Текст книги "Привычка выживать (СИ)"

Автор книги: alexsik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц)

Свет в ванной невыносимо яркий. Отражение в зеркале заставляет поморщиться и проклясть всех Богов, которые позволили случиться всему, что случилось. Ледяная вода не приносит никакого облегчения, но Хеймитч долго стоит под душем, сильно сжав челюсти. Призраки из его кошмаров давно не ограниваются его кошмарами. Даже в шуме воды он может различать их шаги, их пение, их смех. Но что среди призраков делает Китнисс Эвердин?

Девочка, ты ведь жива. Так будь живой, не мучай меня.

Но сейчас ее нельзя назвать живой. Она лежит, вся опутанная проводами, и иногда, как сказал доктор Аврелий, она открывает глаза, чтобы вновь закрыть и провалиться в то состояние, из которого у докторов Капитолия ее не получается вывести. Аврелий обронил, что у него самого складывается впечатление, будто Китнисс приходит в себя, понимает, куда вернулась и вновь предпочитает потерять себя. Аврелий сказал, будто такое уже случалось прежде, правда, ей не удавалось сказать ни единого слова перед новым погружением в коматозное состояние отсутствия.

Хеймитч хочет, чтобы Китнисс вернулась, но знает, что возвращение не принесет ей облегчения. Куда ей возвращаться? В этом мире нет Прим. В этом мире у ее матери, последнего близкого человека, пустые и отстраненные глаза. К Хеймитчу, по большому счету, она никогда не была привязана по-настоящему, ей удавалось просто видеть между ними двумя жуткое сходство. А Пит… а что, собственно, говоря, Пит? Мальчишка изменился до неузнаваемости, и в моменты, когда капитолийский переродок ведет себя, как прежний Пит Мелларк, Хеймитч сам готов взять нож и покончить со всем этим затянувшимся маскарадом. Не может человек, прошедший через пытки, смерти, убийства, остаться прежним. Так что же сделал с ним, с этим смышленым мальчишкой, слишком добрым и слишком отзывчивым для темных времен, Капитолий, раз ему удается обманывать всех вокруг своим прежним лицом победителя? Хеймитч старается об этом не думать, но продолжает. Воспоминания о старом Пите терзают его при виде Пита нынешнего. Он ищет, с ужасом и надеждой, ищет подтверждений того, что он ошибся, но каждый раз, когда он будто бы находит объяснение всему происходящему, сам Пит просто берет и рушит построенные иллюзии. Прежний Пит, пусть даже не влюбленный в Китнисс, никогда бы не смотрел на нее с таким равнодушием. Прежний Пит никогда бы не сказал того, что сказал новый Пит. Хеймитч знает, что ему, умудренному опытом, прошедшему через ужасы Второй Квартальной бойни и последующие кошмары менторства человеку, пора расставаться с иллюзиями.

Начинает он с того, что громко распахивает дверь в спальню своих соседей и топает до окна, стараясь не рассматривать бесстыдно обнаженное тело Джоанны Мейсон, стараясь не думать о том, что все, происходящее здесь, напоминает какую-то пошлую историю о подростковом максимализме и отчаянной жажде жизни. Что эти дети могут знать о жизни? В их существовании было слишком много притворства и лжи, чтобы любить кого-то по-настоящему.

– Ты проспала, – обвиняюще говорит Хеймитч жмурящейся от яркого света Джоанне. – Ты проиграла пари, не явившись.

– О, – Джоанна фыркает и потягивается, пытаясь выбраться из-под руки до сих пор спящего Пита, – так и ты не явился, старик.

– Замолчите оба, – шипит Пит и зарывается головой под подушку. – Иначе я с вами двумя справлюсь.

А вот это он зря. Потому что задетая честь двух победителей просто так не может угомониться. И в результате великолепное трио разной степени помятости появляется в старом здании Тренировочного центра, и Джоанна кажется самой адекватной из них троих, потому что может улыбаться бывшим повстанцам и нынешним военным, в то время как ее спутники хмуро смотрят по сторонам. У них есть подозрение, что их нахождение здесь совершенно незаконно. Хеймитч не удерживается, и, переступая порог здания, гогочет:

– Подумать только, они пустили в святая святых бомбу замедленного действия, – и во все глаза смотрит на Пита, который отмахивается, как от назойливой мухи, и все еще пытается понять, каким именно образом его заставили прийти сюда. Здесь много военных, людей, из повстанцев с хорошей физической подготовкой, превратившихся в элитных воинов, чья первоочередная задача – защита первых людей государства. Трое победителей, пусть и выпущенных из больницы, но являющихся сумасшедшими, кажутся белыми воронами. Впрочем, сейчас в элитном тренировочном центре не так много людей, чтобы не хватало воздуха и на них.

Свободный тренер, к которому оказывается прикреплена Джоанна приказом свыше, не сильно возражает против довеска в качестве двух хмурых мужчин. Конечно, он знает, кого видит перед собой. Пит думает даже, что прежде они уже встречались, но играет по навязываемым правилам игры, и делает все, что от него требуется. Разумеется, первый шаг – определение нынешнего физического состояния новоприбывших, и Хеймитч после второго круга бега на открытой площадке готов отомстить Джоанне каким-нибудь жутким способом, но он так сильно устал, что с трудом шевелит конечностями, в то время как Джоанна примеривается к топору побольше и без стеснения показывает своему будущему сопернику язык.

– Придется пойти тебе на уступки, старичок, – колко замечает во время двухминутного перерыва, обегая скрючившегося алкоголика со стажем. – Я позволю тебе чуть-чуть прийти в норму, а потом положу на лопатки. Иначе просто неинтересно. Слишком просто.

Продолжение теста на выносливость заставляет ее замолчать. Изнуренное неправильным образом жизни тело, помнящее слишком хорошо действие лекарственных препаратов, с трудом наверстывающее прошлые навыки в обращении с оружием, подчиняется с трудом. Ей дают самый простой уровень, и со злостью она вспоминает, с каким трудом восстанавливалась в Тринадцатом Дистрикте, когда в ее напарницах была тогда еще вполне живая Китнисс Эвердин. Веселые были времена, не то, что теперь. Пит, например, тогда сидел в своей стеклянной палате и горел от желания убить свою неудавшуюся возлюбленную. Теперь он с легкостью наверстывает упущенное в метании ножа, а вот с луком выглядит на редкость неудачно. Джоанна не удерживается от улыбки и в награду за хорошее настроение получает еще с десяток отжиманий.

Вот уж правда, важный-преважный день.

…

Изредка Питу приходится удерживать себя от опрометчивых поступков. Вокруг слишком много военных, состоящих на службе у правящего аппарата. И все они, как один, наблюдают за капитолийским переродком с нескрываемым интересом. Знакомых лиц почти нет, как нет и приветственных улыбок, поздравлений, подарков и рукопожатий. Он здесь чужой, и останется чужим, и однажды может статься, что все эти люди примут участие в умерщвлении врага государства номер один. Пит знает, что не сумел ни в чем убедить Плутарха. Пит знает это, потому что Плутарха с самого начала невозможно было в чем-то убедить. Пит Мелларк, прошедший курс подготовки от самого Президента Сноу, опасен по умолчанию.

И подлежит уничтожению.

Поэтому пока ему приходится сдерживать себя в шкуре немного повзрослевшего несчастного влюбленного, от несчастной влюбленности которого осталась разве что злость на бесстыдно играющий людьми Капитолий. Он забывается в тренировках и возвращается в реальность только тогда, когда слышит полный ненависти голос Джоанны.

– Чертова пигалица, – говорит Джоанна, не сдерживая почти своей ярости, – я обещала убить тебя.

Энорабия превосходно выглядит. И, очевидно, так же состоит на службе у высшего руководства. И скалит свои пираньи зубы, и оглушительно смеется, издеваясь над потной, уставшей Джоанной.

– Ты не сможешь даже застрелить меня, слабачка. – Едко замечает та в ответ, и резко оборачивается в сторону подошедшего Пита. Хеймитч, выползший из секции по стрельбе, приноравливается стоять ровно только с помощью стены. – Даже он не сможет. Или ты хочешь попытаться, переродок?

Пит кожей чувствует, как агрессия Энорабии распространяется на остальных присутствующих. Джоанна поджимает губы, и говорит в ответ что-то едкое и колкое, но уже защищаясь. Она знает, что не выстоит и минуты против этой машины, запрограммированной на убийство, и может сейчас только огрызаться.

– Я лучше ягодками порисую, – Пит улыбается совсем мальчишеской улыбкой, и краем глаза видит, как передергивается Хеймитч. Энорабия сверкает глазами, но отступает. – В конце концов, каждый делает то, что умеет.

Конфликт оканчивается, толком не начавшись. Джоанна пытается убить своего напарника злым взглядом, но тому не до злых взглядов. Он видит маленькую Прим, и в который раз с трудом одергивает себя. Прим мертва. Каролина Сноу жива. Но что она делает здесь? И почему суровая Энорабия, прямая и поджарая окликает президентскую внучку с такой мрачной уверенностью? Девчонка поджимает губы и опускает глаза, чтобы спрятать от посторонних тающуюся в них злость. Пит отворачивается. Видение светловолосой девочки становится нечетким. Кажется, он понемногу сходит с ума, и из вредности направляется в секцию маскировки.

Впрочем, от навязчивого видения оказывается не так-то просто избавиться.

– Ты все еще рисуешь? – спрашивает девочка не очень-то вежливо, и не маячит тенью за спиной, а сразу располагается рядом.

Пит пожимает плечом.

– Странно, – девочка обнимает худыми руками свои колени. – Мне казалось, что пытки и убийства убивают в человеке все желание творить, – голос ее полон презрения. Пит смеется, и продолжает выводить на собственной коже витиеватые узоры.

– Когда-то это желание творить спасло мне жизнь, – замечает сдержанно. – Хочешь попробовать?

Девчонка принимает независимый скучающий вид.

– Не знаю. Может быть, – и подсаживается еще ближе. – Мне все равно ничем не позволяют заниматься здесь.

Она внимательно следит за каждым движением, будто кисть и краски могут нанести ей неизлечимые раны. Пит старается рисовать, не отвлекаясь на ее выразительное лицо, и немного расслабляется, понимая, что под маской сдержанного ожидания президентская внучка с трудом прячет свой безудержный восторг.

– Ты что, нарисовал на мне кору дерева? – спрашивает неохотно, и тянется дрожащими пальцами к краске, которая не успела подсохнуть. – Ой, – восклицает звонко, – прости. Я все испортила.

Пит качает головой.

– Этот рисунок всегда можно исправить, – дает своей маленькой собеседнице салфетку, которых здесь более, чем достаточно, и та с явным сожалением стирает нарисованное.

– Неужели все можно исправить? – спрашивает со взрослыми интонациями и тяжело вздыхает, чувствуя приближение своей надзирательницы. Энорабия какое-то время наблюдает за рисующими людьми, поджав обветренные губы.

– В этой чертовой жизни нихера нельзя исправить, – говорит громко, и подходит ближе. – Пойдем, Каролина. Мне нужно преподать тебе очень важный урок.

Пит встает автоматически, каким-то звериным чутьем оценивая ситуацию. Для массовых тренировок в Центре стало как-то слишком тихо. Секции пустуют – нет ни тренеров, ни элитных военных, до этого сновавших туда-сюда. Энорабия преодолевает расстояние между двумя секциями огромными шагами, и возвращается в секцию маскировки с оружием. Бросает Питу копье, сама остается с топором. Копье Пит ловит автоматически, совсем не задумываясь. Не самое любимое им оружие; когда-то давно, еще на первых играх, с помощью копья Пит не сумел себя защитить и едва не умер. Но та старая история, она заросла пылью, и сейчас перед ним стоит вовсе не восставший из мертвых высокий красавчик Катон. Напротив него стоит поджарая женщина, обманчиво расслабленная, и на губах ее играет какая-то дьявольская улыбка.

– У тебя передо мной два должка, Пит Мелларк, – говорит она очень сдержано. – Каждый из двух долгов должен оплачиваться твоей жизнью.

– Хотелось бы узнать подробнее, – Пит подбрасывает в руке копье и неловко ловит.

– Лучше вспомним прошлое, женишок, – улыбается его враг в женском обличье, и Пит действительно вспоминает, как тренировался вместе с Победителями Голодных Игр перед Квартальной Бойней. Тогда они тоже выбрали копья, тогда он так же не достиг в метании копья больших успехов.

Энорабия замахивается с легким вскриком, и крик помогает ему увернуться. Топор задевает столы с красками, разноцветная вода брызгает на пол и стены. Каролина старается держаться от своей разъяренной надзирательницы как можно дальше, но желает видеть все действие из первых мест, поэтому своей жизнью все-таки рискует. Движения победительницы из Второго Дистрикта точны и выверены. Конечно, она – не Джоанна Мейсон, но силы ей не занимать. Очевидно, что в этом Центре она проводит большую часть своего дня, и Пит уклоняется от точных ударов, перекатываясь, ускользая зачастую в самый последний момент.

– Может, возьмешь лук и стрелы? Я могу подождать, – спрашивает Энорабия, удерживая дыхание не сбившимся. – Я долго ждала.

Она бьет, не задумываясь, но без особой сноровки. Топор ей, очевидно, непривычен. Ее раздражает то, что противник только уклоняется из стороны в сторону, и из одной секции умудряется переместиться в другую, где оказывается целый набор ножей. Пит думает, что подобный расход сил с ее стороны – непредусмотрительная роскошь, но, кажется, убивать она его вовсе не собирается. Впрочем, следующий замах приходится слишком точным, и Пит чудом уклоняется, неловко приземляясь на спину, и какое-то время приходит в себя после падения. Он видит маячащую в отдалении Каролину, со скрещенными на груди руками и презрительной гримасой на лице. Впрочем, Энорабия не позволяет ему созерцать замершую девочку и дальше. Женщина без сомнений отбрасывает топор в сторону и принимается разминать свои острые кулаки.

Подобную боль можно даже терпеть. Кровь застилает глаза, и Пит ставит неловкие, совершенно непродуманные блоки, и думает о том, что ее больше всего распаляет именно его бездействие. Из захвата он вырывается автоматически, но координация нарушена, и удары становятся все более точными, затем следует подсечка, и Пит вновь оказывается на спине.

– Что, тебе не хватает сейчас мешков с мукой? – мрачно интересуется Энорабия, похожая сейчас на беспощадного демона. – Или для того, чтобы победить, тебе непременно нужна Китнисс Эвердин?

Пит блокирует два последних удара, и делает подсечку, теперь Энорабия оказывает на полу, перекатывается, резво поднимается на ноги и вновь берется за топор. Пит проделывает ее же маневр, но с меньшим изяществом, его немного шатает, да в глазах двоится. Он видит Энорабию и переворачивает ближайший стол, чтобы скрыться от очередного удара, следующего уже с меньшим энтузиазмом. Энорабия вымотана затянувшейся игрой.

– Хочешь выбрать его в свои союзники, девочка? – спрашивает она яростно у Каролины. – Он всегда был так же жалок, как сейчас. Пит Мелларк, – выплевывает, как проклятие. На губах ее видны капли крови. Нападать она больше не собирается, так и стоит чуть в отдалении, а потом, не задумываясь, запускает в голову своего врага многострадальный топор.

– Это совсем неженское оружие, – замечает Пит, пригнувшись. Топор застревает в стене. – Но бросок на двенадцать баллов, – криво улыбается, и Энорабия сплевывает на пол. Не все его жалкие удары не попали в цель. Темная кожа женщины лоснится от пота, но горящие ненавистью глаза доходчиво объясняют, что бой, быть может, и закончен, а убийство вполне может случиться.

– Для победителя ты слишком жалок, – объясняет женщина терпеливо. – Катону следовало убить тебя еще в первый день, у Рога Изобилия, – Пит видит, как Энорабия примеривается к ножам, ему самому так и не доставшимся. Бросок следует один за другим, но женщина, особенно не целясь, отвлекается на свой незаконченный монолог. – Странно, что тебе удалось убить Брута. Брут был хорошим воином. Лучшим воином из тех, которых я знала. А ты все так же жалок. Переродок ты или нет, ты жалок, – повторяет с ненавистью. – Этот разговор никогда не будет закончен, Мелларк. Пойдем, – бросает Каролине.

Каролина не смотрит в сторону Пита, и Пит чувствует себя в чем-то виноватым. Стоит какое-то время посреди совершенно разрушенного Центра, с топором, торчащим из стены на уровне его головы, с беспорядочно разбросанными ножами, и вытирает с лица кровь. Все тело ломит и после нагрузок, и после тренировок, и все произошедшее вспоминается как фарс, вышедший из-под контроля. Еще он рассеянно думает о камерах, которые не могли не снимать всю неудачную бойню, и о приказе, который отдали Энорабии – избить, но не убить, и о том, что все очень удачно решили покинуть тренировочные залы как раз сейчас. И что среди них совершенно случайно оказались те, с кем Пит сюда пришел. Конечно, он не злится на них. Он вваливается в темную прихожую своей квартиры, и какое-то время позволяет двум алкоголикам изучить свое покалеченное лицо.

– Спорим, он упал? – спрашивает Джоанна, наклоняясь к уху Хеймитча, но не понижая своего голоса.

– Конечно, он скажет, что упал, – фыркает Хеймитч. – Кому охотно признаваться в том, что тебя сделала девчонка? – и закатывает глаза, понимая ответный хитрый взгляд Джоанны. – Разумеется, если удача будет на твоей стороне, я тоже скажу, что упал.

Пит качает головой и направляется в ванную. Ему почти неинтересно, отчего эти сумасшедшие бросили его там в жалком одиночестве. К тому же, сумасшедшие, выпив, становятся чуть более разговорчивее обычного.

– Нас выгнали. И мы были уверены, что тебя постигла та же участь. Думали, что встретим тебя здесь, – говорит Джоанна расслабленно. – Значит, пока тебя не собираются убивать. Так, избивать понемногу. Унижать. Это вполне в духе великого Капитолия.

Хеймитч изучает остаток алкоголя в своем стакане. – Энорабия, значит, собиралась тебе отомстить за смерть своих соотечественников. Она никогда не была приятной в общении женщиной, – тихонько посмеивается, судорожно пытаясь понять, почему Пит жив. Или почему Пит избит. Неужели Энорабия гораздо сильнее его? Верится в это с трудом, но поверить в то, что здоровый парень будет терпеливо ждать, когда его изобьют до полусмерти, так же сложно. – А что на счет этой девочки? Внучки Сноу? Признаться, я думал, что ее увезут куда-нибудь подальше и спрячут. В конце концов, она – единственная, за кем могут пойти бывшие приверженцы Сноу.

– Она еще маленькая, – Джоанна пожимает плечом. – За ней никто не пойдет. К тому же, рядом с ней находится такая опасная машина для убийств. Хоть и девчонка, – стреляет глазами в сторону уже поверженного этой девчонкой Пита.

– Конечно, за ней одной не пойдут, – размышляет вслух Хеймитч. – А вот если к ней внезапно примкнет капитолийский переродок…

Пит намеренно зевает и тушит на кухне свет. Рассказы из области фантастики не помогут ему в победе над кошмарами. Какое-то время оставшиеся в темноте победители голодных игр, сейчас полностью уничтоженные тренировками, сидят неподвижно. Первым начинает шевелиться Хеймитч, и сам морщится от сухого треска своих несчастных суставов. Шатающейся походкой он удаляется в свою комнату и прикрывает дверь. Свет он выключит гораздо позже, и Джоанна, подойдя к двери, сможет еще какое-то время различать неприятное бормотание. Хеймитча мучают призраки по ночам так сильно, как мучают их с Питом, но они с Питом, как-никак, но вдвоем. Хеймитч же совершенно один, и чужой помощи не приемлет. К тому же, в настоящее время главный из мучающих его призраков, не может быть причислен к мертвым.

Джоанна сжимает кулаки. Ей хочется кричать. Ей хочется убивать, как будто убийства способны хоть как-то исправить то, что было сотворено задолго до ее рождения. Ей совсем не хочется ложиться спать. Ей хочется действовать, и непонятно, что именно толкает на подвиги – алкоголь, который почти не затуманивает разум, или постоянно, никуда не уходящее чувство отчаяния. В этой гребанной жизни, тонущей в крови, пахнущей розами, наполненной мертвецами, что стоят вокруг, взявшись за руки, слишком много отчаяния. Ей не хочется ложиться спать. Не хочется думать о том, что рано или поздно спокойное дыхание Пита собьется, и он откроет пустые, лишенные эмоций глаза, и долго будет смотреть в потолок. Ей не хочется больше чувствовать это липкое, пристающее к коже, отчаяние.

Пришло время что-либо менять.

…

В последнее время Пит редко просыпается в одиночестве. Джоанну сложно назвать жаворонком. Она даже для совы слишком любит поспать. Сегодня он просыпается в одиночестве из-за трели телефонного звонка. Нехорошие предчувствия отражаются и на лице помятого Хеймитча. В телефонной трубке голос доктора Аврелия слишком спокоен. Пит выслушивает доктора внимательно, и кладет трубку на рычаг очень осторожно.

– Собирайся, – говорит Хеймитчу отстранено. – Джоанну забрали в больницу. Опять.

– И что она натворила? – Эбернети не бросается с истерикой за ботинками и не поторапливает Пита спасать драгоценную Джоанну. Кажется, он знает, что самые плохие новости ему еще не сообщили.

– Она отключила Китнисс от аппаратов жизнеобеспечения.

В их жизнь опять вторгается важный-преважный день.

========== ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, в которой Джоанну Мейсон обвиняют в убийстве ==========

Когда в твою дверь звонят после полуночи, трижды подумай перед тем, как идти открывать. Эффи не думает. Поздний звонок ее не удивляет, разве что немного настораживает. В памяти всплывает одна из самых страшных ночей в ее жизни – когда после разрушения Арены Квартальной Бойни ее разбудили поздней ночью и увели на допрос. Впрочем, тогда в дверь никто не звонил. Тогда дверь не была для них ощутимым препятствием, и ее вышибли без всяких сожалений. Сейчас в дверь звонят, и Эффи открывает, впуская на порог незваную позднюю гостью.

Джоанна с разочарованием изучает внешность хозяйки квартиры, и даже немного злится. Она-то думала, что заявившись в такое время, сумеет обнаружить эту женщину в совершенно разобранном состоянии, без парика, без грима толщиной в несколько сантиметров, без яркого платья. Впрочем, домашнее платье Эффи не яркое, да и по квартире она не ходит на высоченных каблуках, но этого недостаточно, чтобы увидеть в ней нормального человека.

– Ты вообще когда-нибудь выглядишь естественной? – Джоанна не разувается на пороге, и изучает пристальным взглядом разложенный диван, который, впрочем, не выглядит так, будто на нем только что спали.

– Ты выполняешь эту функцию за нас двоих, – с безупречной вежливостью отвечает Эффи, почти не морщась при виде не накрашенной, не в вечернем платье Джоанны, от которой, ко всему прочему, за версту несет спиртным. – Хочешь выпить?

Незваная гостья замирает и, подумав, заливается громким смехом. –

– Ты думаешь, я недостаточно пьяна? Или ты думаешь, что я пришла к тебе, чтобы выпить? – у нее немного хриплый голос, ее лихорадит, и Эффи прикасается к ее лбу, совершенно не задумываясь. Джоанна Мейсон вся горит. И прожигает вторгшуюся на ее территорию женщину сумасшедшим взглядом. – Убери руку, – просит тихо и внушительно, хотя рука у Эффи приятно холодная, и прикосновение ненадолго снимает жар.

– Это температура, – говорит Эффи задумчиво. – Нужно сбить ее сейчас, иначе после тебе станет хуже.

– У меня с собой нет лекарств, – раздраженно замечает Мейсон, и едва ли не воет от бессилия – в конце концов, за чем бы она сюда не пришла, все идет не по плану.

– У меня есть только успокоительное, – Эффи роется в красивом ящичке, отведенном под аптеку. – И морфлинг. Но, думаю, он тебе сейчас совсем не нужен.

– Нужен, не нужен, какая разница, – фыркает Джоанна, действительно чувствующая себе неважно. – Температура связана как-нибудь с тренировками, на которых я чудом не умерла. Все мышцы ломит, – жалуется с нажимом и смотрит на Эффи если не умоляюще, то просто жалобно. – Думаю, от одного укола мне станет легче.

– Но ты пила сегодня… – Эффи мнется, и поджимает свои нарисованные губы, но слишком быстро сдается. Ей совсем не хочется спорить, ей хочется помочь этой странной девушке и отпустить на все четыре стороны, хотя отпустить ее в таком состояния Эффи не может.

Бывшая сопроводительная делает укол очень профессионально, Джоанна быстро начинает чувствовать расслабляющее действием морфлинга. Мир вокруг становится немного ярче и приятнее. Эффи становится лучше, и Джоанне уже не хочется издеваться над ней. К тому же, Джоанна не просто так заявилась в квартиру этой женщины так поздно, ей нужна помощь, и Эффи выслушивает гостью внимательно и безучастно, так, как делает в последнее время все.

Ей не нравится то, что она слышит.

– Думаю, тебе нужно подождать хотя бы до утра, – говорит Эффи робко. – Твое желание увидеть Китнисс именно сейчас выглядит, по меньшей мере, странно.

– Никто не позволит мне увидеть ее без свидетелей, – фыркает Джоанна.

– Там повсюду стоят камеры, – Эффи пожимает плечом. – Это палата пациентки, которую круглосуточно держат под наблюдением.

Джоанна может поспорить с тем фактом, что только палаты пациентов находятся под круглосуточным наблюдением, но сдерживается. Ее интересует только одно: может ли Эффи попасть в здание больницы, и может ли Эффи провести с собой еще одного человека, совсем ненадолго.

– Плутарх дал мне пропуск буквально на днях, – говорит капитолийка осторожно. – В конце концов, я тоже скучаю по Китнисс.

– В отличие от Пита, – фыркает Мейсон и прикусывает язык. – Так ты поможешь мне?

Ей претит просить помощи у этой чрезмерно яркой женщины, но идея, пришедшая в ее голову не так давно, съедает изнутри, и с этим нужно что-то делать именно сейчас. Эффи видит в глазах Мейсон странный голод, безумный, на грани отчаяния, и принимает то решение, которое требуется. Ей хватает нескольких минут, чтобы одеться, и Джоанна громко восхищается этой скоростью, заранее приготовившись к долгим переодеваниям. Впрочем, это не единственная черта Эффи Бряк, которая сегодня вызывает у Мейсон столь бурные восторги. Потому что внутрь хорошо охраняемой больницы они попадают в рекордные сроки. Эффи, строгая и подтянутая, в неприлично ярком деловом костюме покровительственно разговаривает с охраной на посту, затем, отчитав всю смену, вынуждает главного из охранников сопроводить себя и победительницу прямо к палате Китнисс. Правда, далее возникают проблемы.

– Не положено, – заявляет один из наблюдателей, сидящий в темной комнате непосредственно перед входом в палату Эвердин. Джоанна думает о том, что для простой пациентки, да еще и находящейся в коме, подобная охрана чрезмерна, но сама в разговор не вмешается, играя убитую горем подругу Китнисс, которая только хочет увидеться больную хоть одним глазком. – Нужно письменное распоряжение.

Эффи закатывает глаза, и выглядит крайне разозленной.

– Плутарху Хевенсби не понравится подобный ответ, – заявляет она громко. – Он позволил мне приходить сюда в любое время.

– Да. Вам, – соглашается охранник. – Ее в списке не было, – и смотрит на Джоанну.

– А Пит Мелларк в этом списке есть? – интересуется Джоанна, не сумев сдержаться.

Военный загадочно улыбается, но не отвечает. Мейсон хочет хлопать в ладони. Она думает, что Пит Мелларк занесен в список людей, которые ни в коем случае не должны попасть в палату Эвердин ни под каким предлогом. По крайней мере, это был бы очень логичный поступок.

Вскоре Джоанне надоедает слушать разговор двух людей, она пристальным взглядом изучает картинки, поступающие на экран с камер, установленных в палате. Три камеры, направленные на неподвижное тело с разных ракурсов. Какая странная предосторожность, думает Джоанна, какое-то время изучает огромную чашку с остатками кофе на дне, стоящую на полке, а потом, взвесив чашку в руке и найдя ее ощутимо тяжелой, просто бьет ею военного в висок. Эффи сдавленно ойкает, и отступает, когда тело военного оседает в ее сторону, и почти не чувствует удара, которым Мейсон благодарит ее за все услуги. Джоанна изучает приборную панель и находит кнопку, открывающую дверь в палату. Большая часть дела уже сделана, думает она рассеянно. Призракам пора выбирать, на чьей стороне они продолжат существовать.

У Китнисс по-прежнему спокойное лицо. Тонкие руки. Все тело ее истыкано иголками, все лекарственные препараты, смешиваемые с ее кровью, не имеют ни цвета, ни запаха. Джоанна смотрит на свою несостоявшуюся подругу со смешанными чувствами, блокирует дверь в палату изнутри, удивляясь непредусмотрительности проектировщиков. И подходит ближе. Она помнит про три камеры, следящие сейчас за каждым ее движением, и пытается понять, когда приблизительно начнет сходить с ума сирена. Ей должно хватить времени даже по самым осторожным подсчетам.

– Привет, Китнисс, – начинает Мейсон как-то неуклюже. – В последний мой визит я ничего не сказала лично тебе, и вот, не поверишь, замучилась думать о том, что мне так много нужно тебе рассказать. Впрочем, ты не будешь в восторге, Китнисс, потому что я пришла признаться тебе в том, как сильно тебя ненавижу, – последние слова Джоанна выдыхает на ухо неподвижной Сойке и улыбается. – Ты виновата во всем, что произошло, но ненавижу я тебя вовсе не за это. Ты была виновата, но пострадали все, все потеряли всё и даже немного больше, чем всё. Но одна ты так позорно сдалась. Ты слабая, Эвердин. Жалкая. Лежишь здесь сейчас, как ледяная, не живая, не мертвая. И одним своим промежуточным существованием причиняешь всем им боль. Хеймитчу, который мучается от чувства вины, вполне обоснованным, конечно. Питу, хотя Пит никогда не признается в этом. Даже мне, потому что я слишком тесно общаюсь с этими двумя людьми, помешанными на тебе, – зло сплевывает на пол. – Они только и говорят, что о тебе. Какой ты была. Как они тебя любили, ненавидели, как спасали и не могли спасти. Ты мертва, Китнисс, но ты не позволяешь им продолжать жить. Пришло время выбирать, – заключает и с безумной улыбкой, вскрикнув, толкает ногой постель Сойки.

Джоанна слаба, но злость и гнев, так долго копившийся внутри, находит возможность для выхода. Потревоженные приборы пищат, и Мейсон наблюдает за разноцветными лампочками с любопытством, а затем, будто набравшись смелости, торопливо начинает вынимать все иголки, скрывающиеся под кожей Эвердин. Краем глаза она замечает стоящий в отдалении удобный мягкий стул, и книгу, небрежно оставленную в раскрытом расстоянии на полу. Ничего подобного здесь не было во время их визита, откуда все это могло бы взяться? Джоанна мало, впрочем, думает о книге.

Сирена не воет, как ей полагается. Но дверь вскрывают снаружи, и кто-то оттаскивает от постели больной сопротивляющуюся и орущую во всю глотку Джоанну. Она видит, что какие-то люди хотят вернуть все на свои места, но приборы недовольны тем, что их растревожили, и в момент, когда Джоанну выволакивают из палаты, у Эвердин останавливается сердце.