Текст книги "Привычка выживать (СИ)"

Автор книги: alexsik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)

Разумеется, Пэйлор знала о его сомнениях, но это знание не помешало ей принять решение о том, что победитель 74 голодных игр может быть отпущен на свободу.

Это был какой-то замкнутый круг, и в нем становилось все теснее, будто кольцо из совершенных ошибок и опрометчивых поступков с течением времени сужалось вокруг них двоих. Стало немного проще дышать, когда пациент, уведомленный о своей свободе, остался в палате на первый и второй день. Они почти перестали чувствовать угрозу от потенциально опасного бывшего трибута, подумав, что он, вероятно, так и умрет добровольно в ограниченном пространстве своей незапертой уже клетки. Потеря бдительности плохо отразилась на них обоих.

Пит Мелларк собрал свои немногочисленные вещи в одну сумку, захватил с собой карту, своеобразного рода льготу для активного участника революции, обеспечивающую своему владельцу почти беззаботное существование в течение всей жизни. Конечно, по причине ограниченности ресурсов, и у этой карты был определенный лимит, который, впрочем, должен был сняться после укрепления разрушенных революцией связей между Дистриктами. Говоря иными словами, Пит Мелларк, покинув пределы больницы, не обрекал себя на голодную смерть. Он даже мог покинуть Капитолий. Он даже мог посетить любой дистрикт, и остановится в любой гостинице, и делать все, что угодно. Такой свободой наградила Пэйлор многих активных повстанцев. Такой свободы удостоился и переродок в лице Пита Мелларка.

Впрочем, речь не шла о полной свободе. Каждый вечер доктор Аврелий получал подробный отчет о том, что делал его бывший пациент в течение всего дня. Отчет составлялся сразу несколькими людьми, иной раз совершенно случайными, содержал их собственные заметки о том человеке, которого каждый в Панеме знал в лицо. Иной раз отчет был сумбурен, необъективен, но всегда подкреплялся фотографиями, сделанными с дальних расстояний, и иногда даже видеозаписями, нечеткими, вечно смазанными, с любительских камер. К таким видеозаписям Аврелий не привык. Мелларк на них был без грима, в одежде, которую не подбирала толпа стилистов, и рядом с ним не было блестящей Китнисс Эвердин, зато всегда было много людей, случайно оказавшихся не в том месте не в то время. И эти люди совершали страшнейшие ошибки.

Эти люди всегда спрашивали капитолийского переродка о Китнисс Эвердин.

Аврелий знал, что его известят одним из первых, когда Пит Мелларк сорвется. Оставаясь спокойным, засыпая по вечерам в своей постели после прочтения очередного отчета, и просыпаясь утром в той же постели, он не мог не думать о том, что однажды получит отчет, весь испачканный кровью какого-то несчастного, что случайно сорвал чеку с выпущенной на свободу им, Аврелием, гранаты. Пока все было спокойно, но только пока. Доктор помнил, как быстро он потерял бдительность в прошлый раз, и не собирался совершать такую же ошибку.

Он продолжал жить своей жизнью, настолько своей, насколько это было возможно. Но в распорядке его дней внезапно укоренились новые пункты вроде внимательного изучения сумбурных отчетов и просмотров видеозаписей из личного архива президента Сноу, которые присылала ему Пэйлор. Разумеется, он смотрел их после самой Пэйлор, и, разумеется, только те, которые она пожелала ему прислать. Пока он был уверен, что она ничего не скрывает. Пока он был уверен, что видит то же, что видит она, но не мог понять, почему она все еще участвует в этой истории, да еще так активно, будто у нее нет других забот.

Свобода Пита Мелларка была фиктивной. Иной раз доктор думал, что переродок чувствует негласный постоянный контроль. Его лицо было известно всей стране. Его история – конечно, история ненастоящая, – была известна всей стране. И люди, встречавшие его на улицах Капитолия, не проходили мимо. Каждый раз, видя на его лице такую знакомую улыбку Пита Мелларка, добрую и чуть застенчивую, доктора бросало в дрожь от мысли, что он освободил из клетки чудовище. Переродок будто следовал собственному плану, оставаясь для всех прежним Питом. Но никому, кроме него самого, не было известно о плане ничего.

Пэйлор тоже знала, что выпустила на свободу умное чудовище. Она почти не виделась со своим поверенным после того долгого и напряженного разговора, но иногда прикрепляла к передаваемым файлам записки, написанные какими угодно карандашами и ручками второпях. Доктор просматривал видео с дотошностью аутиста, и неоднократно перечитывал короткие записки. Он знал, что найдет ответы на все свои вопросы, но не был уверен в том, что успеет до начала катастрофы.

Изучение личного видео хранилища Сноу Пэйлор начала с изучения файлов, касающихся Китнисс Эвердин. Все они были подписаны однотипно, каждая надпись соответствовала содержимому. Жатва, нарезки из 74 Голодных игр, интервью до и после самого шоу, нарезки из Тура победителей, Жатва Квартальной Бойни и сама Квартальная Бойня. На видео Эвердин улыбалась в камеру, дрожала от страха и голода, мучилась от жажды, рыдала, махала рукой в очередном дистрикте, принимала цветы из рук детей, шутила и смеялась. Но Аврелий почти не видел ее саму, взгляд его, будто наверстывая упущенное, как одержимый, выхватывал то и дело мелькающую на заднем плану фигуру Пита Мелларка. Их общее пожатие во время первой Жатвы, его страдания в пещере под прицелом камер, его улыбки, его поцелуи, его безоглядная вера во взаимность поцелуев Огненной Китнисс. Но дальше доктор стал делать совсем жуткие открытия, глядя на происходящее уже совсем иными глазами.

Полные сострадания мельком брошенные взгляды Китнисс на людей из Дистриктов во время Тура победителей. Эвердин играла в любовь, но не умела играть в победительницу Игр, полностью довольную своей жизнью. Каждый жест ее, не связанный с Питом весь кричал о страдании, о несогласии с политикой Капитолия. Каждый взгляд ее был искрой, которая заставляла пламя восстания гореть сильнее и сильнее. Пэйлор не просто так считала ее случайной пересмешницей. Китнисс Эвердин не умела и не хотела бороться, но ее искреннее сожаление, ее искреннее участие, кожа, которая нет-нет, но проглядывала из-под нанесенного умелыми руками капитолийского грима – вот, что сделало ее сойкой-пересмешницей, вот, что давало повстанцам веру в то, что они могут победить.

Другое дело Пит Мелларк. Доктор Аврелий не знал, каким был сын пекаря до охмора, но показания всех опрашиваемых сводились всегда к одному: Мелларк был добрым, сострадательным человеком, желавшим помочь другим не только словом, но и действием. Что видел Аврелий теперь на многократно пересмотренных записях? Совершенно спокойного человека, которого не трогали крики беснующихся за оградами людей. Мелларк совершенно искренне целовал свою нареченную невесту, читал с карточек кем-то написанную речь, но ни разу не мелькнуло в его действиях раздражение из-за постоянного притворства. Аврелий знал, что мальчишка (на видео он выглядел совсем мальчишкой, и мальчишкой безумно влюбленным) уже знал о том, что на Играх его возлюбленная всего лишь притворялась, чтобы выжить. На самом деле между ними двумя был в то время невыносимый холод, но из них двоих во взаимную любовь играла только Китнисс, а он, искренний, обманутый в лучших ожиданиях человек, будто жил ложью, в которую безоговорочно верили другие.

С большим интересом, с большим напряжением, доктор начал пересматривать записи 74 Голодных Игр. Конкретно – те моменты, которые Сноу просто пропустил, как несущественные. И правда, которая была правдой и ложью одновременно, заставила его внутренне содрогнуться. Добрый мальчик, отзывчивый сын пекаря, прекрасно метал ножи; умение, на котором прежде никто не заострял внимания. Он же сумел провести профессиональных убийц, всего лишь парой фраз открестившись от своей влюбленности в напарницу из своего дистрикта. Более того, Мелларк – тот, прежний, еще не прошедший через охмор Мелларк, – сумел заставить этих взрослых и подозрительных типов поверить в то, что он поможет им выйти на след Огненной девушки, поможет даже убить ее. И все – спонсоры, профессионалы, зрители, – все почему-то поверили, что он, «несчастный влюбленный», еще пару дней назад признавшийся в своих чувствах к Эвердин, на самом деле был обычным подонком.

После большого объема старой, но переосмысленной информации, Аврелий уже не мог понять, где Пит притворяется, а где – нет. На старых записях ему мерещился повсюду циничный взгляд капитолийского переродка. Чтобы не сойти с ума, Аврелий хотел было прекратить безнадежное занятие, но так и не сумел оставить папку со свежим отчетом о передвижениях Пита Мелларка на столе в своем кабинете. Кажется, он начал понимать, отчего все Президенты не могли отпустить от себя эту странную пару, которая никогда не была полноценной парой.

Китнисс Эвердин и Пит Мелларк. Огненная Девушка и ее тень. Тень, которая будто была на шаг впереди. Пара фраз во время интервью перед Квартальной бойней – и восстание едва не началось в самом Капитолии. На подобный эффект не было способно даже платье, созданное умелыми руками ныне покойного Цинны. Так кем же был – и остается – настоящий Пил Мелларк?

Мысли Пэйлор шли по похожей траектории. На одной из записок она написала: «У него было раздвоение личности еще до Квартальной Битвы. Правда или ложь?» И доктор не нашел в себе сил ответить однозначно. Он уже не понимал, где правда, где ложь. Не понимал, где заканчивается Пит Мелларк и начинается капитолийский переродок. Он ждал только одного: когда закончатся записи Китнисс Эвердин, и начнутся те записи, которые президент Сноу собирал о тени Огненной девушки. Доктор подозревал, что там будет что-то, что прольет свет на происходящее сейчас.

Но он боялся правды.

Но, вместо того, чтобы с замирающим сердцем приступить к изучению записей о Пите Мелларке, Пэйлор вообще перестает присылать записи. Сперва доктор теряется и перечитывает по несколько раз отчеты о передвижениях Мелларка по Панему, пытаясь понять, какая чертова сила гоняет его сперва по Капитолию, потом по Первому и Третьему дистриктам, но сила эта, очевидно, действительно является чертовой силой, и никакой логичной системы в ней, следовательно, нет.

Доктор продолжает терпеливо ждать хоть какой-нибудь развязки, и вся жизнь его как-то медленно превращается в одно сплошное ожидание. А потом его вызывают в кабинет Президента в нерабочее время, по внутреннему телефону, который весь успел зарасти пылью из-за редкого использования.

В кабинете Пэйлор не оказывается, и доктор пеняет себе за доверчивость и почти мальчишескую скорость – так сильно он жаждал оказаться здесь, что даже не придерживался своего обычного степенного шага. К счастью, Пэйлор появляется позже, слегка удивленная скоростью выполнения своего приказа, и просит поверенного пройти за собой.

– Это что-то вроде личного кинотеатра Сноу, – говорит медленно и разборчиво, будто боясь, что ее язык начнет заплетаться от усталости в самом неподходящем моменте разговора.

– Койн умерла бы от счастья, заимев себе подобную… темную комнату?

Это действительно маленькая темная комната, которую невозможно обнаружить специально. Пэйлор просто нажимает какую-то деревянную панель над одной из картин, и дверь открывается без малейшего шума. Внутри оказывается очень темно, и доктор умудряется не споткнуться только из-за того, что поставленное на паузу видео дает какой-никакой свет. Пэйлор закрывает за собой дверь, указывает на одно из кресел; в другое устало опускается сама.

– Мне кажется или ты не спала уже несколько ночей подряд? – хмурится Аврелий.

Пэйлор нетерпеливо отмахивается. – Я скучаю по революции и свежему воздуху. Кабинетная работа просто убивает меня. А еще это, – показывает на нечеткую картинку, на которой сложно что-либо понять. – Здесь все, что собирал президент о Пите. И, знаешь, это вовсе не записи Голодных Игр.

Заинтересовать еще сильнее доктора вообще невозможно.

Но он, кажется, уже знает ответ.

– Это записи из плена Пита?

– Почти, – усмехается Пэйлор. – Ты как-то спрашивал, что такого интересного находили в двух разных людях из Двенадцатого Дистрикта три президента. Теперь меня тоже волнует этот вопрос. Потому что теперь я просто ничего не понимаю. Я совершенно запуталась во всем, что происходило здесь с Питом Мелларком.

Аврелий морщится. Он видел, что происходило с Питом. Пэйлор, будто почувствовав его скептический настрой, вздыхает. – Да, здесь есть многое из того, что ты уже видел. Пытки. Нарезки из двух Игр, два интервью. И много других разговоров. Много других разговоров почти личного характера. Ни один из этих разговор мы не видели раньше. Мы даже не знали, что такие записи существуют. Потому что президент Сноу посещал пленного Пита Мелларка почти так же часто, как я сама посещала охморенного Пита Мелларка. Но я, в отличие от Сноу, не вела никаких личных бесед. Наверное, ты должен был увидеть все это раньше, но я просто не знала, что с этим со всем делать. Потому что… – Пэйлор сглатывает, – теперь я действительно чувствую свою вину. Не потому, что отпустила на свободу переродка, а потому, что отпустила на свободу того, кого Сноу хотел сделать своим приемником.

…

Бездумное перемещение Пита Мелларка обретает страшный смысл. Первый дистрикт за два дня. Затем Третий дистрикт – уже за четыре. В Пятом и Шестом он задерживается только на полтора дня. В восьмом его интересует только взорванная фабрика. А потом, резко изменив свой курс, Пит направляется в Четвертый Дистрикт. Доктору известно, что он так и не научился плавать – помешали революция и пытки в Капитолии. Никому не пожелаешь узнать на собственной шкуре, какую боль могут причинить тамошние мастера с помощью ванны, наполненной водой. Из своих источников доктор узнает, что мать Китнисс Эвердин находится именно в Четвертом Дистрикте, и безумное перемещение переродка из одного дистрикта в другой перестает быть бездумным.

Первый и Третий Дистрикты долго хранили свою верность Сноу. Второй был пропущен переродком из-за Гейла Хоторна, теперь занимающего там одну из руководящих должностей. Восьмой пока не вписывался в общую картину, но Пэйлор восприняла посещение разрушенной фабрики как один из ножей, которыми так умело использовал бывший пекарский сын.

Она вызывает Аврелия опять поздно ночью. Кажется, будто эта стальная женщина, не переставшая пока еще быть прекрасной женщиной, вот-вот взорвется из-за собственных эмоций. Свой разговор она начинает с дружеской ноты; всякая официальность кажется ей теперь предательством самой себе.

– Я знаю, как ненавидишь ты дальние поездки, – говорит без предисловия. Конечно, доктор знает, о чем его попросит сейчас президент. Конечно, доктор знает, что к подобной просьбе он никогда не будет готов. – Верни его, – делает паузу, – живым… или мертвым.

Все зашло слишком далеко.

– Ты предпочтешь второй вариант, так?

– Я устала. Теперь он внушает мне только страх, безумный, безудержный страх, как бомба замедленного действия, которая, ко всему прочему, умеет думать.

– Ты так и не отдала мне все видеозаписи, – мягко говорит Аврелий, но Пэйлор уже не слушает его.

– Ты только подумай, что сделали с ним здесь, Аврелий, – срывается на шипящий крик. – Что, если он собирает собственную армию во имя Сноу, а мы даже не можем понять этого, хотя следим за каждым его шагом? Что, если он уже не человек вовсе? Мне кажется, что он чувствует взгляд камер, направленных на него, чувствует кожей, которую ему вживили мы же. Он выжил в аду, помнишь? Он выживал в аду уже не раз, он сходил с ума, он разговаривал и выслушивал планы Сноу, он… – она внезапно зажимает рот руками. – Я вижу в нем того, прежнего Мелларка, еще того, которым он был во время своих первых игр. Что, если мы заблуждались, наивно думая, что Капитолий его изменил? Что, если мы заблуждались во всем?

Сложно заблуждаться во всем, думает доктор Аврелий, и просит личного врача президента сделать что-то, что избавит Пэйлор от бессонницы и постоянного чувства тревоги. Пэйлор, раньше относившаяся к любому лекарству, как к опаснейшему яду, теперь принимает таблетки молча, не сопротивляясь. Она хочет заснуть и проснуться тогда, когда все будет уже кончено.

Или, проще говоря, тогда, когда Пит Мелларк, кем бы он ни был, будет мертв.

========== ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой доктор Аврелий ест морепродукты и совершает опрометчивые поступки ==========

Подумать только, но тот, кого считали всего лишь несчастным влюбленным парнем, в одно мгновение негласно становится врагом государства номер один. Аврелий пытается списать все на истерики уставшей женщины, но не может. Его переубеждают записи личных бесед президента Сноу. Конечно, выкрадывать их из темной комнаты в момент отсутствия президента на посту, не стоило, но, спустя даже несколько дней доктор думает о том, что именно этот неблаговидный поступок был тем единственным правильным поступком, который он совершил за всю свою жизнь.

Сноу чертовски убедительный оратор. Конечно, эта черта его характера стала незаметной на фоне непередаваемой любви ко всякого рода ядам и противоядиям. Но на записях, которые президент, очевидно, делал для самого себя, он проявляет свою подлинную суть политика с самой лучшей стороны. Сперва он не собирается применять пытки, он просто говорит с пленным Питом Мелларком, как с равным себе человеком. Да, он изящно угрожает, но это не тот уровень, когда от угроз волосы становятся дыбом на голове.

– Я уже говорил однажды с вашей соотечественницей, – голос у Сноу мягкий, немного вкрадчивый.

Президент сидит лицом к камере, а вот Пита почти не видно. Во всем облике Сноу чувствуется нарциссизм, самолюбование. Он будто пробует новую агитационную тактику, и после намеревается выдавить из нынешнего выступления все сильные и слабые стороны своих слов. Он одет в привычный глазу костюм, в петлице пиджака – белая роза. Аврелию кажется, что все купе его личного поезда провоняло розами.

– Я говорил ей все тоже, что могу повторить вам. Я предлагал быть с нею честным, и я был предельно честен в отношении нее. У нас не было сделки в полном смысле слова, – президент усмехается, – но она обманула меня. Бедная маленькая девочка совсем запуталась. Там, где она находится сейчас, у нее врагов даже больше, чем здесь. Но там у нее больше возможностей причинить себе вред.

– Там – это где? – спрашивает Пит напряженно.

И президент рассказывает своему пленнику все, как есть. Никто из повстанцев ничего не рассказывал Китнисс Эвердин с такой предельной честностью, с какой тиран говорит со своим пленником. Аврелий смотрит запись со смешанными чувствами из восторга и изумления, а потом вспоминает первое гласное интервью Пита Мелларка в прямом эфире. Пит говорил все, что говорил, думая, что Китнисс находится в опасности, которой не сознает. И он почти не ошибался – рядом с Огненной девушкой всегда была Койн.

– Бедный мальчик, – говорит президент Питу, – могу представить себе, что ты испытал, когда понял всю глубину ее предательства. Все ее поцелуи, которые ты так жаждал – каково было понять их подлинную горечь?

– Она пыталась нас спасти, – возражает Пит. Он все еще возражает, но всегда внимательно выслушивает слова своего врага. И он думает над всем, что было сказано, в мучительные и бесконечные минуты одинокого заключения в камере без окон. В такой же камере, в которую он попадет после того, как его спасут.

Президент качает головой.

– Нет, мой мальчик. Она спасала, прежде всего, себя. Она не могла пожертвовать тобой, потому что от тебя и от реальности вашей взаимной страстной любви зависела ее жизнь. Она не так уж и глупа, крошка Китнисс Эвердин. К тому же, она просто не могла полюбить тебя, мой мальчик. Ты знаешь, что она с самого детства нашла своего мужчину? Мужчину, который не раз спасал ее от голодной смерти. Мужчину, которого она целовала, зная, что нет никаких камер. Ты знаешь, как его зовут, Пит. Ты всегда это знал.

Порой посещения Президента затягиваются на несколько часов. Иногда ограничиваются несколькими минутами, но именно эти минуты Питу даются хуже всего. Потому что Президент предпочитает одной фразой разрезать и так сильно израненное сердце, а потом удалиться, предоставляя возможность пленнику самостоятельно расковыривать свежую рану.

– Она пользуется огромным влиянием, Пит, – заявляет президент, у которого, очевидно, даже тогда были способы связаться с Тринадцатым Дистриктом. – Но она не использует свое влияние для того, чтобы вызволить тебя отсюда. А ведь она не знает, что мы всего лишь приятно проводим время в беседах.

Аврелий не видит, как искажается лицо сына пекаря, но может себе представить эту страшную перемену. Его фантазия подтверждается довольным взглядом президента, брошенного на пленника перед самым уходом. Камера в палате работает еще некоторое время; слышно, как пленник бьет кулаком стену. А потом Президент приходит для того, чтобы показать пленнику агитационные ролики Сойки-пересмешницы.

– Неужели ты думаешь, мой мальчик, будто она не знает, что подписала тебе этим самым смертный приговор? Будь ты хоть немного дорог ей, стала бы она делать то, что делает со столь завидным упрямством? И, – многозначительная пауза, – я слышал, что в ее команде находится некто по имени Гейл Хоторн. Кажется, ее родственник. Приятно знать, что ее семья, в отличие от твоей семьи, спаслась почти в полном составе.

Многое из последующих записей Аврелий со спокойной душой перематывает. Потому что президент перестает появляться на видео, на его место приходят мастера на все руки, и ассортимент их инструментов более чем разнообразен. Теперь Пит выкрикивает имя своей возлюбленной даже в кошмарах доктора Аврелия, и доктор впервые начинает принимать снотворные лекарства, боясь своего неизбежного прибытия в Четвертый Дистрикт.

Утром того дня, когда вот-вот в окне поезда появится море, доктор набирает номер, тщательно сверяясь с записанными на бумажке цифрами. Длинные гудки сменяются чьим-то уставшим голосом. Миссис Эвердин подходит к телефону не сразу; на заднем плане слышен шум и гам, обычный для больниц. Узнав о том, что в гости к ней спешит на всех парах Пит Мелларк, миссис Эвердин становится еще более сдержанной в своих высказываниях.

– Мне не хотелось бы видеть его, – говорит очень отчетливо.

– Но ведь он… – доктор Аврелий пытается подобрать самую емкую характеристику для того, кого все еще считают человеком.

– Он – это часть того прошлого, которое я пытаюсь забыть, – отрезает уставшая женщина.

– Даже если ваша старшая дочь любила его? – не подумав, спрашивает доктор.

Молчание по ту сторону трубки кажется невыносимым, но продолжается от силы несколько секунд.

– Иногда мне кажется, что моя старшая дочь не любила меня. Как я могу знать, кого она в действительности любила?

Доктор выходит на перрон Четвертого Дистрикта, обладая самой свежей информацией о местонахождении Пита Мелларка, который опередил своих преследователей почти на полтора дня, большую часть которых провел в комнате одной из самых дешевых гостиниц. Информаторы сообщают, что именно сейчас эту гостиницу Пит покидает, и Аврелий сразу направляется к больнице, в которой работает миссис Эвердин. Компанию ему составляет около десяти военных, но их доктор не может обнаружить в толпе. Маскировка все-таки искусство. Искусство, которому Питу Мелларку не нужно было учиться.

Они сталкиваются у входа, как старые знакомые. Почти случайно, но Пит смотрит на Аврелия с каким-то затаенным сожалением.

– Моя фиктивная свобода трещит по швам, доктор, – говорит со злой усмешкой.

– Зачем ты здесь, Пит?

– Я собираю воспоминания о местах, в которых никогда прежде не был, – отвечает Пит высокопарно и фыркает. – Неужели вы нашли что-то, что делает меня настолько опасным, что вы решили ликвидировать меня прямо здесь?

Кем бы ни был парень на самом деле, ситуацию он чувствует на уровне животных инстинктов. Но отвлекается от навязчивого собеседника, увидев через стекло миссис Эвердин. Та помогает больному в гипсе пересесть в кресло. Постаревшая и порядком подурневшая, она кажется уже совершенно другим человеком. Глаза Пита ищут в ней, в ее движениях что-то, чего не могут найти. Время и пространство для него сейчас не существуют – только он и женщина, в которой он что-то пытается найти.

– Они совсем не похожи, – говорит с умиротворением. – Ее мать такая же, какой он ее помнил, – доктор перехватывает взгляд своего бывшего пациента и думает, что не сможет выполнить просьбу Пэйлор. Он вернет этого переродка в Капитолий живым. Пит по-мальчишески необдуманно ерошит светлые волосы, – и да, мне совсем не хочется ее убивать.

Аврелий, силой сдерживая все свои порывы, требует у бывшего пациента каких-либо объяснений и тащит едва ли не силой в ближайшее кафе, потому что голоден с самого утра. Пациент не сопротивляется, и пусть мысль о его возможном притворстве все еще маячит на грани сознания, доктор расслабляется и начинает улыбаться.

Впрочем, недолго.

– У тебя нет раздвоения личности, Пит. И охмор, ты, кажется, победил, – заявляет, с нетерпением ожидая тарелку заказанных морепродуктов. Конечно, заказать сейчас можно только самые распространенные виды морепродуктов, но он, живущий уже так долго в Капитолии, рад и этому скудному выбору. У него, похоже, находится одно достойное объяснение, почему он преодолел это пространство с такой поспешностью.

Пит качает головой.

– Вы знаете, что его нельзя победить.

– Но ты не убил Китнисс Эвердин, хотя был запрограммирован на ее убийство, – уже с меньшей убежденностью говорит Аврелий, жалея, что не успел изучить все записи, полученные преступным путем.

Его бывший пациент озвучивает все логичные причины подобного прокола Капитолия, до которых доктор додумался и сам, но которые боялся брать в расчет.

– Быть может, я был охморен вовсе не на убийство Китнисс Эвердин, – доктор хмурится, но не прерывает пациента, который, должно быть, давно вынашивал это объяснение того, что он все еще жив. – Президенту Сноу уже не нужна была смерть жалкой девчонки, которая была искрой, но с самого начала не могла погасить это пламя. Она могла поддерживать его, но не гасить, и ее использовали только для того, чтобы у революции было лицо, живой человек, олицетворяющий собой свободу. Когда президент Сноу решил подвергнуть меня охмору, он знал, что умерев, пересмешница превратится в мученицу, во имя которой повстанцы будут бороться с еще большим энтузиазмом. Иной раз у мертвых людей больше власти над живыми, чем у живых.

Доктор, уже уплетающий за обе щеки принесенные морепродукты, ловит себя на странной мысли. Он любуется этим парнем. Он вслушивается в эмоциональную, продуманную речь с элементами импровизации, и чувствует, что Пит, тот самый переродок Пит, лишенный человеческих эмоций, полностью поглощен своей идеей, как обычный человек. Он видит внутри этих еще недавно мертвых глаз если не огонь, то сильную искру. А искра, как всем известно, может превратиться в полноценный огонь.

Поэтому он не делает ничего, чтобы остановить Пита.

Поэтому он и начинает этот разговор, будучи уверенным в том, что не поверит ни в одно слово.

Поэтому он цепенеет, понимая, что уже верит каждому слову этого парня.

– Лучшее решение, которое мог принять президент Сноу – это сломать Китнисс Эвердин, выставить ее слабой, беззащитной девчонкой, не способной преодолеть свою боль и свои слезы. Революция с лицом истерички – не та революция, которой ждала Койн. И я должен был раздавить сойку-пересмешницу, не убивая ее. Разве у меня не получилось сделать это?

Аврелий пожимает плечами.

– Ты немного опоздал. Раздавленная Китнисс Эвердин свела счеты с жизнью уже после того, как умер Сноу. И причина ее самоубийства была вовсе не в том, что ты перестал смотреть на нее глазами побитой собаки, а в психологической травме, которую она получила, наблюдая, как заживо сгорает ее младшая сестра.

Пит морщится.

– Он смотрел на нее глазами побитой собаки? – спрашивает с раздражением.

– Кто – он? – уточняет Аврелий, массирует свои виски. – У тебя нет раздвоения личности, Пит.

– Еще скажите, что вылечили меня. Как врач вы некомпетентны, – заявляет Мелларк и утаскивает с тарелки светила медицины крошечного осьминога. – Разве Китнисс Эвердин не была вашей главной пациенткой? И все знают, что кончила она плохо.

– Она кончила бы плохо и без меня. Без меня даже быстрее. А если бы ты не спасал ее дважды или трижды от верной смерти, я вообще не был бы замечен в столь щекотливой ситуации, – спокойно парирует Аврелий. – Кстати, эти неоднократные спасения сойки тоже входили в план президента Сноу?

Пит Мелларк мнется. Должно быть, эту часть своей логически выверенной теории он не рассматривал. Ладно, великодушничает доктор, у него будет время разобрать на составляющие каждую новую ситуацию. И сделает он это в Капитолии. Если не за решеткой, то в кабинете президента Пэйлор, которая не обрадуется, получив мнимого приемника Сноу в живом и здравомыслящем виде. Пэйлор вообще вряд ли обрадуется их возвращению. А доктору еще и статью какую-нибудь может приписать. Измену родине, например. С нее станется.

– Но я не хочу сейчас ехать в Капитолий, – внезапно заявляет Пит. – Я приехал сюда, чтобы научиться плавать.

К такому повороту событий жизнь Аврелия не готовила. Пэйлор, сначала бесившаяся, потом проклинающая своего нерадивого помощника за все сразу, с трудом дослушала короткую историю до конца, а потом будто взорвалась. Выходило, что статья по измене – это еще легкое наказание. Потому что сейчас Аврелия она хотела казнить лично. На публике. Каким-нибудь самым позорным способом.

К счастью, Пэйлор умела вовремя приходить в себя.

– И ты просто отпустил его?

Аврелий кивает. За мальчишкой, мотавшимся от дистрикта в дистрикт просто так, все равно не отстанут наблюдатели, камеры слежения и шпионы. По последним данным он остановился в доме Энни Креста в замужестве Одэйр. Пока он не мешает никому.

– И он действительно учится плавать.

– Если он, плавая, поднимет новую волну восстания, я тебя утоплю в собственной ванной, – угрожающе заявляет Пэйлор и устало потягивается. – И с чего я так ополчилась на этого парня? Он мне всегда больше нравился, чем Китнисс, хотя с ним я познакомилась уже после того, как он того… с ума сошел. (Наверное, до своего сумасшествия, он вообще душкой был.)

– Будем надеяться, что ты не узнаешь его слишком близко, когда он узнает всю правду о том, что мы натворили, – заявляет Аврелий тихо. Пэйлор хмурится.

– Плутарх все сделал правильно, – заявляет непреклонно.

– Праведный гнев падет не на Плутарха. В порошок сотрут нас двоих, – заявляет Аврелий. – А Плутарх и из нашей казни сделает потрясающее шоу.