Текст книги "Искры на воде (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 44 страниц)

41

В середине апреля 1926 года небольшой обоз из пяти подвод последний раз шёл вверх по Бирюсе. Ещё до встречи с друзьями братья Цыганковы уже знали, что принято правительственное решение сделать карагасов оседлыми, расселив их в трёх посёлках. Теперь заставят охотников разводить коров и лошадей, отнимут у карагасов исконный промысел – охоту. Не все охотники подчинятся такому указу, но со временем у них отберут участки тайги, где они промышляют сегодня.

И теперь обоз шёл в неизвестность: никто не знал, будет ли кто ждать их на стойбище.

– Мишка обиделся, что его не взяли, – сказал Родион брату.

– Мишка ещё находится, какие его годы, а я вот в последний раз пошёл. Помнишь, Лаврен просился с нами, душа, видно, просила проститься с карагасами. А ведь пришло и моё время, и меня просто потянуло в те края, да так потянуло – душу вынимает. А дома без мужика никак нельзя, сам знаешь, да и твоим помогать надо.

– Да, знаю я, просто думаю, как быстро привыкаешь к такой жизни. Вот скажи мне, мол, давай живи там, так ведь отказался бы, а иногда приходить – милое дело. Вроде как в жару водички испить.

– Всё думаю: как получится в этот раз. Круто новая власть взялась за карагасов: хотят посадить на месте, сделать для них райскую жизнь, отняв привычную.

– Тебя из Тальников никуда не пускай, так и ты взвоешь, а они без тайги и вовсе не проживут. А кормиться чем будут? Без охоты у них и работы нету. Охота – и та без оленей у них не получается.

– Не приживутся они на одном месте, разбегутся. Они же, как дети, за ними глаз да глаз нужен. Для себя рыбы поймать не хотят, а другую работу делать и вовсе не пожелают.

– Жалко их. Люди хорошие.

– Жалко. Считай, полжизни с ними в дружбе, а ничего сделать нельзя – не старое время. Там, если деньги есть, то решить всё можно было, а сейчас и деньги есть, только купить на них нечего. Ладно, не рви душу.

– Чирей-то пропал тогда, – сказал Родион. – Нынче с мужиками в Благодатской разговаривал. В тот раз прискакал он от нас к Никодиму, давай у него перед носом наганом махать и требовать денег, да только Никодим и сам не промах. Говорили, будто пальба была, а потом кто-то видел, как ночью мешки в реке топили. С тех пор и не видно Чирья. Никодим тоже вскорости уехал – и с концами. Вроде бы в Суетиху переселился, а уже три года о нём ни слуху ни духу.

– Тебе какая забота?

– Нет, ничего. Просто вспомнилось.

– Я тебе еще когда говорил, что Бог сам накажет его – вот и свершилось.

– Теперь в Благодатской и остановиться не у кого.

– А более и ни к чему. Тесть твой говорил, что с товаром в другой раз не выгорит, его дружка попёрли с должности, а больше взять негде.

Стойбище стояло на месте: горели костры, валялись полуголодные собаки. Ребятишки, завидев обоз, бегом кинулись навстречу.

– Ну, здравствуй, Оробак, – сказал Евсей, обнимая друга – Где Эликан?

– Эликан стал, как кобель, уже днём спит, сейчас выползет из чума.

– Какой ты старый стал, – шутя, сказал Родион. – На охоту бегаешь?

– Мало-мало бегаю, – улыбнулся Оробак.

Вышел и Эликан. За последний год он сильно сдал: согнулся, глаза слезились. Старик обрадовался гостям.

– Думал, что уже не придёте, совсем худые времена стали. – Старик присел на валёжину у костра.

– Как поживаешь, Эликан? – спросил Евсей, присаживаясь рядом.

– Мне немного осталось, а вот им плохо придётся, – сказал старик.

– Может, ещё и обойдётся?

– Был я на суглане. Сначала забрали шкурки, а потом затеяли собрание вместо расчёта. Мы уже не карагасы, мы тофалары. Теперь, если сказал, что я карагас – это как будто выругался. Выбрали какие-то Советы, которые и будут теперь править нами, будто мы и без них раньше не жили. Сказали, что отменили все налоги, но за пушнину рассчитались плохо. Раньше с налогами выходило лучше.

– Эликан, вы же сами выбирали власть? Почему так вышло? – спросил Евсей.

– Ты же нас знаешь, если карагас не понимает чего, он просто молчит, а чтобы отвязались побыстрее, проголосует хоть за что. Вот и подняли руки. А там наверху без нас всё уже было решено. Захотели они карагасов посадить на одно место, чтобы они никуда не ходили, отнять охоту, чтобы только разводили оленей да коров. Говорят: плохо карагасу зимой в тайге, а на одном месте, когда все рядом, будет легко. Только что будет делать карагас зимой в стойбище, когда не надо будет соболя гонять, белку стрелять? Будет сидеть в чуме и трубку курить? Плохо решили на суглане. Некоторым понравилось так жить, ушли довольные, только кто их будет кормить? Сказали, что государство позаботится. Где ты видел, Евсей, чтобы кормили за просто так?

– Я думал, что у нас времена плохие настали, а у вас ещё хуже.

– Я решил, что будем кочевать, сколько сможем. А за соболей и белок муки купим – по лесу ещё промышляют купцы. Их с суглана выгнали, сказали, что народ спаивают, а сами руки просили поднимать после того, как привезли вина и напоили карагасов. Все выпили и дружно проголосовали. Им за это ещё вина подали. Шаманов с позором выгнали, сказали, чтобы теперь говорили только по-русски. Кому шаманы мешают? Зачем всем говорить по-русски, когда и свой язык есть? Стали строить три посёлка, где должны жить все карагасы: Алыгджер, Нерха и Верхняя Гутара. Нас определили жить в Верхней Гутаре.

За ужином Эликан не отказался от водки, правда, выпил немного, но ему стало немного легче.

– У нас главным в стойбище сейчас Оробак, я просто у него в помощниках.

– Не знаю, куда убежать от такого советника, – сказал Оробак и засмеялся.

– Плохое время выпало для него – много думать надо. У нас в стойбище тоже есть желающие ничего не делать. А разве хорошо сидеть в деревянном чуме да водку пить? Таких мы оставим в следующий раз, нечего их нытьё слушать. Пусть у нас в стойбище будут три чума, но достойных.

– Мы тоже в последний раз прибыли сюда с товаром, – горестно сказал Евсей. – А я так и вообще больше не пойду – старый становлюсь. Если кто и будет ходить сюда, так только молодые. С товаром больше ничего не выходит – вот и пришёл попрощаться с вами, ведь много лет знаем друг друга.

– Хорошо, что пришёл, – ответил Эликан. – Я уже и твоего сына Мишку видел, добрый сын у тебя. Выйдет из него охотник. Мы уже послали человека, завтра ещё подойдут люди, всё что привезли – разберут. Если бы не вы, совсем плохо было бы: муки уже нету, чаю нету, табаку совсем мало. Ничего нету.

– У нас тоже выбор невелик, но самое главное есть. Патронов удалось добыть немного, в прошлый раз совсем не было.

Через три дня всё было распродано, хотя желающие что-нибудь приобрести ещё были. Многие просили в долг, но Евсей как мог разъяснял, что больше они не приедут сюда и рассчитываться им будет не с кем.

Через день все карагасы разъехались по своим стойбищам, остался только род Эликана – здесь была их стоянка на всё лето. Ещё на несколько дней можно было задержаться в стойбище: лёд на реке был крепкий, дорога держалась. Евсей с Эликаном сидели у костра и разговаривали, вспоминали прошлое время, иногда смеялись, иногда грустили. Старики прощались друг с другом. Оробак с Родионом побродили по соседним распадкам, им удалось подстрелить изюбря. Разделав добычу, они жарили на прутиках печень животного и тоже вспоминали время, когда для них не было усталости, когда они днями могли рыскать по тайге в поисках добычи.

Родион посмотрел на готовую печень, достал мешочек с солью и посыпал еду. Оробак засмеялся:

– Не привык?

– Нет, я без соли не могу.

– Сладко, зачем солью портить еду?

– А я тебе и не предлагаю.

– Дома всё хорошо?

– Дома хорошо: дочки растут, баловницы мои, Лиза стала ещё лучше. Ты помнишь же её?

– Сам водил вас к шаману. После этого и у меня сын родился, мал ещё, на охоту не беру.

– Придёт время, и возьмёшь, помощник будет.

– Придёт. Только времена сейчас плохие, как говорит Эликан. Мы не пойдём жить в посёлок, кочевать станем, охотиться станем. Нам сказали, что будем коров разводить, рыбу ловить, оленей разводить. Зачем мне рыба с коровами, корова – это не олень, корове сено надо готовить, зимой кормить, поить разве карагас это будет делать? Рыбу ловить карагас тоже не станет. Что с ней делать? За рыбу муку не дадут. Охотиться карагасу надо: за соболя и белку всё дадут. Мясо можно добыть, изюбря, лося. Кто придумал жить в посёлке? Жизнь будет хуже, чем у собаки. Только и будешь ждать, когда тебе кинут кость. Собака хоть зимой работает, потому её и летом кормят, а если ни зимой, ни летом не работать – кто станет кормить?

– У нас тоже много плохого и непонятного, но мы пока держимся. Живём далеко ото всех: нас и не беспокоят. Если кто и приходит, так мы поговорим, послушаем и всё равно делаем по-своему. Только я думаю, что это ненадолго: тоже начнут указывать, как жить надо.

Мясо пришлось ко времени: вечером наварили полный котёл и стали отмечать прощание. Выпили водки, много говорили, вспоминали. Радовались, что в жизни были такие друзья, которые всегда спешили на выручку, кого всегда было радостно встретить, поговорить, поделиться сокровенным, спросить совета. Только прошло время, и теперь впереди неизвестность, от которой доброго ждать не приходится – только трудности и сомнения.

Утром, пока ещё морозец слегка пощипывал щёки, обоз приготовился в обратный путь. Провожать вышли все: обнимались, дарили друг другу нехитрые подарки. Эликан получил в дар хорошую трубку и кисет табаку, а Оробак принял от Родиона дорогой нож в красивом чехле.

– Пусть он тебе в жизни помогает, – сказал Родион, вручая подарок.

– Спасибо, Родька, а это тебе. – Оробак подал кожаный мешочек с десятком небольших самородков. – Пригодится.

Растроганный Эликан тоже вручил Евсею мешочек с самородками.

– Теперь уже только вам и пригодятся жёлтые камни.

– Родька, я хочу тебе сказать. – Оробак отвёл Родиона в сторону. – В тайге я видел чужих людей, плохие люди. Смотри по сторонам, очень плохие люди.

– Спасибо. Буду посматривать.

– Сегодня к вечеру будете проходить два распадка, где речка впадает, там я видел их неделю назад.

Когда чумы скрылись за поворотом реки, Родион сказал брату:

– Евсей, приготовь карабин на всякий случай.

– С чего бы?

– Оробак сказал, что плохих людей видел, возможно, промышляют разбоем.

Евсей достал карабин и положил рядом с собой.

– Мужикам ничего не говори, а то будут всю дорогу головами крутить, если что, то успеют достать оружие.

Половину дня всё было тихо, только к вечеру, когда стали подъезжать к указанному месту, Родион почувствовал запах дыма, видно, те, кто сидел в засаде, не учли ветер. Он указал брату на одну вершину распадка и на другую. На одной рядом с деревом стоял человек, слегка прислонясь к стволу, на другой вершине стояли двое, даже не пытаясь прятаться, демонстративно держа оружие наперевес. Родион разом вспомнил все приёмы разведчика: он показал пальцем Евсею сначала на него, а потом на одинокого стрелка, а потом показал, что он будет работать на тех двоих. Старший, Евсей, даже ни на секунду не противился приказам брата.

Сухо щёлкнул выстрел, пуля упала рядом с санями Родиона. В ответ прогремели два выстрела подряд. Один из двоих, стоящих на косогоре, покатился по склону, другой упал навзничь. Пока Евсей размышлял, Родион успел выстрелить и по третьему, тот согнулся пополам и упал.

– Гони! – крикнул Родион и хлопнул вожжами.

Лошади, напуганные выстрелами и криками, рванули и понесли. Мужики выхватили свои карабины, оглядывались по сторонам, но никого уже не было. Вскоре распадки скрылись за поворотом, но обоз продолжать мчаться подальше от этого места. Только когда совсем стало темно, они остановились у места прежней ночёвки. Место, укрытое с трёх сторон от посторонних глаз, позволило путникам спокойно отдохнуть.

– Что случилось? – спросил Маркел, неожиданная стрельба его разбудила.

– Стреляли по нам, – сказал Евсей.

– Иди ты? А я самое интересное пропустил.

– И хорошо, спокойнее спать будешь.

– Опять Родька отличился?

– Опять.

– Придётся бутылку ставить, – заключил Маркел.

– Бутылкой не отделаешься – неделю поить будешь.

– Я согласен, только с моей Настей договориться надо, а по мне – хоть и месяц гулять.

– Мужики, придётся ночь караулить, раз такое дело, – сказал Родион.

– Надо, так надо.

Решили дежурить по очереди.

Ночь прошла тихо, как и остальная дорога. Через четыре дня приехали в Тальники, там их уже поджидал Хрустов. Всю пушнину нужно было срочно везти в Тайшет, пока ещё стояла река. За знакомого Ильи Саввича власти взялись всерьёз, и чтобы не подводить его и обезопасить себя, нужно было срочно погасить все кредиты пушниной. Осталось три дня до конца расследования – вот эти дни и решали всё.

Довольный, Илья Саввич рассматривал пушнину, раскладывал её по стопкам, потом упаковал всё, мешковины подписывал угольком. Вскоре стал готовиться к отъезду.

– Ты один собрался ехать? – спросил Родион.

– Один. В первый раз, что ли?

– Я с тобой поеду до Тайшета, а потом вернусь.

– Родя, ты только приехал и сразу уезжаешь? – недовольно сказала Лиза.

– Лизонька, так надо, я быстренько, через день буду дома.

– Что-то случилось?

– Потом расскажу.

Ехать собрались рано утром, а вечером Настенька с Машенькой верхом катались на дедушке и на отце; визжали от счастья, особенно младшая.

– Угомонитесь, потом вас спать не уложишь, – ворчала Лиза.

Рано утром Родион с тестем сели в сани, а другую повозку с мехами привязали к саням и отправились ещё затемно. За день надо было добраться до Тайшета.

– Случилось чего? – спросил Хрустов.

– Обстреляли нас – пришлось отбиваться.

– Когда нету порядка, то его везде нету, – сказал Илья Саввич. – Может, Чирей?

– Мне сказали, что он сгинул ещё три года назад, будто нарвался на пулю. Хотя кто его знает? Сам не видел, а люди наболтают всякого.

– Спасать меня поехал? – спросил тесть, улыбаясь.

– Родня как-никак, – в тон ему ответил Родион.

Они захохотали, довольные шуткой.

В Тайшет приехали, когда стало смеркаться. Хрустов проехал мимо своей усадьбы и остановился на Волостной улице у крепкого дома в четыре окна на улицу. Старик потянулся, хрустнул суставами и громко постучал в калитку, громко залаяли собаки.

– Кого там черти носят? – раздался недовольный низкий голос.

– Кириллыч, выдь на минутку, дело есть.

– Илья Саввич, ты, что ль?

– Да я, выходи.

Со скрипом отворилась калитка, вышел крепкий бородатый мужик среднего роста, одетый в овчинную безрукавку.

– Вот, Кириллыч, принимай, как я и обещал. Это пушнина за твои кредиты. – Хрустов подал меченый мешок. – А вот это тебе за труды.

– Илья Саввич, родненький, век Бога молить буду – выручил. Я уже сухари сушить принялся. Слава богу, Слава богу.

– Знакомься, мой зять Родион, тоже причастный к этому делу.

Кириллыч подскочил и стал крепко жать руку.

– Спасибо, ребятки, дай вам, Бог, здоровья. Вот выручили. Давайте зайдём, отметим это дело.

– Не сейчас, Кириллыч, успеем. Я бы и к тебе не поехал на ночь глядя, кабы не сроки. Потом соберёмся и посидим.

– Какое счастье, как на свет народился, – бормотал Кириллыч.

Через два дня Хрустов принимал у себя Кириллыча.

– Рассказывай, как у тебя доходы с расходами сошлись? Пронюхала чего-нибудь ревизия?

– Слава богу, всё хорошо. У них нету специалистов, чтобы в тонкостях разбираться: цифры сходятся – и порядок. И никому невдомёк, что деньги могут приносить доход.

– Ты не резвись, как только ослабишь внимание, тут же и попадёшься. Это дело такое.

– Страх удерживает от резвости.

– Это хорошо. Кириллыч, я тебе не зря показывал своего зятя, парень достойный, хотя в торговле слаб. Он со временем может приносить тебе золотишко на продажу, так ты прими его, сделай как надо. Если всё пойдёт славно, то у вас связи завяжутся крепкие, а у ребят есть, что тебе предложить, в накладе не останешься.

– Золото не ворованное?

– Золото, добытое на Бирюсе, песок в основном, но есть и самородки.

– А ты куда собрался, что подставляешь мне зятя?

– На всякий случай. Пока я живой, я с тобой связь имею, но предвидеть надо наперёд.

– Парень, значит, толковый?

– За дурня дочку бы не отдал, – сказал Хрустов.

42

Зимой из деревни в деревню поползли слухи – грядёт коллективизация. Что это такое и с чем её едят, никто не знал и даже не догадывался. Вместе со слухами к крестьянам выехали и агитаторы. Они собирали сельчан и рассказывали, как это будет хорошо жить, когда всё будет общим и доступным каждому. Только не до всех доходило, как это можно иметь общее хозяйство. Что значит всё для всех? Не могли понять, как это можно отдать свою скотину соседу, а самому идти к другому соседу и забирать его корову или поросёнка. Но агитаторы делали своё дело терпеливо и не спеша. В середине весны такие люди приехали и в Тальники. Евсей с Родионом готовили плуги и бороны к пахоте: дни стояли погожие, только и занимайся такими делами. После обеда подтянулись Маркел Дронов, братья Никитины и Ки– рьян Лисицин перекинуться парой слов. В предпосевные дни, перед тяжёлой работой, словно магнитом, манило мужиков поговорить да узнать, у кого и как сохранился инструмент, нужен ли ремонт. Бывало, что собирали на телегу всё, что нужно ремонтировать, и везли в соседнюю Камышлеевку в кузницу. Там кузнец толковый и делал он своё дело добротно, и брал за работу недорого. Вот и собирались мужики потолковать о том о сём.

Коляска, запряжённая сытым жеребцом, показалась из леса ближе к вечеру.

– Глянь-ка, кого-то чёрт несёт, – сказал Маркел.

– Почему чёрт? – удивился Кирьян.

– Ты посмотри на коляску: рессора мягкая, значит, кто-то важный катит. А когда кто-нибудь важный с добром приезжал?

– Верно, важные люди едут. Двое вроде бы? – разглядел Семён Никитин.

– Чего-нибудь нужно – зря не поедут, – буркнул Евсей.

Коляска подъехала прямо к сельчанам, из неё первым вышел мужчина средних лет, роста невысокого, с большими очками на носу. Другой был повыше и поплотней, но резвый. Он быстро соскочил с коляски и привязал лошадь к забору.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал очкастый, улыбаясь мужикам.

– Здорово, – за всех ответил Маркел.

– Чего сердитые такие?

– Пока радоваться нечему.

– Разговор у нас есть к вам, может, после разговора и настроение поднимется.

– Говорить – это не землю пахать, это мы завсегда, – добавил Маркел.

– Давайте всех соберём жителей, а потом и поговорим – дело касается всех, – предложил другой приезжий.

– Можно и позвать, – тихо сказал Евсей.

– Мишка! – крикнул он сыну. – Обойди всех, пусть прямо сейчас идут сюда для разговору.

– Видно, у вас тут народу немного, судя по домам, – сказал приезжий. – Как поживаете?

– Живём помаленьку, чего не жить? – ответил Евсей. – Да вы садитесь на брёвна, у нас других табуреток в таком количестве нету.

– Ничего, постоим, насиделись за дорогу.

– Нюшка, – сказал Евсей дочке, – принеси-ка людям квасу – притомились с дороги.

Нюшка принесла туес из бересты и кружки, тоже берестяные. Евсей налил полную кружку и подал очкарику. Тот пил медленно и щурился, как кот на весеннем солнышке.

– Испей, Николай, чудо просто, а не квас, – протянул он кружку товарищу. – Из чего делаете?

– Из сока берёзового.

– И только?

– За секретами к бабам обратись, это по их части.

Через полчаса собрались все: женщины пришли прямо с малыми ребятишками. Одни присаживались на брёвна, другие стояли у забора – все настороженно смотрели на приезжих.

– Все пришли? – спросил очкастый Евсея, понимая, что тот главный в деревне.

– Кажись, все, – сказал Евсей. – Мужики точно все.

– Меня зовут Никита Иваныч, мой товарищ – Николай Семёныч, мы приехали из Тайшета по поручению Совета народных депутатов. Наше правительство решило, что крестьяне живут в деревне очень тяжело, работа у них нелёгкая, и чтобы облегчить труд ваш, решено из каждой деревни сделать одно коллективное хозяйство. Что такое коллективное хозяйство? Все мы знаем, что не у всех крестьян есть в достатке лошади, плуги, бороны и другой инструмент, а у некоторых вообще ничего нету. Наша власть не даст в обиду никого, поэтому и решила, чтобы всё, что имеется в каждом хозяйстве объединить, собрать под общее начало: лошадей, коров, овец и другую живность. Каждый надел земли превратить в один общий клин, так и обрабатывать будет проще всем вместе.

Никита Иваныч ещё долго рассказывал, как будет хорошо жить, стоит только собраться всем под одну крышу. Селяне слушали всё, как красивую детскую сказку, у некоторых женщин разгорелись глаза – так всё понравилось.

– Может, вопросы будут у кого? – спросил Николай Семёнович.

– А есть ли поблизости такие колхозы? Посмотреть бы? – усомнился Маркел.

– Хочу вас обрадовать, – заулыбался Никита Иваныч, – у нас в округе уже две деревни, которые решили вступить в колхоз. Это село Конторка, многие знают, где это, а вторая деревня совсем рядом с вами – это деревня Камышлеевка.

Мужики переглянулись, когда услышали о Конторке. Наступившее молчание стало затягиваться.

– Может, кто хочет спросить о чём-то, не стесняйтесь, пожалуйста, мы постараемся всё разъяснить.

– Я так понял, что всех лошадей надо собрать в один двор, а значит, над ними надо поставить человека, чтобы ухаживал за ними?

– Правильно понимаете.

– Скотину собрать в одном дворе: коров, овец, свиней – за ними тоже уход нужен, ещё человека ставить?

– Верно.

– Коров пасти – это пастух нужен?

– Да.

– И теперь нужен главный человек в хозяйстве, который будет смотреть, чтобы не было так – один в лес, другой по дрова?

– Для этого нужно выбрать председателя, кого-то из селян, например, вас, – улыбался Никита Иваныч.

– А теперь, мил человек, посчитай, сколько человек осталось. А кто будет пахать и сеять? В Конторке народу много, в Камышлеевке тоже немало, там, возможно, и есть резон собираться в колхоз, а у нас и пахотной земли только для себя.

Никита Иваныч поначалу растерялся от таких вопросов, но потом быстро смекнул.

– Правильно, для вашей деревни не годится колхоз, народу мало, но для таких, как вы, есть коммуна.

– А это ещё что за зверь? – спросил Маркел.

– Коммуна – это небольшое хозяйство, там даже живут все в одном доме. В коммуне всё общее: ложки, чашки – обедают все за одним столом. Все друг у друга на виду.

– А если я, к примеру, захочу со своей Настей помиловаться, мне что – просить всех выйти или у всех на виду заголяться? – брякнул Маркел.

– Я тебе дома обскажу, где заголяться, – громко сказала Настя. – Кому что, а тебе только разговоры про баб.

Раздался смех.

– А в своих домах жить нельзя? – спросил Евсей.

– Положено в одном месте.

– Смех смехом, а Маркел прав: задумает кто пожениться, что делать, где им уединиться? Летом еще куда ни шло, а зимой? Разве не для того люди стараются построить себе дом, чтобы жить отдельно от других, своим умом жить?

– В стране много коммун, люди там живут все вместе и все довольны, – возразил Николай Семёнович.

– Конечно, может, и хорошо жить под одной крышей, как ничего другого нету, а если вот, к примеру, у меня есть дом, для чего мне идти на постой к Маркелу или ему ко мне? Разве у меня во дворе моим лошадям будет хуже, чем в чужом месте, или моя Ульяна хуже свою корову подоит, чем кто-то?

– Это всё от того, что вы привыкли к частной собственности, но придёт время, и все будут жить в одних больших коммунах.

– А спросить можно вас, где вы живёте в Тайшете? – спросил Евсей.

– У меня небольшой домик, там мы и живём с женой и дочкой.

– Так собрались бы всей улицей и поселились бы в одном доме, раз так хорошо?

– У нас у всех разные работы, люди работают в разных местах, не связанные друг с другом, а коммуна делается для того, чтобы было легче делать одно общее дело.

– Вот и я про то. Для посёлка и живи, как пожелаешь, н работай, где хочешь, а для деревни – дело общее придумали и коммуну.

Наступила пауза, которая становилась неловкой. Никто из гостей не знал, что сказать, чем возразить. И снова заговорил Евсей:

– То, что вы говорили про коммуну, насчёт общей работы, я скажу так: пусть меня поправят селяне, если скажу неправду. Мы сюда и приехали изначально с такими мыслями, уже пару десятков лет живём так: помогаем тому, кто нуждается, никто у нас не в обиде, никто не голодает и не замерзает. Но живём каждый в своём доме, и никому это не мешает. Надо, и погуляем всей деревней, никто в стороне не остаётся. Но никто не лезет в чужой дом без спросу и никто не мешает Маркелу с Настей миловаться.

Раздался смех. Пользуясь случаем, Настя влепила оплеуху мужу, тот расплылся в улыбке, вызвав ещё взрыв хохота.

– Вот мы и придумали коммуну, если назвать по-вашему, и живём в ней, для чего нам ещё что-то? Или я не прав, мужики?

– Верно, говоришь.

– Так оно и есть.

– Правду, как есть, правду говоришь.

– А вам, товарищи, я скажу так: я понимаю, что вы не по своей воле поехали в нашу деревню, у вас тоже работа. Вот и запишите там себе, что в деревне Тальники вы организовали коммуну, и вам отчитаться надо, и нам лучше, чтобы не трогали.

– Тогда, товарищи, давайте придумаем название вашей коммуне, – предложил Никита Иванович, без названия нельзя.

– Можно и название, хотя у нас деревня называется Тальники.

– Тальники звучит не революционно, прямо скажем, слабо звучит. Вот, к примеру, «Красный богатырь».

– О нашей деревне не скажешь, что она богатырь. Насмешка выходит – и почему красный?

– Знамя у нас теперь красного цвета, вот поэтому, – раздражённо сказал Николай Семёнович. – Так звучит гордо.

– А нельзя оставить просто Тальники – и всё. Нам не нужно гордо, хотя бы для начала, а уж потом выберем другое прозвище.

– Хорошо, пусть будут Тальники, только подумайте о другом названии, – разрешил Никита Иванович.

Приезжие были довольны выходом из сложившейся ситуации.

– А что? Так будет правильно, – сказал Николай Семёнович. – Как ты считаешь?

Никита Иванович, кому был задан вопрос, радостно закивал в ответ.

– Так и порешим, а теперь все расходитесь, – обратился Евсей к сельчанам.

Все нехотя пошли домой, только Маркел что-то прошептал Насте на ухо и тут же получил крепкую оплеуху; заржав, как застойный жеребец, он подхватил жену на руки и понёс домой. Она что-то говорила ему, махала перед носом кулаком, а он только похохатывал.

– Чего это они? – спросил Никита Иваныч.

– Любовь у них такая, с самого начала, – ответил Евсей. – Мы уже привыкли.

– Странно, жена мужа поколачивает, обычно наоборот.

– Попробуй ты против её мужа скажи что – глаза выдерет, я же говорю: любовь такая у них. Ладно, пойдёмте ко мне домой: нечего ехать голодными и на ночь глядя. Мишка, лошадь распряги и накорми.

Подвыпившие гости разговорились.

– Не всё так просто с коллективизацией по всей стране, – сказал Никита Иваныч. – Редко, где все идут в колхозы. Записываются охотно только там, где совсем одна беднота живёт; а где есть крепкие хозяйства, там желающих отдать своё добро мало. Но только и на них есть управа: такие хозяева вместе с семьями объявляются кулаками и высылаются из родных краёв, а всё хозяйство их всё равно переходит в колхоз. Много таких спецпереселенцев отправляют и к нам в Сибирь: сюда народу много требуется. Коллективизация только начинается в стране, много людей ещё приедет сюда, чтобы осваивать наши земли. Раз не желают работать на своих, Советская власть не будет церемониться с кулаками и их пособниками – такое принято решение.

– У нас в округе тоже пока не торопятся выполнять решение партии и правительства, только две деревни согласились стать колхозами, – добавил Николай Семёнович. – Ничего, придёт время – и за это дело возьмутся жёстко. Тех, кто не пожелает вступать в колхоз, раскулачат и найдут им место получше. А тем, кто станет работать в колхозе, государство обещает всяческую помощь. Сейчас пока агитируем, а потом всё станет серьёзно.

Из всех пьяных разговоров Евсей понял, что приближается беда и требуется что-то решать. Надо будет переговорить с мужиками и всё обмозговать. Эти товарищи зря болтать не станут, значит, и вправду есть такое решение правительства. Евсей даже растерялся поначалу, но потом, когда гости заснули, он успокоился и понял одну простую вещь: надо бросать деревню и уезжать в Тайшет или Суетиху. Там можно затеряться среди людей, устроиться на работу и жить потихоньку. Были бы молодыми, можно было бы податься в тайгу, подальше от всех властей. Но как без людей прожить? И годы уже не те. Самое лучшее – это податься в Тайшет, там Хрустов, там можно пристроиться лучше всего, а здесь, в деревне, не дадут жить. Уснул он только под утро.

На следующий день, отправив гостей, Евсей собрал одних мужиков и пересказал весь пьяный разговор агитаторов. Вчерашняя тревога усилилась.

– Мужики, надо думать, у нас ещё пару лет есть, может, чуть больше, а там что будет – никто не знает. Головы вешать рано, но подумывать уже нужно.

После посевной Евсей с Родионом направились к Хрустову в Тайшет. Накопилось много вопросов, на которые Евсей хотел услышать ответ, а кроме всего, нужно было прикупить для дома вещей и продуктов.

– Слышал я о коллективизации. Если разобраться, то дело толковое, но только руководить надо крепко да спрашивать, а кто это будет делать? – сказал Илья Саввич. – Если поставить начальным человеком крепкого хозяина, то толк был бы. Только где его сыщешь? Опять же, всё хозяйство в одну кучу – это глупость. Это только людей злит. Нет, не стоит участвовать в этой авантюре. Зачем жизнь гробить неизвестно на что. Нужно выезжать оттуда сюда, в Тайшет, купить небольшой домик: в каждой усадьбе земли достаточно, можно картошку садить, овощи разные, поросёнка держать, кур, другую птицу. Вот и живи, при этом устроиться можно сторожем куда-нибудь, чтобы глаза соседям не мозолить. Надеюсь, у вас и золотишко есть, при случае можно продать. Человека, который всё это устроит, Родион знает.

Родион удивлённо посмотрел на тестя.

– Помнишь, пушнину возили к Кириллычу – вот он и есть. Ему о тебе всё сказано, можешь обращаться смело – только большими партиями не носи. Ему тяжелее сбыть, а тебе дешевле отдавать. Думайте, ребятки, думайте. Только выбора у вас мало. Родион, весь дом отписан на Лизу, она уже разберётся, как разделить всё среди внучек, так что тебе заботы мало. С работой тоже попытаюсь помочь.

– Чего же правительство крестьян так невзлюбило? – спросил Евсей. – Может, ты объяснишь?

– Кушать хочется всем, а у кого взять? У крестьянина. Купить бы хлебушек у крестьянина – а где денег взять? Всё стоит, никто не работает, поэтому и делают колхозы, чтобы обирать проще было. Честно сказать, от политики я далёк, но как торговый человек я понимаю всю эту политику до конца. Могу ещё добавить, что в деревне лучше жить не станет. Смыслю, что даже если здесь будет достаток в хлебе, то в другом месте прореха найдётся, которую придётся затыкать – страна у нас большая. Так, Родион?