись, я увидел несколько парней, стоящих друг от друга на расстоянии примерно пары метров. Сейчас они все смотрели на нас, и в теплом воздухе отчетливо ощущалось их напряжение, переплетенное с тонкими линиями запахов их вторых сущностей.

Все они были людьми, но я был уверен, что это лишь до первой угрозы, которой я только что чуть не стал.

– Ты сказал ему? – неожиданно спросил Виктор.

Я растерянно повернулся к нему, и моя растерянность была хорошо заметна за злостью, пока я смотрел в пронзительно синие глаза и пытался угадать, о чем он говорит.

– О том, что ты меня поцеловал? Он догадался сам.

Он широко улыбнулся, и мне не понравилась эта улыбка. Я слабо дернул рукой, но он не отпустил меня, и что-то тревожное шевельнулось внутри, подстегивая меня вырваться и убежать.

– Ты не сказал ему, что ты его любишь, – со странным восторгом сказал он.

Я дернул рукой снова, но на этот раз так сильно, что от его крепкой хватки свело пальцы. Я вдруг перестал ощущать свое лицо и эмоции, отражающиеся на нем, и отчаяние начало душить меня.

– Понятия не имею, о… – начал я, прячась от него за челкой, но в следующую же секунду он резко схватил меня за подбородок, поднимая мою голову и заставляя взглянуть на себя.

Я вцепился в его руку и сжал зубы. Прохожие с опаской смотрели на нас и перешептывались, а некоторые зеваки остановились в стороне, ожидая, будем ли мы драться.

Я был уверен, что смотреть в этой драке было бы нечего.

Скорее всего, меня убили бы в первые же секунды.

– Ты забываешь, кто я, Томми, – шепотом сказал он, и чтобы слышать его на фоне шума машин и разговоров прохожих, мне приходилось напрягать слух и едва ли не читать по губам. – Ты забываешь, что я хорошо вижу чужие чувства. Ты его любишь. И ты ему об этом не сказал.

– Его это больше не волнует, – выпалил я и резко оттолкнул его руку, вырываясь. – Он бросил меня! Он оставил меня умирать! Я больше не имею значения для Него! И теперь не уверен, что вообще имел.

Сделав паузу, я выдохнул и откинул челку с лица. Запястье руки, за которую Виктор держал меня, покраснело и чуть припухло.

– Ты знал, что я обречен? Ты знал, – я понизил голос, – что брак с Ним убьет меня?

– Да, – спокойно ответил он и кивнул, словно я мог не услышать слов. – Я знал.

Я дышал через приоткрытый рот, глядя на него, и не знал, что сказать.

У меня и раньше возникали сомнения по поводу правильности моего решения о встрече с ним, но сейчас я побил все рекорды сожалений.

– Ты приехал, чтобы сообщить мне об этом? – спросил он, убирая руки в карманы брюк. – Я знал, что ты обречен с того момента, как ты повторил за ним ту фразу на его языке. С того момента, как ты подтвердил, что вы обручены.

– Я приехал за правдой, – ответил я.

Он поднял брови.

– За правдой?

– Я хочу знать, что между вами было. Я видел воспоминание, – я поморщился, вспоминая тоску, с которой оно вырвалось из-под Его контроля. – Я видел… Его. Он был не один. Молодой человек. Темные волосы… Он говорил о крыльях…

Виктор опустил голову и усмехнулся. Невесело. Как будто я загонял его в угол.

– Допустим, я расскажу тебе все, – сказал он и прищурился, глядя на меня. – Что тебе это даст?

– Я хочу знать, – я скрестил руки на груди, решив твердо стоять на своем. – Я заслужил хотя бы правду. Хотя бы.

– Ты на самом деле так думаешь?

– Я хочу так думать.

Он хмыкнул. Вытащив руки из карманов, он небрежно одернул рубашку, закатал до локтя рукава и показал мне на дорогу вперед.

– Давай прогуляемся, – лукаво улыбнулся он. – Я расскажу тебе все по пути.

…

– Я был заинтересован им еще до того, как увидел: об их семье ходило много разных слухов, передаваемых из Ада в Ад… Он что-нибудь тебе рассказывал?

– О своей семье? Только то, что Его прадед был создателем того языка.

– Верно. Он потом сошел с ума. Считал, что все вокруг сговорились и хотят его убить, и в итоге он убил свою жену, а потом покончил с собой. Не очень хорошая репутация для потомков. Но ты хотел поговорить о нем, а не о его семье.

Мы бесцельно бродили по улицам Праги, мимо магазинов, домов и людей. Я не следил за дорогой, позволив Виктору вести нас, но время от времени оборачивался, чтобы увидеть в некотором отдалении от нас его личную охрану.

Люди провожали принца восхищенными взглядами, и когда я смотрел на него, я пытался увидеть его их глазами: высокого, с осанкой и жестами, несвойственными этому времени, с точеными чертами лица и глубокими синими глазами, под лучами полуденного солнца, словно бы высветляющими всю его тьму.

Я смотрел на него и хотел только одного: увидеть Его в лучах солнца. Увидеть, как блестят и чуть отливают синим Его волосы, как Он прищуривает серо-голубые глаза, как Он подставляет лицо под теплые лучи и на Его бледной коже выступают веснушки…

Я хотел видеть Его человеком. Я хотел видеть Его под солнцем. Я хотел, чтобы Он чувствовал это тепло так же, как и я.

От боли защемило в груди, и я поморщился.

– Мы встретились впервые в пятнадцатом веке, – продолжал Виктор. – Я знал, что Адам – однолюб; тогда это не было таким строгим секретом, как сейчас, хоть об этом и не распространялись на каждом углу. Когда мы встретились… ты видел его, Томми. Ты обручен с ним. Ты знаешь, какой он и какое впечатление производит.

Я вспомнил нашу первую встречу и мой иррациональный, животный страх перед Ним и Его жестокостью, но промолчал, прекрасно понимая, что Виктор имел в виду: как Он способен притягивать.

– Необыкновенный – слишком слабое слово, чтобы описать его. Ты знаешь об этом. Ты знаешь, что его мощь, его энергия, его сила ощутимы едва ли физически. Словно аура. И это лишь малая часть того, что делает его таким… непохожим на других.

– И ты Его соблазнил, – горько сказал я и усмехнулся, пытаясь скрыть свои эмоции.

Виктор покосился на меня, услышав тон моего голоса.

– Он не сразу поддался, – после паузы произнес он, – если тебя это утешит. Мне пришлось… пустить в ход некоторые мои чары, чтобы заставить его передумать. Тогда я был амбициознее, упрямее, шел напролом и не искал более безопасные, пусть и долгие пути обхода.

– О каких чарах идет речь? – спросил я, повернувшись к нему.

– О тех, – улыбнулся он, – о которых тебе лучше не знать.

– Он сказал, что устоял, – я испытующе посмотрел на него. – С трудом, но устоял.

– Это зависит от того, что он подразумевал под «устоять». Если брать в расчет обычную судьбу жертв суккубов и инкубов, то да, Адам устоял. Для тебя это едва ли будет рассматриваться с тех же позиций.

– Почему?

– Потому что тебе интересно, какие отношения между нами были, не правда же?

– А ты мне расскажешь? И не попытаешься это скрыть или уйти от ответа?

– Ты хотел правду, Томми, – мягко сказал он, – и я считаю, что ты заслужил ее знать. Я не расскажу тебе все, что касается Адама, потому что часть тайн остается не моей и разглашению не подлежит даже при условии, что ты умираешь.

Я отвернулся. Солнце стояло над нашими головами; несмотря на достаточно прохладное утро, встретившее нас на выходе из аэропорта холодным ветром и пасмурным небом, оно уже нещадно палило, и я жалел, что не надел никакой головной убор.

– И что было дальше? – спросил я, прерывая короткое молчание. – Он все же поддался твоим чарам?

– Да, – после заминки ответил он. – Несколько дней мы провели вместе. Я ликовал: я хотел его получить – и я получил. Тогда я полагал, что однолюбие не преграда; мне казалось, что я могу «перевоспитать» его, привязать к себе, даже если я не являюсь тем единственным, кто должен был его зацепить.

Я обнял себя за плечи и заметил, что мои руки дрожат.

– На несколько дней мне удалось увлечь его. Он был достаточно… податливым, чтобы я мог не волноваться. А потом к нему начал возвращаться контроль и он начал меня отталкивать. Он начал бороться с моим влиянием, потому что понял, что взаимной любви здесь не получится: он не мог влюбиться в меня, а я был заинтересован им во всех смыслах, кроме любовного. Я понимал, что для меня это будет хорошая и увлекательная игра и что, объединившись, мы сможем расширить территорию влияния друг друга, но я не любил его и не питал к нему то, что испытываешь ты.

Виктор посмотрел на меня, и я опустил голову, наивно надеясь спрятаться за челкой. На этот раз он меня не одернул, но я чувствовал дискомфорт, когда думал о том, что мои чувства, возможно, распространяются на километры вокруг меня и хорошо заметны всем, кроме Него.

Или Он просто удачно меня игнорировал.

– Вернув себе контроль, Адам ушел и между нами развязалась война. Мы искали слабые точки друг у друга и били по ним со всех сил, надеясь уничтожить другого. Для нас это был жестокий этап; то, что между нами сейчас – это углы, сглаженные временем, но я солгу, если скажу, что Адам не представляет, при встрече со мной, как вырывает мне сердце или перерезает горло.

– Должен сказать, что это вполне адекватное желание, – едко сказал я.

Виктор усмехнулся. Мы свернули перед мостом и пошли по широкой набережной.

– Зачем ты рассказал о Его крыле? – спросил я, глядя на него.

– Перешел черту, – после молчания ответил он и остановился возле цветочного магазина. – Мне хотелось ранить его как можно сильнее, и я распустил слух. Он, конечно же, сразу понял, что это я, но мне бы и в голову не пришло, что он убьет всех, кто об этом знает, и что потом он придет за мной и моей семьей.

– И почему тогда Он тебя не убил?

– Я не знаю, – Виктор задумчиво погладил стоящие в корзинах и вазах цветы кончиками пальцев. – Он стоял передо мной, держал лезвие меча у моего горла и смотрел в мои глаза. Я был уверен, что он убьет меня, но он этого не сделал… Я спрашивал его несколько раз, почему он пощадил меня, но он мне так и не ответил.

Мы помолчали. Он был увлечен цветами, а я – информацией, которую услышал, и мыслями о том, что еще можно спросить у него, пока он не решил, что наша прогулка подошла к концу.

Из магазинчика выбежал продавец и что-то затараторил на чешском, протягивая Виктору бледно-фиолетовый цветок, с длинного стебля которого стекала и капала на землю вода. Принц что-то ответил ему с улыбкой, взял цветок и коснулся плеча мужчины кончиками пальцев, и тот поспешно опустил голову и чуть склонился перед ним в нелепом поклоне.

– Амариллис, – пояснил Виктор, когда мы двинулись дальше, и поднес цветок к лицу. – Мой любимый.

– Что он сказал тебе? – спросил я, когда мы продолжили идти.

– Что для него честь – мой визит в его магазин.

– Он демон?

– Как и множество других людей в этом городе, Томми, – улыбнулся Виктор.

– Как они тебя узнают? – удивился я. – Ты же в человеческом обличии.

– А как ты узнаешь Адама? – поддел он.

– Его едва ли возможно не узнать.

– Это верно, – согласился он, – но ты узнаешь его по энергетике. Разве в его присутствии ты не ощущаешь его силу?

– Когда Он взглядом ставит меня на колени? – уточнил я.

Виктор усмехнулся. Он держал цветок за стебель кончиками пальцев, очень нежно и аккуратно, и я ощущал приятный аромат, источаемый сердцевиной фиолетовых лепестков.

Этот цветок напомнил мне о кое-чем еще, что я хотел спросить у Виктора и не решался.

– Это все, о чем ты хотел поговорить? – спросил он, будто прочитав мои мысли, когда мы остановились на перекрестке, ожидая зеленый сигнал светофора.

– Не совсем… – я закусил губу и перехватил его вопросительный взгляд, но ответить не успел: меня вдруг согнуло пополам от сильной боли.

Я обхватил руками живот и застонал, и к горлу тут же подкатила тошнота, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Я бы подумал, что это солнечный удар, но что-то внутри меня подсказывало, что это не так, и ощущения были такие, словно я разваливался на части.

Краем уха я услышал, как Виктор что-то говорит своим телохранителям на чешском, но я не смог бы разобрать слов даже если бы захотел: вслед за тошнотой начался приступ кашля. Он был сильным и резким, словно мои легкие иссушили; у меня на глазах выступили слезы, и я закрыл рот рукой, пытаясь откашляться.

А потом приступ закончился так же внезапно, как и начался, и боль отступила.

Вслед за ней исчезла и тошнота.

– Томми, – тихо позвал меня Виктор.

Я отнял руку ото рта и увидел на ладони кровь. На языке был привкус металла; я оперся второй рукой на столб и повернул голову, чтобы видеть лицо принца.

– Сколько мне осталось? – спросил я и показал ему окровавленную ладонь.

Его лицо было непроницаемым, когда он ответил.

– Не больше полугода.

– И сделать ничего нельзя? – шепотом спросил я.

Он медленно покачал головой.

– Я не знаю. Не думаю, что от этого есть лекарства. Это часть его проклятия, это не болезнь.

Он вытащил из нагрудного кармана платок и протянул мне. Аккуратно, чтобы не спровоцировать новый приступ, я выпрямился и вытер ладонь, а потом стер кровь из уголков губ.

Виктор молча наблюдал за мной.

– С тех пор, как на меня напали, все пошло наперекосяк, – хмыкнул я.

– Что? – он прищурился. – На тебя напали? Когда?

– Около двух недель назад. Анимон-крокодил. Я как раз собирался тебе об этом рассказать и кое-что спросить…

– Если ты думаешь, что это я его подослал, то ты ошибаешься, – тут же сказал он.

– Нет, Он уже сказал мне, что это не твой воин… Но у него на шее был кулон. С цветком, у которого пламя вместо лепестков… Чей это символ?

– Ты уверен, что видел именно огненный цветок? – в его голосе послышалось напряжение.

Загорелся зеленый свет и мы перешли дорогу.

– Абсолютно. Я хорошо рассмотрел кулон, но Он сказал мне, что не знает этот символ и впервые о нем слышит.

– Это очень странно для него, – с иронией ответил он. – Этот демон ранил тебя?

– Да, он… у него был странный меч. Он ранил меня сюда, – я коснулся ключицы, где все уже не было бинтов, но остался жуткий шрам. – И его меч… он начал таять от моей крови.

Виктор внимательно всматривался в мое лицо. Он был серьезен, пугающе серьезен и напряжен, и я вдруг с ужасом понял, что Он узнал этот символ, но не хотел говорить мне, потому что…

– Адам должен хорошо знать этот цветок с огнем, потому что это символ Судей, – наконец сказал Виктор. – Судей, которые обрекли его на вечное заключение под землей. Которые его отравили.

От удивления я лишился дара речи и не сразу смог подобрать слова.

– Они… Но зачем они напали на меня? То есть, я… им ведь… что им нужно теперь?

– Я не знаю, Томми, и единственное предположение, которое у меня есть, тебе не понравится.

– Почему?

– Потому что я думаю, что целью был ты.

– Они хотели убить меня и добраться до Него?

– Не совсем. Скорее… они проверяли, обручен ли ты с Адамом. Кто-то дал наводку на тебя, кто-то сдал им, что Адам обручен, и они подослали шпиона, чтобы проверить это. Видишь ли…

Он опустил голову. Я так внимательно следил за его лицом, что не смотрел ни под ноги, ни вокруг, и постоянно спотыкался, врезался и задевал плечом прохожих.

– У него на лезвии меча были иероглифы? – спросил Виктор и перехватил мой взгляд.

– Да, – кивнул я. – Они загорелись.

– Он не собирался тебя убивать. Ему нужно было ранить тебя, чтобы проверить. Из-за церемонии обручения вы смешивали свою кровь; кровь Адама все еще течет по твоим венам, и меч начал плавиться из-за нее. Если бы вы не были обручены, с мечом бы ничего не произошло, а ты, скорее всего, уже был бы мертв.

– Значит Судьи теперь знают, что Он обручен… зачем им это?

– Затем, что теперь игра становится опаснее.

Его голос прозвучал без привычных лукавых ноток и слишком холодно для таких зловещих слов; у меня по спине пробежали мурашки.

– Что значит «игра становится опаснее»? – спросил я. – Они попытаются убить Его? Или меня?

– Я не знаю, Томми, но теперь тебе стоит держаться подальше от всего демонического, если ты хочешь остаться в живых. И в первую очередь подальше от Адама.

– Подожди, – я схватил его за руку и краем глаза заметил, как напряглись его телохранители. – Это значит, что Он отослал меня, чтобы защитить?

Виктор улыбнулся – ласково, тепло, словно говорил с ребенком.

– Томми, – мягко сказал он, – ты чудом унес от него ноги и все еще пытаешься оправдать его?

– Я…

– Ты любишь его. А он тебя нет. Он однолюб, Томми, не строй себе иллюзий насчет того, что ты сможешь стать для него кем-то больше временной игрушки.

– Но ты пытался привязать Его к себе, – резко сказал я.

– И посмотри, что из этого вышло, – он аккуратно отцепил мои пальцы от своей руки. – Войну, которую ведем мы с ним, тебе не пережить и не повторить. Не будь наивен. Спасайся. Отсюда далеки небеса.

Я опустил руку и вмиг ощутил себя опустошенным, будто рухнула моя последняя надежда. Я чувствовал, что принц неотрывно смотрит на меня и наверняка знает, что происходит у меня внутри, но у меня не было ни сил, ни желания надевать маску.

– Напоследок, Томми, – вдруг тихо заговорил он, и я поднял на него взгляд. – Не идеализируй его. Ты летишь не на свет, а на пламя.

– Он не может быть таким плохим, – в отчаянии сказал я. – Он раскрывался передо мной. Я видел Его. Его настоящего.

Виктор чуть поджал губы.

– Я разделяю твое желание знать правду, – сказал он после молчания. – Ты заслужил ее. Ты заслужил знать все, но есть вещи, которые я не могу тебе рассказать. Есть вещи во тьме, в которой Адам чувствует себя как рыба в воде, и ни тебе, ни мне туда никогда не пробраться. Есть вещи, которые ты обязан знать о нем, даже если ты так тщательно и упорно строишь свои идеализированные мечты о его правильности.

Я хотел спросить его, что он имеет в виду, но Виктор вдруг взял меня за руку и перевернул ее ладонью вверх. Он провел большим пальцем по переплетению линий, а потом подозвал одного из телохранителей и взял у него ручку.

– Есть кое-что, что не помешает тебе узнать о нем. Может, тогда ты сможешь взглянуть на ситуацию под другим углом, – сказал он и, перехватив мою руку крепче, начал рисовать на ладони тонкие линии.

Затаив дыхание, я внимательно следил за ним. Солнце светило на его склоненную голову, золотило волосы на макушке, проливалось на плечи и белые руки, и я не мог поверить, что скоро перестану быть частью этого волшебного мира.

Есть вещи, которые останутся неизменными даже после моей смерти.

Мир на самом деле не любит скорбеть.

Виктор отдал ручку телохранителю, а потом вдруг прижал мою ладонь к губам и задержал ее на несколько секунд, прежде чем отпустить.

Когда он выпрямился, в его глазах снова светился лукавый огонек, а на губах – хитрая улыбка.

– Если ты надумаешь, – сказал он, – ты знаешь, что делать. А теперь тебе пора идти, тебя заждались.

Я поднял на него взгляд, и он кивнул куда-то за мою спину. Обернувшись, я увидел Эмили, ошарашенно смотревшую на нас у входа в отель, где мы заселились.

Оказывается, мы с Виктором сделали круг по улицам и вернулись к отелю, а я даже и не заметил…

– Ничего не можешь сделать без театральности, – прошипел я, не представляя, как теперь объяснить Эмили, что я рвался посмотреть город, а не встретиться с привлекательным молодым человеком, который на прощание целует мою руку.

Он весело улыбнулся.

– Удачи, Томми. Она тебе пригодится. Особенно если ты твердо решил провести остаток своей жизни, гоняясь за призраками из прошлого твоего несостоявшегося мужа.

– Иначе и не скажешь, – вздохнул я.

Развернувшись, я направился к отелю, но в нескольких шагах от дверей обернулся. Принц со своими телохранителями медленно шел вдоль дороги, крутя бледно-фиолетовый цветок в руках, и в его движениях сквозило спокойствие человека, у которого впереди много времени.

Спокойствие, которого мне будет не хватать.

Проводив его взглядом, я посмотрел на свою ладонь и увидел, что тонкие нарисованные линии сложились в карту, подписанную ближе к запястью: Ирландия.

========== Глава XLVI. ==========

Той ночью мне приснилась Ирландия. Приснилось, что я брел по темным, извилистым коридорам ирландского Ада, и частицы пепла летали в воздухе, забиваясь в мои легкие. Каждый шаг давался так тяжело, словно я не шел, а пробирался через болото. Я не видел своих ног, но мне казалось, что каменный пол плавится подо мной и мои ноги увязают в нем, и я не могу идти дальше, но я должен – только я не знал, что именно я должен. Я смотрел на свою ладонь и видел расплывчатые очертания нарисованной Виктором карты, и мне оставалось пройти еще немного, чтобы найти то, за чем он послал меня, и нужно было только дойти до конца коридора и повернуть…

А потом я увидел за поворотом коридора неровное сияние, как будто от огня, и мой слух уловил едва слышные шаги и грохот железа о каменный пол, будто по нему волочили цепи. Сияние стало ярче, словно огонь приблизили к краю коридора и я вот-вот должен был его увидеть, а потом я проснулся и пытался вспомнить, что я искал.

Мне казалось, что во сне у меня было и то больше понимания, чем в реальности, где я мог только смотреть на нарисованную на ладони карту, тонкие линии которой ушли под верхний слой кожи, словно вытатуированные.

Я боролся с собой: сомневался в том, что мне стоит ехать в Ирландию и умирал от любопытства и желания узнать, что именно Виктор хотел рассказать мне о Нем. Идеи принца никогда не заканчивались ничем хорошим для меня, а тут он открыто сказал, что это раскроет мне что-то новое о Нем, что я должен знать, чтобы взглянуть на ситуацию с другой стороны.

Я терялся и не знал, что и думать. Раньше я бы без раздумий отдал душу, чтобы узнать что-нибудь о Нем и Его прошлом, а сейчас одна мысль о раскрытии Его секретов пугала меня до чертиков.

Может, я просто боялся, что действительно раскрою о Нем что-то, что меня оттолкнет, и я возненавижу Его за все, что между нами было, за каждую секунду, которую меня тянуло к Нему, за мои чувства, которые среди этих запутанных снов и обманов все же оставались реальными и болезненными. Может, венгерский принц был прав и я слишком сильно идеализировал Его образ; настолько сильно, что я боялся и бережно оберегал свои иллюзии.

Может, я не знал, что я буду делать, если они столкнутся с жесткой реальностью и разобьются, когда Он окажется тем монстром, от которого меня пытались уберечь все, кого я знал.

И Сафина была первой. Она поплатилась за то, что обратила меня, что тогда я мог ожидать для себя? Конечно, по сравнению со смертью, когда мне осталось всего полгода, уничтожение розовых очков – это ерунда, но отчего-то мне хотелось сохранить свое представление о Нем до конца.

Я уже и так едва не сломал себя; я уже сам рассыпался на части и не был уверен, что выдержу падение всех своих идеалов. Он говорил мне тем вечером, когда ушел, что во мне остались лишь человеческий облик и идеалы, а скоро не останется и их, и чем больше я думал об этом, тем сильнее, словно бы вопреки, мне хотелось их сохранить.

Промучившись после сна еще несколько часов в попытках уснуть снова, я встал с постели, бесцельно побродил по номеру и решил спуститься вниз и выпить кофе, а заодно обдумать то, что Виктор рассказал мне.

Еще несколько деталей встали на свое место: о том, что Он был готов убить венгерского принца, но по каким-то причинам пощадил его, например.

Или о том, что несколько дней они провели вместе… Когда Виктор рассказал мне об этом, я думал, что фантазия убьет меня, стоит мне остаться в одиночестве, но этого не произошло. Я совершенно никак не реагировал на картинки, которые рисовало мое воображение – о том, каким Он был в пятнадцатом веке, был ли Он так же холоден, отстранен и жесток, были ли другие молодые люди, которые привлекали Его и как скоро Он понял, что однолюбие не пустит Его ни к одному из окружающих Его парней…

Несмотря на все, что произошло между нами, я все еще испытывал жалость к Нему и желание помочь Ему если не найти покой, то хотя бы направить Его в направлении человека, которого Он полюбит. Мне казалось несправедливым то, что Он был заключен под землю до конца вечности, обреченный мучиться в одиночестве и вести бесконечную войну с окружающими демонами…

Я начинал понимать его и защиту, которую он выстроил вокруг себя.

И, честно говоря, меня даже немного раздражало мое отношение: жалость, смешанная с ненавистью, сострадание в противостоянии с презрением, страх вкупе с восхищением… Он казался абсолютной тьмой, средоточием всех зол, но почему мое отношение не могло быть таким же однозначным?

Я не учитывал то, что я был влюблен.

Это не играло роли и едва ли было важно для кого-то, кроме меня.

А может, не было важно даже для меня.

…

Несколько демонов были на концерте. Я не наблюдал и не чувствовал поблизости Виктора, но парочка его подданных точно присутствовала. Они заняли один из столиков, пили пиво и смотрели на сцену, и всякий раз, когда я ловил на себе их взгляды, я знал, что каждое мое действие, жест и шаг во всех деталях будут пересказаны ему.

Эти же демоны неотступно преследовали меня с момента встречи с Виктором: следили за мной, когда я шел по улице, внезапно оказывались на этаже моего гостиничного номера и исчезали при попытке с ними заговорить, а когда мы ехали на концерт, за нами, на некотором расстоянии, ехала машина с тонированными стеклами.

Я не знаю, зачем Виктор сказал им охранять меня, когда единственное, что мне угрожало – это внезапный, убийственный приступ кашля, который нельзя остановить, пока он не пройдет сам.

Я не брал в расчет Судей. Для меня они были эфемерным и страшным чудовищем, одним из тех, которыми пугают детей. Единственные ассоциации, которые они у меня вызывали – это образ черных мантий в пол и широких капюшонов, скрывающих лица; образ, который я часто видел в фильмах о революциях и восстаниях, где несколько глупых храбрецов шли против системы, против режима, и встречались лицом к лицу с отлаженным и четким механизмом.

Мне представлялось, что Он был тем бунтарем, кто восстал против машины-Судей и поплатился за это.

Несмотря на преувеличенно кинематографический образ, я слишком слабо представлял себе их власть и могущество. Я вообще не мог представить никого сильнее, чем Он.

Никого опаснее, чем Он.

И уж тем более кого-то, кто смог поставить Его на колени, кто оставил Ему те шрамы, кто пытался Его подчинить… и Он не поддался.

И даже тот факт, что Он практически оставил меня умирать, не уменьшал ни моего восхищения, ни страха, ни причудливых и полярных чувств, вспыхивающих во мне вместе с любой мыслью о Нем.

Меня продолжало тянуть к Нему.

…

Через четыре дня мы вернулись в Америку. Четыре дня мы знакомились с Прагой; четыре дня мы бродили по улицам и магазинам; четыре дня я то и дело встречался взглядом с кем-нибудь из охранявших меня демонов, дошедших даже до того, что они начали подмигивать мне и улыбаться.

Два дня из этих четырех Эмили хвостиком ходила за мной и допытывалась, что это за молодой человек, с которым она видела меня у отеля. Первое время я старательно избегал ее или, если не представлялось такой возможности, старался улизнуть поближе к ребятам и делать вид, что я увлечен разговором с ними, но она быстро распознала мои маневры и начала подкрадываться незаметно и тихо, а один раз даже спросила об этом напрямую, при ребятах, и мне пришлось сделать вид, что у меня звонит телефон, чтобы не отвечать.

Не знаю, что ее удивляло больше – что спустя долгое время знакомства я оказался би (внезапно даже для себя самого, к слову, если вспомнить, что Сафина предусмотрительно не сказала мне об этом) или что у меня в рекордные сроки появился заинтересованный ухажер (от этого слова меня коробило так же сильно, как от «жених»), но она не давала мне покоя с расспросами, и мне, в конечном счете, пришлось рассказать ей немного – как его зовут и как мы познакомились.

Я, конечно, умолчал, что его подданные чуть не убили меня за нарушение закона. Отделался лишь упоминанием о том, что мы пересеклись в Венгрии пару месяцев назад и потом общались по интернету.

Ей этого хватило, а я получил возможность передохнуть от череды вопросов и настроиться на возвращение в Америку. Мысль о самолете, на котором я полечу обратно, в Его королевство, где буду думать о Нем и умирать от тяги, висела надо мной, словно черная туча, и неизменно вводила меня в уныние.

Мне не хотелось возвращаться.

Мне не хотелось понимать, что наш с Ним последний разговор на самом деле не был кошмарным сном, и я больше не могу спуститься в Ад, чтобы пересечь череду коридоров и оказаться в Его покоях.

Все вернулось на свои места, и Он снова был лишь страшной тенью, о которой в Аду ходят слухи и которая вызывает панический ужас у каждого, кто ее упоминает.

Некоторые вещи на самом деле даже не менялись.

========== Глава XLVII. ==========

После возвращения из Чехии мы продлили контракт еще на десять стран. Нами начали интересоваться и о нас заговорили, в трех странах мы должны будем дать интервью, и это держало весь бэнд в таком экстазе, что даже я невольно начал заражаться всеобщей радостью несмотря на мои попытки держаться от ребят подальше.

Моя мечта, ради которой я обрек свою относительно спокойную человеческую жизнь на бесконечные проблемы, наконец начала сбываться, но я не чувствовал той радости, которую, по уму, должен был испытывать.

Пару раз после возвращения из Чехии я подумывал оставить группу. Мне оставалось жить полгода; конечно, умереть на сцене, занимаясь любимым делом, было бы поэтично, но едва ли так хорошо, как мне хотелось бы. Я не был уверен, что мне бы хватило сил увидеть свою группу на старте славы и покинуть ее в момент, к которому я шел всю свою жизнь. Иногда я ловил себя на мысли, что подбираю слова для разговора с Эмили о своем решении, и я часто загонял себя в тупик, не представляя, как объяснить ей, что у меня осталось слишком мало времени, чтобы все успеть.

Я хотел поехать к родителям и пожить с ними, а потом, за пару месяцев до предполагаемого конца, когда симптомы ухудшатся, сорваться и уехать путешествовать, а там пусть случай решает, какую страну я увижу последней.

Со стороны эти планы смотрелись явно лучше, чем оказались бы на самом деле, потому что все бы просто свелось к тому моменту, когда я буду задыхаться от кашля так сильно, что не смогу выйти из номера, а приехавшая «скорая» уже ничем не сможет мне помочь.

И все, что мне оставалось – это учиться переключаться до того, как мысли начнут вгонять меня в отчаяние.

Возвращение в Америку прошло не так страшно, как я ожидал. Наверное, я начал привыкать к Его отсутствию и в моей жизни, и в моей голове, но все еще время от времени прислушивался к своим мыслям и делал глубокий вдох, надеясь почувствовать Его запах. Одно время пару лет назад я сидел на наркотиках, но даже с них я слез легче и быстрее, чем с мыслей о Нем.