Текст книги "Искры на воде (сборник)"

Автор книги: Вячеслав Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 44 страниц)

37

Лето запоздало. Снег медленно сходил с полей, земля не прогревалась. Отсеялись на неделю позже, но и после этого тепла особого не было – ни весна, ни лето. Мужики поговаривали, что и урожая хорошего ждать не стоит: уйдёт время, а потом времени не хватит вызреть зерну, если даже будет дальше хорошая погода.

Хрустов приехал уже в начале июня. Раньше не мог: сначала задержали дела, а потом пошла река – нужно было ждать, когда пройдёт лёд и поставят паромы. Настроение у Ильи Саввича было неважное. Хоть все свои дела он вёл осторожно, но страшней всего была неопределённость. В Тайшете днями бродили солдаты в поисках пропитания, а ночью в них постреливали то ли бандиты, то ли революционеры. Стрельба в посёлке бывала каждую ночь по нескольку раз. Советская власть ушла неизвестно куда, пришли солдаты, старавшиеся установить прежнее управление. Лютовали белочехи, для которых здесь было всё чужим. Самым главным желанием для них было – набить себе брюхо. Лавки стояли закрытыми уже давно, брать продукты было негде. Солдаты ринулись в ближайшие деревни на промысел. С хозяевами не церемонились – забирали, что могли унести, и уходили. Если бывало, что хозяева упирались, то в ход шли приклады.

Обстановка накалялась. Деревни, находившиеся рядом с Тайшетом, были в основном новыми, люди не держались друг за друга, поэтому для солдат добыча была лёгкой. Но когда белочехи сунулись в старые деревни, то там стали получать отпор. И кровопролитных столкновений становилось всё больше. Солдаты забирали скот и уводили из деревни, но мужики, умевшие держать в руках оружие, охотники и бывшие солдаты, устраивали засады и отбивали своё добро. В следующий раз солдаты приходили большими силами, но результат был тот же. Назревали серьёзные события.

Хрустов приехал, как обычно шумно, привёз подарки детям, потом разговаривал с мужиками, и только ближе к ночи сели вдвоём с Евсеем, чтобы обговорить свои дела.

– Не знаю, что тебе сказать, – сказал Илья Саввич. – У нас скоро стрелять начнут серьёзно: люди злые, многие готовы кинуться друг на друга в драку. Это у вас здесь тишь и благодать. Никто не приходил агитировать за новую власть?

– Приходил кто-то, но его слушать не стали – никто и не вышел.

– Придут ещё. Голод – не тётка: придут за хлебушком, будут разные страсти рассказывать. Хорошо, что до вас далеко – солдаты боятся углубляться в тайгу.

Разговор был долгий, проговаривали разные ситуации, но пришли к одному: стоит ждать – чем же всё это закончится?

– Схожу я, Евсей, к молодым, скучать что-то стал. Старею.

– Сходи. Они ждут, – поддакнул Евсей.

– Оно верно, вот только не хочется старости поддаваться. Как они там поживают, не собачатся? Верно, что Лизавету с собой брали?

– Родион пообещал ещё в детстве, так она напомнила – вот и пришлось брать, негоже мужику словами бросаться, – усмехнулся Евсей.

– Пожалели?

– Нет, ничего. Притомилась, конечно, но терпела. Правда, после с недельку отлёживалась, но сейчас и забыла уже.

– Дивно. Только ты более её не бери, ни к чему.

– Ещё неизвестно, будет это «более» или не будет.

– Я тебе так скажу, Евсей: вывернемся, надо только глаза людям не мозолить, жить потихоньку.

– Хорошо бы.

Молодые Цыганковы ждали гостя: Родион вышел во двор встречать тестя, обнял старика прямо посреди двора. Хрустов растрогался. Вечер просидели, проговорили, Илья Саввич расспрашивал дочь, как ей понравилась прогулка, не устала ли.

– Родя хочет меня ещё и на Туманшет сводить, – похвалилась она.

– По делу или просто так?

– Места хочу присмотреть – может, заимку придётся поставить потом, – сказал Родион, – или зимовьюшку.

– А что ж, присмотри, сгодится при случае. Я хотел вам предложить переехать жить в Тайшет, в мой дом, только не сейчас, когда потише станет. По ночам стреляют, днями ходят бездельники и промышляют, раньше урядник за порядком смотрел, а сейчас никому и дела нет. Урядник как уехал в Нижнеудинск, так и с концами. Я что хотел: у меня там связи есть, через которые можно и товар добывать и пушнину сбывать, а передать некому. Постороннему человеку не отдашь, а из родных только вы у меня и остались. Нестор нерасторопный, всё завалит да и людей подведёт, а мне нужен твёрдый человек. Лизавета далека от торговли, может, ты, Родион, сподобишься на это дело?

– Я? – Родька заулыбался. – Нет, я не очень способный по этому делу, у нас только Евсей на все руки мастер.

– Евсей с чего начинал? Поначалу совсем ничего не понимал, но не убоялся, вникал понемногу. Теперь как компаньон он нужен здесь. Дело поворачивается так, что рядом всем не быть – разделяться надо. Конечно, можно и здесь жить, только скоро закончатся обозы: с такой жизнью товаров не достанешь просто так, нужно подвязываться туда, где эти товары будут.

– Нет, я не готов к этому, – ответил зять.

– Дело не завтрашнего дня. Я с тобой поговорил об этом, чтобы ты на досуге поразмыслил, как жить далее. Мне немного осталось, а вам жить да жить. Детишки пойдут, а вы даже золотишко, которое есть, поменять не сможете без нужных людей. Так что думайте. В Тайшете лавка уже закрыта, в Конторке ещё работает, но до поры, а к тому времени у нас уже будет найден выход. Было бы здесь десятка три-четыре дворов, можно было бы и здесь открыть что-нибудь – а так хлопоты и только.

Через пару дней Хрустов забрал товар, кучера Гришку и укатил.

Прошло лето. Осенние дела отвлекли от плохих мыслей: люди старались не упустить погоду, убрать хлеб, прибраться в огородах. О новостях узнавали только тогда, когда ездили за покупками в Туманшет и Камышлеевку, но и там многого не знали. Слышали, что появились партизаны, которые выступили против белочехов, гибли люди. Вести толковали по-разному, у каждого своя правда, только было понятно, что уже дерутся по-настоящему. Чувствовалось, что армии врага противостоит не горстка крестьян, а крепкое партизанское соединение, куда входили отряды из многих деревень, находившихся поблизости от железной дороги и от больших поселений.

Активные боевые действия начались в конце зимы 1919 года, когда очередной колчаковский отряд направился в Шиткино за продовольствием. Партизаны обстреляли их, а когда белые побежали назад, у людей появилась уверенность в том, что с белогвардейцами можно воевать успешно. Дело дошло до того, что в середине апреля был послан карательный отряд, чтобы выбить партизан из сёл Бирюса и Конторка, где они находились, но атака была отбита. Через несколько дней карательный отряд вместе с белочехами повторил попытку, применив пушки и броневик. Бой длился весь день, села горели, но каратели не смогли взять ни Бирюсу, ни Конторку. Сёла сильно пострадали: сгорели церкви, были разрушены дома, много погибло людей. Больше каратели не решались вступать в бой с партизанами.

Хрустов приехал в Тальники в конце апреля по последней дороге – через неделю всё стало таять. Старик выглядел усталым и несчастным. Он подъехал не, как обычно, шумно и весело, а тихо и остановился у дома дочери. Сидел в кошёвке и смотрел на калитку, потом едва поднялся и подошёл к лошади.

– Батюшка, что случилось? – испугалась Лиза, не видевшая отца таким.

Родион раскрыл ворота и завёл лошадь во двор. Илья Саввич посмотрел, как Родион распряг коня, и медленно вошёл в дом.

– Тебе чаю или квасу? – спросила Лиза.

– Дай квасу, а лучше водки налей, – сказал отец, садясь на лавку.

– Да что случилось?

– Нестора схоронили.

Лиза присела рядом с отцом и прикрыла рот ладонями.

– Под обстрел попал в Конторке – лавку разбило полностью, а он там был. Дом тоже сгорел, ничего не осталось. Похоронили рядом с матушкой. Лаврен с Акулиной погибли: дом их сгорел, внучка где-то спряталась, жива осталась. Сирота теперь. Полдеревни домов выгорело.

Лиза поставила бутылку водки на стол и закуски, Родион, слышавший весь разговор, был поражён вестью.

«Как же так, ведь мирная деревня, не фронт какой, а смотри, что делается? Это война настоящая».

Вечером у Родиона собрались все жители деревни, всем хотелось узнать о своих родных: почти все они были родом из Конторки. Жалели Лаврена, жалели своё село, дорогое с детства. О других погибших Хрустов не знал, и каждый из мужиков надеялся, что его не коснулось горе. Решили, когда пройдёт река, ехать в Конторку, может, придётся забирать своих родных сюда.

Илья Саввич несколько дней ходил сам не свой. Помогал Родиону готовить инвентарь к пахоте, ходил к Евсею и подолгу о чём-то разговаривал с ним. Недели через две он снова был готов заниматься своими делами несмотря ни на что. Уезжая в Тайшет, он только и сказал зятю:

– Хочешь ты или нет, но придётся ехать в Тайшет. Особенно когда дети пойдут, их учить надо, а ещё при них надо быть – вот и думай. Пока же никуда не трогайтесь, а место, что говорил, на Туманшете присмотри.

Управились с покосом только в середине августа. Лето клонилось к закату. Всё чаще, умываясь обильными утренними росами, небо становилось бездонно-синим, ночами падали звёзды в огромном количестве – столько желаний не было, чтобы загадывать.

– Пойдёшь со мной на Туманшет? – спросил Родион жену.

– Пойду, – сразу же согласилась она. – А когда?

– Завтра утром и двинемся, мы всего на неделю сходим, мне кое-что посмотреть надо.

– Пешком?

– Пешком. Мы далеко не пойдём, порыбачим немного, посидим у воды. Ухи поедим свежей.

– Всё, я иду собираться, – сказала довольная Лиза и стала напевать любимый мотивчик.

– Пусть Мишка присмотрит за домом, мы с Лизой сходим на Туманшет. Помнишь, я тебе говорил про место, где можно зимовьё поставить – хочу ещё раз глянуть, – сказал Родион брату.

– На охоту туда бегать собрался? – спросил Евсей.

– Нет, там тайга поделенная, просто переждать там лихое время можно, если что.

– А как же хозяин угодья?

– Я с ним говорил, он не против. Туманшетский мужик, уже в годах, а сыновей у него нету, использовать некому. Но я не для охоты ищу место, он это понимает. А вот рыбачить там можно сколько хочешь, только ямы надо делать, иначе рыбу сквасишь.

– На рыбалку решил перейти?

– Думки есть, пока не знаю.

– С Лизаветой пойдёшь?

– Пусть сходит – всё ж отрада.

– Ну и пускай.

Шли напрямую через лес, Родион предусмотрительно раздвигал ветки, где они мешали проходу, помогал жене перелазить через огромные валёжины. К полудню подошли к речушке, она была немного больше той, что протекала у них в Тальниках.

– Сейчас перебираться будем на другой берег, – сказал он.

– А как? – удивилась Лиза.

Кругом не было никакого перехода. Родион снял обувь и стал за– касывать штаны.

– Ты прямо так пойдёшь через речку?

– Да, вода не очень холодная, перейду.

– Ая?

– И ты со мной.

– Я боюсь.

– Ладно, пока посиди, посмотри, а потом решим, как ты пойдёшь. Лиза присела на траву, отмахиваясь ветками от назойливого гнуса.

Родион перешёл реку, она оказалась неглубокой, всего по колено, положил там вещи и вернулся за женой.

– На лошади умеешь ездить? – спросил Родион.

– Немного умею.

– Тогда верхом на муже и труда не составит.

Лиза крепко обняла за шею мужа.

– Ты меня так задушишь, – сказал он.

– А так я упаду.

– Не упадёшь, держать буду, небось своя, не чужая.

– То-то, что своя, держи крепче.

На другом берегу Родион развёл костёр и поставил котелок на огонь.

– Лиза чаю хочет? – с улыбкой спросил он.

– Лиза и поесть не откажется, – заявила она и достала свёрток с продуктами, специально приготовленный для этого.

– Устала?

– Немножко устала.

– Отдохни, сейчас перекусим, я штаны подсушу, и пойдём дальше, к вечеру до реки дойдём. Уже немного осталось.

– Сколько?

– Столько же, сколь и прошли.

– Это много.

– Здесь идти будет легче: дальше есть большие поляны, по краю трава маленькая и валёжника нету, только запинаться будешь о грибы. Грибов там – тьма.

– Мы их собирать будем?

– Можно для супа взять, а больше и не стоит – пропадут. Да и зачем отсюда тащить, если около деревни их хватает.

Река открылась внезапно. Путники шли по склону небольшого распадка, лес вдруг расступился, и во всей красе предстала живая голубоватая лента с серыми вкраплениями на перекатах. Река вырывалась из скал и выплёскивалась на небольшую равнину, шумела, искрилась, шелестела. На перекатах играла рыба, выпрыгивая из воды, выхватывая на лету неосторожных паутов. Путники присели на поваленную сосну и стали смотреть на это чудо, редко кем нарушаемое.

– Тихо, не дёргайся, – прошептал Родион. – Медленно поверни голову вправо, смотри. Кто там, на той стороне у тальников.

Там по колено в воде стояла лосиха с небольшим телёнком: то ли зашли попить, то ли прятались от гнуса.

– Не боятся.

– Они не видят, хотя, возможно, их здесь никто ещё не пугал.

Лосиха подняла морду, повела носом, осмотрелась и медленно пошла

на берег, лосёнок поплёлся за ней.

Пошли, присмотрим место, где будем ночевать. Вскоре горел небольшой костёр, кипятился чай. Лиза сидела у костра и отдыхала: не привыкла ходить пешком на такие расстояния. Ныли ноги, побаливала спина.

– Лиза, уху будешь варить? Если будешь, я сейчас рыбы наловлю немного, или запасами обойдёмся?

– Давай не будем сегодня варить – что-то ноги не слушаются.

– Тогда отдыхай, успеем ещё и ухи испробовать. Нам надо сил набираться: завтра пойдём вверх по реке, придётся и по сопкам ходить.

Лиза благодарно кивнула. Балаган ставить не стали – дождя не ожидалось. Одну ночь можно было и так переночевать. Родион нарубил лапника, настелил его рядом с костром прямо на галечник, чтобы мошка несильно донимала. Ночь была тёплая и тихая. Рано утром, проснувшись, позавтракали и сразу же отправились в путь.

До нужного места дошли только к концу третьего дня, там увидели старенький шалаш, который Родион делал много лет назад, когда был здесь в последний раз. Лапник засох, хвоя осыпалась, остались только бодылья. Подновить жилище не составило труда: вскоре весело потрескивал костёр, в котле варилась рыба. Лиза немного привыкла к походу и теперь не сидела возле костра, а готовила еду. Вечера у костра были вообще чудом: огонь, выстреливающий искорками в разные стороны, шум реки, рядом любимый человек – всё, что надо человеку для счастья.

Ещё пару дней Лиза командовала на таборе: её муж обошёл всё вокруг и понял, что, кроме зимовья, здесь ставить ничего не стоит – земли даже для огорода нету. Вокруг на несколько километров распадки и сопки, да валёжника кругом столько, что и ходить невозможно. А для зимовья место хорошее: высокий берег, небольшая поляна, за которой сплошной стеной стоял лес, старый, с буреломами, совершенно негодный для строительства. Только с одной стороны можно будет набрать молодой сосны для зимовья.

– Завтра пойдём назад, – сказал Родион.

– Посмотрел, что хотел?

– Посмотрел.

– Я бы ещё пожила – здесь хорошо.

– Лето кончается, надо домой – работы много.

Погода заставила задержаться здесь ещё на пару дней. Пошёл проливной дождь. Он не шлёпал по листьям и воде, а просто шумел сплошным гулом, пробивая густые кроны берёз, заваливал траву, наполнял сыростью воздух.

Родион отрубал длинные куски валёжин и складывал их на костёр, они подсыхали на жару и медленно горели, не давая дождю загасить пламя. Только в балагане было сухо и тепло: толстый слой лапника не давал дождю возможности проникнуть внутрь.

Лиза прижалась к мужу и смотрела на огонь, потом неожиданно сказала:

– Родя, у нас маленький будет.

Наступила тишина, только громче стал шипеть и постреливать костёр, да хлюпал дождь.

– Ты не рад? – спросила Лиза и посмотрела на мужа.

Он сидел, улыбаясь и закрыв глаза.

– Хорошо, – вдруг сказал он. – Она будет похожа на тебя. Я сейчас вспомнил, какая ты была хорошенькая маленькая: с бантами и косичками, в длинном платьице и такая серьёзная.

– Почему она?

– Ты же сама сказала, что будут Настенька и Машенька.

– Лучше, конечно, девочки.

– Почему?

– Я бы не смогла пережить, если бы моего сына забрали на войну, как тебя.

– А как же помощник отцу?

– Я всё понимаю, но всё равно боюсь.

Родион обнял жену и прижал руку к животу.

– Ещё нескоро будет, после Пасхи, – засмеялась Лиза.

38

Зима 1920 года началась сильными холодами, и к Рождеству они только усилились. Морозные туманы часто висели днями; всё вокруг покрылось инеем, тяжёлым, ломавшим ветки на деревьях.

Жизнь в деревне замерла. Такое глухозимье становилось настоящей пыткой для мужиков: сидеть дома у бабьего подола да смотреть в окно было невыносимо. Выйдет мужик на часок утром, управится со скотиной – да опять домой. Скотине хорошо в хлевах, тепло, только лошади стоят под навесом, укрытые лишь от ветра попоной; покрытые инеем, они жмутся друг к другу, согреваясь.

Через неделю после Рождества Родион не вынес заточения и стал собираться на охоту:

– Посмотрю сохатых, они сейчас в пихтачах стоят, никуда не уходят, строганинки захотелось.

– Надо тебе, – буркнула Лиза. – Все дома сидят, тебе только не сидится.

Лиза стала немного раздражительная, иногда капризничала, плакала, а потом прижималась к мужу и засыпала. Родион понимал, что так проходит беременность, у некоторых бывает и хуже.

– Лизонька, я ещё засветло приду, мне самому по такому морозу без радости бродить.

– Вот и сиди дома. – Лиза отвернулась от мужа, но потом вдруг сказала: – Родя, ты не слушай меня, просто я вредная.

Она виновато посмотрела мужу в глаза и отвернулась.

– Я пришлю тебе Нюшку – вдвоём веселее будет.

Евсей приболел и не выходил из дому: ещё перед Новым годом он простыл и до сих пор не мог оправиться.

– Чего тебя понесло в такую погоду? – спросил он брата.

– Мочи нету дома сидеть, как конь стреноженный.

– Лиза не болеет? – спросила Ульяна.

– Слава богу, ничего.

– Что, капризничает?

– Терпимо, – усмехнулся Родион.

– Терпи, родит, и все капризы пройдут.

– А ты откуда знаешь? – спросил Евсей, улыбаясь.

– Ой, скоморох старый, – махнула рукой Ульяна.

– Нюша, тебе дома не надоело? – спросил Родион.

Девочка сидела у окна и что-то вязала. Она посмотрела на дядю с удивлением.

– Бери своё рукоделье, сходи к нам, а то Лизе скучно одной, а я тебе серы принесу.

Девочку упрашивать не пришлось, она и сама любила гостить у Лизы. Только в последнее время мать стала ворчать, чтобы она не беспокоила тётку.

Половину дня Родион проходил зря. Только ближе к вечеру он нашёл следы лосей, ведущих в густой ельник. Родион постоял, осмотредся и повернул назад: решил вернуться сюда завтра с лошадью. Если удастся добыть, то нужно мясо забирать сразу, а то замёрзнет – не возьмёшь тогда. Стоило позвать кого-нибудь для помощи. Что лоси не уйдут, он не сомневался: в такой мороз они никуда не денутся – стоят и едят хвою да мох на ветках.

– Я не смогу тебе помочь, – сказал Евсей, когда Родион зашёл к брату поделиться своими мыслями.

– Я зайду к Маркелу, он тоже мечтает из дому убежать, – сказал Родион.

– Верно, он согласится.

Родион договорился с Маркелом на следующее утро отправиться на двух повозках: вдруг улыбнётся удача, тогда можно будет и парочку сохатых взять.

До места не доехали с полверсты, привязали лошадей, накрыли попонами и задали сена. Маркел стал обдирать сосульки с лошадиных морд, а Родион взял свой карабин и на лыжах двинулся к ельнику.

– Я махну рукой – лошадей подгоняй туда.

– Ладно, иди, – сказал Маркел, – попутно выдирая сосульки из своей бороды.

Прошло около получаса, как раздался один выстрел, через несколько мгновений ещё один. Маркел всматривался в то место, где скрылся Родион. Увидев напарника, он отвязал лошадей и, ведя их в поводу, направился к ельнику. Когда Маркел пришёл, Родион уже разделывал одного лося, второй бык лежал рядом.

– Двое было, что ли?

– Нет, вон посмотри, рядом в ельнике ещё трое стоят. Нам и этих хватит, лишнего не стоит бить – им сейчас и так не сладко.

Мясо разделали, пока было теплое, и сложили в сани, прикрыли шкурами и сеном.

– Удачно вышло, – сказал Маркел. – Я, бывало, и с братом твоим ездил вывозить мясо, ещё на лесозаготовках, братец твой ловкий был на охоте, чего сейчас не поехал?

– Приболел.

– Я и забыл, заходил к нему как-то. Вот времечко скачет: оглянуться не успели, а уже у самих дети выросли. У моего пацана уже усы пробиваются. Да и ты, давно ли сам мальцом с нами везде таскался, а сейчас и не плюнешь в твою сторону, герой, два «Егория» на груди – это, брат, не в деревне подраться.

– Да ну тебя, Маркел, возможно, у тебя и поболее наград было бы, случись тебе воевать.

– Чего загадывать? Я и сейчас воюю по случаю.

– С Настей своей? – усмехнулся Родион. – У Насти рука крепкая? Приложится, щека, наверное, долго горит?

– Нет, – расхохотался Маркел. – Она размахивается на рубль, а бьёт на копейку, видимость одна. Другой раз и сам злюсь на неё, а вот отбери её у меня, я не знаю, что и делать – прикипел.

Когда они выехали на дорогу, идущую из Туманшета, Родион сказал:

– В нашу сторону прошли трое саней чужих. Кто б это мог быть?

– Мало ли кто, может, мимо проехали. – Маркел сначала улыбался, а потом притих.

Какая-то тревога охватила мужиков, они невольно ускорили лошадей, вглядываясь вперёд. Деревня была на месте, всё было тихо, но тревога не отпускала: Родион невольно пододвинул к себе карабин.

Маркел загнал лошадь во двор и вдруг увидел, что из хлева задом выходит мужик, держа в руках кур. Маркел мгновенно поднялся с саней и, подойдя к мужику, ударил его головой о косяк. Мужик ослаб, куры опять кинулись в хлев. Маркел осмотрел мужика. Худой, с обмороженным лицом, в шинели, под ней была меховая душегрейка. Закинув мужика на кучу соломы к курам, Маркел закрыл хлев на заложку.

Родион увидел пеший след к своему крыльцу, стиснул карабин и бесшумно поднялся на крыльцо. Дверь в сенцы была приоткрыта. Осторожно открыв дверь в дом, он незаметно проскользнул за занавеску, только облачко холодного воздуха колыхнуло пламя на лучине.

– Ты не бойся, мы сейчас немного позабавимся – и всё, – услышал он мужской простуженный голос. Выйдя из-за занавески, Родион увидел, что мужик надвигается на Лизу. Она с испуганными глазами отступает назад к столу, где лежал кухонный ножик.

– Может, со мной позабавишься? – ледяным голосом спросил хозяин.

Родион с ужасом узнал в этом мужике одного из своих фронтовых друзей. Пришелец медленно потянулся к нагану, спрятанному за поясом.

– Даже и не думай, наган отбрось в сторону, нож тоже. – А когда оружие звякнуло возле печки, добавил: – А то, что у тебя привязано на правой ноге, можешь оставить, только не пытайся вытаскивать.

Мужик стал медленно поворачиваться, он был озадачен: кто же мог знать все его секреты?

– Родион? Ты? – спросил солдат.

– Лиза, иди ко мне, не бойся.

Она кое-как заставила себя пройти мимо чужака в сторону мужа, глаза были полны слёз, руки подрагивали.

– Всё кончилось, иди в комнату, присядь там.

Незваный гость стоял, ошалевший, ничего не соображая. Он недоумевал, как это здесь оказался его друг Родион, с кем они вместе мыкали горе в окопах на войне, кто на себе выносил его, раненого, из-под огня. Когда-то и он мог отдать жизнь за Родиона не раздумывая.

– Ты не узнал меня? – спросил солдат.

– Узнал, – холодно ответил Родион.

– Мы же друзьями были, – на что-то ещё надеялся гость.

– Были. А сейчас кто ты?

– Мы, это, на соединение с армией Каппеля идём в Нижнеудинск.

– А сюда чего занесло?

– Разделилась армия, чтобы легче идти было – вот и попали сюда.

– Сколько вас в деревне?

– С десяток, – быстро отвечал солдат.

– Кем ты стал, Петруха? – сказал Родион. – Со своими воюешь.

– Так везде брат против брата идёт вроде бы.

– А твоя какая доля в этой войне? Какая твоя выгода? Ты-то чего с братом не поделил?

Солдат замолчал вдруг и отвернулся, потом, словно ухватился за последний момент, упал на колени и прохрипел:

– Родион Митрофанович, не знаю, как чёрт попутал. Ведь мы под одной шинелькой грелись, как же так?! Для чего это всё было? Для чего ты меня от смерти спасал? Бросил бы – и делов-то. Нет, ты тащил, сам подставляясь под пули. Для чего? Нет, ты скажи, для чего всё это? Думаешь, я забыл? Ответь мне!

– Ну уж не для того, чтобы ты с моей женой забавлялся да мужиков грабил. Не для того, – холодно ответил Родион.

– Постреляете нас? – спокойно спросил Петруха Мамаев, бывший однополчанин и друг Родиона.

– Если бузить не станете, езжайте утром своей дорогой. А если что, сам понимаешь, у нас здесь все охотники живут. Чтобы не случилось беды, ты пойдёшь сейчас и соберёшь у своих друзей всё оружие, для верности. Ты моё слово знаешь. Иди.

Опустив голову, Петруха прошёл мимо хозяина.

– Оружие принесёшь прямо сейчас.

– Понятно.

Вскоре Петруха принёс винтовки и положил их на крыльцо. Родион отнёс оружие в сарай и направился домой.

– Как это они сами тебе винтовки сдали? – спросил Маркел.

– Попросил, и принесли. – Родион ничего не стал объяснять. – Завтра они уедут.

– Ты их попросил? Интересно, как ты их просил, – недоумевал Маркел.

– Я пойду, у меня там Лиза испугалась – утром увидимся. Мясо раздай всем, пока не замёрзло, мужиков попроси: пусть помогут.

Лиза сидела в комнате и беззвучно плакала.

– Лизонька, всё закончилось, можно уже не бояться, – успокаивал муж.

– А слёзы сами бегут, – сказала она, размазывая их по щекам.

Родион взял полотенце и стал вытирать жене лицо.

– Ты его знаешь?

– Потом расскажу, давай успокаиваться. У нас, случайно, чаю нету?

– Там чайник на загнетке стоит, я сейчас налью.

Они сидели напротив друг друга и пили чай. Лиза перестала плакать, но страх ещё совсем не прошёл.

В доме Сани Полякова, где ночевали солдаты, все сидели хмурые. Самогон давно закончился, из еды остались только огурцы и картошка, но идти промышлять солдаты боялись. Особенно после того, как Петька Мамаев собрал все винтовки и снёс неведомо куда.

– Ты никак свихнулся? – спросили его сослуживцы.

– Свихнулся, как есть свихнулся. С винтовками пришлось бы расстаться всё равно, а так Родион обещал, что завтра мы уедем живыми. Винтовки ещё найдутся.

– Кто он такой, твой Родион?

– Помните, на фронте долго по окопам пересказывали, как десять человек остановили наступление немцев? В пятнадцатом году это было. Так вот, один из них был Родион. И геройствовать не надо: здесь, в этой деревушке, все мужики – охотники, так что давайте тихо ночевать, а завтра будем уносить ноги.

В дом вошёл ещё один вояка, заглянувший в хлев к Маркелу. На его лбу красовалась огромная шишка. Он осоловелыми глазами осмотрел остальных.

– Ты где был?

– За курами ходил.

– Где куры?

– Хозяин не вовремя вернулся, лбом меня об косяк стукнул. А когда я очухался, отправил сюда и сказал, чтобы сидели тихо до утра.

– Ни хрена себе, куда это нас занесло? – раздался голос с печки.

– Это тебе не старух обирать. Здесь и лбом об косяк могут, а то и пристрелят – мужики крутые.

– Как же так случилось, мужики, или мы не русские? – спросил Петруха. – Родион-то прав, мы на неметчине такого не свершали, а здесь будто с ума посходили?

– Дурак ты, Петруха, будешь много думать – умом тронешься. Ты не думай. День прожил – а там как придётся.

– А Божьего суда не боишься?

– На мне грехов – что на собаке блох: одной меньше, одной больше – невелика разница. А если и пристрелят где, так ещё и лучше: я не цепляюсь за жизню такую.

Петруха не спал всю ночь. Он вспоминал, как было на фронте; тяжело, но понятно – а здесь чего? Теперь и на нём, Петрухе, грехов хватает, никогда он уже не сможет отмолить свои грехи. Самое страшное в жизни, оказалось, глядеть в глаза бывшему другу, к которому ты пришёл с подлостью. Как посмотрел Родион – лучше бы убил на месте.

Петруха сел у окна, закурил и стал вглядываться в звёзды, словно пытался там найти зацепочку, хоть небольшое оправдание своей жизни за последнее время. Только ни одна звёздочка не подмигнула ему и не подарила надежду.

Утром, едва стало светать, к дому Полякова подогнали три солдатские повозки. Деревенские мужики встали немного в стороне от них и ждали, когда незваные гости выйдут. Братья Никитины, Еремей Трухин, Кирьян Лисицын стояли вместе, Маркел – чуть поодаль, Родион пристроился возле своих ворот, прислонившись к столбу. Солдаты медленно выходили из избы, собирались возле саней. Когда последний, Петруха, вышел, Маркел сказал:

– Садитесь и уезжайте – никто вас не тронет, но забудьте дорогу в нашу деревню.

Сани понемногу заполнились, повозки медленно тронулись. Только один Петруха шёл пешком. Дойдя до Родиона, он кивнул своим:

– Езжайте, я догоню.

Остановившись, посмотрел в глаза бывшему сослуживцу и сказал:

– Прости меня, Родион Митрофанович.

Родион не отвёл взгляда, но и ничего не ответил.

– Что ты всё молчишь? Тебе легко молчать, ты всегда молчишь, даже когда нас на войне убивали, все орали, а ты молчал! Да пристрели ты меня, только не молчи! – Петруха опять упал на колени. – Прости меня ради всего святого! Слышишь, прости!

– Бог простит, – холодно сказал Родион.

– Ну, хоть так.

Петруха поднялся с колен, отряхнулся, посмотрел на всходящее солнце.

– Я рад, что у меня в жизни был такой друг, – сказал он, повернулся и поднёс руку к виску.

Раздался хлопок. Петруха упал лицом вниз, раскинув руки, из ладони выскочил маленький дамский пистолетик, которым только и можно было, что пугать. Петруха носил его, привязывая к ноге, чтобы можно было доставать через карман. Родион подошёл к бывшему другу, перевернул его лицом вверх. В открытых глазах была только тоска. Подошли мужики узнать, что же произошло. Родион прикрыл глаза Петрухе и попросил братьев Никитиных:

– Соберите ему гроб, негоже так закапывать.

– Твой знакомый? – спросил Маркел.

– Воевали вместе.

– Вот оно что. Теперь всё понятно. Я помогу могилу выкопать. Где будем рыть?

Родион подумал, а потом указал место на бугре подальше от деревни. Копали яму вчетвером, постоянно меняясь: земля поддавалась только кирке, и та отскакивала, отбивая небольшие куски. К вечеру могила была готова, пусть не совсем нужной глубины, но достаточно, чтобы достойно закопать гроб. Из деревни показалась лошадь, которую вели в поводу, на санях стоял свежевыстроганный гроб с забитой крышкой.

Братья, Иван с Семёном, вдвоём подняли его и поднесли к краю могилы.

– Обскажи, кого хоть хороним? – попросил Маркел.

– О нынешних подвигах не знаю, но довелось мне воевать с ним. Пулям не кланялся, спина к спине в рукопашной стоял, надёжный был друг. Только видишь, как жизнь сломала его, не посмотрела на былые заслуги. И я отдаю почести тому, которого знал тогда, на войне, его хороню. Вот моё слово.

Закапывали без Родиона, он сидел и смотрел на куски земли, летевшие в яму, и думал, что, может, стоило забрать этот маленький пистолетик, и не давать случая осудить себя. Только всё больше при ходил к мысли, что если бы ему, Родиону, оставили такой шанс, он был бы благодарен за это.