Текст книги "Слепое пятно (СИ)"

Автор книги: Двое из Ада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 49 страниц)

Где-то завыла собака. Потоптавшись на месте, Горячев съежился – стылый воздух, казалось, занял каждую складочку в одежде. Пришлось просто идти прямо. Антон взял в руку безмолвный телефон – адрес участка, номер шесть по Первой линии, он помнил и так, но одному и без средств связи было оставаться жутко. Алкоголь пока учил смирению и притуплял инстинкт. Спасала, возможно, одна только дурная привычка – вечно пялиться в экран.

На десятом кругу борьбы с предательской техникой Антон все же победил. Смартфон в его руке завибрировал, с наигранной жизнерадостностью загорелся прямоугольник дисплея. И система дошла. И рабочий стол загрузился. И даже заряда было – тридцать процентов.

«Все не так уж и плохо».

Включив фонарик, Горячев зашагал вперед значительно бодрее. Тонкий луч света выхватывал где на стене дома, где на заборе цифры. Один… Два… Три… Четыре… Пять… На несколько метров вперед по правую руку от дороги раскинулся поросший кустарником невыровненный пустырь. И вот – еще один дом. Добротный двухэтажный кирпичный коттедж.

Семь…

Антон тупо встал у ворот. Открыл, что было ближе, галерею. Скриншот. В адресе – шестой участок.

«Просто не та линия. Черножопый ублюдок не довез».

Тогда Горячев, сбавив яркость экрана, чтобы его единственный товарищ вообще выдержал этот поход, опять открыл карты. Вбил адрес. Загрузился навигатор, очнулся растерянный компас.

«Повернуться и… Три метра?»

Ветер поднялся сильнее. Антон тупо стоял один на неосвещенной дороге и смотрел назад, на огромный пустой участок. Карта рисовала в этом месте квадрат – будто очертания какого-то дома. На деле не было ничего. Лишь пара голых деревьев, ямы да холмик ближе к дороге – не иначе как бывший некогда кучей строительного песка. Лев оказался первоклассным лжецом. Он умудрился даже владеть землей, которая на схеме выдавалась за немалых размеров дом. Умудрился в собственное досье в качестве фактического адреса вписать именно этот. И достанься корпоративные документы кому не следует – привел бы ищеек прямо сюда. На то самое место, куда приехал Антон.

Пропущенные сообщения в переписке, открытой только что, звучали как злая насмешка. Горячев был уверен, что прочитай он их еще в дороге – не поверил бы. Принял за отговорки.

«Остановись. Я не живу там, Антон. Там вообще никто не живет».

«Антон? Это правда, ты ничего там не найдешь. Возвращайся домой! Давай я приеду? Мы поговорим!»

«Антон?! Напиши мне, где ты! Я тебя заберу!»

Колени косило ледяным ветром. А изображение на экране рябило даже не потому, что тот был разбит. Горячев всхлипнул. Потом еще. Потом – заорал и со всей дури взрыл носком кроссовка щебенку. В кромешной, густой, безответной темноте какая-то испуганная мелкая живность сиганула в сторону. Даже ее слышал Антон – ее, катящиеся камешки да собственное эхо, да шум крови в висках. Нужно было заказать такси и ждать. Может быть, полчаса, если найдется водитель поблизости в пригороде, – так говорил разум.

«И деньги у меня есть. А если что – позвоню Лехе. Скажу, что напился и уехал, что завезли и выбросили черт знает где… Ждать час в лучшем случае… Пойду по шоссе навстречу, насколько можно…»

Только пропитое, обманутое сердце болезненно сжималось, отказываясь слушать увещевания логики. Что для нее – авантюра, то для него уже стало трагедией. Первая, вторая, третья ложь – как можно было после этого верить хоть в какую-то правду? А во всем был виноват сам Антон.

«Тупой, наивный, доверчивый, зависимый долбоеб… Сам себе придумал идеальную женщину… Сам запал… Из-за дрочки… Из-за траха… И мужиком тоже ведь принял… Педика! С бандитами на хвосте!.. Да мне двадцать девять… Умным уже должен быть…»

Слезы жгли щеки. Горячев утирался как мог, ровнял спину. Вышел снова к асфальтированной улице, как – показалось? – заревел где-то недалеко другой мотор. Взвизгнули на соседнем повороте тормоза… Дальний свет фар болезненно дал по глазам, ослепляя холодным сиянием и в то же мгновение рассеялся, обратившись в теплое свечение. «Крузак» играючи затормозил, сбросив скорость за полторы секунды с добрых шестидесяти до нуля. Дверь у водительского сидения распахнулась, а оттуда вылетел Богданов. Антон четко ощутил, как у него тряслись руки, когда Лев стиснул замерзшие плечи.

– Антон, ты в порядке?! – влетел Горячеву в лоб первый вопрос. Богданов выглядел ужасно обеспокоенным: вздулись вены на шее (а был он в одной рубашке), желваки ходили, как у дикой псины при виде мяса, глаза лихорадочно блестели, дыхание сбилось, словно все это расстояние он пробежал. – Тебя обидел кто?

– С тобой все… через задницу… Богданов…

Голос у Антона был совсем неровным. Не успел он побороть истерику – и теперь, когда за ним приехала главная причина его несчастий, пошел на второй круг. Глаза застилали злые слезы. А руки, сами собой напрягшись, одним толчком отбили Льва прочь. Горячев понял, что слишком ослаблен спиртным и собственными чувствами, когда тот не сдвинулся с места, но вцепился еще крепче. И тогда ударил кулаком в бок.

– Все… Через задницу! Ты обещал мне! Писать! Где ты! Ты мне, сука, не отвечаешь! Ради чего ты у меня под окнами, блядь, ходил тогда?! – захлестнутый яростью, Антон толкнулся снова, снова и снова. Лев отступал и терпеливо объяснялся:

– Тогда меня не ловили. И на хвост мне никто не садился. И людей вокруг меня не уродовали! Антон, я ж…

– А телефон?! Телефон ты тоже в задницу засунул?! Ты читал сообщения! Не оправдывайся! – Горячев вцепился Льву в воротник обеими руками и снова встряхнул. В этот раз Богданов казался неподъемным – и все же они покачнулись оба. – Я в твою историю поверил… И рожу Романа видел… Я переживал за тебя, сука!

Еще один толчок. Антон оступился и сам. Он не мог найти себя ни в пространстве – двухполосной линии света перед машиной, – ни в эмоциях. Лев снова сделал шаг назад, но что-то переключилось в его взгляде ровно в тот момент, когда затихли под ногами камешки. Богданов рванул к Антону, ловко заломил руки за спину и встряхнул. Тот забился, как взбесившийся жеребец. Тело знало, как освободиться, но Горячев не владел собой – и, чтобы справиться с крупным соперником, не хватало ни координации, ни сил.

– Успокойся, – рычал над ухом Лев, толкая Горячева к машине. Все произошло быстро: Антон встретился с телом «крузака» грудью, щелкнула и открылась дверь, Лев, придержав голову Горячеву, запихнул его в автомобиль с силой разъяренного медведя. Грохот захлопнувшейся машины походил на выстрел. Богданов отскочил в сторону, сцепляя руки за затылком в замок. Да и застыл так на какое-то время. Его плечи поднимались и опускались, выдавая глубокое дыхание – попытку успокоиться. Антон безрезультатно дернул ручку, еще несколько секунд – смотрел на Льва взглядом затравленной зверюги, которую посадили в клетку. Он ведь приехал сюда затем, чтобы выместить обиду, чтобы сдержать обещание – и разбить лицо обманщику. И оттого, что сделать этого не вышло, стало еще хуже. Сжав зубы, Горячев уткнулся лбом в панель переднего сидения. Жарко было от слез.

Лев вернулся через пять минут. Спокойный и взвешенный, он занял водительское место и выдохнул. В салоне пахло табаком, успокоительным и знакомыми Антону духами, что соседствовали с приятным ореховым ароматом.

– Пристегнись, – Богданов посмотрел на Антона.

– С тобой все через задницу… – тише повторил тот, игнорируя требование. Утер лицо. – Ты даже здесь наврал… И я приехал в задницу… Тут даже окон нет, чтобы под ними стоять…

– Антон, – посуровел Лев, стискивая руль. – Давай я приду к тебе домой, буду натыкаться на твои вещи, которые стоят на правильных и определенных тобой местах, и орать, что ты мне наврал, потому что у меня в воображении они так не стоят? Ты приехал в задницу, потому что она специально там вписана, чтобы, если что, какой-нибудь ублюдок приехал в задницу, а не ко мне домой. Эта задница специально там стоит, блядь. И, если ты сейчас не пристегнешься, я надеру твою задницу и поставлю на место.

Горячев посмотрел на Льва, шмыгнув носом. Он еще не мог успокоиться до конца, сквозь дыхание прорывались судорожные всхлипы. И вновь страшно стягивало виски, болела переносица. В этот момент Антон полнился ненавистью. Но с каждым вдохом он чувствовал – не видел, не слышал, а именно чувствовал запах человека, из-за которого готов был не испытывать сожаления, даже если бы ушел на край света, а не в дачный поселок. Сухо стало во рту, и он сглотнул соленую слюну. Отвернулся. Горячева ломало, он был на грани согласия, но приказ сейчас не исполнил бы даже под угрозой. А потому остался неподвижен. Лев вздохнул, прибил локтем Антона к сидению, чтобы дотянуться до ремня безопасности без помех. Последний взвизгнул, но провокации рук поддался, а Горячева послушно обнял и пристегнул.

– Я тоже переживал. Поэтому не выходил на связь. Я думал. Антон, ты считаешь, мне очень хочется разрушить тебе жизнь два раза подряд? – Богданов глубоко вздохнул, словно пытаясь отдать воздуху все свое напряжение. Рукой прикоснулся к горячей от слез скуле. Антон прикрыл глаза. – Мне страшно, но что бы я ни делал, выходит только хуже.

– Потому что ты не слушаешь других. И даже не пытаешься спросить. Если я спрашивал тебя, где ты, думаешь, я хотел получить в ответ молчание? А кто тебе вообще сказал, что ты разрушил мне жизнь уже раз? Ты, конечно, делал в этом определенные успешные шаги… Но я тебе этого не говорил.

Горячев уклонился, уронив лоб на прохладное боковое стекло. Обнял себя руками.

– Я догадывался, чем ты занимаешься и где пропадаешь. Это было ясно… Но ты – обещал… Доверять. Я хочу, чтобы ты мне доверял. Чтобы, если все сложно, так и говорил: «Антон, все пизда, мне придется пропасть на несколько дней». Я бы ждал… Я и так ждал… Но если бы ты говорил со мной, как с человеком, я бы не чувствовал себя мальчиком, с которым в зависимости от настроения можно играться, а когда не до игр – ставить на полку и думать, что там он и постоит.

– Я понял. Учту, – Лев переключил передачу, и они тронулись.

Комментарий к XX

Поздравляем читателей с праздником! Мы тоже победили новую главу, а наши герои почти победили своих чертей в этот раз.

Маленькая победа есть еще и в другой области: у нас появился свой паблик вк. Там будет появляться разное, в том числе напрямую касающееся “Слепого пятна”. Будем рады вас видеть у себя. <3

https://vk.com/2fromhell

========== XXI ==========

Ночь. Другой дом

Если бы что-то можно было разглядеть в темноте, оно обязательно пролетало бы за окнами. Но не пролетало. Виднелась только дорога в клине света фар и редкие проезжающие машины. Богданов сосредоточенно молчал, включив подогрев сидений и магнитолу, в которой тут же перепрыгнул с истеричной скрипки Паганини на спокойные песенки о вечной любви и надежде на местном радио. Но Антон не слышал ничего. Он тупо смотрел на шоссе, окруженное пустой равниной и отдаленными искорками высоток. Потом – здоровался взглядом со сгорбленным силуэтом индустриальных окраин. А дальше лишь Московский проспект, неспящая артерия Питера.

Заиграла очередная песня. Мажорный мотив, женский рок – Антона сперва чуть не замутило от несоответствия внутреннему состоянию. Он нахмурился и закрыл глаза, мысленно отсчитывая пару светофоров. И почему-то именно тогда расслышал текст, полный неразрешенной ярости и страсти. Что-то там про апрель, «магниты ног в педалей даль» и «что прошло, того совсем не жаль». Заныло под ребрами слева.

– Отвезешь меня домой, – выдохнул Антон, но перед тем как завершить фразу снова набрал полные легкие воздуха, – и тогда мы все закончим. Пока ничего не началось.

«И уже осатанело ноют губы, ноет тело», – рычало радио. Горячев шмыгнул носом. Он давно успокоился, но под эту песню память его царапалась изнутри и ревела, норовя разодрать в кровь глотку за озвученный ультиматум. Богданов недолго думал и переключил поворотник с левого на правый.

Они подъехали к монохромно серому в ночи дому, на котором черным пятном зияла табличка «Набережная реки Фонтанки». Лев с трудом припарковался у дома (все занято, все свои – давно на месте), заглушил мотор, закрыл окна и попросил Антона выйти. В спины дул неприятный пронизывающий ветер с реки, от которого хотелось укрыться. Богданов, придерживая Горячева под локоть, пропустил его в дом, где просторный холл встречал уютным светом, неясным засильем мебели и спящим бурчанием консьержа под ночной эфир радио. Последний окинул взглядом Льва, поприветствовал, сказал, что тот поздно ходит и это непорядок. Богданов жил на четвертом этаже. Добрались они на лифте. Лев прятал глаза от Антона в пол, но явно не от мук совести. Его взгляд был уставшим и тяжелым, и только сейчас под ярким светом кабины Горячев увидел последствия недельной работы в форме синяков, бледности и легкого истощения.

– Прибыли, – улыбнулся Богданов. Массивная железная дверь немо пропустила Горячева первым внутрь квартиры. Лев зашел следом, включил свет, показал, где снять обувь и повесить куртку. Огромный метраж, высокие потолки – вот что первым бросалось в глаза. А за этим – густой интерьер, где преобладал благородный графитовый цвет и песочные вставки. Антон словно увидел Nature’s Touch с изнаночной темной стороны. Под ногами приятным ощущением отдавался теплый пол, укрытый черным паркетом.

– Я тебя положу спать в кровати. Ты немного пьян, – Лев прошел вперед. Его апартаменты – это четыре комнаты, которые были пригодны для работы, но вот для жизни – нет. Гостей Богданов не жаловал: комнаты под спальные были определены как кабинет и место для сна. Последнее сияло графитовым интерьером с плотными льняными шторами, кроватью с кованным металлическим изголовьем, шкафом и стенкой в дуэт ему с множеством документов. Гостиная, которую Лев с Горячевым прошли первым делом, подсвечивалась пастельным желтым цветом от плазмы.

«Красиво», – с искренним восхищением подумал Антон. Он не высказал своих мыслей, но украдкой благоговейно оглядывался, как в музее или храме. Вместо этого автоматически ответил на замечание – то ли шуткой, то ли всерьез. Не понял сам.

– А если бы был сильно пьян, положил бы возле унитаза?

– Нет, поставил бы тазик, – ухмыльнулся Лев, расстегивая ворот рубашки. – Иди умывайся.

За этим последовали мелкие хлопоты; Лев определил Антону полотенце, набор для личной гигиены и отправил, по-отечески поглаживая по спине, в один из санузлов с ванной. Он, как нетрудно было догадаться, тоже оказался отделан черной плиткой под мрамор с песочного цвета сантехникой. Горячев бы с удовольствием нырнул в теплую воду (да в ней и уснул), однако большую часть времени он разглядывал все то, что только смог найти. Мебель в ванной была украшена матовой и глянцевой фактурой, под которой в фасаде таились ручки. Металлические полки хранили множество безымянных баночек коричневого стекла с логотипом компании, но без опознавательных знаков. На поверку пальцем там оказался крем (от него веяло тонким и свежим ореховым ароматом), эмульсия и неясная прозрачная жидкость без запаха. Все это напоминало немного одомашненный люксовый отель, но следы жизни читались в постиранных носках на черном змеевике, бытовой химии, что спряталась в приоткрытом шкафу под раковиной, остывшей на носике дозатора пене для бритья.

Поспешный, но тщательный контрастный душ смыл тяжесть опьянения, а чистота принесла комфорт и спокойствие. Антон вернулся в комнату с полотенцем на бедрах, роняя стекающие с волос и спины капельки на пол. По старой, неясной многим привычке в подобном положении он чувствовал себя увереннее всего: за спиной остался не один десяток посещенных с одной плотской целью гостиничных номеров и квартир. Но как только сложенные вещи легли на тумбочку у изголовья кровати, Горячев озадаченно замер. Система дала сбой. Он находился в очередном чужом доме не потому, что пришел на блядки. Его сюда привез Богданов – который не захотел терять. Не захотел прекращать их (это было хорошо ясно обоим) опасную связь.

Тяжелое жаккардовое покрывало графитового цвета было отброшено, являя миру темное однотонное постельное белье. Антон бродил взглядом по тканым складкам, будто в них мог найти ответы на море новых вопросов, которые нахлынули волной на смену прежним. Как так вышло, что он пришел к этому и больше не слышал бури в душе? Правильно ли сделал, не просто доверившись, возможно, самому ненадежному человеку, какого только мог встретить, но и позволив ему сделать выбор? И когда Горячев успел так легко определить, чего хочет, раз теперь даже в объятиях неизвестности не слышал эха сомнений?

Богданов шевельнулся, вытащив из шкафа еще один плед и повесив его на плечо. Он обернулся к Антону, хотел было что-то сказать, открыл рот, но тут же закрыл – и уставился на бедра, прикрытые полотенцем.

– А, я не дал тебе одежду… Дать или будешь спать так? – Лев крепче обнял покрывало. – Я пойду на диван, чтобы не смущать тебя.

Горячев вздрогнул, очнулся. Смысл слов дошел до него не сразу. Но как дошел – вызвал беззлобную усмешку. Антон присел на край кровати.

– Дома сплю так, – пожал он плечами. – Но с тебя, Богданов, охеревать бесконечно можно, конечно…

– Почему? Потому что ты спишь голышом? – не понял Лев, вытягивая из кровати подушку. – Или потому что я очень изысканный?

– Ну и это тоже, конечно, – Горячев улыбнулся – впервые за долгое время искренне и легко. В голову начали лезть дурацкие шутки. – Но вообще-то я о том, что ты привез меня к себе домой, раздел – и собираешься сбежать. Нет, я понял, что у тебя все через задницу… Строго говоря, с тобой даже трахаться – только так…

Антон замолчал. Его тело было измотано бессонницами, недоеданием, физическим напряжением и нервными срывами. Однако теперь, отогревшись и проникнув в бастион Богданова, Горячев ощутил себя живым. Словно поставили в привычный режим рычажок, пропускающий на волю мечты и желания. Наполняться стало опустошенное сознание – еще чем-то неясным, Антону не удавалось определить в общем потоке. Но он больше не переживал и не спешил. Хотелось насладиться моментом, первым недолговечным покоем, не думая о будущем вообще ничего – не ожидая ни лучшего, ни худшего. Горячев заступил коленом на кровать и сразу же блаженно упал в нее, приятно ежась от ощущения дорогой ткани возле кожи. Потянулся до хруста позвоночника. А потом, вытащив из-под одеяла съехавшее полотенце, скомкал и кинул в сторону Богданова, сощурившись на него с вызовом.

– Антон, – Лев глубоко и тяжело вздохнул, когда оно, скатившись, упало к ногам, – ты меня без хуя заебал. То тебя не трогай, то трогай. Тронь я тебя сразу, клянусь, орал бы завтра, как потерпевший, что было нельзя и я тобой воспользовался. А ведь ты был немного пьян… Вот ни разу в жизни так не хотел быть положительным, как с тобой, но это что-то заоблачное… – Лев швырнул плед на пол вслед за полотенцем, отправил точным броском обратно на кровать подушку и ушел. Вернулся он, правда, всего через минуту, присел рядом с Горячевым. Матрас послушно промялся, а на спине Антона оказалась небольшая коробка, сочно похрустывающая упаковочной бумагой.

– Никак не пойму, есть у тебя чувство юмора или нет… – Горячев увильнул, смешливо отфыркиваясь, начал переворачиваться на бок, но его опередили. И возразить он тоже ничего не успел.

– И вообще, не критикуй меня. У тебя раньше все было через пизду, – Богданов положил руку на коробку и немного придавил. Так она не могла скатиться, и Горячев повернуться или подняться тоже не мог. Особенно на мягкой постели задача становилась трудновыполнимой. – А так как критики было слишком много за последнее время, свой подарок ты получишь только тогда, когда я удовлетворюсь похвалой, – голос Льва потеплел.

– Ну тогда для начала скажу, что все-таки есть, хотя моих шуток ты понимать не хочешь… – Горячев выдохнул, а после стал елозить на месте в попытке выбраться из-под руки. – Да отпусти ты меня, дай повернусь! Мне же тебя хвалить, а не подушку…

– Мне нравится вид, – рука с подарком съехала ниже, оказавшись на пояснице у самой кромки одеяла. – И у меня есть уши. А еще мне хочется представлять, что ты будешь прятать в подушку свою краснеющую морду.

Антон вздыбился от прикосновения прохладной упаковки внизу, но не от страха или неприязни. Ему было щекотно – и он действительно слегка смутился, но ярче всего вспыхнул в груди восторг. Уткнувшись лицом в подушку, в темноту, Горячев замер. Он помнил подобное волнение в себе. То самое, которое испытывал, надевая на глаза повязку и отдаваясь власти сильных – вот почему таких сильных – рук. На минуту в комнате повисла тишина, иногда прерываемая тихим шуршанием. Антон слушал мерный стук собственного сердца. Возможно, эта пауза затянулась слишком надолго и Богданов успел решить, что Горячев снова заупрямился. Но тот заговорил раньше, чем этот миг прекратился:

– Я тебя когда в самый первый раз увидел, подумал: что за начальник… Весь из себя такой питерский аристократ, мягкий, добрый. Елену передо мной приструнил, которую я считал зарвавшейся подсадной телочкой под твоей пяткой – ты только ей не говори… На тебя можно было с открытым ртом смотреть и мечтать стать таким же. Ну, знаешь, пацаны мелкие заглядываются на солдат или пожарных, на каких-то героев. У тебя даже внешность такая, ты всегда в светлом – словно сияешь. Интерьеры, конечно, выбираешь ты себе под стать… В смысле на их фоне ты наиболее выигрышно смотришься. Уж не знаю, рассчитывал ли ты на это, когда все строил… – Антон облизал губы и вдохнул глубже. – А когда я в первый раз тебя почувствовал, то подумал: что за женщина… Почему от нее так пахнет и почему – такие нежные руки. Я не понимал и едва ли был готов, потому что, увидев на пороге Елену, сначала ожидал, что это будет она. И хотя все так сложилось, что я думал на нее и позже, на каждой нашей встрече я терял связь с реальностью. Я не знал, кто ты. Мог только удивляться, почему ты так легко раскрепощаешь и притом подчиняешь себе. Я этого боялся сперва. И даже злился, когда уходил. Ведь эта женщина, которой я не видел, раздражала своей притягательностью. А потом еще был этот момент с Элей, и тогда все пошло совсем не так…

– А что было с Элей? – удивился Богданов. – Это с нашей, с юристом?

– Да, с ней… Я тогда, правда, об этом еще не знал. Это было после моего второго визита. Я думал, что иду к тебе только для того, чтобы – ну, временно, сбросить напряжение и уйти… Я тогда уже нагрузился. Думал о том, что это банально опасно. Что меня могут… Снимать на камеру. Я хотел вернуться в колею. Зацепил ее в клубе. Или, вернее, она меня. Мы поехали к ней, а ты писал мне, требовал ответа и потом вот спросил, мол, что, меня тогда вычеркивать и искать замену? Меня перемкнуло. И у нас с ней той ночью ничего не вышло. У меня просто не встал. Мне тогда стало обидно за то, что… Ну, это смешно звучит, может. За то, что меня пытается бросить баба. Я остался с тобой из принципа. Типа если считаешь, что ты лучше и чего-то такого стоишь – ну, я это проверю и уйду от тебя сам в случае чего.

– Угу, – подал голос Богданов, подтвердив, что слушает, а сам ревностно придавил Горячева еще сильнее. – Ну, значит, не зря писал как ваша Настя. Хоть какой-то в этом был толк.

– И тогда мы с тобой стали переписываться, – продолжил Антон, судорожно выдохнув. С каждым новым словом он все глубже погружался в воспоминания, в которые нырял уже не раз в попытках понять себя. В попытках найти «хозяйку». – Просто – говорить. И это для меня стало точкой невозврата… Это было для меня самого странно, но мне нравилось. Мы могли общаться. У нас были общие темы, ты подкупал своей образованностью. Был немного старомодным и местами чопорным… – Горячев усмехнулся. – Но мне казалось, что я, даже не зная твоего голоса, слышу в тексте интонации. Женщина, с которой я общался, казалась одинокой. Грустной. Но со мной расцветала и к тому же была любовницей, которая не надоедает. Она ухаживала за мной, а я хотел видеть, что мое присутствие тоже приносит ей удовольствие. А потом началось… Роман, подброшенные документы, все это. Влад, который пытался меня переубедить – это же он посоветовал мне тебя… У нас с тобой появились общие волнения. Кажется, тогда я особенно стал доверять. Потом ты помог Лехе. Это все воплотило тебя окончательно. Я в тебе… Потерялся. Хотя в жизни и на работе Лев Богданов уже пугал меня. Своим прагматизмом и откровенными высказываниями о том, как манипулировать людьми. Это было не то, что я ожидал в нем найти. Особенно с учетом того, что я подслушал один ваш диалог с Еленой – и знал, что ты боялся за нашего битого из каморки. Что ты… Поверил мне, когда я сказал, что с ним могли что-то сделать. А Елена – нет. В общем со Львом-начальником у меня отношения тогда пошли по пизде и впрямь… – Антон сглотнул. Он чувствовал, что вместе с накатывающим чувством вины за свои решения снова начинает дрожать голос. – А с тобой – наоборот. И даже я сам уже понимал, что происходящее между нами – это не затянувшееся приключение. Вокруг мог происходить любой пиздец, но меня ничего не останавливало. Я тебя хотел. Позволял тебе все. Я на тебе помешался… Мне кажется, я готов был увидеть на твоем месте кого угодно. И первым делом всякий раз мыслями упирался в Елену, хотя при личном общении она… Ну, у меня ничего не екало. Не так. А потом все произошло… И ты оказался человеком, который вызывал у меня панику. Я был уже в отчаянии, и когда увидел перед собой тебя, я просто… Это было просто страшно. И столько всего свалилось в кучу… Я правда не владел собой. Прости меня. Мне казалось, что если я не дерусь, то мне конец. Вернее, что мне в любом случае уже конец.

Повисла тишина. В глубоком молчании слышалось размеренное дыхание Льва, нервное – Антона, и праздничное шуршание слышалось тоже. Богданов поднялся, перешагнул Горячева и повалился рядом на кровать, своим падением вздыбив постельное убранство. Он поставил перед Антоном коробку размером чуть больше ладони. Тот осторожно обхватил подарок пальцами и поежился от совсем близкого и громкого шороха.

– Так себе комплименты, но теперь я хоть знаю, что не я один нахожусь в том, в чем нахожусь. Нас здесь двое… – Богданов улыбнулся, погладив Антона костяшками пальцев по щеке. Прикосновение обжигало своей нежностью. – Теперь уже все ясно.

– А потом я только думал, – Горячев продолжил говорить, как ни в чем не бывало, ковыряя краешком ногтя случайно найденный залом на упаковочной бумаге. – Мне хотелось знать, что тебе совестно. Понять, что меня никто не держит, и тихо уйти, как-нибудь там все забыв… Конечно, ни хера не выходило. Потому что я смотрел на тебя и даже с синяками видел роскошного мужика, который может все. И держаться перед иностранной делегацией, и отгрохать такую фирму… И быть охуенным любовником с какими-то немыслимыми руками. А потом совершать безумные поступки. И еще целоваться приятно, даже когда душа трещит по швам… – Антон усмехнулся и поднял на Льва взгляд. Только теперь они находились настолько близко друг к другу, не разделенные ни расстоянием, ни тишиной, ни контрактом, ни даже сомнениями. До лица долетало дыхание. Горячеву казалось, что он уже почти трезв и точно не хотелось спать. Он хорошо осознавал, где находится и с кем. Все желания, вызревшие не сегодня и не вчера, лежали на расстоянии вытянутой руки.

Зашуршала праздничная обертка. Лев с интересом наблюдал, как Горячев раздевает тело коробки, как предстает перед глазами ее черная поверхность с синим оттиском: «S8». А после вскрыта оказалась и она. Горячеву в руки выпрыгнул новый холодненький смартфон с гравировкой на задней панели. Рисунок воплощал собой знак бесконечности, сплетенный из тысячи маленьких ветвей. Антон нежно обвел его пальцем, чувствуя, как на тело будто бы со всех сторон давит атмосфера. Как нервы сжимаются, подобно тугой стальной пружине, для которой еще секунда – и…

– Хочу, чтобы ты всегда был на связи. Я тоже научусь. И вдруг между нами станет больше навсегда.

– Спасибо.

Антон, в последний раз огладив еще холодное скользкое стекло, бережно убрал смартфон в коробку, отложил на тумбочку. Но в повороте к Богданову он как будто случайно оказался лицом гораздо ближе… Кончиком носа – только чудом не столкнулся с носом Льва. Горячев резко вдохнул. Еще ярче запахло орехом.

– Спасибо… – повторил он, облизнув губы; усмехнулся. Совсем жалобно скрипела внутренняя пружина. Антон подобрался рукой к лежащей рядом руке Богданова, вскарабкался по ней на плечо. Впереди был последний порог. – Лев…

Горячев не боялся переступить. Но он, пожалуй, увидел красоту в этой последней секунде перед прыжком и только оттого замешкался. Богданов улыбался, сократив расстояние, еще немного подошел к самому краю.

– Спасибо в карман не положишь, – ловко перевалил все в материальный эквивалент Лев. Он прижался к Антону с поцелуем, бесцеремонно смял живой рот и с тем же лихим настроением потянул Горячева на себя, зафиксировав его голову за подбородок. Волна мурашек прошла вниз по телу, когда вместе с атакой теплых губ в кожу кольнула мягкая щетина. Голова Антона кружилась от знакомого и желанного, но в то же время совершенно нового, будоражащего чувства. Сегодня Богданов явно намеревался взять больше: в рот проник язык, а с ним и более глубокая ласка, уверенная и жаждущая, что ощущалось в раскалившемся дыхании. Горячев медленно моргал и жмурился, сильнее впиваясь пальцами в бок Льва; часто, яростно сопел – и не менее яростно отвечал, а потом завлекал сам и давал заманивать себя в пронизывающую все нутро сексуальным желанием щекотку. Ничего с собой не получалось сделать. Пробудившееся голодное тело рвалось отвечать на своем наречии, вмиг возбуждаясь до пика: это читалось в спешном сердцебиении, в поднимающем дыбом шерсть жаре под кожей, в пульсирующем приливе крови между бедер.

– Лев… – сорвался с губ шепот в короткий миг разрыва. Сильное имя удивительно легко и правильно слетело с языка, и Антон тут же потонул в новом витке поцелуя. К Богданову он прибился ближе, закинул бедро на талию и толкнулся навстречу, доводя соприкосновение тел до конечной, взрывоопасной точки. Лев сперва отпрянул как ошпаренный, но в следующий момент подхватил Антона под голый зад, смял, стиснул, утянул под себя волевым выбросом в попытке сохранить собственное равновесие. Качнулась со скрипом кровать, зашелестело постельное белье под теплым молодым телом; глухим ударом, спихнутое неверным движением ног, встретилось тяжелое жаккардовое покрывало с полом. Короткая заминка сменилась жадным нападением: Богданов помог Антону избавить себя от одежды и угрожающе навис сверху. Руки Льва лепили жаркие прикосновения к шее, плечам, ложились на бок, опускались многообещающе на бедро, натыкались на тазобедренную косточку… Под музыку судорожных вздохов за прикосновениями следовали и пьяные поцелуи, угрожая вскоре измазать лаской низ живота. Горячев еле держался – и еле останавливал этот напор. Не ради того, чтобы сбежать. Ему просто хотелось быть первым.