Текст книги "Привычка выживать (СИ)"

Автор книги: alexsik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)

…

Во всех этих историях слишком много драмы. Яд потерь заменяет кровь в их венах. Им не хватает многого – радости, оптимизма, жизни; им не хватает возможности повернуть время вспять и исправить то, что было сделано когда-то давно, и сделано далеко не ими. Имей они возможность все изменить, конечная цифра погибших, быть может, была бы не так высока. Но были бы они интересны, не будь их руки по локоть испачканы в чужой крови, еще теплой и соленой на вкус? Любили бы их, не умей они убивать с улыбкой, ломающей их губы, а теперь проливать слезы с тем же апломбом? Плутарх не знает этого, но Плутарху и не нужно знать. Вопросы альтернативного настоящего и еще более альтернативного будущего нисколько не заботят его. Он всегда работает с имеющимся материалом.

С теми, кто выжил. С теми, кто еще может оказаться полезен.

Картинка на мониторе подрагивает и темнеет. Министр устало откидывается в кресле, и закрывает глаза. Что ж, шоу совсем близко. Они укладываются во все сроки, но они все же ушли слишком далеко от изначального плана. Должно быть, во всем была виновата излишняя свобода. Свобода, которая развращает, позволяет делать паузы и отгораживать личные пространства. Что ж, и это будет исправлено тот час же.

Их истории слишком драматичны, а сами они – худшие из актеров. Но у каждого из них есть своя собственная роль. И, пусть они своенравны и сопротивляются давлению изо всех своих жалких сил, он научит их играть свои роли согласно сценарию.

В конце концов, все это – только шоу. А он был и остается его распорядителем.

И никто не сможет ему помешать.

========== ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ, в которой победители проводят отпуск каждый по-своему ==========

Уважаемые читатели, при нахождении ошибки/опечатки/не там и не так поставленной запятой, пожалуйста, используйте публичную бету.

Тишина родного Дистрикта и воздух, весь перенасыщенный пеплом, действуют на нервы. Не сговариваясь, участники Шоу устраиваются в одном доме, когда-то принадлежащему Хеймитчу, быстро рассредоточиваются по свободным комнатам, находящимся в достойном состоянии, чем можно было предположить. С последним поездом, до которого Эффи и Хеймитча доставляет единственная машина, в настоящий момент в дистрикте находящаяся, прибывает одежда и запас еды. Съемочная группа, узнавшая о том, что продолжительность командировки претерпела значительные изменения, располагается в соседнем доме, когда-то принадлежавшем Китнисс, и с восторгом бродит по комнатам Огненной девушки с камерами и фотоаппаратами. Эффи удается, хотя и с большим трудом, отговорить их от продолжения съемок. К тому же, завтра она ожидает получить приблизительный список всех необходимых интервью. Том, очевидно, до последнего остававшийся в неизвестности, обещает сделать все в кротчайшие сроки, и Эффи держится из последних сил, чтобы не грубить ему в коротком разговоре.

– Наслаждайся славой, солнышко, – говорит ей Хеймитч язвительно. – Ты заслужила.

Он привычно устраивается на диване и тянется рукой к небольшим резервным запасам спиртного. В конце концов, отправляясь в Капитолий для изгнания демонов из пары Пита и Джоанны, он не предполагал, что исчезнет отсюда на столь продолжительный срок. Эффи не морщится, услышав его издевку, но не скрывает изумления, когда бутылку Хеймитч с явным сожалением убирает обратно в бар.

Китнисс обнаруживается в одной из комнат. Лежит на заправленной постели, скрючившись. Глаза ее открыты, но взгляд кажется лишенным всякого осознания. Она не откликается на свое имя, да и прикосновение, признаться, успешно игнорирует. Хеймитч, повздыхав рядом, решает не давить на нее именно сейчас. Он задергивает занавески, не поднимая ожидаемого столба пыли. На постели, занятой Китнисс, новый комплект белья, и это кажется не положительным, а отрицательным моментом. Их ждали здесь. Их ждали здесь с распростертыми объятиями. Но это место – вовсе не дом. Это ловушка, трясина. Не успеешь оглянуться, и уже потеряешь всякий шанс выбраться отсюда живым.

Эффи в другой комнате перебирает пришедшие с поездом вещи. Пит на кухне проделывает нехитрые операции с пакетами, в которых обнаруживает продукты. Пит, впрочем, Хеймитча не интересует.

– Ну и как ты чувствуешь себя в изгнании?

Ему вновь хочется задеть ее, будто она – все та же капитолийская дурочка, которая только и умеет, что выбирать броские платья кричащих цветов и не менее кричащих силуэтов, краситься и поправлять часто съезжающий парик. Он помнит ее другой. Не той, которая она была, когда объявляла имена новых жертвенных агнцев на Жатве. Не той, на лице которой вообще не отражалось никаких чувств. Он помнит ее живой и беззащитной; но те воспоминания так слабы и изменчивы, что практически не сказываются на их настоящем общении.

И, кажется, Эффи понимает это даже лучше, чем он.

Эффи вообще многое понимает лучше, чем он.

Ей не позволяют улететь в Капитолий. Ее вещи, собранные чьей-то непрофессиональной рукой, прибывают на следующий день, а после получения краткого списка тех видео, которые лучше всего будет заснять именно в дистрикте, Эффи заставляет всех вовлечься в работу. Съемочная бригада, вольготно устроившаяся в соседнем доме, тратит несколько часов на поиск лучших фонов для съемки. Хеймитч не может не проникнуться симпатией к парням, которые гоняют туда-сюда капитолийскую фифу на каблуках по лесу, к разрушенным и уже не подлежащим восстановлению шахтам, к месту, когда-то бывшему центром дистрикта, дорога к которому уже не может похвастаться ровностью и удобством. Впрочем, во всей ситуации только неуклюжие перемещения девицы с нарисованным лицом хоть как-то поднимают настроение.

Дистрикт разрушен. Событие далеко не новое для того, кто прожил здесь не один день уже после разрушения. Хеймитч с трудом привыкает к виду родной земли в трезвом состоянии. Хеймитч с трудом узнает знакомые пейзажи, и с еще большим трудом заставляет себя что-то рассказывать о них. К счастью, от него никто не требует многого. Поэтому большую часть времени он стоит поодаль, наблюдая то за Эффи, в очередной раз сморозившую какую-то глупость или вляпавшуюся в то, что никогда не отстирается. За Питом, ловко манипулирующим словами, а иногда и молчащим так вдохновенно, что захватывает дух. За Китнисс, перепады настроения которой все меньше бросаются в глаза. За Китнисс, которая, очевидно, начинает недоумевать, как могла подписаться на участие в этом шоу. Он наблюдает за ними троими и ждет, что на него однажды с неба свалится решение всех проблем, правильный алгоритм использования поломанных и изувеченных фигур в Игре, так изящно поставленной Плутархом Хевенсби. Но небо родного дистрикта молчаливо и перенасыщено пеплом; небо не отвечает ни на мольбы, ни на просьбы.

Впрочем, на его мольбы и просьбы давным-давно уже никто не отвечает.

По вечерам чаще всего их – четверых изгнанников – оставляют в одиночестве.

Целый дом в их распоряжении. В доме не четыре этажа, к которым они вполне привыкли, но места хватает. Пит готовит, Эффи делает вид, что руководит процессом, но больше мешает, Хеймитч медленно сходит с ума от раздражения, сонливости, тревоги и бессонницы. Черт возьми, конечно, к нему вернулась бессонница. Старая знакомая, от которой он скрывался долгие годы с помощью другой своей знакомой – алкогольной продукции. Старая знакомая, которая привела в его прежнее жилище всех прошлых призраков, держащихся за руки и скалящихся из самых темных углов по ночам. Хотя, если присмотреться, по ночам в доме вовсе не тихо.

Китнисс просыпается из-за своих кошмаров, а вместе с нею просыпаются и те, кто успел заснуть, потому что попробуй от такого крика не проснуться. На вторую ночь Эффи просто остается рядом с ней, хотя ее присутствие рядом Огненной девушке никак не помогает. Пит что-то рисует; в его доме съемочная группа нашла и чистые полотна, и краски, вполне пригодные для рисования, а идей, если верить его одержимости, у него более чем достаточно. На камеру он вдохновленно рассказывает, как справлялся со своими кошмарами после первых Игр, и Хеймитч думает о том, а не дать ли Китнисс кисть? Какая-никакая, а все-таки трудотерапия, должна помочь. Но девушке не помогает даже лук, к которому она наотрез отказывается прикасаться. Прогулки по любимым местам охоты тоже мало ее отвлекают, а постоянное давление (и постоянное присутствие Эффи, нужно сказать) неимоверно злят и выводят из себя. Хеймитч ее не осуждает, но Хеймитч не знает, что предпринять для того, чтобы как-то облегчить жизнь своей бывшей подопечной.

В конце концов, они договариваются о дежурствах. Съемочная группа умиляется при виде того, как Хеймитч тащит Китнисс под руку для прогулки, и что-то говорит ей на ухо, совсем по-отечески. Хеймитч ворчит и просит ее улыбнуться, но Китнисс – это Китнисс, и так как ее жизнь сейчас не зависит напрямую от количества дружелюбия, плевать она на дружелюбие хотела. Как и на всех, кого мучает своими кошмарами.

Джоанна выходит на связь на третий день пребывания в изгнании.

– Это просто какой-то ужас! – заявляет она еще до того, как появляется картинка. – Мы останавливались на сутки в каждом дистрикте, и только один из нас был в это время при деле! Я просто с ума здесь схожу. И, кстати, с нами отправились еще и военные…

На заднем плане действительно появляется Гейл, закатывает глаза, спокойно выслушивая каждую дерзость, сказанную Джоанной, а затем просто отпихивает ту в сторону, интересуясь, как, собственно, дела у них.

– Меняю целый отряд военных на одну Эффи Бряк, – просто отвечает Хеймитч, и получает острым локтем упомянутой Эффи промеж ребер.

– Ну, уж нет, – влезает опять Джоанна. – У вас, двенадцатых, там своя атмосфера…

Этот канал связи не так безопасен, поэтому ни о чем серьезном поговорить не удается. Джоанна, узнав о том, что двенадцатых сослали на неопределенный срок, делает большие глаза. Думает, она, кажется, о том же, о чем думают все остальные. Дорогостоящая поездка в дистрикты – только предлог. Предлог для чего-то, и их определенно заботит то, что они не имеют никакого понятия о том, что им уготовано в скором будущем.

Едва только экран темнеет, Хеймитч спрашивает у Пита:

– А как же стандартный обмен нежностями?

Пит закатит глаза и почешет переносицу. Здесь, в двенадцатом дистрикте, у них, действительно, своя атмосфера. Его путаные объяснения никого не оставят равнодушным. Хеймитч старается развить тему и задает бесконечные вопросы. Эффи гладит Пита по руке, и приговаривает что-то вроде «хорошо, что эта ведьма отпустила тебя живым». Китнисс наблюдает за ними как-то отстраненно, и сложно понять, что именно происходит в ее душе, пока на лице не отражается ни одной эмоции.

Хеймитч еще не знает, радоваться отсутствию всяких эмоций или же искать пути бегства.

…

Джоанна тяжело вздыхает и выключает планшет. Ей совершенно нечем занять себя в чертовом третьем дистрикте. Понятно теперь, отчего Бити такой неординарный. Он просто с ума сошел, как с ума сходил каждый, кто имел несчастье здесь родиться. Самого Бити, разумеется, здесь не видно. Съемочная бригада потащила его знакомиться со старыми и новыми друзьями, Бити морщится и спотыкается на каждом шагу, забывая все слова разом, и вообще выглядит неубедительно для человека, который убил семерых лишь с помощью своего ума. Выключенный планшет Джоанна забрасывает на одну из книжных полок. Сами книги не представляют никакого интереса, ибо все они, как одна, касаются профессиональной области интересов Бити, и Джоанна не уверена, поймет ли она хоть слово, если заглянет под обложку. Ее успокаивает только то, что никто, заглянув туда, ничего не поймет.

– Ты была весьма холодна со своей второй половинкой, – отмечает Энорабия свистящим шепотом, хотя седьмая была точно уверена, что в комнате, помимо нее и Гейла (тоже, к слову сказать, возникшего буквально из воздуха), во время разговора не наблюдалось. И Джоанна, признаться, успела даже поблагодарить Гейла за то, что тот не наблюдателен или тактичен, чтобы задать этот вопрос.

– Я здесь целиком, – огрызается она, понимая, что от ответа уйти не удастся при всем желании. – И нет у меня никаких вторых половинок.

Ей не нужно оборачиваться, чтобы понять, что эти двое за ее спиной переглянулись. И когда только успели спеться? И как только не возжелали поубивать друг друга? Умеют все-таки удивлять, черти.

Энорабия больше вопросов не задает. Разумеется, она все поняла с полуслова. Чего не скажешь о Гейле, который продолжает ждать либо дальнейших пояснений, либо дальнейших расспросов. Разумеется, его ожидания не сбываются. Но он не подает голоса, убежденный в том, что мужчине, тем более, мужчине, занимающим столь важное положение, не пристало расспрашивать о делах сердечных. Энорабия наблюдает теперь за ним – с лживым равнодушием. Вздыхает и качает головой.

– Даже Каролина сказала мне, что это никакое не «долго и счастливо».

Джоанна посылает вторую подальше. И вспоминает Каролину недобрым словом. Она-то думала, что сможет от девчонки отдохнуть, но куда уж там! То обстоятельство, что маленькая тиранка осталась в Капитолии под присмотром министра связи, ничего не значит. Ее имя у всех на устах. Живая внучка мертвого президента, так близко подобравшаяся к тем, кто, собственно, имеет отношение к свержению и последующему умерщвлению президента. Маленькая и будто бы неопасная девочка, слишком близко подобравшаяся к врагам своего деда, практически ставшая одной из его врагов. Но ставшая ли одной из них на самом деле – вот в чем вопрос.

– И где она только услышала это «долго и счастливо»? – вспыхивает от злости Джоанна. И стоически выдерживает все подколки Энорабии на счет того, каково почувствовать себя брошенной. Конечно, она не может не молчать, не может не оправдываться, и поэтому говорит, что брошенной не является. Хотя является пострадавшей стороной, и оттого еще более агрессивной к подобным бестактным вопросам.

Впрочем, в лексиконе Энорабии отсутствует слово «бестактный».

А в распорядке дня Гейла внезапно обнаруживается отсутствие вообще каких-либо дел, поэтому он продолжает сидеть в этой комнате и слушать этот жуткий, почти бесчеловечный разговор о делах сердечных, к которым не проявляет никакого внимания по причине своей непробиваемой мужественности. За что, собственно, и расплачивается единственной монетой, имеющейся в распоряжении окружающих его сумасшедших.

– И вообще, тебе лучше душевным состоянием нашего шефа заниматься, – выплевывает Джоанна, указывая второй конкретного адресата. Гейл поднимает на нее удивленные глаза. – Ну как же! – восклицает девушка, разводя руки в стороны. – Твоя беззащитная сойка отправилась в двенадцатый дистрикт вместе с совершенно свободным Питом. Уж поверь, для тебя было бы лучше, если бы Пит был скован собственными представлениями о верности мне, – и показывает язык; который только чудом не оказывается раздвоенным.

– Они там не вдвоем, – возражает Гейл совершенно спокойно.

– Да, – хмыкает уже Энорабия. – Они там с Хеймитчем и Эффи. Присутствие которых, к слову сказать, им и прежде никогда не мешало.

Когда в комнате появляется вымотанный донельзя Бити, ситуация с делами сердечными (хотя, конечно, больше разговорами о них) достигает почти критической точки, за которой кого-то ожидает смерть. Бити закрывает глаза и считает до десяти, вслух, как однажды посоветовал ему охотно дающий всякие профессиональные советы доктор Аврелий. На мгновение-другое воцаряется спасительная тишина, но не более. Джоанна крутит пальцем у виска, Энорабия хмыкает, Гейл закатывает глаза. И как только ты, Бити, сумел выжить со всеми ними в одном доме в течение длительного периода времени? Должно быть, у тебя замечательный ангел-хранитель. По крайней мере, был.

– Пока вы еще не поубивали друг друга, – говорит местный гений тихо, снимая очки и наслаждаясь тем, что наглые и разъяренные лица расплываются в не имеющие четких очертаний пятна, – хочу вам сказать, что завтра я отбываю обратно в Капитолий.

Вот здесь вновь повисает пауза, уже более продолжительная.

– А мы? – гневно спрашивает Джоанна.

– А вы едете во второй дистрикт. Атмосфера там, если верить Гейлу, неспокойная. Я должен выжить, – замечает не без ехидцы. И вновь водружает очки на переносицу, чтобы увидеть, как кривится лицо Джоанны, как Джоанна ловит взгляд Энорабии и будто бы видит в нем какой-то определенный вопрос. Потому что отвечает Джоанна вслух.

– Да, Вольт, общение с нами явно пошло тебе на пользу. Скоро и огрызаться начнешь, а там, гляди, и на баррикады полезешь, – подначивает его седьмая, а затем, опомнившись, быстро меняет свое настроение. – Какого черта я буду делать во втором?

– А в Капитолии ты что делать будешь? – резонно замечает Гейл. – Возвращается только Бити. Тебе даже некого будет доставать. Разве что свое отражение в зеркале, – Джоанна закатывает глаза, никак не комментируя еще одного гения современного сарказма. – Кстати, почему возвращают именно тебя? – возвращается к интересующему Гейл.

– Мой проект еще не закончен. Остались детали, но почему-то меня постоянно подгоняют, – Бити задумчиво смотрит в окно. – Как-то это все подозрительно.

– Неужели? – восклицает Джоанна с неподдельным изумлением.

Посещение седьмого дистрикта, интервью на фоне старых домов и памятных мест, интервью с ее соотечественниками, какие-то короткие видеоролики, похожие на сделанную на скорую руку рекламу, все это далось ей с большим трудом. Она отвыкла от родных мест. Она отвыкла от дома, который никогда не был ей домом. Она видела взгляды тех, кто ее узнавал. Все, что говорил Плутарх, говоря о них, как о команде, как о символах восстания, было неправдой. У революции было только одно лицо. И принадлежало оно вовсе не Джоанне Мейсон. Другие же победители, сыграв незначительную роль в военных операциях, не стали героями. Они остались теми же, кем и были. Изгоями, не принадлежавшими уже своим дистриктами. И изгоями, не надеявшимися стать полноценной частью Капитолия.

Подумать только, столько всего произошло, но Капитолий ничуть не изменился.

Джоанна рассеянно смотрит по сторонам и понимает, что думает обо всем об этом не в гордом одиночестве. В гордом одиночестве в этой комнате может оставаться только Гейл. Кстати, что здесь делает Гейл? Ему что, заняться больше нечем, кроме как сходить с ума с ними за компанию?

– Капитолий переделывает все площади перед Домами Правосудия. Зачем? – нарушает молчание Энорабия, обращаясь, по видимому, к единственному представителю власти, здесь присутствующему. – Это не похоже ни на ремонт, ни на реконструкцию. Они жалуются на недостаток средств и на задержки в поставках продовольствия из других дистриктов, но успевают сравнять с землей главные площади, чтобы отстроить их заново.

Отвечает почему-то Бити.

– Хотят успеть к Шоу. Пытаются отделаться от любых параллелей с прошлым режимом. Перекрашивают все серое в ярко-красное и обсыпают блестками. Будто бы это как-то исправит незавидное прошлое.

Мало похожее на правду, но все же имеющее точки соприкосновения с реальностью предположение. Гейл смотрит по сторонам, изучая комнату в доме Бити так, будто только что попал сюда. Что он может искать? Едва переступив порог, Джоанна с Энорабией облазили весь дом в попытке обнаружить камеры или маленькие бомбы. Но они ничего не нашли. Удивили только своим поведением Тома, прибывшего сюда в качестве организатора процесса натурных съемок. Тома, который носится с ними и съемочной группой, раздает сценарии, которые им, как говорилось раньше, совсем не нужны. Том, которые решает, на фоне какого именно дома Джоанна должна вспоминать свое детство, а потом переругиваться с Энорабией, нацепив обольстительную улыбку, которая вполне должна дотянуть до вполне дружелюбной.

– Второй дистрикт, – повторяет Джоанна тихо. – Я была там только во время своего Тура. Говорите, что там многое изменилось?

Гейл неопределенно пожимает плечом.

– Капитолий вряд ли пустит в прямой эфир репортаж о том, как тебе прострелили голову, но твою смерть обставит на редкость душевно.

– Всегда знала, что доверять целый дистрикт одному вспыльчивому подростку – не лучшая идея, – огрызается в ответ Джоанна, но в своем воображении живо представляет, как шикарно обставят ее смерть. Конечно, не так шикарно, как обставили смерть Китнисс, да и не так искренне. Все-таки Китнисс – это Китнисс. А Джоанна…

Больше никто не берется шутить или издеваться. Быть может, что-то в лице Джоанны заставляет всех замолчать. Или, что вероятнее, появление Тома рушит все непрочные семейные связи. Том залетает в комнату с листом бумаги, и, остановившись и удивившись присутствию здесь же Гейла, просит Энорабию и Бити поучаствовать в съемке очередного эпизода.

– О, это будет рекламный ролик. Замечательный рекламный ролик, – повторяет он без остановки, и Джоанна внезапно думает, что он сильно изменился со времени их последней встречи. Тогда, когда она назвала его нормальным мужиком, он мало походил на капитолийца. А сейчас… Сейчас это мужская версия Эффи Бряк без ярких эпатажных нарядов.

Внезапное осознание можно сравнить с петлей, которая давным-давно была накинута на шею, но как-то ненавязчиво, а сейчас начала стягиваться, ограничивая поступление кислорода. Джоанна отмахивается от собственных мыслей, и вспоминает почему-то встревоженного Хеймитча на подергивающемся экране, и Пита, маячащего за его спиной, вспоминает неприятный голос Эффи, и думает о том, что Китнисс, скорей всего, стало еще хуже. О, Джоанна знает, каково это – вновь приучать свое тело к жуткой боли после того, как дозу наркотиков начинают сокращать. А если дозу не сокращают постепенно, а резко перестают вводить наркотик? Этого она и не хочет представлять. Наверное, Джоанна ее не жалеет. Разве что совсем чуть-чуть.

Гейл, смерив ее странным взглядом, что-то бурчит шепотом, но она не обращает внимания. Ей хочется спать. Складывается такое ощущение, что она не спала целую жизнь. Но сон не приносит облегчения, только головную боль и мечущиеся больше прежнего мысли.

Вечером они вместе с Бити обмениваются мнениями о старом Капитолии на камеру, затем Том, всегда околачивающийся рядом, но по ту сторону камеры, задает неожиданный вопрос о Каролине. О том, как они относятся к внучке человека, виновного в большинстве произошедших с ними бед. Бити почему-то начинает нервничать, и Джоанна, не удержавшись, говорит, что бутылка коньяка вновь вернула бы этому гению разговорчивость, но пить в данном случае – не лучший выход. Бити огрызается, и Тому приходится вновь повторить вопрос, и тут уже Джоанна замолкает, потому что не может сказать ничего кроме «раздражающая тиранка» и «метатель ножей из нее никудышный». Еще она не может отделаться от воспоминания о том, как Китнисс учила малявку стрелять из лука, неудачно, но учила все-таки, и не может заставить себя забыть странную и жуткую одновременно фразу маленькой Сноу о том, что только Китнисс девчонка и может доверять.

Запись приходится прервать. Том недоволен, и просит их собраться, и дает им время, которое они проводят совершенно бесполезным образом, глядя в разные стороны. Джоанна не может понять, что с ней происходит, Бити выглядит совершенно беспомощным, и на камеру они в результате отшучиваются, говоря, что внучке президента не идут косы, которые плетет Китнисс. Том не запрещает им говорить о будто бы мертвой Китнисс, чье появление, как они предполагают, будет иметь эффект разорвавшейся бомбы. Бомбы с зажигательной смесью, только в огне на этот раз, предположительно, сгорят лишь они. Померкнут и поблекнут, как звезды, которые должны лишь оттенять главную звезду.

Перед самым ужином Джоанна улучшает момент, когда в комнате никого нет, и по памяти набирает выученный наизусть телефонный номер. Внимательно слушает гудки, размеренные и мертвые, но трубку никто не поднимает ни на второй, ни на третий раз. Мейсон чувствует себя обманутой и отвергнутой. Этот чертов врач убеждал ее, что она может звонить ему в любое время дня и ночи, а теперь отделывается от нее дурацкими длинными гудками.

– Когда ты молчишь, мне начинает казаться, что ты задумала что-то недоброе, – комментирует Гейл, стоя в проеме двери.

– Расслабься, мне не нужна власть во втором дистрикте, – вяло огрызается Джоанна.

Сейчас ей вообще ничего не нужно.

Утром Бити отбывает в Капитолий, а оставшихся двух победительниц вместе со съемной бригадой и отрядом военных перебрасывают во второй дистрикт. Энорабия во время полета выглядит еще более устрашающей, чем обычно. Гейл делится своими подозрениями, что встреча Энорабии и Лайм, в настоящее время руководящей дистриктом, будет горячей. Ничего существенного, просто вражда, въедающаяся в старые раны раствором соли. Джоанна не комментирует женскую привычку Гейла собирать и пересказывать старые сплетни. Во втором дистрикте она неплохо устраивается на территории местного центра подготовки, и тренируется в свое удовольствие. Через некоторое время ей удается выйти на связь с Двенадцатым дистриктом, но не удается отделаться от Гейла, который нарушает любую обстановку секретности своим напряженным видом и вопросами о том, как чувствует себя Китнисс. Если верить своим глазам, то Китнисс чувствует себя паршиво. А если уметь складывать 2+2, то самочувствием Китнисс можно объяснить мертвецки бледного Хеймитча с чуть извиняющейся пьяной улыбкой, Эффи, накрашенную чуть криво и Мелларка, в мешки под глазами которого можно складывать добытый в Двенадцатом дистрикте уголь.

– Я вылетаю в Двенадцатый Дистрикт, – заявляет Гейл, едва закончив разговор. Сообщает он это Джоанне, потому что никого, кроме Джоанны рядом с ним не наблюдается, да и та пытается маскироваться под обстановку.

Ее выводит из себя манера этого парня брать на себя разом все проблемы, а заодно и все их решения, не всегда верные. Ее выводит из себя его способность отнимать все экранное время у нее, хотя это именно она надоумила Бити наладить видео связь со второй группой участников шоу, да еще и сделать это вполне официально, через Тома. Но больше всего ее выводит из себя то, что она просто устала бороться с ним за то, что ему никогда не принадлежало.

– Мне казалось, что ты смирился с тем, что Китнисс никогда не будет твоей, – прерывает она долгое, и наверняка нудное нытье Гейла одной меткой фразой, а в возникшей паузе закрепляет успех. – В конце концов, сложно надеяться на благосклонность девушки, чья сестра погибла из-за тебя.

Она надеется, что двенадцатый возьмет тайм-аут на долгий срок, но ее надежды идут прахом, потому что Гейл, разъярившись еще больше из-за использованного запрещенного приема, буквально впадает в бешенство.

– Я смирился с ее отказом до того, как она умерла! – заявляет он, брызжа слюной по сторонам.

– А потом ты смирился не только с ее отказом, но и с ее смертью, – добавляет Джоанна, так же выведенная из себя совершенно непробиваемой глупостью и зацикленностью собеседника.

Ей довелось тренироваться там же, где тренировалась часть его отряда. Среди них были не только молодые и сильные парни; девушки, отбираемые еще в раннем возрасте для участия в кровопролитном шоу, могли дать сто очков вперед уже изрядно потрепанной жизнью Джоанне. Но на нее они обращали мало внимания, и говорили между собой так, будто ее вообще не было рядом. Их разговоры часто заходили и о Гейле. Разговоры, от которых Джоанне не хотелось провалиться сквозь землю, но разговоры, которые наверняка раздавили бы Китнисс.

Во взвинченном состоянии (не только из-за Гейла, но из-за длинных гудков в телефонной трубке) Джоанна вновь идет на тренировку, желая избавиться от лишней энергии путем причинения смертельных травм. И это – не лучшее ее решение в жизни. Потому что кто-то вновь заводит разговор, пусть и шепотом, о Китнисс, которая умерла, о Гейле, который тяжело переживал ее смерть, шагая семимильными шагами по чужим постелям. Ей все равно, как кто-то, кроме нее самой справляется с душевными травмами. Ей все равно, кто с кем спал, спит и будет спать; но одну из последующих пошлых шуточек она принимает на свой счет.

Энорабии все равно, что произошло на тренировке. Но Энорабию быстро достают бесконечные причитания Тома, который не может представить, как Джоанна появится на очередной записи с синяком под скулой.

– Твой соперник выжил? – спрашивает она равнодушно.

Джоанна неопределенно кивает и готовится к очередной встрече с Гейлом, которая по умолчанию не может закончиться ничем хорошим. – Возможно, трупы еще будут, – говорит она самой себе, но вслух. Энорабия потягивается, закатывает глаза, и успешно игнорирует своего ведущего, пока он не оставляет ее в покое.

– Не будет никаких трупов, – фыркает, помолчав. – И мне, наверное, совсем неинтересно, что происходит с тобой, и поэтому я, наверное, даже не хочу об этом спрашивать, но…

– Просто оставь меня в покое, – резко заявляет Джоанна; но ее грубость вполне может сойти за просьбу. Просьбу, которую вторая выполняет с видимым удовлетворением. На мгновение даже кажется, что уйдет она молча, но – Джоанне не везет с самого детства.

– Я даже сделаю вид, что между вами с Гейлом ничего не происходит. Я даже поверю, что расставание с Питом, о котором ты вообще не говорила, ничего не значит…

Джоанна корчит страшнейшие из рожиц, на которые способна, хотя состояние ее лица далеко от идеального. И мгновение наслаждается тишиной и спокойствием, но вскоре появляется Гейл, мрачный и грозный одновременно. Он не начинает кричать и бить Джоанну ногами, не вопит, что «он здесь главный» и «она опять посмела нарушить его приказ». Он молча смотрит на нее какое-то время, а потом просит появиться на утренней тренировке.

– Зачем?

– В моем подчинении никто больше не должен проиграть девчонке, – отвечает Гейл неохотно, признавая ее победу. Как и признавая ее правоту в чем-то большем, но не говоря об этом вслух из-за гипертрофированного чувства гордости, о котором, разумеется, все вокруг знают давным-давно.

Джоанна начинает тренироваться с профессионалами второго дистрикта, так и не попавшими на Голодные игры. Знакомится с каждым членом отряда, находящегося под командованием Гейла. Терпеливо выдерживает нанесение грима перед каждой съемкой и совсем не сочувствует Энорабии, которую никто не собирается оставлять в покое. Все это длится недолго; затем следует приказ всем участникам шоу отбыть в Четвертый дистрикт.

– Энни Одэйр, – поясняет Том самую очевидную причину внезапного переезда.

Разумеется, как они могли о ней забыть! Джоанна думает о новой поездке едва ли не с отвращением. Их сопровождает Том и съемочная бригада; Гейл вместе со своим отрядом отбывает обратно в Капитолий. Представители всех дистриктов постепенно прибывают в столицу, желая лично посетить шоу, шоу после шоу и совет, назначенный Пэйлор и касающийся многих организационных вопросов.