Текст книги "Утро нового века (СИ)"
Автор книги: Дэзирэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц)
========== Пролог ==========
Осень 2008 года. В Париж я ехала в одиночестве.
Хотя и понимала, такого этот город любви не терпит. В нём хорошо, если рядом с тобою особенный человек или лучшие друзья. Иначе, какой смысл ехать туда?
Но я ехала не за тем, чтобы увидеть Париж. Я ехала, чтобы найти не настоящее, а прошлое, и в моём распоряжении было четыре дня.
Арсений и Елена. Мой прадед и прабабушка. Они ушли за грань мира.
Осталась единственная, потускневшая от времени, фотография. В моей памяти – только рассказы видевших, знавших и любивших их, близких им, и мне, людей.
Эти люди, как проводники, связывали меня с ними.
Стоя на «русском» кладбище в Париже, в том месте, где ещё десяток лет назад, были их могилы, я ощущала светлую грусть и думала, что весь наш мир, это – образы, лица, человеческие души с их непознанной загадкой.
Что я, как когда-то они, на мгновение отражусь в Зеркале, под названием жизнь.
Быть может, и о нас, когда-нибудь напишут историю, но так и не постигнут тайну, неразгаданной бездны души.
========== Часть первая. Грех во спасение. Глава 1 ==========
Поверьте, отрекаются любя.
Чтобы других спасти. Добра желая.
И, отрекаясь, с болью уходя.
Любви ломают крылья… и скользят по краю.
***
Елена Лукинична Савина сидела в своей комнате и читала.
Она была невысокой, стройной, красивой девушкой.
С чистого, белого лица, с легким румянцем на щеках, смотрели, из-под длинных ресниц, большие карие глаза. Заплетённые в косу, светлые, золотистые волосы, собраны на затылке в пучок.
Много говорить Елена не любила, выражалась кратко, спокойно и просто.
Сегодня с утра она читала, и лицо её было серьезно и сосредоточено.
Ветерок, влетавший в приоткрытое окно, шелестел кисейными рукавами её кофточки.
В комнату заглянула горничная.
– Елена Лукинична, там барыня чай пить зовут-с.
– Иду, иду. – Отозвалась Елена.
Голова горничной скрылась за дверью.
Лена облегченно вздохнула и, встав, сняла очки и вместе с книгой положила их на полку.
Выйдя на крыльцо, легким шагом направилась с террасе.
На круглом столе горячий самовар. Направо за столом сидела женщина лет шестидесяти, с умным лицом, моложавым и серьезным.
Свекровь Елены, Наталья Егоровна Савина.
Будучи второй женой богатого помещика, отставного майора, Матвея Ивановича Савина, она воспитала всех детей от первого брака своего мужа.
Своих детей у Натальи Егоровны с Матвеем Ивановичем не было.
Отец мужа Елены, был старинным русским барином, столбовым дворянином. Когда он овдовел, то пригласил к дочери, гувернантку Наталью, и она ему приглянулась.
Своё расположение искренне и без колебаний он почёл благодеянием для неё, но гувернантка оказалась женщиной с характером.
Это его лишь распалило.
Матвей Савин не привык поступаться своими прихотями даром, и женился.
Владимир, муж Елены был вторым ребенком в семье.
Матвей Иванович умер от простуды, когда ему было восемь лет.
Впрочем, мачеха, Наталья Егоровна, воспитала детей покойного мужа очень хорошо. Они любили и почитали её как родную мать.
Так же приветливо и ласково, пять лет назад, Наталья Егоровна приняла в дом молоденькую жену Владимира, Елену.
С юности Владимир мечтал о карьере военного. Он много трудился, был немного педантичен, чем иногда вызывал на себя колкости и насмешки жены.
Елена, вместе с сёстрами, получила отличное образование. В совершенстве владела тремя языками. Любила поэзию Пушкина и Лермонтова.
Но самое огромное впечатление на неё производили статьи из журнала «Современник».
Ей привозил журналы из Петербурга их сосед, Виктор Мартовский.
Два года назад, умер маленький сын Елены – Петруша, а вскоре, от взрыва бомбистов, погиб Владимир.
Госпожа Савина, вместе с невесткой, едва пережила эти чудовищные потери.
Елена, не могла оставить свекровь, и задержала свой отъезд в родительский дом на целый год.
Сейчас мать семейства разливала по чашкам чай. Налево от хозяйки сидела соседка по имению, Катенька Мартовская.
Тихо…
Елена залюбовалась этой идиллией.
Тень старой вишни, росшей возле террасы, падала на лицо хозяйки. Катенька рассказывала Наталье Егоровне все городские новости, а так же о приготовлениях к своим именинам.
Увидев, приближающуюся невестку, госпожа Савина попеняла ей:
– Леночка, что так долго?
– Извините, маменька.
Елена наклонилась поцеловать Катю и шепнула ей на ухо:
– Рада тебе. Спасибо, что приехала. – И громко добавила, обращаясь к свекрови: – А мы, маменька, пить чай не будем.
– Да. – Подхватила Катя, поняв намек. – Наталья Егоровна, нам в город нужно.
– Как же так, девочки?
– Мама, я должна вам сказать. – Лена на секунду запнулась на полуслове. – Пришло письмо от сестры Анны. Скоро я должна буду покинуть вас и вернуться в родительский дом. – Она посмотрела на склонённую голову госпожи Савиной. – Маменька.
– Но, Леночка, как, же так, вдруг.
– Вы же знали, что когда-нибудь это случиться.
– Наталья Егоровна, душенька! – чтобы разрядить обстановку, в разговор вмешалась Катя. – Пожалуйста, отпустите Лену со мной, в город. – Она умоляюще смотрела на госпожу Савину. – Я хотела заехать к портнихе. Вы же знаете, у Лены такой чудесный вкус и я хочу, чтобы она взглянула на мой фасон. И в лавку, за кружевами, заехать надо.
– Правда, маменька, я съезжу. – Робко вставила Елена.
– Покушали бы чаю, Леночка.
– Мы скоро вернёмся. – Девушка поцеловала руку свекрови. – Спасибо, мама. Мы поедем, а то дотемна, не успею вернуться. Пошли Катя.
– Ну, что ж, возвращайтесь скорее. – Вздохнула госпожа Савина.
Взяв Катю Мартовскую за руку, Елена повлекла её к коляске стоящей у парадного входа в дом. Наталья Егоровна проводили их печальным взглядом.
Когда коляска отъехала от имения Савиных, нетерпеливая Катя спросила:
– Лена, ты и в правду уезжаешь?
– Пора. – Кратко ответила Елена.
– Разве Наталья Егоровна отпустит тебя?
– Всё решено.
– С сестрой помирилась?
– Что ты! – Елена безнадежно махнула рукой. – Нет.
– И не жалко тебе, Леночка, – вздохнула Катя. – Ведь она твоя сестра.
– Не знаю, – задумчиво глядя вдаль, пожала плечами Елена. – Кажется, уже и простила, но как вспомню… и не могу ей даже письмо написать.
– Наверное, нужно подождать. – В согласии кивнула Катя.
– Ты пойми, тут речь идет не только о нас с сестрой. Тут всё гораздо серьёзнее и речь о жизни и смерти. Мы не имели права!
– Да, да, конечно. – Быстро согласилась Катя, чтобы успокоить взволнованную подругу. – Лена, а о чьей жизни и смерти идет речь?
– Понимаешь, я не могу тебе всё рассказать. – Замялась девушка, но увидев огорченную её недоверием Катеньку, добавила. – Эта длинная история, Катя. Скажу одно, из-за нас погиб человек.
– Боже мой!
– Я вышла замуж за Владимира. Он взял меня без приданого.
Елена не удержалась. Слезы хлынули из её глаз. Катя притихла в углу коляски, ни о чем не спрашивая. Все и так было понятно. Она дала подруге возможность выплакаться. Любой разговор сейчас был неуместен.
– Может, я могу чем-нибудь помочь? – Робко спросила Катя, видя, что Елена успокоилась.
– Спасибо, Катюш. Но, мне кажется, здесь сам Господь Бог бессилен.
– Лена, а ты любила Владимира?
– Он мне очень понравился. И потом, было самое главное, муж любил меня. – Елена грустно вздохнула.
– И этого было достаточно?
– Для меня – да.
– За что только такие несчастья тебе? – пожала плечами Катя.
– Почта! – воскликнула Елена. – Нам надо остановиться! Я отправлю письмо Анне.
Катенька тронула за плечо кучера.
– Постой, Савелий!
– Подождёшь меня у «Ипатьевского», возле лавки с тканями.
– Конечно. – Катя с чувством пожала руку подруги.
***
Анна выбралась из-под одеяла и, подбежав босиком к окну, распахнула одну из створок.
В спальню ворвался свежий ветер и, она, подставив ему лицо, вынула шпильку из волос.
Вдохнув полной грудью, аромат прогретой солнцем земли и первой зелени, встряхнула головой.
Густая, блестящая волна белокурых волос рассыпалась по плечам.
Напевая какую-то простенькую песню, она расчесала их и заплела в косу.
Её день, наступил, как обычно, рано.
Но сегодня она проснулась с первыми лучами зари, ибо сегодня был знаменательный день.
Елена. Скоро приедет Елена.
По этому поводу Анна решила поехать в монастырь к Даше, чтобы сообщить ей о возвращении сестры.
Это означает – они опять будут вместе. Вместе, как много лет назад, когда их пути разошлись.
В нетерпении ожидая встречи с одной, Анна не знала, хочет ли она видеть другую.
Почти полгода она не открывала двери в келью сестры.
Девушка окинула взглядом окрестности имения.
Посреди, начинающих зеленеть, гущи деревьев стоял белый дом с мансардой.
Сад подходил к самому крыльцу, а в его глубине голубели воды рукотворного озера. Её родной дом, дом, в котором она родилась. Имение Луговое.
Анна внимательно посмотрела в зеркало.
В нём отражалась стройная девушка с правильными чертами лица, чуть бледноватого со сна, с карими смышлёными глазами.
Закрутила косу короной вокруг головы и набросила на плечи пуховую, белую кружевную шаль.
Вот и всё. Можно отправляться на встречу с сестрой.
***
Весёлая императрица Елизавета Петровна решила построить в Санкт-Петербурге девичий монастырь, дабы удалиться в него в старости и быть похороненной там же. Мечтала. Для этой цели передала церкви свой летний дворец «Смольный». Прибывшие из Горицкого монастыря двадцать монахинь, начали в нём монашескую жизнь. Последняя из них умерла в царствование императрицы Екатерины и «Смольный» по велению императрицы стал приютом для первых «смолянок», девиц из дворянских семей, которые воспитывались тут не для монашеской жизни.
По просьбе дочери, великой княгини Ольги Николаевны, императора Николай Павлович, выделил большой участок земли по Царскосельской дороге, недалеко от Московских триумфальных ворот. Так, с постройки деревянной церкви Казанской иконы Божией и двухэтажного пятиглавого собора Воскресения Христова, начал свою жизнь Воскресенский Новодевичий монастырь.
Большой золотой купол и четыре малых купола, высокий цокольный фундамент и арочный портал. Величественный Воскресенский собор был обращён лицом к Московской заставе и изумлял прихожан своим благолепием и внутренним убранством, росписью стен, пятиярусным, полукруглым предалтарным иконостасом и чудотворной иконой Смоленской Божий Матери Одигитрии. Над воротами входа в монастырь – семидесятиметровая надвратная колокольня, схожая с колокольней Ивана Великого в московском Кремле.
Вглубь двора уходили келейные корпуса и мастерские: живописная, золотошвейная, чеканная, башмачная, ковровая и швейная, поварня и просфорная. Ещё дальше вглубь – ферма, сад, огороды и пчельник. При монастыре находился детский приют, больница для бедных прихожан и церковно-приходская школа для бесплатного обучения. Всё это, радением монахинь и послушниц пребывало в образцовом порядке. В самом отдалённом уголке монастыря Введенская церковь и примыкающее к ней кладбище. На нём хоронили не только почивших сестёр монастыря, но и умерших мирян.
***
Семнадцатилетнюю послушницу Ксению Карницкую мать отдала на послушание в Воскресенский Новодевичий монастырь несколько месяцев тому назад с учетом того, что девушка, пройдя послушание, примет постриг и станет одной из сестёр монастыря.
В обители девушка всей душою привязалась к молчаливой, но всё понимающей сестре Дарье. Эта молодая монахиня давала девушке больше тепла и ласки чем её родная мать. В глубине души Ксения считала Дарью святой. Молчаливая подруга стала её кумиром, её старшей сестрой.
Незадолго до заутрени, Ксения постучала в келью монахини. Не дождавшись ответа, вошла.
Преклонив колени перед иконами, Дарья молилась. Девушка опустилась рядом, и вдруг услышала мягкий голос:
– Рада видеть тебя, Ксения.
– Даша!
– Тише, – улыбнулась монахиня. – Ты разбудишь сестёр.
Закончив молиться, Дарья усадила разрумянившуюся девушку возле стола.
– Ты что-то хочешь мне сказать?
Ксения опустила голову и промолчала.
– Если не хочешь, не говори. Здесь никто тебя не заставит. Но я вижу, что ты в растерянности. Ты скучаешь по матери и прошлой жизни?
– Нет, по матери я не скучаю. А прошлая жизнь, – девушка бросила короткий взгляд на свою собеседницу. – Сестра, разве ты знаешь о жизни за монастырскими стенами?
– Я ведь не всегда была монахиней и знала ту жизнь. У тебя сомнения?
– У меня такое чувство, как будто, – печально вздохнула послушница. – Будто я, попала в какой-то тёмный, глухой колодец. Скажи, когда ты не была монахиней, ты… Любила?
– Ты говоришь о мужчине?
– Да.
– Не могу сказать, что я любила. – Дарья подошла к окну. – Это меня любили. Ты веришь в Бога, Ксения?
– Верю. Но не до такой степени, чтобы служить ему.
– Почему же ты здесь?
– Я не думала о монастыре. Это было желание моей матери. А я мечтала надеть подвенечное платье и стать чьей-то женой. Конечно, это наивно и глупо звучит, а возможно и грешно, но я так чувствую. – Сконфузившись проговорила девушка. – Я очень хочу иметь детей. Это грех?
– Господь благословляет брак и рождение детей. Это не грех. Может поговорить с твоей матерью?
– Нет! – горько усмехнулась девушка и махнула рукой. – Жизненное правило моей матери – условности. Мой отец фабрикант и политик, а мать светская дама. Но этого им недостаточно. Власть! Вот что их привлекает. – Девушка теребила пальцами кончик платка послушницы. – И они пожертвуют всем ради неё, даже мной. Они навязывали мне брак со старым, но влиятельным человеком. Я стала сопротивляться. Когда мать сказала, что если я не выйду замуж за этого человека, то мне дорога в монастырь, я выбрала последнее. Оказавшись здесь, – девушка обвела глазами келью. – Я чувствую себя ужасно и не знаю, что мне делать.
– Ксения, ты не должна спешить. Чтобы стать монахиней нужно любить только Бога и отказаться от всего мирского, – монахиня положила ладонь на нервные пальчики девушки. – Окружающие тебя люди должны стать для тебя братьями и сёстрами, а душой и телом ты должна будешь принадлежать нашему небесному отцу. Чувствуешь ли ты это в своей душе?
– Нет. Такой веры у меня нет, сестра. – Девушка перекрестилась. – Бог мне свидетель, такого нет.
– Всё предначертано на небесах, дорогая. – Дарья погладила её по склонённой голове. – Если тебе суждено стать одной из нас, ты ею станешь. Если же нет, то нет. От судьбы не уйдёшь. – Она поцеловала свою воспитанницу в щёку. – Я пойду к матушке, а ты подумай над моими словами.
Дарья ушла. Юная девушка задумавшись, смотрела на иконы.
***
Пасмурное, угрюмое утро, конца апреля, заглядывало сквозь плотно закрытые шторы в просторную комнату, на втором этаже большого особняка, который укрылся в глубине сада, за решетчатой, кованой оградой, на Аптекарском острове Санкт-Петербурга.
В полумраке, на широкой постели мирно спал темноволосый господин.
Его лицо, с упрямым подбородком и тонким профилем, в полумраке, выделялось, тёмным пятном на белоснежной, с кружевными вставками, подушке.
Тем временем в доме началось движение. В коридоре затопали шаги, послышалось шорканье веника и приглушённый шёпот.
Прислуга приводила в порядок дом, пока хозяин, а это был именно он, отдыхал.
На первом этаже, в столовой, русоволосая девушка лет двадцати, с длинной косой, перекинутой за спину, в белом фартуке с кружевными бретельками, накрывала на стол.
Пушистая, сибирская кошка, дымчатого цвета, вертелась возле её ног.
– Отстань, Пава! – прикрикнула на зверька девушка, отталкивая его ногой. – Не до тебя. Скоро проснётся Андрей Михайлович и завтрак должен быть на столе.
– Не скоро он придёт! – раздался за её спиной голос.
В столовую, с большим подносом с закусками для завтрака, вошла сероглазая красавица.
– Отчего? – продолжая сервировать стол, рассеянно спросила русоволосая.
– Маргарита Львовна изволили приехать, – в голосе девушки слышался сарказм. – Хоть бы к двенадцати часам спустился.
– Ладно, не бурчи, Катя.
– Оставь как есть. Он сам скажет, когда подавать. Тогда повар всё разогреет. – Равнодушно махнула рукой девушка, которую звали Катя. – Пойдём, Поля. Сами, по людски, позавтракаем. Мы ведь утром к восьми встаём, хотя и ложимся поздно. Лёня и Алексей нас ждут. Всё готово.
– Я мигом.
По истечении четверть часа, из небольшой комнаты, возле кухни раздались весёлые женские и мужские голоса, звон посуды, аромат свежевыпеченной сдобы и кофе.
***
Часы в глубине дома пробили десять раз.
Господин на кровати открыл заспанные, тёмные глаза, потянулся, посмотрел на дверь и… улыбнулся.
У изголовья его кровати стояла миниатюрная, красивая женщина в шляпке и элегантном платье, сшитом по последней парижской моде.
– Рита, – он поднялся на локте. – Ты, как всегда, вовремя!
Как женщина с хорошим вкусом, госпожа Карницкая старались избегать в одежде вычурности и лишнего блеска.
Струящееся платье из пепельно-серого атласа, с глухим воротником, скрывающим грациозную шейку, составляло контраст с высокой причёской её светло-каштановых волос, на которых красовалась шляпа со страусовыми перьями и, большими полями, закрывающими точёные плечи женщины.
Бледное лицо с правильными чертами, подведенные чёрным карандашом серо-синие глаза, скользящая походка и томный голос.
Маргарита Львовна олицетворяла собой изящество, аристократизм и утончённость. И это считалось в салонах петербургского общества, хорошим тоном
– Мне так не хватало тебя эти дни, – мужчина потянул любовницу за руку, приглашая её к себе в постель. – Твой муж уехал?
Госпожа Карницкая с охотой откликнулась на его приглашение и, обняв, крепко поцеловала:
– Да, Андрей, наконец-то мы можем побыть вместе.
Орехового дерева, большая кровать, жалобно скрипнула под их телами.
Их любовная связь длилась много лет.
Владея большим капиталом и влиятельными знакомствами, Андрей Михайлович Рунич был вхож в самое изысканное общество.
Так он встретился с Маргаритой Львовной Карницкой, супружеская жизнь, которой с фабрикантом Сергеем Карницким не удалась и, любовь к Руничу стала единственной настоящей страстью в её жизни.
Высокий, стройный, жгучий брюнет, с несколько грубоватыми, но привлекательными чертами лица.
Взгляд глубоко посаженных умных, чёрных глаз, заставлял мужчин опасаться господина Рунича, а женщин влюбляться в него.
Всегда элегантный, одетый по последней моде, он переступил своё сорока пятилетие, хотя выглядел намного моложе своих лет.
Андрей Рунич был умён, талантлив, хорошо образован, но, по мнению света, имел эксцентричный характер. С неприятными ему людьми, был заносчив и высокомерен.
У него не было близких друзей, кроме нескольких деловых партнёров. Он явно сторонился своего круга.
Почти двадцать лет Рунич вдовствовал, занимаясь любимым делом – рестораном «Дюссо».
Жил Андрей Михайлович с единственным сыном, обособленно, в роскошном особняке среди привычных вещей и предметов роскоши, купленных не для того, чтобы похвастаться перед приятелями, а исключительно из-за любви к изящным вещам и новизне.
Утомлённая любовью женщина положила голову на его грудь.
Рунич смотрел на окно, по стеклу которого стекали слезинки целый день накрапывающего дождя.
– Милый, я так люблю тебя. – Ласково проворковала Маргарита Львовна. – Мой мрачный обольститель, ты чем-то похож на лорда Байрона.
– Разве я похож на это воплощение романтизма? – он потянулся и зевнул.
– О, да! Вокруг тебя изысканная, глубокая, притягательная и таинственная аура величия. Не смейся! Никогда не могла тебя понять, хотя знаю много лет.
– Ты права, много лет. Хм… десять лет, мы с тобой грешим. Не можешь понять? Зато в вопросах постели мы всегда отлично понимаем друг друга. Дорогая Рита, никакая исповедь и отпущение священника в конце жизни, не искупят наших грехов.
Женщина захлопала пушистыми ресницами над удивленными глазами, тряхнула гривой густых, длинных волос.
– Перестань, Андрей! Зачем думать о последнем часе, когда у нас впереди долгая жизнь. У меня от твоих речей даже мороз по коже.
– Мы с тобой не молодеем. – Рунич расхохотался. – Туда-сюда и пробьёт смертный час.
– Не нравиться мне твоё настроение. Ты чем-то озабочен? Держу пари, наверняка думаешь о своём ненаглядном сокровище?
– Да, – мужчина закурил. – О нём.
– Что он натворил на этот раз? – Маргарита Львовна села и поправила растрёпанные волосы.
Рунич молчал.
– Ну что с тобой? – женщина провела по его груди прохладной ладонью.
– Он писал, что приедет в феврале. Уже конец апреля, а его нет. Дальняя дорога не безопасна, а с его здоровьем, вдвойне.
– Не волнуйся! Скорее всего, он и не собирался приезжать. Наверное, сейчас, увивается за какой-нибудь парижской кокоткой из варьете.
– Возможно. Однако он писал мне.
– Написал, просто так, для красного словца, чтобы ты больше не спрашивал. Вдруг он влюбился. Не забывай, твой сын – опытный обольститель. Всю науку здесь прошёл.
– Ты имеешь в виду Адель?
– Не знаю, как зовут ту француженку. – Потянулась как кошечка женщина. – Надеюсь, у тебя с ней ничего не было?
– Нет. – Рунич обнял её. – Ты у меня одна.
– И всё же, я не могу понять, как ты мог допустить, что бы он, в пятнадцать лет, связался с опытной женщиной?
– Для меня это стало полной неожиданностью. – Нахмурился Андрей.– Француженка вскружила ему голову и сделала мужчиной.
– Не только это. – Резонно заметила Маргарита Львовна и пожала плечами. – Не понимаю, как его не выгнали из университета?
– Тоже загадка. Представь, когда я приезжал, педагоги не могли им нахвалиться. Внимательный, любознателен, уважителен с преподавателями, дружелюбен с однокурсниками. Лучший студент! Отличный переводчик! Обладает литературными способностями, пишет недурственные стихи. Когда они говорили мне о нём, я ловил себя на мысли, что речь идёт о ком-то другом, а не о моём сыне. И, тем не менее, университет он закончил с отличием. Арсений давно живёт в Европе и, честно говоря, я соскучился. И в его письмах чувствуется скрытая тоска по дому.
– Через несколько дней его пребывания здесь, у тебя будет совсем другое желание. Что бы он катился к чёрту!
– Это так. – Горько усмехнулся мужчина. – Что мне делать с сыном, Рита, ума не приложу.
– Пусть помогает тебе в управлении рестораном.
– Доверить заведение ему? Да он в один миг погубит дело всей моей жизни!
– Тогда, – рассмеялась женщина, – тогда, жени его на той француженке. Возможно, женитьба, семья, обязанности, обуздают его и изменят к лучшему.
– В том-то и дело, что он не любит Адель. Его притягивает к ней физически, ему с ней хорошо и, не более. Я уверен, он вообще не способен на чувство. Мой сын – капризен, жесток, эгоистичен и холоден. В его сердце нет сострадания к другим людям.
– Тебе не кажется, дорогой, что он кого-то очень сильно напоминает? – язвительно вставила женщина.
– В его возрасте я был другим. Это жизнь меня изменила. А он родился таким! Горе тому человеку, кто встретиться ему на пути.
– Я понимаю тебя. – Женщина обняла любовника. – Дети часто вместо радости приносят одни огорчения. Взять хотя бы мою дочь. И в кого только уродилась? Я даже не знаю, о чём с ней разговаривать. К тому же она постоянно себе на уме. Представь, посватался к ней весьма богатый, приличный, солидный человек. Да, он в возрасте, но не старик. А она заявила мне с мужем: замуж не пойду! Я поразмыслила и решила: пусть примет постриг. Быть может, это убережёт её от разочарований. Ведь она – глупа! Пропадет в жизненной мерзости.
– Оберегая её, ты правильно поступила. – Вздохнул Рунич. – В своё время, я не отдал сына в монастырь. Теперь пожинаю плоды своей жалости.
– Кстати, завтра четверг. – Встрепенулась Маргарита Львовна. – По четвергам прибывает поезд из Берлина. Возможно, он приедет завтра.
– Довольно! Алексея на вокзал с экипажем не пошлю. Если приедет, доберётся домой сам. Не маленький! – Мужчина потянулся к любовнице. – Не стану больше его ждать. Ты права. Нагуляется досыта и вернётся.
***
Коляска тарахтела по просёлочной, едва подсохшей от весенней грязи, дороге, ведущей на окраину Санкт-Петербурга. Анна ехала в монастырь и думала о своих сёстрах. Сегодня ровно пять лет как Даша укрылась от мира в монастыре, а Елена вышла замуж и уехала в Москву. Их было трое, и они были неразлучны.
Она вздохнула и поправила на голове шаль. Столько лет прошло со дня гибели Мити, а она всё никак не могла смириться с тем, что его больше нет.
Митя… Митенька. Как можно было забыть эти лучистые, выразительные, голубые глаза, приветливую улыбку, ласковый голос?
Он был соседом по имению и другом их детства. Она так любила его. А он любил Дарью. Сестра, ради забавы, изображала из себя влюблённую. Сердечная, добрая и нежная, в душе она была ещё девочкой, не понимающей происходящего. И как в детстве Даша играла. Играла в любовь. Дмитрий верил ей и любил по-настоящему. Эта вера стоила ему жизни.
Ревность, дуэль и ужасное горе. Когда Даша понял, что сделала, впала в отчаянье и ужас. Она день и ночь стояла на коленях в домашней церкви, моля Господа о прощении.
Спустя два месяца после похорон, она укрылась от мира в монастыре. Там она нашла утешение в Боге.
Серьёзная, молчаливая и задумчивая Елена, неожиданно, вышла замуж, за едва знакомого ей человека. Как будто что-то гнало её из дома.
Неразлучные двадцать лет, они расстались в одночасье.
Утешением для Анны стало посещение могилы Мити. Как бесконечно долго тянулись эти годы. Она жила с тоскою в сердце. Родители ушли один за другим, и одиночество стало её другом.
***
Через полчаса, после того, как Маргарита Львовна уехала к своей приятельнице, великосветской сплетнице княгине Шаховской, из туалетной комнаты, вышел отдохнувший, причёсанный и выбритый Андрей Михайлович.
Облачившись в серый костюм, с белой сорочкой и чёрным галстуком, заколотым золотой булавкой, он прошёл в кабинет, где его ожидала повседневная разборка почты и счетов.
До обеда оставалось не так много времени и, господин Рунич обошёлся чашкой кофе и папиросами.
Его просторный кабинет был весь заставлен.
Посреди, спиной к окну, большой письменный стол красного дерева, обитый зелёным сукном.
Такой же, тёмно-зелёной кожи диван, с высокой спинкой и золочёными гвоздиками обивки, пара кресел. Два секретера и книжные полки до самого потолка, были заполнены книгами и журналами.
На столе кроме серебряного письменного прибора, справа, на подносе, хрустальный графин с коньяком и пара рюмок, так же ваза с лимонами и виноградом.
Аромат дорогого табака и лимонов заполнял кабинет и, казалось навсегда впитался в настенные, дубовые панели и кожу обивки.
– Счета, счета, – проворчал Рунич себе под нос, перебирая конверты тонкими пальцами аристократа. – И это всё? Ни письма, ни телеграммы? – огорчённо спросил он пустоту кабинета. – Ну, Арсений Андреевич, только вернись, заработаешь ты у меня на орехи!
Он посмотрел за окно, где моросящий, весенний дождик обмывал белобрысое лицо Петербурга.
Вздохнув, открыл большой сейф и, положил туда ценные бумаги.
За окном плыл воскресный перезвон на многочисленных соборах и церквях столицы. А на веточках сирени зеленели готовые распуститься, почки.
Последняя весна, уходящего девятнадцатого века, бежала вприпрыжку, как расшалившийся ребёнок, по лужи мостовых столицы и, вселяла в растревоженную душу Андрея Михайловича, надежду на лучшее будущее.
***
Вдали показались купола часовни пророка Ильи при монастырском кладбище. Прежде чем постучать в ворота, Анна вошла в часовню, преклонила колени перед иконой Божьей Матери, моля заступницу даровать ей смирение.
– Ваше сходство даже пугает, дочь моя, – в который раз, повторяла мать игуменья, глядя на Анну. – Если бы не мирская одежда, я бы приняла вас за сестру.
– Матушка, могу ли я увидеть Дарью?
– Она сейчас на исповеди. Вас проводят в её келью. Подождите там.
– Я понимаю.
Не тронутое загаром, бледное лицо Даши в монашеском облачении поразило Анну.
«Даша, Дашенька…» хотелось ей закричать и броситься сестре на шею, но она промолчала и не тронулась с места.
Анна запомнила весёлую, жизнерадостную, всегда нарядную, хохотушку сестру. Никогда прежде она не видела такой суровой серьёзности в её глазах.
Шесть лет отрешённости от мира прошли для неё недаром.
Перед Анной стояла незнакомка.
В душе девушки росла любовь вперемешку с обидой.
Дарья первая прервала молчание.
– Здравствуй, Аня, – тихо сказала она. – Как ты повзрослела.
– Здравствуй, Даша. И ты изменилась за эти полгода.
– За монастырскими стенами время идёт по-другому. Здесь всё другое.
– И ты забыла всё? – усмехнулась Анна.
– Я виновата, но прошу, через столько лет, если можешь, прости меня.
– Это Бог всех прощает, Даша, а я не Бог. – Глаза девушки увлажнились. – Я – смертная женщина. И Митю твоё раскаяние, и моё прощение, к жизни не вернёт.
Повисло тягостное молчание.
Его прервала юная послушница. Она вошла в келью с подносом в руках. На нём стояла нехитрая монастырская еда.
– Матушка прислала завтрак, – проговорила она, с любопытством глядя на женщин.
– Спасибо, сестра, – кивнула Дарья.
Когда послушница ушла, они сели к столу.
– Наша еда не очень сытная.
– Благодарю. Я не привыкла к разносолам.
Отпивая чай из чашки, Анна внимательно рассматривала сестру.
– Удивительно! – наконец произнесла она. – Скажи, как ты, закончившая Смольный институт, ты обожавшая шелка и украшения, модные шляпки и изысканные духи, можешь жить в этой келье и носить это мрачное одеяние? Как ты, можешь обходиться без внимания поклонников, которых у тебя всегда было в избытке?
– Живя здесь, я познала саму себя.
Даша прятала взор от внимательных глаз сестры.
– Я не верю тебе! – вспыхнула Анна. – Ты просто сбежала! От содеянного. От трудностей. В то время когда я осталась без поддержки, училась вести хозяйство и управлять имением, скрашивала старость родителей, утешала в горе сестру, ты благополучно молилась и не о чём не думала.
– Аня, – Дарья укоризненно качнула головой.
– Нет! Дай мне сказать тебе всё, что накопилось в моём сердце.
– Анюта, перестань казнить меня. То, что я чувствую в душе, никто не поймёт. Поверь, моё раскаяние искренне. Поверь мне!
Глаза Анны наполнились слезами.
– Ответь, зачем ты так поступила?
– Я просто пошутила.
– Зачем он был тебе нужен? Ты же не любила его!
– Аня, пощади меня.
– Ты моя сестра… – всхлипнула Анна. – Мне так не хватает вас!
– Сестрёнка. – Дарья обняла её.
– У меня никого не осталось кроме тебя и Лены.
– И у меня, на этом свете, нет никого кроме вас.
Провожая Анну до монастырских ворот, она в который раз спрашивала:
– Как Елена? Она пишет тебе?
– Пишет. А тебе?
– Нет. Мне она ни разу не написала. Значит, не простила. О её несчастье, я узнала из твоих писем.
– После того, как умер ребёнок, вскоре погиб и Владимир. Оправившись от горя, Лена хотела приехать домой, но мать мужа была очень плоха и просила её остаться. Она любит нашу сестру.
