Текст книги "Искры на воде (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

35

15 января 1920 года был обычным зимним днём, если бы не этот случай. К концу дня в деревню прибежал подросток из Туманшета, парнишка искал дом Антипа Кузнецова. Не сельсовет, а дом обычного крестьянина, который пользовался большим авторитетом, чем новая власть. Никита, коловший дрова во дворе, завёл мальчишку в дом.

– Мне нужен Антип Кузнецов, – заявил подросток.

– Ну, я Антип Кузнецов, – вышел из-за стола хозяин. – А ты чей будешь?

– Меня дядя Игнат послал, велел записку лично тебе передать. Не брешешь, что ты Кузнецов?

– Кобель брешет и то не всегда, давай писульку.

Парнишка вытащил из шапки записку.

– Это Комов Игнат? – уточнил Антип.

– Да, он.

– Мать, накорми-ка почтальона.

Игнат писал, что с Тинской идёт белая армия Каппеля, будет проходить по нашим местам. Ведут себя по-звериному: режут скот, забирают хороших коней, насилуют молодых девок. Если не хотите большой беды, примите меры.

– У вас в деревне всё спокойно? – спросил Антип мальчишку.

– Ничего. К дядьке Игнату прискакал кто-то, чуть собак не затоптал, а так тихо.

– Останешься ночевать у меня. Игнат просит в ночь тебя не отправлять. Я и сам понимаю.

– Я добегу, – попытался спорить мальчишка, но Антип поднял руку и сказал:

– Утром побежишь, как развидняет. Волки в округе балуют, ночью могут скараулить. Никита, позови «власть». И мужиков надо созвать.

Бутьянов прибежал быстро, он был немного-растерян. Чего ему наговорил Никита, Антип не стал допытываться:

– Васька, я понимаю, что белые тебя не пожалуют, вот и запрягай коня, который получше, да уезжай на неделю подальше от деревни. Белая армия идёт, что делать будут, не ведомо. Если, не дай бог, разузнают про тебя, могут и расстрелять.

– Откуда вести? – Васька взял себя в руки и стал рассуждать здраво.

– Сообщили. Ты не жди утра, уезжай прямо сейчас. Пока на Перевоз, а там уже – твоя власть, в обиду не даст. Если точно не узнаешь, что никого нет, не возвращайся. Авось мать-старуху не тронут. Это я тебе на всякий случай говорю, верю, что в нашей деревне иуда не живёт.

Васька уехал вместе с младшим братом. Мужикам Антип предложил собрать хороших коней и угнать их на дальние покосы. Там есть сено невывезенное, можно прожить несколько дней. В копнах и переночевать удобно, не замёрзнешь.

– Коней погонят фронтовики, мужики сильные, опытные. Вы, ответственные за артельное добро, на вас вся надёжа, давайте собирайтесь. Оружие припасите: волки бродят кругом.

Когда фронтовики ушли, Антип сказал:

– Специально их отправил. Не утерпят чего – устроят бучу, тогда постреляют их всех. Лучше пусть там поживут, целей будут, жизнь не завтра кончается. Вот ещё что, мужики. Девок молодых спрячьте, внучек ваших и дочек, от греха подальше. Просьба всем вести себя достойно, с разумом. Из-за мелочей в склоку не вступать.

– Вот и наступила хорошая жизнь, – проговорил Кузьма Захаров, – борониться от своей армии приходится. Давно ль в ней наши сыны были, что же такое творится! Боже мой, как же так?

Селяне, нахлебавшиеся горькой жизни до отвала, не хотели понимать и принимать происходившее вокруг безобразие. Красные, белые, большевики, меньшевики. Что за масти такие? Кричат про народную власть, чтоб народу лучше жилось, а как хлеб без труда вырастишь? Легко ничего не даётся. Значит, врут те, кто обещает лёгкую жизнь. А многие поверили.

Просидели старики допоздна, проговорили, да так до конца и не поняли ничего.

Хороших коней угнали ещё ночью. С утра прятали всё, что могли, да поглядывали на окраину деревни, откуда должна появиться армия. Ждали, ждали и дождались. Ближе к вечеру появились верховые с винтовками за спиной, за ними на санях везли имущество и раненых солдат.

Третья армия Колчака под командованием генерал-лейтенанта Каппеля после предательства генерала Зиневича с тяжёлыми боями прорвала окружение под Красноярском и двинулась на восток, в сторону Иркутска. Пробираться приходилось по руслам замёрзших рек. Двигаясь по реке Кан, генерал провалился в воду, но никому ничего не сказал. Когда его через несколько дней осмотрел врач, оказалось, что уже поздно: на ногах развивалась гангрена. Смертельно больной генерал не покинул свои войска, продолжал ехать на коне, привязанный к седлу. В Тинской войска разделились. Часть во главе с Каппелем пошла по Московскому тракту. Остальные, с генералом Сахаровым во главе, пошли в обход Тайшета – через Саранчет, Туманшет и Камышлеевку. Добрались до деревень Тальской и Благодатской, дальше через Тым– быр вышли на Замзор. Там соединились с основными частями армии, удачно, без боёв проследовавшими Суетиху и Тайшет. Шли не через сам Тайшет, а южнее, через Луку, Авдюшино, Луговское, Андреевку. Армия в большинстве своём состояла из пленных красноармейцев, которые при случае переходили к противнику или дезертировали. Условия похода были очень тяжёлые: морозы доходили до пятидесяти градусов. Все деревни вдоль тракта были пусты, поэтому пришлось разделиться. Практически небоеспособная, голодная, с большим количеством обмороженных и простуженных солдат, армия ползла на восток, по пути занималась мародёрством и грабежами. Заходили в нетронутые Гражданской войной деревни, забирали хороших лошадей, оставляя в лучшем случае полуживых, резали скотину, забирали тёплые вещи. О таких её подвигах весть летела впереди армии. Кто успевал, старались попрятать всё, кто не смог спрятать, теряли нажитое.

Вот такие войска входили в Камышлеевку шестнадцатого января 1920 года. Вся колонна расползалась по деревне, заходя в дома и располагаясь на ночлег. Кто-то из солдат сразу шёл в хлев, били кур и овец, то, что можно было быстро сварить. Хозяева молча наблюдали за грабежом. Солдаты всё делали без разговоров, ничего не спрашивая, ничего не говоря; пристрелили несколько собак, рьяно охранявших хозяйское добро. Правда, пожалели коров, но высматривали коней. Кое-каких забрали, оставив взамен худых и измождённых. В котлах варили мясо, тут же съедали и варили ещё. Что оставалось, забирали с собой, никто не знал, что будет завтра. Сельчане не препятствовали мародёрам, поэтому обошлось без насилия, никого не тронули. В каждом доме хозяева сидели где-нибудь в уголке и безмолвно наблюдали. Так было до полуночи, потом всё понемногу угомонилось. Ни офицеров, никакого руководства не наблюдалось. Обезумевшие от холода и усталости, солдаты словно никого не видели, а утром, с рассветом, стали грузиться в повозки, и уже к обеду в деревне не осталось никого. Многие не досчитались своей скотины, но никто не лил слёзы, могло быть и хуже. Ещё трое суток мимо тянулись редкие повозки с ранеными, но в деревне больше никто не остановился. Через три ночи пригнали лошадей, которых удалось сохранить. Всё обошлось. Деревенская власть, Васька Бутьянов, приехал только в начале февраля, опять закрылся в своём сельсовете и никому не докучал. Его матери, которая лишилась всех кур, собрали с десяток хохлаток с тех дворов, где все сохранились. Татьяну Бутьянову в деревне жалели. Мало, что вдова, так и сыны: один недотёпа, а другой бумажки перекладывает в сельсовете, про домашнее хозяйство и забыл.

36

Вот так и прошла Гражданская война мимо деревни. Не разозлила, не сделала врагами камышлеевцев. Наступала весна двадцатого года, пришла новая жизнь. А деревне было уже больше двадцати лет. Тогда, в двадцатом, когда ещё продолжалась Гражданская война, сельчане верили, что в будущем станет только лучше. Никто ещё не знал и не догадывался, что уже через семь лет деревня одной из первой в Тайшетской волости, после Конторки, станет колхозом. Даже и мыслей не было, что через десять лет кучка активистов, понукаемая властями, начнёт раскулачивание соседей. Часть из активистов будет принимать решения и выполнять план по раскулачиванию, другие после собрания будут предупреждать своих соседей о беде. Раскулачивали из-за хорошего дома, который после освобождения тут же занимали активисты. Из-за хорошей коровы, не беря во внимание, что в семье много детей. И стала деревня разъезжаться. Раскулаченные уезжали в Тайшет, Суетиху, Юрты, бросая всё, что нельзя было забрать. Большой план был спущен активистам, много домов осталось брошенными. Рабочих рук лишились колхозники. Хорошо, хватило ума не пролить кровь односельчан.

А план по производству сельхозпродуктов никто не уменьшал. И уже в конце тридцатых выбранные люди опять поехали вербовать на жительство в Сибирь крестьян из Центральной России, где сполна познали голод. И снова в тридцать девятом году приехало много поселенцев в Камышлеевку. Заселили их в брошенные дома, заставили вступить в колхоз. И снова люди радовались, что хоть здесь наелись хлеба досыта, вкус которого они уже и забыли в родных краях. Хотя и не было помощи, как первым переселенцам, но многие удержались, остались, потом прижились и не желали места лучшего. Несмотря на все невзгоды, на все беды, в деревне остались доброжелательные отношения среди жителей до самого конца. До тех пор, пока разными экспериментами над деревней не выжили всех жителей с обихоженной земли.

В семидесяти километрах от Тайшета, в южном направлении, есть на дороге место, обозначенное знаками «д. Камышлеевка» начало и «д. Ка– мышлеевка» конец. Все дома: и те, что были построены самыми первыми поселенцами и возведённые в последующие годы, развезли по округе. Теперь ничто не напоминает о прошлом, кроме некоторых развалин и черёмух, посаженных некогда возле домов. Только в самом начале деревни, откуда она пошла, стоят три дома как укор, напоминающий, что не так давно здесь было около восьмидесяти дворов и счастливо жило более четырёхсот человек. Не радуют взгляд изъеденные мелкими оврагами и заросшие молодыми соснами да осинами поля за речкой, которые когда-то пришлось раскорчёвывать до кровавых мозолей. Осталась жива берёзовая роща, только постарела, сникла. И никто не подрубает уже деревья, чтобы набрать соку по весне. Высохли и упали тополя, украшавшие улицу напротив мыльниковской усадьбы.

Иногда встретятся бывшие односельчане в городе на рынке, вспомнят прошлое, да разойдутся. Немного их уже и осталось.

Братья
_Роман

А нужно ли искать свою дорогу?

А стоит ли позвать с собой друзей?

Пролог

Хлёсткий выстрел разорвал тишину притихшего осеннего леса. Пожелтевшие берёзы вдруг заволновались, зашелестели, зашумели, размахивая космами. На раскрасневшейся осине мелко задрожали листочки, словно испуганные резким звуком. Ворковала небольшая речушка, выныривая из-за крупных валунов и опираясь на небольшую песчаную косу, а потом пряталась в камнях и весело ворчала. На другом берегу речки высокая перезрелая трава склонила голову к воде. Речные струи цепляли её за макушку, тянули в воду и отпускали. Трава сердито дёргалась, но опять скрывалась под водой.

На песчаной косе лицом вниз лежал без движения человек. Ветерок слегка шевелил его разлохмаченные волосы и ветхую одежонку. Рядом едва дымился небольшой костерок, на котором стоял закопчённый котелок, неподалёку валялись лопата, лоток для промывки песка и тощая котомка.

Через некоторое время на речную косу, озираясь, вышел рослый человек, одетый в самошитые одежды местной народности – карагасов[2]2
  Карагасы – так в начале тридцатых годов XX века называли тофалар. Тофалары – народ, проживающий в предгорьях Восточных Саян, в Нижнеудинском районе Иркутской области.


[Закрыть]. Суконный халат, вышитый по верху и низу орнаментом, запахнут и перехвачен широким поясом, на котором висели небольшие мешочки. Голова покрыта платком, завязанным на затылке, в руках приготовленное к выстрелу ружьё. Внешне человек был похож на карагаса, только любой опытный таёжник определил бы в нём не слишком умелого в тайге человека, а значит, это был не карагас. Да карагасы и не ходят с ружьями, они охотятся с луками. И походка у человека была нетаёжная: широкая, тяжёлая, хотя и крадущаяся, шаг длинный, неосторожный. А самое главное, не станет карагас стрелять в людей, не приучены они к такому делу. Всё отдаст: оленей отдаст, собак отдаст, но стрелять в человека не станет.

Странник, поглядывая в сторону леса, подошёл к лежащему на песке человеку, тронул его дулом ружья, перевернул ногой и стал вытряхивать из котомки вещи. Потом, не найдя ничего, принялся обшаривать убитого. Достал какую-то тряпочку, разложил на ладони содержимое, улыбнулся, спрятал добычу в мешочек на поясе и быстро скрылся в лесу.

– Недоброе дело сделал он, ох, недоброе, – сказал Евсей Цыганков брату Родиону.

– Может, догнать его и того? – спросил брат.

– Нехристь, – сказал Евсей. – Кому чужая кровь добро приносила? А догнать его стоит и присмотреться надо, кто это, а то ещё и доведётся встренуться. Ты давай его догони, разгляди издалека, но сам не показывайся. Может, узнаешь кого. Людей здесь немного, чужие не шляются.

– Я спехом.

– Родька, я сказал: не показывайся на глаза.

Родион кивнул и растворился в лесу, словно его и не было.

Братья Цыганковы понемногу промышляли золото. Уходили с ранней весны на промысел в верховья Бирюсы, где золото буквально валялось под ногами. Поначалу приходилось искать металл наугад на небольших речушках, притоках Бирюсы, но со временем удалось свести дружбу с карагасами, тем были известны хорошие золотоносные места, про которые они рассказывали братьям за искреннюю дружбу и за стоящие подарки. Поначалу младший, Родька, стал мыть золото как ошалелый, глаза у него сверкали от неуемной жадности, но рассудительный старший, Евсей, быстро погасил тот огонёк. Сначала врезал посохом вдоль спины, а потом медленно и доходчиво объяснил, что золото – это лишь металл, за который дают хорошие деньги, как и за соболей и за другие товары.

Прошло немного времени, и Родион вылечился от этой болезни. Несколько раз они с братом находили убитых одиноких старателей, которых самим приходилось хоронить, тогда и понял младший брат, что прав Евсей, не стоит человеческая жизнь этих жёлтых комочков.

С тех пор не стал Родька надрываться в работе, с уважением смотрел на брата, перенимая спокойный хозяйский подход к делу. И вместе они за лето намывали металла достаточно, чтобы пережить холода в своей деревушке из десятка домов, спрятавшейся в тальниках вдоль небольшой речки – и не больше. Никогда не хвалились ни перед кем золотом и не транжирили деньги на потеху людям. Просто жили, стараясь не отличаться от других, хотя и не бедствовали. Бывало, что и соседей выручали копейкой, когда надо было, но не в долг, а за отработку. Когда приходила пора сенокоса, а братьев не было дома, деревенские мужики, Еремей Трухин, Иван и Семён Никитины, Маркел Дронов и другие, заготавливали сено на себя и на Цыганковых, так как знали, что обижены не будут. Хмельное братья не жаловали, хотя в праздники и принимали для порядка, но это было в меру и без продолжения.

Когда брат вернулся, Евсей уже наполовину выкопал могилу. Место выбрал на берегу, куда не доставала вода, рядом с небольшим кедром.

– Я узнал его, того душегубца, – сказал Родька. – Это Чирей, мы его в Благодатской видели, он там гулеванил возле реки.

Евсей кивнул на слова брата и промолчал. Родька подменил его, быстро докопал яму, помог дотащить мертвеца до места. Аккуратно положили тело на еловый лапник, туда же расположили все вещи убитого, прикрыли ещё лапником.

– Будешь читать молитву? – спросил Родька Евсея.

– Конечно, буду, чай, крещёный был человек, крестик имеется.

Евсей медленно стал читать молитву. Затем Родька закопал покойника и принёс с реки большой валун, положив его вместо креста.

К вечеру они спустились к Бирюсе, где и устроились на ночлег. Костёр развели под крутым берегом напротив высокой скалы, чтобы не быть на виду. Раз народ пошаливает, то не стоит сидеть в отсветах пламени. Поужинали ещё засветло, попили чаю, настоянного на травах, приготовили лапник для постели. От земли даже летом в тёплую погоду натягивает холод, а уж осенью тем более. Но на толстой постели из еловых лап, да ещё у костра, можно спокойно спать, не боясь простудиться.

Евсей долго молчал, потом вдруг заговорил, вспомнив убийцу:

– Гляди-ка, чем промышляет? Бога совсем не боится. Надо держаться от него подальше.

– И чего? Вот он и будет ходить да злодействовать? Может, как-то остановить его? – спросил Родион.

– Он своё найдёт, Бог знает, как наказать убивца, а ты не смей, не бери грех на душу. – Евсей строго посмотрел на брата.

– Да я ничего, мне какое дело?

– Другое дело, если борониться от него будешь, дак и то не нужно до смерти убивать. Разве что при нужде большой. О чём мы говорим, прости меня, Господи. Человека сгубить, словно курёнку голову отсечь. Нет, Родька, обходи такой грех подальше, потом всё спросится.

– Да я ничего. Я и обхожу подальше, – пробормотал Родион, укладываясь на лапник.

Костёр ещё потрескивал углями, успокаиваясь и покрываясь белесым пеплом; вздыхала, всхлипывая, река, а Родька уже мирно посапывал. Евсей ещё долго ворочался с боку на бок, прислушиваясь к ночным шорохам, пытаясь уловить что-то необычное. Туман прохладным влажным покрывалом сполз с верхов речушки и, прикрыв путников, скатился в Бирюсу. Воздух стал плотнее и звонче, каждый шум усиливался. Но, ничего постороннего не расслышав, Евсей расслабился, и сон сморил его.

1

Родом Цыганковы были из Алзамая. Там имели небольшую хатёнку, кусок земли, который не мог прокормить небольшую семью из четверых человек, поэтому нанимались на разные работы, приносившие дополнительный кусок хлеба. Отец, Митрофан Цыганков, с молодости был удачливым охотником, ходил к далёким Саянским гольцам и всегда возвращался с богатой добычей. Купить добротную пушнину желающих хватало, а за добрый товар и цену давали солидную. Скопил Митрофан немного денег да и сосватал себе невесту из зажиточной семьи. Пелагея не слыла первой красавицей, но и в последних не была, с хозяйством справлялась успешно. Вскоре родился первенец – Евсей, которого так назвали в честь деда. Не купались в роскоши Цыганковы, но жили достойно, да только недолго.

Однажды Митрофан столкнулся в лесу с шатуном, а разойтись не получилось. Медведя охотник завалил, но и самому досталось с избытком, поломал зверь Митрофана изрядно. Лечился он долго, но так и остался хромым и немощным, в лес ходил только за грибами и ягодами недалеко от деревни. Тут и стало горюшко заглядывать к Цыганковым. Подрос Евсей и стал в лес бегать, иногда и добычу приносил: то птицу какую поймает, то белок добудет. Появилась, было, надежда на сына. Тогда-то родился и ещё сынок. Не знали: то ли горевать, то ли радоваться, решили, что это Божья благодать, и окрестили его Родионом, в честь другого деда. За делами и заботами рос парнишка, не требуя к себе особого внимания, по возможности помогал родителям. К тому времени Евсей уже многое перенял от своего отца и добывал соболей наравне с опытными охотниками.

Но тут новая беда обрушилась на семью Цыганковых. По осени отец с матерью пошли собирать клюкву и не вернулись. Искали их братья, искали, только не обнаружили никаких следов. Всякое передумали, да что толку? Так и не нашлись Митрофан и Пелагея Цыганковы, и стал Евсей брату ещё и за родителей. Две зимы мыкались братья в родительском доме, пытались приспособиться к жизни, но из нужды выбраться не удавалось. Тогда-то и услышал Евсей от людей, что на реке Бирюсе жизнь полегче будет, а ещё услышал, что там на речке Бирюсе золото под ногами валяется – только подбирай. Собрался Евсей, взял брата и направился за «лёгкой жизнью». Дошли до Бирюсы и остановились в селе Конторка, что раскинулось на берегу этой самой реки. Решили присмотреться, разузнать у людей, куда можно податься дальше.

Конторка – село большое, по здешним меркам, людное. Здесь находилась волостная управа, власть государева, была большая церковь, имевшая достойный приход не только из своих жителей, но и из близлежащих небольших деревень. Село делилось на три части. Середина села, где проживали старожилы и зажиточная часть населения, называлась Тарай; селяне победнее жили в Мамаевке, на окраине Конторки. Была ещё и Лавинка, там обитался пришлый люд со всей матушки России, пришедший сюда на свой страх и риск за лучшей долей. Люди, кому не удалось поймать птицу-удачу за хвост, ютились в небольших халупах, пробиваясь сезонными работами на богатеев, рыбачили на реке, охотились в окрестностях. Счастье, по словам старожилов, попытать можно было в верховьях Бирюсы, Тагула или Туманшета. В тех краях населения практически не было: редко встречались одинокие заимки. Только далеко – далеко в отрогах Саян, откуда катила свои воды Бирюса, жили инородцы – карагасы. Жили они бедно, промышляли охотой. Всего богатства было у них – олешки да охотничьи собаки, которых они берегли и ценили пуще жизни. Добывали карагасы соболя, белку, били диких оленей и лосей на мясо, в быту использовали шкуры животных.

Евсей решил пристроиться к кому-нибудь в работники на первое время, а потом видно будет. Родька тоже уже был работник, по хозяйству управлялся исправно, и вдвоём можно было прожить до весны.

В поисках работы Евсей забрёл в лавку и спросил стоящего за прилавком молодого парня, нарядно одетого в косоворотку и широкие штаны, заправленные в сапоги, начищенные до блеска:

– Ты, что ли, за хозяина будешь?

Парень пригладил волосы, смазанные маслом, и внимательно осмотрел пришлых.

– По делу интересуетесь али просто так?

– По делу, – твёрдо сказал Евсей.

– Тятя, к тебе по делу! – крикнул продавец.

Через некоторое время из двери показался невысокого роста полноватый хозяин в засаленном сюртуке. Он вопросительно посмотрел на посетителей.

– Ну?

– Работы не найдётся? Нам бы до весны дожить.

– Охотник?

– Приходилось и охотиться.

– Брат, что ли? – кивнул он на Родиона.

– Брат.

– Выходит, сироты?

– Так найдётся место? Если нет, тогда пойдём дальше.

– Заходи, поговорим: глядишь, и сыщется чего-нибудь.

Хозяин кивнул, чтобы шли за ним, и направился внутрь лавки.

Комнатёнка, куда привёл их лавочник, была тесная: небольшой стол, скамейка у стены да шкафчик с навесным замочком, распахнутый наполовину – вот и всё. На столе лежала закрытая толстая засаленная тетрадь в твёрдой обложке, стоял пузатый графин с водой и два гранёных стакана.

– Не по чину, но садитесь на лавку. – Хозяин сел за столик напротив братьев. Взял тетрадь, открыв на нужном месте, поводил пальцем по строчкам, потом немного подумал и положил тетрадь в шкаф.

– Рассказывай о себе, а я послушаю, – сказал он Евсею.

– Говорить-то и нечего, – смутился Евсей.

– Так уж и нечего. Откуда пришёл сюда, чего замыслил? Я смотрю, ты парень не чета нашим деревенским ветродуям, может, и сгодишься мне. И работа найдётся, и наперёд жизнь определишь. Ты говори, говори.

Почувствовав участие к себе, Евсей рассказал всё без утайки с той детской наивностью, с которой малый ребёнок рассказывает матери про свои обиды. Только Евсей не жаловался, рассказывал, как пошли они с братом искать свою долю. Единственно, о чём умолчал Евсей – это о золоте, о котором слышал от людей.

– Что ж, коли так, то найду вам работу, а там поглядим, чего вы стоите. Зовут меня Илья Саввич. Скажи Нестору, чтобы определил вам место для проживания.

На удивлённый взгляд Евсея хозяин кивнул в сторону двери:

– Сын мой там на торговле стоит, он покажет. Вечером обговорим работу.

Поселились братья в небольшом домике, стоявшем на краю двора, в котором жили работники. Вид комнаты был удручающий: почерневшие низкие потолки, закопченные стены, нары вдоль двух стен, покрытые толстым слоем соломы, укрытой мешковиной. Рядом находился большой стол из толстых плах, выскобленный добела; небольшое окошечко, через которое поступал хоть какой-то свет, выходило на огород. На давно не мытом стекле громко гомонили толстенные мухи. Пол был чистенько выметен, на печке, стоявшей посредине помещения, на загнетке лежали сосновые лучины, служившие для освещения в вечернее время.

– Выбирайте себе место, где понравится, пока свободно, скоро здесь будет не протолкнуться, – сказал Нестор и вернулся в лавку.

– Давай поближе к окну займём местечко, – сказал счастливый Родион. – Там посветлей будет.

– Нет, брат, давай поближе к печке, скоро зима покажет, где светлее, а где теплее.

Родька бросил котомку возле печки, а сам прошёл к окну. Из окна виднелся огород, за огородом стеной стоял лес, только немного сбоку виднелись просветы, там несла свои воды Бирюса.

– У окна веселее, – сказал Родька, но котомку оставил на месте.

Лето прошло быстро. Братья работали вместе сначала на покосе,

потом на заготовке грибов и ягод, которые большей частью продавались в лавке проходящему мимо люду, остатки сохранялись для работников на зиму, а уж зима здесь, что тебе разогретая смола – тянется, тянется, и не дождаться тёплых дней. Лишь только справили осенние работы – выпал снег. Покров отпраздновали, а там и братья разошлись по разным работам: Родион остался при хозяйстве, мал ещё для тяжёлой работы, а Евсей с небольшой компанией работников отправился на заготовку леса.

Родька работал на скотном дворе: чистил у коров и свиней, навоз выносил на середину двора и складывал в кучу, таскал сено скотине, стелил солому в хлевах. С работой справлялся, времени хватало и отдохнуть. Другие работники не трогали мальчишку, хотя многим хотелось переложить часть своих забот на парнишку. Боялись Евсея. Помнили случай, после которого на Евсея стали смотреть с уважением.

Как-то Евсей с братом поздно вечером шли с реки мимо компании подвыпивших парней. Среди них был деревенский кутила, силач и первый забияка – Маркел Дронов. Парни сидели в ожидании девчат, не упускавших случая сбегать на вечёрку и потанцевать под гармошку Ваньки Хомутова. Ловко обращался Ванька с гармошкой, наловчился так перебирать кнопочки, что чертям тошно было. Все ребята были из района Мамаевки, а значит, имели повод придраться ко всем, кто из другого района. Евсей жил на Тарае у лавочника Хрустова.

– Эй, стой! Ты чего здесь ходишь, как у себя дома? – начал Маркел.

Евсей остановился. Бегать от кого-либо он не собирался, хотя в кулачных потехах не был мастером. Приходилось в детстве драться со сверстниками, так это просто была забава, а здесь целый медведь перед ним.

– Давай сойдёмся на кулачки, если побьёшь меня, будешь спокойно здесь ходить, – улыбнулся Маркел.

Он говорил заносчиво ещё и потому, что Евсей на полголовы был ниже его. Парни посмеивались, лузгая семечки.

– Чего, боишься на кулачки, может, тогда с твоим братом стукнемся, он посмелее будет?

Толпа захохотала. Видя такую поддержку, Маркел ещё больше расходился.

– Ладно, давай сначала ты меня вдарь, а там посмотрим: может, ты баба в штанах, а не мужик.

Хохот разозлил Евсея, он хоть и не был велик, но скроен и сшит ладно, и рука у него была тяжёлая. Всё произошло мгновенно, Евсей всю свою злость вложил в удар, и попал удачно – прямо в подбородок. Маркел, словно подрубленное дерево, упал на дорогу прямо лицом в пыль. Когда он очухался, Евсея с братом уже не было.

– Что это было? Чем это он вдарил?

Над Маркелом никто не посмел смеяться, но деревенская молва быстро разнесла новость по селу. С тех пор к Евсею больше никто и не пытался приставать, а Маркел как-то встретил его, обнял, похлопал по плечу и сказал:

– Уважаю. Ты не бойся, тебя и твоего брата никто больше не тронет.

Евсей улыбнулся ему.

– Ну, ты врезал мне! Никто никогда так не бил! Уважаю! – Маркел, казалось, был даже доволен, что получил такой отпор, но характера не поменял и оставался всё таким же гулякой и дебоширом, но с Евсеем сблизился.

Вскоре Евсея с мужиками отправили на лесозаготовку. Лес готовили недалеко от реки. Таскали лошадьми на берег, на льду вязали небольшие плоты, чтобы весной по большой воде сплавить их до места. Поначалу молодые крепкие парни работали с шутками-прибаутками, но со временем замолчали. Работа вытягивала силы, а кормёжка была не ахти какая. Лавочник Хрустов для промысла выделил ружьё, которое доверил Евсею:

– Нужно будет мясо, добудешь для компании, работа тяжёлая, я знаю, сам прошёл всё. Только береги ружьё, цены немалой, две коровы стоит, не дал бы, да только без него в лесу нельзя.

Евсей добыл лося только через неделю охоты. Маркел ворчал:

– Видно, охотник ты никудышный.

– А лес – это не хлев, пошёл да забил, походить надо и поискать. Да и вы шумом всё зверьё поразогнали, даже следов не видно.

Нашёл зверя Евсей в густых пихтачах, достаточно далеко от заготовщиков. Одним выстрелом завалил молодого сохатого. Разделав лося, охотник взял мяса, сколько мог унести, и быстро направился к месту стоянки.

За остальным мясом ехали на санях. Снег был невелик, и лошадь шла ходко. Из чащобы мясо выносил Маркел как самый крепкий из всей ватаги.

– Молодец, братушка. – Так звал Маркел товарища, передразнивая Родиона. – Теперь повеселимся ложками. Ещё бы четверть самогона на каждый глаз, и можно лес валить.

– Таскай, а то вечереет уже, скоро темно будет.

Приехали уже в глубоких сумерках. Кашевары сразу взялись за дело. Мужики дружно потянулись к столу, застучали деревянные ложки по одной большой миске, из которой ужинали все вместе. Ели мясо молча, наскучались на постной каше. Кашевар взял заднее стегно и вынёс на мороз, чтобы завтра порадовать работников деликатесом – строганиной. Мало, что может сравниться с тонкими кусочками мяса, наструганными ножом и сдобренными солью.

После еды пошли разговоры, послышался смех – полегчало.