Текст книги "Слепое пятно (СИ)"

Автор книги: Двое из Ада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 49 страниц)

Из дома снова выехали немного раньше, чем начиналась вечерняя смена. Внутренний дворик проводил теплой летней тишиной – почти безлюдной, если не считать пары старушек и мамочки с коляской, которые возвращались домой с вечерней прогулки. Солнце безо всякой тревоги, как ему и было положено, насыщало теплом стены домов и зелень, птицы пели весело, а городские коты неизменно грели округлые сытые бока на капотах машин. Ну а «Бермуда» – она и вовсе никогда не знала тревог.

Проводы Льва на работу положили начало общему сбору. Родной маленький ВИП-зал закрыл свои двери изнутри, как только на столе появились ужин и напитки. Богданов рассказал о том, что произошло в квартире Антона. Его взгляд тяжело упал на Елену, когда речь зашла о договоре, распечатанном кое-как и предоставленном в качестве нелепого доказательства. Непроницаемые лица Богдановых редко выражали тревогу или страх в минуты опасности, но их взгляды сцепились в неясной кровопролитной схватке. Влад сетовал, что это все его язык подводит Горячева вот уже в который раз, и несчастного белобрысого провидца пришлось успокаивать. Рома просто напряженно выдохнул, запил новости стопкой водки, знатно скривившись, и согласился с идеей уехать в недельный отпуск. Алена переживала, подбадривала да все трепала посуровевшего Леху за рукав, чтобы тот отпустил полезного в деле Богданова. Настя непривычно долго задумчиво молчала, подперев подбородок кулаком и уткнувшись в свой стакан бурбона, – слушала. Разговор шел просто: Лев убедил, что, пока идет судебный процесс, Багратионов ни его, ни кого-то еще больше не тронет. Отчим, по мнению Богданова, уже все получил, просто общая стрессовая обстановка зациклила мысли на плохом. Лев говорил так, как говорит хороший ведущий устаревших уже телевизионных шоу «Магазин на диване», продавая светлые мысли за грош. Наблюдать виртуозную игру ораторского искусства оказалось настолько увлекательно, что почти никто и не заметил, как Елена трясущимися руками копалась в сумке. По белой перчатке расплывалось тревожное багровое пятно. Антон, случайно задевший Богданову вниманием, вдруг наткнулся на каменный взгляд сидевшей рядом хакерши, а потому, не успев открыть рта, машинально отстранился и промолчал. Каждый как мог делал вид, что все в порядке.

– Тогда к исполнению плана приступить! – скомандовал Богданов. Его взгляд кольнул сестру, но тут же осел на лицах остальных. Елена засуетилась, поменяла перчатки. – Тогда я сегодня отработаю, наверное, да, начальник? – обратился Богданов к Лехе. Котков с одобрительной улыбкой кивнул.

После всех обсуждений на часах смартфона светилось уже пятнадцать минут первого. Руководителям «Бермуды» давно пора было целиком отдаться делу, а Антону – вернуться домой, подготовиться к понедельнику и отоспаться, насколько возможно. Сперва он попрощался со всеми. Друзья уговаривали пойти вместе, чтобы тоже не в одиночку, но Горячев отказался – пообещал, что исключительно из соображений безопасности возьмет такси, а с улицы до подъезда – всего ничего. Открестился, мол, и так слишком много переживаний. Антон надеялся, что хоть кто-нибудь сможет отдохнуть и отметить воскресенье как следует.

Задержался он только поговорить со Львом перед выходом из клуба.

– Я доберусь и сразу позвоню тебе. Или запишу голосовое. Я мигом.

Богданов встревоженно посмотрел на Антона и взял с него клятву: тот ответит на звонок в любом случае и, если что, побежит быстрее ветра. «Иначе я подниму на уши весь город», – сурово пригрозил Лев.

Призрачно белела ранняя июньская ночь. Над Васильевским опустился туман. Антон вылез из машины прямо напротив своего дома ровно через десять минут после того, как сел в нее. Расплачиваясь с водителем, недовольно ворчащим на купюры, – мол, что за молодежь пошла, раз на трезвую голову пару кварталов пешком пройти не может, – Горячев внимательно осмотрелся, не стоит ли неподалеку хоть кто-нибудь. Но вокруг не было видно или слышно ни души, кроме приглушенной домашней ругани, вылетающей из открытого окна на втором этаже. Город замер, как ему и полагалось перед началом новой недели.

Нервно проводив взглядом спешно сиганувшую в сторону проспекта машину, Горячев двинулся к арке во внутренний двор дома. Осторожные попытки разглядеть в сумерках возможную западню были бессмысленны. В звонкой акустике просторного «колодца» не отзывалось эхом ничего, кроме шороха асфальтовой крошки под собственными ботинками. Еще раз вдохнув и выдохнув, Антон остановился. Он достал мобильный и бросил Льву сообщение: «Я у парадной», – и только после того, сгруппировавшись и стиснув зубы, быстро зашагал вперед. Родная дверь была буквально в паре метров за поворотом.

«Раз… Два… Три…» – считал про себя Антон. Пальцы уверенно выбрали в кармане домофонный ключ. Ровно шаг – нога ступила внутрь границы двора: «Четыре». Горячев завернул за угол, но взглядом уткнулся не в пустое пространство подъездного козырька, а в чью-то широкую грудь. Этот образ он уже видел: тесно сидящий костюм, заплывшие глаза, кривой оскал сухих губ и лысина, на этот раз бликующая в теплом свете фонаря. Антон не успел опомниться, как мощный кулак уже стиснул ворот джинсовой куртки с футболкой и встряхнул.

– Ну снова здравствуй, малой! – разорвался смехом мужчина. Боковым зрением Антон заметил, как еще две тени беспокойно метались за спиной громилы. – Что, вот теперь и твоя очередь пришла, а?

Горячев не успел ничего осознать. Волей одного инстинкта и под действием адреналина он дернулся, рванул и с размаха ударил ногой в массивное колено, цепляясь за него носком, как крюком. Потерял бы амбал равновесие – доли секунды хватило бы спрыгнуть и сигануть назад… Получилось. Мужчина взвыл да покачнулся, ослабив хватку; Горячев вырвался, но там – на выходе со двора – его ждали еще трое с арматурой в руках. Удар пришелся ровно по голове. Антон рухнул на колени, но не успел подняться, как чей-то острый ботинок влетел в стальной от напряжения живот с ощутимым до болезненных искр ударом.

– Грузите ублюдка, – голос амбала был последним всплеском в угасающем сознании.

Лев истерично набирал Антону. Двадцать минут – уже слишком много даже при условии, что Горячев мог отвлечься. Тридцать – непозволительная роскошь для человека, который обещал позвонить сразу, как вернется. Богданов молился, чтобы Антон просто забыл телефон в прихожей, пока раздевался, выключил звук или заболтался с доброй соседкой по этажу, интересующейся его самочувствием. Молился, чтобы не оправдалось зудящее ощущение тревоги, разрастающееся в душе. Молился, чтобы вера в нормальную жизнь не обернулась смертельным ударом по ней же. Лев ругнулся, в последний раз сбросил вызов и открыл приложение на телефоне. Красная точка с бездушным названием «объект» по карте давно миновала Горячевский дом и направлялась куда-то в сторону пригорода. Сердце ухнуло вниз, в глазах Льва на мгновение потемнело.

– Лев, ты что? – испуганно вскрикнула Елена, когда брат настиг ее в ВИП-зоне и схватил за руку. Богданов не объяснял, просто тащил сестру силком к выходу.

– Антона забрали.

– Почему? С чего ты решил?

– Я ему подарил телефон с жучком, а теперь его несет мимо дома… куда-то на окраину, – Богданов задохнулся, нахлебавшись панических эмоций. Но объяснять не было необходимости, в женских глазах читалось полное понимание. В момент Богдановской слабости Елена вырвала свою руку, собрала под протест брата всех, кого могла, объяснила размах катастрофы и попросила помочь. Лев отрицал необходимость этого. Но, смирившись, просто уведомил, что ситуация жизненно опасная.

– Все может кончиться плохо, – выдохнул Богданов, открыл багажник «крузака» и снял его фальшивое днище, являя взору перепуганных ребят целый оружейный арсенал. Настя, единственная из всех не выказавшая ни капли удивления, цокнула языком, и Лев услышал тихое и надорванное: «Пиздец семейка».

– Да всем уже все ясно, – закатил глаза Рома. Влад удивленно созерцал, как Елена спрятала за пояс маленький, словно специально женский, пистолет и сняла перчатки.

– Я поеду на своей, – тихо сообщила Лена и почти успела юркнуть к своему белому автомобилю, как вновь была поймана за запястье. Лев сверлил сестру взглядом и тянул на себя:

– Нет, ты поедешь со мной.

Горячев очнулся. Первое, что он испытал – ноющую боль в животе от малейшего движения, от дыхания и пульсирующий звон в стенках черепа. Под ногами ощущалась сырость и холод бетонного пола, под подошвой хрустела цементная крошка. Даже не поднимая головы можно было увидеть носки чьих-то начищенных ботинок. Слышалась легкая поступь, подхватываемая эхом. Звук переворачиваемых страниц периодически разрезал тревожную атмосферу проржавевших до самого дна от Питерской влаги обстоятельств.

«Валентин…»

Несмотря на ломаную слабость в теле, Антон, обожженный насущным страхом и ненавистью, быстро дал о себе знать проверочным рывком рук. Однако те предсказуемо были связаны за спиной до полной неподвижности, как и ноги.

– Проснулся, – с нескрываемым восторгом отозвался Валентин. Он действительно сидел прямо напротив Горячева на ободранном стуле, который, казалось, уже лет сорок как выкрали из советской столовой. В окружении легко читался антураж заброшенного завода: дешевые витражные окна из квадратов толстого стекла, остатки техники, чистейший пол, который полностью лишили одежды-плитки особые умельцы. Все как в кино, но Антон, к своей беде, оказался внутри кадра.

– Мой хороший, я был уверен, что ты все проспишь. Уже хотел ругать нашего неаккуратного коллегу за столь радикальные действия. Антон, – Багратионов говорил так нежно, словно Горячев был его кровью, – ты же все понимаешь, да? Зачем ты здесь и что дальше будет?

Валентин тяжело задвигался, упираясь руками в трость, долго боролся с телом и, наконец, победил.

«Лев…» – вот и все, что промелькнуло в воспаленном мозгу. Антону тяжело было формулировать мысли, но в скорлупу сознания заколотилась истерическая идея, будто «проспать» означало, что Богданов тоже схвачен, тоже здесь. Губы сжались в одну линию до немоты – от боли и внутреннего сопротивления. Отвечать Багратионову Антон не стал – всю разреженную энергию автоматически направил в мышцы, возвращая им тонус и группируясь. Валентин вместе с нетвердыми ногами тащил за собой стул, чтобы устроиться ближе.

– Молчишь. Упрямство теперь тебе не поможет. Ладно, давай я расскажу тебе. В целом, ничто не причиняет больше боли, чем ощущение бессилия. Представляешь, что будет, когда Лев найдет тебя? Когда в судмедэкспертизе скажут, что все травмы нанесены тебе при жизни, а гематомы, – трость оторвалась от пола, и ее пыльная ножка уперлась Горячеву в челюсть, вынуждая поднять голову, – будут столь объемны, что разорвут кожу. Она лопнет, как переспелый апельсин. М-м-м-м-м! Вот это я понимаю, вот это будет поистине болезненно. А все, Антон, ты виноват. Ты и твое неуемное желание везде лезть. Как только ты появился на горизонте, я сразу понял, что все лопнет под тяжестью твоего эгоизма и почти детской дури. А вроде такой взрослый мальчик…

Трость оторвалась от Горячевского лица только для того, чтобы через секунду, которую оставил Валентин себе на размах, врезаться металлической рукояткой в скулу. Антон громко замычал от боли, почувствовав, как та прошила лицо насквозь. Пульсация теперь отдавала ровно в глаз и нос. Горячев зажмурился, затем проморгался; он задышал еще более нервно и шумно, сухо всхлипывая, но сдерживаясь изо всех сил. Заныли зубы, а место, где лопнула кожа, вскоре начало гореть. Удар, однако, как только от него удалось оправиться, отрезвил. Вспомнились вопросы, сложились в законченные фразы мысли.

– Что я тебе… – хрипло выдавил Антон и дернул головой. Прокашлялся, разрабатывая непослушную, сжавшуюся глотку. – Что мы тебе сделали? Чего ты хочешь?..

Видел Антон теперь тоже ясно, а потому, наученный побоями, почти непрерывно держал Валентина в поле зрения. Изредка Антон отводил взгляд в попытке найти остальных мучителей, осознать, насколько дурно его положение. Шанса, что Валентин блефует и угрожает впустую, Горячев не допускал. Но понял: Богданов – пока что – вне опасности. Значит, возможно, поиски уже начались.

Антон решил, что будет терпеть. Первым делом взгляд наткнулся на папку, которую Валентин сжимал под мышкой; вот откуда был шелест листов. Далее сам Багратионов; он выглядел плохо даже в свете переносных строительных ламп, утыкавших цех. Тени на лице Валентина приобрели исключительно зеленушный оттенок, неестественная бледность сожрала живую красноту с кожи, а руки мелко дрожали, стискивая трость. Позади Багратионова взглядом можно было нащупать очертания амбала, который то окунался в тень, то выплывал на свет и в последние моменты отвратительно скалился насильнику в спину. Там же во мраке, Антон отчетливо ощущал, был кто-то еще.

– Что ты мне сделал? – прорычал Валентин, дернув Антона на себя и вернув его внимание. – Ты сорвал мне весь план. Я жил прекрасно до твоего появления. Удачно подавил волю Льва, обустроился в его жизни пускай паразитом, полипом, но зато каким! Таким, который пускает корни прямо в мозг хозяину. Давай я…

– Слушай, дед. Я пойду, не хочу наблюдать избиение младенцев, – внезапно одернул Багратионова амбал. – Ты помнишь, о чем мы договаривались? Если не будет того, что ты мне пообещал, я спущу на тебя такую шайку псин, что ты захочешь сдохнуть вне очереди.

Валентин даже не обернулся, но напряжение на его лице отразилось в дерганной ухмылке. Амбал фыркнул, отступил, а дальше было слышно только шаги и удаляющиеся разговоры. Багратионов сунул Антону на колени раскрытую папку, в которой по две на лист располагались приклеенные фотографии. Горячев сразу узнал, кто был на них изображен. Лев. Совсем маленький в сравнении с нынешним, беззащитный, спящий и обнаженный. Под фотографией каллиграфическим почерком был написан рост, вес, имя и – цена. Тут же вспомнилась отчего-то разорванная и склеенная фотография, которую показывала Елена. Разум кололи смутные, мрачные догадки.

– Она тебе их не подарила… а продала… – пробормотал Антон, морщась и хмурясь. Он хотел, чтобы это звучало как вопрос, но в нервозной рассеянности произнес вывод. Под кожей поселился холодок – происходящее казалось больным до безобразия. – Что у тебя за план? Что ты сделал с ним вообще, урод ты…

Горячев стиснул зубы и умолк. Его разрывали отвращение, ужас и гнев, но он должен был соблюдать осторожность со словами, и потому, дав волю презрению, мгновенно собрался, приготовившись к еще одному возможному удару. Но ничего не получил. Багратионов только сладко выдохнул, увлекшись каким-то воспоминанием, и погладил по-старчески тонкими пальцами фотографию.

– Отдала за долги. А я мальчиками обычно торговал. В этом и был смысл всей моей деятельности. Я менял имя, охмурял женщину, подсаживал ее на крючок, продавал детей. Деньги делил с «крышей», получал небольшой процент, но и этого хватало, чтобы прожить годы. Но, увидев Льва, я впервые не смог просто реализовать товар. Он был уже достаточно взрослым, сложным ребенком, еще и с придатком в виде сестры. Ее мы хотели кончить вместе с матерью, но Лена оказалась той еще хитрой сукой; присосалась к брату, как клещ. И я решил оставить их обоих, конечно, лишив больших людей хорошей прибыли… Я подсадил Льва на успокоительные, чтобы не травмировать его психику серьезно, но и своей натуры унять не мог… И поэтому ночей ждал как манны небесной. А потом он начал неумолимо взрослеть. Время всегда берет свое, Антон. К сожалению. Я так и не смог простить ему то, что он вырос, – Багратионов привалился к трости, умолк. – Это все Лена. Она ловила меня ночами, маленькая стерва даже попыталась раз меня сфотографировать, за что хорошенько получила. Она подговорила его бежать, когда я научил ублюдка не гулять налево. Я ведь им все дал. Им обоим. Влез в долги, сел на крюк, чтобы оставить уродам жизнь. И что я получил? Меня обворовали в момент, когда я должен был отдать деньги. Я едва вышел из этой передряги… Едва.

Антон молча слушал. Поначалу он вообще не мог понять, о чем говорит Багратионов – слова доходили ладно, выстраивались на подкорке одно за одним, но их смысл, будто заточенный в пузырь, все набухал и набухал, нарывал… Пока наконец не лопнул. Горячева передернуло. Он оторвал расфокусированный взгляд от снимков и дико уставился на Багратионова. Не верилось, что все, выплевываемое из мерзкого черного рта, могло быть правдой. Не верилось, что человек способен настолько буднично рассказывать о подобных зверствах – и сетовать, и рассуждать… И даже хранить обиду. Сквозь шум крови в висках Горячев слышал ее.

Валентин был педофилом и торговал людьми. Считал Льва собственностью. А себя… спасителем? Радетелем? Антон бездумно мотал головой, пытаясь отринуть то знание, что вдруг свалилось на него и отравило кровь. Все кости выворачивало – несравнимо с любой из травм, которые когда-либо приходилось переживать. Тошнило… Признание чудовища вкручивалось в голову все глубже и глубже с каждым словом, даже когда Валентин замолчал, потому что остановиться не выходило уже у Горячева.

– Ты просто монстр… Как ты… «Не травмировать психику»?.. «Гулять налево»?.. Да ты… – Антон захлебнулся и еще раз в ужасе посмотрел на альбом. Бросило в пот. Горячева заколотило, когда крупица за крупицей перед глазами выстроилась полная картина, и тогда лавина ненависти подмяла его под себя. В бешенстве напряглись мышцы. – Ты бы лучше сдох, Багратионов! Вот где у них жизнь начнется!..

– Я умираю. У меня рак. Времени оставалось так мало, чтобы взять свое и отомстить. Чтобы научить, оградить от ублюдков. Без меня он никто. А ты, как и все прочие, убогий суррогат, жалкое подобие всего хорошего, что я мог бы дать ему! – Багратионов зарычал. Его голос набирал обороты, из груди рвались хриплые, злые ноты, похожие на празднество метели в зимнюю ночь. Валентин вдруг вскочил. Стул опрокинулся, грохнув, а насильник швырнул папку прямо в Антона. За этим последовала беспощадная серия ударов. Багратионов бил в ребра, в лицо, в грудь и все своей похожей на молоток полозолоченной рукоятью. Антон не мог закрыться и лишь беспомощно пытался увернуться, вскрикивая сквозь зубы, когда болевые толчки откликались в особенно уязвимых местах или попадали по ушибам повторно. Он отчетливо, будто кто-то включил все органы чувств на максимум, слышал, как хрустят лопающиеся капилляры и стукается металл о кости; чувствовал вкус крови на разбитых деснах и в глотке; вдыхал запах скверны и смерти. Истерично наматывала круги в коробке сознания мысль, что Валентин на этот раз не остановится; Антон понимал, что это точка, момент извержения гнева, – как вдруг древесное тело трости остановилось с четким хлопком. Как оказалось, затормозило о маленькие женские ладони.

– Валентин, нет! – зашипела Эля. Откуда она взялась и когда успела оказаться рядом – мозг Антона зафиксировать не смог. – Богданов дарственную на него написал! А в случае смерти Горячева все перейдет его родне! Тебе нечем будет платить, понимаешь?!

Валентин покачнулся и сделал два шага в противоположную от Антона сторону. Повесив трость на сгиб локтя, он принял помятый лист с доказательствами из Элиных нервных рук. Повисла тишина, прерываемая неровным дыханием. Страх сдавал юриста с потрохами.

– Сука. Так ты все это время на две стороны играла? Это же специально, блядь. Скотина, мы с тобой уже десять лет вместе работаем…

Взмах и еще один удар. Антон подскочил на месте. Хрупкая в сравнении с Багратионовым Эля здесь же рухнула на пол. В ее абсолютном молчании и попытке подняться, а затем и ползти, было легко прочитать панику и состояние аффекта. На темном официальном костюме начертала витиеватые узоры пыль, а одна из кистей рук испачкалась в крови, волосы прилипли к левой стороне лица. Горячев не имел возможности разбираться, кто в чем виноват и кого еще он обнаружит замешанным в этой истории. Едва оставленный своим мучителем, Антон в пожаре адреналина начал рваться пуще прежнего – лишь бы растянуть веревки или разбить, или зацепить за что-нибудь узел…

– Не трогай!.. – рычал он под грохот стула. Валентин дернулся, уводя руку за пазуху. Прозвучал выстрел.

«Крузак» был головой маленькой спасательной делегации. Гнать машину в ночной тьме, когда дальние фары со встречной полосы ослепляют на целые решающие секунды, казалось почти невозможным. Но Лев ехал. Иногда вслепую, иногда с рыком выворачивая руль. Спасала только малая загруженность дорог в поздний час.

Их в салоне было трое: сам Богданов, Елена и Настя. Рома вел машину Богдановой, а Леха с Аленой – свою. Первый резонный вопрос, который прозвучал сразу же, едва они сели и завели мотор, был: «Как Багратионов мог узнать о дарственной, если об этом сначала рассказали только Эле?» Елена не стала ничего отрицать. Подтвердила все догадки и замогильным тоном сообщила, что их юрист работает на Валентина уже долгие годы. «Да и я тоже», – сдавленно призналась сестра, развернув ко Льву лицом мобильный телефон с сообщениями с тем самым шифром. Сердце Богданова неприятно кольнуло; а ведь действительно, только Елену они и не проверили. Только на нее он полагался безоговорочно. Все это время.

Богданова рассказала, что видела растление, которое творил Багратионов. Почти со слезами выдавила, что не смогла это остановить, хотя честно пыталась, и в подтверждение, Лев знал, у нее остались два косых шрама через спину. Елена в красках рассказала, чем занимался отчим, зачем приплатил бывшему Богданова, зачем организовал прилюдное линчевание за ориентацию в офисе фирмы. Рассказала, как они бежали и как буквально через полгода, когда пожар ненависти остыл и остались только угли, Елена вернулась к Валентину сама, вышла на контакт и предложила переговоры. «Мы бы все равно не смогли убежать. Нам бы не хватило сил скрыться, а ты хотел начать жить», – всхлипнула Богданова, сминая собственные обожженные руки. Почти все, что она говорила, заканчивалось покаянием. Она утверждала, что только так могла действительно защитить брата: «Держи друзей близко, а врагов еще ближе». Елена клялась в любви и плакала, а Лев не знал, что чувствовать в этот момент. Ненависть и благодарность на мгновение слились в исполосованной трагедией душе.

– Он убьет Антона? – спросил Богданов. Это был единственный вопрос, на который ему хватило самообладания. Единственный, который был действительно важен.

– Я не знаю.

– Ты с ним чуть меньше десяти лет нос к носу. Должна знать…

– Нет. Не должен. Это же я тебе наболтала имущество на него переписать. Багратионов в страшных долгах, ему необходимо их оплатить, а то… Они перекинутся на тебя, начнут тебя доить.

Молчание воцарялось каждый раз, когда иссякали силы говорить и слушать правду. Настя, которая ехала на заднем сиденье немым свидетелем, в такие моменты, казалось, концентрировала его на себе. Лев не испытывал в жизни ничего страшнее. В одну секунду для него открылось осознание, что прямо перед его носом медленно расцветала трагедия, а он ничего не видел. Словно слепая зона, в которой хранится и зреет самая страшная опасность для автомобилиста: он может просто не увидеть надвигающийся на него танк и оказаться раздавленным, хотя секунду назад беззаботно пил кофе. Все существо Богданова треснуло пополам, а зияющие проломы начало с катастрофической скоростью заполнять чувство вины.

– Почему просто не сказала?

– Как? – выдохнула Богданова. – Как такое сказать?

– Просто. Фактически. Чтобы я знал. Чтобы не думал, что я что-то могу. Не обманывался на свой счет. Чтобы не был слепым и не ранил тем, что я ни хрена не понимаю! Господи, я столько времени верил, что все это мои заслуги…

– Они твои, Лев. Он просто манипулятор. Он все представил так, чтобы ты разуверился в себе.

– Ну а ты? Зачем себе было все взваливать на плечи молча? Зачем нести этот крест в одиночку, Лена?

Богданова смолчала. Да и сам Лев не знал, имеет ли право теперь назвать сестру предателем. Оглядываясь назад, он не мог себе честно ответить, как было бы правильнее и в какой момент он сумел бы дать отпор. И сумеет ли сейчас?

– Прости меня, – выдохнула Богданова. – Я была уверена, что заслуживаю, потому что не предотвратила ничего с самого начала… Я просто не знала… Не знала как.

– Ленин, Лев, – тихо подала голос хакерша, и Богданов почувствовал, как она тяжело хватается пальцами за спинки сиденья, наклоняясь вперед. – Я знаю, я последняя, кто может судить в этой ситуации… Но во всем виноват только один человек. Тот, кто запугивал, давил… Тот, кто решил, что может распоряжаться чужой жизнью. Вас… можно понять. Обоих. Поверьте, вас можно понять, – она вздохнула. – И еще… Я смогла поднять полицию. Объяснила условия, какие смогла. Но это не самое ближнее к месту управление. Времени ждать у нас нет… Просто будьте уверены, что протокол в случае чего составят как надо.

– Хорошо, Насть. Спасибо, – кивнул Богданов, бросив взгляд в зеркало заднего вида.

– Куда может быть хуже уже, а, – выдохнула Елена.

Хлопок где-то под передним колесом с правой стороны Лев ощутил мгновенно. «Крузак» внезапно повело, сцепление с дорогой потерялось, и попытка выкрутить руль не увенчалась успехом. Бесполезно – нос автомобиля находился в воздухе. Богданов понял это запоздало – только когда машина, перевернувшись на бок, сорвалась в кювет и, натужно охнув, упала вверх дном.

Наверное, прошло какое-то время, прежде чем Лев осознал произошедшую аварию. Позади послышался визг шин и хлопки дверей, спешные шаги, крики. Богданов бездумно отстегнул ремень безопасности и рухнул вниз, больно ударившись головой. Ему, крупному мужчине, было сложно владеть телом и пытаться перевернуться в замкнутом искаженном пространстве.

– Все живы?

– Да… – кряхтя и шипя, отозвалась Настя. – А Ленин?..

– Наверное, – истерично-спокойный голос Богдановой даже немного пугал. – Наверное.

Дверь со стороны водительского сиденья с натужным треском открылась, и Богданова тут же потащил за руки единственный, кому это было по силам – Леха. Быстро выкарабкалась хакерша и сразу бросилась помогать Владу с Ромой, которые пытались вызволить Елену. Та кряхтела, стонала, но вылезла. Богданова, судя по кровоподтеку на лбу, сильно ударилась головой и с тихими слезами бросилась к Насте, зарываясь носом в плечо. Хакерша обняла ее крепко, спрятала.

Лев осмотрел старого друга; «крузак» был помят, а днище машины у колеса оказалось разорвано. Точно взрывчатка. В душе тесно укладывались события последних часов: Антон, Елена, а теперь еще и машина.

– А ты не хотел, чтобы мы ехали… – качнул головой перепуганный Котков, схватив Льва за плечо, будто боялся, что случится еще что-то. – Что это было? Шипы?.. Нас ждали?

– Да нет. Взрывчатка, небольшой снаряд. Подстава, чтобы время выиграть, – зарычал Лев и с такой силой ударил кулаком «крузак» по бочине, что осталась вмятина. Сердце здесь же сжалось от дурацкого чувства вины. И перед кем? Перед неодушевленным предметом! – Рома, подвинешься? Лена, ты остаешься. Вы все можете остаться. Вызывайте ментов и скорую.

– В смысле? – очнулась Богданова. – Лев, нет, я с тобой еду!

– Лев, не дури. Слушай… – Леха вздохнул, собираясь с силами. Видно было, что ему совсем не по себе. – Ты мой лучший друг. И не только мой. Мы поедем все. Кто-то должен тебя из-под пуль вытащить, если что. Да и я служил, тоже стрелять умею… Не по людям, конечно, – он замялся, но, взглянув на павший «крузак», продолжил увереннее: – Но ситуация такая, что мы ко всему готовы. И не повернем. Нам не нужны два трупа.

– Мы все можем помочь, – подтвердила Настя, оглянувшись на остальных. – У тебя тут хакер, супертехнарь, еще один мужичара, Влад, который шарит в построении декораций и спецэффектов, и даже милая девочка, в которую точно никто не станет стрелять… Извини, Алена. Если без шуток, то ты, Лео, можешь в «Инсепшен» или ограбление банка, выбирай. А я не прощу себе, если из-за моего выбора пожить лишний день спокойно очередной ублюдок сломает жизнь кому-то еще.

– Давайте оставим хотя бы женщин, – упрямился Богданов. – Хотя бы Алену с Леной! Настя, ладно, ты… Не знаю, кто ты.

– Что значит оставим Алену? – фыркнула Алена. – В смысле оставим Алену? Да я им всем там по понятиям разложу! И так, как я, никто штопать не умеет, отвечаю. Да я коленки, локти, брови и все остальное сама себе латала раньше, чем вы тут яйца – ой, простите! – отрастили. Так что давайте-ка без дискриминации.

– А можно спросить? – подал голос Роман, который все это время молчал.

– Ну?

– А я мужичара или супертехнарь?

– Даже не знаю, Рома, – стирая с лица кровь, покачала головой Богданова. – После монолога мелкой я никого из вас тут мужичарами назвать не могу.

Первым засмеялся Влад. Да так искренне, что за ним подхватили и все остальные. Это был выход эмоций. Нервное, дерганое, странное подобие радости, ее убогая подмена. Грань между хохотом и слезами, которую никто так и не переступил.

– Тогда нам нужно подготовиться. Я не прощу себе, если еще кто-то из вас… Если что-то случится. Но все равно, что бы там ни было, вперед идут мужчины. И те, кто умеют стрелять.

– У него там немного человек осталось, – кивнула Елена. – Где-то семь. Плюс, сам Валентин.

– Давайте вас снарядим.

Пространство завода разорвал вой Эли. В последнее мгновение рука Валентина опустилась ниже, и выстрел прошил не живот, а ногу. Бедро. Багровая лужа медленно расползалась по серому полу. У Антона кровь застыла в жилах, он буквально оцепенел, таращась на то, как женщина корчилась в муках. Снаружи послышалось шевеление. Сначала два робких выстрела, словно предупредительных, а за ними целая очередь. Валентин отвлекся от юриста, которая, урвав мгновение, перекатилась за фонарь в тень.

– Вот сучонок, а. Ты глянь, Антоша, за тобой пришли, – дуло пистолета уперлось Горячеву в висок. Багратионов дрожал, и ствол ощутимо ерзал по коже. – Ну что, выбить тебе мозги сразу или подождать, пока он войдет?

Антон сглотнул, против собственной воли вывалив непослушными губами «пожалуйста, нет». Он шкурой чувствовал напряжение Валентина и боялся, что у того может просто сорваться палец. При таком раскладе промахнуться было невозможно – как и уйти от пули. Мгновение – смерть.

На улице что-то грохнуло. Багратионов дернулся, вжал голову в плечи, а рука с пистолетом ушла по касательной от лица. У Горячева же – снова сбилось в ритме сердце. Но не успел он даже выдохнуть застрявший в глотке воздух, как одна из строительных ламп, которая находилась ближе всего к Антону, покачнулась и с оглушительным грохотом рухнула в сторону Валентина. Багратионов едва успел отскочить, но этого замешательства хватило, чтобы чья-то тень на фоне общего хаоса бесшумно прошмыгнула за спиной насильника. В следующие секунды думать не приходилось. Всю энергию, скопившуюся в теле за проведенное в плену время, Горячев спрессовал и обратил в бросок. Мощно оттолкнувшись связанными ногами, Антон поднял себя вместе со стулом и неуклюже, тяжело обрушился на противника в развороте. Валентин охнул, пошатнулся, но больные ноги не дали устоять, и он упал, придавленный стулом и весом Горячева. В здании раздался новый человеческий голос: «Третий убит!» Хлопнул еще один выстрел. Судя по тому, что Валентин даже не пытался двигаться, он ударился головой и потерял сознание. Послышался звон летящего в сторону от чьего-то щедрого пинка пистолета, а над Горячевым присел Рома, быстрыми движениями срезая его путы.