Текст книги "Утро нового века (СИ)"

Автор книги: Дэзирэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

Он тряхнул головой, проведя по волосам пальцами и, с усилием, поднялся с кресла. Подошел к стене, где в золочёных рамочках висели две фотографии. Отец и мать. Сняв их с крючков, поцеловал и положил на стол.

В эти минуты Арсений подумал, что решение его, быть может, и логично, но не совсем правильно.

«Можно ли предугадать что правильно, а что нет, в этой ситуации?» – думал он, укладывая вещи в чемодан.

Его сборы длились до тех пор, пока бронзовые часы не пробили полночь.

Он решил уехать из столицы и исполнил это через несколько дней.

***

Сырой, холодный воздух, зябкостью проникал под одежду, затруднял дыхание и, царапал в горле и носу.

Шум, крик, запах металла, мельтешение встречающего, провожающего вокзала, отдавались эхом в ушах Арсения. Он никогда не любил вокзалы.

Стоя на перроне возле синего вагона первого класса, курьерского поезда «Санкт-Петербург – Москва», отец и сын не замечали вокруг себя шумной толпы пассажиров, крика, гама, снующих туда-сюда носильщиков, гудков паровозов.

– Вот я и опять провожаю тебя, как пять лет назад. – Огорчённая улыбка скользила по губам Андрея Михайловича.

– Да, – поспешно отозвался Арсений. – Только уезжаю я не во Францию.

– Как приедешь на место – телеграфируй.

– Непременно.

– С нетерпением, буду ждать твоего письма.

– Я сразу же напишу.

Спустившись со ступенек, проводник проворно протёр поручни и слегка заискивающе улыбаясь, обратился к ним:

– Скоро отправление, господа. Извольте пройти в вагон.

Чуть склонив голову к плечу, Арсений кивнул.

– Благодарю, любезный.

Вглядываясь в его лицо, Андрей, заметил:

– Ты какой-то другой.

– Наверное. Ты не узнаёшь меня, папа, потому, что я стал… взрослым.

Арсений отвернулся от пытливого взора отца и, кинул взгляд на поезд, возле которого они стояли на перроне.

Пассажирские вагоны: синий – первого класса, второго – светло – коричневый и третьего класса – зелёный вагон. Между вагонами первого и второго класса – вагон-ресторан, обеспечивающий пассажиров питанием.

Затем перевёл его влево, на здание вокзала и… покачнулся.

Ему показалось, что в людской толпе он увидел знакомое лицо.

Женщина в горностаевом широком палантине, разительно похожая на Елену, быстро опустила на лицо густую вуаль и отвернулась.

– Это она. Она! – выдохнул он и рванулся к входу в вокзал. – Лена!

Но женщина уже исчезла в толпе, вливающейся с перрона в зал вокзала.

Рунич, обнял сына за поникшие плечи.

– Да, да, сейчас я успокоюсь. – Арсений оторопело смотрел на чёрный зев дверей Николаевского вокзала. – Мне показалось.

– Безусловно, сынок, тебе показалось. Даже если и нет, то это не она. Наверняка это была её сестра, Анна Ушакова.

– Скорей всего, так и есть.

Бисеринки пота выступили на побледневшем лице юноши.

– Может, вернёмся домой? – осторожно предложил Андрей.

– Не беспокойся. Я в состоянии ехать. – Он пожал руку отца. – До встречи, папа.

Отец и сын крепко обнялись.

– Ступай.

Подняв воротник пальто, Андрей посмотрел в спину уходящего сына.

В распоряжении Арсения оказалось купе, оформленное в тёмно-синих тонах, с огромным мягким диваном с поднимающейся спинкой. Напротив – стояло кресло, висело зеркало. Посредине – столик, покрытый белоснежной скатертью. На нём лампа с абажуром.

Отдельная лесенка для залезания на верхнюю полку. Дверь вела в туалетную комнату с умывальником и клозетом. Освещалось купе газовым рожком, который при необходимости можно было выключить, повернув вниз рычажок.

Внутренняя отделка вагона отличалась поистине царской изысканностью. Полированное красное дерево, бронза, инкрустация, расшитые узорами занавески, бархат диванов и кресел.

К радости Арсения он оказался в купе один, так как билет в первом классе стоил довольно дорого и желающие ехать в нём были редки.

Он улыбнулся, с благодарностью вспоминая отца, который, не поскупившись, постарался создать для него максимум комфорта и удобств.

Сидя в гремящем и дымящем вагоне Арсений бежал, бежал в немую, мёртвую даль, подальше от себя.

В конце ноября смеркается рано. Припорошенные первым снежком поля, перелески скоро слились в сизой мгле.

Уже ночью Арсений въехал в имение Долгое.

Войдя в гостиную, устало опустился на софу, и осмотрелся. Вот он, наконец, и на месте.

Запустением нежилого дома дохнуло на него. Его чемоданы стояли в углу. Слуга Фёдор, накрывал на стол ужин, неожиданно, только что приехавшему барину.

– Арсений Андреевич, – позвал он. – Разденьтесь и кушайте. А я свет пока зажгу.

Скинув пальто, Арсений прошел в столовую.

Пустота.

У него защемило сердце. Стало холодно, физически холодно. Мгновенная дрожь пробежала по телу, слабо стукнули зубы.

Едва прикоснувшись к еде, он лёг на софе в кабинете и, укрывшись с головой, закрыл глаза.

И вот перед ним, словно из мягкой мглы, выступил пленительный облик, поднялись лучистые ресницы – и тихо вонзились ему в сердце волшебные глаза, зазвенел нежный голос и он обнял плечи Елены.

***

Анна в волнении расхаживала по комнате.

Укутавшись в пуховую шаль, Елена сидела в глубоком кресле.

– Ты не можешь так с ним поступить! – всплеснула руками Анна и с укором посмотрела на неё. – Тебе надо ехать в Петербург.

– Нет, – тихо и твёрдо отозвалась девушка.

– Но почему? – Анна с удивлением смотрела на сестру.– Почему ты не желаешь туда поехать?

– Я уже объясняла вам.

– Глупости! – махнула рукой Анна. – Тогда было одно, теперь другое. Тогда ты ещё ничего не знала. Если не хочешь ехать, то ты должна без промедления написать ему письмо.

– Не нужно. Я всё решила. Не хочу ничего менять в своей жизни.

– Если ты всё решила для себя, то ты не имеешь права всё решать за Арсения Андреевича. Решать будущее ребёнка.

– Сестра моя, ты нездорова? – с осуждением в голосе спросила Дарья. – Ты допустишь, чтобы ребёнок появился на свет незаконнорожденным? Это катастрофа для него! И потом, Арсений Андреевич его отец и тоже имеет право хотя бы знать о его существовании.

На слова Дарьи, в знак согласия, Анна одобрительно кивнула.

Елена нахмурилась.

– С твоей стороны было весьма неосмотрительно так поступать. – Продолжила Дарья. – Ты скрыла от меня всю правду о ваших отношениях.

– И что бы это изменило? – быстро заговорила Елена. – Когда вам понадобилась помощь, я не раздумывая, отказалась от своего счастья. У меня нет вины перед вами. Я виновата только перед ним. И не хочу, вновь, рушить его жизнь. Он счастлив с той девочкой, а я…– рука её скользнула по уже заметному животу. – Я тоже счастлива,

– Упрямица! – Анна топнула ногой.

– Не держу обиды на него. Понимаю, наша любовь угасла, – грустно вздохнула Елена, и устало откинула голову на спинку кресла. – Она умерла вместе с его выстрелом. В тот день, Арсений ушёл от меня навсегда. Ребёнок. Он будет законным. Вы, верно, забыли, у меня другое имя. Софья Поливанова. И я – замужняя женщина. Ребёнка запишут на имя моего мужа.

Елена не показывала вида, как трудны для неё разговоры сестёр об Арсении Руниче. Она гнала от себя мысли о нём, сосредоточив всё своё внимание на ребёнке. Ребёнок, которого она, с каждым днём, любила, и с нетерпением ждала его рождения.

– Андрей Рунич ему дед, а не отец! Не понимаю я тебя… – было, снова, начала Анна, но Дарья остановила её.

– Довольно, Аня. Если Лена так решила, значит так и будет. Давай дадим ей возможность отдохнуть.

Оставив Елену в кресле возле горящего камина, сёстры вышли за двери.

– Почему она упорствует? – не унималась Анна.

– Елена права. Она всё ещё жена Андрея Михайловича, – грустно заметила Дарья. – Я тут подумала. Ведь её беременность наступила после венчания. Именно тогда, когда Арсений находился в больнице.

– Она сказала, что отец ребёнка сын этого господина.

– Мало ли что она сказала. Сестра знает, что Андрей Михайлович враг твоего мужа. Не могла же она сказать, что ждёт ребёнка от заклятого врага Василия Антоновича.

– Нет. Я знаю Елену. Она не способна лгать! Её брак с Руничем по сей день – фикция. Не знаю, какие сроки установил доктор, но я просто уверена, что этот молодой человек и есть отец её ребёнка.

Они прошли анфиладу комнат и вошли в библиотеку, которая когда-то была кабинетом их отца и их классной комнатой, где они в детстве занимались с гувернанткой.

Большие шкафы из чёрного ореха с книгами, бюро, два стола, диван и кресла, обитые зелёным с золотистым узором шёлком. Два больших окна выходили в сад с видом на рукотворное озеро, по берегам поросшее вербами.

– До сих пор не могу понять, как она могла так забыться?! – всплеснув руками, вновь возмутилась Дарья. – Конечно, она вдова, она молода и имеет право выбирать себе новую партию, но позволять себе вольности с этим юным сумасбродом! Я даже предположить не могла, что между ними всё так далеко зашло.

– Наша сестра не была счастлива в браке. Никогда. Ей было трудно отвергнуть ухаживания мужчины, да ещё такого молодого, красивого и внимательного, как Арсений Андреевич. К тому же он предложил ей не лёгкий флирт, а супружество. Что говорить, – вздохнула Анна. – Теперь нам об ином думать надо, как ей помочь.

Дарья покосилась в её сторону и промолчала.

– Может, поговорить с Андреем Михайловичем? – предложила Анна.

– Нет! – сразу же отвергла её предложение Дарья. – Обратившись к господину Руничу, я опасаюсь совершить ещё одну ошибку, сестра. – Помолчав, добавила: – В конце концов, это я виновата в неудавшейся судьбе Елены и мне придётся отвечать за всё.

До родов оставалось немного времени и сёстры неотлучно были при Елене, предупреждая любое её желание.

Каждый день, в домашней молельной, Дарья страстно молилась: «Огради Господи и сохрани мать и дитя, не рождённое, своим животворящим крестом».

В имении Луговом готовились к предстоящему появлению на свет младенца.

***

Свадьбу Ксении Сергеевны Карницкой и Глеба Александровича Измайлова сыграли перед самым Рождественским постом.

– Вот ты и невеста, – сказала дочери Маргарита Львовна, обнимая её. – Я так счастлива за тебя, – продолжила она, и тень пробежала по её красивому лицу. Невольные слезы выступили на глаза. – И так рада за тебя, доченька! Наконец, все решилось так, как и должно было быть.

– Не волнуйся, мама. – Поспешно отозвалась дочь. – Как Андрей Михайлович?

– Уехал к сыну. Он опасается надолго оставлять Арсения одного. Теперь пишет мне вежливые письма. В них не слышно былой нежности, я уже не говорю любви. Мне кажется, он ещё дальше отдалился от меня, чем даже в те времена, когда в его доме жила та женщина. Не письма, а сплошная вежливая холодность.

– Мама, ну что ты говоришь? – Ксения с печалью смотрела на мать. – Андрей Михайлович сейчас очень озабочен. Ты же знаешь, он любит сына безумной, самозабвенно любовью. К тому же оберегает твою честь. Думаешь, ему не тяжело сознавать, что ты постоянно делишь себя между ним и моим отцом? У вас не простые отношения и иногда вам бывает необходимо пожить подальше друг от друга.

– Я всегда прощала ему всё. Даже измену с той женщиной простила! Для меня любовь к Андрею Руничу не игра. Это моя жизнь!

Ксения нежно погладила дрожащие пальцы матери. Маргарита Львовна подняла глаза и увидела, как у дочери по щекам текут крупные капли слез.

Госпожа Карницкая сделала вид, что не заметила их.

– Ксения, пора ехать в церковь. – Она поцеловала дочь в лоб. – Желаю тебе счастья, доченька.

Пряча глаза, бесцветным голосом Ксения ответила:

– Счастье для меня потеряно навсегда. И ты это знаешь, мама.

Что Маргарита Львовна могла, ответит дочери?

На церемонии венчания, невеста выглядела задумчивой и печальной.

========== Глава 5 ==========

В конце марта, рано утром, Елена родила мальчика.

Крепкий малыш, звонким голосом приветствовал восход солнца и начало новой жизни.

Елена усталая, но счастливая, смотрела на лежащего рядом, спеленатого, смотрящего открытыми, светлыми глазами на мир, сына. Его взгляд, как у всех новорожденных, ничего не выражал.

Она смотрела на него, и умилялась, как он шевелит губами, как удивлённого вскидывает бровки и чему-то неведомому улыбается.

Елена сразу же увидела в сынишке его отца.

Светловолосый, голубоглазый, с едва заметной ямочкой на щеке, он так походил на Арсения.

Осторожно, пальчиком, коснулась крошечного носика.

– Мой ненаглядный.

Анна и Даша смотрели на молодую мать с нескрываемой нежностью.

– Какое имя дашь ему, сестра?

– Иваном. Ванечкой. Наверное, его пора кормить?

Как будто услышав слова матери, мальчик поморщился и заплакал. Плачем, он звал свою мать, которая согреет его теплом, накормит, успокоит и защитит.

Лицо молодой матери засветилось изнутри, и блаженная улыбка заиграла на губах. Она взяла сын на руки, нежно и легонько прижала к груди.

– Ты похожа на Мадонну. – Дарья смахнула с глаз невольные слёзы.

– Это счастье, сестра, – подхватила Анна. – Остальное не имеет никакого значения.

Елена погладила крохотные пальчики на руках сына.

– Имеет, – прошептала она. – Именно сейчас всё имеет значение.

***

С балкона дома открывался во все стороны прекрасный вид: деревни в яблоневых, вишнёвых и липовых садах. На взгорке над рекой – церковь. Повсюду леса, пашни и луга. Вдали, тёмная полоса леса. Тишина в воздухе.

Жители деревень, ложились рано спать и вставали засветло.

Во время сенокоса и уборочной, на просёлочных дорогах, часто встречались гружёные телеги. По воскресеньям и во время престольных праздников, над окрестностями плыл колокольный перезвон.

Жизнь местных помещиков текла спокойно и размеренно.Только свистки прибывших и отправляющихся паровозов, расположенной в семи километрах, за небольшим перелеском, станции, нарушали тишину и умиротворение деревенских окрестностей.

Раз в сутки, на несколько минут, на станции, в облаках пара, останавливался пассажирский состав, в три-четыре вагона, следующий из Петербурга в Москву. Обычно пассажиров бывало не много.

Сидя за круглым столом, Арсений полюбил провожать вечерние зори на балконе.

Вот и этим теплым, тихим вечером он сидел на балконе и читал. Чтение было его единственной страстью и развлечением. На столе недопитый чай.

Со дня рокового выстрела, прошёл год.

За этот год, Арсений три раза приезжал в Петербург, на Рождество, Пасху, и в свой день рождения, чтобы навестить отца, провести с ним праздники и решить дела в издательстве. Гостил несколько недель и возвращался обратно в имение Долгое.

Он научился сдерживать своё внутреннее напряжение и, скрывать истинные чувства и мысли от окружающих.

В книжных магазинах столицы, его переводы и книги, раскупались.

Он стал довольно популярным романистом. Читатели ждали новых тиражей и нового романа молодого писателя, который скрывал своё настоящее имя под псевдонимом.

К тому же любопытство читателей подогревалось тем, что он живёт как отшельник, хотя молод и хорош собой.

Среди читающей публики возникали всевозможные предположения и сужения, отбрасывая на его имя тень загадочности и таинственности.

Между тем, их кумир, уже мало походил, на юного сумасброда, с голубыми глазами, тонким изгибом выразительных губ и, спадающей на лоб, чёлкой, каким он был в недавнем прошлом.

Глаза его утратили томную поволоку, зато приобрели мелкие морщинки и очки. Русые, тонкие усы и бородка эспаньолка украсили лицо. Прошлыми остались, только мягкие движения и негромкий, мелодичный голос.

Как быстро пролетело время.

Казалось, совсем недавно он, в нетерпении, ждал нового века. Ждал счастья, а ему, как пиковая карта, выпала чёрная полоса в жизни.

Наедине с собой, Арсений часто думал, что его преследует злой рок и начинать всё с начала, не имеет смысла. Странно, но именно эти мысли помогали ему оставаться спокойным и уравновешенным.

Днями, Арсений старался загружать себя работой. В деревне ему легко и спокойно работалось, но по вечерам приходила, давящая на сердце, тоска.

Когда становилось невмоготу, он уходил из дома. Бродил по парку и так гулял допоздна.

Осенью, в аллеях «золотого парка», он собирал опавшие листья, и яркие букетики, на время, становились украшением его кабинета. С наступлением темноты возвращался в дом, чтобы поскорее лечь спать.

Вскоре пришла пора ноябрьских туманов и затяжных дождей. Прогулки по парку закончились.

В свободное от работы время, Арсений смотрел в окно, по стеклу которого бежали капельки воды, и видел трогательно одинокий парк.

Казалось, он стыдливо прикрывает стволы деревьев чёрными, обнажёнными ветвями, прося прощения за представшую перед взором некрасивую наготу.

И только приход зимы преобразил его.

Снежная, морозная погода, укрыла его белым одеялом, а волшебник иней превратил чёрные ветви в белоснежные кружева.

Старый парк превратился в сказочно-хрустальный дворец. Он сверкал под лучами короткого зимнего дня и светился лунным отблеском ясными ночами.

Отец не забывал Арсения и часто навещал. Тогда они часами беседовали, читали вслух, играли в шахматы и карты, гуляли в парке и окрестностях имения.

Во время своего отсутствия, отец присылал к нему Алексея. Тот привозил всё, что было необходимо для работы и жизни в деревне и, на время скрашивал его одиночество.

Днём, Арсений старательно гнал от себя мысли о Елене, однако, бессонными ночами, его, как морская волна, накрывали воспоминания.

И он, сидя на кровати, до самого утра, вслух, полушёпотом разговаривал с любимой о прошедшем дне и о своей работе.

Говорить ей о любви, он не смел, потому что стыд не позволял ему это. Стыд за измену.

Всё ушло в прошлое и теперь, живя в уединении и одиночестве, Арсений сторонился любого общества. Он никого не приглашал к себе и сам не ездил к соседям с визитами. И ни на минуту не допускал мысль, что может ещё обрести счастье.

Зачем жить надеждой и лелеять её в своём сердце, если ему никогда больше не суждено увидеть нежность в любимых глазах.

***

Этим летом Арсений не вернулся в Петербург и остался в имении, изо всех сил стараясь сохранять безмятежное состояние духа и, не думать о своём безвозвратно ушедшем прошлом.

В двери просунулась голова Фёдора.

Арсений не любил, когда его отвлекали от интересного занятия. Он недовольно взглянул на слугу.

– Виноват, Арсений Андреевич, – несмело начал тот. – Там, это… гость к вам.

– Какой ещё гость? Велено, не принимать. – Он вновь уткнулся в книгу. – Скажи, никого не принимаю. Не здоров.

– Да я ведь это и говорю-с…

Фёдор не успел договорить, как дверь на балконную террасу распахнулась и вошла Адель,

ныне госпожа Краева.

От неожиданности Арсений встал и растерянно произнёс:

– Адель, ты?

– Не ждал, Арсений Андреевич? – спросила она, протягивая ему руку для поцелуя. – Извини за дерзость и не вини своего слугу. Он старался оградить тебя, от моего визита.

– Так неожиданно, – пробормотал он, целуя её руку.

Адель огляделась по сторонам.

– Прости, Арсений, что я без приглашения.

Зелёное, шелковое платье подчёркивало стройность её фигуры. Рыжие волосы собраны в замысловатый узел. На них красовалась маленькая, изящная шляпка. В ушах – изумрудные серьги в тон цвета её глаз. Пухлые губы подкрашены помадой. Тонкий аромат любимых француженкой духов «Котти» дополнял её облик.

Адель с удовольствием отметила смятение Арсения. Быть может в ней мало красоты, но было, то очарование, перед которым не могли устоять мужчины.

– Ты чудесно выглядишь, – заметил Арсений.

– Да? – улыбнулась Адель. – Благодарю, дорогой. Весной у Алекса отыскалось свободное время, и мы посетили Париж. Это платье оттуда. Мне идёт?

– Очень. Не всякая дама в Петербурге может позволить себе такой роскошный наряд.

Глаза француженки победно сверкнули в его сторону.

– Муж мне ни в чём не отказывает.

Повисло молчание.

Арсений, ожидал, что она сама скажет, что привело её к нему. Он смотрел на француженку выжидательным взглядом.

Адель побарабанила пальчиками по ручке кресла.

– Мне показалось, что ты на нас, с Александром, за что-то сердит.

– Да что ты, Адель! – смутился Арсений. – Просто, я живу уединённо. Нигде не бываю, никого не вижу. Вот, недавно попал под дождь и простудился.

Адель бегло скользнула взглядом по его лицу, проседи на висках и, домашней одежде.

– По всей округе ты создал флёр таинственности. Молодой, красивый, весьма популярный писатель живёт затворником.

Арсению показалась в её словах насмешка. С натянутой улыбкой он спросил:

– Чем же я так не угодил местному обществу?

– Вовсе нет! – воскликнула Адель. – Просто ты сторонишься всех и нигде не бываешь с визитами.

– Не хочу, чтобы обо мне много знали и говорили. И, тем более беспокоили визитами.

– Тогда прости, я совершенно не хотела нарушить твой покой.

– Ну что ты, полно, Адель. Рад тебе. Я хоть и живу уединенно, но не такой уж я медведь, чтобы свою старую знакомую не приветить. Фёдор, принеси горячий чай.

Адель сняла шляпку и положила её на край стола.

– Ты совсем перестал писать нам. Отчего? С самой Пасхи я тебя не видела. Друг мой, Александр сетует.

– Значит, Саше не хватает моего общества?

– И не только ему. Поверь, Арсен, я очень скучаю без тебя. Очень! Александр, естественно, тоже.

– Я уже говорил, Адель, что последнее время, – ответил он, опуская глаза. – Правда, чувствую себя неважно.

– Это не оправдание. – Она прикоснулась пальцами к его руке. – Поверь, мы тебя очень ждем.

– Ну, да, конечно. – Арсений все никак не мог придти в себя от неожиданного визита. – Впрочем, я не совсем понимаю. Ты что же, одна в такую даль? Александр с тобой?

– Я собственно к тебе проездом. У кузины мужа нынче именины. Они живут здесь, на дачах, неподалёку. Саша просил заехать к тебе и пригласить в гости.

– Так ты заехала, что бы пригласить меня на именины к кузине мужа? – с расстановкой проговорил Арсений и тот час прибавил. – Благодарю. Очень мило, но, к сожалению, нет.

– Почему?

– Извини, Адель, но я совсем разучился вальсировать на паркете. И что я буду делать за столом, когда все будут поднимать бокалы за здравие именинницы? Мне будет неуютно. Не объяснять же всем, отчего и почему я не пью спиртное.

– Значит, ты не принимаешь приглашение. Жаль. – Разочарованно пожала плечами она. – Мне так будет не хватать твоего общества.

– Сожалею.

Арсений встал. Адель отвернулась к окну.

Её смутил сдержанный тон, каким говорил с ней Арсений Рунич.

Преодолев волнение она, с деланной, беспечной улыбкой, произнесла:

– Ты так изменился.

– Разве?

– Нет, нет, положительно, – Адель с деланным весельем, рассмеялась. – Ты изменился.

– Tempora motentur et nos mutamur in illis, – медленно произнёс Арсений.

– Не понимаю, – искренно удивилась она.

– Я сказал, что времена меняются и, мы меняемся вместе с ними.

– И ты по-прежнему… грустишь.

– Ты ошибаешься. Наоборот, я спокоен. У меня всё хорошо.

– И у меня всё хорошо. – Прерывисто вздохнула молодая женщина. – Я счастлива с Александром.

– Так и должно быть.

Француженка коротко глянула на Арсения. Он не отводил от неё внимательных глаз.

Действительно, он совсем не был похож на того юношу, которым она знала его ещё год назад. Перед ней стоял другой человек.

Она поднялась со своего места.

– Странно, но у меня такое чувство, как будто я пришла не туда, – она взглянула ему прямо в глаза. – И не к тому человеку.

– А ты полагала тут встретить этакого… пылкого любовника? – спокойно выдержав её взгляд, бесстрастно отозвался молодой Рунич. – Но, с какой стати?

– Я думала, что наше прошлое хоть что-то да значит для тебя. – Она двинулась к двери и, остановилась, услышав за спиной.

– Что касается нашего… моего прошлого. Оно очень многое значит для меня. Кланяйся Александру. Надеюсь, он никогда не усомниться в тебе. – Арсений опустил глаза. – Каюсь, Адель, я не слишком прилежен в дружественных, да и в родственных визитах. Обещаю исправиться. Как только буду в Петербурге, – он запнулся на секунду и добавил. – Как только смогу, я навещу вас. – Арсений поклонился, давая Адели понять, что разговор окончен. – Благодарю за визит.

– Прощай, Арсений.

Уже в дверях, француженка остановилась и с весёлой улыбкой, сказала:

– Да, совсем забыла. Хорошая новость! Малышка Карницкая, о, пардон, госпожа Измайлова, родила девочку. Дочке уже четыре месяца. При крещении назвали Ольгой.

– Я рад за Ксению.

– Передать её что-нибудь от тебя?

– Счастья ей с дочкой.

Француженка удивлённо пожала плечами и пошла вслед за Фёдором, который проводил её к коляске.

***

Адель села в коляску и откинулась на спинку сидения. На лице её отразилось напряжение, в глазах застыли слёзы.

« Зачем я приехала к нему? – в очередной раз задавала она себе вопрос. – Хотела увидеть, – тут же, поспешно, отвечала сама себе. – Просто увидеть. „И только“? – вопрошал внутренний голос. – Не только за этим ты ехала. Ты можешь обманывать мужа, но не лги хоть себе, Адель!»

Француженка обернулась назад, но господский дом уже скрылся за поворотом.

Еще утром, подгоняя кучера, она надеялась, что увидев её, такую элегантную, изысканную и красивую, Арсений не устоит перед ней.

Конечно, она предполагала, что вначале он может быть суров. Но ведь он и отходчив! Ей ли не знать, как слабо его сердце перед её слезами?! А потом…

Потом они предадутся безумной любви!

О, боже как она скучала по его телу и огненному пылу!

За год своего супружества, не находя в супруге никаких изъянов, она так и не остыла сердцем и, по прежнему, тосковала по своему старому любовнику.

Адель застонала и тяжело вздохнула.

Как же она была счастлива с ним!

А потом появилась эта женщина.

Ни алкоголь, ни даже волшебное зелье не могло освободить Арсения от желания и жажды страсти к этой женщине. Освободить от грызущей ревности и тоски.

Француженка помрачнела лицом, вспоминая то время.

Это было неправильно, но она воспользовалась его беспомощность, хотя и видела, что Арсений идёт прямиком в ад.

Так оно и вышло.

Но никто даже и помыслить не мог, что когда к нему вернётся сознание, он разом оборвёт всё.

Под тяжестью горьких воспоминаний и чтобы не выдать своих чувств, Адель закрыла ладонями лицо.

«Наше… Моё прошлое. Оно очень многое значит для меня».

Нет. Он ничего не забыл, но и ясно дал ей понять, что бесполезно мечтать о несбыточном.

Их прошлое мертво.

***

Посещение Адель переворотило всю душу Арсения.

Ксения писала часто. Её письма и письма отца, были единственной радостью и утешением для него в одиночестве. Рождение дочери у сестрёнки обрадовало его. Ксения назвала дочь именем его покойной матери.

Он вышел из дома.

В парке пахло свежестью промытой ночным дождём зелёной листвы, влажной землёй и травой. Пересвистывались пичужки в кустах сирени и жасмина. И над всем витал тонкий аромат цветов.

Но Арсений не замечал этого.

Он шёл по аллее, распахнув пиджак и сдвинув летнюю, соломенную шляпу на затылок.

Ежедневно прогуливаясь по этой аллее, он знал здесь каждый поворот, каждый камешек наизусть.

Выйдя из парка, направился вдаль, вдоль берега небольшой речки.

У излучины остановился, разулся, закатал брюки повыше и побрёл босиком по мелководью. Он знал, глубина на этой излучине не большая, по грудь.

Вспомнил, как в последнее лето, перед поступлением в Сорбонну, он с отцом, прожил целый месяц в имении.

Из-за жары, в одних набедренных повязках, загорелые до черноты, они ежедневно полдня проводили на реке. Плавали, дурачились, спорили, кто глубже нырнёт, кто дольше проплывёт под водой. Отец, конечно же, побеждал.

Он зачерпнул пригоршню воды и плеснул в лицо. Огляделся по сторонам.

Такой же, как и тогда, жаркий день. Сверкающая под солнцем река, кусты шиповника и ив на берегу.

Но нет в его сердце той горячей радости, ощущения гордости и молодой силы, не находящей выхода, какая была тогда.

Время, казалось, замедлило бег. Позади метания, терзания, ревность и жестокая болезнь. Его жизнь изменилась. Он много работает и не ропщет на судьбу. Но из жизни ушла она. И вместе с нею радость и счастье.

Щурясь, Арсений смотрел на утопающую в золотистых лучах ленту реки, на колышущееся не скошенное жито и болотистую лощину за речушкой.

На минуту закрыл глаза и, ему показалось, что вот она, задумчиво улыбаясь ему, под кружевным зонтом, в белом, лёгком платьице, стоит рядом.

Его губы, невольно, зашептали:

– Леночка, жизнь моя.

***

Она очнулась от голоса няни.

– Ну, куда же вы, барин, пошли?

Ванечка, с радостным смехом, ползал, на лужайке, по одеялу.

Укрывшись в тени беседки, Елена, наблюдала за сыном и няней. Приближалось время кормления.

Она встала. Идя по дорожке к ребёнку, посмотрела на небо и, вздрогнула.

Именно сейчас небо было такое же голубое, как глаза Арсения. В минуты страсти эти глаза становились тёмными. Расширенные зрачки с небесно-голубой каёмкой напоминали омуты глубокого озера. Они затягивали в желание и огонь страсти.

Как же, сейчас, ей хотелось поцеловать эти глаза!

Она часто заморгала, чтобы отогнать от себя воспоминания и невольные слёзы.

От их мечты ничего не осталось, только страстный шепот любимого в их последнюю встречу и вкус слёз на губах.

Елена с тоской посмотрела по сторонам.

« Нет, – внутренне встрепенулась она. – Я не одна! У меня есть сын моего Арсения. Наш Ванечка».

Малыш, с такими же, как у отца, ярко-голубыми глазами, смеялся и полз ей навстречу.

Елена подхватила сына на руки, прижала к груди и расцеловала.

========== Глава 6 ==========

В середине декабря Андрей Михайлович в очередной раз навестил сына, с твёрдым намерением увезти его из имения в Петербург.

Сын не притрагивался к спиртному, соблюдал режим и пил лекарства, которые прописывал ему Александр. Посещая Петербург, несколько дней проводил в больнице, проходя курс обследования. Он был послушен и терпелив, но как-то механически.

Андрей видел, что разрыв с Еленой надломил его сына. Внутри него застряла тоска и, он никак не мог избавиться от неё.

Рунич понимал, что долго жить, с ноющей болью, Арсений не сможет. И затворничество в деревне ничего не даст. Да, оно успокаивало, но в этом спокойствии, сын всё глубже погружался в одиночество и тоскующую боль.

И когда Алексей, в последний раз, навестивший его сына в имении, рассказал, что Арсений, по воскресеньям стал посещать церковь в соседнем селе, а в доме появились иконы, и он сам видел, как уединившись, его сын молиться, Андрей насторожился.

Он знал, что Арсений всегда относился к вере и церковникам, с предубеждением.

В былые времена, даже по большим церковным праздникам, на службу в храм, его было не загнать. Андрея это мало волновало. Он и сам мало верил в существование Бога.

Однако, он почувствовал, ещё немного и, сын заявит о своём решении уйти в монастырь. Нужно было срочно искать выход.

***

В этот зимний день Арсению не читалось.

Он бродил по дому, из комнаты в комнату не находя себе места.

Комнаты в доме были обставлены тёмной дубовой мебелью. На полу – светлого тона ковры, такого же тона занавеси на окнах и проёмах дверей. Охотничьи трофеи в кабинете: оленьи и лосиные рога, кабаньи и волчьи головы. В гостиной, возле камина, медвежья шкура, на стенах семейные портреты. Немногочисленная прислуга: Фёдор, кухарка, прачка, скотница, конюх и сторож. Три раза в неделю, в усадьбу приходили несколько крестьянок, убрать и вымыть в барском доме.