Текст книги "Слепое пятно (СИ)"

Автор книги: Двое из Ада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 49 страниц)

Зло звякнули, опустившись на стол, рюмки. Антон не смотрел в лица Влада и Алены, не желая видеть или слышать ни упреков, ни жалости. Леха усадил Льва через стол напротив себя, на свое прежнее место (Богданов был по левую руку от Горячева), а Елену – на диванчик к Алене. И теперь она в холодном свете лампы над столом оказалась прямо перед Антоном. Каждый раз, когда он поднимал глаза – видел ее в хищном благородном раскрасе. Елена была хороша – хотя и резко контрастировала со своим привычным деловым обликом. Но чем больше Горячев позволял себе любоваться, тем ярче внутри вспыхивало новое чувство – тревога. То, как Богданова была одета и тем более накрашена – все это он уже видел, но только не наяву…

– И еще раз – здравствуйте, – профессиональным тоном начала Елена, положив клатч на колени и кивнув всем присутствующим. Она вновь представила их со Львом и попросила обращаться на ты. Алена и Влад представились в ответ. Богданов в свою очередь улыбался и кивал, но молчал. А Елена, причмокнув губами в глубоком сливовом оттенке, продолжила заводить разговор, обращаясь к Алене: – Ох, да, я читала твой блог, когда Антон предложил интервью или что-то вроде этого. Мне понравилось, очень профессионально. О, кстати! Я думала о том, что про нас там мало что написано, и без намека принесла тебе пробников наших всяких разных…

– Правда? – Алена засветилась от счастья, но усиленно пыталась это скрыть. Ее неодобрительные взгляды в сторону Горячева на этом моменте и закончились. – И что там? Скорее показывай!

– Прямо сейчас показывать? – засмеялась Елена, с готовностью раскрывая маленький на первый взгляд клатч. Казалось, все, что там могло поместиться – телефон да банковская карта в самом лучшем из случаев. Но когда Алена согласилась, на стол из черной дыры, что в народе вежливо и нежно называется «дамская сумочка», посыпалось наименований двадцать небольших плоских пакетиков с самыми разными продуктами. Елена вытряхивала от души, так, что вылетела и банковская карта, и подводка для глаз, и маленький футляр от помады, по воле случая прикатившийся к Горячеву. Он остановил черный глянцевый цилиндрик у края стола, прижав пальцами. И пока все увлеченно наблюдали за тем, как две пары женских рук перебирают косметические саше и миниатюры, Антон тупо уставился на помаду у себя в руках.

Можно было, несомненно, молча вернуть ее владелице, сочтя все нелепым совпадением, но свой недавний подарок хозяйке Горячев знал до мельчайшей трещинки. Перед вручением он рассматривал выбранную косметику весь вечер – и даже содержимое нижней наклейки запомнил наизусть, вместе с номером партии. Пальцы дрогнули, а взгляд пополз выше – сперва на обтянутые перчатками руки, потом на грудь и дальше, к закрытой горловиной платья шее… Снова «Бермуда» являла свою магию, встречая людей, которые в иных обстоятельствах могли никогда не увидеть друг друга. Антон медленно выдохнул. Когда его зрачки поднялись до уровня лица Елены, ему показалось, что он вовсе ничего не видит, кроме черно-багряного марева, которое всегда обволакивало его вместе с повязкой.

– Елена, – окликнул Горячев и протянул ладонь. – Твое…

– Ой, спасибо! – она выхватила помаду так просто, будто не понимала, как подставила себя. Непревзойденно играла невинность и незнание, словно дело ее жизни – актерство, эпатаж и публичная демонстрация. Давалось это ей дьявольски просто. Тем временем девушки вовсю обменивались контактами и впечатлениями: – Так вот, если тебе понравится, я пришлю через Антона оригиналы. Попробуй все и напиши мне…

– Женщины… – закатил глаза Вовин. И вдруг Лев, словно очнувшись от забытья и немного угрюмого настроения, вцепился взглядом да и словом во Влада.

– Влад, кстати, я знаю, что ты устраиваешь выставки. Был на одной из них. Фантастически, конечно.

– Серьезно? Были? – на лице Вовина сменялись друг за другом удивление, недоверие, а затем – восторг. Лев с упоением рассказывал, что видел и ощутил от последней инсталляции, какова она была, а Влад впитывал чужие эмоции, словно губка. Как и любой творческий человек, он жаждал признания, а Лев ему это дал. И вот напряженная атмосфера первой встречи рассеялась, как утренний туман под весенним палящим солнцем. К Богдановым как-то быстро все расположились, расслабились, в ход пошел алкоголь и душевные разговоры, даже прикосновения и неудобные вопросы, которые в хорошей компании играют роль жаркой приправы. Только Антон оставался тих. Он иногда улыбался, иногда кивал, но в основном пил и глядел украдкой на Елену – или вовсе в сторону.

– Алексей, как ты пришел к ЛГБТ-френдли настроениям Бермуды? – по обыкновению улыбался одними глазами Лев, забросив за щеку кусочек лайма и даже не поморщившись. – Это сейчас такая продаваемая тема, но проблемная.

– Это Питер, – разулыбался Котков. – Так уж исторически сложилось, что это самый европеизированный из исконно российских городов, и мы никогда не отделаемся от стереотипов на этот счет. У нас всегда огромный поток иностранных туристов, да и международная торговля процветает… Ну и с учетом того, что я не вижу лично для себя проблемы в том, что люди бывают совершенно разные, но любят друг друга одинаково – я решил, что надо использовать потенциал нашего имиджа «поганой Гейропы». Что для одних так, то у большинства вызывает, в свою очередь, хотя бы любопытство… Слышал отзывы, что кто-то благодаря нам и подобным даже гордится своим городом. Мол, самые передовые… Это же дух свободы. Все мы ее хотим. И нет ничего плохого в том, если кто-то скажет «да, так можно» – раз уж никакими законами не закреплено обратное. А вот ущемлять по какому-либо признаку человека нельзя…

Антон поднял голову, почувствовав на себе многозначительный взгляд Лехи, и шмыгнул носом, а потом снова отхлебнул из стакана. Пока суд да дело, успелось уже перейти на чистый ром. Потому, несмотря на мрачное настроение, язык все же развязался:

– А вы, Лев Денисович? Почему спрашиваете? Вам нравится такая концепция? – прямо спросил Горячев. Лев секунду задумчиво крутил пустую рюмку, чтобы после вернуть все внимание Антону.

– Я за, да, – Богданов наткнулся на неожиданно острый взгляд Елены и исправился: – Точнее, не против. Совершенно спокойно отношусь к любому проявлению человеческой натуры, кроме, естественно, абсолютно незаконной. А одна из причин, почему я так яро захотел помочь и сотрудничать с «Бермудой» – эта. Очень редко где сейчас есть свобода, больше ее заменители, ложь и попытки урвать кусок. Поэтому мы тоже хотим запустить линейку мужской косметики… А полной грудью мало кто и мало когда дышит. А ты почему мальчика обидел, Горячев? Он расстроился. Я бы тоже расстроился, если бы меня так отшили.

Все притихли в ожидании ответа Горячева, а Вовин даже хихикал в кулак.

– Потому что Леха забывает одну деталь, – Горячев вздернул подбородок, глядя Льву в глаза. Он был пьян, зол, его раздражало, что кто-то продолжал его отчитывать. Собственные жизненные принципы пульсировали в висках, смешиваясь со страхом, что слухи поползут по компании… Что дойдут до хозяйки, а она примет все за чистую монету и отвернется… – Если в свободной «Бермуде» тебя кто-то не тот видел с мужиком, то потом, когда ты выйдешь на улицу – ты пидор. А я не пидор. Это была шутка, ясно? Которая зашла далеко.

Антон резко выдохнул и залпом осушил наполовину пустой стакан. Леха вздохнул:

– Антоша, тебя никто никем не считает, успокойся ты уже… Это мы его подбили, Лев, так что это и моя вина в том числе. Думали развеяться, отвлечься, подурачиться. Здесь же все можно… Но Антон принципиально не…

Но Горячев перебил:

– Да хорош, Леха! Окей, твоя правда, здесь всякий народ встречается и никто никого в шею не гонит. Только не делай вид, что тебе-то не все равно, что о тебе подумают! Вот ты пошел бы здесь же, у себя, прямо сейчас с мужиком танцевать? Не по приколу, нормально? Вот Влад бы пошел, потому что у него вся жизнь – сплошной прикол, я даже спрашивать не буду. А ты? Сам?

Котков запнулся, пораженно взглянув на Горячева. Очевидно, такой атаки он, привыкший сам всех учить, не ожидал. Но секундной заминки хватило, чтобы подобрать слова.

– У меня девушка есть, Антон, – спокойно и примирительно стал отвечать Леха, хоть в его взгляде и сквозила уязвленность. – И так, как ты танцуешь и еще многие здесь, я бы не стал поэтому…

Антон усмехнулся. Таким аргументом мог прикрыться кто угодно, но правду он в общем знал. А потому, быстро потеряв интерес к Коткову, перевел взгляд на Льва – словно тот же самый вопрос переадресовал теперь ему, представителю группировки «не против». Богданов выглядел потерянным и даже раздосадованным. Но Антон не успел отпраздновать победу над двумя «учителями жизни», как Лев искренне признался:

– Вот блин, а я сказал, что мы вместе, и я застал тебя за изменой… Мол, поэтому ты так отреагировал… Прости, Антон. Это ничего, не повредит твоей репутации?

Антон захлебнулся было от возмущения, но, запоздало осознав весь смысл фразы Льва, и вовсе забыл как дышать. Он сперва покраснел, потом побледнел, потом, надеясь, что в кислотном свете оттенки все равно неразличимы, в очередной раз спрятал пристыженный и потерянный взгляд в матовой черной поверхности стола. Несколько мучительных минут Богданов сохранял интригу, как и непробиваемую мину вины на лице. Вся компания замерла в ожидании развязки.

– Лев! Ну твою мать, хватит мучить человека, – не выдержала и заступилась за Горячева Елена, хлопнув перчаткой по столу. Богданов разразился хохотом, как, впрочем, и все присутствующие, немного расслабившись, – кроме Горячева. – Антон, да шутит он просто. Ему не нравится, когда принадлежность к какой-либо ориентации сравнивают с унижением. Вот и проучил.

– Да, именно. Не нравится. Поэтому если ты гей и об этом знают – нечего стыдиться. А тебя, Антон, правда никто никем не считает, кроме того, кто ты есть. Я сказал, что ты козел, а в зале твоя девушка, – Лев закатил глаза и выразил всю степень усталости тем фактом, который сейчас должен был признать, – Елена. Так что пригласи даму, пока я правда кому-нибудь не рассказал о твоих тайных пристрастиях.

– Лев Денисович, ну вы вообще, – улыбалась Алена, пока Елена подбирала ругательства. – Ну вы вообще…

Антон растерянно посмотрел на Богданову. Все происходило настолько сумбурно, что он едва ли успевал понимать хоть что-то… Над ним пошутили раз, другой – зачем уже был третий? Но Елена, сама смущенная до злости, взглянула на него в ответ. И тогда Горячев решил, что пока Богданов завоевывает умы его друзей, он и впрямь, раз так хочется, заберет ее… Как раз именно сейчас электронные переливы на фоне стали медленными и вязкими, что явно располагало к нежным объятиям и парным покачиваниям. Антон встал из-за стола решительно (чтобы по крайней мере убедиться: ноги держат), обошел его и вырос над Еленой, протянув ей руку.

– Ну а если и правда на танец… – произнес Антон ей на ухо, наклонившись. – Ты согласишься?

Елена оставила себе пару секунд на размышление, а затем молча подала руку, привстала из-за стола, оставив все личные вещи на растерзание Алены. Их выпустили под всеобщий смех и шутки, а Лев проводил обоих раздраженным взглядом и вернулся к беседе. Антон чувствовал, как дрожит рука Богдановой в его руке и, казалось, сквозь ткань перчаток ощущались похолодевшие пальчики.

– Я не умею танцевать, – сообщила Елена позже, когда они встали лицом к лицу на танцполе, прижимаемые друг к другу со всех сторон другими парами. – Точнее, умею, но последнее, что я хотела бы делать – танцевать. – Она припала к Горячеву, как к спасательному кругу, как к последней тростиночке над зыбучим песком. – И сейчас мне будет очень стыдно.

– Тогда почему согласилась? – неловко улыбался Антон, но уже устраивал руку Богдановой у себя на плече, а сам держал ее за талию. И вот снова – тот редкий момент, когда их лица совсем близко… Взгляд Горячева остановился на темных, красиво очерченных губах. Он нервно сглотнул, и, чтобы не оторваться от реальности окончательно, посмотрел в глаза. – Я, правда, тоже танцевать не умею… Но люблю. Уметь на самом деле совсем необязательно. Так что и стыдиться нечего.

– А не стоило? – усмехнулась Елена, стискивая плечо Горячева. – Да просто. Ты хороший парень, да и нужно же нам восстановить твою репутацию супер-натурала по-быстрому. А другую девушку еще ищи, подкатывай, трать деньги на коктейль. Вот. – Она замолчала, повернувшись в сторону столика, где сидели остальные, но тут же спрятала взгляд в плечо Антона. Они двигались медленно, но все равно Богданова несколько раз наступила Горячеву на ногу, а затем долго извинялась: – Вот видишь, я не умею больше.

– Хочешь, покажу особую магию? Чтобы не переживать? – разулыбался Антон. Елена забрала все его внимание, притянула, как колдунья. Он видел знак – и он верил. Давал себя заворожить, а все прочее утекало, словно песок, сквозь темные силуэты на танцполе… Было неважно, что она продолжала играть, пряча за неверным мигающим светом направление взгляда и мыслей. Антон видел ее лицо, держал руки, с самого начала стыдливо скрытые от всеобщего, быть может, осуждения… Горячев знал: даже если Богданова не откроется ему сейчас, он покажет, каким может быть. Забыть бы только им обоим совершенные ранее глупости… В конце концов именно от них Елена вызвалась его спасти. – Ты вот сегодня выглядишь волшебно… Тебе очень идет, тебе говорили?

На этом вопросе Антон развернул Богданову, выводя из тесного угла глубже в зал. И вот даже свой столик за чужими головами сложно было разглядеть. В глазах Елены виделись исключительные благодарность и радость.

– Спасибо. Мне подарили просто, – Богданова положила голову Антону на плечо, и у того затрепетало сердце, а тяжелое от алкоголя тело стало вдруг совсем легким. В этом жесте, вероятно, тоже было немного желания спрятаться, но больше – доверия и теплоты. И еще того, что заставляло Антона так страстно желать быть нежным. – Ты тоже. Буду хвастаться, что с тобой танцевала. Спорим, меня сожрут с потрохами, как только мы выйдем отсюда?

– Пускай попробуют. У тебя поострее зубки, – Горячев прикрыл глаза, обнимая Елену за талию немного крепче. Они стояли совсем близко, и на коже слышалось легкое дыхание, а грудь жалась к груди – но в этом не было ничего вульгарного. Наверное, Антон впервые со школьного выпускного танцевал с девушкой, с женщиной не затем, чтобы потом затащить ее в постель. Конечно, он хотел бы – естественным образом хотел большего, нежели у них с хозяйкой было… Но еще сильнее – просто увидеть, услышать, прижать к себе.

– Ай! – Елена вдруг взбрыкнула и отпрянула от Антона, окинув его взором, полным негодования и злости. – Ты что, обалдел?

Но Антон-то заметил, что позади Богдановой хихикала знакомая ему видная брюнетка. Она улыбалась окрашенным в темный цвет помады ртом и щурила глаза со стрелками. Другой формы, но стрелками. Их можно было назвать готическими: два черных хвоста направленных от уголка глаза вверх и вниз придавали роскошной женщине налет язвительности.

– Что, подруга, тоже мальчик понравился? – Эля, расплываясь в улыбке, повисла на плечах Елены, а последняя сразу выдохнула, осознав, что шлепок по ягодице ей прилетел не от Горячева. – Не надо, он динамо, – и, словно переключаясь, улыбнулась еще шире: – Привет, Антон! Ну что, кому из нас больше идет эта прекрасная помада и подводка? – Эля схватила Елену за подбородок, подставляя ее лицо выгодным ракурсом. Но Богданова быстро отбилась.

– Эля, бесишь. Сидела бы на корпоративе и сидела, что приперлась?

– Ну как, тебя потеряла. Адвокат я тебе или кто? Я должна всегда знать, где моя маленькая нарушительница всех законов.

Горячев даже за непринужденным женским щебетанием посреди танцпола не сразу нашелся, чтобы хотя бы поздороваться. Только бегающий из стороны в сторону взгляд ошарашенно сличал макияжи и наряды… И если Елена сегодня была колдуньей, то Эля опять предстала Снежной Королевой в белом. Но не одно это так ошарашило Антона. Он смотрел на хищную сексуальную брюнетку и вспоминал: «приезжает по вечерам, утром в адвокатской конторе», «не друзья, а давние партнеры», «Елене – близка»… А главное, подтянутая, как и Богданова, Эля играла главной уликой сегодняшнего вечера на узких хитрых губах. Уликой, которая, как и ряд других, раздвоилась на обеих женщин.

«Но как же я обдолбался в тот вечер», – сетовал про себя Антон. Потому что ни прикосновений, ни того, как выглядела шея Эли, он ни тогда не распробовал, ни теперь вспомнить не мог.

– Ох, Антон, смотрю, с последнего раза связь «реальность – голова» окончательно потеряна. Я говорю, кому помада больше идет? – Эля пощелкала перед Горячевским носом пальцами, призывая его ко вниманию и к ответу. А затем наклонилась ближе и сложила губки бантиком.

– Да… – промямлил Горячев, но после, как от удара током, встряхнулся. Щелчки подействовали безоговорочно, перенастроив все тело на другой лад. Очнулся и сел за руль прежний нахальный мачо: – Я заберу обеих. Можно?

– А вы знакомы? Откуда это, когда успели? – удивилась было Елена, пока подруга в открытую красовалась и – Богдановой явно было стыдно на это смотреть – соблазнительно водила тазом, отодвигая кого-то особенно приставучего от себя точным ударом шпильки в носок ботинка. – Антон, это Эля – мой личный адвокат. Эля – это…

– Антон Динамо, я знаю, – засмеялась женщина, выпрямившись и повиснув теперь на Горячеве. От нее резко пахнуло тяжелыми сладкими духами. Горячев медленно моргнул, чувствуя, как его ведет от этого аромата. – Да в этом клубе-то мы и встретились. В общем, дело было скверно, а тут я гляжу – нате-ка… Стоит и так нежно обнимается, и на жопу рукой не лезет! Я диву далась и решила все испортить, конечно же.

– Ну и я рад тебя видеть, – ухмыльнулся Антон. А сам утопал в отчаянии: делать-то ему было что? Магия находки в лице Елены рассеялась, превратившись в какую-то жутковатую фантасмагорию, в которой две потенциальных хозяйки, два миража мерились кто заботой, кто сексуальностью. Но какая-то, выходило, была поддельная! Или они сговорились? Зная через Леху, что Горячев будет на празднике – сговорились, хозяйка и ее сообщница?.. Или сообщницы? Антон даже не знал, сколько еще таких может появиться! Но решать что-то было нужно, а для скорости самое верное – импровизировать и раскрывать все свое обаяние. – Только не завидуй. Хочешь, тебя тоже затанцую нежно? Это я сегодня такой, в честь женского дня…

Антон перевел вопросительно-встревоженный взгляд на Елену. Увидь он сейчас в ее глазах хоть намек на огорчение или ревность (не могла же она сыграть все и сразу?) – это уже будет знаком. И Богданова действительно выглядела расстроенной и смущенной.

– Как это, не завидуй? Буду. Смотри, у нее есть жених, еще ты тут… А я как же? Давай, теперь мое время. А ты иди, Елена, иди-иди. У меня час расплаты, он от меня уже сбежал однажды.

– Ну тогда развлекайтесь, – отмахнулась Елена, – не буду мешать. Вернусь к ребятам. Если что, Антон, ты знаешь, где меня искать.

Антон, осознав свою ошибку, хотел остановить Богданову – но не успел. Та гордо ушла, уже через миг скрывшись в толпе, а Эля закивала, вцепившись в Горячева с таким нахальством, какому мог позавидовать любой хищник и даже самая энергичная акула бизнеса. Пришлось смириться. Антон беспокоился, однако эта странная встряска заставила его отвлечься от фантазий и начать смотреть на ситуацию практически. Как бы то ни было, перед ним осталась одна подозреваемая. И раз уж Эля сама рвалась в бой, ничто не мешало ее прощупать…

– Ну так что? Нежные танцы? – напомнил Горячев, атаковав пронзительным взглядом глаза в глаза. Ладонь Эли сразу же оказалась в его собственной. Увы, к ладоням-то хозяйка никогда и не прикасалась, возможно, стараясь себя обезопасить – ведь тактильно именно они лучше всего определяли и запоминали фактуру, размеры и формы… Но Антон так много часов провел с ней, что надеялся: узнает. Рука у Эли была маленькая. Меньше, чем, казалось, у Елены, хотя сложно говорить о руках человека, которые ты видел только в перчатках. Кожа – мягкая, ухоженная, но с мозолями от частого письма в положении ручки на суставе. Ногтевые пластины – вытянутые и широкие, когда как сами пальцы – узловатые. Запястье, хрупкое и тонкое, как положено девушке, было украшено нитью золотой цепочки. Отдаленно рука Эли была похожа на ту, что Антон видел на фотографии. Но чувствуя ее – сомневался…

– Нежные танцы, – подтвердила Эля, бесстыдно прижавшись к Горячеву. Его обдало жаром. Эта женщина вновь знала, чего хочет, и собиралась вернуть долг, да еще и с процентами. Скоро Горячев ощутил, как другая ладонь легла ему на поясницу, а затем и ниже, пальчиками пробираясь в задний карман джинсов. – Ну вот, видишь, мы даже в одной конторе работаем, Антон. Если это не судьба, то что тогда? – хищно сверкнула глазами Эля, резко вжимая бедра Горячева в свои. – Как думаешь?

Антон думал как мог. Ему было душно. Эля резко контрастировала по ощущениям с Еленой, но все же было в ней то, чего Антон ждал от хозяйки: она появилась и сразу же взяла так, словно он уже ей принадлежал, словно соскучилась до изнеможения… Но с чего бы тогда ей писать ему в первый вечер, если она, казалась бы, ждала его в комнате? Очередной спектакль? Узнала его, поняла, что даст слишком прямую наводку на будущее, испугалась, а потому прогнала? Так ведь могла бы и проще все обставить…

– Я обычно не завожу романов на работе… Как и интрижек… – поделился Горячев истиной, которой, как ни крути, с начала года не подчинялся. – Думаешь, пора?

Взгляд его тем временем опустился на губы, а там и ниже… В отличие от Елены, на Эле платье было более открытое, но шею надежно защищал воротничок-стойка. Отогнуть его – и все вопросы могли бы отпасть; что-то Антону подсказывало, что шрамы – это то немногое, о чем хозяйка не врала. И вот уже пальцы медленно убирают назад короткие черные волосы и берутся за накрахмаленную ткань… Но здесь руку настиг удар, Эля мастерски отбила попытку проникновения на частную территорию и пригрозила пальцем.

– Но-но. Сначала поцелуи, потом доступ к телу. Я поняла с тобой, что тебе нельзя давать сразу все, – женщина засмеялась, поцеловав Антона в подбородок и оставив след от помады, которую тут же принялась стирать. А затем увлекла за собой, через танцпол, через толпу беснующихся к середине ночи людей, через орхидеи и запах ванили. В следующий раз она напала на Горячева в укромном углу меж двух вазонов с цветами. Здесь было много мест, где спрятаться, поэтому самые активные парочки уже вовсю обжимались, скрываясь под тенью белых бутонов. Так пошлое превращалось в прекрасное и даже искусное…

– На чем мы там остановились? Ах да, на служебных романах… – губы женщины оказались непозволительно близко к губам Горячева, кривясь в ухмылке. – Антон, я, конечно, понимаю, что ты считаешь всех баб глупыми, но говорить подруге той, за кем ты хвостом вьешься, что ты не заводишь романов… Так ты еще и врунишка. Кошмар! Сколько грехов на этом прекрасном теле? Да и я не дура, вижу, как ты ее взглядом провожал и все это вот ваше… Я не против. Я о том, что мне-то не ври, я работаю на лжи. – Эля коротко поцеловала Горячева в губы. – Даже если ее говорит такой красивый мальчик.

Горячев выдохнул… Ему казалось, что он совершает вторую уже за этот вечер ужасную ошибку, оставаясь наедине не с той – и позволяя близость лишь потому, что она, возможно, как раз и была та самая. Пальцы дрожали, мысли делились надвое. Ошибись Антон – их с Элей интрижка может не оказаться тайной уже в компании, в которой все друг друга знают. А может и остаться – если она и правда подруга Елены. Но все же, как гласила народная мудрость, за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. Потому и озирался Горячев тревожно, чтобы убедиться: их укромное место никем знакомым не просматривается…

Он должен был признать, что пьян. И она – тоже, потому что хорошие подруги так не поступают. Без веской причины. Хотелось верить, что таковая была… Горячев позволил впиться когтями в свое уже истерзанное сердце, отдав этой Королеве – Снежной Королеве (совпадение ли?) еще один поцелуй. Он так и не решился вымолвить и слова в свое оправдание, потому что оправдываться было нечем. Зато собственные губы ладно мазали по Элиным, снимая помаду и прилипая к ним, а тела бросало в жар. Женские бедра так агрессивно-сексуально терлись об Антона, что контролировать последствия становилось невозможным.

«Она знает, как я реагирую? Поэтому?»

Тело, обученное, как оперативник, отзываться молниеносно и решительно, напряжением в мышцах уже напоминало, как делать дальше: шлепнуть, прижать к стене, залезть под юбку… Но Антону совсем не это нужно было.

– Здесь темно. Хочу тебя видеть, – выпалил Горячев, оторвавшись от Элиных губ и впившись в ее лицо шальным взглядом.

– Я не знаю, где здесь светло, – она аппетитно чмокала раскрасневшимися от размазанной помады и поцелуев губами, словно вот-вот собиралась сожрать Горячева, как любила выражаться Елена, вместе с потрохами. – Ты знаешь?

Он кивнул. Относительно светло было – потому что иначе никак – только в туалете. К двум заветным для всех тусовщиков дверям Антон и повел Элю, замерев на мгновение только на развилке. Мужской или женский? Во втором случае даже при отсутствии очереди – гораздо выше вероятность наткнуться на кого-то знакомого (помимо Елены и Алены где-то рыскал целый штат в подчинении Льва). В первом – это могли быть только друзья, которых Горячев, если что, приставил бы к стенке. А еще Лев. Об этом не хотелось даже думать. Но все же Антон, рассудив, что так безопаснее, выбрал мужской туалет, куда и заглянул первым делом, прежде чем поманить Элю за собой. Внутри оказалось совершенно пусто и почти тихо – только басы проникали сквозь толстые стены, петляющие лабиринтами кабинок.

Они зашли в ближайшую ко входу. Даже в приглушенном серым кафелем свете у Антона страшно гудела голова – он моргал с непривычки, но сквозь резь замечал, каким безбожным малиново-коричневым пятном размазалась вокруг Элиных губ помада. Сам, очевидно, выглядел не лучше. Но успешное прибытие на новое место никак нельзя было не закрепить еще одним поцелуем, в котором Антон повторил прежний тактический ход: убрал волосы, скользнул пальцами по шее ниже, под стоячий воротничок… И там из необычного он обнаружил только маленький золотой крестик да чистую ухоженную кожу декольте. Сердце упало куда-то вниз… Руки Горячева замерли. Он ощутил такой стыд, словно одной притупленной интуицией должен был все определить наверняка, но не послушался себя и зашел в тот самый тупик, откуда выходить теперь – только со скандалом. Антону было страшно оттолкнуть; сбежать он тоже не мог, а потому так и оцепенел с белым воротом, сжатым в кулаке. Эля восприняла его шаг как призыв к действию; и вот уже руки прокрались к ширинке да пуговице джинсов, вот губы потянулись к шее… Как вдруг зазвонил телефон, безжалостно и окончательно разорвав интимное единение. И точно не Горячевский.

– Черт, – зашипела Эля, отодвигая от себя Антона, насколько возможно, чтобы согнуть ногу в колене и задрать платье. Смартфон оказался прочно прижат кружевной резинкой чулок к ноге. То, что брюнетка увидела на дисплее, ее разозлило еще больше. – Блин, погоди, должна ответить.

Женщины никогда не отвечают на звонки детей, если не хотят потерять расположение мужчины – известное правило для клуба. Но Эля им пренебрегла. Она ткнула пальцем в зеленую кнопку на экране, прижала телефон к уху, поглаживая Антона по плечам. В динамике послышался – вероятно, громкость звонка была выкручена на полную, чтобы различать сквозь музыку – расстроенный детский голос:

«Алло, мам? Ты скоро? Мне кажется, я заболел…»

– Еще час. Может, два… Няня дома? Попроси ее посмотреть тебя.

«Она спит».

В этот момент Антону вдруг показалось, что в туалете стало темнее, чем было. Голова потяжелела, звенящая ярость в мышцах сменилась свинцовой слабостью. Потупив взгляд, он напряженно слушал, впитывая каждое слово ребенка, которому вряд ли было больше десяти. В груди каменело что-то. А ноша из собственных глупых ошибок, из вины, отчаяния и внезапно выплывшего из глубины жуткого одиночества придавила к дверце кабинки. Поджав губы, Горячев медленно, но с нажимом утер их, попытавшись снять хотя бы часть помады, стереть следы Эли со своего тела – и потянулся вниз, застегнуть джинсы. Брюнетка сверкнула взглядом, заторопилась:

– Разбуди, не бойся. Я перезвоню ей на телефон через десять минут, давай.

Она сбросила звонок и потянулась к Антону.

– Ну что ты? Извини, но я должна была ответить. Только не говори, что ты как все эти и оставишь меня во второй раз? Он не будет мешать, не переживай.

Эта фраза, которую кто-то другой, может, счел бы достаточным утешением, врезалась кулаком под дых. Антон поднял взгляд на Элино лицо. Поймал ее за руку. А то, что было с ним дальше, когда металл зазвенел в голосе, он едва ли мог сдерживать:

– Конечно, он не будет мешать. В таком возрасте вообще очень послушно реагируешь на то, когда тебе намекают не мешать. Правда, Эля, ему плохо, или он соскучился – и вот так вот не екает? Ты просто дальше собираешься трахаться?

Горячев мотнул головой, словно отрицая саму возможность такой ситуации. Пальцы его сжались, как капкан, на женском запястье, и Эля не смогла бы вырваться, даже если бы очень захотела, не дав ответа или жесткого отпора.

– Конечно, Горячев, – фыркнула Эля, которая явно была ранена этими словами. Ее глаза наполнились слезами, но она не позволяла себе проявить эмоцию до конца. Только дернула рукой, пытаясь освободиться. – Потому что получился он от такого же ублюдка, как ты, что трахается направо и налево с каждой свободной юбкой. И как, не екает?

– Значит, нечего задирать юбку, раз перед тобой ублюдок, – Антон скрипнул зубами. У него екало. Но не сильнее, чем на долгие годы засевшая в душе обида ребенка на мир, на прагматичных женщин, которые не способны любить, но лучше всего умеют разрушить изнутри всю семью вместо того, чтобы хранить ее, как завещано в книгах. – А то, от кого он получился, никак не определяет твое к нему отношение. Знаешь, что будет, если ты продолжишь так? Из него вырастет это, – он ударил себя кулаком в грудь. – Посидишь потом сама с внуком, пока он трахается направо и налево?

– Ну а где мужика найти, если вы только на такое… Вы же сначала в любви признаетесь, вам веришь, а потом… У него все есть, кроме отца… Уходи, Антон, – Эля опустила голову, спрятавшись за волосами и утирая запястьем черные слезы. Тушь неохотно размазывалась по щекам, но размазывалась. Женщина забилась в угол кабинки, замкнулась, спряталась от обидчика, слабо пытаясь освободить свою руку.