Текст книги "Слепое пятно (СИ)"

Автор книги: Двое из Ада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 49 страниц)

Лев ощутил, что его ноша от чужих душевных камней внезапно становится легче – уравновешивается. В квартире было тихо, но по-доброму тепло. А еще теплее – от присутствия.

– Частая история. С такими как я, – усмехнулся Богданов. – Ладно, видишь, как карма сработала. Сначала ты издевался над геем, теперь гей издевается над тобой. Горячев, может, ты нихрена не любишь, может, это стокгольмский синдром?

– Если только обоюдный, – Антон ткнул Льва кулаком в бок. – Ладно… Может быть, пойдем все подготовим? На кухне… Нам точно придется что-то выпить в любом случае. А Елене понадобится посуда, которую можно будет бить…

Хлопок двери прозвучал раскатом грома, заглушив собой тишину. Стук каблуков закончился грохотом отброшенной в сторону обуви, поцеловавшей носами стенку. У Елены всегда были ключи от квартиры брата ради безопасности – но вот какой и в чем, Льву никогда не поясняли. Богданова без туфель кралась как дикая кошка, что выбралась охотиться на полевых мышей и готова была сорваться с места в любую секунду, одним точным ударом вскрыть сонную артерию. А, может, и вырвать еще живой хребет… Вздыбившиеся в гневе плечи казались в три раза острее обычного, а светлая шевелюра, спрятанная в тугой хвост, наэлектризовала воздух пуще недосказанных слов.

Богданов не успел ничего произнести, поприветствовать, объясниться и едва повернулся, как хлесткий звук пощечины рассек воздух.

– Ты обещал, зараза! – голос Елены вскипел радиоактивной волной, этим шипением уничтожая спокойствие Льва. Антона она не замечала, только цедила сквозь зубы: – Мы договорились! Твоему слову, Богданов, веры нет.

Лев вцепился руками в стол, ощетинившись в защитной ухмылке.

– Я обещал, но…

– Но. Вот именно, у тебя на все есть это «но»! Какого хрена ты его втягиваешь во все это дерьмо, скажи мне, пожалуйста? – Богданова ткнула пальцем в Горячева. – Ты понимаешь, что все это… Ты понимаешь… Твою мать, если ты любишь, какого ж черта ты всех вокруг подвергаешь риску?!

– Ну правильно, обвини в этом меня. Кого еще.

– Елена. А что еще он должен был сделать? – Антон поднялся со своего места, выпрямившись струной. Он встал плечом к плечу с Богдановым, на одном уровне с ним. – Он мне рассказал вашу историю… Может быть, не все, но достаточно. И одну жертву этой истории я три дня выхаживал у себя. Я тоже знал, на что иду. А вы… Вы же каждый день рискуете. И без того, нет? Что вам даст побег?

Елена вздохнула, глядя на Антона со злостью. Но, вопреки ожиданию, Лев не увидел в ее поведении ни ненависти, ни отвращения, ничего, что могло бы говорить о непринятии. Только страх. Много непонятного Льву страха. Они слишком долго жили в этой ситуации, чтобы эмоции были настолько свежими.

– Ты не понимаешь, – Елена утерла лицо ладонью. – Вот что вы делали эти два дня, идиоты? Предавались радостям жизни, вероятно?

– Гуляли, – признал Лев.

– Гуляли, – карикатурно передразнила Елена, но она все еще обращалась к Антону, словно в адекватности Льва разочаровалась окончательно. – А ты понимаешь, Антон, что этому дебилу могла прилететь пуля в лоб? Вот так вот, на улице. А могла и тебе..! Как тебе такой вариант развития событий, а?

Горячев поджал губы и вздохнул. Он казался пристыженным, напряженным. Зрачками шарил перед собой после ответа. А потом его взгляд остановился. Лев видел – где-то на уровне бедра Елены. Или на ее руке? Антон смотрел долго, нахмурившись, и молчал.

– Но не прилетела, – фыркнул Лев.

– Это в случае с ним значит только то, что прилетит что-то похуже пули. Вот и все, Лев. Антон, ты не понимаешь? – Елена продолжала давить в новоприобретенное больное место. – Он просто смирился. Я его знаю, он просто смирился с тем, что его ждет. Он ничего не хочет делать для обеспечения собственной безопасности, ожидая, что удар прилетит сразу по нему и насмерть. Он очень хорошо думает о том человеке, с которым мы столкнулись, слишком хорошо…

– У тебя же свадьба скоро, – вдруг выпалил Антон. Он очевидно не игнорировал слова Елены – каждое из них отпечатывалось сомнением, страхом, мучением на лице. Но Горячев если что-то и умел делать, так это отражать удары и бить в ответ. И вот он уже сам впился в Богданову с вызовом, челюсть выдвинул со знакомым упрямством. – Когда?

– Через две недели, – скрестила руки Елена. – При чем тут это?

– То есть ты ее не отменяешь?

Лев видел, как уголок Горячевского рта напряженно задрожал. Он нервно облизнул пересохшие губы. Елена оскалилась, стиснув пальцами собственные предплечья явно до боли.

– Выглядит нечестно… Ты об этом? О том, что мне можно, а вам нельзя? Дело в том, что эти правила устанавливаю не я. Я пытаюсь только сохранить его, – Богданова дала Льву подзатыльник. – Ты не знаешь нашего отчима. А я знаю очень хорошо, Антон.

– Он всегда был бандюком, – решил пояснить Лев. – Но такой, стандартная шестерка на попечительстве у более крупной рыбы. В девяностые чудом отделался от срока за махинации и фальсификацию, заделал бизнес и получил легкие деньги. Тогда с этим было просто. И прогорел. Потом как-то зацепился за нашу мать, вроде как, любовь, получает от нее бизнес, бабло, нас…

– А наша мать исчезает в неизвестном направлении, – подхватила Елена, сбавив градус напряженности. – Мы потом пытались ее искать. По официальной версии она взяла два билета в Штаты, а искать человека в другой стране – гиблое дело было в то время… Да и сейчас.

– Я не думаю, что он с ней что-то сделал. Думаю, она нас просто кинула, – фыркнул Богданов, отводя взгляд в сторону. Детские травмы – самые болезненные и глубокие. Они наносятся тогда, когда у человека нет естественного защитного панциря, на самую мякоть души. – Кинула и все. Ее всегда больше прочего интересовали деньги, а мы – средство их достижения.

– Вы – средство их достижения? Тогда? Вы же совсем малыми были, – Антон тряхнул головой. – А ты говорил, что она отчиму-то вашему вас просто скинула.

– У нас разные отцы, – подала голос Елена, обгоняя Льва. – Все мужчины с бабками, которые не хотели, чтобы о нас шла молва. И платили алименты, хорошие деньги, только чтобы о нас ни слова.

Повисло молчание, а Богдановы погрузились мыслями в непростое детство. Лев переваливал груды воспоминаний из одной стороны головы в другую, но не мог найти опровержение словам сестры, и это приносило боль. Он не хотел, чтобы все секреты его семьи открывались таким нелепым образом. Словно подтверждение гнилостной почвы, в которой они росли, могло дать возможность делать выводы о конечном продукте – взрослом человеке. Льву было одновременно стыдно и мерзко.

– Поэтому и сказал, что кинула. Просто кинула, когда ее и без залета замуж взяли, – сказал Богданов и заметил, что это задевало Лену даже сейчас. Она зябко поежилась, обнимая свои плечи.

Антон смотрел на них без жалости и даже без растерянности. Его лицо неожиданно смягчилось, а в темном взгляде растеклось сожаление и понимание. Была там точно такая же боль, которую Горячев отчего-то делил с Богдановыми, хотя и молчал. Но минутное наваждение прошло. Антон поспешил закрыть случайно поднятую тему и вернулся к насущному вопросу:

– Если ты уверена, что ваш отчим способен даже на убийство, – обратился он к Елене, пытаясь вытянуть еще какие-то ответы, – то за что? За что ему устраивать охоту? Он и так причинил достаточно боли. У вас и без него достаточно боли…

– Кто его знает. Кто разберет людей с деньгами, верно? Может, ополоумел от дури в голове, – соврала Елена. Лев знал, что соврала, она почесала по привычке кончик носа. – Мы украли деньги, может, он считает делом принципа вернуть свое. Есть еще кое-что, – Богданова замялась, пытаясь подобрать слова. – Я жестоко поступаю со Львом и его жизнью не потому, что мне так хочется. Я уверена, что это может его обезопасить. Не я приоритет отчима… Я думаю, он ревностно относится к тому, что Богданов добился больших результатов, чем он в то время. Простая зависть?

– Ну вот. А я все это время думал, что ты просто ненавидишь в брате гея, – усмехнулся Богданов, но внутреннее напряжение в нем возросло. Что-то стучало в стенки памяти, пыталось выбраться из бессознательного, но Лев не мог вспомнить. В голове – туман. Взгляд сестры осел на Богданове тяжелым клеймом, она выискивала в его лице что-то. Льва кололо осознание, что столько лет жизни он боялся и прятался из-за неясных мотивов Елены. Это была даже не ненависть… Это было что-то нелогичное; иррациональный страх – и даже не его.

– Это все слишком неясно, – Антон вздохнул, вторив мыслям Богданова, и потер лоб. – К тому же сейчас у вас много влияния, – заметил он. – И связей. Насколько я могу судить… Неужели до сих пор единственный выход – это скрываться и менять имена?

– Я думаю, что да, – кивнула Елена. – Людям нельзя доверять, все покупается и продается. Я боюсь, Антон, что это может обернуться личной трагедией, а у нас и так маленькая семья…

– А я думаю, что нет, – заупрямился Лев.

– Богданов, ну это ты играешь по правилам хорошего тона! Относительно… А он нет. Ему ничего не стоит выкинуть какой-нибудь грязный прием, – в сердцах уговаривала Елена, но Лев не хотел слушать. Антон просил его сделать выбор, и он сделал – со всем пониманием ответственности.

– Ну, теперь не могу, не уеду, – Богданов качал головой, улыбался и терзал рукой поясницу Горячева. Тот заухмылялся, потупился. Льва переполнила гордость, вытесняющая всякие горечь, сомнения, страх – все, что делает человека человеком. Остался только героический эпос.

– У меня вон кто есть, смотри, – Лев прижал в иступленном желании одобрения Антона к себе. Елена фыркнула, но внезапно гнев сменила на милость и обронила два скупых, нервных смешка.

– Вообще не понимаю, как это у вас вышло… По-моему, Богданов, ты сломал ему психику. Да, это единственное объяснение.

– Он у меня неделю под окном ночевал… – улыбался Горячев, кусая губы и все не зная, куда спрятаться. Именно теперь он смущался, как совсем юный пацан – хулиган и свой в доску парень, – застуканный за романтическими переживаниями. А потому сразу стал отшучиваться: – Я просто жалостливый. Сначала я его избил, а он все равно пришел, под дождем стал мокнуть… Но потом он вынудил меня искать его ночью на каком-то гребаном пустыре, – и снова Лев получил безопасный тычок кулаком в ребра, сменившийся крепким обездвиживающим захватом за руку. Очевидно, это у Горячева была форма объятий. Но вместе с тем он успокоился. Сквозь теплую грудь, прижавшуюся к плечу Льва, слышался стук учащенно бьющегося сердца.

– Ясно, – Богданова долго смотрела то на Льва, то на Антона, задумчиво поглаживая плечо. В ее мыслях мелькнуло что-то, что заставило улыбнуться. – Романтично… Выходит, вы теперь пара? Со всеми вытекающими?

– Да, – ответил Горячев не думая. А Лев с такой реакции готов был треснуть пополам от счастья, но приходилось лишь щуриться.

– Наверное, мне стоит сделать так, – Елена вложила Горячеву в руку ключи от квартиры, – и больше никогда не врываться, а то я могу увидеть шокирующие подробности вашей личной жизни. Но вообще вы красивая пара, – смущенно проговорила она. – И теперь мне есть кому жаловаться на Льва! Антон, ты же ради меня треснешь его пару раз? Он у нас такой, знаешь… То в лес, то по дрова.

– Ну в смысле? – возмутился Лев. – Что я такого делаю, за что меня бить надо? Я себя исключительно хорошо веду в последнее время!

Антон смеялся, смотря на ключ в своей ладони. Вскоре он затих. Но лишь для того, чтобы в следующий миг кинуться с объятием на Льва, крепко обхватить его торс и – после двух сильных хлопков по спине – слегка приподнять над полом. Следом он обнял Елену. С ней Горячев был немного нежнее, но лишь немного. Богдановы посмотрели друг на друга, раздвинули руки в попытке примириться и поддаться дружественному теплому порыву, но решили, что пока к такому не готовы. Лев потрепал Елену по голове, а та зашипела и встала на цыпочки, чтобы отвесить еще один лихой подзатыльник.

– А если сюда придет кто-то чужой, – пояснил Антон, – я подниму его вот так и выкину в окно.

– Радикально, – смеялась Елена, поправляя перчатки и рубашку, выбившиеся после объятий. – Ладно. Вы должны понимать, что это война. А если война, то и бомбить будут.

– Будут, – кивал Лев, но все внимательно смотрел на Елену. Странная перемена в настроении тревогой сдавила грудь. Хотя в доброе положение дел хотелось верить всем сердцем, но реальность трещала под изобилием мелких неточностей. Богданов с минуту изучал нервно сомкнутые губы сестры, бегающий взгляд и дрожащие пальцы перед тем как продолжить: – Но мы были разрозненные. А теперь попробуем вместе и поглядим.

– Хорошо… Ну и приходите, да. На свадьбу. Вместе. Хотя я так легко отказалась от мысли, что она у меня будет и готова была сбежать, что уже и не знаю, стоит ли игра свеч, – Елена вздохнула.

– Это же твоя жизнь. И твой выбор… Если ты дошла до этого момента, – значит, стоит, – улыбнулся Антон. – В крайнем случае у тебя есть целых две недели, чтобы придумать, почему твой мужик козел. А до этого ты же не откажешься отпраздновать мой день рождения… Там будут все наши. Мои. Так что это не вопрос. Тебе тоже стоит развеяться.

– Будем объединять семьи? – хитро улыбнулась Елена.

– Наверное. Да. Мне бы своим об этом сперва рассказать…

До глубокой ночи Богдановы и Антон втроем пили чай. Елена красочно рассказывала о том шоке, который испытала, когда увидела общее фото, но и о той радости, которая последовала после их откровенного разговора. Лев не узнавал свой быт: кухню освещали не лампы, а счастливые истории прошлого и общие надежды; ноги грели шерстяные тапки, которые выдал Богданов с барского плеча; над свежезаваренным чаем с малиной поднимался уютный парок, оседая каплями, если держать над ним ладонь; легкая музыка доносилась из динамиков плазмы в гостиной, а Лев находил себя бесконечно счастливым от мелодичного голоса сестры и дерзкого, живого, радостного – Антона; голова тяжелела от пережитого стресса и прохлада открытого окна опаляла кожу. Богданов млел, отдаваясь семейному уюту, который приносил с собой Горячев, от тех изменений, которые Антон, как великий полководец, приводил к воротам нерушимой крепости, чтобы завоевать ее. Казалось, это видела и Елена, когда подпирала голову рукой и, открыто улыбаясь, давала комментарии слишком долгим взглядам между Антоном и Львом или двусмысленным фразам:

– Вы так изменились за эти две недели. Удивительно, как человек расцветает, получая первые капли воды…

К часу ночи, когда за окном осела тишина и машины стали редким явлениям на дорогах, Лев и Антон распрощались с Еленой, получив два смачных поцелуя в щеки. «Ведите себя хорошо», – пригрозила Богданова, стерла оставшуюся на лицах помаду, напомнила, что в понедельник ждет всех на рабочем месте и попросила теперь отвечать на ее звонки. Лев получил укол совести, но быстро от него оправился, когда упал лицом в хрустящую свежим бельем постель. Собственная кровать встретила его с таким желанием, как никогда до этого – и матрас мягкий, и простыни нежные, и подушка прохладная для горячей головы, и открой глаза – а рядом Антон. Приятно до дрожи.

Горячев лежал на спине, смежив веки. Он не спал – это стало ясно, когда Лев приблизился к нему, вызвав на губах дурачливую улыбку.

– Хороший день, – подытожил Антон, щурясь на Льва. – Сразу верится в долго и счастливо.

– Мне до сих пор ни во что до конца не верится, – Богданов ткнулся носом в шею, затем в висок. – Даже в то, что ты настоящий, а не моя больная фантазия…

– Но фантазия приятная, согласись? Ну, если я завтра проснусь и твой ключ останется у меня – значит, точно…

– Мой ключ уже давно у тебя… Все ключи. От всех дверей, – Лев зафыркал, зацеловывая щеки и виски Горячева. Тот игриво отбивался, отпихивался, смеясь, – и в конце концов уложил Богданова на лопатки, нависнув сверху.

– Ну тогда свой я тебе тоже принесу. Чтобы ты смог прийти в мой дом, когда захочешь, – Антон сиял улыбкой. Внезапно он на секунду крепко задумался. – Правда, в моей постели так и не суждено оказаться женщине…

– Серьезно, Антон, ты сейчас думаешь о женщинах. Пощади, мне и так ревновать тебя ко всем полам, – Лев укусил Горячева за нос, после – за губу, зарычал игриво. – В твоей постели быть мне.

– Я это и имел в виду. Я же тебе обещал – давно… И говорил, как буду любить тебя. Ты же помнишь?

На Богданова смотрел самый серьезный из взглядов Антона. Казалось, скажи «нет» – и ты с постели уже не встанешь. Надо Львом был мужчина, вызвавшийся любить мужчину – со всей силой, всем напором, всем темпераментом. И неважно, ради счастья или от злости – он готов был бороться, заявлять свои права. Богданов прикрыл глаза, ухмыляясь.

– Я помню. Ты хочешь спросить, в силе ли это, или просто хочешь поставить меня перед фактом?

– Конечно, я ставлю тебя перед фактом, Богданов, – губы Антона прижались к его подбородку. – Потому что если ты меня обманывал или не воспринимал это всерьез, или думаешь, что что-то меняется для нас – у меня для тебя очень, очень, очень плохие новости…

========== XXIV ==========

17.04. Понедельник. Возвращение

Никто не знает, что по-настоящему происходит за кадром у актеров, когда заканчивается работа над фильмом. С прагматической точки зрения – пожалуй, шумное празднование всей съемочной группой, а затем изолированный отдых после многих месяцев изнурительного труда. С человеческой – жесткий отходняк и опустошенность от выхода из сыгранной реальности, из ожившей фантазии назад, в рутину. Антон не играл и даже не сравнивал себя с актером, но чувствовал, будто бы с будильником на телефоне Богданова в пять утра понедельника кто-то крикнул: «Стоп! Снято!» – и приказал вновь стать двадцатидевятилетним Горячевым. Дни влюбленного героя из сказки со счастливым концом закончились, хотя в его истории – и это витало в воздухе – рано было устраивать фуршет и готовиться к премьере. Впереди ждала еще не одна «съемочная неделя». И вряд ли они будут легче.

Сборы проходили в глупой спешке, совершенно закономерной после решения как можно сильнее растянуть крайнюю (не последнюю) ночь вдвоем. Умылись. Позавтракали. Столкнулись друг с другом бессчетное количество раз, огрызаясь и матерясь – потому что никто не был готов в рабочий день проснуться под боком с кем-то, перестраивать привычный режим. После помирились. Богданов руководил, как и положено директору. Антон подчинялся и разве что не отвечал: «Будет сделано, Лев Денисович».

Из дома они выходили одновременно. Один – на работу, второй – к себе. Горячев взял столько пакетов, сколько мог унести – а оставил старую одежду («Я постираю», – пообещал Лев.), что-то из белья, что-то повседневное и официальный костюм.

– Пускай будет у тебя, – неловко улыбался Антон, стоя у порога. – Чтобы у меня тут были вещи, если я решу нагрянуть среди недели.

Все это казалось настолько постыло-будничным, будто они – два давних соседа в коммуналке, которые решили разъехаться на время. Горячев даже перед тем как выйти, не смог подступиться ко Льву. Насколько легко давался флирт, насколько естественно случался между ними секс – настолько же скованной оставалась простая нежность. Ласковые, невинные прикосновения были вспышками, мелкими ожогами от искр, опавших на память. Чем-то случайным, неумелым, непостижимым между двумя людьми, не привыкшими вскрывать перед кем-то самые сокровенные уголки души. И теперь – вновь спрятавшимися в раковины из условностей. Но когда Богданов случайно коснулся руки Антона своей, передавая пакеты, тот ощутил испепеляющую тоску – настолько сильную, что здесь же впору было прикипеть к полу и остаться.

Но все же Горячев выпал на Невский. Тот самый Невский, по которому – спокойному и солнечному – они с Богдановым гуляли совсем недавно. Сегодня проспект снова превратился в неспокойно сокращающуюся артерию больного тахикардией, которая пропускала сквозь себя неравномерные сгустки первых машин – те вставали тромбом на отдаленных перекрестках и возле моста. Улица отражала безразличный, прохладный утренний свет, и по ней неспешно шагали ленивые прохожие – все в сторону метро, еще свободного, но уже нервно трясущего вагонами на тормозах. Как-то раз Антон гостил в Москве – там такого не было. Составы шли ровно, стартовали плавно, и зачастую даже не приходилось держаться за поручни. Но питерское метро, как брюзжащий старик, не терпело людей, не грело и беспощадно носило из конца в конец. В этом месяце оно ненавидело их и вовсе – до смерти. Сегодня, на счастье, меньше, чем в начале апреля… Впустило. Дотянуло – выплюнуло и харкнуло в спину ливнем. Так оно поступило с Горячевым. Дождь, будто издеваясь, шел ровно до того момента, пока Антон не добрался до своего подъезда – и перестал.

Только оказавшись в родных стенах, Горячев опомнился окончательно. Только тогда осознал обретенную им истину. Перед глазами раскинулся тот бардак, который Антон оставил, напившись в день рождения: полупустой стакан водки, грязная тарелка, наспех выброшенные из шкафа во время поисков вещи… Унылое зрелище – следы человека, который вышел из дома раненным, потерянным, отчаявшимся и жаждущим найти хоть что-то в конце своего пути. И вот он вернулся. С горой подарков, с ожогами и синяками любви, с пятнами засосов на шее. И даже с ключом от чужой квартиры.

Сердце защемило. Горячев не смог отказать себе в том, чтобы сесть, зарывшись в ворох переживаний о выходных. Он знал, что через два часа выезжать в резиденцию, а до того нужно прибраться и переодеться в деловой костюм, – но тяжесть после короткого сна и нахлынувшее разом беспокойство не давали подняться.

«У меня теперь есть мужчина», – мысленно отчеканил Горячев факт, который уже стал частью действительности и отчего-то даже без эмоций звучал очень неплохо. На губах расползлась улыбка. Антон радовался сам себе, с любопытством обшаривая неожиданно открывшийся мир новых переживаний – чувственных, любовных… Но здесь же, рядом, было и другое. Волнение, страх за близкого человека, собственный – неизвестности. Обретенное Горячевым счастье отбрасывало густую тень, и пусть теперь глаза были развязаны – еще страннее и страшнее стало, когда Антон понял: он по-прежнему знал о Богданове ничтожно мало, словно смотрел сквозь щелку чужой двери. И все же Антон сам это выбрал. Сам сказал «да».

– Как будто бы Елена нас повенчала, право слово, – усмехнулся Горячев, а сам уставился в экран телефона. Удивительно это было: чувствовать накатывающую глупую радость, как от затяжки косяком, при одном взгляде на фото обнимающих кофейную чашку рук, а в мозгу слышать эхо множества новых забот, которые еще предстояло сформулировать.

Тут телефон в руках завибрировал, всплывшее окошко загородило теплый кадр. Это было уведомление от Насти.

«Антонио, привет! Как только доедешь до нашей виллы – бегом дуй в кабинет к Богданову. Я тут познакомился с вашим Ромашкой, и у нас есть для вас новости», – гласило сообщение. Правда, тут же пришло второе – воплотившее худшие предчувствия:

«Хуевые».

В этот раз Горячев спешил на работу особенно сильно.

Резиденция Nature’s Touch изменилась настолько, насколько меняется лес в штормовой сезон: потемнели под накрывшей внезапно низкой тучей не только окна-глазницы, но и лица людей. Антон первым делом встретил по периметру ограждения внешнюю, как себя называли сами ребята в форме, охрану. За ней – внутренняя. Средств в защиту Богдановы вложили достаточно. Настолько, что недоверие начало напрягать жителей улья.

– О, Антон! Давненько не виделись, – полетело в Горячева, как только он пробрался на территорию после долгого осмотра на посту и созвона со владельцами. Лиза из застенчивой трусливой барышни внезапно превратилась в усталую злобную девку, зыркающую по сторонам и воровато сжимающую папку с документами. – Богдановы совсем озверели. Мы все это время бесконечно перебираем эту суч… сволочную документацию. Где какие несостыковки – дерут как собак, – скулила девушка.

Апатичные настроения сохраняли многие ведущие фигуры Nature’s Touch. Прежде чем Антон сумел добраться до кабинета главнокомандующего этим кораблем, о том, как озверели Богдановы, да и о том, что стоит увольняться, ему рассказали в общем-то все. Лев был прав, говоря, что люди глупы, когда счастливы; – возникшие трудности заставляли мыслить критически, задумываться о будущем и прогнозировать варианты – а потому и задавать неудобные вопросы. По углам то и дело слышались шепотки: зачем Богдановым два поста охраны и два сисадмина; сколько будет продолжаться бесполезная реструктуризация и фатальное недоверие подчиненным; зачем поменяли пластиковые окна во всем здании, хотя прошлые были относительно новыми; куда уходят крупные суммы со счетов компании и какого черта они переносят денежные ликвиды в иностранные банки практически нелегальным образом? Крысы чуяли неладное, мачта корабля стонала, безжалостно сгибаемая налетевшим порывом ветра. Что заставляло оставаться? Выгода, ведь продажи уходовой косметики не упали ни на долю процента, а благодаря успешной рекламной кампании – даже повысились. Пока слышался запах денег в стенах резиденции, все невзгоды казались временными и превозмогаемыми.

Кабинет Богданова, как нерушимая столица спокойствия и уверенности, своего настроения никак не поменял, приняв всех его гостей с привычным теплым радушием. Изменилось только одно: окно было плотно занавешено. Лев яростно закрывал спину даже на своей территории. Елена казалась обеспокоенной, но собранной: в ее взгляде читалось желание действовать, а в позе – жажда перемен, которые она готова была вырвать из глотки врага собственными руками, но пока добралась только до бумажки. Настя потеряла в лице и походила теперь не на компьютерного фрика, а на серьезного киберпанкового хакера, который мог взломать не только сеть, но и мозг – противнику. Роман из общей картины мира выбивался: он, фривольно развалившись на стуле и забросив ноги на круглый стол переговоров, крутил на пальце ключи. Казалось, сисадмин единственный чувствовал себя менее беззащитным, чем до этого. Антон по просьбе запер за собой дверь, чтобы никто «случайно» не прервал совещание, а затем, не нарушая тишины, подошел ближе. Все собрались вокруг Настиного открытого ноутбука. Первыми в глаза бросились окно почты и развернутый рядом текстовый редактор.

– В общем, вы помните переписки Ромочки, – начала хакерша с тяжелым вздохом. – И, как вы понимаете, его возвращение позволило нам их расшифровать… Я хотела бы извиниться за то, что мы дотянули с результатами до сегодняшнего дня – но беда в том, что этим все не ограничивалось и нужно было закончить проверку, которую мы с Еленой Денисовной проводили на той неделе. В общем… Вот, – она махнула рукой Роме – рассказывай, мол.

– Со мной диалог вели через зашифрованные письма. Сам шифр я Насте предоставил, и мы все перевели. Он придумывался для меня лично, следовательно, расшифровать его было бы невозможно через стороннюю организацию… В основном там команды: сходи туда, сделай то, сделай это. Еще просьбы позвонить, но, для безопасности, ничего конкретного. Вел со мной диалог тот амбал, которого видел Антон, так что… Я был уверен, что переписываются из компании только со мной, но… Но.

Роман открыл почту, показал расшифрованную переписку, а после еще одну выборку, в которой находилось бесконечное множество файлов и электронные почты, на которые они пришли. Все тексты казались случайным набором цифр и букв, разбросанных словно в хаотичном порядке; одни письма попали в спам, вторые были открыты и удалены, третьи не открыты вовсе.

– Настя нашла, – уточнил Роман. – Почти всем в организации приходили такие. Всем верхушкам. И точно всем, кто находится в резиденции. Но мой шифр им не подходит. Письмо одно или два, где-то три. Ответа на них не исходило. Что это значит – я не понимаю. А вы? – Роман обратился к Богдановым, но те по-родственному синхронно отрицательно замотали головами.

– Это либо попытка связаться еще с кем-то, либо – пошатнуть нашу уверенность в себе в том случае, если мы найдем письмо и вскроем ситуацию с Романом, – Лев поправил галстук. – Я думаю, второе. Зная этого человека…

– Зная его, я уверена, он вообще не ожидал, что мы что-то найдем, – фыркнула Елена. – Ой, я думаю, мы зря это все…

– Дело в том, что все даты совершенно разные, – перехватила Настя. – Беда в том, что если даже Рома был на связи полтора года, аналогичная ситуация могла повториться с кем угодно из ваших сотрудников. Наши руки связаны дальше корпоративной сети. Я не знаю, как эти люди обычно работают, но, имея доступ к данным ваших кадров, с отдельными они могли связываться и по личной почте, и по телефону. А теперь давайте рассмотрим худший вариант. Сколько инфы о внутренних делах компании слил ты? – она снова вернула внимание к сисадмину. Роман вытаращил глаза, словно его ошпарило это заявление.

– Что сразу слил? – возмутился тот. – Информацию о кадрах они запрашивали изредка. То, что я им предоставил – это вашу систему безопасности, а конкретно фирмы, к которой вы обращаетесь, расположение охраны, и, – Рома замялся, – расписание Льва Денисовича. А еще… – он замялся еще сильнее.

Антон, почуяв, вокруг какой темы ходит Роман, недобро на него покосился.

– Не продолжай, – выдохнул Лев. – В общем, это моя личная информация. Ты, выходит, за мной следил?

– В основном, но не только. Немного за Еленой, немного за делами фирмы… Еще ваши деловые встречи освещал и результаты договоров, – Роман многозначительно взглянул на Антона. – Самые разные встречи.

– Ну ладно, – кивнул Горячев, прерывая поток намеков. Он как мог делал вид, что их и вовсе не было – все возмущение и страх скопились вокруг судьбы компании. – Результаты договоров, охрана… Только за перемещениями следили, выходит? За кругом знакомств?

– Не думаю, – качнула головой Настя. – Просто это то, что легче было Роману доставить в чистом виде, пользуясь должностью сисадмина. Так или иначе, это все напоминает поиск слабых мест. А теперь подумайте, где еще они могут быть. Или, вернее, где могут появиться – раз уж аналогичная ситуация произошла с каждым из начальников отделов…

– Бесполезно думать, где они были еще, могли быть или появились. Работа уже проведена. И, судя по всему, проводилась годами, изучалось наше поведение, психология сотрудничества, закладывались бомбы замедленного реагирования. Если я сейчас же поменяю всю голову компании, это будет разорение. То, что мы знаем о Романе – они в курсе. Нам остается только ждать удара, – Лев выдохнул, но улыбнулся, – и готовиться к нему. Мы уже начали и провели большую работу за эту неделю. Спасибо Насте и Роману, Елене. Ваша задача докладывать обо всем, что вам кажется подозрительным. Никому не доверяйте, я верю только вам в компании. И, если что, обязательно уведомляйте, мы приставим к вам личную охрану. На это денег я не пожалею. Если собираетесь уйти теперь, я пойму. И стоит это сделать сейчас, в самое логичное время, чтобы вас не задело слишком сильно. Это только наше с Еленой сражение, и новенькие, – Лев посмотрел на Антона и Настю, – могут уходить.