Текст книги "Привычка выживать (СИ)"

Автор книги: alexsik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)

Лаборатория со всем необходимым находилась, разумеется, в Третьем Дистрикте, где Бити и находился большую часть времени после революции. Точнее, куда его сослали после революции, хотя его помощь больше пригодилась бы во Втором Дистрикте, в котором правил балом Гейл Хоторн.

Плутарх лишь пожал плечами.

– Некоторые Лаборатории Капитолия оснащены лучше, чем те, к которым вы привыкли, – последовал благожелательный ответ, и здесь министр очень убедительно сыграл внезапную догадку, затрагивающую его честь. – Неужели вы думаете, что будете находиться под стражей?! О, нет, конечно, нет. Вы – гости столицы, ваша свобода ограничивается лишь временем, необходимым для подготовки к шоу.

Звучало убедительно.

Бити был чрезвычайно доволен своим последним вопросом, заданным уже перед самым уходом, будто вскользь. Реакция министра его так же не разочаровала, хотя вопрос и ставил под нешуточный удар самого любопытствующего.

– Кстати, как поживает ваша помощница, – Бити медлит, вспоминая имя той женщины, – Фульвия Кардью, если не ошибаюсь. Я общался с ней в Тринадцатом Дистрикте, но после революции совершенно ничего не слышал о ней.

Плутарх скорбно качает головой. И говорит о том, что его помощница погибла во время осады Капитолия. – Совершенно нелепая смерть, – говорит Плутарх и закрывает на секунду глаза. – Мне очень не хватает порой ее советов.

– Мы все заплатили каждый свою цену, – изрекает Бити и покидает кабинет министра, чтобы направиться к месту, которое станет в ближайшее время его домом и его тюрьмой. Не только его, впрочем.

Каролина Сноу оказывается не любезнее своей надзирательницы. Сидит в полном одиночестве на огромной кухне, на которую прежде никто из трибутов не допускался, и с самым независимым видом изучает огромное зеленое яблоко – одно из множества зеленых яблок, находящихся в вазе. На появившегося в поле ее зрения Бити девочка не обращает никакого внимания, хотя все это – только видимость. Бити тоже изо всех сил игнорирует ее, изучает содержимое одного из холодильников, и, не найдя ничего подходящего, тоже обращает взгляд на вазу с яблоками. Девчонка берет-таки зеленое яблоко и с вызывающим видом откусывает почти половину.

– Есть одна сказка, – почему-то Бити принимает вызов и тянется к красному яблоку – такому же огромному, – про отравленное яблоко. Знаешь ее?

Он неоднократно слышал о любви мертвого президента Сноу к старым книгам. Однажды ему даже удалось увидеть библиотеку президента лично. Огромная комната с высокими потолками, плохо освещенная из-за массивных штор, вся пропитанная незнакомым запахом вековой пыли, с полками, занимающими все пространство, произвела на него огромное впечатление. Так же известно ему о близких родственных отношениях мертвого президента с единственной живой родственницей. Связь эта уже наложила на будущее девочки огромную тень. Но что делает девчонка здесь? Неужели она тоже готовится к шоу?

– Я – не принцесса, – заявляет малолетнее создание. – И яблоки не отравлены. Я ем уже второе, и пока жива.

– Как давно ты съела первое? – спрашивает Бити, лишенный чувства юмора. Каролина закатывает глаза.

– Если бы яблоки были отравлены, мне хватило бы одного укуса, – и наклоняется в сторону кивающего Бити. – А вы действительно создаете смертельнейшую из бомб?

Уроженец Третьего Дистрикта едва не давится яблоком, которое с трудом прожевывает.

– А ты действительно хочешь свергнуть действующий режим и занять место президента в дальнейшем? – Каролина фыркает и отворачивается. Интересно, как часто ей отвечают вопросом на вопрос? Она, впрочем, не кажется особенно задетой. Что ж, посмотрим, как она выдержит встречу с Джоанной Мейсон. И Бити заранее предвкушает какое-то странное противостояние, и почти не удивляется, слыша пронзительный голос той, о которой только что подумал.

Что ж, вы хотите шоу? Будет вам шоу.

…

Первое, что спрашивает Джоанна, оказываясь в холле бывшего Тренировочного Центра, вызывает у Пита нервную улыбку, а у Хеймитча – противный оскал.

– Ну, и где красная дорожка?

Включенные камеры реагируют на нее красными глазами, но остаются молчаливыми. Отвечает ей Энорабия, бесшумно возникающая в проеме двери.

– Я могу залить твоей кровью любой ковер, девочка.

– Ты, – поджимает губы Джоанна. – Мне даже немного жаль, что мне не представится возможность убить тебя без последствий.

– О, – Энорабия закатывает глаза, – мы уже проходили это. По тебе плачут тренировки, а еще комната с мягкими стенами. Странно, что тебя вообще оттуда выпустили, – говорит задумчиво. – Единственное, чем ты можешь похвастаться, так это убийство человека, находящегося в коме. Впрочем, – в глазах темнокожей женщины мелькает ненависть, – ты даже на это оказалась неспособна.

– Это просто отпуск какой-то! – громко восклицает Хеймитч из-за спины Пита и широкими шагами преодолевает пространство холла. – Я готов вас слушать вечность, девочки, но бескровные раны, которые вы с таким остервенением наносите друг другу, не развлекают публику, а усыпляют, – кидает свою худенькую сумку на диван и оглядывается. – Ни ремонта тебе, ни роскошного приема в нашу честь. Где вообще кто?

В холле появляется маленькая Каролина, шествующая с ровной спиной, и оглядывающая всех собравшихся взглядом потревоженной без уважительной причины королевы. Взгляд ее дольше всего задерживается на Пите, который съеживается и чувствует себя совсем уж неуютно. Затем девочка подходит к Мейсон, и долго-долго всматривается в лицо сумасшедшей. Мейсон, впрочем, выдерживает взгляд.

– Хочешь что-то спросить?

Каролина качает головой.

– Не у тебя. У твоего лечащего врача, – и легкой походкой маленькой хищницы подходит к Энорабии, которая не шевелится и, кажется, вообще не дышит, просто получая наслаждение от напряженной атмосферы.

– Кажется, нас тут никто не ждет, – как-то робко замечает Пит.

– Не думаю, что мы сумели бы попасть сюда без приглашения, – салютует всем, кого не видел, Бити.

– Вольт, – бросает Джоанна.

– Джоанна, – отвечает Бити, кивая, и едва не прикусывает язык, чтобы не наградить неприятную особу чем-нибудь вроде «дерево» или «бревно». В конце концов, его репутация человека, не имеющего никакого понятия о чувстве юмора, обязывает быть предельно серьезным.

Повисает неприятная тишина, и звук включившегося телевизора подобен взрыву. Никто, правда, не вздрагивает. Энорабия разве что закатывает глаза и продолжает сверлить недобрым взглядом Мелларка, который находится к двери ближе всего и имеет шанс удрать первым. Джоанна швыряет свою крохотную дамскую сумочку в Хеймитча, который успел развалиться на диване и включил тот самый телевизор. Пит не шевелится, оценивая обстановку, и забывая, что все вещи Джоанны беспорядочно распределены между его багажом, из-за обилия которого он похож на маленького ослика. Секунду-другую все, как по команде, наблюдают за самодовольным Хеймитчем, который безостановочно щелкает кнопками пульта. Затем, заинтересовавшись чем-то, мужчина останавливается на одном из каналов, и все присутствующие впиваются жадными взглядами в предоставленную картинку.

Очередной агитационный ролик – очень красочный, продуманный до мелочей, с воодушевляющей текстовкой и очень подходящей заставкой. Всех интересует даже не происходящее, а главное действующее лицо, которое, разумеется, уже не принадлежит мертвой Китнисс Эвердин.

Мейсон восхищенно цокает языком. – А он не плох, – и вольготно занимает место рядом с Хеймитчем.

– Плутарх не хотел, чтобы он участвовал во всем этом, – говорит Бити, хотя у него репутация человека, не интересующегося подобными сплетнями. – Но он подходит идеально.

– К тому же, он – родственник Эвердин, – замечает Энорабия. И получает сильнейший толчок под ребро от своей подопечной. – Да, – шипит с заминкой в ответ на слова, которые не были произнесены вслух Каролиной. – Но для всех он остался ее кузеном.

– Очень… убедительно, – подбирает слово Хеймитч и переводит взгляд на замершего Пита.

Впрочем, все переводят взгляд на Пита. На несчастного влюбленного, на капитолийского переродка, на неназванного приемника мертвого президента Сноу, на свободного художника, на любовника Джоанны Мейсон, который стоит сейчас около самого входа, весь обвешанный пакетами и сумками с барахлом самой Джоанны Мейсон, и настолько погружен в свои мысли, что не сразу понимает, что стал объектом всеобщего внимания. Когда же он осознает сей печальный факт, он внутренне передергивается: глаза всех находящихся в холле людей сверкают таким же голодным светом, какой он наблюдал в финале своих первых голодных игр у переродков, похожих на волков. Интересно, а в этот раз ему тоже следует пуститься во весь дух от них? Все инстинкты его говорят о бегстве как о единственном приемлемом выходе из ситуации.

– У него очень выразительное лицо, – неубедительно говорит Пит. – А что, его называют Сойкой-Пересмешником?

– У него нет крыльев, зато есть классный лук, – фыркает Джоанна. – Вольт, ну-ка поведай нам, кто этот лук создал? – и пялится уже в сторону Бити.

– Гейл предпочитает огнестрельное оружие, – Бити пожимает плечами. – Его действительно создал я.

– А луки ты создаешь только для Эвердин? – уточняет Энорабия. – Тебя уже попросили создать для нее что-нибудь свеженькое?

– Я больше не возьму в руки оружие, если тебе интересно.

У Китнисс Эвердин хриплый голос и чужой, незнакомый взгляд. Пит автоматически отходит от двери со всеми своими пакетами и наблюдает за ней, в то время как она сама смотрит куда-то прямо. Но там, куда она смотрит, нет никого.

Вряд ли это хороший знак, как-то обреченно думает Бити. И вряд ли Хеймитч впредь назовет все происходящее отпуском.

…

Пэйлор качает головой, и отворачивается от экрана. У нее жутко болят глаза, она чувствует себя уставшей и окончательно разбитой, с трудом сосредотачивается на том, что происходит в отремонтированном Тренировочном Центре, и ловит себя на мысли, что все происходящее рано или поздно превратится в фарс. Сидящий рядом с нею Плутарх жадно впитывает каждое сказанное победителями слово, и не оборачивается, когда Пэйлор встает и проходит к окну.

– А как же твой прежний принцип «разделяй и властвуй»? – безжизненным голосом спрашивает она своего министра, наблюдая за тем, как по небу плывут облака, белоснежно-белые, похожие на сладкую вату.

Плутарх фыркает. – Сейчас мне больше по душе принцип «пауков в банке». Собрать их всех вместе и посмотреть, что из этого получится, – отвечает он, потирая вспотевшие от возбуждения руки. Пэйлор поджимает губы, понимая, что этот человек сейчас сам похож на огромного мохнатого паука, в паутину которого только что попалась вкуснейшая добыча.

Ей неприятно происходящее. Она не до конца понимает, зачем нужна во всей этой истории живая Китнисс Эвердин, зачем всех победителей собирать в одном огромном доме, да еще и подселять к ним внучку мертвого президента, от которой у нее самой по коже бегают противные мурашки. Она, конечно, привыкла полагаться на Хевенсби – ни один его проект пока не провалился, но от этого проекта, да еще и названного так, она не склонна ждать ничего хорошего.

Чтобы занять себя чем-то, чтобы отвлечься от наблюдения за победителями или Плутархом, она рассеянно перебирает свежие сводки новостей, и потирает глаза. Ей скоро нужно принимать таблетки, ей безумно хочется спать, она не может сосредоточиться на чем-то конкретном и чувствует себя, как муха, от каждого движения все больше вязнущая в сладком варенье. Строчки прыгают и извиваются, как змеи, Пэйлор никогда не любила змей. А потом змеи пропадают, и буквы складываются в слова, и голова начинает болеть еще сильнее.

– Скажи, а какая роль в проекте «пауков в банке» отведена Гейлу Хоторну? – спрашивает вяло и бросает лист перед Плутархом, который, впрочем, не реагирует ни на слова, ни на движения, весь поглощенный происходящим на экране.

– У него нет никакой роли, – отмахивается, не отрываясь от экрана. – Да и при чем он здесь?

– О, – тихо восклицает Пэйлор, – вся проблема в том, что он здесь.

Ей не нравится повисшая тишина, но тишина вполне подходит для того, чтобы принять очередную дозу круглых белых таблеток.

========== ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, в которой почти все пауки оказываются в банке ==========

Если когда-нибудь кто-нибудь и представлял встречу двух несчастных влюбленных после разлуки, в течение которой один проходил долгое принудительное лечение от охмора бесчувственностью, мотался по всем дистриктам, затем попал в постель Джоанны Мейсон, затем вновь обрел славу добросовестного художника, чтобы стать учителем рисования для внучки мертвого президента и обрести прозвище Врага Народа Номер Один, а другая сперва долго сходила с ума, потом неудачно покончила жизнь самоубийством, прожила одну вполне счастливую, хотя и иллюзорную жизнь, находясь в состоянии комы, затем с помощью все той же Мейсон пришла в себя, посетила свою родину, что-то там для себя решила, а затем вполне хладнокровно согласилась участвовать в очередном шоу, в котором ее роль вновь сводилась к роли Сойки, то все его представления об этой встрече пошли прахом перед лицом безжалостной реальности.

Если обрисовать вкратце, то сцена их встречи представлена довольно скудными декорациями, зато актеров второго плана на ней более чем достаточно. Хеймитч делит диван рядом с Джоанной, и не вполне понятно, кто из них двоих занимает больше места. Бити находится в свободном плавании между входом на кухню и диваном, являющимся главной достопримечательностью холла. Энорабия подпирает собой дверную створку, Каролина околачивается рядом. Сам Пит Мелларк, так называемый враг государства номер один, не тянет на роль злодея, потому что обвешан сумками и пакетами довольной своей жизнью Джоанны. Он пропускает в холл Китнисс, бледную и заметно похудевшую, со сжатыми кулаками и вовсе не улыбающуюся. Единственное, что говорят друг другу многострадальные несчастные влюбленные Двенадцатого Дистрикта, выглядит даже смешно, нелепо, как в неудачно поставленной пьесе.

– Китнисс.

– Пит.

Джоанна ставит запись на паузу и выразительно фыркает.

– Думаете, они серьезно вспоминали, как друг друга зовут?

– Теоритически, это вполне допустимое приветствие, – подает свой голос Бити. – Не слишком вежливое, но ты отделалась на этой записи таким же приветствием, когда увидела меня, – и, опустив очки ниже, смотрит в сторону скривившейся Мейсон с явным торжеством.

– Черт, – бросает Джоанна небрежно. – Я не признавалась тебе в любви перед всем Панемом. Я не была от тебя, черт возьми, беременна…

– Не по-настоящему, – добавляет как-то вяло Пит, находящийся здесь же, но на него никто не обращает внимания.

– … Меня не считали твоей невестой, ты не был влюблен в меня до беспамятства, чтобы рисковать неоднократно своей жизнью на Арене и вне Арены, подвергаться пыткам из-за моих сольных выступлений в костюме Сойки, не был охморен на мое убийство и…

– Это мало похоже на встречу несчастных влюбленных, – подытоживает сдержанно Энорабия, поигрывая кухонным ножом, и подпирая сейчас уже дверцу огромного холодильника, содержимое которого не так давно подверглось пристальному изучению всех выживших победителей Голодных Игр.

– Они больше не несчастные влюбленные, – говорит Каролина и делится с Питом долькой очищенного от кожуры мандарина. Часть она, неохотно, отдает той же Энорабии, и Энорабия рассматривает мандарин, будто желая увидеть в нем сопротивляющегося и нарывающегося на разборки противника. Третью часть девочка съедает самостоятельно, и показывает язык Джоанне, которой мандарин не достался.

Каролина последовательна в своих симпатиях.

– А апельсина там, случайно, нет? – интересуется оскорбленная Джоанна, и посматривает в сторону слишком быстро опустевшей вазы с фруктами, в которой Хеймитч оставил разве что огрызок последнего зеленого яблока. Яблоки, кстати сказать, действительно не были отравлены.

– Перебьешься, – Энорабия громко опускает нож на стол и прожевывает свою часть мандарина. И почти не морщится, когда Пит отдает свою часть ничего не получившей Мейсон. Зато морщится Каролина, а Бити, долго наблюдающий за происходящей дележкой последнего фрукта, лишь закатывает глаза.

– Детский сад какой-то, – заявляет вполголоса, и получает ощутимый тычок прямо под ребра от сидящей рядом Джоанны, которая на плохой слух никогда не жаловалась. Разве что на психическую нестабильность, нервозность и склонность к агрессии.

– Зачем вы вообще достали эти записи? – внезапно злится Пит. – Зачем вы рассматриваете себя на этих записях так, будто вас совсем не волнует, что за каждым вашим шагом следит Капитолий?!

Какое-то время он борется с неловким чувством из-за того, что на него направлены четыре пары одинаково возмущенных глаз. Переборов свою неловкость, он сжимает челюсти и бьет кулаком ни в чем не повинную столешницу.

– За каждым нашим шагом, – подтверждает его слова спокойная Энорабия с нескрываемым презрением. – Включая этот твой очень умный вопрос, переродок.

– И последующие за ним ответы, – уточняет Бити очень вдумчиво.

– Это банальное любопытство, – Каролина пожимает плечом. – Уверена, от вашей с Китнисс встречи ждали чего-то более феерического, – и пожимает свои тонкие губы, устремляя разочарованный взгляд на экран монитора с остановленным видео.

– Пит. Китнисс, – передразнивает Джоанна не очень удачно то, что происходило на записи, и качает головой. – После такого с вас должны снять всякие подозрения в каких-либо чувствах.

– Тебе-то что?! – возмущается Пит. – Ты и так доподлинно знала, что нет больше никаких чувств!

Джоанна на секунду задумывается и смотрит в потолок. – Меня больше интересовало, не полнит ли меня это платье, – отвечает очень искренне.

– Нисколько, – делает ей комплимент Энорабия, – в нем ты похожа на очень стройную ель.

– У тебя нет чувства стиля! – Джоанна даже привстает с места, будто желая защитить свое чувство стиля с помощью кулаков. Пит хватается за голову.

– Вы все здесь больные! – вскрикивает полузадушено.

– И очень умные, – добавляет от себя Бити, как бы невзначай напоминая, откуда взялась у них запись недавних событий. Он, как и Пит, не особенно радуется направленным в его сторону совсем нехорошим взглядам четырех пар глаз. – Я, по крайней мере, очень умный.

– А я маленькая, – вторит ему Каролина.

– А я сильная и злая, – Энорабия вспоминает про оставленный на столе нож.

Джоанна считает до трех, а потом выдыхает скопившийся внутри нее воздух.

– А я больна, да. Вы меня сделали, чертовы победители, – и хватает Пита за руку, чтобы вывести из кухни, на которой даже жалкого апельсина не найдешь. – Мы возьмем себе четвертый этаж! – доносится уже ее голос из коридора.

– Лучше буду спать по ночам, – Энорабия пожимает плечом и никак не поясняет свою мысль внимательной Каролине. – Давай, включай свою шарманку, Вольт, – присаживается рядом с Бити на место, оставленное Джоанной, – все равно здесь больше заняться нечем.

Бити, уже не реагирующий на свое старое новое прозвище, указывает глазами Каролине на целую корзину фруктов, небрежно задвинутую в одну из ниш, завешенную пластиковой шторой. Каролина почти не злорадствует.

И снимает просматриваемое видео с паузы.

…

Бледность Китнисс бросается в глаза; в контрасте с черным обтягивающим комбинезоном, со значительно отросшими и ставшими еще более темными волосами, так небрежно спадающими на лоб, со скулами, никогда так сильно не выделяющимися на лице, она кажется мертвой копией самой себя. От нее не пахнет, разве что, гнилой землей, да и мертвая Китнисс Эвердин никогда не стала бы заявлять хриплым голосом о том, что никогда больше не возьмет в руки оружие.

Энорабия, для которой этот ответ и был дан, рассматривает бывшую трибутку со спокойным любопытством, как рассматривала бы того, кого убила, но внезапно увидела живым. Тему оружия она не развивает, но каким-то совершенно привычным, ставшим почти инстинктивным, движением, хватает стоящую перед собой Каролину, будто желая предотвратить какие-либо необдуманные шаги со стороны своей подопечной.

С ее спокойствием может сравниться, разве что, Бити, чья реакция выражается только в том, что он поправляет сползшие на переносицу очки и чуть качает головой из стороны в сторону. Он знал, что мертвая Китнисс Эвердин живее всех живых, и он знал, что ей предназначена определенная роль в шоу, в котором все они примут, так или иначе, участие. Джоанна поджимает губы. Ей, признаться, больше пришлось по душе тело, опутанное проводами, чем живое, прямостоящее тело. На взгляд Мейсон, у спящей Эвердин не было такого воинственного взгляда, да и худоба, признаться, не так явно бросалась в глаза. Как и гнев; будь у гнева какие-либо зрительные проявления, вся тощая фигура в черном, стоящая так близко и так далеко от Пита, была бы окутана алым пламенем.

Пит, сделавший шаг в сторону, чтобы пропустить вперед себя ту, которую он не мог не узнать, выдает только имя.

– Китнисс.

Но Эвердин не смотрит в его сторону. Губы ее чуть кривятся на ответном.

– Пит, – и далее она будто забывает о его присутствии. – Никто не удивлен? – спрашивает с каким-то вызовом. – Должно быть, Плутарх предупредил всех вас о том, кто вновь будет звездой, – слова ее переполнены злобой и ядом, от которого в восторге остается даже подкованная в подобном проявлении чувств Джоанна. – Я возьму себе Двенадцатый этаж. Никто ведь не против?

Она не смотрит на Пита, и Пит смиряется с тем, что его равнодушие – показное или действительное – становится взаимным. Никто не возражает Огненной Девушке. И Китнисс, легко поправляя переброшенную через плечо спортивную сумку – на взгляд совершенно пустую, быстрым пружинистым шагом направляется в сторону лифта, никого больше не одаривая взглядом.

– Итак, все познакомились с новой версией Китнисс Эвердин? – громко говорит Джоанна еще до того, как за Эвердин бесшумно закрываются двери лифта. – Комментарии, предложения или опасения высказываться будут? – осматривает всех собравшихся с нескрываемым превосходством, и хлопает себя по коленям. – Тогда предлагаю ненавидеть и восхищаться ею единогласно, – и, поддавшись внутреннему демону, встает, доходит до двери, замирает в позе, прежде принадлежащей Китнисс. – Пит. – Выплевывает с издевкой. – Ты не против занять со мной Четвертый Этаж? – внезапно по самодовольному лицу ее пробегает какая-то тень, непрошенное воспоминание, она прилагает все силы, чтобы избавиться от него; ей удается. Пит ничего не имеет против, его мало что интересует из происходящего сейчас, и к реальности его, по хорошему возвращает именно эта тень. Джоанна между тем продолжает дурачиться. – Энорабия. Каролина. Вольт, то есть, Бити, – сбивается с серьезного тона со смешком и набирает побольше воздуха, чтобы остаться в роли Эвердин. – Хеймитч. Хеймитч?

Она уже не издевается. Одним лишь упоминанием затерянного среди других имен человека, она разом сбрасывает шутливую кожу, и под кожей оказываются оголенными нервы. – Хеймитч? – повторяет в третий раз, уже почти жалобно, и мужчина резко встряхивает головой, отзываясь на непривычно заботливый голос.

– Я все еще здесь, – говорит Эбернети хрипло, слишком тихо, и поднимается со своего места медленно, становясь в одно мгновение сгорбившимся столетним трупом, которому каждое движение дается ценой неимоверных усилий. – Беру себе одиннадцатый этаж. Какая непозволительная роскошь, – добавляет чуть более уверенно, но без искры. – Прежде никогда трибуту не отводился целый этаж.

– Эй, ты вспомни еще то, что было при правлении Сноу, – поддевает его Джоанна, но не может избавиться от странного чувства, что все, собравшиеся здесь, проиграли уже по умолчанию в игру, в которую если и начали играть, то еще не зная об этом. – Он ведь будет в порядке? – спрашивает у Пита шепотом, но сама же и отвечает. – Ему нужно только найти бутылку виски, и он поправит свою хандру. А чем займемся мы? На сегодняшний вечер никаких встреч и подготовок не предвидится, так и будем тухнуть перед пустым экраном? – обводит раздраженным взглядом всех оставшихся. – Я безудержно голодна, – выдает вполне очевидную истину. – Вольт, я уверена, ты уже нашел еду.

На кухне Вольт и делится со своими навязанными сотрапезниками тем, что умудряется воспроизвести с одной из камер только что произошедшее в холле. Джоанна, окончательно успокоившись из-за своего внешнего вида, ничуть не схожего с елью, покидает надоевшую ей компанию, захватив с собою и Пита, чтобы подняться на выбранный четвертый этаж, побродить по пустым, каким-то мертвым комнатам и выбрать самую большую, с широкой кроватью и настроить ее под свои завышенные требования. Темные тона, окно во всю стену, почти полное отсутствие лишней мебели – ей так этого не хватало в той жалкой халупе, в которой она вынуждена была влачить свое жалкое состояние, будучи простым жителем столицы с ограниченным бюджетом и отсутствием надежд на его резкое увеличение.

– Конечно, я немного переиграла с пародией на нее, – говорит Джоанна, развалившись на кровати и наблюдая за Питом, который стоит у окна, – но это ведь действительно она.

– Будто сама на себя не похожа, – говорит Пит равнодушно обозревая такой знакомый ему город, который уже начинает играть вечерними огнями.

Мейсон резко садится в кровати. – Ты только представь, Пит, – говорит с несвойственными ей нотками серьезности и даже трагизма. – Ей не дали умереть. Ее почти воскресили из мертвых, чтобы она получила возможность участвовать в шоу. Она терпеть этого не могла, помнишь? Она ненавидела Капитолий во всех его проявлениях. Понятное дело, что она озлоблена на весь мир, и на всех нас. Но это она, новая, единственная версия ее самой, уже не такая героическая, как прежде. Нам остается только надеяться, – девушка изящно сползает с кровати и подходит к Питу ближе, прикасаясь к его плечам кончиками пальцев, дразня слабыми электрическими ударами, – что от нее не будет слишком много проблем. Пит? – она массирует напряженные плечи, расстегивает на рубашке Пита пуговицу за пуговицей – медленно, безумно медленно, и прижимает к нему, и шепчет на ухо, задевая мочку уха горячими губами. – Я скучала по тебе, Пит. Я очень по тебе скучала.

И разговорам о Китнисс Эвердин здесь больше не находится места.

…

Бити доедает очередное яблоко, сидя в одиночестве на кухне, и бездумно перепрыгивает с камеры на камеру, установленными в этом здании. Его почти не интересует то, что происходит на них, хотя мгновение-другое он медлит, прежде чем убраться с четвертого этажа, и мысленно называет себя последними словами, умудряясь разве что не покраснеть, как краснел бы подростком, видя подобные сцены. Его интересует совсем другое – обхват установленного за всеми ними наблюдения. С настороженностью он понимает, что кухня, которую он так и не удосужился покинуть, не под наблюдением. Он ищет подвох. Он ищет тайные ходы, которых не может не быть здесь, в этом огромном здании, похожем на огромную стеклянную ловушку, в которую только что запустили весьма забавных зверьков, чтобы сотворить над ними после что-нибудь чудовищное. В глубине тревожащих его мыслей бьется только одна: что-то чудовищное находится вовсе не в здании. Что-то чудовищное в здание запустили вместе с ними. И эта мысль не дает ему не покоя.

Как оказывается, не ему одному.

Энорабия подкрадывается к нему бесшумно.

– Если бы мы были на Арене, я был бы давным-давно мертв, – говорит Бити, сперва восстановив сбившееся дыхание, а потом устав ждать, когда замершая за его спиной женщина объявит-таки о своем нахождении здесь.

– Мы не на Арене, – Энорабия пожимает плечом, и опять садится рядом. – На Арене я никогда бы не взяла себе таких никудышных союзников. Хотя, конечно, еще кто кого выбрал. Ты барби или барби тебя, и как вам вообще в голову пришло вспомнить обо мне, – голос ее полон горечи и усталости. – Ты уверен, что нас не прослушивают здесь?

Бити кивает.

– Я сам проектировал что-то подобное на другом объекте. Специалисты такого профиля у Капитолия, конечно, есть, но им далеко до меня, – он вздыхает, поймав удрученный взгляд своей напарницы, и поясняет. – Эффи подтвердила все мои данные.

– Эффи вообще может ничего не знать, – шипит Энорабия, – как вообще можно полагаться на эту тупую дуру, если ее здесь нет, и она в этом не разбирается. То, что ей верит Плутарх, играет даже против нее, – говорит тихо, но яростно, и остатки ее сдержанности больше не проявляются на озабоченном лице, – он может использовать ее против нас, Вольт, и он будет использовать ее против нас!

Бити качает головой, но не вступает в очередной раз в бесконечный спор, из которого ни один из них не выйдет победителем. Он показывает Энорабии всех, находящихся в здании людей, мельком, не желая задевать чьего-то личного пространства. Каролина сладко спит, завернувшись в сразу три покрывала, Джоанне, напротив, не нужны одеяла, а Пит не спит, очертенело рисуя что-то в одном из своих блокнотов в одной из комнат на выбранном ими этаже.

– Весь обслуживающий персонал прибудет только утром. Они займут весь первый этаж, пустующие этажи будут быстро переоборудованы под комнаты, в которых из нас опять сделают Трибутов, в подвале опять начнут устраивать тренировки, – говорит Бити быстро. – Пока все идет по плану. Кроме того, что пока мы все предоставлены самим себе.

Энорабия коротко смеется, и замахивается кухонным ножом, который не выпускает из рук. Каждый удар ее сопровождается неприятным свистом, острие лезвия задевает столешницу, но не оставляет никаких следов. – Один военный, второй военный, – нараспев считает она. – Мы все здесь под колпаком, Вольт, ты забываешься.

– Они все снаружи, а мы все – внутри.

– Это чертовски хреновое преимущество, черт побери. Это даже не преимущество никакое, – фыркает профессионалка. – Нас созвали сюда, как на Пир созывают к Рогу изобилия. Ты помнишь, чем заканчивается Пир? – она не дожидается ответа. – Меня безумно бесит лишь то, что мы пришли сюда вовсе не за чем-то очень ценным. Мы просто сюда пришли. Подозреваю, что ради нее, – показывает на Китнисс, бездумно расхаживающую по пустым комнатам двенадцатого этажа. – Или ради него, – тычет ножом в ушедшего в какую-то иную реальность художника, сейчас совсем не кажущегося тем Мелларком, который Враг Номер Один. – И это одинаково плохие расклады, Вольт, потому что обычно эти двое выживают, а все, кто рядом с ними – нет.

В здании оживает лифт, и никто из них, сидящих у монитора, не задается вопросом, почему Хеймитч перепутал кнопку своего этажа с кнопкой этажа, который выбрала себе Китнисс Эвердин.