Текст книги "Слепое пятно (СИ)"

Автор книги: Двое из Ада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 49 страниц)

– Тише, тише… – шептал он, а сам шарил взглядом по округе, искал своих. Леха с Аленой просто замерли за столиком, Роман с Владом оказались в осаде возле поворота в уборную. Как и Настя, незаметно стоявшая в тени – она с каменным лицом убрала смартфон обратно в карман под тяжелым взглядом двух нависших над ней громил и вытянула руки вдоль тела. Горячев горько вздохнул. Охраны было вдвое больше, чем гостей. – Не слушай, Лена… Пойдем со мной? Пойдем, я усажу тебя и буду рядом, хорошо?

– Как драматично! – повесив трость на сгиб локтя, аплодировал Валентин под всхлипы Елены, что исступленно жалась к Антону и пыталась подняться. – Прямо не отвести от вас взгляда, какие вы все человечные и непродажные. Противно даже.

Лев оставался непреклонен, смотрел обидчику в глаза, но вздувшиеся вены выдавали нереализованную ярость. Он заговорил, отвлекая Валентина от зрелища:

– Что тебе нужно?

– Немного. Для начала – твое дело, – открыто улыбнулся Багратионов и развел руками, шаря взглядом по лицам испуганных людей.

– Тебе придется побороться, – усмехнулся Богданов. – Я взрослый мальчик. У меня есть тоже и деньги, и связи.

– Хороший мир слабее перед его теневой копией. Тебе не хватило того, что я сделал с твоей сестрой? Ты хочешь увидеть, что я могу показать про тебя?

Валентин хохотал так долго, что у него пересохло в горле и он критически охрип. Торжествующе задрав голову, мужчина долго, бесчеловечно долго испепелял Богданова взглядом, когда сам Лев искал глазами Горячева.

– Да. Хочу увидеть. Мы поборемся, Валентин Витальевич.

– Это будет крайне интересно! – воодушевленно произнес Багратионов, а затем одним кивком велел своим ребятам разворачиваться и уходить. Здесь стало понятно, что они не были представителями охранной фирмы, ведь столь беспрекословное подчинение достигается годами. Из уборной вывалился самый крупный амбал, уже знакомый Антону, потянул за собой Рому, но моментально среагировал на взгляд Валентина и швырнул сисадмина в стену.

– А, кстати, – обернулся Валентин уже на выходе, оставляя на крайнем из столов свою визитку. – Тебе понадобится. Перезвонишь, как сойдет спесь.

Когда закрылась дверь и послышался последний глухой стук трости, повисла еще одна тихая долгая минута, в которой каждый искал силы, чтобы сдвинуться с места. Богданов в тот же момент рванул к Елене, которая, потеряв опору, заливалась слезами и просила у кого-то прощения. Освободившись, к ней наконец, отпихнув Льва локтем, подлетела и Настя. Антон, поджав губы и выравнивая дыхание, смотрел, как она повернулась к Богданову и остановила на нем знакомый непозволительно пронзительный взгляд. Обнимая и гладя Елену по волосам, хакерша только головой покачала. В этом жесте читался упрек, но Горячев не мог знать наверняка, только ли в адрес Льва. Судьба Богдановых не стала яснее даже в свете уже случившейся катастрофы, и самое большое слепое пятно только что ушло через парадные двери.

«Из-за тебя все, Богданов», – внезапно всплыли в голове слова Романа. Месяца не прошло с тех пор, как он стелился на пороге Горячева в такой же истерике, в какой была сейчас Елена. Антон отказывался верить в это обвинение, но все, что сделал ублюдок Валентин, снова сошлось в одной точке. Елена была всего лишь очередной жертвой, Лев – причиной. Страшно было допустить ту же мысль в головах остальных. Может, Горячев не понимал главного, но самые громкие аккорды этого концерта он расслышал хорошо: согласным – взятка, несогласным – страх и боль. Все, чтобы от Богданова отвернулось как можно больше людей.

Антон тревожно взглянул на своих и подступил ближе ко Льву. Когда мир снова двинулся, когда жизнь, хромая, неуклюже зашевелилась на руинах уничтоженной сцены, вышло так, что все они сгрудились рядом, как беженцы.

– Что будет теперь? – глухо прозвучал Лехин голос на фоне Елениных всхлипов. Он остался один: Алена отошла к девушкам, выхаживать обесчещенную невесту. Антон не мог отвести взгляда от разбитой Богдановой. И другим вопросом, кроме озвученного, не мог задаться.

– Ничего, – вдруг ответил Роман, который тер ушибленную голову. – Валька вцепился в шею крупной дичи. На нас ему теперь нечего размениваться.

– Скорее всего, это было показательное выступление, – выдохнул Богданов. – Простите, что вам пришлось это пережить. Теперь мы встаем в защитную стойку и ждем удара.

1.05. Понедельник. Рефлексия

Первый день нового месяца, мая, по иронии судьбы был понедельником. Понедельником, в котором Лев не мог найти для себя никаких оправданий. Понедельником, в котором сомнение заполнило берега сознания. Богданов не понимал причины агрессии и мести отчима, потому не мог оправдаться перед Еленой или объяснить остальным, за что они попадали в самые скверные ситуации и, возможно, будут попадать в будущем по его вине. Льву было страшно: Горячеву могли начать наговаривать легко формирующиеся в зыбкой почве домыслы и, если подумать, это было почти заслуженно; а возможно, Богданов искалечил сестру, безвозмездно подарившую новую жизнь маленькой семье. Лев часто размышлял, страшно ли ей было тогда, когда они бежали? Когда Елена выкрала деньги? Богданов только теперь задумывался о бессмысленных табу, негласно установленных между ним с сестрой. Они оба выбрали позицию умалчивания, которая и лишила их естественной защиты – сильной стороны каждой семьи.

С беременностью обошлось. Еще в выходные отлегло, после чего сразу был оформлен развод в судебном порядке. Богданов с Романом и Элей попытались выкрутить дело как изнасилование, подать в суд, но ничего не вышло. «Второй стороной был представлен видеоматериал с доказательствами полного согласия», – отрапортовала Эля в воскресенье вечером, а Льву стало горько и захотелось запить эту горечь чем-то, что лишит его сознания. Затем последовала попытка обвинить Валентина в аферизме, махинациях, но Богданов с Настей натолкнулись на простой и жестокий факт: Валентин Витальевич Багратионов давно – точнее, шесть лет назад – погиб. Самоубийство. За его именем числилось небольшое дело, которое прогорело годом ранее. И тот человек, который ворвался на чужой праздник жизни, до сих пор оставался неизвестным. Нет лица – нет иска. Как просто.

С охраной все получилось еще проще: один проплаченный сотрудник доставил заявку Льва на оказание услуги прямо в пасть врагу. Вероятно – как пояснил Роман – это произошло в момент, когда Богдановы начали менять секьюрити. После несложно было дождаться, когда вскроется наименование выбранных компаний, и заслать крысу, а далее провернуть известную схему. Несомненно, в Nature’s Touch крыса тоже была, но вычислить ее не удалось. Совещаться впредь решили не на территории резиденции.

«Сколько же ты готовился?» – спрашивал сам у себя Богданов, оформляя больничный Елене. Четыре года было точно. За такой огромный временной отрезок можно было сделать все что угодно. Лев ждал, когда потолок над его головой проломится.

Вечером мобилизовался Антон. Полдня он провел у себя дома, собираясь к рабочей неделе уже на новом месте. По действительно удачному стечению обстоятельств он закончил сотрудничество с Nature’s Touch еще в пятницу и теперь оказался по крайней мере вне одного поля битвы. Но отселяться от Льва Горячев не планировал. И даже выпросил себе место под байк, как привык, во внутреннем дворе дома. Все выходные Антон держался рядом, с остервенением создавая зыбкую атмосферу безопасности хлопотами у плиты, живой суетностью и теплом в постели. А сегодня свалился на плечи к Богданову с огромным пакетом, набитым неизвестно чем – но это что-то гремело металлом.

– Поехали к Лене, – заявил Антон, и это было точно не предложение.

– Зачем? Она отдыхает, Антон, – вздохнул Богданов. С приходом Горячева большую долю времени в жизни Льва начала занимать забота об окружающих. Было ли это проблемой? Было ли это правильным? – Мы помешаем.

– Ну тогда скажи мне адрес, я поеду один, – упрямился Горячев. – Ее нельзя оставлять одну, Лев. Она пережила такое… Четыре года! И даже видео с доказательствами они ей сделали… – он сухо сплюнул в сердцах, хмурясь. – Ты же ее брат. Старший. Ты ее лучше всех должен понимать. А вы расходитесь по разным углам… Мы съездим всего на пару часов. Это не сделает ей хуже. Но она должна чувствовать, что мы рядом.

Богданов кивнул. Была в словах Антона правда. Да не доля, а целый вагон, но встречаться с призраками прошлого Льву не хотелось. Ему казалось, что он и так заботится – держит оборону на фронте, пока отдыхает раненый солдат.

– Ладно. Поехали.

Елена жила в двухкомнатной квартире в центре Питера. Звонить и предупреждать о посещении заранее Антон и Лев ее не стали, а потому, оказавшись в темно-сером подъезде, просто сразу позвонили в домофон. Никто долго не отзывался, и Богданов уже принялся доставать свои ключи, как вдруг трубку сняли, а потом, услышав знакомые голоса, открыли. Лев поднимался по чистым ступенькам с тяжелым сердцем, осознавая, что он так и не придумал за все время пути, с чем идет к сестре. У него не было сформировано слов поддержки, посыла, мотива – ничего не было. И каждый шаг давался все тяжелее и тяжелее, когда как Антон влетел на четвертый этаж, обгоняя впущенный ими сквозняк. Замершая на пороге Богданова удивленно распахнула глаза, но отступила на пару шагов назад, впуская гостей.

– Чего это вы? Что-то случилось?

– Ничего. В наше время это более чем достойный повод, – одним легким выдохом усмехнулся Антон и, прежде чем Лев успел разуться, обрушил ему на ногу свою нелегкую ношу, даже не обернувшись на возмущенное шипение Горячев заключил Елену в объятия, тепло и крепко прижал к себе, по спине погладил… Лицо ее преобразилось от непонимания и шока до недоверия и, наконец, принятия. Лев усмехнулся. – Мы просто беспокоимся за тебя. Хотели проведать.

– Да. Мне то Рома на уши присядет на три часа по телефону, то Алена, то вы, – Богданова отняла Антона от себя. – Что теперь, чаем вас поить, что ли? – шутливо ворчала она, запахивая плотнее шелковый белый халат. Лев с грустью отметил: что оставлять Елену нельзя одну, не понимал, похоже, только он.

– Да, а что делать. Приехали же, – улыбнулся Богданов и тоже обнял сестру. Было в этом жесте столько же нелепости, сколько ее есть в первых ласках молоденьких парочек. Но Горячев смотрел на Льва с гордостью.

Впрочем, раньше призыва отправиться в гостиную или на кухню обмен нежностями прервал скрип ближайшей двери. В прихожей показался длинный силуэт Насти в огромной черной футболке, свисающей до середины бедра, и леггинсах. От одежды разило домашним, спальным.

– Ба… – разулыбалась она, сжимая в кулаке пучок дредов и покачивая ими в воздухе, как плеткой.

– Привет, – Антон вытянулся струной и снова подхватил свой пакет, как будто в защиту. – А ты тут что делаешь?

– Стерегу, – с той же леностью в тоне ответила хакерша. – Ну и еще, пользуясь положением, сплю и ем. Не расстреливайте только, а?

– И еще кое-что, – ухмыльнулась Елена, кивая на пакет в руках Горячева. Она старалась казаться веселой, хотя ее выдавали красные глаза. – Что это там у тебя, Антон? Бомба?

– Не совсем, – тот замотал головой, принимая максимально загадочный вид.

– А что это – еще кое-что? – Лев перевел внимательный взгляд на Настю.

– А ты, Лев, раздевайся-раздевайся, – Богданова указала на все еще не снятые ботинки брата. Тот раздраженно засопел, так и не получив ответа. – И пойдем пить чай. Или, может, вы кушать хотите? У меня есть суп, щи.

Богданова была любительницей белого. Все в квартире у нее оказалось воздушным, светлым, за редким исключением цветных вкраплений, которые, впрочем, прекрасно вписывались в интерьер. Множество зеркал удлиняли и расширяли пространство, струящиеся ткани тюли создавали ощущение легкости. Вот только в квартире царил погром, которого Богданов не ожидал от аккуратистки сестры. Посреди кухни, куда Елена привела гостей, стоял круглый стол, на котором торжественно возвышались три бутылки пива. На стеклянной столешнице красовалось пятно от – хотелось думать – чая, один тапок застрял в горшке цветка, красный лифчик держался лямкой за крючок для полотенец на фоне открытой двери в ванную из белого дерева. Лев обескураженно и тихо присел на свободный стул, когда Богданова разливала чай в разные чашки.

– Лен… Ты это… Может, болит чего?

– Ты о чем? – не оборачиваясь, спросила Елена. – М?

– О беспорядке.

– Да херня этот ваш порядок, Лев… Насрать мне, кто и что думает, – хмыкнула Богданова. Впрочем, место под ужин она очистила быстро, поставила чашки с горячим напитком, набросала сладостей в вазочки, нарезала вкусный шоколадный рулет, спрятала следы своей антистрессовой программы. – Я так и не поняла, суп кто жрать будет? Настуся?

– Я! – с готовностью ответила та, усевшись на углу стола, чтобы было куда выбросить ноги. Антон вторил ей:

– И я тоже. Попробую щей от Елены! Кстати, – он заговорщицки прищурился, – раз уж ты бунтуешь тут в своей прекрасной квартире, может, у тебя заодно есть стена, которую не жалко? И от которой можно отойти по прямой… Ну, положим, метра на три?

– В комнате найдем, да… В гостиной, где Настя теперь спит иногда, – закивала Елена, разливая разогретые щи по тарелкам. К чаю и сладостям совсем скоро присоединился суп и свежий нарезанный хлеб. Последними в ход пошли ложки, затем она как бы невзначай приласкала Настю за плечо. – Ты решил мою квартиру порушить, Горячев? – ухмыльнулась Богданова, усевшись на стул и подперев голову рукой.

– Иногда, – ревностно проворчал Богданов, заложив в рот хлеб и надувшись окончательно. Он был уверен, что тоже заботится. Просто забота у него своеобразная, необычная. Лев вкладывался чем угодно, но материальным – чаще всего деньгами. От этого становилось стыдно. Как и от того, что он до сих пор помнил Настин взгляд в вечер, когда Еленин мир рухнул. Антон, видимо, заметил это, потому что очень скоро его ладонь жарко легла на бедро Богданова, утешающе гладя, а коленом он прижался к колену. Горячев жалел Льва, хвалил, а сам светил для всех и каждого в кухне.

– Мое дело предложить, ваше дело – ломать… Просто у меня есть для тебя подарок, Лена! Тебе сейчас в самый раз будет. Ну он вообще не то чтобы для дома. Разве что и правда стены не жалко.

Воодушевленно вылакав залпом половину тарелки, Горячев тут же подскочил и метнулся в прихожую. Миг – и он снова здесь, но с уже знакомым большим и тяжелым пакетом. Лязгнуло что-то внутри в очередной раз, зашуршал толстый целлофан. Наконец перед заинтересованными взглядами показался уже покрытый боевыми шрамами сосновый стенд для метания ножей и холщовая сумка с этими самыми ножами – коваными, ремесленными, нескольких разных форм. Настя присвистнула.

– Ах, вот что мне ногу отдавило, – усмехнулся Лев. – Хороший подарок, Антон.

– О, прекрасно. Сначала потренируюсь на нем, потом выйду охотиться на мужиков-козлов, – захохотала Елена и потрепала Горячева за щеки, подскочив. Тот просиял от похвал. – Какой ты хорошенький, а. Поеду к Роме завтра, на дачу, поставим и будем метать. Правда, в случае с Ромой, боюсь, вместе с ножом оторвется и рука… Или нож его перевесит…

– Да ничего, они легкие, – засмеялся Антон. – Рома справится. А так вот… Ну, это мои, но я давно уже этим не занимался. А стресс снимали отлично. Вот, думаю, пора передать – тебе сейчас нужнее…

Горячев вытащил из сумки один из ножей и несколько раз подкинул в руке, ловя то за рукоятку, то за клинок. Потом протянул Елене.

– В общем если что – зовите. Инструктирую, провожу мастер-классы, порчу стены сараев и деревья на опушке. Профессионально. Бесплатно.

– Есть садись, инструктор, – смешливо проговорила Елена, принимая нож. – Сначала чай, потом играем в ножи. Но ты у нас красавец. Да, Лев?

– Да. Все умеешь делать, спортивный – страсть просто, – Богданов ощутил, как во рту собирается голодная слюна. Антон довольно нахохлился, ловя на себе его взгляд. – А что легкие – это жаль. Ножи-то… Но ничего, у Лены своя рука такая тяжелая, что она и легким ножом черепушку при желании насквозь пробьет.

– О да, – усмехнулась Богданова. – В детстве «вышибалы» – моя любимая игра. Можно безнаказанно отправлять в нокаут кого угодно.

Богдановы засмеялись оба, поймав неясную остальным волну ностальгии, которая проникла в тело и начала отогревать сердца. Они ели, но Елена в какой-то момент опустила взгляд на руки, и от ее веселого настроя не осталась и следа. На изувеченных кистях не было перчаток, а раньше сестра носила их беспрестанно. Прятала собственное несовершенство даже среди своих. И здесь Богданов задумался, были ли у нее «свои». И что она вкладывала в это понятие?

– А зачем ты… Зачем тогда закрыла руками лицо? – серьезно спросил Лев. Повисло недолгое молчание, в котором улыбка Елены стала осязаемым звуком. Горячев и Настя притихли.

– Точно не для тебя, Богданов, а ты что думал? Говорят, что по рукам женщины легче всего определить возраст. Вот я и стерла… И вообще жуй давай. А то со своими нагрузками, которые тебе задает Горячев, похудел уже.

– Это он от стрессов, – заступился Антон, но сам застарался над супом активнее. – Я тоже похудел!

– Вы бы на таблеточки успокоительные сели, что ли. Чтобы не стрессовать. А то станете как Рома, – хихикнула Настя. – На сексе только мясо наращивать надо! Так что кушайте, кушайте. Ленин, ну-ка, добавки им! Пролетарии должны быть всегда готовы к труду и полны сил!

– Пускай сначала с этим справятся, – ухмыльнулась Елена, переводя взгляд на хакершу. – И ты ешь. А то мясо не вырастет.

Та посмотрела в ответ на Богданову с выражением слишком неоднозначным, чтобы можно было определить в этом какой-то намек. Но Антон, вероятно, тоже что-то почуял, потому что вскоре наклонился к уху Богданова и шепотом спросил:

– Как ты думаешь, это наш дурной пример заразителен?..

Комментарий к XXIX

Вторая сюжетная арка закончена! Осталось совсем немного. ;) Мы, тем временем, кое-что для вас подготовили: https://vk.com/wall-191377682_163

Как вы знаете, мы будем невероятно благодарны развернутому отзыву, где вы можете поделиться своими мыслями о сюжете, героях, будущем развитии событий и чем угодно еще. Мероприятие по ссылке выше – возможность для нас сказать вам “спасибо” за то, что вы с нами.

Собственно, спасибо!

========== XXX ==========

2-4.05. Первый удар

Май – сложный месяц. Умные люди не устраивают в него праздников, не начинают дел, не задумывают проектов, не открывают счетов, иначе всю жизнь придется маяться – так говорила Льву мать в пьяном угаре. Странное суеверие, разросшееся страхом в сердцах дедов и бабок, после высмеянное их сыновьями и дочерьми, теперь основательно цепляло самого Богданова за центральное нервное окончание. Лев вспомнил об этом, когда поднимал документы компании, в которых значилась дата регистрации – середина мая. Пятнадцатое число. И впору посмеяться над собой, выкинуть из головы дурь, если бы не рой мыслей, врезающихся в мозг с прямолинейностью овода по отношению к коровьей туше: дело завязалось у Богданова сложно, тяжко раскручивалось, медленно оседало, едва не провалилось. Теперь же компания ощущалась несломимой махиной, огромным зданием, со смешком в пустых глазницах-окнах поглядывающим в постсоветском пространстве на хлипкие новостройки. Именно в такой момент случается внезапный звонок, призванный надломить хребет реальности о колено обстоятельств.

Трель мобильного телефона из кармана пиджака прострелила Богданова по диагонали от правого бедра к левому плечу. Незнакомый номер, высветившийся на дисплее, наполнил сердце неясным, но незначительным волнением. Такое человек переступает ежедневно, открывая новую дверь или окликая незнакомца. Но как часто тревога, похожая на колючку кактуса, что приносит едва ощутимое раздражение, раскрывается колотой раной в ментальном здоровье?

– Слушаю, – ответил Лев, оставив себе достаточно времени, чтобы убедиться в важности вызова: один и тот же номер появился на зудящем экране несколько раз подряд.

«Левушка, здравствуй! – послышались на том конце знакомые смешливые нотки. По позвоночнику пополз холод. – Я думал, что спесь сойдет быстрее, если честно… Но ты всегда был превосходно упрям».

– Валентин, – выдохнул Лев, напустив в свою речь самых беззаботных ноток, которые вообще мог сыграть. – Куда ж ты так торопишься-то? И что тебе надо?

«Решил порассуждать, поговорить, поболтать… У меня собеседников хороших не так много, сам знаешь. Идиоты более прочный и надежный материал для строительства команды».

– Так.

«А люди еще, знаешь, разные бывают, – продолжал Валентин, буднично вздыхая и растягивая ноты. Послышался скрип кресла и стук трости. – Есть такие простые, неинтересные. Пришли, ушли – а ты даже не замечаешь. А есть заусенцы на сердце: не отодрать, не тронуть, не задеть. Чуть что – болит до ужаса».

– Поэтично, – фыркнул Богданов. – Я кладу трубку или что-то важное тут будет?

Багратионов засмеялся, а вместе с ним закряхтела и трость, на которую, тот, вероятно, опирался.

«Важно все, – продолжил Валентин. – Лев, все важно. Особенно из уст врага. Эти пропитанные ядом слова куда значимее тех, что льют тебе в уши влюбленные губы. Они честные – вот в чем разница. Честные… Вот у влюбленности знаешь в чем сложный момент?»

– Нет.

«Угадать то, в кого или во что влюблен человек. В тебя? В соседа? В деньги? В себя? В красивую ложь? Каждому своя цена. Вот люди твоей компании, как думаешь, влюблены во что?»

– Я теряю нить разговора, – Богданов потер переносицу. – Ты, мне кажется, повредился немного умом с нашей последней встречи.

«Я так не думаю, – ухмыльнулся в трубке Багратионов. – Мой ум прозрачен и чист, ибо я-то знаю, во что влюблены все, кто тебя окружают. Ну или почти все… В любом случае, Левушка, ты уверен, что это действительно реально? И ты сам не являешься влюбленным в собственный образ сильного и такого непоколебимого мужчины? Вожака, – Валентин сладко причмокнул. Льву стало тошно. – Умного, владеющего и полностью контролирующего ситуацию?»

Лев замолчал, напряженно выискивая зацепки в речи отчима – бывшего отчима – и намеки, которые можно было бы расценить как прямую угрозу. Но чем дальше пытался разобраться, тем яснее чувствовал, что Валентин погружен в собственный жестокий мир. Пугало то, что законов чужого бытия Лев не ведал. И местной морали не знал.

«На лжи, – словно не заметив затянувшейся паузы, продолжил Валентин, – строится только ложь. На грязи – только грязь. А ты собрался на воровстве и вранье построить дворец, Богданов!»

Безудержный хохот Валентина Витальевича оборвался гудком. Вызов был сброшен, а Лев остался с непониманием грядущего и ощущением опасности. До вечера он хранил беспокойство, но боли так и не случилось ни в этот день, ни в следующий.

Гнетущее затишье завершилось вестью, пришедшей утром четверга: давний поставщик отказался сотрудничать без видимых причин. В этот же день большая часть бухгалтерии получила сообщения с кодом, но на сей раз от прямого адресата – Валентина Витальевича. А от них поставщику были отправлены письма с краткими характеристиками ухудшающихся дел компании. За разглашение корпоративной тайны, конечно, стоило судиться, но судить половину бухгалтерии в преддверии большой битвы казалось неразумным и бесполезным; множество ресурсов пришлось бы влить в долгосрочный юридический процесс, который обязательно завершился бы победой, но плоды ее не успели бы послужить нынешней войне. Лев убедился: все события, которые переживала фирма, корректировались письмами Валентина. Богданов с ужасом провел ночь в кабинете, поднимая документы, сопоставляя их с датами сообщений и осознавая, что фактически все решения фирмы контролировались, а иногда и нарушались чьей-то сильной рукой: каждый кризисный момент под руководством Льва – не его вина; интересный договор – не его успешная операция. Он был не капитаном корабля, а вождем крысиной норы, которую нет смысла травить ядом – сдохнешь сам.

«Лев! Я тут думал извиниться, что задерживаюсь, а ты не дома. =( Как у тебя дела, где ты вообще сегодня? Какие-то новости есть? Может, я успею что-нибудь приготовить на ужин? А то я так удачно в магаз зашел по пути =))».

Окруженное со всех сторон эмоциональными стикерами сообщение сегодня казалось издевательским – будто теплой мыльной водой поливали открытую рану. То, что обычно приносило удовольствие и облегчение, теперь означало лишь боль. Богданов выдохнул, запивая созревшую горечь осознания терпкой водкой. Он не пьянел.

«Я сегодня не приду».

«Что случилось? – Антон мгновенно сменил тон, зажужжал чаще – отдельными нервными вопросами-сообщениями. – Я тебе позвоню, расскажешь? Или хочешь, я сам к тебе приеду? Сейчас, сразу?»

Лев не хотел ничего рассказывать. Он не знал, как признаться, что крепкая стена на деле оказалась облачным замком, за которым не спрячешься от угрозы.

«Да на работе проблемы, – оправдался Богданов. Подумал, пожевал губы и сдался: – Наверное, правда, приезжай».

«Я на байке буду, сейчас дороги свободные. Постараюсь проскочить, чтобы успеть за час…»

Лев не следил за временем. Как и за количеством выпитого. Он все беспрестанно перебирал документы и удивлялся, в какой хитрый и искусный капкан успел угодить. Но вот Богданов получил звонок с поста охраны, мол, какой-то бывший сотрудник пытается вломиться на частную территорию после конца рабочего дня, да еще и очень громко, настойчиво и даже грубо. Стоило Льву дать отмашку, через какие-то считаные минуты дверь кабинета с треском распахнулась, впуская взмыленного, встрепанного, все еще одетого в куртку горе-героя с мотоциклетным шлемом в руках. Антон выглядел совсем растревоженным. Он словно ехал на пожар. А видел перед собой зрелище немногим лучше.

– Что стряслось, Лев?..

Лев хотел улыбнуться Антоновой невинной и душевной реакции, но он так и не смог реализовать чувственного порыва. Богданова хватило только на схематичные действия: попросить Горячева раздеться и присесть напротив, предложить выпить, но, не дождавшись ответа, снова смачно залить в себя огненной воды.

– Валентин сегодня звонил, – Лев положил перед Антоном уже знакомые ему распечатки зашифрованных сообщений. – Видишь, тут буква? Она значит «да». А эта – «нет». Вот и весь секрет. Сегодня от поставщика поступил запрос на документацию, к которой не должно быть доступа. Ну и… Финансовый отдел запрос одобрил, после того как получил это письмо… Антон, – Богданов уткнул лицо в ладонь, чтобы спрятать и спрятаться. – Он курировал все дела фирмы почти с самого открытия. И если сначала, когда все было на поверхности, там хоть конкретика какая-то, то в дальнейшем они и приказы нарушали, и… Я не знаю… Дерьмо. А мы нашли такие же письма почти у всей фирмы… Ты понимаешь, что это значит?

Антон поджал губы. Его глаза загорались ненавистью каждый раз, когда звучало имя Валентина. А когда оно произносилось в контексте, Горячев выглядел, точно сейчас с цепи сорвется, ринется искать Багратионова, лишь бы прекратить все. Стиснув руки в кулаки, он склонился над столом и перевел взгляд с бумаг на Богданова. К сожалению Антона, сегодняшние новости тоже были лишь очередным витком, и кулаки здесь защитить не могли.

– Зачем ты ему? Лев, чего он хочет? Неужели ты совсем не знаешь, почему за тобой идет охота? Он же… Он не похож на обычного маньяка, – Горячев криво и невесело улыбнулся.

– Я не знаю. Думал, что это месть, но такая изощренная… Я не понимаю, как он узнал, куда мы бежали, и имена. Как это произошло – я не знаю. Мы все это время скрывались от него, я был уверен, что… – Богданов прервался и вздохнул. Перед его наконец поплывшим взглядом предстало обеспокоенное лицо Горячева, а в сердце ощутимо уколол страх, но Лев не решился его озвучить. Сказанные Багратионовым слова заронили в душу семя сомнения: нужен ли ты будешь кому-нибудь, когда в тебе нет силы? Когда в тебе одни лишения? – В любом случае, теперь нужно быть вдвойне осторожными.

– И мы будем, – продолжал воевать Антон. Видно было по нему, что он не ощущал и не допускал даже возможности поражения. Лев знал Горячева последним упрямцем: тот в слепой ярости мог завоевывать «женщину», в которую влюбился, едва ли что-то о ней зная; или с тем же остервенением убегать от мужчины, которого боялся узнать. В обоих случаях только Богданов смог переупрямить Антона. Но это не научило Горячева ничему, кроме того, что упрямство вознаграждается.

– Только не вини себя, Лев, – продолжал врываться он в ватные мысли. – Я вижу… Что ты себя винишь. Багратионов – аморальный мудак. Он знает тебя с детства и паразитирует на тех твоих слабостях, свидетелем которых был. Но ты сейчас совсем другой человек. Пускай, он замутил преступную схему и ходил за тобой по пятам не переставая… Но он совсем не знает, что ты за человек. Ты гораздо умнее и сильнее, чем он пытается тебе показать. А еще у тебя есть семья. Теперь она совсем большая. Ты же знаешь, что я твоя семья? Что все сделаю? И меня он не купит. Даже ты меня не купишь, Лев…

Горячев потянулся навстречу и крепко стиснул в ладонях кисть Льва. Антон улыбался. Пытался даже шутить. И заглядывал в глаза с такой верой, какую встретишь у редкого монаха. Богданов исступленно сжал любимые руки, оставляя выпивку и окунаясь с головой в чувственный порыв. Он вслух шептал о том, что любит Антона, а про себя просил не обмануться в этом.

5.05. Пятница. Кто эта девушка?

Ситуацию с бухгалтерией Лев, посоветовавшись с Еленой, решил самым простым способом – пригрозил судом, потребовал уволиться. За финансовыми услугами было оговорено обращаться к сторонней фирме. Это выходило намного дороже, чем держать своих прикормленных счетоводов, но легче, дешевле и безопаснее войны с нарушенными правилами и корпоративной этикой. Меньшее из двух зол.

Улей – Nature’s Touch – на радикальную перемену и отреагировал ярко. Ярко негативно. Попытка сделать все тихо и провести операцию в нерабочее время не увенчалась успехом, и по резиденции поползли слухи, облепившие со скоростью света образ доброго начальника-олуха и его стервозной сестры. Теперь Лев выступал в любом рассказе исключительным антагонистом, последней мразью и сволочью. Смешно было, что почти каждая речь заканчивалась очередным «я так и знала», «а меня предупреждали», «я чувствовала». Обстановка накалялась, что масло на сковороде перед обжаркой стейка с кровью. Лев старался держать лицо и оставаться беспристрастным. Елена с улыбкой вручала трудовые книжки бывшим подчиненным и каждому от души желала никогда больше не устроиться на работу. «Не расстраивайтесь, Антонина Ивановна, – зубоскалила Богданова на прощание главбуху, – вот и похудеете. Ведь больше такую зарплату вы нигде не увидите».